Москва и мертвичи

Глава IV. Лосиноостровское дело

Странность третья: оставленная обувь

Сухая статистика от специалистов поисковых отрядов и МВД: в России ежегодно пропадают около ста восьмидесяти тысяч человек, из них порядка двадцати тысяч так никогда и не находят. Это небольшой провинциальный город (еще столько же, кстати, в том числе благодаря потусторонним тварям, гибнет на дорогах). В одной только Москве в день пропадает пять-шесть детей. Среди причин исчезновений – убийства, рабство, сексуальное насилие и старческая деменция, а вот «разбор на органы» специалисты считают городской легендой. Хотя с последним я бы поспорил. Статистика явно не учитывает нечисть и отрицательные пространства Москвы.

С нечистью, в общем-то, все понятно. Ее действия можно как раз записать в вышеуказанные категории: убийства заскучавших от жизни среди людей оборотней, рабство в подвалах заброшек (замечали, сколько их в центре? Думаете, они пустые?), сексуальное рабство у суккубочек, уверен, что и на органы какие-нибудь твари похищенных тоже разбирают, заменяя свои прохудившиеся после сотен лет жизни сердца, глаза и почки. Новая кожа для сморщенных старух, кровяные ванны, уверен, все идет в дело.

А вот с отрицательными пространствами, как я их называю, совсем стремно (на самом деле это калька с английского negative space, выражение мне кажется подходящим). Замечали в Москве одинокие пары обуви? Чаще всего это кроссовки, но нередко попадаются и мужские туфли, и женские сапоги, и детские ботиночки. Я не о тех случаях, когда связанные за шнурки кеды висят на проводах – это подростки развлекаются. Я о тех жутких картинах, которые навевают страх даже средь белого дня.

Идешь по парку – и аккуратно так пара обуви стоит посреди лужайки. А владельца нигде нет. А ботинки почти новые. Или у парапета набережной происходит встреча. Или на обочине дороги, стоя в пробке, замечаешь их. На газоне у тротуара. На пешеходной дорожке в лесу. Под окном расселяемой хрущевки. И всегда стоят аккуратно, параллельно друг другу, почти новые и нередко чистые. Начинается это по весне. Самое жуткое, что я видел, было у Филевского парка – в начале прошлого апреля на парапете ограды стояла пара розовых детских сапожек, совсем крошечных. Ни ребенка, ни родителей видно не было. В правый сапог еще была какая-то бумажка свернутая засунута, я сначала хотел прочитать, но потом решил, что меньше знаешь – крепче спишь, а я и так слишком много вижу и знаю. Было ли это проявлением отрицательного пространства, просто кто-то выкинул ботинки или винить надо другие городские легенды о Филпарке вроде духов пропавших здесь наполеоновских солдат (ни разу не встречал), но картина не выходит у меня из головы.

Так вот, об отрицательном (негативном) пространстве. Бывают такие места в Москве, откуда словно бы откачана вся жизнь, весь воздух. Они непостоянные, мигрируют. Я их замечаю по подергиванию воздуха, приглушенным звукам и блеклым краскам. Это нечто вроде облака, висящего над землей на небольшой высоте. Иногда они мигрируют буквально за пару дней. А когда-то приходят на одно место и остаются там годами, и жизнь оттуда уходит. Самый известный пример – это недостроенная гостиница на Тверской напротив мэрии, уж который год там висит облако. И стройка мертва, и ничего не происходит. А мэрия рассказывает, что меняется инвестор. И главное, что надо знать: в таких пространствах пропадают люди.

Один случай я видел собственными глазами. Прогуливавшийся опрятный старичок остановился у стены дома прикурить. Он достал трубку, развернулся лицом к улице и начал рассматривать прохожих. Спустя несколько секунд что-то словно вытащило его из этого мира, он исчез в мгновение ока, словно никогда и не существовал. Развеялся, растаял, аннигилировался вместе с трубкой, клетчатой кепкой и твидовым пиджаком. И только на земле осталась пара наполированных дорогих английских туфель, которых не коснулось облако. Спешащие, вечно бегущие и, как всегда, ничего не замечающие москвичи и в этот раз ничего не заметили. Как-то раз мой приезжий знакомый сказал, что москвичи вообще не смотрят по сторонам, можно в метро на эскалаторе повесить огромный плакат с голой мужской жопой, и все проедут мимо, не заметив, листая соцсети или смотря сквозь других пассажиров. Частично он прав, вот и тогда никто ничего не заметил. Ну а я поспешил ретироваться, молясь, чтобы и я не исчез непонятно куда.

Даже и не знаю, какой совет дать тем, кто не видит негативные пространства, как я. Наверное, такой: заметили на улице аккуратно оставленную пару обуви без владельца – сваливайте побыстрей.

* * *

– В темноте там не катайся, – крикнула мать в захлопывающуюся дверь. – И на звонки отвечай!

Макс закатил глаза. Ну сколько можно, он уже не ребенок. Держа велик одной рукой за раму, а второй за рулевую колонку, он потащил его с третьего этажа на первый, стараясь не снести на поворотах устроившиеся на межэтажных площадках горшки с зеленью, детские санки, самокаты, покрышки и кучу другого барахла, что не влезало в квартиры соседей. Лифта в их хрущевке не было, поговаривали, что к ним скоро придет реновация.

Проехать пару дворов, пересечь узкую двухполосную улицу – и начнется огромный оазис, захватывавший кусок Москвы, переливавшийся зеленой волной за МКАД и подступавший к границам Мытищ, Королева и Балашихи. Национальный парк «Лосиный Остров», место, где охотился на медведей Иван Грозный и бодался с правительством за стройку Четвертого транспортного кольца Юрий Лужков. Макс любил родной район и изучил его историю досконально.

Он объехал заходившую в парк странно одетую группу людей: девушки вырядились в сарафаны, на головах у них были венки, в волосы вплетены цветные ленты. Мужчины же были одеты в холщовые рубахи, имели густые бороды и отращенные по плечи волосы. В руках у некоторых были посохи из грубо обработанного дерева. Хиппи какие-то.

Преодолел начальный участок пути, оставив за собой окруженную лесом траншею с заброшенной узкоколейкой, рельсы которой почти полностью затапливало по весне. Дальше брало исток прямое велошоссе, простирающееся практически до МКАДа. Он всегда обещал матери, что не будет ездить за МКАД, только в пределах Москвы. И последний год всегда это обещание нарушал.

Именно за кольцевой, в Подмосковье, располагались самые интересные местечки «Лосиного Острова». Например, яузский водно-болотный комплекс с краснокнижными растениями и птицами, откуда начиналась вторая по известности и величине река Москвы. Только в пределах города ее пересекали пятнадцать мостов: автодорожные, метро- и железнодорожные. Или первый московский водопровод в районе Мытищ, ансамбль краснокирпичных зданий екатерининских времен, больше походящий на путевой дворец, чем на промышленные постройки. Еще на территории парка располагались музеи, лосиная биостанция, дендрарий. Одним словом, сегодня он снова собирался нарушить обещание и кое-где покататься по бездорожью. До сих пор велосипед его не подводил.

«Фотографирую закат, будто пару лет назад, – пела окружающим кинутая в рюкзак колонка. – Без тебя, без тебя…» С расставания прошло уже несколько месяцев, и он почти его пережил. Песня неприятно напомнила о болезненных эмоциях, он потянулся в карман и переключил трек с телефона.

«А, эй, улицы дома, yeah, я забыл свое имя, выкинул всех из головы, я точно знаю, что не осталось там никого внутри».

