Метафизика пола

3. Эволюционистские предубеждения

Очевидно, что место, отдаваемое полу и сексу в конкретной цивилизации, зависит главным образом от ее понимания природы человека, от антропологической концепции в целом. Очевидно, что антропология, не сводящая человека лишь к его физиологической природе, иначе смотрит на эти проблемы, чем чистый биологизм. Добавим, есть эпохи, когда — как сказал X. Л. Фильп — кажется более уместным писать с большой буквы "Естественный отбор", чем "Господь Бог".

Общая картина так называемой "сексологии", от ее начала и до наших дней, представленная в основном претенциозно "научными" трактатами, несет на себе печать материализма XIX века, прежде всего дарвинизма. Человек в ней выглядит уродом и вырожденцем.

Он будто бы происходит от животного в результате "естественной эволюции"; соответственно, и жизнь пола представлена в терминах чисто животных инстинктов. И тут же человек объявляется "исключительным" и "положительным" биологическим видом.

Общая тенденция ясна — замена "высшего" "низшим", стремление объяснить "высшее" "низшим". "Человеческое" просто заменяется "физиологическим" и "животным". Затем появляется под пикантным соусом тонкого вкуса утверждающий то же самое психоанализ. Следует ясно понять, что для психоаналитической антропологии важен до-личностный, под-личностный мир бессознательного, "Оно" коллективных архетипов исторического "низа", все якобы глубинное, якобы древнейшее. Исходя из гипотетического вездеприсутсвия этих "глубин", психоаналитики и претендуют на объяснение всего происходящего с нами или внутри нас. Излюбленными объектами психоаналитических игрищ служат, конечно, любовь и секс, рассматриваемые как некие психические автономии.

Предпосылок для создания любой точки зрения всегда множество — и самых разных. Мы отвергаем современную теорию эволюции, открыто предпочитая ей традиционный инволюционизм. Не человек произошел от обезьяны, а, напротив, обезьяна произошла от падшего человека. Совершенно справедливо мнение де Местра, что дикие народы не могут считаться примитивными (в точном смысле слова "примитивный" означает "первобытный"). Скорее всего это выродившиеся остатки каких-то более древних рас, полностью исчезнувших. Так же и у животных. Уже многие ученые открыто восстали против эволюционистской догмы — Кольбрюгге, Маркони, Вестенхеффер, Адлофф. Так называемые способности человека — лишь истощение тех действительно богатых возможностей, которые заложены в человеке. Это как бы побочный продукт истинного, внутреннего процесса человеческого становления. Онтогенез — биологическая история индивида — не повторяет полностью филогенеза — истории развития вида — но как бы "пробегает" заново потенциальные возможности, делает наброски, двигается дальше, подчиняясь некоему высшему принципу, все более и более определяющему развитие личности.

Фундаментальные различия подходов касаются и нашей проблемы. Мы не можем считать жизнь пола у человека продолжением животной жизни. Человек сам по себе, а животные сами. Любое совпадение, если оно касается человека, есть его падение и вырождение, не биологическое, но духовно-душевное. Сходство есть только там, где налицо "инстинкт размножения". Однако эта сфера производна.

4. Любовь и секс

Но каков же все-таки главный объект нашего исследования? Конечно, не половой акт сам по себе. Скажем так — раз речь идет о человеке, объектом внимания оказывается широкий феномен, именуемый обычно любовью. Но есть ведь и любовь в общем смысле, любовь к родителям, к прекрасному, любовь к родине, материнская любовь и так далее. Существует также "идеальная" или сентиментальная концепция любви мужчины и женщины, где она теряет свои очертания или в филантропии текущей жизни или в интеллектуальных восторгах — не важно. Чтобы быть точным, следует договориться о более узкой сфере применения понятия "половая любовь". Мы будем говорить об этом чувстве только в совокупности физических, душевных, моральных и даже интеллектуальных факторов, выходящих за область биологического. О "соединении" в полном смысле слова, а не о простом "совокуплении".

Действительно, человеческая любовь различна в своих формах и выражениях. Стендаль различал любовь-страсть от любви чисто эстетической, любовный изыск как от чисто плотского соития, так и от любовного тщеславия. Нас все это мало интересует. Это чисто периферические аспекты, сходящие на нет, как только один из них становится господствующим. Надо понять их как части единого эротического феномена. Конечно, больше всего нас интересует любовь-страсть. По сути, она одна и есть любовь как таковая. И лишь о ней — слова Поля Бурже, что лишь одно душевное и физическое состояние способно упразднить все остальные в наших мыслях, сердцах и чувствах, и это — любовь[14]. Любовь физическая, о которой говорит Стендаль, — это все-таки всегда растворение, развоплощение и упрощение. Она кажется составной частью любви-страсти. Отчасти — да, но сама по себе она лишь низший предел последней, хотя и всегда присутствующий. Наша фундаментальная точка зрения, в отличие от "позитивистской", такова: соединение полов — не биологический и не физический акт. Но в то же время это важнейшая цель и заключение каждого переживания, основанного на взаимном тяготении между полами, центр тяжести всякой любви.

Конечно, в любви могут сыграть свою роль утонченность, преданность, верность, дух самопожертвования, возвышенные проявления чувств. Но этого, как и "чистой биологии", мало. С экзистенциальной точки зрения все это — "другое", любовное двойничество, которому не хватает "воплощения", по привычке именуемого "физическим" влечением, следствием которого является соединение тел и потрясение собственно полового соития. Это характерно как раз для такого момента, которому свойственна, если можно так выразиться› излишняя поспешность, быстрый переход к действию и завершение в кульминационной точке оргазма, являющемся естественным "terminus ad quem"[15] всего эротического переживания. Когда мы охвачены "физическим" притяжением, в нас пробуждается половой зов, наиболее глубокие, стихийные слои нашего существа приходят в движение. Увы, самая возвышенная любовь между разнополыми существами невозможна, в некотором роде ирреальна без такого вот досадного, казалось бы, случая "короткого замыкания", наиболее грубая форма проявления которого — оргазм. Но в нем же спрятано и метафизическое надличное измерение пола… Конечно, "чистая" любовь может также вывести за пределы индивидуального, например, когда любящий просто жертвует собой ради любимого. Но как склонность духовная, она начинает в этом случае "плодоносить" иначе, на ином уровне: не в особом ощущении, а, так сказать, на реальном изломе бытия. Глубины же, повторим, приводятся в движение только действительным соединением полов.

Очень часто такие формы "чистой" любви, как простая симпатия, нежность, жалость, замещая собою проявления сексуальности, не представляют ничего иного, нежели сублимацию[16], замещение или даже извращенную инфантильность. Это, правда, в большей степени интересно для психоаналитиков, но и нам придется это иметь в виду.

Следует также отвергнуть взгляд, что переход половой любви в социальную и интеллектуальную, связанную с брачно-семейными отношениями, есть некий "прогресс". С экзистенциальной точки зрения это как раз "падение". В любви формализованной связь с ее собственно изначальной силой или будет утеряна вовсе, или удерживается "по привычке". Как мы в дальнейшем увидим, любовь, перенесенная в такую плоскость, в плоскость "человеческого, слишком человеческого" (Ницше), является ничем иным, как суррогатом. Метафизически в такой любви человек создает себе иллюзию растворения, хотя он, напротив, нуждается в утверждении и в онтологической интеграции, которые составляют главную и бессознательную основу полового влечения. Шиллер писал: "Страсть проходит, любовь должна остаться". На это можно смотреть как на что-то естественное, а можно увидеть и одну из драм человеческого существования. Ибо только страсть может вести к "сверкающему мгновению единства".

5. Эрос и инстинкт продолжения рода

Соображения, развитые далее, должны свидетельствовать о крайней силе энергии пола, если, конечно, эротическое переживание целостно и не раздроблено. Сразу отметим — для нас совершенно неприемлема не только сексология биологического направления, но и усилия тех, кто в духе бунта Руссо против "цивилизации" в защиту "природы" сегодня проповедуют почти что религию секса и плоти вместо или против Евангелия. Наиболее известный представитель подобной тенденции — Д. Г. Лоуренс. Его точка зрения прекрасно изложена Олдосом Хаксли в романе "Контрапункт", где устами Чемпиона говорится: "Вовсе не "естественные" желания и аппетиты придают облику человека звероподобность". И добавляет: "Нет, звероподобность, пожалуй, не верное слово, оно содержит в себе прямое оскорбление животным, скажем лучше, вменяет им человеческую испорченность и греховность. И виновником этого — наше воображение, наш интеллект, наши принципы, образование, традиции. Предоставим инстинкты самим себе, и они не сделают ничего дурного". В большинстве своем средний человек гнушается как тем, кто, удаляясь от "центральной нормы человечества", слишком плотолюбив, так и тем, кто, отвергая плоть вовсе, "слишком духовен". Но Лоуренс как бы отвечает: "Моя религия это вера в кровь и плоть — она мудрее интеллекта"[17]'. Тем более странно, что иногда этому автору удается сказать нечто не вполне банальное, вроде вот такого: "Есть Бог Отец, непостижимый, непознаваемый. Мы несем его во плоти, в женщине. Она — дверь, в которую мы входим и через которую появляемся на свет. Через женщину мы возвращаемся к Отцу, подобно тем, кто ослеп и обезумел, видя чудо Преображения". Лоуренс чувствовал мистику крови. Но в целом такая экзальтация ведет к двусмысленным искажениям. Пеладан справедливо писал: "Реализм в любви не менее абсурден, чем в искусстве. Подражание природе в эротике становится подражанием скотине"[18]. Всякий "натурализм" есть деградация. Ибо только выделяющее человека из слепой природной стихии можно считать естественным, и не всё "естественное" присуще животным. "Реализм" противен всей глобальной иерархии жизни.

Человеческая любовь, человеческий секс, если принять за "норму" животный мир, — извращение. По смыслу слов героя Лоуренса природное бытие для человека тождественно денатурализации. Человеческий секс совсем иной. Он свободен от сезонных периодов, впрочем, не без "умысла" в меньшей степени у женщин. В любое время, не важно какое, человек может желать и любить; и это является естественной чертой его любви.

