Мой адрес – Советский Союз!

Глава 28

М-да, как-то зябко в такую рань. Вроде только 5 сентября, лето ещё не попрощалось, и днём солнце греет прилично, а в половине четвёртого утра… Бр-р-р! Я поёжился, переминаясь ноги на ногу. Ещё и солнце не взошло, а утренняя роса уже высыпала мириадами капелек на травинках и листьях кустарника, за которым я прятался, из-за чего кроссовки почти сразу стали влажными. Где-то вдали птаха заливается, ей другая отвечает… В общем, пастораль! Это если не знать, что в скором времени здесь может пролиться кровь.

Наблюдательный пост неподалёку от здания на Конноли-штрассе, 31, где проживали члены израильской делегации, и с которого начнётся весь этот бедлам с захватом заложников, я занял в три часа утра. С некоторым запасом, так сказать. С моего наблюдательного пункта местность была как на ладони, я же был надёжно скрыт зарослями густого кустарника.

Судоплатов говорил, что информация о готовящемся теракте отправлена куда надо, и я всячески надеялся, что немецкие спецслужбы предпримут соответствующие меры. А вдруг не предпримут? Вдруг террористов не перехватят в аэропорту вместе с грузом? Тем более имена их неизвестны… И тогда палестинцы с сумками, полными оружия, спокойно перелезут через забор и проникнут в это вот здание, а дальше всё повторится, как в прежнем варианте истории. Получится в таком случае, что я – последняя преграда на пути экстремистов. Хотя, надо признать, так себе преграда. Палка, вырванная из штакетника, да пара крепких кулаков против… Сколько их там должно быть? Кажется, восемь. Успею окучить их всех, прежде чем прозвучат выстрелы? Ох как сердце колотится, ох как тревожно… Готов ли я рискнуть жизнью ради жизней нескольких израильтян?

Хоть бы оружие какое было, а то… Была у меня даже мысль напрячь наших парней, моих соседей по комнате, уж они, уверен, не отказали бы, несмотря на риск для здоровья и, весьма вероятно, жизням. Но всё же не решился их на это дело подписывать. Понимал, что не имею права подставлять своих товарищей, и вообще кого бы то ни было. Разве что местную полицию, тем более что обеспечение безопасности олимпийцев входит в их служебные обязанности.

От идеи вооружиться палкой тоже пришлось отказаться. Даже если я использую фактор внезапности, чтобы одного удачно вырубить, завладеть его оружием… Но вряд ли кто-то из них завернёт в кусты отлить, чтобы нарваться на меня. Куда ни кинь – всюду клин, и я до сих пор пребывал в сомнениях относительно своих действий, если террористы всё же доберутся до жилища израильтян. Может, так и останусь в роли беспристрастного наблюдателя, если пойму, что бессилен чем-либо помочь несчастным евреям. Никого не спасу, а сам глупо погибну. Ради этого мне был дан шанс снова прожить бо́льшую часть своей жизни?

В общем, в 10 ровно сделал вид, что лёг спать, а когда все угомонились и засопели, неслышно оделся и покинул домик. Боялся проспать, хотя внутренний будильник меня редко подводил, и я вполне мог проснуться не в три часа утра, а в четыре или даже пять, когда что-то предпринимать было бы уже поздно. В общем, решил, что лучше перебдеть. Так вот и торчу всю ночь здесь.

Блин, вот в каком состоянии я выйду сегодня на свой четвертьфинал… У меня от бессонной ночи уже начинает в затылке ломить, а что дальше будет? Разве что днём урывками вздремнуть получится. Всё-таки мой бой в вечерней программе, если всё будет нормально, то тренеры, надеюсь, не будут сильно придираться к тому, что я дрыхну средь бела дня. Разве что врача сборной напрягут, мол, померяй у Покровского температуру, какой-то он странный.

В этот момент мои размышления прервал донёсшийся со стороны невидимого отсюда забора хлопок, потом ещё один… А затем застрекотала… Точно, я не мог ошибиться, это была автоматная очередь. Сердце ещё сильнее заколотилось о грудную клетку. Неужто сработало? И надо же, в последний момент, получается, террористов перехватили, ну так я и передал письмом только некоторые подробности о месте и времени проникновения палестинцев на территорию Олимпийской деревни. По идее там и должны была располагаться засада. Это на случай, если проверка в аэропорту не дала бы результаты.

Снова выстрелы, как одиночные, явно пистолетные, так и автоматные очереди. Вроде бы как и крики слышались, непонятно, правда, на каком языке. Потом стрельба смолкла, я увидел снижавшийся в районе забора вертолёт, чуть погодя послышался стрёкот его винтов. Похоже, взяли голубчиков и теперь будут паковать в вертолёт, чтобы доставить… В общем, куда положено в таких случаях.

Я мысленно перекрестился и начал выбираться через кустарник на заасфальтированную дорогу, предназначенную преимущественно для пеших прогулок обитателей Олимпийской деревни, как вдруг из-за угла здания кто-то выскочил и растерянно замер, глядя на меня. Его можно было принять за спортсмена, во всяком случае, на нём был тренировочный костюм, вот только смущало наличие в руках АК-47. На вид около 30, хотя кто их знает, восточных людей, они обычно выглядят старше своих лет. Смуглолицый, чёрные, вьющиеся волосы, нос с горбинкой, под которым темнела полоска усов… Между нами было метра три, и я не успевал бы метнуться к террористу и вырубить его, прежде чем он вскинет автомат и нажмёт на спусковой крючок.

– Ас-саляму алейкум, ахи!

Это было чуть ли не единственное, что я знал на арабском, и что хоть как-то могло быть применимо в данной ситуации. Хотя, конечно, со стороны звучало глупо. Но услышав это приветствие и глядя на меня, с широченной, во весь рот улыбкой идущего к нему, раскинув руки, палестинец на пару секунд замешкался, и мне этого времени хватило, чтобы последние метра полтора преодолеть одним прыжком. Прежде чем ствол оказался направлен в мою сторону, готовый выплюнуть в мой живот порцию свинца, я нанёс удар правой прямой…

Араба буквально снесло, словно в него врезался нёсшийся на скорости автобус или грузовик. Ноги в кроссовках промелькнули перед моим лицом, автомат отлетел в сторону, а палестинец так приложился затылком об асфальт, что я услышал вполне отчётливый хруст.

Бляха муха, живой ли? Хотя… Это же террорист, таких не жалко. И вообще, меня тут не было, сейчас просто сделаю ноги, пока народ не переполошился от всей этой суматохи, рвану в сторону участка, на котором расположилась советская сборная.

– Hende hoch!

Не успел… Я медленно поднял руки, оборачиваясь на голос. Ко мне осторожно приближались двое полицаев, направляя в мою сторону дула короткоствольных автоматов. Откуда они появились? Явно со стороны здания, где жили члены израильской делегации. Выходит, и там была засада?

– I am a Soviet athlete? – сказал я как можно дружелюбнее. – I couldn't sleep, I decided to run a little, and then this unknown man jumped out at me with a machine gun. I was scared and hit him. I hope he's alive? Who could it be? I heard sounds similar to the firing of a machine gun in that direction…[37]

Полицаи переглянулись, один из них опустил ствол автомата, второй всё так же держал меня на мушке. Первый ему что-то сказал негромко, подошёл ко мне.

– I know you, you're a boxer, – на не самом плохом английском произнёс он. – I saw on TV how you took down that big American. And now they helped to detain a criminal who illegally entered the protected area. I have to ask you to wait here[38].

Ну что ж, подождём. Похоже, придётся ответить на несколько вопросов. Надеюсь, это не займёт много времени, и очень хочется надеяться, что руководители советской делегации меня не отправят меня первым же рейсом обратно в Союз. Так-то я вроде как даже своего рода подвиг совершил, мне грамоту за такое можно дать, а не приписывать какую-нибудь дискредитацию образа советского спортсмена. Хотя с этих станется.

Палестинец оказался жив, но получил в результате падения и удара затылком об асфальт закрытую черепно-мозговую травму, и примерно полчаса спустя с места происшествия под охраной был отправлен в госпиталь. Это был восьмой, последний террорист, остальные семеро были задержаны во время попытки преодоления ограждения примерно в полукилометре от КПП. Вернее, задержаны оказались пятеро, один из них был тяжело ранен, а трое полегли на месте, уничтоженные ответным огнём полицейских, среди которых были двое относительно легко раненых, и к счастью, обошлось без «двухсотых».

