Брайан Ламли Тонкие

Оставив карьеру военного в декабре 1980 года, Брайан Ламли выпустил книгу, во многом определившую его творческий путь, — роман ужасов «Некроскоп» («Necroscope»), главный герой которого, Гарри Киф, умеет разговаривать с мертвыми.

Затем последовало продолжение «Вамфири» («Necroscope II: Wamphyri!»), и, после того как обе книги были опубликованы в Великобритании, серией заинтересовалось американское издательство «Tor Books». В 1987 году Ламли за пять месяцев написал третий роман, «Источник» («Necroscope III: The Source»), причем серия получила такую популярность, что «Tor Books» выпустило всю трилогию в течение одного года. К тому времени Ламли закончил работу над четвертой и пятой частями: «Голос мертвых» («Necroscope IV: Deadspeak») и «Тварь внутри тебя» («Necroscope V: Deadspawn»).

Эти пять книг оказались столь успешными и востребованными, что Ламли не мешкая принялся за «Трилогию о вампирах» («Vampire World Trilogy»), в которой развивается побочная сюжетная линия, а также написал очередное продолжение «Некроскопа» — «Прикосновение» («Necroscope: The Touch»).

Романы Ламли и сборники его рассказов изданы в тринадцати странах мира, причем только в США продано более трех миллионов экземпляров.

Рассказ о вампирах «Некрос» («Necros») лег в основу сценария одной из серий телесериала «Голод» («The Hunger»), представленного на канале «Showtime».

В 1998 году на Всемирном хоррор-конвенте (World Horror Convention) в Фениксе, штат Аризона, Ламли был удостоен престижного звания Мэтра.

«В течение трех лет я жил в Крауч-энде, в Северном Лондоне, — вспоминает Ламли. — Помните тот рассказ Стивена Кинга? Я думаю, его вдохновила встреча с Питером Страубом, которого он навестил в этом районе.

У нас с женой даже была такая поговорка: все дороги ведут в Крауч-энд. Ведь неподалеку жил (и до сих пор живет) Питер Тремейн; там же Клайв Баркер написал одно из своих произведений (это было в самом начале его творческого пути, тогда из его книг еще не сочилась кровь); и Дуглас Хилл тоже жил там. Да и многие другие, кого сейчас не вспомнить…

Так вот, там, в Крауч-энде, мне частенько встречались очень странные люди. И еще там были странные, очень узкие здания. Помню, однажды, возвращаясь из бара, я задумался, глядя на одну такую постройку: интересно, кто может жить в этом стиснутом с боков, сложенном гармошкой домике? И мне показалось, ответ очевиден…»

I

Странное это место, Бэрроуз-хилл. И название у него тоже странное. И ни на одной карте вы его не найдете. Найдете карты, которые почти касаются городка краем или почти что упираются в него углом, но вообще-то, похоже, картографы его недолюбливают. От центра здесь далеко, так что о метро не может быть и речи, железнодорожной станции тоже нет, да и сам городок, в общем-то, оказался раздроблен на части благодаря многочисленным сносам и реконструкциям, которые происходят в последнее время и в нем самом, и в окрестностях. Но он все еще существует.

Туда ходят автобусы, а старожилы по-прежнему говорят, что живут в Бэрроуз-хилле.

Когда я переехал туда в конце семидесятых, мне там совсем не понравилось. Жизнь в городишке была насквозь пропитана маразмом, каким-то неизлечимым идиотизмом. К тому же там было сыро. Да еще как — даже в самые жаркие летние дни. Чувствовалось, что под самой свежей краской прорастают споры плесени. Не сказал бы, правда, что там было много свежей краски. По крайней мере я не заметил. На всем лежала печать разложения, болезни, вырождения.

Бэрроуз-хилл. Я прожил там недолго, всего пару месяцев. Хотя и этого делать не стоило. У меня было такое ощущение, что если замешкаться, если простоять без движения лишнюю секунду — городок пустит в меня корни, засосет, срастется со мной навсегда. В Лондоне есть очень, очень старые районы, но думаю, Бэрроуз-хилл самый старый из них. И еще я думаю, что он нечто вроде genius loci[53] Лондона, некий источник тайного. Или даже не источник, потому что это слово предполагает нахождение в центре, распространение чего-то от центра к окраинам, а Бэрроуз-хилл, как я уже говорил, полностью замкнут в себе. Скорее, это последний оплот всего древнего и загадочного, что есть в Лондоне. Например, «тонких». Очень высоких, очень тонких людей.

