Муссон Дервиш

Рамадан на Занзибаре.

Мы, я и Кехаар, становимся известными. Я зашёл в лагерь ловцов акул на крохотном песчаном островке, недалеко от мадагаскарского берега, и мена приветствовали с улыбкой: - Bola tsara, Kristian. Y vovo? - Привет, Крис. Чего нового? В пригороде Занзибара, я сидел под манговым деревом, ожидал автобус в город, наблюдая за парнишкой суахили, который с трудом крутил педали перегруженного кокосами велосипеда. Он остановился напртив меня и расплылся в улыбке: - Sasa, captain, habari za leo? - Ну, капитан, как вы сегодня? Это был шкипер моторной доу с курорта Али. Когда в прошлом году я привёз сюда ром, он напился в дрова. Однажды мадагаскарская пирога с аутригером и маленьким мотором зашла на несколько миль в открытое море, чтобы перехватить Кехаар со словами: - Misi lamba alafu? - У вас есть какая-нибудь одежда на продажу? - Это был предприимчивый дилер, которого я как то встречал раньше. Он узнал, что я вернулся на Мадагаскар и потратил три дня, следуя вдоль побережья и руководствуясь лишь слухами, пока не нашёл меня.

Я продолжал торговать в отдалённых деревнях в розницу, не смотря на то, что объём продаж у меня значительно вырос. В последний из вояжей на юг у меня было 1200 фунтов одежды, эквивалент 3500 футболок. Я пытался найти дилеров или оптовиков, но это не оправдывало усилий. Дилеры работают в городах, а там слишком много любопытных чиновников, доставка груза с судна на берег может стать проблемой. Индийские торговцы люди очень консервативные и осторожные, они рисковать не станут. Хотя это не совсем верно, что я продавал лишь строго в розницу, многие предприимчивые мальгаши вкладывали все свои семейные сбережения, покупая у меня 40, 50 или даже 100 футболок на продажу. Я поощрял их в этом, и, насколько я знаю, все они остались в прибыли и просили ещё больше товара. В какой то момент я даже думал расширить бизнес, поставлять одежду контейнерами прямо на Мадагаскар, но когда узнал о связанных с этим бюрократических препонах и сколько времени придётся тратить на оформление разных документов, решил, что и так не плохо.

Точно так же и с будущими контрактами. При мальгашской концепции времени на Мадагаскаре бесполезно рассчитывать на какие-то обязательства в будущем. Занзибар в этом отношении выглядит более многообещающим. В первую поездку я встретил там серьёзных людей с деньгами, заинтересованных в Мадагаскарской продукции, гроге и ванили.

Вернувшись туда несколько месяцев спустя, я стал искать их. Замир, Али, Шанну, Ибрагим, мои коммерческие контакты пол года назад. Хочу сначала представить их.

Замир, один из них. Не любит воду и никогда не ступал на палубу яхты, великий комбинатор. Он работает в офисе, но он не бизнесмен. Шанну бизнесмен, хотя у него и нет офиса. Он работает в маленькой комнатке позади своей лавки «Шелл Эмпориум» на центральном рынке. В чём разница между ними? Ну, скажем Шанну узнал, что на продаже тыквы можно заработать. Он арендует пол акра земли на окраине города и нанимает двух кули выращивать тыкву. Урожай отвозит друзьям оптовикам, чтобы узнать их мнение. Они покупают и просят ещё. Шанну сажает три акра, через три года у него появляется репутация поставщика лучших тыкв в городе, кроме того у него растёт акр кабачков и он экспериментирует с перцем. Через шесть лет он открывает небольшой консервный заводик, чтобы экспортировать тыкву в Канаду.

Теперь Замир узнаёт, что на тыкве можно заработать. Он звонит своему другу, отставному полковнику в Хараре, и убеждает его, что тыква может сильно поднять боевой дух зимбабвийской армии, Полковник одобряет заказ на поставку 5000 тонн тыквы в течении следующих трёх лет, армия оплачивает весь проект. Через шесть месяцев полковника убивают во время дворцового переворота и всё идёт прахом. Но Замир не очень беспокоится, теперь теплоходик, курсирующий вверх и вниз по реке Замбези зарабатывает ему деньги.