Вот, это повеселее. Качает.

Макс неторопливо крутил педали, разглядывая участников активного велодвижения. Слева его обгоняли спортсмены в обтягивающих синтетических костюмах, желтых очках и заостренных шлемах, делавших их головы похожими на рыб. Где-то вдалеке тащился папочка на трехколесном грузовом велосипеде, сзади располагалась коляска с двумя детьми. Временами встречались несущиеся по встречке надоедливые самокатчики, летящие на скорости километров в шестьдесят. Фланировали парочки на модных городских лоурайдерах, явно не местные. Не держась руками за руль, уверенно катил, снимая видео, какой-то велоблогер.

Стоял теплый летний день, но, как часто водится, здесь было ветрено, а по дороге иногда донимали комары. На протяжении пяти километров ландшафт менялся: хвойные деревья давали дорогу лиственным, а лес открывался прогалинами или прорубленными просеками с опорами ЛЭП. На полпути Макс сделал остановку – посидел под солнышком на спиленных трухлявых деревьях, съел яблоко, глотнул газировки. Еще немного – и будет долгожданный надземный переход через кольцо. А за ним – приключения.

«А кровавая луна я только для тебя…»

Колонка неподходяще пиликнула и разрядилась посреди песни в самом начале маршрута. Блин. Он порылся в рюкзаке, но обнаружил, что и пауэр банк тоже оставил дома. Что ж, сегодня поедет в тишине.

Запись трансляции телеканала «Подмосковье 360» от 27 августа

Это Олеся Торшина, и с вами передача «Криминальное Подмосковье». Сегодня в выпуске.

Общая беда. «Лосиный Остров» в панике. Столица и область продолжают расследовать череду пропаж людей и атак на скот в национальном парке.

Последний звонок. В Подольске задержаны мошенники, выдававшие себя за службу безопасности «Сбербанка». Аферистам светит до десяти лет без телефона.

И после смерти нет покоя. Массовая драка мигрантов на Истринском кладбище, новый передел рынка ритуальных услуг.

Растительное вместо моторного и детали от списанных «Жигулей». Как химичат в элитных автосервисах области – в нашем специальном расследовании.

«Криминальное Подмосковье». Смотрите после рекламы.

…

Закрытый национальный парк, пропавшие подростки, растерзанные домашние животные, скот, атака на лосиную биостанцию. Что за напасть пришла в Москву и область и сделала их соратниками по несчастью?

«Лосиный Остров», огромный зеленый оазис на северо-востоке столицы, севере Балашихи и юге Мытищ. Место с самой нетронутой природой в городе и любимая локация для прогулок десятков тысяч людей. А теперь еще и зона отчуждения.

Эти импровизированные блокпосты установлены в Москве на основных входах и въездах в национальный парк после серии пропаж людей и атак на домашних животных. Однако всю территорию «Лосиного Острова» огородить невозможно – это почти сто тридцать квадратных километров. Так что, вот я отошла на триста метров от блокпоста, где меня не видно, пара шагов – и я уже на территории леса.

За МКАДом, в Московской области, где некоторые поселки и СНТ стоят на границе «Лосиного Острова» и прямо-таки сливаются с национальным парком, даже такие блокпосты невозможны и бесполезны. Жители прячут домашний скот, не выпускают из дома котов и собак, закрывают ставни на окнах, укрепляют заборы. В последние пару недель вырос спрос на приобретение охотничьего оружия.

Алла Дмитриевна – местная, всю жизнь она прожила в старом деревянном доме в СНТ «Ручейки». Ей уже семьдесят лет, и она не припомнит таких беспокойных времен в этом тихом уголке:

– Встала утром, взяла ведро, пошла доить. Глядь, а Маруська, корова моя, на земле лежит. Из хлева высунулась и лежит. Я сначала думала – заболела. Зову ее: «Марусь, что с тобой?» А потом смотрю, глаза у нее какие-то стеклянные. Подошла, заглянула в хлев. А там… Господи, помилуй!

– Судя по следам и характерам ран у скота, скорее всего, мы имеем дело с волком-людоедом, инфицированным бешенством. Крупным зверем. Обычно в природе волки сторонятся людей, – объясняет Владимир, сотрудник Московского зоопарка, прочесывающий территорию с охотниками и сотрудниками парка. – Возможно, он прибыл сюда с востока Московской области или даже из более далеких краев, из Владимирской области. Хотя остается загадкой, зачем он проделал такой сложный путь. Последнее задокументированное наблюдение волков случалось здесь еще в пятидесятых.

Некоторые придерживаются других версий о природе нападающего. Местный житель Михаил утверждает, что дело не в волках.

– Тут место мистическое. Тут тысячу лет назад еще славянские капища были. Тут единственное место около столицы, где могут водиться криптиды. Тут в прошлом году проходил слет криптозоологов, очень интересно, между прочим. Я уж не говорю про огни, что многие тут видели над болотами.

Впрочем, кто именно стоит за нападениями и убийствами не особенно волнует местных жителей. Они просто хотят, чтобы кошмар закончился, а пропавшие родные нашлись.

– Верните мне моего сына! Прошу вас, пригодится любая информация от тех, кто его видел. Уехал на спортивном зеленом велосипеде, светлые штаны, синее поло, красный рюкзак.

Это мама пропавшего Максима Кулагина. Если вы узнали человека с фото, пожалуйста, свяжитесь с нами по указанному телефону.

* * *

Я встретился с Агафьей около ГКБ им. Иноземцева в Сокольниках примерно в десять утра. Рандеву предшествовал ряд встреч.

Со своей соседкой, Марьей Петровной. Бабушке за восемьдесят, до пенсии – математик, на пенсии немного начала ехать крыша. Четко следит за происходящим на этаже, выступает в чате дома в Ватсапе с общественными инициативами, а еще читает что ей подсовывает «Яндекс» и делится со мной свежевычитанными конспирологическими теориями и мыслями о потустороннем. Спуску в доме никому не дает, но меня считает хорошим мальчиком – я ей как-то модем перезагрузил. Вот и сегодня, услышав звук ключей, она выскочила, как черт из табакерки, и сразу фраппировала:

– Димка, а ты в домовых веришь?

– С чего такой вопрос, Марья Петровна?

– У меня, знаешь, на кухне иногда постукивать кто-то начал. По ночам бывает: тук-тук-тук. Я в интернете прочитала, что это домовой может быть. Говорит, что помирать пора. Надо, как он постучит, спросить: «К добру или к худу?»

Постукивал по ночам, скорее всего, ее древний холодильник, давно не видавший обслуживания. Или наш сосед сверху, купивший драм-машину, подзадолбал этот домовой, пойду разбираться с ним.

– И что он должен ответить?

– Если помирать, то «к худу». А так промолчит.

– И вы спрашивали?

– Да, Дима… молчит. Но все равно… что ему нужно?

– Ему скучно, возможно. Или жрать просит. Вы в миску молока налейте, в угол на кухне поставьте, помогает, говорят.

– Какого молока? Зачем?

– Их задабривать нужно. Но только свежего, непастеризованного… Домовым кальций необходим. Все, простите, побегу, работа ждет.

Домовые в Москве, конечно же, были. В достатке. Вспомнить хотя бы хрестоматийную историю с домами, которые при Сталине двигали на Тверской. Сорванные с насиженных мест рассерженные домовые несколько лет творили чертовщину, не давая жить обитателям переехавших и построенных на их месте зданий.