Меня же этапировали, если можно так выразиться, в Мюнхен, в полицейское управление, куда вскоре подъехал представитель советской делегации, какой-то там зампред из Госкомспорта по фамилии Крылов, а ещё сотрудник консульства Юрий Иванович Сергачёв, который встречал нас в аэропорту. Он выполнял одновременно услуги переводчика на немецкий и с немецкого. Причём прибыл вместе с адвокатом. Им объяснили, что меня пока ни в чём обвинять не собираются, равно как и задерживать, всего лишь допросить и отпустить под подписку о невыезде. Степанов, оставив пока сборную на Ли и Радоняка, тоже примчался, но его к следователю не допустили, сказав, что и так там слишком много русских, предложив подождать в коридоре. Где-то в четверть второго меня наконец выпустили, попросив особо о происшедшем не распространяться и заставив дать подписку о невыезде, пока идёт следствие.

– Это сколько ж мне здесь торчать придётся? – не выдержал я, и Сергачёв на немецком повторил мой вопрос.

Следователь пожал плечами:

– Будем надеяться, что до закрытия Игр мы с этим делом разберёмся. А пока можете быть свободны.

Правда, так просто к консульской машине пробраться не удалось, уже на крыльце управления нас обступила толпа репортёров, засверкали вспышки фотокамер.

– Мистер Покровский, правда, что вы обезвредили одного из террористов? – выкрикнул на довольно отвратительном русском один из них.

– Ноу коммент, – увлекая меня к машине, отрезал консульский почему-то на английском, и на нём же продолжил. – Ждите официального заявления местных властей.

Наконец мы оказались в салоне «Audi F103», рядом с севшим за руль Сергачёвым на переднем пассажирском сиденье устроился чиновник из Госкомспорта. Мы со Степановым расположились сзади, адвокат к тому времени с нами успел попрощаться.

– В деревню? – спросил консульский у спортивного чиновника.

– А может, заедем куда-нибудь перекусить? – предложил я. – Я сегодня без завтрака и обеда, только один раз кофе принесли с бутербродом, я только ещё больше есть захотел. А столовая в деревне по часам работает, обед с двенадцати до половины второго.

– И то верно, – согласился представитель Госкомспорта и повернулся к консульскому. – Юрий Иванович, где тут можно вкусно и недорого перекусить?

Десять минут спустя мы уже сидели в пивной «Hofbräuhaus». Правда, пива, в отличие от остальных посетителей, не заказывали. Кто-то взял сок, кто-то минеральную воду, а я выбрал апельсиновый сок, которым запивал жареные на гриле свиные колбаски с рагу из фасоли. За перекусом пришлось в подробностях живописать события сегодняшнего утра.

– Вот, не спалось тебе на свою голову, – выговорил мне Степанов, когда я закончил рассказ. – А если бы он успел выстрелить?

– Так не успел же, – с невинным видом пожал я плечами. – Кстати, до боя примерно четыре часа остаётся, может, я успею пару часиков в деревне вздремнуть?

– Ты думаешь, за тобой потом специально автобус будут гонять? Через час вся сборная выезжает в этот, как его, «Бокс-Халле». Поедешь с нами, там подыщем тебе укромный уголок. Разрешаю даже матрас взять с подушкой… Вот ведь ёшкин кот, ответственейший четвертьфинал, а он сутки с лишним не спавши!

– Смотри, Покровский, проиграешь шведу…

И чиновник Госкомспорта нахмурился, недвусмысленно намекая на далекоидущие выводы.

– Не проиграю, – заявил я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

По пути, в который уже раз за сегодняшние передвижения по Мюнхену, обратил внимание, как бросается в глаза контраст между старыми и новостройками. Многие дома были возведены не то что до войны, а ещё явно в прошлом или даже позапрошлом веке. Но, однако, поддерживались в хорошем состоянии, и думаю, простоят ещё столько же. И вряд ли снесут ради новостроек, всё-таки в европейских городах исторические центры холят и лелеют, а у нас после развала СССР многие старинные здания просто посносили в угоду очередному богатому застройщику, знающему, кому сунуть на лапу. Как ещё только Красная площадь с Кремлём устояли. В общем, есть чему поучиться в этом плане у европейцев.

По возвращении в деревню пришлось выдержать настоящий допрос от наших парней, которые краем уха слышали что-то про стрельбу и каких-то бандитов.

– Ты правда челюсть одному из бандитов свернул? – допытывался Валера Трегубов. – Правда, – вздохнул я. – Не спалось, решил пробежаться, навстречу выскочил вооружённый автоматом мужик, ну я ему и двинул. Так-то следователь просил особо не распространяться, хотя… Хотя в вечерних газетах наверняка главное уже напишут.

Тут уже и в автобус грузиться начали. Матрас с подушкой я брать не стал, чего уж народ смешить… В «Бокс-Халле» был небольшой спортзал с матами, один из них я в наглую приволок в нашу раздевалку, бросил в угол и, пристроив под голову спортивную сумку, завалился спать.

Умудрился вырубиться моментально, несмотря на обычный для боксёрской раздевалки шум, хотя, к чести парней, они договаривались вести себя потише. Разбудил меня Радоняк за два боя до моего выхода на полуфинальный поединок.

– Вставай, Женя, разомнись, а то куда ты сонный на ринг… Давай, разогрейся, потом «бой с тенью» и на «лапах» поработаем.

– А как наши-то выступают?

– Да уже выступили, – грустно вздохнул тот.

Оказалось, не очень удачно. По словам Радоняка, Зориктуев выигрывал свой бой против сильного кубинского боксера Родригеса, но из-за полученного ещё в первом раунде рассечения в третьем всё же был снят с поединка. Вася Соломин проиграл по очкам американскому негру Рикардо Каррерасу. Трое судей из пяти отдали свои голоса американцу.

В весе до 67,5 кг Анатолий Хохлов встречался с американцем Джесси Вальдесом. Хохлову пришлось подстраиваться по соперника, и в итоге вновь судьи с разницей в один голос отдали победу американцу.

– Так что сегодня от полного провала только ты нас можешь спасти, – констатировал Радоняк. – Поэтому давай разогревайся как следует.

Ровно в половине восьмого вечера по западноевропейскому времени я поднялся на ринг. Толком невыспавшийся, отчего немного ломило в затылке, но полный решимости подсластить сегодняшнюю горькую пилюлю для нашей сборной.

На этот раз синий угол. Мне уже было не привыкать к тому, что соперники фактурнее меня, и этот случай не стал исключением. Томсон просто двойник Бобика и, судя по тому, что я наблюдал на предварительной стадии, этот парень достаточно прямолинеен. Он просто идёт вперёд и лупит, вкладываясь в каждый удар.

Тренеры ему наверняка рассказали, за счёт чего я одолел Бобика. Интересно, какой рисунок боя они выберут? Впрочем, и у нас есть запасной вариант.

Однако швед решил ничего не выдумывать. С первых же секунд боя он пошёл вперёд, рассчитывая смять меня градом мощных ударов. Даже учитывая мою не вполне идеальную форму, я смог неплохо подвигаться в первом раунде, отвечая острыми контратакующими выпадами и не давая сопернику как следует выцелить мою голову. Думаю, я двигался на уровне как минимум средневеса, а то и легковеса, что каждый раз являлось для моих соперников, особенно таких громоздких, серьёзной проблемой. С другой стороны, у них тоже было своё преимущество, в первую очередь в силе ударов. Да и держать они могли тоже серьёзные удары, от которых какой-нибудь средневес улетел бы в другой угол ринга. А уж если я по сложению больше походил на представителя второго среднего веса (ну или первого тяжёлого, которому ещё предстоит появиться), то и мне следовало избегать пропущенных ударов, могущих нанести серьёзный вред здоровью.

В перерыве Радоняк попросил больше атаковать слева, так как соперник правую руку держит низко, постоянно открывая голову. Да я и сам это заметил, пару раз в конце раунда кинув слева длинные крюки. И с началом второй трёхминутки продолжил посылать левую перчатку через опущенную правую руку шведа. Тренер ему что-то кричал, наверное, чтобы тот держал руку выше. И Томсен всё-таки поднял её, но надолго его не хватило, и к концу раунда правая вновь опустилась на уровень груди. Ну а я, воспользовавшись этим, до того, как прозвучал гонг, возвещающий об окончании второго раунда, нанёс в голову слева два хлёстких боковых, и второй оказался настолько болезненным для соперника, что рефери пришлось открыть счёт.