Рассказывать об этом я не боюсь по двум причинам: во-первых, теперь уже никто — никто и нигде — ни за что не поверит в мою историю про «тонких». А во-вторых, я там больше не живу. Зато прежде…

Теперь мне кажется, что о них знали многие, то есть многие из обычных людей. Просто эти люди ни за что бы в том не признались — да и сейчас, пожалуй, не признаются. Но лично я ни в коем случае не стал бы их за это винить, потому что все они живут в Бэрроуз-хилле. Был там, правда, один парень, который и знал, и говорил об этом. Со мной. Но о нем ходила такая слава (вообще-то местные звали его Дурным Биллом из Бэрроуз-хилла), что я поначалу не слишком-то его слушал. Да и кто бы стал его слушать?

В Бэрроуз-хилле был паб — вообще-то пабов было несколько, но больше всего народу ходило в «Железную дорогу». Наверное, наследие далекого прошлого, когда через городок и впрямь проходила железка. За пару лет до моего приезда там был еще один паб, некоторое время он даже всерьез конкурировал с «Железной дорогой». Но потом кто-то превратил эту старую развалюху во вполне современное заведение. Протянуло оно, правда, недолго. Похоже, владелец этого места, кем бы он ни был, не слишком-то понимал, что делает. Иначе ему хватило бы мозгов не называть свое заведение «Тонким домом»! В итоге оно простояло неделю после открытия, две самое большее, а потом сгорело дотла.

Но все это было еще до меня, и если я упоминаю здесь пабы, и особенно «Железную дорогу», то лишь потому, что именно там я повстречал Дурного Билла. Его привела туда болезнь — алкоголизм, а меня — меланхолия, которая, усугубляясь, грозила вот-вот перерасти в ту же самую болезнь, что мучила Билла. Короче говоря, я тоже частенько прикладывался к бутылке.

Впрочем, это все лишнее, и я вовсе не собираюсь углубляться в эту тему, я просто хочу сказать, что именно наши проблемы свели нас тогда вместе. И нас связала самая невероятная дружба, какую только можно себе представить. Зато Дурной Билл умел слушать, а у меня были деньги на выпивку. Так что мы стали не разлей вода.

Но однажды вечером, когда у меня кончились деньги, я сделал глупость, пригласив его к себе домой. (Домой — смех, да и только! Кровать, таз для умывания да пишущая машинка; это была убогая комнатуха на втором этаже деревянного дома: у богатых людей собаки лучше живут; ах да, забыл: по доброте душевной хозяева еще снабдили меня старым буфетом, переделанным в душевую кабину.) Зато я припас там пару бутылок пива и с полбутылки джина; к тому же, когда я перестал наконец рыдать, уткнувшись Дурному Биллу в плечо, понял вдруг, что еще немного — и я с радостью рухнул бы в постель. Но, к моему изумлению, уговорить его пойти ко мне оказалось не так-то просто. Он начал ныть сразу же, как мы вышли из бара или, скорее, как только понял, в какую сторону мы направляемся.

— На Ларчиз, что ли? Ты живешь за Барчингтон-роуд? Ах да, ты же говорил. Слушай, посижу-ка я еще в пабе чуток. Ну, то есть раз уж ты там живешь — нам точно не но пути.

— Не по пути? Да тут десять минут ходу, не больше! Ты же вроде выпить хотел!

— Выпить я всегда не прочь! Я ж не дурень, в самом деле! Они меня так прозвали, потому что слушать боятся.

— Кто — они?

— Да люди! — резко гаркнул Билл, и голос его прозвучал непривычно трезво. Потом он вроде бы попытался сменить тему: — Полбутылки джина, говоришь?