Поездка на метро была непродолжительной, однако немного вывела меня из равновесия – слишком много нечисти пришлось видеть по дороге. Особенно напрягла севшая напротив меня на Кольцевой тварь с издевательским Сартром в руках. Знала, что я вижу, и все равно похотливо посматривала то на меня, то на моего соседа, томно облизывая клыки. Парнишка-то наблюдал просто заигрывающую дерзкую интеллектуалку с подростковым ангстом и томиком «Тошноты».

Игнатова уже крутила неизменную сигарету, поджидая меня около входа в здание, коряво облепленное бежевым сайдингом и кондиционерами. Оделась она опять во все черное, как и вчера, в день нашего знакомства, – кожаные джинсы, майку и джинсовку.

Я помахал рукой, подошел к кивнувшей Агафье и встал слева, чтобы на меня не шел дым. Ее курение меня подбешивало сначала. Как и то, что меня поставили в одну команду с совсем зеленым новичком. Я думал, буду набираться знаний у опытного коллеги.

– Изучила материалы, которые скинул? Зацепился глаз за что-то?

– Очень тонкая ниточка, конечно. Даже если в «Лосином Острове» мы имеем дело с настоящим вервольфом, где доказательства, что наш пациент говорит правду? Что мы из него вытащим? Я пошерстила папки – у мужика одиннадцать штрафов за употребление на публике. Он мог тупо напиться до белочки и нарваться на стаю собак.

– Стая сама прибежала и искусала до смерти трех взрослых мужчин? И как ты объяснишь пропажу Хунда? Утащили с собой?

– Ладно, пойдем посмотрим.

– И да, важное замечание: если вервольф, то это уже гастролер. Давай надеяться, что дело попроще и у нас тут обычный оборотень.

Она закатила глаза.

В регистратуре Игнатова издалека сверкнула красной корочкой и потребовала организовать встречу с пострадавшим Васильевым Ю. И., проходящим здесь реабилитацию после нападения. Надменная тетка в белом халате с фамилией Неупокоева сразу же засуетилась, почувствовав власть.

Спустя минут пять она, властно отодвигая телесами оказавшихся на дороге пациентов и медсестер, провела нас лабиринтом коридоров в палату на третьем этаже.

– Юрий Иванович? К вам тут пришли. Из полиции, – с нажимом сказала королева регистратуры и удалилась с заверениями о полном содействии стражам закона со стороны больницы.

Пострадавший был ничем не примечательным мужичком лет сорока пяти, с проплешиной, седыми волосами и белесыми глазами, а также красноватым лицом стереотипного сантехника. С головы до ног он был покрыт бинтами и зеленкой, но, кажется, уже шел на поправку и выглядел бодро.

Игнатова слегка подтолкнула меня в спину, эта фамильярность меня тоже подвыбесила. Я присел на соседнюю с пациентом пустую кровать.

– Сержант Игнат Агафонов, Следственный комитет, – едко сочинил я на ходу.

Мне показалось, что стоявшая сзади Агафья сдавленно прохихикала. Ну ладно, хоть чувство юмора у нее есть.

– Как самочувствие?

– Спасибо, как на собаке заживает, – он осклабился.

– Рад, что вы не теряете жизнерадостности. Можно задать вам пару вопросов о происшедшем?

– Ну я, стало быть, уже вашим все рассказал. Они мне сказали, что я, Иваныч, пьющий дурак и таких показаний мне давать нельзя, если не хочу уехать в дурку. Вы тоже, стало быть, повеселиться пришли?

– Мы из другого отдела. И допускаем, – я подобрал слова, – нестандартные трактовки событий. Расскажете о нападении?

– Ну трактуй тогда. Стало быть, с Лехой, Витьком и Мишаней, упокой душу его, – он перекрестился, – иногда мы любим этсамое, – Васильев изобразил большим и указательным пальцами опрокидывающуюся стопку. – На улице можем, грешны. Ничего не предвещало, короче, каждую неделю так заседаем. Ну и вот. Бля, вот клянусь тебе. Сидим мы сидим, ну, взяли там водочки, закусочек, туда-сюда, и тут с Лехой что-то непонятное начинает происходить. Он как завопит, как зверь, как на землю свалится, как выгнется. И начал шмотки на себе разрывать, рыча, стало быть. Мы сначала ржать начали, говорим, хорошо, ты, Леха, набрался, гомункулусу больше не наливать. А он вроде как еще больше рычит, и лицо уже какое-то у него, словно нечеловеческое. Смотрю – уже словно пасть с клыками. Тут я уже дал жидкого. Ты пойми, там темно уже было. Так что могло и померещиться. Но на человека он уже перестал походить. Потом резко так – прыг в кусты. И затихло все ненадолго.

– Вы говорите, человеческого не было? А что было?

– Ну, словно псом здоровенным он становился. Или волком. Шерсть, кажется, начала лезть. В общем, это все быстро так было. Он как в кусты прыгнул, мы деру дали. Там до подъезда метров сто было пробежать. Мишаня первый драпанул, я за ним, а Витек долго думал что-то, он, кажется, решил, что мы его разыгрываем. Сидел там и смеялся. А потом эта херовина из кустов выскочила – и все. Я даже не обернулся, знаешь, спиной почувствовал. Крики там, вой. А потом оно меня догнало. Я только почувствовал, что мне чем-то по башке съездили и ногу начали рвать. И знаешь, воняло шерстью и кровью. Последнее, что запомнил, что из дома кричать начали, а Мишаня назад, ко мне, побежал, видимо, храбрость проснулась и спасти хотел. Ну и спас, дурак. Ближе всех к подъезду был, а в результате мы с Витьком живы, стало быть, а он – нет. Сказочке конец, а я тут, – он развел руками.

– А вы давно с Алексеем знакомы?

– Да пару лет.

– Что-то странное за ним замечали в последнее время?

– Ну как. Он всегда малость того был, стало быть. Ты фотки-то его видел?

– Такой, с косичкой. На айтишника похож. Подрабатывал вроде айтишником?

– Ну, тогда догадываешься про его чудные увлечения, наверно. Музыку такую, орущую любил. Шмотки вечно черные, на них каракули красные. За компьютером посидеть. На картах гадал. Пару раз нам гадал, говорил, у меня все время «Башня» выпадает, мол, перемены сильные скоро. Мы ржали все над ним, цыганом называли. У него еще косичка эта, натуральный айнанэ.

– А как он к вашей компании-то прибился с такими интересами?

– Да мы с Витьком и Мишаней как-то заседали во дворе, он вышел с бутылкой, нам предложил. Мы и обрадовались, – Васильев ухмыльнулся.

– А о чем вы общались с ним вообще?

– Да о чем? Больше пили. Он сам обычно к нам выходил, выпить приносил. Не то чтоб мы много не за синькой общались. О чем мужики, когда пьют, говорят? О бабах, о политике, о машинах. Он нам иногда что-то про книги и игры затирал, но он обычно какую-то муть мрачную любил, я не слушал особо. Ну какой взрослый мужик в компьютер будет играть?

Я подумал о своей PlayStation и продолжил:

– В последний раз что-то особенное было в его поведении?

– Ну, он какой-то особенно смурной был. Неразговорчивый, стало быть. Потом вроде коньячку накатил – отпустило. Сказал, сам себе гадал сегодня, одни мечи выпадали вроде. Потом Мишаня начал рассказывать, как колесо проколол. И тут все и случилось…

– Ладно, все ясно. Пойдем мы. Лечись, – засобиралась вдруг Агафья и покинула палату.