Впрочем, на первый раз всё обошлось нокдауном, а вот правая половина лица Томсена к началу заключительно отрезка боя напоминала спелую сливу. Да и правый глаз превратился в узкую щёлку. У меня теплилась надежда, что секунданты соперника откажутся от продолжения боя, или даже рефери пригласит врача и тот вынесет своё вердикт. Но бой продолжился, и я, не испытывая ни малейших угрызений совести, продолжил бить в ту же точку, что и в предыдущем раунде. Соперник окончательно обессилел, уже практически не делая попыток атаковать, руки его то и дело норовили плетьми повиснуть вдоль туловища, из последних сил швед держал их на уровне груди. В итоге секундант Томсена всё-таки выбросил полотенце, и рефери остановил бой, фиксируя мою победу техническим нокаутом.

– Молодец, хоть ты в полуфинал пробился, – похвалил меня Радоняк по пути в раздевалку. – Ну ничего, завтра, надеюсь, число наших полуфиналистов увеличится. На, приложи лёд, а то вон гематомка набухает под глазом. Как уж пропустить умудрился…

Тут он оказался прав. Следом за мной в полуфинал пробились Боря Кузнецов и Слава Лемешев. Впрочем, я ожидал их побед, помня, что они всё-таки в моей первой жизни выиграли золотые медали. Но в то же время и опасался, что что-нибудь может пойти не так. К счастью, мои опасения оказались напрасными.

Иванов уступил венгру Гедё, который, если память не изменяет, должен стать олимпийским чемпионом. На протяжении всех трех раундов только и слышно было наших туристов – Володя, не стой! – Левой работай, левой! – По корпусу бей, по корпусу! – Мо-ло-дец! Мо-ло-дец… – Концовку давай! Концовку… – Работай, работай, работай! Минута осталась, Володечка! – Кон-цов-ку, кон-цов-ку, кон-цов-ку!

Но наш ветеран всё же уступил, хоть и выглядел не хуже соперника. Как и Коля Анфимов, проигравший нигерийцу с чисто мингрельской фамилией Икурия. По итогам дневной части соревнований представители нашей делегации опротестовали бои, проведенные Ивановым и Анфимовым, но судьи своего решения не меняют. А в вечерней части Кузнецов и Лемешев доказали своё превосходство соответственно над румыном Пометцу и турком Кураном.

По возвращении в деревню сразу же позвонил Полине. Та уже была дома, порадовалась за меня. Про террористов я ничего говорить не стал, моей жене в её положении волноваться вредно. Ей нужны только положительные эмоции. Так что и на ринге я бился в том числе за неё и нашего будущего малыша.

Итак, трое советских боксёров в полуфинале. А у кубинцев с венграми аж по пять полуфиналистов. Мой соперник 8 сентября – чемпион из ФРГ Петер Хуссинг. Во втором полуфинале встречаются Стивенсон и румын Алексе. В той жизни они должны были драться в финале. Но по какой-то причине румын не вышел на поединок, в котором кубинцу досталась без боя – этих подробностей я не знал. Так что первая золотая олимпийская медаль Стивенсона получилась какой-то не совсем полноценной. Или, лучше сказать, полновесной.

Но в этой реальности ему с румыном предстоит сойтись в полуфинале. Состоится ли он или нет – это уже другой вопрос. В любом случае Стивенсон должен выходить в финал. Впрочем, и я не собирался уступать своё место в финале немцу, лишь бы судьи не стали подыгрывать хозяину ринга.

Пока у нас парочка выходных, и мы всей сборной отправляемся на экскурсию в Мюнхен. За экскурсовода Сергачёв, Радоняк и Ли тоже поехали, благо что на всех был выделен автобус. Степанов остался на базе, мол, чего я в этом Мюнхене не видел. Я по традиции захватил с собой фотокамеру. И первый снимок на цветную плёнку сделал на Мариенплатц, где на здании ратуши ровно в 11:00 43 колокола и 32 фигуры в натуральный человеческий рост объединили свои силы, чтобы показать театральные сценки из истории города.

Две башни в тёмно-зелёных чепчиках на Фруэнплатц – это главный собор Мюнхена. Сергачёв рассказа легенду, связанную с этим собором. Якобы архитектор обещал дьяволу построить тёмное помещение, где бы пребывал мрак, а построил обычный собор с окнами за обходом хора. Дьявол в сердцах топнул ногой и оставил свой след в полу – отпечаток подошвы в сине-голубой рамке, находившийся неподалеку от входа. Дождавшись, когда группа туристов отойдёт, я поставил свою ступню и, сунув камеру Кузнецову, попросил меня в такой позе запечатлеть.

Заплатив по три марки, побродили по Мюнхенской резиденции, где больше сотни залов, один другого пышнее. Самый волшебный из них – Антиквариум: 66 метров волнительной роскоши – это то, как разрослась коллекция античных скульптур герцога Альбрехта IV. Он искал, куда бы их деть, и построил в 1568–1571 годах вот такую «подсобку». Фрески в стиле гротеск, имитирующие нероновские в садах Древнего Рима, античные скульптуры, бюсты и обильные изображения в стиле эпохи Возрождения… Всё это могло ввергнуть любого, впервые это увидевшего, в состояние эстетического блаженства.

Ну и на закуску – Старая пинакотека, сбивающая с ног мало-мальски соображающего в живописи обилием полотен да Винчи, Рембрандта, Рафаэля, Боттичелли, Тициана, Дюрера, Рубенса… Последний представлен наиболее мощно, здесь более 70 его картин, среди которых знаменитая «Охота на львов» и «Битва амазонок».

После этого наконец народ был допущен в торговый центр, который выбрал на свой вкус всё тот же Сергачёв, объяснив, что тут доступные по цене и неплохие по качеству товары. Я пошёл со всеми чисто из чувства коллективизма. Может, что и посоветую, всё-таки в технике разбираюсь, включая импортную, да и в одежде могу что-нибудь подсказать. Хот Юрий Иванович тут, мне кажется, давно всё изучил. Вот только у ребят денег-то негусто. У кого-то так и лежат выданные по обмену 100 марок, а кто-то сумел «толкнуть» пару-тройку бутылок водки и баночки с искрой, разрешённые к вывозу. Я вот ничего не прихватил, как-то стыдно, что ли, опускаться до такого. Не то что бы я презирал своих товарищей по сборной, боже упаси, однако мне ведь ничего особенно и не нужно было. И так с женой упакованы неплохо. Ну куплю ей какие-нибудь духи да может что-то из нижнего белья, я таких вещей ещё в той жизни стесняться перестал. Тем более размеры любимой женщины знаю, да и вкусы тоже.

Почти два часа спустя мы наконец покинули торговый центр. На цветной телевизор денег ни у кого не хватило, да, собственно, никто и не замахивался на такое крупное приобретение. Тем более что местные телеприёмники настроены на систему PAL, тогда как в СССР действует французская SECAM. В принципе я мог бы попытаться собрать декодер цветности, но зачем, если у меня дома и так стоит нормальный телевизор.

Зато магнитофоны купили сразу трое наших, опять же, прислушавшись к моим советам. Остальные предпочли одежду, в первую очередь джинсы. Ну и я тоже, взял себе голубые «Levi's», а жене, как и задумывал – комплект нижнего белья чёрного цвета: кружевной, с лиловыми вставками бюстгальтер, кружевные трусики и колготки. Это вот последнее приобретение в отделе женского белья вызвало у некоторых из наших прилив чувства юмора, но к подколкам товарищей я относился снисходительно, всё-таки они это не всерьёз, а так, дурачатся.

Когда поначалу молоденькая продавщица, едва только я к ней обратился, стала на меня откровенно пялиться, я было подумал, что она принимает меня за какого-нибудь извращенца. А потом она положила передо мной на прилавок свежий номер «Süddeutsche Zeitung», где на первой полосе я увидел своё фото с ринга, а из заголовка статьи было ясно, что речь идёт о недавней схватке полицейских с террористами на границе Олимпийской деревни. В общем, насколько позволяло мне моё знание немецкого, я понял, что из меня слепили некоего героя. Хотя, собственно, почему бы и нет? Я с риском для жизни обезвредил опасного преступника, и имею право на свои 15 минут славы.

