Москва и мертвичи

Реминисценция. Огонь

Все пылало. Сегодня на пепелище начнется новая история, но многие сражавшиеся, да и языки огня, ничего не знали о перемирии и продолжали свое дело.

Посреди хаоса, пламени, криков о помощи и разрушений то и дело еще случались стычки министерских с жителями другого, невидимого города. На Собачьей площадке он увидел, как кавказский вампол, огромный трехголовый гигант, размахивал дубиной, отбрасывая от себя толпу со штыками и рогатинами. Против рогатин он бы выстоял, но сзади подбежали стрелки и дали залп, гигант упал на одно колено. Не жилец.

За соседним углом парочка волколаков прижала к стене горящей лавки раненого человека, он отмахивался из последних сил саблей, но оборотни не торопились и выматывали жертву. Тело еще одного волколака лежало посреди улицы, хотя бы одного человек утащит с собой в могилу.

Другие спасали себя и свои сокровища. Из двери еще пока целого трактира неожиданно выскочили маленькие человечки-спорники, носители цыганской удачи, они спасали от огня сундук, набитый дорогой одеждой и украшениями, вываливающимися из-под незакрывающейся крышки. За ними следом побежали еврейские домовые-шрейтелехи, причитая о несправедливой судьбе и воздевая ручонки к небу.

Он шел в сторону Кремля медленно, наслаждаясь зрелищем и упиваясь смертями и несчастьями. В огненном вихре погибали дворцы и лачуги, купеческие ряды и иностранные посольства, огонь сжирал деревянные хибары и добротные каменные дома, перекидывался с ветром на пороховые склады и погосты. Москва горела.

Из одного пылающего дома на улицу вдруг вывалилась баба с пустым ведром и осатаневшими глазами, дура пыталась затушить пожар. Он поймал ее за шею и выпил до дна, смотря в глаза и наблюдая, как их покидает жизнь.

Она бы никогда не узнала, что ни у какой воды не было шанса. Город поджигали польские огненные птицы, рароги. Ведьмы высиживали их из яиц на печи девять дней и девять ночей, готовясь к решающей битве. Теперь их нечистые порождения носились над городом, поджигая крыши и стены пламенеющими перьями и огненными струями из клювов.

Но и рароги падали от метких выстрелов министерских стрелков. Битва продолжалась три дня и три ночи, и к концу второго стало понятно, что люди не проиграют, но и сил выиграть ни у одной стороны не было. Надо будет договариваться.

Наконец, он дошел до Красной площади. Центр города был пуст, а ворота Спасской башни распахнуты настежь. Он миновал ворота, пришел к установленному месту и теперь его бледно-серые, очень старые и уставшие глаза, казалось, смотрели почти равнодушно на то, как две группы переговорщиков скрепляют кровью устные правила, которые определят их существование на ближайшие годы, а может быть, и столетия. Они не проиграли, это был компромисс, но компромисс с людьми – все равно что унизительный проигрыш. Не все согласились с таким положением дел и теперь будут изгнаны, преданы забвению и, может быть, смерти.

Эти новые люди, люди, которые их видели и объединились, оказались смелы, находчивы и зубасты. А еще готовы спалить свою древнюю столицу и умереть, лишь бы не сдаться. И таким, как ему, с бледно-серыми глазами, пришлось отступить. Сначала пришлось самим объединиться в войне против людей, чего никогда не бывало, и это был уже первый момент слабости. А потом, потеряв слишком многих, стать уже совсем слабыми и пойти на мир и переговоры, согласиться на поставленные людьми условия и даже предать непримиримых своих.

Люди назвали это Пактом, изложили правила и теперь скрепляли их красной кровью. Кровью, но уже других цветов, скрепляли перемирие и переговорщики с их стороны. Он знал, что переживет всех этих переговорщиков, уж с людской стороны точно. Он пил еще тех, кто называл себя вятичами, он был ночным кошмаром их детей, ему даже идолы ставили и делали у них жертвоприношения, пытаясь задобрить. Он пил тех, кто называл себя монголами, их полчища принесли сюда свои ночные кошмары, но и монголы, и пришлые кошмары оказались слабей и поклонились ему. Он никогда себя не сдерживал, но теперь, теперь, после этих договоренностей, придется!

Последний переговорщик капнул кровью в землю. Пакт состоялся, он увидел это своими бледно-серыми глазами. Больше было нечего делать на этом пепелище города и их гордости. Прочь из Москвы. Глава III. ФГУП Хогвартс

Агафья очнулась ближе к вечеру, солнце за окном уже заползало за панельки.

Место было незнакомым. Что-то среднее между больничной палатой и казармой из кино про американских военных. Неоткрывающееся окно без форточки, стул с неудобной железной спинкой, простенькая койка, пара деревянных шкафов, тумбочка и раковина с унитазом из нержавейки. Дверь в палату с небольшим окошком скорее, чтоб подсматривать за ней, а не смотреть наружу. Все в белых цветах. Судя по пейзажу на улице, она где угодно за пределами Третьего кольца.

Игнатова с трудом приподняла голову, та сразу отозвалась болью. Ее вещи исчезли, кто-то переодел ее в темные тренировочную кофту и шорты. Рассеченная обдерихой нога была крепко перебинтована.

«Стоп, обдерихой? – в голове пронесся ворох воспоминаний. – Это все реально было или привиделось?»

Она со стоном села на кровати. Нога саднила, а голова раскалывалась: в ней расцветало какое-то новое, доселе незнакомое ощущение – словно весь мир немного переменился, заиграл другими красками, словно кто-то подкрутил четкость изображения и резкость восприятия, словно раньше она плавала в мутной воде, а сейчас впервые увидела мир по-настоящему. И от этой незамутненности было нестерпимо. Агафья еле дохромала на больной ноге до унитаза и упала на колени, ее несколько раз вырвало.

Она доковыляла назад до койки и снова отключилась. Закрывая глаза, она заметила небольшую камеру слежения в углу под потолком.

Луч солнца слегка коснулся ее глаз.

– Хакимов, ну закрой шторы, я же сплю. У меня выходной сегодня.

«Хакимов?»

В бане было так нестерпимо жарко, а она не могла поднять голову.

На щеку упало что-то теплое. Она моргнула.

Еще капли на щеки, волосы, плечо, ноги. Одна капля приземлилась в поле зрения. Бордово-красная.

«Мытый-чистый будешь, докрасна отмоешься».

Она с воплем подпрыгнула на кровати и начала безумно озираться. Все та же комната. На тумбочке кто-то оставил щетку с пастой и завтрак – кофе, омлет и пару бутербродов.

Уже лучше. Голова вроде почти не болела, покалывала временами только. Во рту – настоящий хлев после вчерашнего. Агафья похромала умываться.