– Береги себя, красотка, – хрипло проорал ей вслед Васильев.

Я озадаченно посмотрел на дверь, распрощался и вышел вслед за Игнатовой. Что за непрофессионализм?

– Ты куда? Я не закончил допрашивать.

– Да понятно все с ним. Бесит. Ненавижу таких, даже за мужиков не считаю. Пробухивает жизнь, пользы никакой миру не приносит… Лучше б их всех сожрали, – внезапно зло добавила она.

Я подумал, что это какая-то больная тема, но расспрашивать ее не стал.

– Давай ты не будешь вот так выбегать во время допросов? Мы типа команда?

– Как скажешь, – она фыркнула.

– Вообще, Агата, кажется, что это наш пациент. Нечисто тут. Айтишник, любитель хорроров, Таро, игр и металла внезапно сам начинает бухать с компанией чуждых ему алкашей во дворе. Ладно бы, он там на Чистых прудах или в Нескучном саду этим занимался с такими же эльфами. Нет, с обычными колдырями из подъезда, что лежат полдня под капотом в гараже. И потом жена, откуда у такого жена? Что-то не сходится у меня.

– Согласна, Игнат. Видишь, дедукция у тебя работает, – она криво усмехнулась. – Про жену верно подмечено. Пора ее навестить, стало быть.

* * *

Сегодня ехали на машине Агафьи. Китайский кроссовер с электродвигателем. Для новых экономических условий самое то.

В детстве у отца был старый зеленый «Сааб», пригнанный прямиком из Швеции. Тогда это считалось неплохой машиной. Он регулярно ломался, а запчасти было достать непросто, так что швед стоял на ремонте больше времени, чем ездил по Москве. Но отец им очень гордился, пылинки сдувал, регулярно мыл, натирал до блеска. Кажется, машине и нам с матерью досталось примерно равное количество его и без того редкого свободного времени. Возможно, машине немного больше. Отношения с отцом у нас вообще были странные. Он вроде бы меня любил, но, казалось, лишний раз боялся похвалить или сказать хорошее слово, а в моей жизни его интересовали в основном оценки. Мы немного сблизились незадолго до его смерти, я стал узнавать его лучше, и тут все закончилось.

– Барченко, ты тут? – вырвала меня Агафья из путешествия по закоулкам памяти. – Ты только посмотри на это дерьмо, ну сколько можно?

В десяти метрах от нас улицу внезапно перекрыли. Там, впереди, с одной стороны тротуара стояли демонстранты с прозападной повесткой и яростно выкрикивали лозунги. На противоположной стороне улицы расположились сторонники патриотического лагеря и отвечали им с презрением. Обе толпы сдерживал ОМОН, пакующий самых ретивых в автозаки и охаживающий дубиналом тех, кто прорывал ограждение и выбегал на середину дороги, чтобы доказать свою правоту на кулаках.

И так каждые выходные.

– Видишь того мужика в красной кепке? Ставлю тысячу, что он прорвется.

– Нет, слабенький.

– Спорим?

Через пять минут я заработал тысячу.

Самое смешное, что в обеих толпах присутствовали мертвичи. Вообще-то это было нарушением Пакта, правила о невмешательстве в человеческие социальные и политические процессы. А может, все было не так страшно, они просто пришли подпитаться негативом или понаблюдать за людьми от скуки. Или серьезней – подыскивали себе жертву. Но в такой ситуации нам оставалось только смотреть и шутковать.

– Смотри, смотри! – с серьезным лицом говорила Агафья. – Вот видишь того, с рогами? Думаю, он всецело выступает за евроинтеграцию. Ведь, как известно, Запад погряз в феминизме, уничтожил нуклеарные семьи и все мужики там – рогоносцы.

Я сдержался.

– Думаю, он просто озабочен проблемой кривого рога.

– Западники спят и видят, чтобы от родины остались рожки да ножки.

– Ждет, когда его ОМОН скрутит в бараний рог.

– Россия исторически отстает в развитии из-за своего географического местоположения у черта на рогах.

Агафья изобразила, как роняет плашмя микрофон. Я переключил внимание на патриотический лагерь и указал ей на безглазую тварь в фиолетовой мантии.

– У страха глаза велики. Настоящий патриот, не боится.

– Вернулся на родину в прошлом году, не вынес жизни там. Из Глазго приехал.

– Взял и пришел на митинг. Глаза боятся, руки делают.

– Вообще, некоторым государственникам не хватает рефлексии. В чужом глазу соринку видят, в своем бревна не замечают.

– Думаю, обеим сторонам надо искать точки соприкосновения и двигаться вперед. Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

– За нарушение Пакта надо бы с ним поговорить с глазу на глаз.

Шел второй час стояния в пробке. Машины сзади подпирали и сигналили, оцепление спереди не снимали. Мы истощили запасы остроумия и молчали.

Чтобы как-то убить время, Игнатова включила радио. На одной станции молодящаяся звезда «Голубых огоньков» пела под аранжировку, что была бы органична и в начале девяностых. На другой рэпер новой школы с кашей во рту издавал набор звуков под автотюн, мы даже послушали его секунд двадцать, но я понял только слова «деньги» и «бейби», пока Агафья, чертыхнувшись, не переключила. На третьей – вызывающие зубную боль западные рок-хиты нулевых. Естественно, была и станция с патриотическим русским роком и «Чайфом». Так она и щелкала кнопками, пока не попала на «Маяк».

– В Москве четырнадцать ноль ноль. Новости. Московские власти заявляют о скором поэтапном открытии национального парка «Лосиный Остров». Только что стало известно, что сотрудникам парка удалось обнаружить и уничтожить трех волков, обитающих на территории Московской области. По словам зоологов, стая, по-видимому, жила здесь скрытно уже несколько лет. Недалеко от берлоги хищников был обнаружен и велосипед одного из пропавших подростков, что указывает на то, что именно они причастны к нападениям. Прямо сейчас наш корреспондент находится в оперативном штабе, включение с ним и больше подробностей – уже в следующем выпуске в четырнадцать тридцать.

Мы переглянулись и пожали плечами. Что ж, дело раскрыто, а пьянствующего айтишника пусть менты ищут, все равно на встречу с женой опоздали. Оставалось дальше смотреть уличное шоу.

* * *

На щеку упало что-то теплое. Она моргнула.

Еще капли на щеки, волосы, плечо, ноги. Одна капля приземлилась в поле ее зрения. Бордово-красная.

«Мытый-чистый будешь, докрасна отмоешься».

Агафья опять вскочила под утро, скорее, уже не от ужаса, а от усталости. Изматывающий ночной кошмар про судьбу несчастного Хакимова повторялся пятый раз. Наверное, все оттого, что она потеряла одного из самых близких ей людей. Отца и брата давно похоронила. Мать в дурке. Подруг не было, только парочка приятельниц, с кем она не виделась сто лет. Вся семья – коллеги. С которыми она недавно распрощалась из-за перехода в МПД. Она даже не зашла на прощание, министерские все сделали за нее и уладили неудобные вопросы комитета. Даже не сходила на прощание с Хакимовым и вообще не знала, где он похоронен чтобы воздать почести.

В голову полезли воспоминания про то дело в Подмосковье.