Есть, правда, у этой медали и обратная сторона. Вдруг палестинцы из «Чёрного сентября» так осерчают, что устроят на меня охоту? Это мне теперь каждой чернявой физиономии остерегаться? Бр-р-р… Будем надеяться, что если и осерчают, то не очень сильно, не настолько, чтобы выслеживать какого-то русского, якобы случайно оказавшегося на пути террориста, по всему миру.

Эту газету я у продавщицы выпросил, буду дома хвалиться. А она мне со всей немецкой любезностью помогла при выборе нижнего белья.

А после ужина я по заявкам трудящихся – то бишь товарищей по сборной – устроил концерт. На этот раз прямо на лужайке, гитару в наглую позаимствовав в «Доме культуры», а то она там стояла без дела, сразу предупредив местного администратора – немца, ответственного за порядок и сохранность инвентаря – что верну инструмент через час-полтора. И вообще мы будем находиться в зоне непосредственной видимости.

В общем, я нашёл под задницу чурбачок, остальные подложили захваченные из домиков одеяла, расстелив их на пологом склоне. Расселись, я взял в руки гитару, провёл пальцами по струнам…

Сегодняшний вечер я решил посвятить русскоязычным песням, тем более что и слушатели все – наши боксёры и тренеры в полном составе. А заодно и сам вспомню хиты из прошлой жизни, которые любил напевать под гитару, и которые пока ещё не появились на свет. Ну вот я им и помогу это сделать. А по возвращении можно будет в нашей студии записать полноценный альбом эстрадных песен. Думаю, и пластинка будет не за горами после того, как магнитная версия разойдётся по стране.

А в том, что разойдётся, я был более чем уверен. Песни-то какие!.. Тот же Антонов был настоящим хитмейкером, если, конечно, он сам всё это сочинил, а не выкупил у какого-то забулдыги-музыканта тетрадку с песнями, о чём ходили устойчивые слухи. Первой я спел «Мельницу» из репертуара Николаева, затем была «Мечта сбывается», «Нет тебя прекрасней», «Поверь в мечту», «О тебе и обо мне»… Всё заимствовать у Антонова я не стал, кое-что и ему на прокорм оставил. А вообще, насколько я его знал, человек он достаточно своеобразный, с непростым характером, и многие в воспоминаниях писали, как он запросто мог покрыть человека трёхэтажным, в том числе и женщину. Причём последних он попросту зачастую использовал, а жизнь прожил в компании целого стада кошек, считая их куда лучше людей. Иногда да, животные лучше двуногих, но чтобы ненавидеть всех людей поголовно… Откуда это в нём?

В общем, прозвучали «Снегири» Трофима, его же, но ставшая известной в исполнении Александра Иванова «Я постелю тебе под ноги небо», ну и как вишенка на торте – «Комарово». Не судьба Скляру с ней прославиться. И уж тем более Леонтьеву – не его это песня. Думаю, подборочка получилась что надо, шлягер на шлягере.

Все слушатели были в полном восторге, некоторые вещи пришлось исполнять на бис. Мало того, Вася Соломин ещё и записал концерт на купленный сегодня магнитофон «Philips». Качество записи было так себе, так как писалось на обычный выносной микрофончик, шедший в комплекте, и с расстояния метров в десять, разве что эта запись могла стать раритетом разве что для самых преданных фанатов.

На утренней тренировке я предложил ноу-хау, которое в моём будущем-прошлом уже вовсю использовалось как некоторыми представителями бокса, так и других видов единоборств. Упражнение на развитие интуиции, когда к потолку или ещё чему-то на высоте двух-трёх метров подвешивается на верёвочке пластиковая бутылка с водой. Бутылка раскачивается, а спортсмен с завязанными глазами, стоя на одной из точек пересечения с бутылкой, интуитивно от неё уклоняется. В той ещё жизни, увидев такое на видео в одной из соцсетей, подумал, как полезно данное упражнение было бы при подготовке боксёров. Причём некоторые даже гирьку подвешивали вместо бутылки, так сказать, чтобы совсем уж экстремально. В моём случае, кстати, ввиду отсутствия пластиковых ёмкостей я подвесил стеклянную бутылку с водой. Главной задачей было потуже завязать узел на горлышке, чтобы он не соскальзывал. И это упражнение моментально всем пришлось по вкусу, все захотели себя испытать, невзирая на возможные шишки. Всё-таки стекло – это не мягкий пластик.

Кстати, герой ещё одного запомнившегося мне ролика подбрасывал в воздух большой, тяжёлый мяч, и лупил его снизу частыми-частыми апперкотами, не давая упасть на пол. Такое больше подошло бы легкачам и средневесам, у которых движения более быстрые, но думаю, что и я смог бы попробовать хотя бы с полминуты продержать мяч в воздухе. Другое дело, что под рукой таких мячей не имелось, так что данное упражнение придётся оставить на будущее. А с бутылкой у меня получалось неплохо, лишь однажды она скользнула мне своим гладким боком по уху. Лучше всего получилось у Славы Лемешева, тот за несколько подходов с новым раскачиванием бутылки ни разу не попал под удар. Вот где феноменальные чутьё и реакция!

Тренерам это нововведение тоже пришлось по душе. Степанов после расспросов, у кого я это подсмотрел и заверений, что ни у кого, сам придумал, так вообще заявил, что это упражнение войдёт в комплекс постоянных упражнений сборной Советского Союза. Во всяком случае, пока он старший тренер команды.

Насчёт озвученного мною упражнения с мячом Степанов обещал подумать, сначала нужно увидеть, как это на практике. Но в целом моя идея нашим тренерам понравилась.

А меня после обеда пригласили в полицейское управление, о чём сообщил подъехавший за мной в деревню на своей машине Сергачёв. Он же и довёз меня до места, а затем выступил в роли переводчика, когда начальник управления по фамилии Фишер в своём кабинете выразил благодарность за помощь в обезвреживании опасного преступника. Даже наградил грамотой за подписью мэра Мюнхена. Лучше бы уж денег дали, думал я, с натянутой улыбкой принимая бумажку с вензелями под стеклом и в рамке…

Ха, а я рано расстраивался! С широченной улыбкой он заявил, что им стало известно о моих музыкальных экзерсисах в Олимпийской деревне, они так же выяснили, что, оказывается, у себя на Родине я довольно известный композитор, и решили сделать мне подарок. После чего он кивнул стоявшему у двери полицаю, тот тоже кивнул скрылся за дверью, а через несколько секунд вернулся с футляром от гитары. Понятно, что дарить мне собирались не просто футляр. Когда его положили на стол, Фишер щёлкнул замочками, и моему взору предстала электрогитара «Gibson Les Paul». Она была чёрного цвета с топом из красного дерева, имела три звукоснимателя, а значит, эта гитара серии «Custom». То бишь кастомная версия, которая считается круче гитар стандартной серии «Goldtop» благодаря более качественной фурнитуре. Насколько я знаю, первые кастомные гитары от этого производителя выпускались с одним «рогом», а эта была с двумя. То есть к названию уже прилагалась аббревиатура SG, то есть (Solid Guitar) – «цельнокорпусная гитара».

В общем, подарком я остался доволен, причём в голове тут же возникла идея дома самому собрать гитарный кабинет, он же в просторечии «комбик». Хороший динамик, усилитель, даже можно встроить в него парочку звуковых спецэффектов, хоть тот же «Fuzz» или «Overdrive». И будет он ламповым, этакая старая, добрая классика. Лампы – они завсегда лучше транзисторов, последние вносят больше нечётных гармоник, на слух – жесть и мрак, а лампы больше чётных – на слух обогащение сигнала. Лампы по определению не имеют тепловых искажений, которые – суть причина интермодуляционных искажений.

На прощание Фишер пожелал успехов на ринге. Интересно, знает он, что я встречаюсь с представителем ФРГ? Если бы знал, то, наверное, не спешил бы такие пожелания озвучивать.

Хуссинг настоящий здоровяк. Рост 196 см, вес – 102 кг, левша. Но уже есть опыт встреч с такими соперниками, которые выше и тяжелее меня, да ещё и работают в другой стойке.