«Ок, где ты оказалась?» Жуя бутерброд, она перебирала в голове варианты. Специальный госпиталь при СК? При МВД? Может, ее вообще в психушку положили, а Хакимова прикончила она, слетев с катушек? Нет, здесь что-то иное.

Закончив медленно разжевывать подстывшую еду, Игнатова наконец добралась до двери. Пора разобраться, где она оказалась. Она взялась за ручку, но дверь не поддалась. Подергала еще раз. Безрезультатно. Покричала и побила кулаками в дверь. Наконец, помахала руками перед камерой и вернулась на койку. Кто-то же здесь есть.

* * *

Той ночью Виктора опять рвали демоны.

Снилось, что он в клетке, пол под ним проваливается и он долго летит вверх тормашками в темноте, наполненной клубящимися красными сполохами. Пытается закричать, но звук не идет, пытается закрыть глаза, но веки прилипли к глазницам и не смыкаются. Наконец, он падает на дно пещеры, где из темноты слышатся дьявольские смешки и хруст костей, а потом что-то набрасывается на него сзади и вырывает сердце из груди сквозь переломанную лопатку. Красная когтистая лапа выходит у него из груди, потом к нему тянутся другие когти и клыки, и начинают рвать на части…

Он проснулся в 5:55 в холодном поту и еще пять минут лежал, приходя в себя, выравнивая дыхание и проверяя под одеялом, что все органы и конечности на месте. На месте. И, как и каждое утро, через несколько мгновений пришло осознание, что он тут навсегда, из «Вологодского пятака» не выходят. Ровно в шесть зажегся свет, заиграла бодрая музыка, понеслись крики: «Подъем!», скрип заправляемых коек и лязганье металлических дверей.

Сквозь крохотную форточку дунул ветерок, занеся в затхлый воздух камеры щепотку озерной свежести. Мужская ИК-5 на острове Огненном в Вологодской области была только для таких, как он, пыжей – людей, осужденных на смертную казнь, замененную пожизненным. С острова не сбегали. А тех, кто пытался, даже в баке ассенизаторской машины, поймали и вернули обратно. И люди здесь менялись, посидев лет десять, начинали видеть ангелов или демонов. У Гриши Картуза камера в бывшей монашеской келье (колония располагалась в зданиях бывшего монастыря), так он говорил, что видит ангелов, святых, просит прощения у душ, им убиенных. Виктор сидел двенадцатый год. Не по делу, она заслужила, они заслужили. И уже неизвестно, сколько ночей его рвали демоны.

Распорядок в «Пятаке» был знаком до боли и доведен до автоматизма. В шесть подъем. Потом время на туалет и заправку спального места. С 6:25 до 6:30 зарядка. Сильно бегать-прыгать не надо, главное – выйти – постоять – проснуться. Полчаса на завтрак, из них вычиталось время на выдачу и сдачу столовых принадлежностей. С семи час на бритье, уборку. Час на утреннюю проверку и осмотр внешнего вида. Потом два часа на прогулку. Любимое время: свежий воздух, сначала по плацу, мимо умиротворяющих двухэтажных монастырских построек с побеленными кирпичными стенами, а потом по зарешеченной железной галерее по периметру острова, мимо вышек с автоматчиками. Если голову поднять, небо видно, главное – не засматриваться. Там и покурить можно.

Дальше помывка, а следом воспитательные мероприятия и медицинский осмотр. В четыре, после обеда и новых отупляющих ежедневных процедур, воспитание повторялось.

Во время вторых мероприятий с улицы донесся скрип ворот, а затем шум двигателей автозака, его не перепутаешь. Но как-то не по расписанию: не тот день, не то время. Арестанты с интересом начали коситься в сторону окон и переглядываться. Нового привезли?

С пяти до шести было личное время. Виктор уже мог смотреть телевизор, после десяти лет разрешалось. Он устало сел на койку, посмотрел в крохотное окошко и попробовал снова вдохнуть озерного воздуха. Когда-нибудь он отсюда сбежит. И завершит начатое с оставшимися. Эта мысль помогала ему держаться и не сойти с ума на «Пятаке». Он взял пульт, время показывать сериал про мента-взяточника и его доверчивую коллегу. Коллега-блондинка напоминала ему…

Окошко в двери резко взлетело вверх. Раздался голос конвоира:

– Чуплинский, одевайся. На выход, без вещей.

* * *

– Назови четыре правила Пакта.

– Отказ от охоты на людей в обмен на преференции. Невмешательство в человеческие политические и социальные процессы. Гарантии взаимного ненападения при условии соблюдения Пакта. Проживание потусторонних сил в соответствии с национальными границами, запрет на перемещение на территорию других государств.

– Что за преференции?

– Например, корм для особо опасных хищных видов, которые желают оставаться в рамках закона и встают на учет. Или для кровопийц: им дозволяется удовлетворять потребности, если не причиняется вред здоровью и психологическому состоянию человека.

– Почему Пакт так часто нарушается?

– Черный Кремль сам с трудом контролирует ситуацию, и, насколько известно, только с ним и можно договариваться. Кроме того, он неоднороден, его башни конкурируют и даже враждуют. Некоторую потустороннюю активность он (по их заверениям) вообще не контролирует, например ряд духов или негативных зон, особенно под землей и в метро.

– Что такое Черный Кремль?

– Коллективный представительный орган потусторонних сил. Умеренные, выступающие за сосуществование видов. Впервые контакт с ним зафиксирован после московского пожара тысяча восемьсот двенадцатого года, когда противостояние Министерства бесовских дел с потусторонними силами достигло пика и вылилось на улицы городов. Война шла на уничтожение, и обеими сторонами было принято решение заключить мир.

– Как сокрыт в истории факт этой войны?

– Вторжением Наполеона.

– А русская армия была в Париже?

– Да, по запросу французского правительства помогала наводить порядок после аналогичных послереволюционных процессов.

* * *

Спустя непонятно сколько минут или часов ожидания дверь внезапно отворилась и в комнату зашел мужчина с лицом немолодого силовика.

Она подобралась на койке, как кошка.

Черная водолазка, седина, пронзительные синие глаза, внимательно осмотревшие Игнатову. Он присел на стул у койки.

– Агафья Леонидовна, – он произнес утвердительно.

– Я Агата. Кто вы? Где я нахожусь? Что это за место? Где мои вещи? Почему меня тут держат?

– Давайте по порядку обо всем. Терпение.

– Это что, допрос? Дайте мне позвонить! Что с Хакимовым?

Незнакомец сделал паузу и медленно проговорил:

– Если вы будете так засыпать меня вопросами, я не смогу ничего объяснить. Попробуем снова.

– Я…

– По-про-буем сно-ва.