Они с Хакимовым смотрят, как на катер водолазы затаскивают еще одно обнаруженное тело. На пирсе Агафья видит набухшую от воды плоть и едва справляется с тошнотой, Марат подсказывает, как с этим бороться. Она подцепляет палкой рясу в камышах у берега. «Он в глубине вод» написано сотни раз, а от странных символов на стенах, кажется, побаливает голова. Допрос местных жителей, старик точно что-то скрывает. Она пробирается к нему в дом и находит в шкафу целый склад женских вещей. Удар ножом в спину, истекающую кровью, ее кидают в подвал, где на полу разбросаны человеческие черепа и кости. Хакимов догадывается, где ее искать, в последний момент.

С тех пор у нее появились благодарность к напарнику, шрам на спине и подозрение к любым старикам. Когда-то тогда она и закурила на постоянной основе и больше не прекращала.

И теперь ее новый круг общения еще больше ужался. Барченко, несколько шапочных знакомств на работе да и мать в больнице. Про Барченко она пока не поняла, видно было, что у того самого багаж психологических проблем и незакрытые раны. Еще она теперь видела, сколько на улицах этих и пока не могла привыкнуть к такому, социализироваться хотелось еще меньше. На таком фоне Хакимов, коллега, приятель и иногда любовник, действительно был самым близким ее человеком. Дважды ее спасшим. Которого она потеряла. Да, свихнуться можно.

Был выходной, поэтому она залезла под одеяло с головой и проспала еще несколько часов без снов. Проснулась, когда на часах было около двух дня, пошла в одних трусах на кухню, закурила натощак. Потом с отвращением от вкуса во рту почистила зубы и поставила вариться кофе. С бутербродом в руке она начала изучать на планшете московские новости. «Готовится к открытию станция „Китай-город“ МЦД-5. Американский бренд одежды возвращается в Москву. Мэр обещает обширную праздничную программу ко Дню города: парад, велофестиваль, концерт на Лубянке. Подводят итоги сезона благоустройства: в городе облагородили пять парков, три площади, двадцать улиц и переулков. Крупная авария на Мичуринском проспекте: блогер, снимавший видео о стритрейсинге, не справился с управлением».

Чтение не шло. В голове назойливо носились мысли о работе. Что-то в этом деле с «Лосиным Островом» было не так. Власти как-то быстро объявили о поимке волков и открытии парка. А где доказательство, что это именно волки нападали? И те ли это волки? Нападал волк один или стая? Он был бешеный или нет? И если был бешеный, то другие были бешеными или нет? Берлога у них была за МКАДом, перебраться в московскую часть можно было только по надземным переходам, весьма неуютным объектам для диких животных. Если это тот волк напал на алкашей, то это был крайне странный маршрут. И сравнивал ли кто-нибудь характер ран и шерсть, найденные на скоте и на выжившем пьянице? А если не волки, то кто, точно ли собаки? Искал ли кто-то пропавшего Хунда?

Агафья допила кофе, выкурила еще одну и снова нырнула в постель. Выходной, имеет право.

* * *

Волк проснулся от треснувшей ветки.

Он резко вскочил на лапы и ощерился. Нос стал подрагивать, верхняя губа дрожала и задиралась, обнажая острые клыки, уши встали торчком, улавливая все происходившее в лесу. Опасности нет, птица.

Пить.

Он немного расслабился и вылизал лапу, на которой еще были следы крови. От ее вида захотелось наброситься на кого-нибудь и впиться зубами в бок, повалить на спину мощными ударами лап и укусить за глотку, а потом рвать-рвать-рвать, забываясь от теплой крови и вкуса свежего мяса на клыках, а потом лежать, обгладывая большие кости. Хорошо бы на лося. Да, он определенно чувствовал запах лося.

В свет-до-темноты он пытался найти берлогу. Тут водилось еще несколько волков, но жили они скрытно и сразу не признали его за своего, прогнав рычанием, едва он приблизился. Еще в одной, казалось, пустой берлоге обнаружились лиса с барсуком, приготовившиеся к обороне, он оставил их одних. Найти место для ночлега было сложно. Здесь было шумно, с одной стороны леса носились гудящие и неприятно пахнущие куски металла с запахом двулапых. С трех других жили двулапые, там стояли их деревянные и каменные берлоги, пахнувшие дымом. Среди них были и такие, кто носил гром-палки. Иногда они приходили сюда охотиться на птиц. Через лес шли большие открытые пространства, здесь тоже попадались бегущие на металле двулапые. Вокруг были болота и вода.

Вода помогала ему охотиться, он загонял мелкую, не умеющую плавать дичь, так, что той некуда было деваться, а потом сжирал ее вместе с костями. Несколько раз он поймал и кое-кого покрупнее. Особенно в свет-до-темноты. Он вспомнил бег, жалобный вой и необычный вкус мяса с запахом металла. Это была большая добыча.

В конце концов он решил сделать нору сам. Найдя место поукромней, где высокие стволы деревьев смыкались у самого неба, закрывая солнце и журчавший меж них ручеек, он принялся рыть. Его лапы устали после погонь и пряток, а вокруг не было старой листвы, чтобы сделать теплую подушку. Вырыв яму наполовину, так, чтобы его хотя бы не было видно с поверхности, он забрался в нее и съежился на прохладной земле, поджав конец хвоста к морде. Наступила темнота.

И вот треснула ветка. Наступил свет-после-темноты. Опасности нет, птица.

Пить.

Пить-пить-пить.

Он изогнулся всем телом и вытянул задние лапы, одну за другой. После этого вылез из норы, встряхнулся и приблизился к ручью.

Пить-пить-пить-пить-пить.

Волк подошел ближе и высунул язык, приготовившись лакать воду.

С водой было что-то не так. Волк присмотрелся, а потом отпрыгнул от нее, почувствовав опасность, зарычал. Настороженно принюхался, прислушался. Аккуратно вернулся, пригнувшись и прижав уши, опять отпрыгнул и зарычал. Тогда волк пустился в бегство и пробежал до самого озера, распугав кабанов, оленей и уток. Он склонился над зеркалом воды и…

Из отражения в воде смотрел двулапый.

* * *

Утро началось не слава богу.

Агафья переслала мне сообщение из одного Телеграм-канала, выступавшего сливным бачком у силовых ведомств и спецслужб. Форвард она сопроводила сообщением: «Так и знала, что что-то не сходится».

Лосиноостровский кейс

Наши инсайдеры сообщают, что мэрия пытается спустить дело о пропажах в национальном парке на тормозах. Интересанты – лично команда мэра, которым невыгодно выглядеть слабыми и неспособными решить резонансную проблему перед Днем города и Единым днем голосования. Заявления о скором открытии «Лосиного Острова» были преждевременными, у следствия большие вопросы к качеству доказательной базы. Так, по данным источника, шерсть застреленных недавно волков не совпадает с той, что была найдена на месте резонансного нападения на лосиную биостанцию, а характер ран указывает на более крупное животное. На информацию наложен блок в большинстве СМИ.

Впрочем, как водится, решать вам, дорогие подписчики. По словам источника из мэрии, дело с парком завершено, а силовики лишь пытаются поднять свои акции перед грядущими перестановками в верхах.

Я быстро прокрутил ленту новостей, о новых нападениях в «Лосином Острове» сообщений не было. Но теперь точно надо было проведать жену Хунда. Я потянулся к телефону.

Спустя час дверь нам открыл сам Хунд.

Я изумленно уставился на него, не ожидая такой встречи. Как на фото. Смотрит исподлобья, нос толстый, черные волосы, собранные в косичку. Черная майка Megadeth.

– Вы кто?

– Полиция… Э-э-э, а Марьяна не говорила, что вы дома.

– А я только что вернулся.