— Ну да, «Гордонз». Но раз ты хочешь вернуться в «Железную дорогу»…

— Да ладно, мы и так уже полпути прошли, — проворчал он, торопливо семеня рядом и в беспокойстве едва не хватая меня за руку. — И ночь сегодня отличная, светлая такая. А светлые ночи им не очень-то…

— Кому это «им»? — снова переспросил я.

— Людям! — Билл на своих коротких кривых ножках умудрялся идти на полшага впереди меня. — Тонким! — Первое из этих слов он прорычал, а второе едва выдохнул, так что я даже с трудом разобрал.

Когда мы вышли на Ларчиз-авеню, или просто Ларчиз, как называл это место Дурной Билл, и поравнялись с домом 22, в воздухе вдруг повисла мертвая тишина. Нарушал ее только шорох сухих бурых листьев на мостовой. Была осень, и деревья стояли уже полуголые. Лунный свет падал сквозь паутину длинных черных, хрупких на вид ветвей.

— Луна яркая, это хорошо, — сообщил Билл приглушенным голосом и добавил: — Слава Богу, хоть я в Него и не верю. Ох, да тут фонари не горят! Видишь? В них ламп нет! Это все они.

— Кто — они? — Я поймал его за локоть и потянул к своей калитке — хотя, вру, не было никакой калитки, — только одинокой столб, на который я и ориентировался всякий раз, когда возвращался домой под мухой.

— Говорю ж тебе, они! — выкрикнул Билл, яростно таращась на меня, пока я поворачивал ключ в замке. — Ты что, совсем сдурел?

Мы поднялись по скрипучим ступеням в мою одинокую келью, причем Дурной Билл то и дело поеживался, хотя ночь выдалась душная, да и в каморке у меня было тепло — ее согревала пара соседних домов, присосавшихся к двум боковым стенам, и еще квартира в нижнем этаже: там жила пожилая леди, которая, похоже, разве что не спала в камине. Отворив дверь, мы проскользнули в мою «гостиную», и Билл первым делом задернул в эркере шторы — можно было подумать, будто он прожил в этой комнате всю жизнь. Но перед этим он успел бросить молниеносный взгляд на ночную улицу, в оба ее конца, и глаза при этом ярко сияли на его морщинистом, испитом лице.

Вот уж точно дурной. Хотя — кто его знает.

— Джин, — напомнил я, вручив ему бутылку и стакан. — Только не слишком налегай, ладно? Оставь и мне глоток.

— Глоток? Глоток, говоришь? Хе-хе! Да коли б я здесь жил, глотком бы тут не обошлось! Тут же самое логово, понимаешь? Самое что ни на есть логово!

— Правда? — усмехнулся я. — А я-то думал, тут, наоборот, самые задворки!

Несколько секунд он мерил шагами комнату: три шага туда — три сюда, — и деревянные половицы моей каморки стонали от напряжения. Затем он вдруг ткнул в меня пальцем, будто обвиняя в чем-то:

— Ты сегодня в духе, как я погляжу? Радости полные штаны!

— А что, заметно? — Он был совершенно прав. Я действительно чувствовал себя бодрее, чем обычно. — Похоже, жизнь налаживается. Ты как думаешь?

Билл присел возле меня.

— Надеюсь, что так, тупой ты ублюдок! Может, хоть теперь послушаешь, что я тебе говорю, и слиняешь отсюда к чертовой бабушке, от греха подальше.

— А что ты мне говоришь? И от какого греха я должен линять?

И тут до меня дошло, что Билл и вправду вот уже несколько недель подряд твердил мне о переезде, но я был настолько замкнут в себе, настолько занят своими проблемами, что не обращал на его слова никакого внимания. Да и кто бы на моем месте принял болтовню этого парня всерьез? Ведь не случайно его прозвали Дурным Биллом.

— Да все от них же! От этих чертовых…

— Тонких людей, — закончил я. — Да-да, припоминаю.

— Ну и?..

— Что?

— Да или нет?

— Ну да, я внимательно слушаю.

— Нет, нет, нет! Я не о том! Я спрашиваю, собираешься ты подыскивать себе новое жилье или нет?

— Конечно, как только деньги будут.