Оба парня сильные личности, они индийцы, родившиеся на Занзибаре. После революции 1964 года их семьи вынуждены были бежать, чтобы спасти свои жизни и мальчики выросли на западе, один в Ирландии, другой в Канаде. Можно догадаться, кто вырос в Ирландии.

Когда, несколько лет назад, обстановка в Танзании улучшилась, они вернулись и открыли бизнес на Занзибаре. Я провёл много времени в разговорах с Замиром в его маленьком офисе, из которого он управляет своим агентством по прокату автомобилей. С Шанну я встречался редко, но именно у него я взял лучшие тюки поношенной одежды на продажу, на его складе, где они лежат вместе с сушёными водорослями. Он унаследовал от отца бизнес по обработке раковин, который тот открыл в Индии и на Занзибаре, и постепенно расширился, стал заниматься сушёными водорослями и поношенной одеждой, импортируя её контейнерами с богатого Запада. Изначально все эти тряпки были благотворительными подарками для бедных африканцев, но, едва прибыв в Занзибар благотворительность превращается в прибыльный бизнес.

Замир — предприниматель, полон проектов, в основе которых всегда какая нибудь афёра, обычный пляжный мошенник, не смотря на мобильный телефон, бороду эспаньолку и изысканные манеры. Али — местный суахили растаман. Ему чуть за тридцать, маленький, худой и очень живой. Носит дреды, у него мягкие манеры и большие восторженные глаза.

Вместе со своими братьями они купили права на постройку туристских бунгало на берегу в Кендва Рокс. Начали строительство с высокой крутой крыши из пальмовых листьев, нескольких столов и лавок и центральной тенистой площадки. На холме поставили навес для кухни, под ней первые несколько хижин для гостей. Привлечённый высокой травянистой крышей на пляже я бросил якорь между коралловыми глыбами напротив курорта Али.

Тяжёлые плоскодонные долблёнки «хори» стояли на якорях у пляжа, за мысом множество больших океанских доу конопатились на обсыхающем мелководье. К курорту нет дорог. По холму, через заросли баобабов можно попасть в нетронутую деревню Кендва. Там нельзя ничего купить, потому что нет магазина. В отлив можно пройти две мили по пляжу до Нангви, большого рыбацкого посёлка на северной оконечности Занзибара. Там есть несколько местных магазинов и пара чайных, где подают кашу из маниока и пончики. На берегу можно поучаствовать в ежедневном аукционе рыбы и осьминогов. Ещё в Нангви полно земляных блох, это мелкие, едва видимые насекомые, они проникают под ногти ног и откладывают яйца. Кокон с яйцами под кожей разрастается до размеров горошины, и если его не вытащить, личинки начнут поедать вас живьём. Я вытащил двенадцать штук только из левой ноги.

У Али была небольшая доу с мотором, для доставки продуктов и гостей из Нангви, где заканчивается дорога. Кроме капитана доу на него работали ещё два парня, которым он платил доллар в день, плюс еда, грог и марихуана без ограничений. Они были счастливы и совершенно не организованы. Сам факт, что им было позволено вести подобный бизнес в Танзании, говорит о наличии нужных связей и Али это подтвердил, для меня это было ценное знакомство. Он женился на девушке из Финляндии, и у них был сын четырёх лет, поэтому он делил время между бизнесом в Занзибаре и семьёй в Хельсинки.

Ну и последний в этом параде, Ибрагим. Сам он считает себя оманским арабом, хотя является занзибарцем уже в третьем поколении. Свободно говорит на арабском, суахили и английском, работал в Египте, Кувейте и Эмиратах, вернулся домой банкротом. Он худой, нервный и всегда взвинченный. Здесь, в Занзибаре он зарабатывал на жизнь торговлей, спекуляцией и посредничеством - всем чем мог. Знал и имел связи со всеми оптовыми торговцами любых товаров. Он сэкономил мне много денег, имея, конечно, свою небольшую долю за беспокойство.

