Муссон Дервиш

Южная Африка.

Мне очень сложно говорить о местах, которые мне не нравятся. Южная Африка настолько сложна, что сложно составить о ней беспристрастное мнение. Моё мнение конечно субъективное. Кроме того, я видел лишь Дурбан, Ричардс бей и немного Наталь, но если быть честным, там я не чувствовал себя хорошо.

Многие мои представления о Южной Африке оказались абсолютно ошибочными. Я думал люди там разговаривают на английском и африкаанс, оказалось, основные языки зулу и коса, за ними следуют африкаанс и сесото, английский лишь на скромном пятом месте. Многие белые бегло говорят на зулу и коса и нисколько этого не стесняются. До прибытия в Дурбан я думал, не превратится ли Южная Африка под руководством чёрных в страну третьего мира, но для большинства населения она уже является таковой, различие благосостояния просто поразительное. Продавец в час получает больше, чем его помощник в день. Не удивительно, что качество работы сильно отличается, вы всегда получаете то, за что заплатили.

Приехавших впервые поражает большое количество новых, дорогих немецких автомобилей. Потом вы узнаете, что БМВ, Мерседес, Фольксваген и Опель открыли свои фабрики в Южной Африке. При таком изобилии вы ожидаете что попали в общество потребления, где выбрасываются тонны вещей, которые проворный мусорщик, вроде меня, может использовать. Но нет. Всё что выбрасывается богатыми, незамедлительно подбирается и пускается в дело бедными чёрными. Только еда остаётся дешёвой и в достатке, также как алкоголь и трава, называемая здесь «dagga».

Старые времена, когда Дурбан был популярен у яхтсменов местом для пополнения судовой кассы — давно прошли. Чтобы найти работу в новой Южной Африке, вам нужно быть правильного цвета. Белый, среднего возраста, не имеет никаких шансов. При отсутствии системы пособий по безработице люди крепко держатся за свою работу. Они живут тяжёлой жизнью, всегда на грани. Когда гуляют, гуляют вовсю. Дикая команда спортивного рыболовного катера, только вернувшаяся после шести месяцев лишений в мозамбикских водах, взяла меня с собой в загул. Чудили они по южно африкански, на грани фола. Один из новых законов Манделы говорит, что пьяных в общественных местах нужно не арестовывать, а сопровождать домой. В два часа ночи ночной клуб закрылся и парни с лодки не могли найти транспорт до дома. Они вышли на середину дороги, остановили первую попавшуюся полицейскую машину и начали доставать копов, достаточно назойливо, чтобы сойти за пьяных и нарушающих порядок, но не настолько, чтобы быть арестованными за нападение на офицера. Их было четверо, здоровые как лоси, слишком крепкие, чтобы полиция могла применить к ним силу. Они жили на лодке и полиция покорно доставляла их каждое утро после пьянки в Пойнт Яхт Клуб совершенно бесплатно.

Спустя восемь месяцев после того как Мандела стал первым чёрным президентом и апартеид был отменён, расы в Дурбане по прежнему остались разделёнными, за исключением ситуации господин-слуга или коллеги по работе. Смешанных пар нет, только не в Дурбане. Единственная социальная группа, в которой не имеют значения расовые отличия, это бродяги. Дурбанские бомжи, братья по бутылке, приняли меня как своего. Они подсказали, в каком парке можно найти деревья со съедобными фруктами и принесли, найденные в мусорных контейнерах за яхт клубом, куски верёвок, кранцы, мочки и другие дельные вещи, выброшенные богатыми яхтсменами.

Социальное неравенство и расовая ненависть написаны у людей на лицах, суровое выражение сквозит даже в редких улыбках. Люди постоянно на грани, готовые сорваться, броситься в драку в ответ на малейшую провокацию. Никаких следов толерантности и расслабленного сосуществования, даже дома, в семье. Насилие пропитывает всю жизнь. И худшее насилие творят чёрные против чёрных, и не только коса Нельсона Манделы против зулу Мангосуту Бутелези. Ситуация сложная, здесь одиннадцать крупных племён и разделяющие их линии не очень чёткие. Причины скорее экономические, чем политические.