– А вы знаете, что вас искали вообще-то?

– Искали? Кто? – он деланно вскинул брови.

– Алексей, можно мы пройдем? Многое надо обсудить.

– Да, минутку.

Он прошел вглубь квартиры и закрыл, судя по звукам, какую-то дверь на ключ. После чего вернулся и пригласил нас на кухню:

– Проходите. Марьяны нет, ушла, у нее там беспорядок просто, – пояснил он.

В оформлении квартиры преобладали темные тона. Кажется, такой ремонт, черный с красным, был в моде у московских тусовщиков нулевых. По дороге на кухню я успел заметить гостиную с черными обоями с иероглифами и пурпурным потолком, а также статуэтки египетских божеств из темного камня с прожилками на комоде в коридоре. Фартук на кухне был выложен мелкой алой плиткой, пол – крупной серой, стол был из темно-прозрачного пластика, барные стулья к нему обиты бордовой кожей.

– Стильная квартира, – бесцветно прокомментировала Агафья.

– Да, нам повезло найти такую, долго на «Циане» искали с подходящим ремонтом. Так что вы хотите? – устало спросил Алексей, со вздохом падая на стул.

– Ну, давайте начнем по порядку. Где вы были с, – я заглянул в блокнот, – четырнадцатого июля по сегодняшний день? Вы говорите, что только что вернулись домой.

– Я к матери ездил. Под Таганрог. Деревня Валуйки, – говорил он быстро и отрывисто, буравя глазами собеседника.

– И это может кто-то подтвердить?

– Ну… мать может. Наверное.

– А чем ехали? Билетика не осталось? Чтобы в базы не лезть, паспорт ваш не проверять.

– Попутками. Люблю автостоп. Паспорт вам могу принести. Хоть сейчас.

– А показания оператора говорят, что ваш телефон в Москве находился.

– Так и есть. Не брал с собой.

– И в Таганроге были все это время?

– Родня. Соскучился.

– Вы исчезли при странных обстоятельствах… – заметила Агафья. – Вы знаете, что ваш сосед говорит, что вы на него напали?

– Кто говорит? Кто напал?

– Васильев Юрий Иванович.

– Этот-то? – Хунд неискренне засмеялся. – Алкаш. И верите ему? И как я на него напал?

– Я? Я не говорила, что вы напали.

– Ну вы же пришли меня допрашивать. Значит, подозреваете.

– Алексей, вам известна судьба вашего собутыльника Михаила? – сменил я тему.

– А что с ним?

– Он мертв.

– Мертв? Как?!

– Разорван то ли волком, то ли стаей собак. Ваши друзья Васильев и Витек, который сейчас в коме, якобы последний раз видели вас выпивающим с ними вечером четырнадцатого июля. Во время этого, со слов Васильева, вы исчезли, а на них напали. Вы были с ними в тот вечер?

– Какой ужас… Послушайте, – он пригнулся к нам. – Поймите. Они алкоголики. Вечно нажрутся. Потом мерещится им. Я выпил и ушел.

– Вот так выпили и решили уехать в деревню под Таганрог? Не объясняя жене? Без вещей? Даже телефон не взяли?

– И что вы с ними тогда распиваете регулярно, если они алкоголики? – добавила Агафья.

Он пригнулся еще ближе и понизил голос:

– Вы должны понять. У нас не очень счастливый брак. Я несчастлив. Выхожу с ними выпить, когда жена достает. Опять поругался тогда, – конец предложения он практически прошептал.

Я помолчал, разглядывая черно-красную кухню. Может, и не брешет. Мало ли как умеют довести.

– И ваша жена с вами не разговаривала столько времени и не волновалась?

– Ну как. Поругалась, конечно. Когда вернулся. Вот ушла.

– И она не заявляла в полицию о вашей пропаже, получается?

– Она не говорила о таком.

Мы еще помолчали.

– Давно хоррорами интересуетесь? Вообще мистикой, Таро?

– Хоррорами с детства. По телевизору. Увидел «Сонную лощину». Ну и пошло-поехало. Таро не так давно. Жена научила. А что?

– А с Марьяной как познакомились?

– Хоррор любим. Через знакомых.

На прощанье мы взяли у него телефон матери, чтобы проверить алиби. Что-то здесь было не чисто, хотя ни я, ни Агафья ничего не увидели. И надо было проверить внезапно ушедшую по делам Марьяну.

* * *

Несколько дней, остававшихся до городских празднований, мы провели без толку, казалось, с лосиноостровским делом было покончено.

Позвонили матери Хунда в Валуйки, с десятого раза дозвонились, она сквозь помехи поведала нам, что сын действительно проводил время у нее. Марьяна сказалась заболевшей, мы договорились побеседовать после ее выхода с больничного.

Агафья навела мосты с бывшими коллегами, те подслили ей, что действительно, из мэрии требовали побыстрее закрыть дело, не вдаваясь в такие мелочи, как разная шерсть и размер когтей и клыков нападавшего и застреленных волков. Вой и нападения прекратились? Вот и славно. В принципе, нам тоже было все равно, разборки «мирских» чиновников нас не касались.

За эти дни было мелкое и глупое дело с мертвичами, раскрытое практически по следам преступления, был вызов с подозрением на потустороннее, объяснившийся нетривиальной инсценировкой мошенников и впечатлительностью жертвы. Филатов подыскивал нам новое занятие, а я в свободное время ходил в тир и читал вечерами Пауэрса и Лиготти, временами заливая память по Лере виски.

Агафья… Не знаю, чем она занималась, у меня было ощущение, что она все время работает. Про себя она почти не рассказывала, да и общение у нас не всегда клеилось, так что я весьма удивился, когда она пригласила меня пройтись по центру на День города. Оделась она на встречу, конечно, в черное: угольно-черные сандалии, платье цвета вороньего крыла, на плечи накинула легкий свитер на вечер, через плечо – кожаная сумочка. Черная. При встрече я засмотрелся на ее фигуру.

Праздновали в этом году с размахом, такого не было несколько бесконечных лет, в течение которых привычная московская жизнь замерла от эпидемии и военных событий. Вымытые с шампунем улицы центра оделись в масштабные декорации цвета триколора, миллионы рублей истратили на временные цветочные декорации, отовсюду неслись песни о любви к столице. Уличные музыканты, танцоры и художники собирали толпы зевак, прохожих развлекали причудливо разукрашенные мимы на ходулях, детям раздавали леденцы, а из фудтраков продавали блины с икрой, бургеры с олениной, сбитень и трдельники. Власти даже разрешили провести городской парад, так что в этом году улицы наполнились самодельными колесными платформами с духовыми оркестрами, акробатами, реконструкторами, косплеерами, надувными фигурами брендов-спонсоров праздника и черт знает чем еще.

Во всем этом благолепии, конечно, были мертвичи, над которыми мы подтрунивали, как тогда в машине. У мрачной и закрытой Агафьи обнаружилось неплохое чувство юмора, но вот разговорить ее о жизни, прошлой работе или семье было трудно, говорил больше я, а она слушала. Но и я после смерти Лерки стал не очень-то разговорчивый, так что молчали мы подолгу. Это немного утомляло. Тишину я пытался нарушать почерпнутыми мной в архивах историческими фактами.

– Ты знаешь, что нет ни одного документа, подтверждающего, что Юрий Долгорукий был в Москве?

– А? А, забавно.

– Знаешь, что эту гостиницу раньше называли «Челыши», от фамилии купца, который ей владел? Тут и бани были. Это потом здание и землю купил Савва Мамонтов и сделал тут «Метрополь».