До революции 1964 года отец Ибрагима был большим чином в полиции последнего султана Занзибара и Омана. Народная революция свергла султанат и стала кровавой бойней для богатых индийцев и тысяч этнических арабов, их обвиняли в том, что они по сей день скрытно практикуют рабство. Рабство, очень чувствительная тема на Занзибаре. Сейчас циники спрашивают, что победившие массы выиграли в результате революции? По исламским законам рабы должны были работать на хозяина три дня в неделю, оставшееся время они были вольны работать на своих участках. Если они заболевали или становились неработоспособными от старости, хозяин был обязан заботиться о них. В прошлые времена люди зачастую сами продавались в рабство, чтобы защититься от голода и превратностей судьбы. После революции бывшие рабы стали правящим классом. Теперь они обязаны работать шесть дней в неделю, а их земли конфискованы и переданы неэффективным коллективным хозяйствам.

Семья Ибрагима пережила революцию без потерь. Им даже было позволено остаться в их квартире в старом кирпичном доме в Стоун Тауне. В квартире с тех пор ничего не изменилось, выцветшие обои в пятнах от протечек крыши, фотография молодого Саддама Хуссейна на стене, коллекция старых мадагаскарских серебряных монет, для защиты от дьявольских духов. Какая причуда африканского мышления уберегла комиссара султанской полиции от стражей революции - за пределами моего понимания.

Африканские политики изумляют, но они внутренне последовательны, в их сумасшествии присутствует система. В следующий раз я попал на Занзибар когда там проходили первые свободные выборы, с кандидатами от разных партий, международными наблюдателями.

Атмосфера была напряжённая, люди нервные, нервы на пределе. Везде царила подозрительность, друзья не желали знать меня, чужаки явно не приветствовались, никто не знал, что случится завтра. Я временно свернул все дела и укрылся на якорной стоянке среди мангров, ожидая результатов выборов.

Им понадобилось семь дней, чтобы сфабриковать несколько тысяч голосов. Правящая партия ССМ выиграла с 50,2 процентов против 49,8 у оппозиционной коалиции. Я слушал результаты выборов по радио Кении через маленький китайский радиоприёмник. Моей первой реакцией было типичное негодование «мзунгу» (бледнолицего пришельца): неужели кто-то всерьёз верит, что африканские политики добровольно отдадут свою власть в обмен на чуждую концепцию демократии? Я выбрал якорь и постарался скорее убраться из этого места, фальшивые выборы никогда ни к чему хорошему не приводили.

Ночью, проходя мимо празднующего Занзибара я видел повсюду костры в парках, слышал песни нгома во всех пригородах, барабаны, пение, танцы. ССМ всегда была сильна в городах, оппозицию поддерживали сельские жители. Под звуки барабанов я начал думать о выборном фарсе с африканской точки зрения. Партия ССМ ,Chama Cha Mapinduzi (Партия Революции), была детищем головорезов из партии Афро-Ширази, устроивших бойню арабов и индийцев в 1964 году. Они сменили название, но остались головорезами. Если бы они открыто проиграли выборы, то костры сегодня горели бы в разграбленных индийских магазинах, вместо барабанов были бы слышны автоматные очереди и завтра на акациях висели бы трупы. Однако они выиграли и теперь праздновали. Уже тем, что они позволили оппозиции набрать 49,8 процента, ССМ признала, что не пользуется полной поддержкой населения. Она не сможет больше диктовать правила, теперь им придётся осторожно выбирать шаги. Это убедило напуганных индийских бизнесменов, что ошибки 1964 года не повторятся. Настоящее соломоново решение. В своём хитром африканском стиле они признали, что фактически проиграли, но не потеряли лицо. К чёрту демократию, они о ней ничего не знают и не хотят знать.

Шесть месяцев спустя я вернулся и стал разыскивать своих знакомых, но безуспешно. Али уехал в Финляндию, к жене и детям. В его отсутствие скромный курорт заглох настолько, что глядя на окружающий нетронутый пляж, о его присутствии с трудом можно было догадаться.