Когда говорят, что секс есть физиологическая потребность человека, делают ошибку. Человек может без него жить. В сущности, у человека никогда не бывает "физического" полового желания; по сути, желание человека всегда психическое, желание же физическое только "отблеск". Только у очень примитивных людей дело обстоит несколько иначе. "Круг событий" для них замыкается слишком быстро — остается чистая похоть, иногда — еще одно, тоже животное желание, о котором сейчас и пойдет речь.

Сексология, наряду с прочими мифами, создала миф об "инстинкте размножения" как основе эротизма. По их мнению всю жизнь определяет инстинкт самосохранения и инстинкт продолжения рода. Это якобы фундаментальные силы, связанные с родом, и действенные у человека не менее, чем у животных. Ограниченность и плоскостность этой теории ясна из невольного саморазоблачения позитивистов вроде Морселли[19]', доказывающих будто индивид борется за существование и питание, чтобы размножаться и размножается ради сохранения вида. Так высшей целью становится некая "непрерывность универсальной жизни".

Нам нет нужды вообще говорить об "инстинкте самосохранения". Тем более, указывать на проявления его не только нейтрализующие, но и упраздняющие вовсе, разъяснять отсутствие какого-либо отношения этого инстинкта к "конечным целям рода". Как раз так называемый "инстинкт продолжения рода" может ставить первый инстинкт под вопрос, а то и вообще делать пустым заботу о собственном здоровье и благополучии.

Последний же — представляет собой абсолютно абстрактную экспликацию полового импульса, его морально-психологическое оправдание в мире условностей. И можно сказать, что концепция "инстинкта размножения" как неотъемлемо присущего человеку — лишена всякого основания. У человека "инстинкт" и сознательное деяние нераздельны. Но как содержимого сознания, инстинкта размножения не существует, момент "воспроизведения" не фигурирует вовсе не только в половом желании как переживании, как опыте, но и в его развитии как собственно желания. Знание того, что половое желание и эротизм, особенно когда они ведут к единению мужчины с женщиной и могут дать место рождению нового существа — есть знание а posteriori[20]. Никто не занимается любовью специально чтобы родить. Рождение ребенка — одно из возможных последствий любви.

В подтверждение выше сказанного приведем известный факт, что в некоторых "первобытных" народах рождение нового человека приписывают случаям и причинам, не имеющим какой бы то ни было связи с половым союзом. Клагес пишет об этом так: "Это заблуждение, это заведомая фальсификация — называть инстинкт размножения инстинктом половым. Размножение — возможное следствие половой активности, но оно не является источником собственно полового возбуждения. Животным это неизвестно — только человеку дано это знать"[21]. Клагес показывает, что инстинкт совершенно не самостоятелен; вряд ли мужчина специально ищет случая оплодотворить свою возлюбленную. И он делает характерное замечание: "Если хотите, попробуйте сопоставить фактор "воспроизводительности" с теми, кого обыкновенно воспринимают как высшую модель человеческой любви, с великими образами влюбленных в истории и в искусстве: Тристаном и Изольдой, Ромео и Джульеттой, Паоло и Франческой и другими. Попробуйте представить их в ситуации "хэппи энда", с дитятей, а то и с целым выводком ребятни, так сказать, по завершении дней". Кстати, что касается влюбленной пары, которая никогда не имела детей, один из персонажей Барбе д'Орвильи говорит: "Они слишком любят друг друга, огонь же только пожирает, истребляет, но не творит"[22]. Одну женщину спросили, не грустно ли ей без детей, а она ответила, что и не хочет их: "Дети годятся только для женщин несчастных".

Кто-то насмешливо заметил: "Адам! Просыпаясь в присутствии Евы, не вопи, как тот современный сенатор, изрекший: "Вот мать моих сыновей, жрица моего очага". И даже если желание иметь потомство лежит в основании отношений между мужчиной и женщиной, то только из соображений рассудочно-социальных. И желание это не имеет ничего общего с метафизическим аспектом пола. Даже если мужчина и женщина заключают брак с целью иметь потомство, мысль эта вовсе не преследует их собственно во время половой близости, как и не она, конечно, источник их восторга в этот момент[23]. Возможно, конечно, завтра будет иначе. В угоду общественной морали, в особенности католической, изобретут искусственное оплодотворение или же попытаются медицински устранить сам факт эротического восторга. Но тогда исчезнет и понятие полового влечения. Пока что все-таки притяжение полов остается событием высшей значимости — со всей его мистериальностью и метафизикой, с непреодолимым побуждением к единению и обладанию, в котором смутно и пока еще неопределенно проступают иные измерения. Но о них — после. Пока что нам надо ясно понять, что стремление к "размножению" не есть факт сознания.

Кое-какие верные наблюдения по этому поводу сделал В. Соловьев. Он заметил ошибку тех, кто как раз думает, что raisond'etre[24] половой любви — продолжение рода; любовь-де служит лишь средством. Большинство организмов как животного, так и растительного мира размножаются бесполым путем. Секс вмешивается в размножение не организмов вообще, а организмов высших. Вот почему "смысл половой дифференциации" и соответственно половой любви следует искать не в идее жизни рода и его продолжения, но единственно в идее "высшего организма". Более того: "Чем выше поднимаемся мы по лестнице организмов, тем сила размножения становится меньше, а сила влечения, напротив, больше… Наконец, у человека сравнительно со всем животным миром размножение совершается в наименьших размерах, а половая любовь достигает наибольшего значения и высочайшей силы… Отсюда явствует: половая любовь и продолжение рода находятся между собой в обратном отношении; чем сильнее одно, тем слабее другое." В обоснование этих двух крайностей животной жизни Соловьев указывал, что если в низшем пределе мы находим только размножение, воспроизведение, без всякой половой любви, то в высшем пределе, на вершине, во всех ее страстных проявлениях мы обнаруживаем половую любовь, которая возможна лишь в результате полного, воспроизводства, согласно с отмеченным выше[25]'. А вот другой автор: "Половая страсть допускает в себе почти всегда извращение инстинкта… иными словами, на деле, в ней почти всегда избегают того, что называется родовоспроизводством"[26]'. Это значит, что "речь идет о двух разных явлениях, одно из которых не может быть представлено орудием или средством другого"[27]'. В своих высших, типических формах проявления эрос имеет неизъяснимое свойство: он совершенно не зависит от каких-либо материальных потребностей и даже просто от физической любви.

6. Миф о "гении рода"

В Новое время одну из редких попыток обозначить контуры метафизики пола предпринял Шопенгауэр. Однако и эта попытка основана на двусмысленности. Чтобы сохранить идею о том, будто зачатие является первичной целью любви, Шопенгауэру пришлось допустить существование некоего мифического "гения рода". Его призвание — способствовать пробуждению тяготения между полами и таинственным образом предопределять тот или иной сексуальный выбор, без ведома на то индивидов, вводя их в заблуждение, да и просто используя как орудия. "Как только родился ребенок, — говорит Шопенгауэр, — тут-то и истинный конец всякому любовному роману, даже если участники его не имеют об этом никакого понятия: каким образом цель достигнута — это уже вещь второстепенная"[28]'. Особой целью является рождение такого нового существа, которое наиболее близко к чистому типу совершенного рода и достаточно способно к выживанию; таким образом, "гений рода" подводит всякого мужчину к избранию женщины, наиболее способной к осуществлению конечной биологической цели именно данного рода. Только особо предопределенная "гением рода" женщина представляется мужчине как идеал, облеченный ореолом красоты; она может возжечь огонь страсти, пробудить предвкушение удовольствия, сущности всякого блага, смысла жизни. "Лучшее для рода находится там, где индивиду случается обнаружить максимум удовольствий". Очевидно, что и женская красота, и "удовольствие" — иллюзии, механизмы, при помощи которых "гений рода" овладевает человеком. "Вот почему, — добавляет Шопенгауэр, — каждый любовник после окончательного достижения своей цели, иными словами, после полового удовлетворения, испытывает чувство разочарования: ибо иллюзии, которыми прельщал и обманывал "гений рода", рассеялись."[29]'

Кое-что из этого круга идей нам понадобится. Но в сущности, речь идет о "боковой ветке" того же дарвинизма с характерными для последнего односторонностью и отвлеченностью. Механизм биологической целенаправленности следует признать совершенно бессознательным, как это виртуозно проделал Э. фон Гартман, приводя теории Шопенгауэра к большей ясности. Ведь влечение к женщине (или наоборот), обладающей подходящим биопотенциалом для продолжения рода, действительно бессознательно. Подчеркнем вновь — никто сознательно при этом не стремится зачать. В минуты притяжения и флюидного экстаза о продолжении рода не думают. И даже если принять идею о "гении рода", проблема сексуального выбора окажется гораздо сложнее, чем это могли представить себе приверженцы теории "естественного отбора". Как ни грубо подобное сравнение, в жизни пола проявляется нечто подобное тому, что происходит в области гастрономической. Человек, если он не совсем примитивен, ест не то, что ему полезно, но то, что вкусно, вопреки, так сказать, "мнению" организма, и не потому, что он "испорчен", а потому, что такова человеческая природа.

Это все, конечно, поверхностно. Можно вспомнить множество случаев, когда интенсивное притяжение, "фатальное" даже, возникало между существами, мало пригодными для продления рода. Вот почему даже сдвинутый в бессознательное шопенгауэровский импульс является или очень относительным, или попросту несуществующим. Имеется же нечто другое: следуя вышеозначенной биологической теории "целеполагания", мы должны были бы обнаружить ограниченную, умеренную сексуальность у менее благородных особей рода человеческого, тогда как совсем наоборот — именно у них она не имеет границ, и как следствие они наиболее плодовиты. И ради справедливости нужно сказать, что "гений рода" со всем своим скрытым коварством и кознями — довольно-таки неразумен, и ему следовало бы поучиться в школе, ведь мы же отлично видим, что, благодаря физической любви, землю нашу населяют главным образом субпродукты человеческого рода. Но и это не все. Генетика утверждает, что психосоматические свойства зависят от определенной комбинации половых хромосом обоих родителей. Хромосомы же эти являются носителями сложной наследственности, которая может не проявиться вовсе в фенотипе родителей. Получается, что не красота, телосложение, сила, здоровье и тому подобное являются определяющими в половом и биологическом выборе, но "гений рода" порождает влечение мужчины к той женщине, которая обладает самыми подходящими и "способными" хромосомами. По-видимому, это абсурд. Кроме того, наверное, после оплодотворения следовало бы определить, какие мужские хромосомы и какие женские будут преобладать и объединяться, предпочитая одну удаленную половину другой — в формировании нового существа. При нынешнем состоянии биологических знаний все это остается окутанным дымкой таинственности.