— Ты что, не понимаешь, что здесь опасно? Они не любят чужаков. Вслед за чужаками всегда приходят перемены, а они этого ой как не любят. Они ненавидят перемены и вообще все новое. Похоже, их племя вымирает, но, пока они живы, они внимательно следят, чтобы все оставалось как есть — как им нравится.

— Понятно, — вздохнул я. — На сей раз я действительно тебя внимательно слушаю. Может быть, начнешь с самого начала?

В ответ он тоже вздохнул и нетерпеливо покачал головой:

— Ах ты, придурок недоделанный! Не стоило бы тут с тобой нюнькаться, да нравишься ты мне. Ну хорошо, ладно, Последний раз и только для тебя… Слушай как следует, и я расскажу тебе все, что сам знаю. Не очень-то много я знаю, но другого предупреждения тебе уже не будет…

II

— Думаю, больше всего на свете они радовались, когда появились фонарные столбы.

— Ты о собаках? — И я иронически приподнял бровь.

Билл метнул на меня яростный взгляд и вскочил на ноги:

— Ну ладно, хватит с меня. Я пошел.

— Нет-нет, сядь, пожалуйста! — Я попытался его успокоить. — На вот, налей себе еще джина. Обещаю, что постараюсь больше не перебивать.

— Так вот, фонарные столбы, — сердито повторил Билл. Он нахмурился, будто грозовая туча набежала на его лицо. Тем не менее он снова сел и взял в руки стакан. — Они их копируют, понимаешь? И потом, они тонкие, поэтому могут за столбами прятаться. И они умеют стоять совсем неподвижно, так что на темной улице ты не заметишь никакой разницы. Представляешь себе? Каково, а? Взял и притворился столбом или спрятался за ним.

Я постарался представить себе что-нибудь подобное, но вынужден был признаться:

— Вообще-то нет. Не представляю.

На сей раз, правда, я почувствовал, что моя веселость стала несколько натянутой. Должно быть, на меня подействовало напряжение, которое испытывал Билл: его руки и ноги тряслись явно не от выпивки.

— А зачем они прячутся?

— Они ж белые вороны! Ты б на их месте не прятался? Их ведь горстка всего-то. А нас миллионы. Мы можем их выследить и поубивать всех до единого!

— А почему мы этого не делаем?

— Потому что мы все умники вроде тебя — вот почему! Мы в них просто не верим!

— Но ты-то веришь?

Билл кивнул, и трех-четырехдневная щетина, покрывавшая его щеки и верхнюю губу, пошла мелкой дрожью.

— Я-то их видел… и доказательства тоже видел.

— И что, это настоящие люди? Ну, то есть такие же, как мы? Как ты или я, только… тонкие?

— Ага, и высокие. Прям высоченные!

— Высоченные? — нахмурился я. — Тонкие и высокие, значит. А насколько высокие? Ведь не такие, как…

— Как фонарные столбы, — подтвердил Билл, — точь-в-точь. Но не днем, конечно, — только по ночам. Ночью они… — он несколько замялся, словно понял вдруг, как нелепо звучат его слова, — ну, они, как тебе сказать, вроде раскладываются, что ли.

Я задумался, а затем понимающе кивнул:

— Ну да, ясно. Значит, раскладываются.

— Ничего тебе не ясно! — Голос его стал жестким, неприязненным, злым. — Но если ты и дальше будешь ошиваться в этих краях, тебе точно все станет ясно.

— Ладно, а где они живут? Эти высокие и тонкие люди?

— В тонких домах, — ответил он таким тоном, будто я задам дурацкий вопрос.

— В тонких домах?

— Ну конечно. Ты что, хочешь сказать, что и тонких домов не заметил? Этот твой сарай, кстати, очень на них похож. Ну да, тонкие дома. Нормальному человеку и в голову не придет, что в них можно жить. На Барчингтон таких с полдесятка стоит, и здесь, на Ларчиз, еще несколько.

При этих словах Билл поежился, и я потянулся к электрическому камину, чтобы включить еще одну спираль.

— Брось, приятель, мне не холодно, — остановил меня Билл, — Черт меня подери! Я уже достаточно вылакал, чтобы не мерзнуть. Меня озноб бьет всякий раз, как о них вспомню. Подумай сам: чем они занимаются?