– М-м-м.

В конце концов под вечер я завел ее в кофейню, чтобы передохнуть. Она залезла в телефон, я отлучился в уборную.

– Ты не поверишь, – встретила она меня с недоброй улыбкой по возвращении. – Наш жеводанский зверь вернулся. Оказывается, и так бывает, если замять дело, чтобы ничто не испортило праздник. Вчера мужик пошел гулять вечером… Впрочем, сам посмотри.

Она продемонстрировала мне видео с названием «Жесть. На меня напал тот самый волк из Подмосковья!» В коротком темном ролике, снятом на дешевый телефон, было запечатлено, как до оператора с трясущимися руками, очевидно забравшегося на дерево, пытается допрыгнуть разъяренный, клацающий зубами зверь. В конце записи раздавался странный свист, после которого волк убегал от, наверное, обделавшегося видеоблогера.

* * *

На следующий день интернет взорвался обсуждением. Напуганные и разозленные жители выливали в районных чатах тонны дерьма на городские власти. Зоологи спорили, кто был на видео: волк, большая собака или волкособ, гадали про свист в конце. В глубинах сети спорили, кем является существо с видео – оборотнем или криптидом. Анонимные Телеграм-каналы писали, что «акции мэрии вниз» и это все подстава от политических противников или постановка. Что перепуганную жертву позавчерашнего вечернего нападения уже успели допросить и зафиксировать личность, никого из них не смущало. Из Думы раздавались призывы разобраться и покарать. Оппозиция выпустила расследование о том, как пилят бюджеты на деятельность национальных парков. Пресс-секретарь президента заявил, что в Кремле в курсе ситуации и внимательно следят за ней.

В МПД тоже разбирали ролик – всем отделом, покадрово. И заметили кое-что, до чего, кажется, не успели дойти любители.

На двадцатом кадре у волка словно появлялось что-то коричневое вокруг шеи. А на седьмом что-то поблескивало, приблизив и поиграв с контрастностью, они получили очень размытое пикселизированное изображение, которое при желании можно было принять за кулон с вырезанным на нем символом – то ли буквой, то ли иероглифом, то ли руной, не разберешь. Одним словом, получалось, что это мог быть одомашненный волк с непонятной руной на шее. А свист в конце – свистом его хозяина. История снова приобретала таинственность а значит, с благословения Филатова она и Барченко возвращались в игру.

– Что ты знаешь про вятичей? – поинтересовался Дима, кусая яблоко.

– Хуятичей, – Агафья в сотый раз пересматривала видео, пытаясь найти какую-то зацепку. Их допрос жертвы нападения ничего не дал, в темноте он разглядел только волка. Ей сейчас меньше всего хотелось новых исторических экскурсов.

– Я серьезно. Тут в парке есть экотропа «Вятичи» у музея русского быта. Деревянные идолы «Лики древних богов» стоят. И курганы их где-то остались. Тебе не кажется, что тут есть над чем задуматься? Руна на волке, курганы?

– Тут есть над чем задуматься. Рили мейкс ю финк. Что ж, записывай на экскурсию.

* * *

Они успели в музей перед закрытием. Уже прикрывшая ворота пожилая директриса, узнав, что они из ФСБ, побледнела и торопливо пригласила пройти в деревянное административное здание.

– Основу экспозиции музея «Русский быт» составляют предметы народного обихода девятнадцатого-двадцатого веков. Среди наших экспонатов прялки, собранные в Ярославской, Вологодской и Костромской областях, действующий деревянный ткацкий станок, настоящая русская печь, – затараторила Беликова Евгения Никифоровна голосом экскурсовода в ответ на вопрос об основной экспозиции. – Проводим эколого-этнографические праздники – Масленицу, Ивана Купалу, Три Спаса, популярностью пользуется также ежегодный фестиваль «Споем про лося»…

– Простите, нас интересуют вещи, связанные с более древними временами, – прервала ее Агафья.

– Вятичи, – директриса нервически улыбнулась. – Ну конечно, хит последних сезонов. Знаете, к корням все потянулись… У нас тут посвященная им экотропа, копия полуземлянки, уличная глинобитная печь. Копии славянских баб-идолов. Сама тропа проходит недалеко от курганов, принадлежащих древнему племенному союзу вятичей примерно десятого-одиннадцатого веков. Простите, а вы с какой целью интересуетесь?

– Поверьте, вам об этом лучше не знать. Думаю, о серьезности дела говорит наше тут присутствие.

Евгения Никифоровна еще сильнее побледнела.

– Если у нас будут на ваш счет какие-то подозрения, мы поинтересуемся, – добавил Дима, доведя бабульку до предобморочного состояния.

– Впрочем, пока у нас нет никаких оснований, – уточнила Агафья, стараясь не смотреть на сопящего Барченко.

– А теперь, товарищ Беликова, – Дима встал и взял театральную паузу, Агафья больно прикусила губу, – прошу показать нам все, что касается вятичей.

Экспозиция была новоделом. Покрытая водоотталкивающим средством крыша полуземлянки, не успевшие прорасти мхом бабы-идолы, железный забор, маячивший на заднем фоне… Но природа здесь была хороша. Под рассказы о быте славянских племен они побродили по экотропе, посмотрели на экспонаты, даже заглянули в печь, но ничего подозрительного не увидели.

– Скажите, а вот курганы? Далеко они? Нет ли с ними никаких странностей?

– Да как сказать. Это же не скифские курганы. Тут, знаете, нашли их пять штук. Вы некоторые и не приметите без экскурсовода, заросло уже все. Три женских, два мужских. Археологи их вскрывали. Единственная странность, – Агафья вслушалась, но зря. – Вятичи же, они как хоронили? Кремировали, а сверху насыпь небольшую делали. А тут в одном нашли целый мужской скелет. В женских обнаружили традиционные височные кольца, – экскурсовод изобразила круг около виска, – которые вешали на головные уборы. И еще шейные гривны, такие декоративные обручи. Это позволяет нам с уверенностью говорить, что это курганы вятичей.

– А люди странные сюда какие-нибудь заходят? Такие, знаете, интересующиеся древними обрядами? Курганы навещают?

– Приходят. Много. Я бы не сказала, что странные. Хорошие ребята приходят. Реконструкторы. Родноверы. Они и музею нашему помогают.

– Евгения Никифоровна, а вот эти родноверы, – зацепилась Агафья, – они тут часто бывают? Может, у вас есть контакты кого-то?

– Так они прям сейчас тут, – она махнула рукой. – Километра два вот туда, к лугу, через лес. Они там лагерем у озера встали, у них фестиваль проходит. Сегодня заходил… Любомир. Да, Любомир. Обещал нам экспонат новый подарить.

Игнатова обернулась на Диму и выразительно подняла брови.

– Нам пора.

На прощание Барченко остановил директрису и сделал фаталити.

– Евгения Никифоровна, – сказал Дима заговорщицки, беря ее под локоть. – Я вижу, что вы человек надежный, советский. Умеете хранить тайны. ФСБ здесь не было, понимаете? Дело особой важности, расследование об археологическом суверенитете страны. Рассчитываем на ваше содействие Комитету государственной безопасности.

Бледная Беликова быстро кивнула и дрожащей рукой отдала пионерское приветствие.

* * *

– Гойда! Гойда!

Уже смеркалось, и нам приходилось смотреть под ноги, чтобы не зацепиться о какую-нибудь корягу или не наступить в ручей, но я все равно чуть не запнулся, когда с луга внезапно понеслись крики.