Чёрные молодёжные банды всеядны. Днём они курочат парковочные автоматы из за мелочи, ночью грабят одиноких прохожих, пьяных и бродяг. Ограбления, стрельба, вооружённые нападения, никого не удивляют, здесь это обычные повседневные происшествия. Угон шикарных автомобилей среди бела дня, сравнительно новый трюк. При всех антиугонных устройствах, установленных на каждом дорогом автомобиле, гораздо проще подождать, когда он остановится на красный свет на перекрёстке, направить на водителя ствол и отобрать его.

Хотя в целом люди дружелюбные и очень гостеприимные, как чёрные, так и белые, сразу, как только выяснят, что вы белый не из Южной Африки.

Мужское слово или обещание здесь ничего не значат, просто пустые слова и напрасно потерянное время. Вас могут пригласить куда-нибудь или попросить сделать какую-нибудь работу, назначить дату встречи и не появиться, а встретившись с вами в следующий раз, даже не упомянуть об этом. Все их разговоры, это просто сотрясение воздуха, а если напомнить им о их словах, они запираются в своей раковине. Терри был типичным представителем — врач англичанин с успешной практикой и двумя килограммами золота нанизанными на конечности. В отличии от большинства своих соотечественников, он свободно говорил на многих языках. Его скромная яхта была перманентно припаркована через дорожку от моей.

При каждой нашей встрече Терри жаловался на Дурбанских яхтсменов, на то, что они только говорят, говорят, говорят и ничего из этого не выходит. Я спросил, чего именно он хочет.

Терри хотел инвестировать деньги в какой то полулегальный проект застройки береговой линии, о котором он слышал, но никто не хотел брать его в долю и бла, бла, бла... Одажды, отойдя с ним в сторону, я изложил ему два имеющиеся у меня предложения по торговле с Мадагаскаром, абсолютно легальные в Южной Африке. - Не заинтересует? Он ничего не ответил и молча удалился. Какое то время я его не видел, а при следующей нашей встрече он не упомянул ни о моих предложениях, ни о болтливых дурбанских яхтсменах.

Три самых больших города Южной Африки различаются по структуре населения.

Йоганесбург - чёрный, Кейптаун - белый и цветной (смешанные расы), Дурбан - индийский, как индуистский, так и мусульманский. В Дурбане больше миллиона жителей, километры великолепных пляжей, огромный естественный залив, в котором построен крупнейший в Африке порт и приятный средиземноморский климат. История никак не отразилась в зданиях Дурбана. Первая линия застройки вдоль моря здесь не отдана под офисные здания, там возвышаются 35 этажные жилые корпуса с квартирами: от пентхаузов, на верхних этажах, до однокомнатной мышиной норы, с балконом и захватывающими дух видами.

Системы безопасности следят за вами повсюду. В каждом магазине, жилом доме, офисном здании, в банке у дверей обязательно вооружённый охранник, обычно молодой чернокожий.

Самый убогий на вид охранник, которого я видел, был пожилой шотландец у входа в магазин одежды в городе, самый крутой — старый наёмник, которого мне посчастливилось встретить во плоти — худощавый, жилистый, равнодушный и абсолютно бдительный, небольшие усы и белая кожа, с тем нездоровым оттенком, который появляется от долгого пребывания под тропическим солнцем, вооружён до зубов, настоящий киллер. На следующий день этот человек, по дороге на работу, зашёл на пирс, посмотреть на яхты. Расслабленный и почти улыбающийся, он сидел на лавке в своей униформе с бейджем. Я подошёл, просто удостовериться, что помню то лицо. Он улыбнулся: - Мы крутые ребята — имея ввиду охранников. Да, они крутые, и в них стреляют довольно часто.