Причём мой бой в дневной программе полуфиналов, а Кузнецов и Лемешев выступят вечером. Так что мне, как говорится, быть зачинателем.

Сегодня синяя майка, номер на спине всё тот же – 345. Он со мной на протяжении всего турнира. Надеюсь, окажется счастливым.

И вообще у меня настроение самое что ни на есть боевое. Не то что в четвертьфинале, когда выходил на поединок после бессонной ночи. Ничего не болит, организм заряжен, словно только что отсоединённый от сети аккумулятор.

Хуссинг практически мой ровесник, всего на год старше. И он волнуется, хоть внешне и пытается выглядеть невозмутимо. Его волнение как раз и угадывается по напускной невозмутимости. На меня он демонстративно не смотрит, общается пока с секундантом, а зрители на трибунах уже вовсю скандируют:

– Ху-синг! Ху-синг!

Так вот можно и китайца поддерживать, наверняка у них встречается подобное словосочетание – Ху Синг. Я вот знавал, хоть и заочно, одного талантливого мастера акварели. Его звали Ху Сяо Синг. Изумительные его работы в жанре портрета я лицезрел на одном из сайтов, посвящённых живописи.

Рефери из Малайзии. Маленький, мне по грудь, смуглый, с россыпью родимых пятнышек на лице, с залысиной и чёрными, как смоль, усами. Глаза тоже тёмные, будто две маслины воткнули в белки.

Каков план на бой? Да он, собственно говоря, мало чем отличается от того, что мы применяли в предыдущих двух поединках, где приходилось подстраиваться под таких же габаритных соперников. Разве что этот работает в правосторонней стойке.

А немец-то осторожничает. Несмотря на скандирования трибун, не спешит лезть напролом, держит дистанцию и пока работает только передней правой. Руки у него длинные, в принципе можно и джебами очки набирать, но в меня ещё надо умудриться попасть. Уклон, нырок – удар. Уклон, нырок – удар. Бью то в корпус, то в голову, но крюком левой в печень особенно хорошо получается, учитывая, что подныриваю под правую руку, которая в момент моего удара не успевает возвращаться назад, чтобы прикрыть локтевым сгибом правый бок.

Один из таких ударов оказывается особенно чувствительным; соперник болезненно морщится, шипит, втягивая воздух через щель между зубами и капой. Не знаю, обращает ли на это внимание рефери, может, он и хотел остановить бой, но я, мгновенно среагировав на секундный шок Хусинга, делаю шаг вперёд и с подкруткой корпусом втыкаю правый апперкот в удачно подставленную нижнюю челюсть…

Немец мешком валится на канвас и рефери без всякого отсчёта размахивает руками, сигнализируя о том, что бой окончен. На ринг выскакивают секундант противника и врач. Петер понемногу приходит в себя. Ему помогают сесть, взгляд какой-то ошалелый, он, похоже, никак не сообразит, где он и что с ним. И судьи уже при всём желании не смогут помочь сопернику, так как дело до подсчёта очков уже не дойдёт.

Однако… Я и не мечтал, что всё так быстро закончится. Даже вспотеть толком не успел. А на трибунах, оказывается, есть и наши болельщики, скандируют то моё имя, то фамилию, то просто:

– Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!

После того, как оказываюсь в раздевалке, туда влетают наши ребята, которые смотрели за боем с трибун. Все шумно поздравляют, хлопают по плечам, спине… А я, даже не приняв душ, быстро натягиваю спортивный костюм и лечу в зал, глядеть за боем Стивенсона и румына Алексе.

Тут обошлось без приятных для меня сюрпризов, кубинец был на голову сильнее своего соперника. Рефери остановил бой во втором раунде, когда после третьего нокдауна Алексе едва поднялся на ноги. Теофило если и устал, то ненамного больше меня. Третий бой на этом турнире смотрю с его участием, и пока не нахожу в его действиях ни одной ошибки, ни одного лишнего движения. Стивенсон младше меня на три года, а уже демонстрирует такой бокс! 100 % на профессиональном ринге он стал бы чемпионом мира в самой престижной весовой категории, заработал бы кучу денег, однако так и оставался всю жизнь в любителях. Собственно, у себя на Кубе он и так был звездой и ни в чём особо не нуждался. Так что соперничать мне с ним придётся, видимо, не один год. Но, как настаивает рисованный пионер из одного киножурнала: «Мы не привыкли отступать!» И я полностью с этим парнем согласен.

Ну а вечером переживали за Кузнецова и Лемешева. Хоть я и понимал, что они должны выступить в финале и взять золотые медали, однако червячок сомнения всё-таки исподволь грыз душу. Впрочем, ребята не подвели. Боря по очкам уверенно победил венгра Андраша Ботоша, а Слава ввиду явного преимущества досрочно отправил отдыхать американца Марвина Джонсона. Темнокожий левша сначала побывал в обычном нокдауне, потом в двух стоячих, после чего бой был остановлен. Правда, не обошлось без неприятных сюрпризов: Лемешев повредил пястную кость на правой руке, и врач сборной пребывал в сомнениях, стоит ли боксёру с такой травмой выходить послезавтра на ринг.

– Я выйду даже если правая будет в гипсе! – решительно заявил Вячеслав. – Обезболивающих поколите, всё будет нормально.

10 сентября – день финалов. Причём все бои днём, так как вечером церемония закрытия Олимпийских Игр, куда мы не попадаем – на парад идут те, кто уже отстрелялся. Финалы боксёрского турнира практически закрывают олимпийскую программу. Поздно вечером накануне наши баскетболисты повторили трюк из моей прошлой жизни, вытащив с тем же счётом и при тех же обстоятельствах сложнейший матч с американцами. Мы смотрели игру по телевизору в прямой трансляции, но с разрешения тренеров, которые нам, троим финалистам, разрешили в день финалов встать попозже.

За сутки отдыха рука у Лемешева не прошла, но и осложнений вроде не было. Опухоль поначалу была небольшая, однако её сумели купировать примочками и мазями. Так и решили, что боксировать будет на уколах. Первым же из наших на ринг поднялся Боря Кузнецов. Его соперником был 27-летний бронзовый призёр прошлой Олимпиады Варуинги из Кении. Даже получивший в Мехико приз Вэла Баркера как самому техничному боксёру.

– Варуинги словно лом зажал в правой руке, – говорил после боя Кузнецов. – Если бы я шел всё время вперед – это могло плохо кончиться. А левой я его всегда доставал. И серии у меня получались. Наверное, со стороны это выглядело не очень эффектно, но я чувствовал, что всё делаю правильно.

Так и продолжался этот поединок. Варуинги всё ждал, когда Кузнецов бросится на него, и он сможет показать всем силу удара своей правой. Но Боря так и не дал ему такого шанса.

Правда, и сам Кузнецов нанёс не так много ударов, однако почти каждый из них был точен и приносил ему очки. Со счетом 3:2 арбитры присудили победу советскому боксёру.

А для Лемешева бой на первый взгляд складывался куда проще, если не знать о том, что бить правой он практически не мог. Но и с соперником, честно сказать, повезло. Как этот рохля финн добрался до финала – можно только догадываться. Как бы там ни было, уже через 2.17 после начала поединка Лемешев нокаутировал Виртанена, практически первый раз пустив в дело правую руку.

К моменту, когда мы со Стивенсоном поднялись на ринг, были известны имена всех победителей боксёрского турнира Олимпиады. В первом наилегчайшем весе встретились венгр Гедё не оставил шансов представителю КНДР Ким У Гилу. В следующей весовой категории болгарин Костадинов был сильнее угандийца с труднопроизносимой фамилией Рвабвого. Далее кубинец Маритнес по очкам уверенно победил мексиканца Замору. В легком весе поляк Щепаньский был сильнее венгра Орбана, а в первом полусреднем американец Сиэлс в равном бою всё же был сильнее болгарина Ангелова.