– …

– Отлично. Итак, меня зовут Николай Борисович. Скажем так, я из одной службы. Вы о нас никогда не слышали. Это не допрос. Скорее, собеседование.

Брови Игнатовой поползли вверх.

– Вы сами догадались про банника?

– Кого?

– Агафья Леонидовна, мы почти все знаем про это дело и точно больше вас знаем, кто убийца. Не играйте со мной. Давайте вы расскажете мне правду?

Взгляд мужчины пронизывал ее, как рентген. Она поежилась и кивнула.

– Ну, так как вы догадались?

– «Энциклопедия русской демонологии». Ее читал Водолазов. Все сходилось.

Николай Борисович чертыхнулся и пробормотал что-то вроде: «Наиздают гражданские, блять».

– Вы помните, что было перед тем, как вы потеряли сознание?

– Я начала мусорить, ругаться, гневить его, как в книге описано. Потом поняла, что не могу двигаться, а эти чудовища начали мучать Хакимова.

Мужчина наклонился ближе.

– Что дальше? Вы видели, во что стреляли? Застали подкрепление?

– Да, эта тварь вылезла из-под лавки… Обдериха? Я пыталась защищаться. Потом ворвалась полиция, они, кажется, не замечали ее. Она убила одного, другого, те начали беспорядочно палить. Дальше не помню… Что такое МПД? Что с Хакимовым?

Николай Борисович вздохнул и помассировал виски.

– Что это было? Я же это видела? Вы мне верите? Вы слушаете это, как будто все нормально, хотя я сейчас рассказываю и сама себе не верю.

Собеседник хмыкнул.

– «Матрицу» смотрели?

– Чего?

– Можно пафосно сказать, что вы взяли красную таблетку, сели на платформу три четверти или заглянули за занавес. Но, по правде говоря, вам очень повезло остаться в живых и вы просто увидели, что не должны были. Если б не это дело, то так бы вы и жили жизнью простого смертного. Но такое бывает. Дар есть, он дремлет, а потом в ситуации экстремального стресса проявляется.

Игнатова истерично расхохоталась.

– Дар? А-ха-ха-ха. Типа как ведунья Агафья? Ахах. Мне скоро дадут магическую палочку?

– Вам, конечно, смешно, но вообще-то у вас сегодня начинается жизнь с нуля.

– В смысле?

– Головка болит?

– Болит…

– Вы хотели узнать, что такое МПД? И почему у вас болит голова?

– Да. И сигарету с кофе.

* * *

– В каких странах есть организации, аналогичные МПД?

– В Британии и доминионах, США, Японии (со времен династии Эдо), Испании (со времен инквизиции), Франции, Германии. Это с кем у нас официально установлен контакт. Ходят слухи, что что-то есть у Израиля, Китая и шейхов. Парамилитарные организации и ордены, действующие втайне от государства, существуют также в Польше, Турции, Румынии, Ирландии и Мексике, ряде других стран.

– Какова структура МПД?

– Структура аналогична федеральным министерствам. Есть штаб-квартира в Москве. Есть региональные отделения. Московским отделением руководит Николай Борисович Филатов. В состав каждого отделения входит несколько структурных подразделений-отделов. Например, в Московском есть отделы мониторинга, сокрытия, следствия, специальное тюремное учреждение и прочие.

– Где есть отделения МПД?

– Во всех федеральных округах, городах-миллионниках, крупных региональных центрах и важных малых городах и поселениях.

Странность первая: вода

Кстати, зачем я это пишу?

Ну, во-первых, на той неделе меня опять чуть не сожрали. Случись что со мной, останутся хоть эти записки. Конечно, никто в них не поверит, решат, что я был больной или просто обчитавшийся Лукьяненко фантазер, пишущий городское фэнтези. Ну хоть так, я хотя бы старался.

Во-вторых, а вдруг есть другие, как я? Гребаный «Ночной, мать его, дозор». Люди в черном, что ходят и подчищают. Стража, как у Пратчетта. Ну, с поправкой на российскую реальность. Приходит такой мент по делам потусторонних в «Золотую милю» на Остоженке, а там какой-нибудь энергетический вампир ему: «А я че, а я ниче, ну пососал энергию у подчиненных на работе, ну не всю же высосал? Давай договоримся?» И договариваются. Мент потом в Лондоне на Элефант-энд-Касл квартиру покупает, наш потусторонний суд не может его оттуда экстрадировать, а потом он сам себя убивает десятью укусами в шею.

В-третьих, если такие, как я, есть, может, у меня когда-нибудь появится ученик или напарник? Вот ему и дам почитать, пригодится в плане обмена опытом.

Короче, мои записки – это смесь завещания и аутотренинга. Как и многие последние произведения великих авторов.

Так вот, вернемся к моим запискам юного натуралиста. Москва и вода. И как старательно Москва всю историю избавлялась от водоемов и рек в центре. Про Неглинку все коренные знают, течет в коллекторе прямо под центром. И как всякие урбанисты ее на поверхность вывести предлагают? Проверить бы их, на кого работают. Про Гоголевский бульвар и мои приключения там уже писал раньше, а вот что на его месте тек бурный ручей Черторый, знают немногие. Гоголь, название с чертовщиной, Василиса Изадова, все сходится. Ручей закопали. Чистые и Патриаршие пруды уполовинили до одного пруда. Я живу недалеко от «Пионерской» – там речку превратили в стоячий пруд. Бассейн на месте Храма Христа Спасителя быстренько зарыли, как только сменилась власть. Десятки мелких речушек – так же в коллекторах под землей. А замечали, как мало в Москве фонтанов? В общем, тенденция понятна. Власть всю дорогу избавлялась от воды в городе, кроме мест, где воды было не избежать. Москву-реку не зароешь, Яуза тоже раньше была стратегически важна. Вот и все, больше и нет рек, считай.

А это ж все неспроста. При Собянине набережными и прудами начали заниматься, но чуть в нашей стране случается нелегкий период – и вся дрянь скапливается у водоемов. Я почти не застал, но хорошо известно, сколько сатанистов расплодилось на Чистых прудах, в Нескучном саду и Филевском парке в девяностые. В последних двух еще и ритуальные жертвоприношения находили, трупы, маньяки бегали. Знающим Москву хорошо известно, что Чистые раньше были Погаными, а еще там место с чертовщиной в двух шагах – Меншикова башня стоит. А на Патриарших прудах у нас что? Ну конечно, дьявольская булгаковская компания, но и много раньше там хватало веселых историй, не зря второй пруд зарыли. Про Яузу вообще молчу – река в самом центре, а на берегах черти что. Набережные пустые. Залезьте на холм напротив через реку от «Артплея» и полюбуйтесь местными красотами – заброшенные усадьбы, заросли, шприцы и бутылки. И это у святого вроде бы места: через дорогу монастырь.