Южная Африка одна из немногих стран, где к пришедшим из за океана яхтсменам до сих пор относятся не как к туристам, как к морякам. Прибывшему на яхте даётся разрешение на пребывание на нелимитированный срок. Пока ваша лодка стоит в порту, вы можете находиться здесь. Некоторые стоят здесь годами. Для плавания вдоль побережья требуется прохождение всех формальностей как для выхода из страны, если же вы хотите пересечь сухопутную границу, то должны списаться с судна и получить туристический штамп. Мне самому пришлось через несколько дней искать иммиграционную службу, хотя я и был пришвартован у места N1 международного причала, напротив Пойнт Яхт Клуба, прямо в городе. В Дурбанском порту нет мест для якорной стоянки, поэтому приходится швартоваться с комфортом.

Большинство марин с понтонами для швартовки, полные роскошных пластиковых мыльниц, запрещают заход в них под парусами, бормоча что-то о страховом покрытии. Туда можно заходить только под мотором. Во время коротких остановок я игнорирую это правило, но в Дурбане я собирался стоять долго, поэтому подчинился. Дойдя под парусом до первых причалов, встал на якорь на небольшой глубине с илистым дном. Трюк заключался в том, чтобы встать так, чтобы не перегораживать подход к понтонам, но встать достаточно некомфортно близко к нему. Минут через двадцать кто-нибудь подойдёт попросить вас отсюда. Примерно через это время подошёл один из буксиров капитана порта и шкипер обматерил меня. Я спокойно его выслушал и с улыбкой сообщил, что мотора у меня нет и я не могу зайти в марину. Он смутился, тороплива извинился и ушёл, разговаривая по радио со своим боссом. Потом вернулся, сделал круг вокруг Кехаара и снова ушёл, по прежнему переговариваясь по радио, похоже не решил, что предпринять. Когда буксир подошёл в третий раз, я махнул ему и предложил отбуксировать меня в яхт клуб последние двести ярдов. - Я не попорчу вашу яхту? Я рассмеялся, показывая на ржавеющую палубу, и бросил ему конец, мы пришвартовались бортами. Виртуозно маневрируя, он прошёл перед самой верандой яхт клуба. Потом мне рассказывали, как элита клуба, сидя в своём ресторане «Махагони риф», потягивая мартини, с удивлением смотрели, как огромный океанский буксир вторгся в их владения.

В Пойнт Яхт Клубе так заведено, что когда приходит какая-нибудь необычная или примечательная яхта, они звонят своим приятелям из масс медиа и приглашают репортёров из газет, радио и телевидения. Не раз многомиллионные яхты из Кейптауна, убегающие от банковских платежей, вынужденно заходили в Дурбан для короткой остановки, чтобы переждать непогоду. После появления в утренних газетах их пребывание здесь значительно затягивалось стараниями заинтересованных сторон. Кехаар был признан достаточно вызывающим чтобы привлечь такое внимание и результат был похожий. Набежало множество репортёров и фотографов, которые пили мой кофе, донимали расспросами, выведывая истории. Они ничего мне не платили, но обещали сделать фото, но ни один из них так ничего и не передал, даже после выхода статей в печати. Когда прибыли люди с телевидения, я вежливо попросил их, не люблю зомбоящик.

У всей этой рекламы были многочисленные последствия. Самым раздражающим было внимание, которое стало проявлять ко мне министерство транспорта. Южная Африка вся связана правилами и предписаниями поистине африканской сложности и Кехаар им не соответствовал. Сделав запрос в Австралию, они обнаружили неточности в регистрационных документах. Регистрация прогулочных судов в Австралии сильно различается от штата к штату. В Новом Южном Уэльсе и Квинсленде это обязательная и дорогостоящая процедура, в Тасмании же для лодок без двигателя она не требуется. На северных территориях (Дарвин), регистрация прогулочных судов вообще не существует, хороший мотив заявить, что ваша лодка из Дарвина. Для плавания за границу нужны соответствующие документы на лодку. В Австралии процесс их получения сложный и дорогой, так как не делается никакого различия между «Кехаар» и «Куин Мэри» - судно есть судно. Необходимо предоставить документы о каждом из владельцев и строителей, начиная с того, кто заложил киль. Пошлины придётся платить такие же, как за сухогруз. Если судно пробудет за границей более пяти лет, по возвращении придётся заплатить полную импортную пошлину. Такие вот сложности, с другой стороны, шкиперу не требуется никаких сертификатов. Нет никаких бесполезных курсов, экзаменов, документов, ничего. Если вы хотите выйти в море, просто идите.