Известно, однако, что в случаях наиболее бурной страсти у самых разных народов (у которых мы и поищем доказательства истинной нормальности, нормальности в высшем смысле — то есть типичной для человека как такового) можно редко обнаружить, даже ретроспективно, харизму конечной биологической цели. Очень часто такая любовь бесплодна. Конечно, человек может быть вовлечен в стихию "биоса" и "завершения себя" в нем, но не естественно, а вследствие падения, краха. К этому круговороту относится и сам факт рождения, физической репродукции. Но у человека как такового есть и нечто не-биологическое; именно оно и активизирует половой процесс, даже когда налицо "физический элемент", приводящий к оплодотворению. Таким образом, инстинкт продолжения рода, особенно если рассматривать его с позиции биологической целеполагаемости, выдуманной дарвинистами и Шопенгауэром, является мифом. Между любовью и рождением нет и никогда не было никакой связи.

И еще одно наблюдение, правда, довольно банальное, свидетельствует против "биологического кретинизма". Даже в чисто физической любви известны многочисленные случаи, которые не объяснить этим "биологическим обоснованием цели" и которые соответственно мы должны рассматривать как излишние, бесполезные и иррациональные. Но именно они входят в эротическое переживание в том смысле, что при полном их отсутствии чисто физическое единение может потерять добрую часть своей привлекательности. А в некотором случае его или вовсе не будет, или оно "опустится" и станет совсем примитивным. Достаточно вспомнить о поцелуе, который природе и "роду" не требуется вовсе. И если имеются люди, которым не известен или не был известен до последнего времени поцелуй в губы, то у них имеются его эквиваленты, как, например, "обонятельный поцелуй", прикосновение лбами и так далее, то есть действия, которые, как и поцелуй в собственном смысле, служат не биологическим, а чисто эротическим целям. Как и смешение дыханий, вдыхание запаха женщины в объятии, все это способствует лишь "флюидному" действию, которое возбуждает собственно половое чувство. Впрочем, то же самое касается неистовства, исступления, которое влюбленные обычно пытаются растянуть и усилить в своих объятиях, когда само по себе прикосновение тел не оставляет никакого сомнения в почти тщетном их стремлении проникнуть друг в друга и абсолютно слиться. В образном выражении Колевг, они как две части одного животного. Непонятно только, какому биологическому "целеполаганию" и какому "роду" все это нужно. Ведь чтобы зачать, требуется лишь одно и очень простое действие, тогда как эти и другие аспекты физической любви, и даже профанической, есть символы совершенно иной, особой реальности.

7. Эрос и стремление к удовольствиям

Итак, нам необходимо признать приоритет элементарного импульса, который толкает мужчину к женщине, приоритет и реальность сугубо онтологические, причем онтологические совершенно недвусмысленно.

Вот пример происходящего с теорией "принципа удовольствия" как основы всякого влечения. Конечно, можно признать, что в большинстве случаев, когда мужчина чувствует влечение к женщине и желает ее, скорее всего он испытывает предчувствие того удовольствия, которое она ему может дать, что заранее отражается на выражении его лица и в его поведении во время оргазма, что в конечном счете определено заранее "целями рода". Предполагается, конечно, рождение наилучшего потомства. Тем не менее, необходимо сказать, что насколько все это "сознательно", настолько и удалено от нормального, здорового эроса. В своем естественном развитии всякое страстное переживание и всякая глубокая привязанность направляется к тому, что называется "удовольствием", — но не оно является верховной и отдельной самостоятельной целью. Если же все это так, то приходится говорить о сладострастии и распущенности — то есть о проявлениях диссоциации[30], дегенеративности и "рационализации" физической любви. При нормальном, здоровом состоянии эроса идея удовольствия не является определяющим мотивом, но есть некий импульс, который, пробуждаясь от сексуальной полярности как таковой, провоцирует опьяненность вплоть до оргазма в телесном союзе. Тот, кто любит истинно, обладая женщиной, так же мало думает об удовольствии как и о потомстве. Фрейдизм оказался сперва в заблуждении, когда в первое время пытался положить "принцип удовольствия" — Lustprinzip — в основу не только эроса, но и всей психической жизни человека. И в этом он просто был порождением своей эпохи, ибо в диссоциированной форме простого "удовольствия", в которую принципиально выродился эротизм в эпоху упадка, подобную нашей, сексуальность, как таковая, есть некое "одуряющее" средство, которое, впрочем, используется так же профанически, как и наркотики[31]. Но тот же фрейдизм вынужден был быстро отказаться от первоначальных посылок, чему свидетельством служит сама работа З.Фрейда "По ту сторону принципа удовольствия"[32]'.

Все это, конечно, не означает осуждения всякого ars amandi[33] как извращенно упадочного. Ars amandi — искусство любви существовало всегда и вовсе не было ограничено техникой чистого сладострастия. Это искусство было известно в древние времена и до сих пор сохранилось на Востоке. Именно там женщины, обучавшие таким искусствам, были почитаемы и уважаемы, в равной степени как и те, кто владел секретами любого другого искусства и знал их применение. В классической античности гетеры, как известно, высоко ценились и уважались такими людьми, как Перикл, Фидий, Алкивиад; Солон воздвигнул храм, посвященный богине "проституции"; некоторые элементы культа этой богини в определенных формах поклонений и ритуалов, предназначавшихся Венере, достигли Рима. В Японии некоторые из этих женщин были удостоены особой чести — их скульптуры устанавливались в святилищах. Как и в случае с любым другим искусством, в традиционной сфере за Ars amandi скрывается некая тайная наука. И мы действительно имеем свидетельства связи женщин, владеющих этим искусством, с определенными культами.

Разумеется, довольно трудно ожидать, чтобы высшие возможности эроса проявились и развертывались в полном объеме, если оставить их на произвол судьбы и в тех грубых и слепых формах, которые предопределяет примитивная спонтанность. Существенно важно увидеть, что развитие этих возможностей в пограничных формах восприятия и ощущения, к которым так чувствительно эротическое переживание, — или содержит в себе и даже допускает преобладание наиболее глубокого, психического измерения эроса — или вырождается в поисках распутства и внешнего "удовольствия". Едва ли нужно отмечать, что по поводу Ars amandi легче всего впасть в самообман: нет такой любовной техники, которая, даже в области "удовольствия", смогла бы привести к чему-либо интересному, сильному и качественно отличному — без предпосылок внутреннего, психического порядка. Простое прикосновение руки может иногда привести к большему опьянению, чем любая сознательная активация "эрогенных зон". К этому мы еще вернемся.

И понятно, что слово "удовольствие" мы сознательно заключаем в кавычки, ибо оно имеет отношение лишь к некоему "посредническому" аспекту физической любви. Между тем, наверное, полностью отметать сексологические толкования — крайность. Но при этом их всегда следует очищать от мусора материализма.

8. О сладострастии

Пиобб написал в своей книге: „"Сексуальный спазм", собственно говоря, не является физиологическим. Остается лишь "списать" удовольствие от полового акта на чисто нервный механизм“[34]. И это так. А все попытки истолковать "удовольствие" научно или же, что одно и то же, профанически — заранее обречены на провал. Здесь, как и в других случаях, причиной двусмысленности является неумение отделить содержание переживания от условий его проявления, часто необходимых.

Подобное происходит, например, в области психологии, где психологические феномены сами по себе не определены, но "успешно" исследуются условия их возникновения, причем из предпосылок физиологических.

Рекорд же пошлости был побит позитивизмом XIX столетия, опирающимся на такую вот теорию: "Генетическая потребность может рассматриваться как потребность к эвакуации, удалению; выбор детерминирован ощущениями, которые делают подобное удаление наиболее желательным"[35]'. Удовольствие, стало быть, вызывается эвакуацией, извержением продуктов пола. Однако, хочется спросить, почему аналогичный процесс, как, например, опорожнение мочевого пузыря не вызывает подобного эффекта? Кроме того, эта теория более приложима к мужчине, так как у женщины сексуальный апогей никак не связан с истинным "опорожнением"; у нее появление редких выделений уравнивается с общим состоянием эротического возбуждения и, собственно, выделения эти могут и отсутствовать. И если процесс эвакуации никогда и никоим образом не связан у женщины с детумесценцией, с деконгестией[36] половых органов, и только в некоторых случаях он может совпасть с моментом семенной иррорации[37], то в других случаях женщина, тем не менее, независима, и как бы то ни было — терминальный[38] эффект у женщины выражен нервно, функционально и психически.

Есть одна вещь — она касается как мужчин, так и женщин, на которую сексологи обращали мало внимания, — а зря. Это удовольствие во сне и, во всяком случае, при полном отсутствии партнера, с поллюцией или без. Кое-кто рассказывает, что довольно часто такое удовольствие имеет характер более экстатический и всепоглощающий, чем то, которое имеет место в физическом акте (и мы увидим почему)[39]. К этому следует добавить, что как у мужчин, так и у женщин удовольствие это часто останавливается на определенном уровне интенсивности вплоть до момента пробуждения. Точная интерпретация этого содержится, главным образом, в привычной связи между удовольствием и физическим событием, которая в момент пробуждения автоматически возвращает спящего на физический план, обусловленный дневным переживанием, и прерывает психический процесс. Но в принципе на удовольствие, испытываемое во сне, можно ссылаться как на один из аргументов, доказывающий возможности отдаления эротики от физиологии. В случае же с мужчинами, между прочим, удовольствие может быть испытано во сне даже тогда, когда воспроизводительные способности истощены по старости или когда, например, эякуляторная возможность упразднена в результате какой-нибудь травмы; и это подтверждает дальнейшее изложение нашего тезиса.