А разгадка проста – в московской воде живет потустороннее: и в реках, и прудах, и в дожде, и даже в воде из-под крана. Я иногда гляжу на Москву-реку (хотя стараюсь не смотреть) и вижу русалок, подзывающих перегнувшихся через перила городских мечтателей с разбитым сердцем, вижу флюиды злых завихрений в медленных водах этой грязной реки, вижу мелкую и крупную нечисть с острыми зубами. А временами на поверхность поднимается невидимый обычному глазу кракен и стаскивает машины с набережных в глубины. Вот вам и ответ, почему так мало водителей, оказавшихся в воде, выплывает живыми. И ответ, почему у нас везде «купаться запрещено».

Тут можно было бы развить теорию заговора, почему современные московские власти так усиленно тащат москвичей к воде. А еще можно вспомнить, как коммунисты хотели сделать Москву «портом пяти морей» и поразительное сходство ранней советской символики с древней ближневосточной, а также мавзолей-зиккурат, и мумию Ленина, и в какой он лежит позе… О-о-о, мумия Ленина. На Красную площадь я вообще ни ногой. Но об этом в другой раз.

* * *

– Ладно. Давайте еще раз проверим. Чтобы точно быть уверенными.

Николай Борисович Филатов вернулся к ней в комнату через несколько часов. В руках он держал что-то напоминающее по форме клетку для птицы, на которую была накинута черная ткань.

– Небольшой тест. Садитесь на стул.

Филатов поставил клетку на тумбочку, при соприкосновении с поверхностью оттуда что-то зашипело. Затем сел на койку, окинул взглядом Агафью.

– Готовы? Смотрите на клетку и говорите, что видите внутри.

– Готова.

Он резко сдернул черную ткань, и комнату заполнило мерзкое «ш-ш-ш».

Сначала Агафья подумала, что ей показалось. Но чем больше она вглядывалась в существо в клетке, тем больше было мыслей, что она теряет рассудок и начинала болеть голова.

Внутри клетки металось и шипело отвратительное создание. Вроде ощипанной курицы с редкими клочками серой шерсти на коже цвета протухших «ножек Буша». Из груди у «курицы» вылезал пучок склизких, похожих на червяков и постоянно шевелящихся щупалец. Небольшие крылья создания, тоже в основном лысые, венчало легкое неравномерное оперение. Бледная кожа едва покрывала бугрящийся наростами маленький череп со злобными алыми глазками и несоразмерным морде щелкающим клювом.

– Что?.. Что за?.. Что за херня? Вы тоже это видите? – она перевела взгляд на мужчину.

– И что вы видите?

Она описала.

– Прекрасно. Ну, теперь пути назад точно нет. Это стандартный тест. Так мы проверяем дар видения у неофитов. Зовем орликом. Мелкая московская нечисть, неразумная. Питается голубями, воробьями, белками, кошку может утащить. Ну что ж, поздравляю. Вы теперь сотрудник того, что простым смертным известно как ФГУП ЦНИТИ «Светоприборы». Добро пожаловать в институт. Да, когда видишь орлика первый раз, да и вообще нечисть, хочется сблевать, – он кивнул болотного цвета Игнатовой. – Не стесняйте себя.

Уже который раз за последние дни она помчалась к унитазу.

– Буэ-э-э-э-э-э.

Агафья вытерла рот и бессильно повалилась на пол, мучаясь от мигрени.

– Головка тоже будет болеть первое время. Перестройка мозга, надо теперь обрабатывать то, что раньше не видели. Слышали, наверное, что мы на десять процентов свой мозг только используем? Бред собачий, конечно, современные ученые опровергают. Но вот несколько новых, ранее не задействованных процентиков, – он постучал по виску указательным пальцем, – у вас добавилось. После встречи с обдерихой.

– ЦНИТИ «Светоприборы»? Это как у Стругацких, что ли? – выдавила со стоном Игнатова.

– Приятно иметь дело с начитанным человеком, – кивнул Филатов.

– Ненавижу Стругацких.

Николай Борисович с ухмылкой потянул за ткань на клетке. Ее стошнило второй раз.

* * *

– Сколько и какой нечисти проживает в Москве?

– По разным оценкам – до ста тысяч. Несколько сотен разновидностей городских и ставших горожанами деревенских (типа домовят). По составу – как локальная фауна, так и осевшие здесь после заключения Пакта гастролеры. Самый распространенный и многочисленный вид – орлик.

– Кто такие первородные?

– Нейтральные сверхъестественные силы, живущие по своим законам. Происхождение и цели неизвестны. На контакт не выходят. При силовом воздействии никак не реагируют, практически неуничтожимы. Хранители городов, известных культурных и природных объектов. Ряд исследователей считает, что первородные – физическое воплощение эгрегоров стран, мест и народов, их населяющих. Несколько из них живет и в Москве.

– Кем и когда заключен Пакт?

– Николаем Первым и министром бесовских дел с Черным Кремлем в тысяча восемьсот двадцать пятом году.

– Почему целых тринадцать лет после московского пожара?

– Сначала все держалось на тайных устных договоренностях. Когда части элиты стало известно о них, произошло восстание сторонников жесткой линии, известное, как «декабрьское». После его подавления Пакт был подписан официально.

– Где находится Черный Кремль?

– Неизвестно, это коллективный орган, высшее руководство МПД встречается с ними на одной из установленных площадок.

– На какие фракции подразделяют Черный Кремль?

– Нам точно известно, что существует движение западников и центристов, это самые крупные «башни Кремля». Центристы – хранители Пакта, часть из них даже стали проповедовать вегетарианство. В смысле гуманное отношение и запрет охоты на людей. Западники выступают за пересмотр положения Пакта о проживании в национальных границах и требуют свободы перемещения. Есть информация, что ряд существ проповедуют идею отмены второго правила о невмешательстве в человеческие политические и социальные процессы. Часть – со злым умыслом, часть – для взаимовыгодного сосуществования. В семидесятых также было популярно движение близких к западникам утопистов-конвергентов, призывавших открыть человечеству свое существование и объединить два мира.

– Что ж. Переэкзаменовку по истории и мироустройству ты сдал. Поздравляю, Дима. Практическая часть и выход в город у тебя будет с Мечниковым, повезло. Сказал, на «Флакон» тебя поведет.

* * *

На следующий день Агафья наконец-то перестала мучиться мигренью, блевать, с аппетитом съела завтрак, выпила кофе и выкурила сигарету из пачки, что принес ей Филатов. Он захватил и чистой уличной одежды. Борисович пообещал забрать ее через час. Заглянув в пакет, Игнатова ожидала увидеть некую форму, но это оказались просто новое белье и темные джинсы с рубашкой.