Кехаар маскировался под «Дебонна», зарегистрированный в Дарвине 30 футовый стальной шлюп. Настоящая Дебонна затонула в Дарвинском порту, была поднята, сменила владельцев не один раз и в настоящее время ржавеет на задворках в Дина Бич. Были и другие предположения о тёмных моментах в её карьере. Настоящий её владелец, мой приятель Беззубый, не возражал против того, чтобы я, за коробку пива, снял с его бумаг цветную фотокопию, вскоре у меня появились свои документы на лодку. В местах, где я останавливался, бумаги обычно чиновников особо не интересовали, они хотели видеть наличные.

Прилежные чиновники из транспортного департамента Дурбана раскопали кое какие несоответствия, но австралийцы отказались от дальнейшего сотрудничества, указав очевидно, что это не должно беспокоить правительство Южной Африки. Молодцы!

Следующее, что мне предъявила Дурбанская бюрократия, требование дооборудовать лодку по Южно Африканским стандартам. Я слушал, пока они говорили про радио, спасательный плот, сигнальные ракеты, но когда стали настаивать, что я должен установить мотор, я вежливо попросил предоставить все их требования в письменном виде.

У меня есть стойкое предубеждение против сигнальных ракет, радио, спасательного плота и всего, что касается спасения и поисков. Я считаю, что должен быть готов к любой аварийной ситуации и быть состоянии выбраться из любого дерьма с помощью своих собственных сил.

Слишком часто я видел шкиперов паникующих и зовущих на помощь, когда с их лодками было практически всё в порядке, просто команда была не подходящая. Никто не должен идти в море, рисковать собственной жизнью лишь потому, что мне захотелось походить под парусом и я попал в передрягу, поэтому — никакого радио. Спасательный плот, это абсолютно пассивное средство выживания, совершенно не подходящее для мест, где я хожу.

Он создан для цивилизованных прибрежных зон или судоходных линий. Вне их вам необходимо активное средство спасения, вы должны спасать себя сами, а не сидеть и ждать, что кто-то за вами придёт. И лодку покидать следует лишь тогда, когда воды в ней выше пояса, и не раньше.

Дурбанские офисные крысы приходили ко мне много раз, но у них не было никаких оснований для их требований, и они знали об этом. Они послали ко мне сюрвеера, чтобы признать негодной мою лодку, но тот сказал - «Кехаар», мореходная лодка и её шкипер компетентный моряк. Он даже отнёс в газеты свой отчёт. Я же совсем не сопротивлялся всем этим требованиям. Каждый раз когда ко мне приходили в очередной раз, я приглашал их на борт, угощал кофе, читал лист требований и соглашался, что рассмотрю их. - «Не беспокойся, приятель. Оставь эту бумагу у меня.» И, конечно же, ничего не делал.

Бюрократические правила и положения очень противоречивы и сложны для понимания, не говоря уже для исполнения. Я живу по собственным правилам и не доверяю законам. К тому моменту, когда вам понадобится закон, как правило, бывает уже слишком поздно.

В конце концов мы достигли молчаливого взаимопонимания, они отпустят меня с миром, лишь бы я ушёл тихо, без шумихи. Тем временем вся эта история разворошила осиное гнездо в яхт клубе. Самые суровые критики были из барных моряков, никогда не выходивших на своей лодке дальше волнолома, поэтому я не обращал на них внимания, но три ведомства, которые действительно могли задержать меня: капитанерия порта, таможня и иммиграция, проявляли ко мне интерес, как никогда раньше.