То, что половое влечение не поддается вульгарным объяснениям и в некотором смысле глубинно, хорошо видно даже на примере с животными. Эксперименты Тарханова доказали, что в определенных случаях семенные каналы животного были пусты до копуляции[40], потом они постепенно наполнялись в течение этой копуляции, так что причинно-следственная связь оказалась почти опрокинутой: половой импульс далек от детерминированности "опорожнением"[41]. Если бы аналогичные изыскания проводились на человеке, они могли бы подтвердить это в еще большей степени. Мы уже могли наблюдать, что у евнухов, лишенных семенных желез может наступить полная половая анестезия, однако имеются случаи, когда половое желание продолжало существовать и даже увеличивалось. Во-вторых, засвидетельствована форма желания, которое не идет дальше потребности "спустить", причем для этого пущены в дело все экстремальные ресурсы половых органов и, совершая почти насилие над естеством, мужчина испускает, наконец, субстанцию, более похожую на кровь, чем на сперму. В-третьих, удостоверены равно и случаи, в которых экстремальная интенсивность желания, вместо того, чтобы собственно и завершить дело эякуляцией, — тормозит его (мы еще вернемся к этому)[42]. Наконец, испытание, довольно часто встречаемое в любви-страсти, когда все ресурсы физического процесса исчерпаны в половом акте, а чувствуется, что не достаточно и хочется продолжения, но возможности плоти не позволяют большего — вот, что создает истинные мучения.

Итак, даже Хэвлок Эллис после рассмотрения различных попыток объяснения феномена "сладострастия", заключил, в полном сознании, что импульс, который ведет к удовольствию, является "некоторым образом независимым от герминативных[43] желез и их состояния"[44]. В анатомо-физиологической области допускается существование церебральных половых центров (это содержалось уже в предположениях Галла), помимо спинного и симпатического: это как бы тень того, что у человека имеет ясный, очевидный характер, например, по причине очень существенной роли, которую играет воображение, не только в любви вообще, но и в любви физической даже; воображение, которое сопровождает, а иногда начинает и активизирует весь процесс совокупления, тогда как в других случаях оно может, напротив, бесповоротно парализовать его.

Сегодня в ходу так называемая гормональная теория. Хотели бы объяснить половое возбуждение следствием гормональной интоксикации; кое-кто видел в этом причину всякой страсти вообще. Дабы не оказаться в порочном круге, следует объяснить, может ли такая интоксикация быть психически обусловленной. И даже если это не так, следует отделить катализирующий переживание фактор от детерминирующего. Простой пример — половому возбуждению часто способствуют такие вещества, как, например, алкоголь, которые к гормонам никакого отношения не имеют. Конечно, реакция на такие вещества сугубо индивидуальная — на разных людей они часто действуют противоположным образом. В любом случае это второстепенно.

Все это позволяет говорить об автономии либидо, являющегося прежде всего психическим фактором, проявление которого главным образом состоит в желании сексуального единения. Психоанализ открыл известную степень независимости либидо от физиологии; возможность перемещения "бремени" либидо засвидетельствована в многочисленных и типических случаях, например, когда его осуществление заставляет исчезнуть болезненные симптомы. Известны прегенитальные стадии либидо и формы его утоления, в каковых связи либидо с физиологическим процессом нет. Материал, собранный по этому поводу, свидетельствует против физиологических объяснений полового влечения. Однако, в том что касается специфического акта "удовольствия", психоанализ эквивалентен теории Фере[45], уже критиковавшейся. В обоих случаях налицо заблуждение, связанное с оценкой "удовольствия" как "облегчения", обязанного прекращению предыдущего состояния, горестного и малоприятного. Близкое к этому объяснение — сведение "удовольствия" к чистому расслаблению как следствию детумесценции, опорожнения и эякуляции. Все же психоаналитики не могли не видеть, что в результате почти механических и взаимозаменяемых процессов удовольствие приводит к достигаемому тем или иным способом прекращению состояния напряженности, иными словами, к облегчению бремени со-деятельности (Веsetzung sinergie) либидо. В немецком языке слово, которое означает, главным образом, удовлетворение или сексуальное удовольствие, Befriedigung, имеет уже в своем значении нечто, настраивающее на определенное восприятие, ибо это слово содержит в себе также чувство успокоения, отстранения от предшествующего состояния натянутости, возбуждения, всего того, что, должно быть, ощущалось как нежелательное. И приходится снова спросить себя, не является ли эта теория порождением своего времени и может ли достичь подобного чувства сексуальность и удовольствие в эросе, ставшем примитивно-физическим?[46]

Итак, можно констатировать, что половое желание — сложное целое, где "физиология" — лишь его часть, половое возбуждение, главным образом психическое, провоцирует возбуждение физическое и постепенно приводит в движение физиологический состав организма. При этом проявления физического могут быть, а могут и не быть. Однако "великий свет" может придти только со стороны метафизики пола, но не со стороны психологии или физиологии секса. Ибо уже сейчас можно предчувствовать, что телесный союз, рассматриваемый как он есть, является не более чем механизмом, на каковой опираются и каковой употребляют в роли "проводника" к процессу высшего порядка, частью которого этот союз является. Так называемое "удовольствие", как грубое и плотское удовлетворение, находящееся в узкой зависимости от физических условий, которые могут являться чем-то вроде "приманки для детопроизводства", вообще оказывается очень проблематичным.

9. Магнетическая теория любви

Попытки исследовать трансцендентные значения пола будут предприняты нами немного позднее. В настоящий же момент перенесем внимание на область, так сказать, промежуточную, дабы пролить свет на элементарный субстрат всякого эроса; для этого нам необходимо начать использовать понятие "метафизика" в другом смысле этого слова — как познание гиперфизической[47], невидимой стороны человеческого бытия.

Как мы уже видели, ни биологический "финализм", ни генетический импульс, ни отчужденная идея удовольствия не объясняют природы Эроса. Попробуем рассмотреть эрос как состояние, прямо детерминированное полярностью полов, подобное полярной природе магнетизма. Конечно, через материальное, психологическое можно попытаться объяснить стихийный магнетизм пола, но все это только область предположений. Всякое явление может быть объяснено, в конечном счете, только "само из себя"[48].

Это не просто мнение. Оно вытекает из древних традиций. Можно сослаться, например, на традиционное учение Дальнего Востока, согласно которому частые встречи, даже без контакта мужчины и женщины, порождают в глубине их подсознания особенную энергию, нематериальный "флюид", tsing[49]. Он-то и есть основа полярности yin-yang[50].

К значению этих категорий мы еще вернемся, а пока сможем только постараться придать им, пусть временно, значение чистых принципов сексуальности как таковой. Эта энергия tsing есть проявление жизненной силы tsri[51] пропорционально содержащей yin и yang у лиц разных полов. Эта магнетическая сила обуславливает состояние вибрации, "опьянения" и собственно желание. С ее проявлений и начинается изменение "дневного" сознания, первая стадия, за которой могут последовать другие. Простое присутствие женщины перед мужчиной стихийно возбуждает tsing. Более того, в этом надо видеть не моральную, а экзистенциальную основу, что подтверждают обычаи некоторых народов (в том числе европейских), у которых сохранилось еще чувство стихийной силы пола. Так, женщина, строго говоря, не может посещать мужчину иначе, как в сопровождении другого, особенно, если первый женат. Это правило касается всех женщин, так как пол не имеет возраста, и нарушившая это правило, даже самым невинным образом, будет подозреваться в совершении чего-то греховного. Сам факт пребывания с женщиной наедине, даже если "ничего не было", будет расцениваться так, как будто это "что-то" все-таки было. "Виной" тому — магнетизм tsing[52].

Дальше — больше: от легкого пожатия руки до поцелуя или чего-то ему подобного — это уже, собственно, телесный контакт. И, наконец, третья ступень — мужская плоть оказывается внутри женской в том или ином виде. В чисто телесной любви эта ступень является своего рода порогом, границей "магнетического" накала. Однако в сакральных, инициатических и магических формах секса эта ступень не только не конечна, но, собственно, только начальна. Эти различные стадии сопровождаются и соединяются между собой изменениями на тонком плане, имеющими отношение к дыханию, к крови особенно. Психически же налицо "экзальтация"[53] как таковая.

Вообще-то можно говорить о естественной магии любви как о чисто позитивном гиперфизическом факторе существования даже заурядного и примитивного человеческого сообщества. То, что затруднительно для современных психологов, утверждает и подтверждает народная мудрость. И даже не имеющие ясной концепции содержания слова "флюиды" полагают, что взаимная тяга мужчины и женщины возникает, когда налицо эти самые "флюиды". Да и брутальное желание принято рассматривать как своего рода спазм этой "флюидной" тяги. Считается, что отрицание таких "флюидов" есть и отрицание возможности перемещения энергии пола на более тонкий план. И когда говорят о женском "очаровании", плохо понимают, что оно, собственно, означает, и впадают в бессмыслицу. А ведь, если вдуматься, то речь как раз идет о магическом измерении любви: "очарование", facsinum[54] — это, собственно, и есть о-чаро-ванность, то есть результат колдовства.