— Ты имеешь в виду, где они работают?

— Работают? — Билл покачал головой. — Ни хрена они не работают. Разве что подворовывают. То есть дома грабят. Эти тонкие, они везде пролезут. А вот чем они занимаются?

Я пожал плечами.

— Ну смотри, вот взять нас с тобой: мы смотрим телик, дуемся в карты, увиваемся за всякими пташками, газеты читаем. А они что?

Я уже готов был вслух предположить, что они уходят по ночам в леса и пугают там сов, как вдруг понял, что не очень-то расположен к шуткам.

— Говоришь, ты их видел?

— Видел еще как — раз или два, — подтвердил Билл. — Да уж, странное дело! Один, помнится, вышел прямо из своего тонкого дома на Барчингтон; если хочешь, как-нибудь днем я тебе покажу это место. Там живая изгородь есть, так я под ней валялся в отключке. Спал, понимаешь? Только не спрашивай, как меня туда занесло, — я был в доску пьян. И вдруг меня что-то разбудило.

Дело в том, что изгородь была густой только наверху, а у земли просвечивала — там кошки обычно пролезали. Дело было ночью, а днем рабочие как раз новые лампочки в фонари вкрутили, так что вокруг было очень светло. И вот гляжу я: прямо передо мной этот тонкий дом, и дверь в нем так медленно открывается, и вылезает оттуда этот самый парень — наполовину желтый, на свету, а наполовину черный, в тени. Понимаешь, там как раз фонарь был, прямо возле тонкого дома.

На первый взгляд, правда, чувак показался мне вполне нормальным: двигался странновато, вроде бы скованно и как бы толчками — ну, как акробаты, когда они колени на плечи себе закидывают и на руках ходят. В общем, повертел он туда-сюда головой, видит: на улице никого. Ну и…

Он отступил немного назад, в тень, прислонился к стене своего дома и — давай раскладываться!

На него с одного бока слегка падал свет, и я видел, как внизу его тело разделилось на две части, а наверху развернулось, как на шарнире. И две половины стали раскладываться, разделяться все дальше, так что он стал похож на огромный циркуль. А потом одна половина вдруг качнулась и развернулась вверх, под прямым углом к земле, и парень стал длиной метра три. А потом снова то же самое, только теперь он разделился посредине, как… Ну, как раскладная плотницкая линейка, бывают такие, деревянные, из нескольких секций.

Я понимающе кивнул, захваченный этой историей вопреки собственной воле:

— И что, они так же устроены? То есть составлены из секций, скрепленных шарнирами или петлями?

— Тьфу ты черт! Нет, конечно! — фыркнул Билл. — Разве ты сам не можешь сгибать руки в локтях? А ноги в коленях? Или согнуться в талии и потрогать пальцы на ногах? Уверен, что можешь. Наверное, суставы у этих ребят просто иначе устроены. Как у некоторых насекомых, скажем. А может, и нет. Видишь ли, у них все по-другому. Совсем другие возможности. Например, они могут складываться и раскладываться точно так же, как они складывают и раскладывают всякие вещи. Только им самим от этого ничего не делается. Кто ж их знает…

— Чего? — переспросил я озадаченно. — Какие такие вещи они складывают?

— Потом расскажу, — мрачно ответил Билл и поежился. — На чем я остановился?

— Перед тобой стоял этот парень, — напомнил я, — едва ли не пять метров ростом. Он притаился в тени. А потом?..

— Потом вдруг откуда ни возьмись появилась машина! — С этими словами Билл судорожно вцепился мне в руку.

— Ух ты! — Я подпрыгнул от неожиданности. — Не повезло парню, да?

Дурной Билл только головой покачал:

— Ну что ты. У машины фары горят во всю мочь, а тонкому хоть бы хны. Он не дурак. Представь: машина проезжает, освещая фарами все стены и стену тонкого дома, у которой в тени притаился сам тонкий…

— И что ж?

— Ничего. Только водосточная труба — черная и блестящая!

Я откинулся на стуле.

— А он неглуп.