О Ибрагиме совсем ничего не было известно, я не смог найти его семейный дом в лабиринтах Стоун Тауна. Даже Замир закрыл свой прокатный бизнес, его строительная компания рухнула, а туристический курорт в Нангви находился в процессе ликвидации. Он сам, по слухам, перебрался на материк, по прежнему занимается аферами. Шанну не пропал, но ему не интересен Рамадан и он уехал на месяц в Канаду. Осудить его трудно, если бы я сам знал, что когда доберусь сюда, наступит Рамадан, то тоже не торопился бы. Рамадан накладывает ограничение на многие вещи, это большая тренировка умеренности, для тех кому она не знакома. Я с нетерпением ждал, когда смогу хорошо поесть в большом городе, что и делал первые два дня: рис бриани, плов, фрукты, молодые кокосы, финики, сладости, арабский кофе, кебаб, копчёный осьминог, тростниковый сок — оргия обжорства. Но тоненький серп новой луны известил о начале месячного поста. С рассвета до заката мусульманам не позволено есть, пить и курить. Девяносто процентов занзибарцев — мусульмане. Местные рестораны закрылись, уличные торговцы спят в своих палатках, закрытых до утра. Несколько западных ресторанов работают, но это не то, зачем я сюда приехал. После заката всё возвращается к нормальной жизни, только более оживлённой. В течении дня продукты можно купить в магазинах и на рынке. После первых дней замешательства привыкаешь к новому ритму.

Мусульманский день начинается с заката. Обычно он заставал меня на «Соко я Мухого», старом рынке маниока, маленьком сквере неправильной формы в старой, не реставрированной части города, где собирается политическая оппозиция и делают лучший на Занзибаре кофе. Там всегда полно мусульман, сидящих на каменных скамейках вдоль зданий.

Мы ждём когда муэдзин из ближайшей мечети известит о том, что дневной пост окончен и можно получить свою дозу амфетамина. За несколько минут до сигнала старый сморщенный индиец приносит большой поднос сладких фиников. Арабский кофе пьют чёрным и горьким, финики немного смягчают горечь. С первыми криками муэдзина «Аллаху Акбар» мы направляемся к продавцу кофе. Ещё после полудня он начал поджаривать кофейные зёрна на угольной печке, прямо здесь, в сквере, каждый день свежие, потом толок их с семенами кардамона. С закатом солнца зажигаются первые легальные сигареты, открываются бутылки с напитками, смакуется крепкий кофе. Выпив по две чашечки люди расходятся чтобы покушать.

На Занзибаре пост не соблюдается фанатично. Предприимчивая Англиканская церковь, на месте старого рынка рабов, переоборудовала один из своих хосписов, на время Рамадана, в дешёвый ресторан. Предполагалось, что он предназначен для тех десяти процентов населения, которые не являются мусульманами, но он постоянно был забит «Кобе». Кобе — это название черепахи на суахили, так здесь называют мусульман не соблюдающих пост во время Рамадана. И там можно увидеть не только заблудших уличных торговцев и офицеров армии, однажды я встретил там своего друга, ортодоксального мусульманина, Замира, который приехал ненадолго в город.

Раннее утро и поздний вечер я посвящал ремонту и обслуживанию Кехаара. Его прелесть в том, что примитивные технологии, которые я использую, очень подходят к африканским условиям. Возвращение с Мадагаскара, трёхнедельная лавировка против муссона, было тяжёлым испытанием для лодки, она печально выглядела после этого: порванный парус, поломанные латы, истёртые верёвки, изношенная головка руля, ветрового рулевого нет.

Занзибар достаточно цивилизован, чтобы обеспечить ремонт всего этого. Я нашёл в городе кузню, где мне, за небольшую плату позволили использовать сварочный аппарат, куски металлической полосы и пачка электродов всегда есть на борту. Два утра сварки и руль с ветровым рулевым снова были в порядке. Я прошил парус на швейной машинке, от ближайшего поставщика строительных материалов, на тележке запряженной осликом, привезли пол дюжины мангровых шестов для замены поломанных лат. Моё финансовое положение устойчиво улучшалось, я смог позволить себе приобрести судовые часы, рыболовные принадлежности, запасные верёвки, в замен украденных, и материалы для ремонта, которые использовал сейчас. Ещё я заполнил трюм продуктовыми припасами.

Позже, в первой половине дня становилось слишком ветрено, лодку на открытой якорной стоянке качало слишком сильно, я шёл на берег, тормозил дала-дала — маршрутное такси, и ехал в город, перекусить в церковном ресторане и заниматься бизнесом.