Впрочем, концепция подобного рода являлась частью "теории любви", которая бытовала на Западе примерно до так называемого "ренессанса", но была известна и другим цивилизациям, особенно в исламе. Мы обнаружим представление о ней, кроме Лукреция и Авиценны, также и у Марсилио Фичино и у Делла Порты[55]. Фичино говорит, что основа любовной лихорадки и коренится в "perturbatio"[56] и в некоем заражении крови, подобном действию "дурного глаза", так как заражение действительно осуществляется, главным образом, через глаз и взгляд. Это — если, конечно, понимать не буквально и имея в виду тонкие планы, — в высшей степени точно. Флюидность tsing воспламеняется взглядом, а затем поглощается кровью. С этого момента влюбленный как бы носит возлюбленную в своей крови и vice versa[57], не взирая на возможную пространственную удаленность друг от друга[58]. "Универсальный язык влюбленных как бы "проговаривается" о таком знании: "Ты — моя кровь", "Я чувствую тебя кровью", "моя кровь кипит от желания", "I have got you under my skin"[59] и так далее. Все это хорошо известно и гораздо более существенно, чем все выкладки современной сексологии[60]. Когда в древних традициях говорится о крови, это почти всегда относится к парафизиологии. Конечно, современному человеку покажется "пророческим" утверждение: "Кровь есть великий симпатический агент жизни, это — двигатель воображения, субстрат, одушевленный магнетическим или астральным светом, поляризованным в живых существах, это — первая инкарнация универсального флюида, материализованная жизненная сила"[61]'.

Сегодня К. Моклэр, совершенно игнорируя какие-либо знания предшественников, самостоятельно пытается обосновать "магнетическую теорию любви". Будто бы эта теория поможет преодолеть старую антитезу между физическим и духовным, между плотью и душой, антитезу, которой в эротическом переживании попросту нет, ибо в нем все есть во всем, а эти два элемента как бы расплавлены друг в друге и оживляются попеременно. Чувства ли, будящие душу, или наоборот, но оба элемента взаимно растворены, трансцендируя друг друга. Можно смело говорить просто о "магнетическом состоянии". К. Моклэр именно этим состоянием объясняет гиперестезию[62] влюбленных — ни плотскую, ни духовную, но и ту и другую вместе, которая оказывается совершенно независимой от текущей морали. Магнетические основания, единственно верные, остаются тайными, их порой не замечают сами любящие: если спросить их о "причинах" своей любви, они ссылаются на случайные совпадения, которые, собственно, бессознательно подчинены невидимым законам. Мужчина любит женщину не потому, что она красива, желанна или умна, изящна, и не из чистой похоти. Все эти доводы не объясняют ничего… Он любит, потому что любит, вне всякой логики — это и есть признак "магнетизма" любви[63]'.

Уже Лолли различал три вида любви: "платоническую", чувственно-физическую и магнетическую. Последняя, самая могущественная, завладевая человеком, проявляется прежде всего в его дыхании[64]'. Но в действительности, эта последняя не есть какой-то особенный род любви, скорее всего, это самое глубокое основание всякой любви.

Теперь можно легко свести к единому целому все эти традиционные представления. Они способны изъяснить элементарное, то есть первичное в своем роде — "магнетическую" структуру Эроса. И как при отсутствии "флюидной" связи между мужчиной и женщиной сексуальное притяжение между ними невозможно, так с исчезновением этого магнетизма оно также исчезает. В таком случае все попытки сохранения любовной связи будут столь же тщетны, сколь и попытки тех, кто хочет заставить двигаться машину, отключенную от источника энергии; или же, употребив более соответствующий магнетическому символизму образ "металла", соединяемого с любимым человеком "электро-магнетически", когда не имеется более творческого "поля". Внешне все может оставаться неизменным: молодость, сила, симпатия, интеллектуальная утонченность и так далее. Но, когда "магнетизм" отключен — эрос уходит… И пусть не все еще кончено, и даже не потерян интерес одного к другому, любви уже нет. Остаются привычные связи, основанные на сентиментальных воспоминаниях, общественном мнении, социальных факторах — на всем том, что является даже не "сублимацией", но суррогатом, не имеющим никакого отношения к притяжению полов.

Маго-магнетическая тяга влюбленных возникает, как правило, спонтанно — дальше же все зависит от нас самих. Хорошо памятен образ любовной "кристаллизации" у Стендаля[65]: как голые ветви дерева, насквозь просоленного ветрами вокруг Зальцбурга, покрываются кристаллами, так и желание влюбленного, сосредоточенное на образе возлюбленной, выкристаллизовывает его, как ореол, все более и более "психически наполняет"[66]. То, что мы называем магнетическим очарованием, в психологической терминологии именуется кристаллизацией, монодеизмом или со-деятельным образом — Zwangvorstellung[67]. В подлинной любви мысли одного становятся мыслями другого — это своего рода шизофрения. Не случайно говорят "обезуметь от любви", "безумно любить", "обезуметь от тебя" и так далее. Пин понимает, что такая ментальная концентрация происходит почти автоматически, не зависимо от личности и волеизъявления. "Всякий, будь он безвольным или энергичным, мудрым или невеждой, бедным или богатым, занятым или праздным, — вдруг обнаруживает себя буквально привязанным к некоей персоне, без какой бы то ни было возможности выхода из этой ситуации. Концентрация является феноменом, своего рода герметическим[68], всеохватывающим, равномерным, неоспоримым, безрассудным и неизменным[69]. Это состояние — своего рода барометр для влюбленных. "Думаешь ли ты обо мне?", "Всегда ли ты будешь думать обо мне?", "Думал ли ты обо мне?" — их основные вопросы друг к другу. Они хотят, чтобы событие это не только длилось, но и усиливалось, являясь как бы полной мерой любви. Все любовные средства и уловки весьма обычны, и цель их именно эта. "Я всегда думаю о тебе" — то же самое, что и "я всегда чувствую тебя кровью". Итак, все начинается "встречей" или "магическим событием", а затем уже любовь уступает место стендалевской "кристаллизации". В своей "Liber de arte amandi" Андреас Капелланус[70] уже определил любовь как некую агонию, которая обязана своим рождением "экстремальной медитации" на лицо противоположного пола.

Элифас Леви[71], который, в отличие от остальных, объявляет себя, с большим или меньшим основанием, специалистом по магическим наукам и каббале, говорит, что встреча магнетических полей двух лиц противоположного пола провоцирует полное опьянение "астральным светом", проявлениями которого и являются собственно любовь и страсть. Особенное опьянение, причина которого в конгестии (приливе, наплыву, наполнении) "астральным светом", образует основу любовного очарования. Эти идеи словно выдернуты из традиций, о которых мы уже говорили; и могут прояснить иной аспект феномена, рассматриваемого здесь. Помня, что терминология Элифаса Леви остается сивиллической[72] для обыкновенного читателя, мы считаем нужным прибавить к этому кое-какие объяснения.

Конгестия "астральным светом" есть своего рода объективный "заместитель" того, что мы называли "экзальтация". "Астральный свет" — это синоним "Lux naturae" — особенно излюбленный термин Теофраста Парацельса[73]. "Akaça"[74] индуистской традиции, "chi"[75] — китайской традиции, "аоr" — каббализма и многие другие выражения эзотерических учений — имеют тот же смысл. Все это — гиперфизическая подоплека жизни и собственно природы, "витальный эфир", "жизнь жизни"… В "Орфических гимнах" читаем: "Эфир есть душа мира, исток любой жизненной силы". Что же до Lux naturae, то известно, что свет и жизнь нераздельно соединены во всех традициях: вспомним начальные строки Евангелия от Иоанна. Причем этот "свет" на определенной ступени может стать объектом переживания, только в измененном состоянии сознания, или же, если это "обычный" человек — во сне. И даже во сне воображение действует свободно, следовательно, всякое смещение сознания, в результате конгестии и опьянения "астральным светом", допускает форму воображения, в своем роде магическую.

К этому "обратному" плану бытия, как это ни необычно для современного естествознания, можно свести все указанное нами раньше. Реальность "магнетизма сознания" у влюбленных отрицать невозможно. Вспомним английское "to fancy one another"[76]. Даже определение, данное Шамфором[77]: "Любовь — это контакт двух эпидерм и обмен фантазиями" — невольно задевает что-то очень важное. Если физический контакт есть просто проявление силы чистой полярности, то действие двух фантазий приносит именно "экзальтацию" и ту или иную степень изменения сознания. Как мы увидим позже, именно на этом основана оперативная половая магия. У обычных влюбленных, конечно, все это не выходит за рамки сентиментального романтизма, все это вяло и дрябло — но все равно значительно. А. Кьюссон определенно не отдавал себе отчета в том, чего он коснулся, говоря, что влюбленные живут между сном, грезами и смертью. Выражения: "мечтать о тебе", "грезить тобой", "ты мне снишься" общеизвестны. Мечтания и грезы — обычное состояние влюбленных. Стереотипные повторения подобных выражений журналами для дам полусвета[78] бесчисленны. Объективное их содержание — смутное, темное предчувствие изменения сознания, "экзальтации"; оно связано с различными степенями эроса. Как и выражения: "флюиды", "чары", "очарование", они свидетельствуют лишь о степенях и уровнях отношений мужчин и женщин. Если бы любовь имела только биологическую, прокреационную[79] природу, то все они были бы бессмысленными.

10. Уровни "сексуализации"

Дальневосточная традиция объясняет эрос взаимодействием yang и yin двух человеческих существ. Элифас Леви называет причиной любви соприкосновение магнетических аур — по сути это то же самое. Исходя из этих посылок, рассмотрим проблему "сексуального выбора".

Все ныне существующие концепции сущности мужчины и женщины состряпаны наспех и очень приблизительны. Так называемая "сексуализация" имеет различные уровни и совсем не в равной степени присуща мужчине или женщине. Биологи знают, что изначально эмбрион двупол. Уже Оршанский[80] признавал, что половая железа, производная Вольфова тела[81] (Мезонефроза), является гермафродитной. И лишь потом вступает в действие сила, образующая половую дифференциацию органической материи. Признаки и возможности одного пола развиваются, другого — отмирают или же остаются в латентном состоянии. Происходит то же самое, что и в онтогенезе: как процесс индивидуации человеческого бытия оставляет за собой в состоянии как бы чернового проекта возможности, которым соответствуют различные виды животных, так и процесс сексуализации оставляет за собой, так же в виде чернового проекта или рудиментов атрофированных органов у мужчин и женщин — первородные возможности противоположного пола.

В проявлении сексуализации различают первичные половые признаки, которые связывают с половыми железами и гениталиями; вторичные — чисто соматические и анатомические и третичные признаки, которые большинство сексологов относят к морально-психологической и поведенческой области. Все это, конечно, следствия. Основа же — пол как созидающая, дифференцирующая сила.