– Что с моим напарником? С Хакимовым? – спросила она вернувшегося мужчину.

Николай Борисович поджал губы и помотал с сожалением головой. Агафья знала, что так все и кончилось, но глаза защипало. Она молча достала еще одну сигарету, вытянула по самый фильтр, после чего наконец-то открыла дверь комнаты и по совместительству дверь в новую жизнь.

Они зашагали по пустынным в это время суток коридорам ФГУП ЦНИТИ «Светоприборы», как она позже узнала, одного из семи министерских объектов в Москве, маскировавшихся под разнообразные государственные образовательные учреждения, ЖКХшные объекты или околонаучные институты с непроизносимым названием. Были среди них и ГБОУ СПО «Пересвет», и ГКУ «Центр анализа ночной активности», и ЦФКиС «Паргелий».

Внутри «Светоприборы» действительно напоминали советский НИИ, получивший хороший евроремонт, но оставивший артефакты социалистического строительства вроде мозаик, прославляющих деятельность сотрудников МПД, внутренних перегородок из фибробетона и отреставрированного паркета елочкой.

Первым, кого увидела Агафья на своем новом месте работы, был абсолютно не вписывавшийся в местные пейзажи юноша с крашеными зелеными волосами и пирсингом в ухе. Он неловко протиснулся мимо них в широченном коридоре и как-то неуклюже одновременно помахал Игнатовой и той же рукой козырнул Филатову, быстро исчезнув за углом.

– Леша, наш сын полка, – пояснил Николай Борисович, – кстати, как и у тебя, дар открылся не сразу, а когда его чуть не сожрали.

– Как вообще это происходит? Как люди начинают видеть все это? Как вы набираете сотрудников?

– По-разному. Есть целые династии, там дар передается из поколения в поколение. Когда ребенок начинает говорить, становится понятно, что он видит больше, чем простые обыватели. Тогда его отдают в одно из наших образовательных учреждений и готовят с детства к службе в министерстве. Иногда мы знаем, что человек должен был перенять дар по наследству, но он дремлет. По запросу родителей мы можем устроить процедуру инициации – создать для него ситуацию смертельной опасности с участием РПО, разумных потусторонних объектов. Так никто не говорит, кстати, в нашем московском отделении их в шутку мертвичами называют.

– У меня как раз такая ситуация получилась?

Филатов кивнул.

– Моделируем обстоятельства, близкие к утрате жизни, у человека максимально обостряются все чувства, происходит выброс адреналина, вследствие этого иногда дар просыпается. Потом есть специальная рекрутская служба, она занимается поиском потенциальных кандидатов. Например, есть какой-то человек, убедительно в интернете утверждающий, что видит паранормальщину. Они к нему выезжают с клеткой с орликом.

Агафью передернуло от воспоминания о мерзкой птице.

– Изредка кого-то находим случайно. Как Лешу или тебя.

– Мертвичи – это как москвичи, только мертвые?

– Да, но тут филологическая шутка еще. Они не мертвые, а вот наши предки-славяне думали, что вся нечисть получается из мертвецов. Это из древности, от культа предков. Потом церковь их всех просто в демоны переписала. Московские мертвичи живее всех живых.

* * *

Каждый день в МПД преподносил новые сюрпризы.

Во-первых, она снова стала курсантом и открывала для себя профессию заново. Методы, казавшиеся очевидными в мире людей, тут нередко не работали или работали с точностью до наоборот, а всю базу знаний о жизни в иной, потусторонней, Москве, в отличие от многих будущих коллег, приходилось приобретать с нуля вместе с еще временами беспокоившими головными болями.

«Энциклопедию русской демонологии» ей не вернули, сказали, что информация там содержится дилетантская. Взамен этого выдали пачку новых и не очень новых книг, выносить которые за пределы «Светоприборов» строжайше запрещалось. На корешках некоторых томов значилось: «ЛенСпецПечать», иных – «РосСпецИздат», самые старые и новые материалы и пособия указания издательства и вовсе не имели.

На город и происходящие в нем события тоже пришлось взглянуть по-новому: за каждым громким открытием или фестивалем, за каждым резонансным преступлением или ЧП, теперь ей виделась тайная работа отдела сокрытия или активность мертвичей. Каждую новость хотелось изучить под лупой, разобрать на составные, разнюхать, расковырять ногтями и найти-таки второе дно. Самое ужасное, что время от времени ее подозрения подтверждались, и она старалась не думать о том, сколько же ей, должно быть, врали о происходящем в столице и стране до дела с «Сандунами».

С ними тоже стало ясней: объяснили ей, и как завелась в банях нечисть. Обучение Игнатовой проходило не только в кабинетах, но, как и в реальной жизни, в курилке во дворе «Светоприборов».

– Понимаешь, иногда мертвичей можно как бы призвать. Вот твой шиш не просто так там завелся.

– Мой кто?

– Шиш. Рижный байник. Банник, короче, которого ты видела, добрый русский народ ему много имен придумал. Когда обычные люди начинают слишком интересоваться потусторонним, думают о нем, говорят о нем, кино страшное смотрят, музыку слушают, книги читают, они его привлекают. Никогда не было, что ужастик посмотришь, а потом дома одной немного стремно?

– Я особо такое не смотрела… Мне работы хватало.

– Неважно, короче, магии тут никакой нет, мертвичи просто чувствуют, что их поминают, ловят нотки страха. Вот и твой Водолазов обчитался про него, а писатели – порода тонкая, стал о нем думать все время, визуализировать, чтобы лучше описать в книжке своей. Еще и в бане вел себя неподобающе. Ну и доигрался. А так тебе не повезло, конечно, лучше б банник тебя потрогал.

– Не поняла?

– Агафья, ты с таким именем расстраиваешь. Традиции своей страны надо знать. Баня ж главным местом для гаданий была. Бабы, когда на жениха гадали, задирали юбки, – рассказчик развернулся к ней задом и наклонился, изображая, что поднимает подол, под хохот собравшихся подымить коллег. – И поворачивались к дверям. Лохматая рука полапает – богатый муж будет, лысая – бедный, мокрая – бухарик достанется. Поняла? Лохматый бы потрогал, мужа богатого привел, ха-ха-ха.

Немало времени провела она и с Василием, спецом, отвечавшим за физподготовку и боевые навыки новобранцев. Вася был дылдой за два метра ростом, подвижным, практически гуттаперчевым, умел беззвучно передвигаться, но при этом обладал непонятно откуда взявшимся брюшком, которое странно смотрелось на худом и высоком теле. За такую конституцию в МПД ему дали прозвище Питон. Сам Василий о погоняле знал и, кажется, гордился им.