— Ты уж поверь мне, они очень умные. Когда снова стало, темно, он отошел от стены. Вот уж было зрелище! Шаги просто гигантские — и такие быстрые, как молния. Не успеешь моргнуть, а он уже в другом месте и после каждого шага на мгновение замирает, поставив ноги вместе — прям жердь, и ничего больше! Так он подошел к фонарному столбу и будто слился с ним — исчез! И вдруг — дзинь! — свет погас. Таким вот манером… минут через десять на всей улице стало темно, как в угольной шахте. А я при этом, представь, валяюсь в чьем-то саду, замерзший, напуганный, и думаю только о том, чтоб не сблевать.

— И это все?

Дурной Билл опрокинул содержимое стакана себе в глотку и наполнил его но новой. Глаза у бедняги стали огромными, а лицо побледнело — там, где сквозь щетину просвечивала кожа.

— Господи, нет! Это еще не все! На этом история не закончилась. Видишь ли, потом я понял, что, видать, здорово напился в тот вечер. Короче, я остался за ним следить. Сейчас это кажется идиотизмом, я понимаю, но ты ведь сам знаешь: чего только не бывает, когда напьешься до беспамятства. Да уж, теперь-то я не могу напиться. Не получается. Но та история произошла уже давненько.

— Так что же было дальше?

— Дальше… Чую — он возвращается. Слышу, вышагивает: клик — стой, клик — стоп, клик — стоп. Это он своими ходулями клацает по мостовой. Я это дело слушаю, а сам про себя так и вижу, как он после каждого шага фонарным столбом прикидывается. И тут меня осенило: я оглянулся тихонько… уж слишком маленьким был сад, в котором я спрятался. И вижу я, что дом у меня за спиной…

— Господи! — догадался я.

— Ага, точно, — подтвердил он. — Тонкий.

— Значит, на сей раз не повезло тебе.

Билл пожал плечами, облизнул губы, и все тело его слегка содрогнулось.

— Да нет, вообще-то, скорее, повезло. Я буквально вжался в кусты и лежал не шелохнувшись, как мертвый. А звуки все приближались: клик — стоп, клик — стоп. Вдруг слышу — у меня за спиной, в тонком доме, скрипнула дверь! И я тут же представил себе, как из нее вышел еще один тонкий или тонкая, как он или она стал раскладываться, — и вот их уже двое позади меня, а я готов сдохнуть от ужаса.

— А дальше?

— Клик — клик — стоп, клик — клик — стой, клик — клик-стоп — и они ушли. Одному богу известно, куда они направились и чем они там занялись. А что же я? Я повалялся еще минут десять, а потом вскочил и побежал, то и дело спотыкаясь. Ноги были как резиновые, не слушались совсем, но я заставил их унести меня прочь. И с тех пор я туда больше не совался. С той самой ночи я еще ни разу не подходил к Барчингтон так близко. И сегодня мне тоже не стоило этого делать.

Я подождал еще несколько секунд, но Билл молчал: похоже было, что он уже все рассказал. Тогда я кивнул:

— Да уж, Билл, история и вправду захватывающая…

— Я не закончил! — резко оборвал он меня. — И это тебе не история…

— Что ж еще?

— Доказательство, — прошептал он. — Доказательство, которое ты можешь увидеть собственными идиотскими глазами, умник недоношенный!

Я ждал.

— Подойди к окну, — велел мне Билл, — и выгляни в щель между занавесками. Ну, давай!

Я подчинился.

— Ничего странного не замечаешь?

Я покачал головой.

— Да ты слеп, как крот! — разозлился Билл. — На фонари посмотри! Вернее, на их отсутствие! Я ведь тебе уже показывал такое сегодня. Они все лампы потырили.

Я только плечами пожал:

— Подумаешь! Это дети. Или хулиганы. Или вандалы.

— Ага, — усмехнулся Билл. — Хулиганы в этих-то краях? Что-то я не слыхал. Вандалы? Ты что, шутишь, что ли? И в чем тогда вандализм? И когда ты в последний раз видел, чтобы в этом районе по улицам бегали дети?

Возразить было нечего.

— Но несколько пропавших ламп — это не бог весть какая улика!

— Ну ладно! — Он заглянул мне прямо в лицо и воинственно наморщил нос. — Будут тебе улики!