В биологии взгляды Дриша[82] и других "виталистов" более не под запретом. Мы снова возвращаемся к аристотелевской концепции как эвристического, биологического принципа: она-то и есть внутренняя, все определяющая физико-биологическая сила, своего рода "жизнь жизни". Когда-то ее рассматривали как "душу" или "форму" тела, таким образом, она имеет свойство гиперфизическое, нематериальное.

Представляется, тем не менее, очевидным, что в основе процесса сексуализации лежит дифференцирующая энтелехия[83], которая образует истинный корень пола. Первичные, вторичные или третичные половые признаки лишь производны и по сути своей чисто манифестационны.

Желая углубить тему половой дифференциации, Вейнингер задавал вопрос, не является ли в таком случае реанимированной теория, защищавшаяся некогда Стинструпом[84], который предполагал у индивидуумов обоего пола существование особой дифференцирующей плазмы, для которой тот же Вейнингер и предложил наименования арреноплазмы и телеиплазмы: она якобы присутствует в каждой клетке организма[85]'. Только дальнейшие углубленные биологические исследования могут подтвердить или же опровергнуть эту гипотезу. Во всяком случае, как бы то ни было, ко всему этому примешивалась интуиция, в своем роде верная и точная. Неверна была основная посылка. Дело в том, что субстрат пола является сверхфизическим, обитающим в том, что вслед за древними мы называем "душой тела" или "тонким телом", чем-то промежуточным между материальным и нематериальным. Под разными именами оно фигурирует в традиционных учениях различных народов (например, sûkshuma-çarira у индусов и "звездное тело" Теофраста Парацельса). Мы вновь возвращаемся к "флюиду", который окружает, проникает и определяет тело мужчины и женщины не только в его физических аспектах, но также и как проявление "дифференцирующей энтелехии". Если различение "плазмы" мужчины и женщины реально, то именно этой энтелехии обязано оно своим происхождением. Следовательно, когда Вейнингер говорит, что пол не определяется лишь одной частью тела мужчины и женщины, — он прав, при условии, конечно, непривязанности единственно к биологическому плану. В самом деле, уже признав "эротизм" всего человеческого тела, Вейнингер тем самым преступил границы биологии и поставил нас перед проблемой "парафизического".

Все это уже весьма близко к концепции "полового магнетизма", о которой мы говорили раньше; в дальневосточной терминологии это yang и yin, пронизывающие как внутреннее бытие, так и телесность мужчины и женщины, то есть флюиды стихийно созидающей энергии.

Одно из имен "тонкого тела" — "благоуханное", "ароматическое". Связь с обонянием известна сексологам. Они говорят, в частности, о роли пота в половой привлекательности у разных народов[86]'. Обоняние играет также активную роль в магнетизме физической любви и во "флюидных интоксикациях" влюбленных. В древние времена считали, а у некоторых первобытных народов и по сей день считают, что флюиды одного существа проникают в другое, пропитывая и насыщая не только одежду, но и тело, что можно сопоставить с некоторыми чертами фетишизма. Отсюда и некоторые "странности" поведения как влюбленных, так и первобытных народов: у последних вдыхание запаха и натягивание на себя одежды другого служит средством сохранения верности друг другу в периоды разлуки. Это встречается, например, у филиппинцев. Это, конечно, не просто суеверие или "символика". Событие "психическое" всегда некоторым образом параллельно физическому. Иногда же эротическая интоксикация осуществляется посредством взгляда в большей степени, чем обоняния. "Он смотрел на нее и вдыхал ее, она смотрела на него и вдыхала его" (Моэм)[87]. Нужно отметить, впрочем, что латинское слово "fascinum" по происхождению имело связь с миром обоняния. Всякий, кто обладает более или менее утонченной чувствительностью, может признать роль, которая в любовных отношениях отводится тому психическому вампиризму, одной из основ которого является запах. Однако чисто секреторные проявления всегда вторичны. Ведь всему чисто физическому у людей сопутствует некий психический, "субтильный" эквивалент. У животных же все это более акцентурировано: то, что в принципе у человека принадлежит к высшему плану, в животном мире подчинено биологическому инстинкту.

После этого отступления, не совсем бесполезного, вернемся все же к проблеме сексуализации. Мы уже говорили, что она имеет разные уровни: в каждом индивидууме одного пола присутствуют рудименты другого. Имеются существа, которые не являются чисто мужчинами или чисто женщинами, но находятся как бы на промежуточных уровнях. Следует пояснить, что в каждом человеке есть и мужское и женское, но в разных соотношениях. И, хотя жизненная сила, флюид существа данного пола как такового принадлежит, несмотря ни на что, все-таки именно этому данному полу, то только по причине доминирования yang или yin, если пользоваться китайской терминологией. Особенной заслугой Вейнингера является определение методологии: необходимо выделить "абсолютного мужчину" и "абсолютную женщину" как вещи-в-себе, как "платоновскую идею", архетип, и лишь затем уже говорить об "уровнях сексуализации" тех, кого очень условно называют мужчинами и женщинами[88]'. Так, например, существует некий абстрактный треугольник как чистая геометрическая сущность, а уже ей соответствуют многочисленные треугольные формы реальности. Оговорка, которую до́лжно сделать здесь и к которой мы впоследствии вернемся, — это то, что в отличие от случая геометрического, абсолютный мужчина и абсолютная женщина не должны пониматься единственно под эвристическим титром, как некие абстрактные меры маскулинности и фемининности у мужчин и женщин, но и в терминах экзистенциально-онтологических, и метафизических, как изначальные, мощные реальные силы, которые, однако, неделимо и неодолимо присутствуют и действуют в людях, даже если их наличие у конкретных мужчин и женщин проявляется не так явно.

Во всех случаях, кроме определенных (и в определенных же переживаниях — очень важно добавить это) любой ординарный мужчина и любая ординарная женщина просто содержат в себе различную дозировку мужского качества и чисто женского. Отсюда — как бы первый закон сексуального притяжения. Он известен уже Платону[89], использующему категорию комплиментарности[90], выраженную через ξυμβοαον, что означает некий предмет, разделенный на две части. Такие предметы исстари использовались как опознавательные знаки. При предъявлении ξυμβοαονскладывался и составлял единое целое. "Так и каждое существо, — говорит Платон, — носит в себе отличительный знак и ищет инстинктивно и безостановочно "половинку, ему соответствующую, того, кто носит те же отличительные знаки", иными словами, ту комплиментарность, которая и завершает единое[91]'. То же самое утверждает и Шопенгауэр[92]', который говорит, что условием для сильной страсти является взаимная нейтрализация двух лиц, как это происходит с кислотой в соединении со щелочью, в результате чего образуется соль; следовательно, поскольку существуют различные уровни сексуализации, постольку и ситуация эта реализуется тогда, когда данный уровень вирильности[93] находит свое недостающее в соответствующем уровне фемининности. Вейнингер[94]' предложил формулу первоосновы полового притяжения. Разделяя, в сущности, идею "абсолютного мужчины" и "абсолютной женщины", он утверждает, что во всякой женщине есть нечто от мужчины, как и во всяком мужчине есть нечто от женщины. При этом максимальное притяжение пробуждается между теми из них, мужское и женское начало которых при соединении составляют, как целое, "абсолютного мужчину" и "абсолютную женщину". Например, мужчина, который на "три четверти мужчина" (yang) и "на четверть женщина" (yin), находит женщину, которая так же "на три четверти женщина" (yin) и "на четверть мужчина" (yang). Это его естественное половое дополнение, к которому он чувствует неотразимое притяжение и в соприкосновении с которым развивается максимальная интенсивность магнетизма, поистине потому, что восстанавливается в своей цельности "абсолютный мужчина" и "абсолютная женщина"[95]. Это и есть изначальная полярность полов, бросающая первую искру эроса. Но мы знаем, что ищущие "свою половину" готовы влюбляться в кого угодно и заниматься любовью с кем угодно. До определенного момента, если, конечно, "встреча" произошла. А это означает, что женщина любит единственного мужчину, а мужчина — единственную женщину. Формула же Вейнингера фиксирует только одно из существеннейших условий сексуального выбора, выбора, при котором втягиваются в действие наиболее глубокие пласты бытия.

11. Пол физический и пол внутренний

Есть общий, единый для всего и всех принцип. Повсюду, где человеческое не выходит за пределы именно человеческого, пол есть "судьба". Существуют только мужчины и только женщины. Это — вопреки тем, кто считает, что человек рождается мужчиной или женщиной случайно, что все это вообще "чистая биология", а потому, дескать, не имеет смысла допускать "фактор пола" в те области жизни, которые находятся за пределами простого натурализма. Такая точка зрения — абстрактна и неорганична; в действительности она может быть приложима только к человечеству, состоящему из биологических дегенератов. Да и пол-то здесь понимается лишь в его поверхностных, осязаемых, грубых аспектах. Но истина такова, что пол, существующий в теле, — существует также и с самого начала в душе, а в некоторой мере и в духе. Человек является мужчиной или женщиной прежде всего внутри себя, до и прежде себя внешнего; мужское и женское первоначально растворено во всем бытии, видимо и невидимо, подобно краске, растворенной в жидкости. Но если все же существуют промежуточные уровни сексуализации, а они, как мы уже видели, существуют, то это говорит только о большей или меньшей проявленности качественной основы у разных людей. И тогда те или иные проявления пола оказываются "снятой условностью". Всякий раз, когда секс является "превышением" чисто человеческого, за "обратную сторону пола" принимают "социально-интеллектуальные" отношения, свойственные дегенеративной цивилизации и не имеющие никакого отношения к глубинам бытия. Человеческая жизнь разделена как бы на две половины. Одна является имманентно присущей себе самой. Другая — внешней, искусственной, приобретенной, социальной. Она и составляет "персону" индивида, что, как известно, означает лярву[96], маску актера в противоположность "лицу", которое, напротив, присуще человеку изначально. В зависимости от индивидов, но также и от типа цивилизации, та или иная сторона может быть более развитой. Дегенеративный порог соответствует почти исключительному, тератологическому[97] развитию внешней части, искусственно сооруженной, той "маске" индивида "социального", "интеллектуального", "спиритуализированного", которая образуется почти как бытие в себе и не сохраняет никаких органических связей с глубинным и существенным бытием. Именно в таких случаях сексуальная "встреча" может рассматриваться как желательная или несущественная. Именно тогда анестезия или примитивность половой жизни становится ее привычным "заместителем" и следствием. И вот уже неважно — мужчина ты или женщина. Но тогда и определение призваний, формирование себя, управление жизнью, выбор рода занятий — все это определяется не глубинным фактором, но фактором чисто социальным, сугубо вторичным во всякой нормальной цивилизации. Цивилизация же современная, социально-интеллектуальная и чисто практическая, вообще не имеет никакой связи с внутренней, существенной стороной человеческого бытия, то есть является неограниченной в принципе; ее ценности глубоко упадочны и ориентированы только на упадок. В этой мутной атмосфере женщина легко проникает в любую область, соперничая с мужчиной. Следует понять, что именно активность, устремленность к самовыражению и самореализации, прогрессизм и все подобное как раз и закрывает современную цивилизацию от глубинных пластов бытия, где категория пола существует сама по себе, вне и прежде ее физических, биологических и психических проявлений. Основное заблуждение феминизма как раз и состоит в предпочтении "аксессуаров" физической, да и "духовной" жизни бытию, жизни как таковой. Но именно эти внешние проявления внешне-ориентированного псевдобытия обезображивают, "нейтрализуют", "развоплощают" в равной степени как мужчину, так и женщину[98].