– Приветствую тебя в нашем Хогвартсе, подруга! – так встретил ее Питон при первом занятии, приступая к азам. – Правила в целом простые. Если ты мертвича видишь и он осязаем – ведет себя в целом в рамках законов физики, взаимодействуя с миром, пусть даже и устраивает спецэффекты типа огня из пасти или бега по стенам, то и завалить его ты можешь обычным человеческим оружием. Табуреткой бей, руками души, взрывай, ножом коли, из пистолета стреляй, даже электрошоком некоторых брали, было дело. В общем, тут все, что душе твоей угодно. Понятно, что у них там у всех индивидуальные особенности есть, у кого шкура толстая, кто-то воды или кислоты не боится. Табельное мы тебе выдадим, усиленное нашими яйцеголовыми холодное и огнестрельное оружие у нас положено всем оперативникам. Пули со всякими металлами забавными. И значок не забывай. Значок для них посильнее оружия будет, если ты за них взялась, значит, было нарушение Пакта и свои же могут слить. Сопротивляться будут только самые радикалы.

– Хорошо. Вот попала я в замес, чем в бою защищаться?

– Да как в комитете защищалась. Идешь на серьезное дело – надень бронежилет. Крест иногда помогает, даже неверующим, можно носить.

– Так, ну а что-то посерьезней есть? Мы же тут с потусторонним боремся?

– Посерьезней? Думала, тебе магическую броню, что ли, дадут и ботинки +15 к ловкости? Не положено. Нет, кое-какие игрушки есть у спецназа экспериментальные. Балуются там изучением колдовских книг, артефактами, исследуют народное творчество, гадалок всяких привлекают… Только работает это, как бог на душу положит. А иногда и во вред, если не так использовать. Забудь, короче.

– А с бесплотными как тогда?

– А до бесплотных, подруга, надеюсь, дело не скоро у тебя дойдет. Благо их сильно-сильно меньше. И, как правило, они печальны, безвредны и безмолвны. Максимум попугать могут.

– Призраки только пугают? Типа там вернувшихся отомстить с того света нет?

– Такого не бывает. Во всяком случае, науке неизвестно. Мы долго изучали, реальных подтверждений существования «восставших из зада» не зафиксировано.

– Но спиритизм…

– Все шарлатанство. Никаких призраков людей не бывает. И Иван Грозный с Берией по Кремлю не ходят. Товарищ Берия вышел из доверия. Но вот если на реальный злой дух нарвешься, то два правила для новичка типа тебя: не снимай крест и чуть что вызывай спецназ Центрального аппарата. Рядовые сотрудники, по статистике, такие поединки редко переживают. Тут нужно специальное обучение, тебе рано, наберись опыта. А теперь давай посмотрим, что ты умеешь, пойдем-ка в тир.

* * *

В один из последних дней лета Филатов забрал ее с занятий по физподготовке. Сказал, что собирается прокатиться с ветерком. Наскоро переодевшись, Агафья запрыгнула в черный джип босса с молчаливыми охранником и водителем на передних сиденьях.

– Хочу, чтобы ты поняла, с чем мы имеем дело и насколько все серьезно, – произнес загадочно Борисович и замолчал.

Машина двигалась на восток по шоссе Энтузиастов, Игнатова рассматривала хитросплетения дорожных развязок, промзоны, торговые центры, трамвайные пути, еще развязки, пробки и сорокаэтажные человейники. Самый неизведанный и противный для нее район города.

Сразу за МКАДом Филатов прервал молчание и извлек из ящичка в подлокотнике черную светонепроницаемую маску.

– Надень, пожалуйста. Большинству сотрудников не положено знать, где находится место, куда мы едем.

Игнатова пожала плечами и подчинилась.

– Первое правило Пакта? – спросил из темноты Филатов.

– Отказ от охоты на людей в обмен на преференции. Невмешательство…

– Достаточно. Хорошо. Скоро ты увидишь преференции.

Еще минут десять езды в тишине, потом прогулка в темноте под руку с охранником. Маску сняли с нее лишь в комнате, напоминающей помещение для наблюдения за допросами. За односторонним стеклом находилось абсолютно пустое затемненное помещение. Так ей показалось. Потом глаза привыкли к скудному освещению, и она увидела в углу на потолке. Она читала про это в книгах, в разделе про самых смертоносных существ. Нечто похожее на человека, прицепившееся к потолку, как паук, нагое, лысое, с длинными когтями на четырехпалых конечностях, обтянутое ненатурально красной кожей. Его голова была откинута вниз, отчего кадык неестественно выдавался вперед, а бесцветные глаза без зрачков, казалось, смотрели прямо сквозь зеркало. Монстр будто бы спокойно, даже расслабленно чего-то ждал и не шевелился.

Минут через пять стена в комнате открылась: в помещение вошли два вооруженных конвоира и ввели сгорбившегося человека в наручниках и с мешком на голове. Один из конвоиров снял мешок, после чего охрана удалилась. Когда стена захлопнулась, наручники автоматически расстегнулись и свалились с изумленного арестанта.

Филатов кивком указал на человека.

– Преференции включают корм для особо опасных видов, как ты помнишь.

До Агафьи начало доходить.

– Подождите, что вы хотите сказать? Корм – это люди, что ли?

– Иногда, чтобы город спал спокойно и в безопасности, надо принести в жертву одну паршивую овцу. Товарищ на потолке честно подписался на исполнение Пакта. Один раз пожрет, и на пять лет хватит. За последние восемьдесят лет, кажется, не нарушал.

– Стойте, что? Это же живой человек! Как вы его без суда?

– А суд был. Он и так не жилец. Виктор Чуплинский, осужден на пожизненное. Двенадцать лет в «Вологодском пятаке». Маньяк из Нижегородской области, предпочитал женщин. По его собственным рассказам, жертв должно было быть сорок четыре, на вопрос, откуда такая цифра, загадочно улыбался. Дошел до тридцати, взяли с поличным. Рассказать, что делал с жертвами?

– Спасибо, избавьте. Восемьдесят лет!? Значит, вы только этому скормили шестнадцать человек? И сколько таких у вас?

Филатов проигнорировал.

– Ты лучше посмотри, сколько в стране без следа пропадает каждый год. Это же не мы с улицы хватаем…

Чуплинский стал растирать затекшие от наручников запястья, опасливо оглядывая комнату. Тварь на потолке он не замечал, она медленно поползла из угла помещения в сторону жертвы.

– Пойми, А… Игнатова, в общем. Наш мирок совсем хрупкий. Ты могла об этом задуматься, еще работая в комитете. Сталкиваясь с судами, чиновниками, преступниками. Иногда там кажется… что все работает по инерции, на тех, кто молча тянет свою лямку. Дай маленький толчок – и вся система посыплется. Было такое?