Второй полусредний вес. Двукратный чемпион Европы Кайди (Венгрия) против Корреа (Куба). Корреа моложе соперника на 13 лет. Но опыта венгру не хватает, чтобы оказать достойное сопротивление, он уступает кубинцу со счётом 0:5. Наконец настал черёд ликовать немецких любителей бокса. Их боксёр Коттиш с минимальным перевесом одолел поляка Рудковского. В полутяжёлом весе югослав Мате Парлов был на голову сильнее кубинца Каррильо, одержав досрочную победу уже во втором раунде. Парлову, насколько я помню, ещё предстоит выиграть первый чемпионат мира по боксу, который будет проходить в 1974 году в Гаване. А затем он станет и чемпионом мира среди профессионалов по версии Всемирного боксерского совета. Первый чемпион среди профи из социалистического лагеря… Тоже в своём роде уникальный боксёр.

Ну а под сводами «Бокс-Халле» оставался заключительный бой олимпийского турнира боксёров. На ринг предстояло подняться представителю Советской Союза Евгению Покровскому и молодому дарованию с Острова Свободы Теофило Стивенсону. Воспитаннику, между прочим, советского тренера Андрея Червоненко. Правда, тот в Мюнхен вроде бы не прилетел, во всяком случае среди кубинских тренеров были все смуглые, явно не славянской внешности.

Из динамиков звучат наши фамилии, и я первым поднимаюсь на ринг, занимая место в красном углу. На английском в который уже раз перечисляются мои заслуги, правда. только в области бокса, музыкальные потуги советского спортсмена здесь никого не интересуют. Да и недавний подвиг тоже, хотя ко мне в последние несколько дней не раз подходили спортсмены, тренеры, спортивные функционеры, жали руку… От израильской делегации тоже приходили представители, тоже жали и благодарили. Эх, знали бы они, кому обязаны своим спасением! Ну да ладно, скромнее нужно быть. Как говорится, на моём месте так поступил бы каждый.

– Ты о чём задумался? – спрашивает Ли, разминая мне воротниковую зону.

– О том, кому достанется Кубок Вэла Баркера.

– Хм… Ты бы лучше думал, как реализовать план на бой с этим кубинцем. У него же ведь вообще нет слабых мест.

Я читал воспоминания Игоря Высоцкого, дважды побеждавшего Стивенсона, в которых он писал, что сумел навязать кубинцу свой рисунок боя. А именно входил в ближний бой, нырками уходя от излюбленных Стивенсоном прямых ударов. Нужно было измотать соперника, и оба раза Высоцкому это удалось. Именно это, а не бегать от него, работая «вторым номером», я и собирался продемонстрировать в финале. Тем более что фехтовать с кубинцем на дистанции, учитывая длину его рук и фантастическую реакцию – занятие малоперспективное.

Стивенсон спокоен, поглядывает на меня вполне дружелюбно, ещё и улыбается, демонстрируя белоснежные зубы. Когда-то я задался вопросом, почему у негров зубы такие белые, полез в интернет, оказалось, что зубы чёрных ничем не отличаются от зубов светлокожих, а всего лишь выделяются своей белизной за счёт контраста с цветом кожи.

Сходимся в центре ринга, обмениваемся рукопожатиями, от моего соперника пахнет потом и почему-то сандалом. Одеколон, что ли, такой…

– Карашо! – неожиданно говорит Стивенсон, по-прежнему улыбаясь.

– Bueno! – отвечаю я, и тот улыбается уже во все тридцать два.

Нет, всё-таки чертовски обаятельный товарищ. В другой раз с таким посидели бы в баре за бокалом рома, поболтали о жизни… Правда, не уверен, что мои знания испанского так далеко простираются, чтобы вести непринуждённый разговор с уроженцем солнечной Кубы, но, думаю, мы бы нашли общий язык.

В будущем, возможно, такой случай и представится, но следующие девять боевых минут, включая паузы на отдых, я должен ненавидеть своего соперника и сделать всё, чтобы втоптать, вбить его в настил ринга. Правда, получается с трудом. Интересно, испытывает ли ко мне хотя бы спортивную злость Стивенсон? Вот по ходу дела и узнаем.

– Бокс!

И я сразу же, уходя нырком вправо от прямого левой, шагаю вперёд, сокращая дистанцию до предельно близкой, и провожу серию коротких ударов в корпус и голову. Не давая сопернику опомниться, на отходе добавляю ещё и двойку прямых левой-правой.

Теофило слегка потрясён, он уже, наверное, привык, что соперники его побаиваются и стараются работать на контратаках, а тут вот нашёлся наглец из далёкой северной страны, который поломал все стереотипы. Впрочем, в себя кубинец приходит быстро, и пытается всё вернуть на круги своя, начиная работать акцентированными джебами. Ага, размечтался! Я повторяю фокус с нырком, теперь уже под правую руку, и левой дважды подряд бью в печень с переводом в голову. Затем быстрой серией коротких ударов обрабатываю живот, стараясь сбить сопернику дыхание.

И снова быстрый отход, скорее даже отскок, но я опять успеваю пробить, только на этот раз Стивенсон и сам делает шаг назад, так что мои перчатки рассекают воздух в нескольких сантиметрах от его носа. А между прочим, тот удар в голову хорошим получился, правая сторона лица кубинца приобрела лиловый оттенок. «Лиловый негр Вам подаёт манто…», – зазвучала вдруг в моём сознании строчка из Вертинского. Блин, как-то не вовремя посторонние мысли в голову лезут.

Ну вот, на секунду расслабился – и тут же пропустил увесистый джеб левой. Голову тряхнуло, в ушах слегка зашумело, но ноги не подвели – понесли меня прочь от неприятностей, и я устроил танцы вокруг впавшего в охотничий азарт соперника. Тот принялся бегать за мной, а я в течение нескольких секунд пришёл в себя окончательно и в третий раз провернул трюк с нырком под атакующую руку…

Ну что сказать, я успел нанести три коротких удара в корпус, прежде чем Стивенсон навалился на меня всей своей массой, клинчую и одновременно толкая к канатам. Мне поневоле пришлось пятиться, и вырваться из его могучих объятий никак не получалось.

Вот ведь зараза, думал я, ощущая спиной прогибавшиеся канаты. Как бы не пролететь между ними за пределы ринга, позору потом не оберёшься.

– Брейк!

Вовремя рефери вмешался. Не успел бой возобновиться, как прозвучал гонг, возвестивший о начале минутного перерыва.

– Нормально, всё идёт нормально, – подбадривал меня Радоняк, протягивая капу Ли, чтобы тот её сполоснул. – Только не давай ему прижимать тебя в углах и у канатов, не давай вязать себя. Наскочил, отработал серию – с ударом ушёл. Давай-ка продышись.

Он начал равномерно надавливать на мою грудную клетку, заставляя меня с хэканьем выдыхать из лёгких воздух. Собственно, моя дыхалка была в норме, но пусть уж тренер думает, что делает что-то полезное. Радоняк закончил, теперь Ли мою физиономию влажным полотенцем протирает, тоже нужное дело.

Тренеры же Стивенсона прикладывают к его гематоме под правым глазом пластиковый мешочек со льдом. Правда, лёд уже подтаял, так что пакет больше наполнен холодной водой, чем ледышками. Рефери приглашает в центр ринга, пакет с лица Стивенсона убрали… Я много слышал о том, что у негров гематомы не так шустро набухают в силу каких-то природных особенностей, да и глядя соревнования боксёров по телевизору, сам не раз это отмечал. У белого вся морда опухшая, а у негра лицо гладенькое, хотя вроде как получал не меньше. В данном случае гематома имелась, но не такая уж и страшная, так что правым глазом соперник должен более-менее нормально видеть.

Но теперь-то я знаю, куда буду бить, чтобы всё же причинить оппоненту дискомфорт в плане хотя бы периферийного зрения правым глазом. Во всяком случае, буду стараться туда попадать. И никакой рефлексии по данному поводу я не испытываю – слишком многое поставлено на кон.

Стивенсон стал осторожнее, старается избегать моих нырков и ближнего боя, работает преимущественно «вторым номером». Я тоже не форсирую события в ринге, большое внимание уделяя движению. Башка крепка, и ноги наши быстры… Не съем, так хоть надкушу, то есть измотаю соперника, а там посмотрим. В целом раунд получился равным, несколько хороших попаданий случилось у кубинца, но и я не ворон ловил. Пара акцентированных ударов вошла как раз туда, где разрасталась гематома, и однозначно к третьему раунду она стала ещё больше. Вот теперь, думаю, видеть правым глазом, который к тому же налился кровью и выглядел совеб5ршенно устрашающе, будет совсем некомфортно.