Занзибар подходящее место чтобы присмотреться и открыть новые возможности. На протяжении веков он был центром контрабанды и не перестал быть им с приходом новых технологий. Деревянные доу, невидимые для радаров, развозят товары по восточному побережью по сей день. Это также подходящее место для поиска «испорченных» продуктов.

Контейнер с консервированной томатной пастой застрял на таможне из за проблем с документами и слишком долго простоял на пирсе. Внутрь попала вода, на банках появились пятна ржавчины. К тому времени когда кто-то положил нужную сумму в нужный карман, срок хранения подходил к концу и банки с томатной пастой наводнили улицы, их продавали за четверть обычной цены. По каким то причинам груз иранских фиников оставили на солнце, сладкие плоды слиплись. Вскоре город был завален дешёвыми финиками, отличными на вкус. Потом кто-то в пригороде начал производить свежую китайскую лапшу, доставляя её каждый день грузовиками на центральный базар. Угадайте, из чего состояла моя диета последующие два месяца? Правильно. Китайская лапша с томатной пастой и финиками на десерт.

Однажды вечером, сидя в Соко я Мухого с двумя оманскими приятелями, жуя сладкие финики и смакуя горький вкус кофе, я вдруг понял, что в этот раз на Занзибаре сделал это. В первые два визита мне нравилось здесь, но я оставался визитёром, чужаком, не смотря на все знакомства с людьми и бизнес. На этот раз я нашёл своё место в жизненном укладе Занзибара и точно в него вписался. Когда я говорю что сделал это, то имею ввиду насколько комфортно я чувствую себя в этом месте, как адаптировался к местным странностям и особенностям, насколько я здесь дома. Это не зависит от длительности пребывания в данном месте или от того, как хорошо ты его знаешь. Я думаю потребовалось четыре раза сходить на Мадагаскар, чтобы достичь этого уровня, в Дарвине достаточно было двух дней, в Тасмании этого так и не произошло. Не смотря на то, что я провёл там девять лет, я так и остался там чужим. Это очень субъективное ощущение и оно проявляется в мелочах. Вы не испытывая дискомфорта заходите перекусить в любую забегаловку или бар, а уличные торговцы берут с вас ту же цену, что и с местных. Всё происходит само собой, без особых усилий. Вы всегда оказываетесь в нужное время в нужном месте, встречаете нужных людей, плывёте по течению.

На Занзибаре я ко всему относился легко, по африкански легко. Немного занимался этим, немного тем, вроде бы совсем немного, но спустя две недели всё было сделано. Я отъелся, отремонтировал Кехаар, и продал всё, что привёз на продажу, это было очень необычно. Я нашёл и купил всё, что было необходимо для торговли, для лодки и мне лично. Абсолютно всё, что было ещё более необычно. И в конце концов у меня даже осталось немного денег, что было уж совсем неслыханно.

Когда моя виза закончилась, я отправился в иммиграционный офис с неясным желанием отправиться в обратный путь на юг. Там, в тесной комнатке в порту, я приятно поболтал с тремя расслабленными джентльменами: - Сначала тебе нужно оформить отход у капитана порта — сказали они. - Ааа... Да. Помню, что-то такое было в прошлый раз. Я отправился к капитану порта. Но оказалось, что тот закрыл свой офис в пятницу утром и отправился молиться в мечеть. Он не вернётся до понедельника. Вернулся обратно к трём джентльменам: - Сегодня никак. Может быть в понедельник? Но у меня виза сегодня заканчивается. Повисла многозначительная пауза, после чего самый расслабленный джентльмен улыбнулся и сказал: - Это не проблема. Мы продлим вам визу на два дня. - Два дня? Почему бы сразу не продлить уж на две недели? Чиновник взял ручку, зачеркнул дату в паспорте и поставил другую, на две недели позднее. - Сколько я должен вам, сэр? Он улыбнулся: - О. Это всегда по разному. Сегодня будет бесплатно.

Я шёл из офиса зная, что это тоже было результатом моей адаптации, пограничные формальности редко проходят так легко, даже на Занзибаре.

Посмотрев в лоции, какие направления ветров преобладают, утром я отправился на юг, в Мозамбик, чтобы провести остаток сезона циклонов в архипелаге Керимбас. Я так и не посетил капитана порта для оформления отхода.