– Гойда!

Из-за деревьев выступил лагерь родноверов. Виднелась дюжина палаток и шатров, от обычных двускатных туристических до шлемовидных, словно с Куликова поля. Между ними в землю было воткнуто несколько простых обструганных деревянных столбов и искусно вырезанных истуканов. Тут и там на траве сидели и лежали группки людей, кто-то распивал, по всей видимости, медовуху, кто-то тихо бренчал на домре, издалека были слышны звуки свирели и фырчанье коня. На наше появление, казалось, никто не обратил внимания.

Ближе к центру лагеря начиналась ажитация: человек двадцать сидели на траве и наблюдали, подбадривая «гойдой», как один вспотевший полуголый силач пытается повалить другого на землю. Оба молодца имели окладистые бороды и многочисленные цветастые татуировки языческих мотивов. Среди зрителей были такие же бородачи, подросток в светлых штанах и синем поло, пара стариков в одежде с коловратами, девушки, кто в платках, кто с распущенными волосами, с краю от собравшихся пасся белобрысый ребенок в одних трусах и с оберегом на шее.

Мне захотелось поприветствовать их фразой «Гей, славяне!», но я разумно передумал. Мы молча встали за спинами зрителей и стали наблюдать за схваткой, напоминавшей греко-римскую борьбу: бойцы не пользовались ногами, не наносили удары, а сцепившись, пытались повалить друг друга на землю, обильно поливая друг друга потом. Бородачи то сходились, то расходились, то меняли захваты и без конца обнимались, через пару минут мне это очень наскучило, напомнив медальные выступления на летних олимпиадах, которые я всегда выключал. К счастью, в этот момент один из них все же сумел извернуться и перебросить через себя оппонента плашмя.

– Истислав! Истислав! – взорвалась часть болельщиков.

Тот поклонился и подал руку, помогая подняться проигравшему.

– С Днем города! – поприветствовала собравшихся Агафья, пока я думал, как представиться.

Собравшиеся обернулись и странно посмотрели на Агафьин черный прикид.

– Здравствуй, девица! – отозвался, наконец Истислав. – С чем пожаловала?

– Отличный бросок! – похвалил я, быстро проведя перед собравшимися закрытым удостоверением. – Лесная инспекция, меня зовут Агафест Игнатуллин. Вот зашли к вам проведать, как проходит культурно-массовое мероприятие. За кострами следим?

Часть публики начала расходиться.

– Ваши же вчера приезжали? Мы им уже все показали. Каждый год же здесь, чтим мать-природу.

– Сейчас участились лесные пожары. Никто же не хочет повторения смога и Рязани, знаете ли. Лишние проверки не будут лишними.

– Как скажете. Послушайте…

– Каждый год в России сгорает до двадцати миллионов гектаров леса. Погибает флора и фауна, люди остаются без крова над головой, а пожарные рискуют жизнями, борясь с возгораниями. Подумайте об этом серьезно.

– Хорошо, у нас вообще-то огнетушители есть, как и просят ваши коллеги из Лесной инспекции… Агафест, а можно вашу должность уточнить, тут просто с коллегами вашими уже обсуждали же…

– Не распиваете? Несовершеннолетние с родителями? – меня понесло.

– Нет ли проблем с волками у вас? Вы все-таки посреди леса. Новости же слышали? – включилась Агафья. – Вчера вот опять.

Истислав кивнул.

– Нет, с волками у нас все хорошо. Слава роду. Вы, жалко, пропустили Ратмира с его волкодавом. Такие трюки показывал. Стоп. А что вчера? – вдруг растерянно встрепенулся бородач. – Мы же смартфонами не пользуемся на празднике, новости не смотрим…

– Ратмир, говорите? – проигнорировал я вопрос. – А что за собака у него такая дрессированная?

– Да здоровый пес, кажется, помесь с волком. Умный! Он его выдрессировал, в жизни-то мирской он кинолог. Юровой собакой кличет.

– Как?

– Юрова собака. Это в честь Егория – защитника скота. Он собирал волков и верхом на них ездил на Юрьев день, – Пояснил Истислав.

Я сделал вид, что понял.

– А что там вчера случилось-то?

– А этот Ратимир, он здесь?

– Уехал. Вчера вечером, кажется, сказал, дела срочные… Слушайте, вам надо мне объяснить, что происходит.

– Бросил окурок в лесу, – сообщила Агафья изумленному бойцу. – Хотим штраф выписать. Как нам его найти? Вы же понимаете, что это угроза проведению фестиваля в следующем году? Надо решить дело по-хорошему.

* * *

В комнате с плотно задернутыми темно-красными шторами был выключен свет и тускло горела одна свеча. Свеча едва освещала нагого человека, как-то по-собачьи свернувшегося на полу в центре комнаты.

Женщина решила, что пора начинать. Она аккуратно провела по своей ладони лезвием ритуального ножа с черной рукояткой и капнула кровью в заготовленный стакан с водкой. Тишину комнаты разрезал властный голос:

– На море, на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый, а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц – золотые рожки! Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя, человека и гада, чтобы они серого волка не брали и теплой бы с него шкуры не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской.

Человек на полу задергался и беззвучно завыл.

* * *

Ратмира нашли быстро, он и не скрывался ни от кого. Кинолог-родновер жил в собственном доме за городом, недалеко от Балашихи. По дороге в деревню, помимо привычной сельской рекламы щебня, песка и навоза, нам раз десять попалось объявление «Щенки алабая от заводчика» и один раз «Струя бобра. Дешево». Пес его, Юрова собака (или Хорт), впрочем, не был алабаем, да и вообще вряд ли был нашим волком-людоедом, как и его хозяин не был заводчиком и мертвичом. А вот коричневый ошейник и кулон на шее зверя имелся.

Отпираться Ратмир (в миру Шахназаров Сергей Викторович) не стал. Да, был в лесу. Да, он на видео, уехал с фестиваля, чтобы избежать проблем. Да, сорвался Хорт с поводка и психанул, в первый раз такое, даже непонятно, чем так тот мужик его разозлил. Слава роду, никто не пострадал. Нет, в Москве все лето не был, провел три месяца у родни в Сибири, все подтвердят. Вот фото оттуда с геолокацией. Готов понести ответственность и возместить атакованному моральный ущерб, только собаку не забирайте. Готов сдать шерсть на анализ.

Они сделали Ратмиру строгое внушение и предупреждение. На обратном пути Агафья молчала: несостыковки в деле не давали ей покоя, казалось, они что-то упустили.

Нападения в «Лосином Острове» больше не повторились.

Через несколько недель Агафья настояла, чтобы они все-таки проверили Марьяну. Супруги Хунд приняли их на своей черно-красной кухне. Марьяна подтвердила все рассказанное мужем ранее. Алексей перестал пить, больше не общался с соседями-алкашами. Семейные отношения налаживались, парочка даже подумывала о том, чтобы продать квартиру и перебраться за город, муж спокойно мог работать на удаленке. Но для этого надо было еще подкопить денег и все обдумать, не раньше следующего года, пока же они еженедельно смотрели по ТВ «Дачный ответ», подбирая идеи для нового дома.

Игнатова и Барченко задались вопросом, насколько хорошо мужику с такой властной женщиной, какой оказалась Марьяна, но больше ничего подозрительного в семейке не было, в конце концов, мало ли какие отношения кому подходят.

За неимением состава преступления дело было передано в архив МПД.