Другим последствием рекламы стал постоянный поток визитёров из самых разных слоёв Дурбанского общества. Интерес к одиночным плаваниям не принадлежит какому-то чётко определённому социальному классу. Люди не могут нас понять - у нас есть собственные лодки, значит мы относимся к категории владельцев яхт. Как сказал Алекс, мой знакомый: - «Они думают, раз у тебя есть лодка, значит жизнь удалась.» Однако, мало кто из нас может похвастаться наличием регулярного дохода или склонностью к работе. Все круизеры одиночки, которых я знал, обычно спокойные, уверенные в себе, находчивые, легко ко всему приспосабливающиеся и очень сексуально активные люди. Это сильные личности с твёрдыми убеждениями. Ещё они часто безденежные. В какой то момент нас собралось четверо одиночек, пришвартованных борт к борту, в Дурбанском яхт клубе, ещё двое заглянули из Ричардс Бей.

Не смотря на наш одиночный образ жизни, у нас нет никаких проблем в общении с любыми людьми. Находясь вне классовой общественной системы мы можем иметь дела с кем угодно, от адвокатов до бомжей, от домохозяек, до проституток и преступников. В Дурбане, спустя некоторое время, я стал уставать от бесконечного потока людей, но я хотел за короткий период времени понять, стоит ли возвращаться в Южную Африку чаще. Я познакомился со множеством интересных людей и с немалым количеством откровенно идиотов. Немец Ральф где-то посередине между этими крайностями: среднего возраста, демагог, бомж. Сам он себя называл безработным музыкантом, жил на переделанном катамаране «Хобби Кат», стоявшем между отметками максимального и минимального уровня воды, и поэтому не платил портовый сбор. Он собирался плыть обратно в Германию на своём 10-футовом пляжном катамаране. Начал он с двух хлипких корпусов и платформы, игрушка, на которой катаются в пруду в воскресный полдень. Сверху он выстроил монструозный фанерный ящик в качестве каюты, высотой в полный рост и с полным комфортом. Два маленьких корпуса не могли выдержать такой вес, тогда он добавил ещё два корпуса в середине. Венчалось сооружение маленькой мачтой, парусом и было снабжено подвесным мотором. Он планировал идти вдоль кромки берега и вытаскивать судно каждую ночь на пляж. На сумму, которую он потратил на этот проект, можно было купить один из недостроенных корпусов, которых много в Дурбане, но таков был выбор Ральфа, он пойдёт на своём пляжном катамаране.

Самые разные люди приходили ко мне со своими проектами. Раз подошли двое парней, спросить совета. Они собирались украсть местную чартерную яхту и отправиться в плавание.

Парни всё продумали, когда они рассказали свой план, я подумал, что если они люди действия, то имеют все шансы на успех, как раз сейчас они занимались ремонтом двигателя на этой яхте. Однако мне показалось, что они больше болтуны и мечтатели, не смотря на свои татуировки и парусный жаргон. Когда они попросили меня раздобыть какие-нибудь документы на лодку, я пообещал. Я был уверен, что яхта никуда не денется со своего причала и это были легко заработанные пятьдесят баксов. И так оно и случилось: через несколько месяцев их выслали из страны по какому то сфабрикованному обвинению, связанному с их предполагаемым делом, а лодка осталась там, где и была.

Приходили отец с сыном, семейная команда из Дурбана. Последние 17 лет они строили катамаран по проекту Варрама и конца строительству пока было не видно. Другой строитель катамарана, строивший возле своего дома, вдруг обнаружил, что не сможет спустить своё детище с холма по крутой, извилистой дороге, его лодка была слишком широкой. Тогда он спроектировал её в разборном варианте. Когда катамаран был полностью готов, окрашен и обстроен, его можно было разделить на две части, отвезти на слип и снова собрать. Однажды, после полудня прикатил на мерседесе доктор толстячок. - Есть тут лодки из Германии? - спросил он меня. - Я тоже раньше был яхтсменом, сейчас нет. У меня остались старые сигнальные ракеты, я хотел отдать их. Судя по акценту он был откуда то с Рейна. Ракеты?