И все-таки — каково истинное положение женщины в сравнении с мужчиной — равна ли она ему, выше или же ниже его? Следует осознать: такая постановка вопроса вообще не имеет смысла, ибо предполагает некую соизмеримость. Отбросив все внешне-приобретенное и наносное, а также и превышающее воплощения "платоновской идеи" пола как такового, следует признать, что между мужчиной и женщиной существует различие, которое исключает все обычные мерки: даже способности и качества, по всей видимости, простые и "нейтральные" у мужчин и женщин, по-видимому, имеют разную природу. Вопрос "выше ли женщина мужчины или ниже по сути, по положению?" бессмыслен, как и вопрос, подобный такому: "Что лучше — вода или огонь?" Вот почему для каждого из полов критерием меры не может служить пол противоположный, но только сама по себе "идея" его пола, собственного. Иными словами, о женщине можно судить лишь по степени ее приближения или удаления от "абсолютной женщины", и то же самое можно сказать о мужчине. "Притязания" современной женщины — производное от ошибочных амбиций и комплекса неполноценности, то есть ложной идеи, что женщина как таковая и "только женщина" является низшим существом по сравнению с мужчиной. Феминистки борются не за "права женщины", но, и, в общем не отдавая себе отчета в этом, за право женщины стать равной мужчине: если это вообще возможно, то приведет лишь к уравнению женщины в общем праве на вырождение[99]'. Единственным квалифицированным критерием для всех, мы повторяем это, является ступень, более или менее приближенная к полной реализации природы, заложенной в каждом существе. Нет сомнений в том, что совершенная женщина выше несовершенного мужчины, так же, как, скажем, крестьянин, верный своей земле и умеющий ее возделывать, будет несомненно выше короля, не справляющегося с государством.

В круге идеи, с которыми мы имеем дело, важно утверждение, что мужское и женское в человеке — это прежде всего внутренние качества; более того, пол внутренний может не соответствовать полу физическому. Хорошо известно, например, что можно быть мужчиной, так сказать, телесно, и не являться таковым душевно, и то же самое касается женщины: anima mulieris in corpore inclusa virili[100]. Такие случаи асимметрии обязаны своим существованием самым различным факторам; то же самое встречается в расовой области — некто, имеющий соматические признаки одной расы, обладает психическими и духовными признаками другой. Это, однако, не умаляет ни основу флюида сексуализации, ни целостности ее процесса. Подобные явления можно объяснить не-центрированностъю пола теми или иными половыми признаками и соответственно возможной асимметрией личности в целом. Тем не менее, типологически этот процесс — всегда событие внутреннее, определяющее именно внутренний пол: видимая сексуализация, единственно в физических формах, развитых до какой угодно степени, определенным образом является укороченной и бессодержательной. Всему этому следует придать большую рельефность, потому что необходимо принять в расчет закон сексуального притяжения, о котором мы говорили ранее. "Количества" мужского и женского взаимно дополняют друг друга благодаря именно этому закону (§ 10), о котором идет речь, и должны пониматься в полном, совершенном смысле.

В самом деле, духовной вирильностью является та, которая, даже если она и смутна, неопределенна, возбуждает и пробуждает абсолютную женщину: в предельном случае, особенно когда эта вирильность является бо́льшим, чем просто вирильность, например, у воина или властителя, здесь наблюдается присутствие сверхъестественного. Мы поговорим в дальнейшем, с позиции метафизической, а не только экзистенциальной, об этом последнем случае. Пример, наводящий на определенные размышления, — "Саломея" Оскара Уайльда. Саломея не замечает центуриона, который обезумел от любви к ней, предлагает ей всё, и в конце концов кончает с собой. Она очарована Иокананом — пророком и аскетом. Она, девственница, говорит ему: "Я была целомудренной, а вот ты меня заразил; я была чистой, а ты наполнил мне вены огнем… Что делать мне без тебя? Ни реки, ни озёра не смогут потушить огонь моей страсти"[101].

Действительно, прежде мы говорили лишь о степенях сексуализации, физической и духовной, теперь необходимо привлечь к участию еще одну, более высокую ступень: ступень различной взаимообусловленности между полом внутренним и полом телесным. Конечно же, только в случае, когда говорится об индивидах примитивных, иными словами, деградировавших по сравнению с общим типом, взаимообусловленность эта является ригидной. Если же, напротив, внутренний пол отличен от внешнего, то он может утвердиться только определенной независимостью от физических условий. Следовательно, все эти гормональные манипуляции (каковым поклоняются современные биологисты, основываясь на идее, что пол не зависит ни от чего, кроме как от определенной "гормональной" формулы) могут порождать важные изменения истинных характеристик пола, только и единственно у животных и у существ человеческих, мало между собою различающихся; но не у мужчин и женщин полных, совершенных, "типических". Относительность обусловленностей "ниже пояса", так сказать, подтверждается даже в некоторых случаях кастрации: физическое искажение, как мы уже говорили, не только не может разрушить сексуальный импульс, но оно же также не может изменить и внутреннюю вирильностъ. Примерами могут служить: Нарсет, один из самых лучших полководцев поздней античности, Аристоник, министры Фотин и Евстроп, Соломон, который был одним из военачальников Велизария, Хали — великий везирь Сулеймана II, философ Фаворино и Абеляр, и так далее, вплоть до хорошо известного полковника Лоуренса, организатора восстания арабов во время Первой мировой войны.

12. Условия существования и формы эротической притягательности

Для полного и совершенного определения факторов сексуального выбора необходимо детально рассмотреть структуру человека, имея в виду традиционные учения в большей степени, чем современные.

Ранее мы уже различали два главных уровня человеческого бытия (сущность, лицо, маска, "персона"); теперь мы должны разделить первую из этих областей, к которой принадлежат наиболее глубинные проявления, в результате у нас получаются уже три уровня. Первый внешний уровень индивида произвольный, текучей формы, что верно как раз по причине его неорганического характера. Второй уровень принадлежит уже к глубинному измерению бытия и является тем, что в философии называется "principium individuationis"[102]. На этом уровне действуют силы, посредством которых бытие является тем, что оно есть, психически или физически, а также приобретает специфические отличия, присущие представителю того или иного рода; этот уровень предполагает также наличие "собственного естества" или естества врожденного, присущего собственно бытию. В индуизме подобные созидающие силы называются samaskâra или vâsanâ[103]; они вовсе не сводятся лишь к наследственным или родовым факторам — их источник может вообще находиться и за пределами частной жизни человека[104]'. Все то, что в человеке есть характерного и естественного, то, что мы называли его "лицом" в области психической, в противоположность его "маске", "лярве" — тесно связано с этим планом. Напротив, свойственное первому из трех уровней, самому внешнему, а также соотносимое со вторым — все это устойчиво и постоянно. Такие выводы сделаны Кантом и Шопенгауэром, которые говорили о "трансцендентальном характере" всякого индивида как о "ноуменическом", иными словами, имеющем отношение к области, лежащей по ту сторону пространственно-временных феноменов.

Третий уровень, наиболее глубокий, касается сил "элементарных", глубинных, стихийных, которые, однако, и образуют, собственно, стержень личности. Именно там — первичный корень пола, перворожденная сила эроса. В себе самом план этот предшествует и форме, и детерминации. Им как бы покровительствует всякий процесс, постепенно, по мере того, как энергия блокирует оба других плана бытия, пока процесс этот не станет их частью.

И это ключ к пониманию всех сторон полового влечения. В глубине своей оно всегда выходит за грани индивидуума; и эротическое переживание в пределе, когда оно томит и ранит, принадлежит именно этому плану. Именно здесь проясняется смысл уже сказанного: все женщины любят одного и того же мужчину, а мужчины — одну и ту же женщину. Здесь господствует принцип индифферентности[105] или заменяемости. В силу аналогичных соответствий, которые существуют между границей высшего и низшего, этот принцип господствует над слепым животным влечением, присущим наиболее брутальным формам эроса, или же над его возвышенно-безличными, например, дионисийскими проявлениями. Некоторые считают вульгарной и животной формой любви, когда любят одну-единственную женщину. Это не всегда так. Может существовать и прямо противоположное[106]. Да, переживая половые объятия, человек почти теряет свою индивидуальность: расстаться с ней можно двумя противоположными способами, соответствующими двум путям развоплощения. "Пол, занимающий место индивида" в такие моменты — выдумка. Наконец, когда говорят, что любовь "рождается с первого взгляда", и особенно, если речь идет об "ударе грома" в любви, — это как раз относится к случаям, в которых сила наиболее глубинного слоя действует направленно, беспрепятственно, как бы наверняка.