Она кивнула. Маньяк начал искать дверь, ощупывая стены. Крикнул и спросил, есть ли кто. В его движениях появились нотки напряженности, страха, он не понимал, что происходит.

– Работая в МПД, осознаешь, что все еще страшнее. Есть чертова прорва чудовищ, для которых мы, люди, – просто корм. Министерство – тончайшая прослойка между двумя мирами, мы вечно ведем неравный бой, мы вечно в меньшинстве. Мы до сих пор ни хрена о них не знаем. Еле поддерживаем подобие порядка в огромной стране. И такими методами тоже. У нас сраный договорняк, заключенный предками, с невнятным и нестабильным образованием, которым является Черный Кремль, он ведь даже не всех тварей контролирует. Двести с лишним лет мы живем с ними в подобии мира, но дай толчок…

Тварь была уже над головой у Чуплинского. Она дьявольски засмеялась, а будущий корм в панике завертел головой, ища источник шума.

– Всей этой Москвы с ее лоском… всей страны… ничего не будет. Сожрут.

Монстр спрыгнул с потолка за спиной у маньяка. Одно молниеносное движение – и красная когтистая лапа вышла из груди человека с зажатым в когтях сердцем. Другая лапа подтянула тело к себе и начала рвать мясо.

– Поэтому иногда мы проявляем жестокость.

Агафья смотрела на ужасную сцену и не могла оторваться. Где-то в глубине души ей даже нравилось происходящее, отчего становилось еще страшней. Филатов тоже не сводил взгляд с творящегося за стеклом.

– Подумай о том, насколько все серьезно и какой ценой достигается. Ты не в сказке. И еще. С этого дня твое обучение закончено, завтра будет своего рода «выход в свет». Остаток дня сегодня будет свободным, проветрись.

Монстр открутил трупу голову и принялся пить медленно вытекающую из нее свежую кровь, как из кубка, подставив под алые струи высунутый язык.

* * *

На следующий день ей устроили проверку: первое задание, когда она должна была выйти в город под надзором старших, столкнуться с потусторонней Москвой и решить не связанное с угрозой жизни людей дело. У Белорусского вокзала один из сотрудников МПД недавно видел правонарушение, но торопился по делам важного расследования и не успел вмешаться.

Она приехала на кольцевую «Белорусскую» во второй половине дня: люди двигались траекториями десятков направлений, сталкиваясь и сбивая друг друга с ног, звенел катающийся по кругу трамвай, мусорные урны были переполнены пакетами из соседнего фастфуда, а машины уже начинали собираться в пробки. На карнизе «античного» вестибюля сидел гадкий орлик и взирал на броуновское движение привокзальной площади.

– А бадюлю можно считать гастролером? – спросила Агафья с утра у Питона. – Она опасная?

– Ну у нас же с Белоруссией Союзное государство. Вроде как и наш гражданин, и нет, неопасная, – отвечал Питон с каменным лицом, и Агафья не поняла, шутит он или нет.

Вокзалы никогда не были самыми приятными местами столицы, но вокруг Белорусского в последние месяцы творилось что-то невообразимое, не наблюдаемое здесь с девяностых. По специфичности публики место теперь обходило площадь трех вокзалов.

Бомжи и алкоголики лежали тут штабелями на каждом углу, воняли, мусорили, блевали и матерились на прохожих. Многократно выросло число бродяг, побирушек и карманников. Такое соседство, само собой, не нравилось обитателям элитных офисов, торговых центров и апартаментов, выросших вокруг площади. Проблему обсуждали в газетах, соцсетях, проводили облавы, по слухам, в какой-то момент власти и вовсе собрали всех бомжей и вывезли за сто первый километр. Но… Буквально в течение нескольких дней их места занимали уже новые маргинальные элементы.

Всплеск такой контркультурной активности власти, да и сотрудники МПД, сначала связывали с закрытием по суду нескольких ночлежек, шелтеров и реабилитационных центров по соседству с вокзалом. Их здания снесли под строительство очередного стеклобетонного бизнес-центра, но, казалось, что количество бездомных, появившихся теперь здесь, было в несколько раз больше того, что вмещали все ликвидированные заведения. Все встало на места, когда один из министерских увидел бадюлю.

Получив задание, Агафья матерясь поехала домой и стала рыться в поисках старой одежды. Дома, кроме подходящих раздолбанных кроссовок, ничего не обнаружилось, так что она отправилась в дешевый секонд-хенд (в ее районе таких не было, пришлось ехать на такси) и попыталась там приобрести наиболее непривлекательный лук, одевшись в видавшие виды вещи старомодного фасона. С маникюром тоже что-то надо было делать, она подобрала потертые кожаные перчатки с закрытыми пальцами и напялила их, что придало ее образу еще большей фриковатости. Продолжая маскироваться, она изваляла штаны в песке на собачьей площадке, порвала их в нескольких местах и испачкала травой с газона. Майку облила пивом и проделала ножиком дырку на спине. Волосы спрятала под черной сальной кепкой. В общем, как могла постаралась себе создать образ опускающегося маргинала, но пока еще обеспеченного жильем.

Когда она выходила из вестибюля, то заметила корчившегося от смеха Питона, отправленного за ней присматривать. Она показала ему средний палец и подумала, что это движение теперь очень органично сочеталось с ее нынешним внешним видом. Среди всех толп маргиналов она была здесь как своя, какой-то развалившийся под аркой входа алкаш даже махнул приветливо рукой, мол, присоединяйся.

Ну что, теперь надо было ловить бадюлю на живца. Она надела еще одну покупку, паленые «брендовые» солнечные очки, чтобы не попасться на том, что видит.

Агафья пошаталась по площади, зашла в «Сабвей» на вокзале и проверила подносы с недоеденной едой, поймав презрительные взгляды охранников, а также, превозмогая тошноту, даже залезла в одну из мусорных урн и извлекла оттуда бутылку. Пить не стала, но поносила с собой для верности образа. Наверное, получаса праздношатания было достаточно, чтобы стать замеченной. Она опустилась на брусчатку у стены вокзала и принялась ждать.

– Вижу, проблемы у тебя дома. Неприкаянная ты. Это потому, что людей рядом добрых нет.

Агафья вздрогнула и обернулась. Ожидание было долгим, уже начало темнеть, и она пропустила, как рядом с ней на брусчатку присела практически голая баба с зеленоватой кожей и огромной грудью. Агафья стала разглядывать ее через солнечные очки, пряча за стеклами взгляд. Из одежды на бабе была лишь какая-то грязная тряпка вокруг бедер. Лицо некрасивое: глаза на выкате, нос картошкой, мясистые губы и свалявшиеся каштановые волосы.