И тогда он досказал мне свою историю до конца…

III

— Машины! — рявкнул Дурной Билл. Он частенько говорил так резко. — Они терпеть их не могут. Хотя должен признаться, что не очень-то их за это осуждаю. Я и сам ненавижу эти грязные, шумные, грохочущие штуковины. Скажи-ка, не заметил ты в этих краях чего-нибудь странного с машинами?

Подумав немного, я ответил:

— Как-то хреново тут с машинами. Не очень-то их много.

— Именно! — Билл торжествовал. — В других районах Бэрроуз-хилла — сколько угодно, хоть пруд пруди. Всюду стоят. Особенно по ночам, когда народ тусуется в пабах или телик смотрит. А здесь? На Барчингтон, Ларчиз и еще нескольких улицах по соседству ты ни одной не найдешь!

— Ну неправда, — возразил я. — Например, вот на этой самой улице прямо сейчас припаркованы две машины. Выгляни в окно — сам увидишь.

— Чушь собачья! — отрезал Билл.

— Прости, не понял?

— Чушь собачья! — повторил он. — Это не машины. Так, старые ржавые ведра с гайками. Колеса без дисков и все остальное — ты сам посмотри. Эти колымаги тут уже лет двадцать — тридцать ползают. Тонкие к ним привыкли. А вот новые, большие, блестящие им очень не нравятся. Так что если припаркуешь здесь на ночь машину — жди беды.

— Беды?

Но тут я уже вполне осознанно прикидывался дурачком: на сей раз я прекрасно понимал, о чем речь. Я видел все своими глазами: стоило кому-нибудь оставить тут на ночь блестящую новенькую машинку, как наутро у нее оказывались проколоты шины, стекла разбиты, а фары расколоты.

Выражение лица меня выдало.

— Значит, понимаешь, о чем я. Отлично. Послушай, что я тебе расскажу. Пару лет назад сюда частенько наведывался один типчик из города. Он, видишь ли, положил глаз на барменшу из «Железной дороги», и она крутила им как могла. А чувак был шикарный. Тусовщик и вообще восходящая звезда. И тачка у него была соответствующая — шикарная. Пуленепробиваемые стекла, бронированный кузов, даже фары с бронещитками. Не машина, а прямо танк хренов. Только… — Тут Билл вздохнул.

— Он оставлял ее здесь, так я понимаю?

Билл кивнул:

— Беда в том, что его невозможно было напугать. Понимаешь, о чем я? Есть люди, которых можно напугать; есть такие, которых пугать не стоит; а некоторых просто нельзя пугать. Этого парня пугать было нельзя. Как и тонких, к сожалению.

— И что же произошло?

— Когда они прокололи ему шины, он набросал им кирпичей в окна. И он, кстати, понимал, что делает. Ведь кирпичи кидал именно в окна тонкого дома. Потом как-то ночью он припарковался на углу Барчингтон. На другое утро оказалось, что ему в машине просверлили дыры — по всему кузову. После этого он пропадал где-то примерно с неделю. А когда вернулся… да уж, должно быть, у парня совсем мозгов не было.

— Так что же он сделал?

— Он бросил им в окна какую-то штуковину, которая взорвалась! Чертовски сильно бабахнуло! Ты видел полуразрушенный тонкий дом на углу Барчингтон? Один остов остался. Это его рук дело! И на сей раз он тоже просек, откуда ветер дует. Ведь не случайно же парень взорвал именно тонкий дом! Если внутри в тот момент кто-то был, то уж точно не выжил. И это стало последней каплей.

— Они разделались с ним?

— Не с ним. С машиной! Однажды вечером парень припарковал ее, прогулялся до «Железной дороги», после закрытия проводил свою подружку домой, а наутро…

— Они ее разгромили? Машину то есть?

— Разгромили?! Да уж это точно. Они ее сложили!

— Что сделали?

— Сложили! — выкрикнул Билл. — Они умеют. Получилось по полметра в длину, в ширину и в высоту. Такой вот металлический кубик. И никаких осколков стекла или пластика, никаких видимых швов. Все сложено чистенько-аккуратненько. Просто полуметровый куб.

— То есть они под пресс ее положили? — продолжал я подыскивать рациональное объяснение.