От былой приветливости соперника не осталось и следа. На третий раунд, видимо, науськанный секундантом, выскочил, словно разъярённый бык. Оно и понятно, по очкам я однозначно вёл. Даже если бы судьи симпатизировали кубинцу, то при всём желании по итогам двух раундов они не могли бы дать тому преимущество.

Я уже по традиции собрался было нырнуть под левый прямой, чтобы в ближнем бою набрать несколько очков, и мне почти удалось это сделать, но вдруг в мою голову словно прилетело пушечное ядро, и на какое-то мгновение я перестал видеть: только тьма, в которой то и дело вспыхивали разноцветные искорки.

Ещё мгновение спустя я понял, что сижу на заднице, а надо мной стоит рефери и считает. Странно, почему на английском?.. Стоп! Это же финал, Олимпиада, я дерусь с Теофило Стивенсоном. И мне только что прилетело… Помню, как собрался нырять под левую, и левой он никак не мог меня ударить, значит, прилетело с правой. Выходит, он раскусил мой манёвр, знал, что я буду делать, и заранее приготовил этот удар.

Вот это я попался… Но плакаться будем потом, а сейчас нужно принять вертикальное положение, пока рефери не зафиксировал нокаут.

– …seven, eight…

Встаю, чуть покачнувшись, говорю, стараясь придать голосу уверенности:

– I'm fine. We can continue the fight[39].

Рефери пристально вглядывается в мои глаза, удовлетворённо кивает, но, прежде чем предложить продолжить поединок, приглашает врача. Оказывается, у меня ещё и сечка на верхнем веке образовалась. То-то чувствую, пощипывает там, а это пот в рану затекал. Но крови почти нет, врач, промокнув сечку тампоном, разрешает продолжить поединок.

У меня же в голове бьётся только одна мысль: чем удивить соперника, чтобы поставить того в тупик? Схема с нырками теперь вряд ли прокатит, Стивенсон к ней уже готов. Видно, с секундантом-тренером в перерыве внесли соответствующие коррективы.

В себя я пришёл быстро, данные мне кем-то свыше выносливость и умение быстро восстанавливаться никуда не делись. Вот только я не спешил это демонстрировать окружающим и сопернику в частности. Пусть кубинец думает, что я всё ещё в состоянии грогги, даже вон руки толком поднять не могу, несмотря на подсказку секунданта:

– Женя, руки! Руки выше!

Почуявший кровь раненой жертвы соперник идёт вперёд, бросая удар за ударом, я же отступаю на якобы нетвёрдых ногах. И наконец делаю попытку очередного нырка под его левую. То есть показываю, что ныряю, и Стивенсон этого ждёт, его правая перчатка летит туда, где должна находиться моя голова. В принципе он всё правильно делает. Вот только я свой нырок лишь обозначил, и в следующее мгновение, пропуская над собой бьющую руку, делаю уклон с шагом влево, под открывшийся буквально на доли секунды правый бок, и от всей души засаживаю левую перчатку в печень. Кожа, небольшая жировая прослойка и мышцы – довольно слабая защита против такого удара. Лицо Стивенсон искажается гримасой боли, оно буквально сереет, он делает шаг назад, клонясь вправо и интуитивно зажимая отбитый бок предплечьем, словно это поможет облегчить страдания… Команды рефери об остановке боя нет, и я спокойно, словно на тренировке, провожу двойку в голову. Глаза кубинца закатываются, видны только белки, будто бы передо мной какой-то зомби, потом колени его подгибаются и он мешком валится на канвас. Всем всё становится ясно, включая рефери, который склоняется над поверженным темнокожим боксёром, разводит руки в стороны и тут же приглашает на ринг врача.

Трибуны беснуются, особенно наши болельщики, включая всю нашу сборную. А я стою в нейтральном углу, полностью опустошённый. Почему-то мелко дрожат ноги, ничего не могу с этим поделать, видно, отхожу после сильного прилива адреналина. Было такое со мной прежде лишь однажды, в финале чемпионата Европы, но и то как-то менее явно, я даже не обратил на это внимания.

Стивенсон поднимается только с помощью тренера и рефери, ему помогают дойти до синего угла, где он стоит, опёршись и смотрит куда-то вдаль туманным взором, пока ему расшнуровывают перчатки. Я подхожу, тоже уже без перчаток, но с ещё забинтованным кистями, кладу ладонь на плече Теофило, участливо справляюсь на английском, как его здоровье. Кубинец в ответ морщится и слабо улыбается. Сейчас я ему действительно сочувствую, и не испытываю ни грамма злости, ни спортивной, вообще никакой. Особенно глядя на его опухшую правую строну лица.

Сам-то я тоже получил нехило, из-за сечки верхнее веко над левым глазом припухло, доставляя некий дискомфорт, да и последствия того тяжёлого нокдауна ещё неизвестно какими будут. Не хочется, как Али, в старости мучиться болезнью Паркинсона или ещё чем-то аналогичным. Но на данный момент главная цель всей моей жизни достигнута…

Ух, я ведь даже ещё толком этого и не осознал. Понятно, олимпийский чемпион и всё такое… А ведь годы спустя будут вспоминать, мол, этот Покровский в финале Олимпиады побил самого Теофило Стивенсона! Хотя что значит «самого»? На данный момент главная звезда тяжёлого веса в любительском боксе – это я, а не Стивенсон. И кто знает, как долго продлится наше противостояние, и неизвестно, кто в нём будет доминировать. Сумеет ли вообще Теофило восстановиться прежде всего морально после такого обидного поражения?

Но это дело будущего, а пока награждение. Первыми приглашаются бронзовые призёры, затем обладатель серебряной медали… Кубинец выглядит несчастным, но находит в себе силы улыбнуться трибунам, которые благодарят его за хороший бокс. Я поднимаюсь на верхнюю ступень пьедестала, жму руки призёрам, приветственно машу зрителям, нагибаюсь, подставляя шею под цепочку, на этой Олимпиаде заменившую традиционную ленточку. Цепочку из латуни, покрытая позолотой, оттягивает увесистая круглая медаль с желтоватым отливом. Красивая, кстати. На лицевой стороне медали изображена Богиня Победы, держащая в левой руке пальмовую ветвь и в правой – лавровый венок победителя. Правда, оборотная сторона оставляет вопросы. Кто эти двое обнажённых мужчин, обнимающих друг друга за плечи? Да ещё и с ярко выраженными гениталиями… Но я-то уже знаю ответ на вопрос, это божественные герои Древней Греции Кастор и Поллукс. Лучше бы их вообще не было, в смысле в виде изображения на медали, а не самих героев, а то слишком уж схематичное изображение по сравнению с лицевой стороной. Всё равно как в обставленные изящной мебелью покои какого-нибудь богатого дворянина века этак, скажем, восемнадцатого, затащить диван от IKEA.

И тут я невольно вспомнил свой разговор с Ли перед финалом, когда ляпнул про Кубок Вэла Баркера. Потому что именно мне его сейчас и вручили – тяжёлую чашу на толстой ножке с фигуркой поднявшего вверх правую руку боксёра у её основания. А в том варианте истории Кубок получил как раз Стивенсон. И если бы не фортель судьбы, закинувший моё сознание в моё же юное тело… Но вряд ли высшие силы учудили этот фокус ради того, чтобы я выиграл Олимпиаду, хотя и, чего уж скрывать, одарили нечеловеческой выносливостью и способностью быстро восстанавливаться. Думаю, цели – если они всё же были, если это не глюк мироздания – всё же куда более масштабные. Например, спасти от развала СССР. Почему бы и нет? Закинь меня в какой-нибудь 1888 год, я бы, может, всё сделал, чтобы избежать революции и миллионов её жертв. Или там тоже всё было предопределено самой историей?

От этих мыслей меня отвлекает зазвучавший гимн Советского Союза. Под своды «Бокс-Халле» медленно поднимается красное полотнище с золотистыми, перекрещенными серпом и молотом в углу полотнища, и звёздочкой над ними. На моих глазах невольно выступают слёзы, к горлу подкатывает ком. Это беспристрастно фиксируют теле и фотокамеры, но мне плевать, имею право на проявление таких вот эмоций, заслужил.

– На что премиальные потратишь? – спрашивает меня уже в автобусе усевшийся рядом довольный Лемешев.

– Да не знаю пока, – пожимаю я плечами.