Бадюля. Или бадзюля, как говорили белорусы, эта транскрипция стояла в энциклопедии в скобочках. Существо с западных границ Российской империи, склонявшее людей к бродяжничеству. Бадюля обычно ошивалась на пересечении дорог, так что место около вокзала было подходящее. Белорусский фольклор хорошо описал повадки гостьи: ближе к зиме она находила несчастных, к кому можно было прицепиться, увязывалась за ними домой, а дальше человек окончательно опускался, терял все нажитое и шел по миру.

– Друзья тебе добрые нужны, говорю. Пойдем к тебе, посидим потолкуем.

Агафья прочистила горло и набралась смелости. Оглядела площадь. Где Питон, он же приглядывать был должен? Агафья сняла очки и сунула руку под майку за припрятанным пистолетом.

– Так, дорогая, концерт окончен. МПД. Либо садись на ближайший поезд до Минска, либо будем тебя задерживать. Про вмешательство в социальные процессы слышала? Нарушение Пакта.

Глаза у бадюли совсем вылупились.

– Что молчишь? – осмелела Агафья. – На вокзал сама пойдешь?

Нечисть вскочила и с неожиданной прытью побежала от Игнатовой. От немаленькой бабы с огромным бюстом она не ожидала такой скорости. Черт, черт, Питона не было видно. Агафья откинула очки, вскочила и побежала за ней.

Бадюля неслась куда-то в сторону дворов между Пресненским Валом и Большой Грузинской, распихивая прохожих. Игнатова не отставала и тоже расталкивала людей с чемоданами, одновременно думая, что нужно предпринимать в таких случаях и можно ли использовать табельное. Должно быть, со стороны обычным людям казалось, что это гонятся друг за другом две что-то не поделившие алкоголички.

Бадюля достигла дороги и побежала на красный, уворачиваясь от машин, Игнатова, чуть не попав под колеса и выслушав возмущенные крики и сигналы водителей, – за ней. Дистанцию сократить не получалось. Спустя пару минут погони они уже петляли по зеленым дворам и переулкам между многочисленных элитных, в силу местонахождения, хрущевок. Дыхание начинало сбиваться, стало жарко, она стянула ненужные перчатки, выкинула кепку. Еще через пару сотен метров зигзагов надоело. Агафья вытащила пистолет.

– Стоять! Стоять, стрелять буду, – крикнула она.

Бадюля только прибавила скорости, Игнатова чертыхнулась, она не планировала стрелять на улице. Внезапно у очередного дома бадюля юркнула в открытый подъезд, Игнатова влетела туда за ней. Лифта не было, откуда-то сверху на лестнице раздавалось шлепанье лап по ступенькам, Агафья рванула следом, перепрыгивая по три за раз.

Она услышала, как хлопает дверь. Этажом выше. Справа. Преодолела пролет в несколько прыжков.

К счастью, дверь справа здесь была только одна. Она с разбегу ударила в нее ногой, повезло, что замок еще открыт, и вломилась в прихожую, остолбенев от представшего перед ней зрелища.

Прямо из прихожей вид открывался на гостиную. Двери в нее были распахнуты, а внутри происходило похабное застолье. За большим столом сидели несколько десятков пьянчужек, поглощавших дешевую водку, пиво и коньяк. Закуски на столе практически не было, все находились в изрядном подпитии. Между людей, на плечах у людей, на столе и под столом расселись небольшие черти, метр ростом, с редкой шерстью и поросячьими хвостами. Они подливали ничего не замечающим пьяницам в стаканы и нашептывали что-то на ухо. Под столом бегали совсем мелкие чертята размером с кошку, фиолетового цвета, со свиными рыльцами и шаловливыми взглядами. Они стаскивали с людей носки, щекотали им пятки и играли со стянутыми и у кого-то часами.

Когда Агафья влетела в квартиру, шум и гам стих, и десятки людских и нечеловеческих глаз уставились на нее. Игнатова заметила и прячущуюся за спинами у людей бадюлю. А еще – и это она заметила уже в конце – прямо перед ней на полу сидела женщина-лягушка. С жабьей мордой с растянутыми губами, в лягушачьей позе с широко расставленными согнутыми в коленях ногами и ладонями, упершимися в пол. Ее груди были тоже огромные, покрытые многочисленными наростами металлического оттенка. Игнатова не успела никак отреагировать, когда «лягушка» высоко подпрыгнула и ударила ее по голове тяжеленными сиськами.

Сначала была темнота, а потом в голове звенело. Кажется, кто-то кричал, выл, дрался и стрелял. Кого-то уводили в наручниках, кого-то увозили на носилках. Кто-то потрогал ее за плечо. Она приоткрыла один глаз и поморщилась от света, на корточках около нее сидел Питон.

– Жива?

– Что все это было вообще? Черти, баба с железными сиськами…

– Ты, конечно, дура, Игнатова, что за ней побежала без меня. Тебя кто просил?

– А ты где был?

– На пять минут за сигаретами отошел. Вернулся, смотрю, ты уже на горизонте убегаешь и сразу же потерял тебя из вида. Еле отыскали.

– Так что тут было?

– Ты молодец, что. Первый выход в город и накрыла такой притон. Без тебя мы бы его не отыскали. Черти, которых ты видела, это опивни и шешки. Одни людей спаивают, другие просто хулиганят. Тоже из Белоруссии.

– Бадюлю-то поймали?

– Сбежала. Они пугливые, всегда убегают. Я рассчитывал, что ты ее со мной ловить будешь или уговоришь на поезд сесть. Но ничего, ничего… Главное, ты жива осталась. А у вокзала теперь поменьше маргиналов станет.

– А кто мне по голове дал?

– Цыцоха. Своего рода болотная русалка. Набрасывается на путников в топях, оглушает и душит их своими железными сиськами. Вот ее я тут, в центре, вообще не ожидал увидеть.

– Тоже белорусская?

– Цыцоха. От белорусского слова «цыцки». Металлические цыцки.

– Я сколько жила, никогда не думала, что в такое блядство попаду. И чья эта квартира? Почему они все здесь поселились?

– Записана на некого Мицкевича. А почему здесь этот притон, теперь будут выяснять компетентные люди. С посвящением тебя. Мазл тов.

* * *

Николай Борисович позвонил ей на следующий день и попросил зайти.

Еще не до конца пришедшая в себя после поездки на кормление и избиения металлической грудью Агафья поскреблась в дверь кабинета. Она обнаружила в комнате с начальником парня лет тридцати, блондина с первой сединой и карими глазами.

– А я как раз закончил заниматься твоим переводом из Следственного комитета. Даже имя не придется менять, по легенде, ты теперь в спецслужбах. И знакомься, Дмитрий Барченко, твой напарник и тоже новичок. Хотя инициирован был сильно раньше. У меня есть для вас первое дело.