Первый закон, которому на глубинном уровне подчиняются отношения полов, о котором уже было сказано, — закон восстановления и дополнения абсолютно мужского и абсолютно женского в соединении конкретных мужчины и женщины. На границе третьего и второго уровней, между глубинным и промежуточным, факторы, присущие собственному естеству данного бытия, вступают в действие почти одновременно. Здесь всё, составляющее суть женщины, всё, превышающее ее существование, а это-то и есть та "дополнительность", о которой мы уже говорили. Она и оказывается источником собственно эротического. Сюда входят и особенности расы, и другие свойства, телесные и душевные — все это вместе и формирует иллюзию незаменимости данной особы[107]. Так рождается вера в "единственную любовь", так за особенную какую-то личность принимают обычную женщину (или мужчину, дабы не обидеть женщин). В том случае, когда вся элементарная сила, свойственная наиболее глубокому пласту и первичному процессу, направляется и закрепляется на этом промежуточном уровне, который является планом индивидуации и "трансцендентного характера", она и проявит себя "фатальной страстью". Такая страсть, оставаясь в сфере чисто человеческой и профанической, почти никогда не бывает счастливой, ибо здесь чрезвычайно активны сила и "бремя", превосходящие индивида; отсюда и ситуации, подобные вагнеровской интерпретации "Тристана и Изольды".

В общем, промежуточно-иллюзорна всякая "идеализация" любимой женщины: кажется, что ее любят за то или иное ее качество, тогда как на самом деле любят и берут ее естество, наготу. Напротив, когда глубинная сила эроса не направляется прямо к промежуточному плану и не фиксируется на нем совершенно (что как раз и случается в подавляющем большинстве случаев), остается некоторый простор для неопределенности: вместо "единственной и неповторимой" появится любовь к женщине "определенного типа", образующая условие для притяжения, тоже достаточно интенсивного. Но эта воистину великая независимость движения и перемещения эроса может также иметь и другую причину — личностная незавершенность любящего. Если внутреннее "Я" человека не оформлено, то и объект его желаний будет размыто-замещаемым. Но тогда умножение любовных переживаний может способствовать снятию неподвижности, устойчивости, закрепленности, присущей первому периоду эротической жизни. Еще Бальзак заметил, что в первой любимой женщине любят все, как если бы она была "уникальной", единственной; гораздо позднее видят женщину во всякой встречной.

В этом последнем случае выбор "полового дополнения" уже совсем случаен. Здесь нет никакой органики, никаких "корней в бытии". На этом уровне с одной стороны находится тип "бабника", оценивающего женщину лишь с точки зрения возможного удовольствия. С другой — люди, для которых важны факторы моды, морали, тщеславия, классово-социальный фактор и так далее. Такова обычно "нормальная", "цивилизованная", "буржуазная" любовь. Но порой эрос требует своего, и тогда он катастрофически ломает все вокруг и, возвращая себе ему принадлежащее, разрушает все социальные связи и условия, созданные для себя внешним человеком. Простые сходства, определенные природой и samaskâra, в случае подобной "встречи" могут взорвать все, принадлежащее homo socialis[108]. Именно об этом Шамфор говорил как о "Божественном праве любви": "Они (любовники) располагают собой по Божественному праву, вопреки человеческим законам и соглашениям"[109]'. До сих пор таких случаев множество: они-то обычно и дают материал для литературно-театральных сюжетов. Это означает, что даже в современной цивилизации существует, пусть на иллюзорном уровне, но все еще сохраняющееся стремление как-то осмыслить отношения между мужчиной и женщиной[110]. Но любовь всегда катастрофична: "бабники", например, часто становятся жертвами собственной игры и влюбляются в женщину, которой пытались играть, находя свой конец в незаменимости объекта своего эроса. Они же порой впадают в совершенно маниакальные состояния: играя с огнем, они пробуждают в женщине силы очень глубоких планов, даже на грани samaskâra и индивидуации.

Само собой разумеется, что эти случайные, но возможные "выходы на поверхность" глубинных планов бытия, таких, как, например, любовь к "единственной и неповторимой", разрушают привычный быт "человека общественного". Но в области профанической подобные случаи крайне редки, а там, где они засвидетельствованы, почти никогда не удается распознать их истинную природу.

Другой случай, внутренне родственный — сочетание страсти и непреодолимого влечения с взаимным презрением и даже ненавистью между влюбленными. И здесь тоже проявляет себя энергия очень глубокого плана, взрывающая все промежуточное. В подобных случаях также никто совершенно естественно не считается ни с какой моралью и ни с какими социальными условиями. Можно, наконец, указать и на действие искусственных способов пробуждения эроса, хотя обычно они не затрагивают действительно глубоких уровней. Таково, например, действие алкоголя и некоторых одурманивающих средств; и уже сейчас необходимо заметить, что в sacrum[111] пола (дионисизм, тантризм) вещества подобного рода часто играют определенную вспомогательную роль. Здесь же различные приворотные зелья и любовные напитки, природа которых нашим современникам, однако, неведома; а ведь именно отсюда начинается путь к некоторым формам демонизма, в основе своей эротического, а отчасти и к половой магии в собственном смысле слова.

В нашем предмете нет нужды смешивать обуславливающее и определяющее. Чтобы машина производила какие-то действия и имела к тому же высокую производительность, необходимо, чтобы она была составлена из определенных частей и части эти были надлежащим образом прилажены. Но если ей не хватает энергии, машина, даже самая совершенная, останется неподвижной. Это касается и всех условий, правда, наименее глубоких, человеческого бытия. Исключением не является половое влечение — необходимо, чтобы, исключая помехи, первичная сила эроса пробудилась, вследствие подачи "напряжения" или как-то иначе, и установила магическое или магнетическое состояние, которое, как мы уже говорили, является основой всякой серьезной половой любви.

У индивида ординарного и, особенно, у цивилизованных особей Запада, эротическое переживание стоит в ряду прочих, отмеченных прежде всего пассивным характером, переживаний, как если бы соответствующие процессы начинались и разворачивались спонтанно, без всякого вмешательства воли человека. А ведь без нее никак невозможно получить сведения о сосредоточении этих процессов на любом из трех обозначенных уровней. Эту ситуацию рассматривают как естественную и нормальную, до такой степени, когда терпит крах насилие, налицо беспомощность в чувстве или в чем-то другом, начинают сомневаться в самой искренности ощущений и желаний. Собственно слово "страсть" или "passione" на языках романской группы имеет определенный пассивно-страдательный оттенок[112]. Можно сказать то же самое о немецком слове "Leidenschaft", производном от "Leiden", которое означает: "подвергаться", "терпеть", "страдать".

В зависимости от различия людей и их характеров этот феномен более или менее ярко выражен. Более того, можно делать выводы относительно дифференциальной психологии, основываясь на различных социально-правовых институтах. Например, полигамия имеет первым естественным условием своего существования господство мужского типа, в котором "Я" наиболее независимо и свободно от эроса и менее на нем фиксировано. Для таких мужчин эротическое переживание само по себе важнее отношения к женщине как к личности — по арабскому высказыванию: "Виноградинка за виноградинкой — и вся гроздь". А поскольку никак не доказано, что это обязательно связано с распутством, то, вопреки всем конформистским взглядам, можно спокойно признать, что переход от полигамии (или брака, допускавшего наложниц) к моногамии вовсе не был переходом к более высокой степени вирильности. Скорее как раз наоборот — такой переход знаменовал собою всеобъемлющее порабощение мужчины женщиной и эротической стихией вообще. А это вовсе не признак высокоразвитой цивилизации.

Что касается элементов эротической и эротико-экзистенциальной техники, то ничто не ново — все это было и есть как в древнем мире, так и у первобытных народов. Именно у последних матримониальные[113] обряды носят чисто колдовской характер. Это колдовство, чары пробуждают половое влечение непреодолимой, неотразимой мощи[114]'; это и есть пробуждение стихийной силы эроса которое, однако, всегда чревато демонизмом и одержимостью в прямом смысле этого слова.

Перед тем, как двигаться дальше, бросим взгляд на пройденный путь. Мы оттолкнули от себя всякую "биологически-финалистскую" интерпретацию эротического события и фрейдистские толкования "принципа удовольствия"; нас не может устроить и чисто прокреационная теория эротического влечения. "Магнетическая" теория показалась нам более соответствующей реальности; мы попытались углубить ее и сопрячь с традиционными учениями. Эти последние утверждают, что "флюидное" состояние вызывается "катализом"[115] у влюбленных yin и yang, определяющих половую полярность и сексуализацию в общем виде. Любовная "встреча" вызывает смещение планов сознания, и это становится, в свою очередь, причиной магического пробуждения воображения более или менее интенсивного. Древнее учение о видимой перемене, которая образуется в крови при состоянии охваченности, одержимости эросом, также высоко оценено нами. Наконец, мы рассмотрели условия, связанные с экзистенциальным комплиментаризмом влюбленных, в рамках доктрины разнообразных, сложных пластов или слоев личности. При этом за основу всего процесса мы приняли отношения между категориями чисто мужского и чисто женского. При этом очевидно, что чем более отчетливыми являются различия полов, иными словами, сексуализация, тем интенсивнее весь исследуемый процесс.

Добравшись до всего этого, мы вдруг начинаем понимать, что не добрались, по сути, ни до чего, а все наши рассуждения есть "ходьба на месте". Но можем ли мы признать, что ничто не может объяснить хоть как-то эротическое событие кроме его самого, в нем самом и изнутри себя? Неизбежно, во всяком случае, мы оказываемся лицом к лицу с фундаментальной проблемой: почему, по какой причине мужчина и женщина чувствуют притяжение друг к друг? Добившись признания эроса как события элементарного, стихийно неделимого, необходимо начать поиски смысла этого события, факта. Но это равноценно тому, чтобы спросить себя: какой же смысл имеет пол как таковой?

Все это выносит в центр нашего внимания метафизику пола в собственном смысле. Как раз о ней мы и поговорим, но, впрочем, в следующей главе.