Мне нужны были сигнальные ракеты, показать чиновникам, что я оснащаю лодку в соответствии с их требованиями. Я спросил его, не согласится ли он считать меня почётным немцем, так как сам я из Праги и был женат девять лет на немке. - Что? Девять лет женат на немке!? Как ты столько вытерпел? Да ты сумасшедший! Сочувствие оказало свой эффект и я получил ящик просроченных ракет, которые потом предъявил властям.

Мечта многих состоятельных южноафриканцев, перебраться на более зелёные и безопасные пастбища, забрав с собой свои деньги. Государство, чтобы противостоять утечке капиталов, строго контролирует денежные потоки. Ранд не является свободно конвертируемым и экспорт валюты запрещён, что порождает бесконечные мошеннические схемы по перемещению богатств за границу. В обстановке неопределённости перед первыми выборами, многие бизнесмены купили дорогостоящие яхты, в качестве средства для бегства с определённой суммой в виде лодки. Побережье Дурбана переполнено великолепными яхтами, которые никогда, никуда не ходят. На каждой из них есть яхтенный негр, который присматривает за ней, и он не обязательно чёрный, как например Стэн.

Стэн, истощённый, молодой белый парень, слегка заикается. Он начинал водолазом на флоте, потом пять лет погружался на алмазодобывающих драгах на западном побережье.

Когда их новая драга затонула во время перегона, Стэн потерял работу. Некоторое время он перебивался изготавливая и продавая кожаные сандалии, пока не нашел место, смотреть за корпоративной гоночной яхтой, пришвартованной в Пойнт Яхт Клубе. Плата небольшая, но он жил на борту и обязанности были не очень обременительные. Стэн крепко пил и после четырёх часов после полудня уже был плохим собеседником, однако он оказал мне услугу - однажды вечером представил меня своей сестре. Выглядит она потрясающе, очень сексуально: огненно рыжая шевелюра, безупречные силиконовые сиськи и манеры шлюхи высокого класса. Она работала секретарём в юридической конторе амбициозной адвокатши.

Жалкая зарплата, кот и однокомнатная квартира с видом на Пойнт Яхт Клуб. Одержимая своим весом, она жила на пилюлях для похудения с эфедрином, державших её в тонусе днём, и на виски и травке, чтобы отключиться ночью. Ужасно одинокая, она больше всего боялась состариться в одиночестве, хотела любви, при том, что была не способна и не желала любить сама. Эгоистичная и надменная, мечтала о принце, который заберёт её из унылого офиса и поселит в домике с забором из белого штакетника. Когда же принц появился, в виде предложения от одного из самых богатых клиентов конторы, она его не узнала и отшила, так как он был индийцем среднего возраста. С тех пор секс, грог, трава и телевизор, это всё, что было у неё в жизни в её неполные тридцать лет.

Моя собственная жизнь тоже стала непростой. Я был на мели, часто совсем без денег. Я немного подрабатывал столярными работами на лодках яхт клуба, потом три недели занимался внутренней обстройкой на французской чартерной яхте, которую смутно помнил c Мадагаскара. Я продал вещи, которые привёз оттуда и затянул пояс. На заработанные деньги заполнил трюм продуктами, то что осталось, потратил на товары для продажи, большая часть которых оказались ошибкой. Мне не нравилось в Дурбане. Я намеревался стоять здесь до конца сезона циклонов, до мая, но постоянное напряжение и ежедневные проблемы сильно утомляли. Например, я отправил цепь на гальванизацию в другой город, так как в Дурбане не было никого, кто этим занимался. Её должны были вернуть через три дня, но всё, что я получил после этого, это обещания, обещания и обещания — завтра, в понедельник, на следующей неделе... Это становилось уже смешным, спустя пять недель я так ничего и не получил.

Деньги, что у меня оставались, закончились, пришлось залезать в продовольственные запасы. Последней каплей стал случай, когда я увидел, как женщина умерла прямо на улице, но никому не было до неё дела. На главной улице, недалеко от «Herrick Marine», в небольшой нише в стене, она скрючилась на полу и умерла, как собака. Она была чистая, молодая, в туфлях и приличной одежде, вовсе не бродяга. Естественно, она была чёрная. Скорее всего она болела и помочь ей было некому. Когда я увидел её, два санитара пытались распрямить её окоченевшее тело. Никто из прохожих даже не обращал на это внимания. Я рассказал об этом местному парню в баре, но он лишь сказал: - Одной меньше.