— Да нет. Просто сложили.

— Это невозможно!

— Для них — нет! Я ж говорю, они умеют.

— И что сделал парень?

— Сделал? Как же. Он посмотрел на все это и подумал: «А что если бы я в тот момент сидел в этой чертовой штуке?» Что он сделал? То же самое, что я бы сделал на его месте, и что ты бы сделал. Он уехал. И больше мы его не видели.

Бутылка опустела. Мы перешли к пиву. Сделав изрядный глоток, я предложил:

— Если хочешь, оставайся ночевать. Ляжешь на полу. Я тебе одеяло дам.

— Спасибо, — ответил Дурной Билл. — Спасибо, но — нет. Допьем пиво, и я пойду. Я бы тут ни за какие коврижки не остался. К тому же у меня дома тоже припрятана бутылочка.

— Ах ты, хитрый старый хрыч!

— А ты тупой недоносок! — беззлобно отозвался он.

Двадцать минут спустя я закрыл за ним дверь, а затем подошел к окну. Я взглянул на Билла и на улицу, всю серебряную в лунном свете.

Билл стоял у калитки (у того места, где она должна была быть), слегка пошатываясь, и махал мне рукой, прощаясь и благодаря за выпивку. Затем он шагнул на улицу и двинулся прочь.

Все было тихо: ни звука, ни движения. Стояла одна из тех ночей, когда даже листья на деревьях не колышутся. Все будто застыло, хотя было совсем не холодно. Я проводил Дурного Билла взглядом: выворачивал шею до тех пор, пока он не скрылся из виду, как вдруг…

На другой стороне дороги я обнаружил сразу три фонарных столба — вместо привычных двух! Левый столб был на месте, и самый правый тоже, но вот средний?! Я никогда его прежде не видел. Я протер усталые глаза, вдохнул поглубже, снова протер глаза. Столбов опять только два!

Ну вот, нажрался как свинья — напился в стельку — и напугался до чертиков!

Посмеиваясь, я отошел от окна, выключил свет и поплелся в спальню. Старый дурак сумел-таки меня зацепить! И я действительно почти поверил. А теперь еще спьяну в глазах двоится или что-то вроде того. Хорошо еще, фонарные столбы мерещатся, а не розовые слоны! Или тонкие человечки! И со смехом я лег в постель.

…Зато наутро мне было не до смеха.

По крайней мере после того, как его нашли. Старину Дурного Билла из Бэрроуз-хилла. А меня пригласили на опознание.

«Они умеют» — так он говорил. Об их странной способности складывать разные вещи. И вот — господи! — они сложили его. Получился полуметровый куб. А в нем ребра, кости, кожа и мышцы — словом, все. И, сами понимаете, все целехонько, нигде не сломано, только сложено. Ни крови, ни внутренностей, никакой мерзости. И от этого еще гаже. Оттого, что ничего такого нет.

Они бросили его в мусорный бак на другом конце улицы. Когда двое местных подростков его нашли, они никак не могли понять, что это такое, пока не обнаружили лицо на одной из граней куба. Впрочем, не буду вдаваться в подробности…

Разумеется, я съехал оттуда при первой же возможности и полагаю, вы не станете меня за это осуждать. С тех пор я много размышлял о том, что случилось. Точнее, я только об этом и думал.

Считаю, что старина Билл был прав. По крайней мере, надеюсь. Я о том, что он мне говорил раньше, когда я почти не слушал. О том, что эти ребята, тонкие, последние в своем роде и что они выбрали Бэрроуз-хилл как последнее пристанище, где можно скоротать свои дни и тихонько уйти. Как эдакое кладбище слонов.

По крайней мере там, где я живу теперь, нет ни тонких людей, ни тонких домов. Вандалов полно и машин несметное число, но зато ничего необычного.

Есть фонарные столбы. И конечно, столбы телефонные. Сколько угодно. Но меня они уже не пугают.

Видите ли, я точно знаю, сколько на моей улице фонарных столбов. И я точно знаю, где они расположены — каждый из них. И помоги боже тому человеку, который посмеет поставить еще один столб, не предупредив меня об этом!

Загрузка...