– А я, наверное, добавлю и машину возьму, – мечтательно говорит Слава.

Ну да, добавлять придётся, если он хочет взять «Жигули» или тем паче «Волгу», так как согласно Постановлению Секретариата ЦК КПСС «О материальном поощрении спортсменов и тренеров за высокие спортивные достижения на Олимпийских играх» от 30 мая 1972 года Комитету по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР разрешено выплачивать спортсменам, завоевавшим первые места на Олимпийских играх, и подготовившим их тренерам денежные премии в размере до 3000 рублей каждому. Там было что-то про то, что из них можно до 250 рублей выплачивать в иностранной валюте, с выдачей их непосредственно за границей, но нам, кажется, этот вариант не светит.

Кстати, МОК не приветствовал денежные поощрения спортсменам-любителям, так что это Постановление, о котором нашему старшему тренеру по секрету сказал прилетевший с нами представитель Госкомспорта, а Степанов уже, в свою очередь, по секрету поделился с нами, не афишировалось. Да и выплаты с удержаниями налогов будут проходить без привлечения прессы и вообще лишнего внимания.

Едва вернувшись в деревню, звоню домой. Полина после моих новостей не скрывает своей радости.

– Ой, Женька, какой ты молодец! А я и не сомневалась, что ты победишь какого-то там кубинца. Хотя кубинцы хорошие, весёлые, такие, знаешь, жизнерадостные. Я после той поездки их прям полюбила.

По итогу сборная СССР по боксу на этом турнире взяла три «золота» против двух у кубинцев. Правда, по общему количеству медалей мы им же уступили, так что первое общекомандное место осталось за боксёрами с Острова Свободы. Такой вот в это время подсчёт.

А пока смотрим с ребятами по телеку церемонию закрытия. Знаменосцем нашей сборной был легкоатлет Валерий Борзов, выигравший на этих Играх спринтерские дистанции 100 и 200 метров. Наверное, и в той, прошлой реальности всё так же им было, разве что в этот раз обошлось без минуты молчания в память о жертвах несостоявшегося теракта.

Утром автобус доставил нас в аэропорт, где ребята в магазинчиках «duty-free» потратили оставшуюся валюту, закупив недорогую туалетную воду, сигареты, жвачку и прочую ерунду. Да, многие боксёры сборной покуривали, хоть и отмазывались перед тренерами сборной, что это они берут не себе, а отцам, братьям, дядькам, друзьям… В это время курили многие спортсмены – и не только курили – но при этом умудрялись показывать феноменальные результаты. Наверное, пока спорт по-настоящему любительский, когда на Олимпийских Играх могут выступать почтальоны, заводчане, бухгалтера, военные и милиционеры. А пройдёт лет десять-двадцать, и если ты захочешь показывать хорошие результаты, то тебе придётся пахать на тренировках и сборах с утра до вечера. Ни на какие другие дела у тебя просто не будет оставаться времени. Вот когда закончишь со спортом – тогда может работать по полученной в институте или техникуме специальности. Ну или ещё чем-то заниматься. А может стать тренером, коль есть педагогическая жилка. Никаких заводов и бухгалтерий. Пусть даже спорт будет по-прежнему называться любительским, но ты за свои достижения будешь получать зарплату и премии, как профессионал. Хотя у настоящих профи, конечно, в соотношении с «любителями» доходы повыше.

Кстати, никто из наших всё же не захватил в качестве сувениров полотенца с символикой Игр, кружки или брелоки с ключей, так как мы всё сдавали по описи. Хотя, думаю, появись такая возможность – обязательно бы прихватили, так сказать, на память. Даже я, думаю, не удержался бы. Но на память всё же прикупил сувениров в магазинчике на территории Олимпийской деревни. Как я мог домой вернуться без подарков! Полине-то я и так бельё купил, а остальным хоть какую-нибудь мелочь, да нужно было прихватить.

В «Шереметьево» наш самолёт приземлился в 15.25 по московскому времени. Дальше меня, Кузнецова и Лемешева отвезли в Спорткомитет, где мы втроём получили премиальные (как я и ожидал, с вычетом налогов), выслушали хвалебную оду в свой адрес, и услышали заверения, что дома нас встретят как героев. И они даже готовы обзвонить местные спорткомитеты, предупредить о нашем времени прилёта. Ну это касалось только меня и Кузнецова, который жил и тренировался в Астрахани, тогда как Лемешев был москвичом, его уже в аэропорту родня и друзья встречали. Я сказал, что у меня один рейс из «Домодедово» в «Кольцово», с приземлением на свердловской земле в 10 утра. Обещали предупредить.

Дальше мы распрощались с Лемешевым, пообещав друг другу удачи, и мы с Борей поехали в «Домодедово», где он, сразу же купив билет, через полтора часа улетел в свою Астрахань. Мой же рейс в 6.50 утра, так что ночевать придётся в зале ожидания. Ну ничего, не впервой.

На часах было восемь вечера, и я направил свои стопы к переговорному пункту, реши предупредить жену, что завтра прилетаю, и если хочет – может меня встретить в аэропорту. Ну и Настю с Вадиком предупредить, если получится позвонить ей или ему в общежитие, а лучше обоим. Но на этот раз никто не поднял трубку. Где ж она, Полинка, на репетиции, что ли, задержалась? А я хотел, чтобы она меня завтра в аэропорту встретила…

Позвонил ещё и в 10 вечера – но с тем же результатом. Хм, странно… Ладно, с утра пораньше снова позвоню, а пока надо найти местечко свободное в каком-нибудь дальнем углу зала ожидания. Нашёл, устроился. Всё-таки неудобно дремать в кресле зала ожидания. Опять же, за вещами пригляд нужен, я не стал багаж сдавать в камеру хранения. Тот же футляр с гитарой в этот ящик точно не влез бы. Кепку на глаза надвинул, чтобы меня случайно никто не узнал и не стал приставать с просьбой дать автограф или просто выразить восхищение моими песнями или успехами на ринге. А сам из-под козырька незаметно зыркал, не поглядывает ли кто-нибудь в сторону моих вещичек. Так, невыспавшийся, в 6 утра снова пошёл звонить домой. И опять никто не поднял трубку. Может, в Каменск-Уральский к маме в гости махнула? Так-то перебираться рожать ещё рано, а навестить маму… Почему бы и нет?

В «Кольцово» меня встречали не только председатель Облспорткомитета с журналистами (даже местное телевидение подъехало), но и сам мэр, то бишь первый секретарь горкома партии. Причём в окружении пионеров, державших плакат «Слава олимпийским чемпионам!». Был и Хомяков, правда, он почему-то очень уж счастливым не выглядел.

– Садись ко мне, я тебя довезу, – предложил он, когда отзвучали все положенные случаю здравицы. – А вещи давай в багажник, хотя гитару лучше на заднее сиденье пристроить.

Сели, поехали. Я не выдержал:

– Что-то жене два дня дозвониться не могу. Как-то тревожно на душе.

Хомяков прокашлялся, я покосился на него, чекист выглядел хмуро. С чего бы?

– Давай-ка тормознём, а то на ходу такие вещи говорить не с руки.

Он съехал на обочину, оставив двигатель работать на холостом ходу. У меня же внутри всё похолодело. Что за вещи ему не с руки говорить? К чему такие заходы?

– В общем, одна пьяная мразь на мотоцикле сбила её вчера вечером, когда она шла с репетиции, недалеко от вашего дома. Его уже задержали, им оказался 16-летний подросток. Выпили с друзьями «Портвейна», вот и решил полихачить… В общем, Полина сейчас в областной больнице, в травматологии лежит, у неё ушибы и сотрясение мозга. Главное, что её жизни ничего не угрожает, – торопливо добавил Виктор Степанович и как-то кривовато, словно бы извиняюще, улыбнулся.

Я обессиленно, как будто только что снова провёл финальный бой Олимпиады, откинулся на спинку сиденья. Вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Однако в следующее мгновение вспомнил о нашем будущем с Полиной ребёнке, которого она носила под сердцем. Повернулся к Хомякову:

– Виктор Степанович, а ребёнок? Она ведь была беременна.

Он отвёл взгляд, с силой выпустил воздух через ноздри, скрежетнув зубами:

– Понимаешь, там было сильное кровотечение…

Хомяков замолчал, а мне всё стало понятно без слов.