Депрессивное место заставляет забыть о хороших людях, которых встречал здесь, только позже, в воспоминаниях, они проступают из серой толпы. Я встретил несколько удивительных личностей в Дурбане. Не успел я встать на якорь у Пойнт Яхт Клуба, как увидел алюминиевый динги направляющийся к нам. Высокий молодой человек с короткой стрижкой, в очках, управлял маленьким подвесным мотором. Жестянка лихо развернулась у борта и парень передал мне пластиковый пакет, полный продуктов: буханка великолепного цельнозернового хлеба, йогурт, пара яблок, бананы и две банки пива. Только яхтсмен может оценить, какое это удовольствие после долгого перехода. - Добро пожаловать в Дурбан, - сказал он с явно немецким акцентом, - заходите в гости, когда закончите с формальностями - Он показал на большой, выкрашенный в красный и зелёный цвета, Варрамовский катамаран, пришвартованный за линией яхт и тут же ушёл. Так я познакомился с Хансом, одним из хулиганов Индийского океана, капитан Джамала много рассказывал о нём в Носи Комба. Ханс купил свой катамаран в Англии, вместе со своей женой перегнал его в Южную Африку, безостановочным переходом и занимался на нём коммерцией на Мадагаскаре и Коморах. Сейчас он перевооружал катамаран с бермудского, на паруса типа «клешня краба».

- Я превратил свою старую мечту в кошмар, - сказал он. Во время последнего пробного выхода в Дурбане у него сломалась мачта. Это был просто ошкуренный ствол лучистой сосны, у неё мягкая, непрочная древесина. Я предложил использовать эвкалипт.

Спустя несколько дней Ханс сова подъехал: - Ты умеешь валить деревья? - Конечно. В Тасмании я не мало их спилил. Я взял свой топор, ручную пилу и мы погрузились в старый «Моррис», который Ханс одолжил у своего тестя. За рулём была его жена. Мы отправились по шоссе, через дурбанские пригороды, пока не нашли то, что искали — заросли молодых эвкалиптов, росших зелёной полосой вдоль дороги. Женщины уехали выпить чашечку чая к ближайшей дорожной развязке, а мы в это время выбрали и свалили будущую мачту, очистили от коры и скатили вниз по склону холма, поближе к дороге и, дождавшись машину, уехали обратно. У одного из странствующих яхтсменов в яхт клубе был небольшой фургон, от компании, в которой он работал. Рано утром в субботу мы втроём отправились обратно, быстро загрузили ствол и прежде чем кто-то заметил, что росший у дороги эвкалипт умыкнули, нас уже след простыл. Ханс отбуксировал ствол к лодке на динги. Они вышли из Дурбана в феврале и я слышал в Носи Комба, что через Мозамбикский канал они прошли очень быстро.

Я вышел вслед два месяца спустя и был очень рад что покидаю Дурбан. У меня вызывает антипатию менталитет его жителей. Они достойны того ада в котором живут, они его создали и продолжают сохранять, своим надменным поведением, полным отсутствием толерантности и сострадания. Это звучит грубо, это и есть грубо, но так я это вижу.

Все мои друзья одиночки ушли, кто в Кейптаун, кто в Бразилию, Кехаар остался один. Я перешёл на верфь траулеров, мне нужна была сварка, подремонтировать ветровой рулевой. Я по прежнему ждал, когда вернётся якорная цепь. Мою лучшую цепь украли в Морондава вместе с якорем, в настоящее время у меня остался лишь короткий кусок обычной коровьей цепи с запасным якорем. От фирмы ничего не было слышно, я даже не мог больше отыскать её, телефон был отключен, она просто испарилась. В пасхальные праздники я выбрал якорь, по прежнему без цепи, и направил Кехаар на север, обратно на Мадагаскар.