Мыслитель действует

7 ГЛАВА, в которой Лилибет отвоевывает себе кое-какие права, а Мыслителю становится яснее ясного, что если не пошевелить мозгами и не прийти Сэру на помощь, тот окажется в ужасном положении

Мыслитель еще, наверно, двенадцать раз набирал телефон Сэра и всякий раз не вешал трубки, пока не насчитывал двенадцать гудков, а потом позвонил Тузу пик и договорился с ним о встрече на трамвайной остановке в четыре часа. Затем он достал записную книжку и посмотрел там номер Лилибет. Ей он звонил так редко, что не помнил его наизусть.

Трубку взяла мать Лилибет. Она стала дружески болтать с Мыслителем и поблагодарила его за то, что он так мило ведет себя с Лилибет и всегда решает за нее примеры. Она на днях непременно пригласит его на чашку какао с яблочным пирогом.

– Извините меня, фрау Шмельц, – перебил Мыслитель ее благодарственную речь. – Но мне нужно срочно поговорить с Лилибет.

Мать позвала Лилибет к телефону.

– Лилибет, мы должны что-то сделать для Сэра, – сказал Мыслитель . – Встретимся в четыре часа на трамвайной остановке. Туз пик придет. О'кей?

Лилибет колебалась лишь секунду.

– О'кей, – сказала она. – Я приду, Мыслитель. – И повесила трубку.

– Куда это ты придешь? – спросила мать Лилибет.

– К четырем часам на трамвайную остановку, – ответила Лилибет.

– Зачем?

– Мы должны что-то сделать для Сэра, поддержать его, потому что он в беде.

– Об этом не может быть и речи! – В голосе матери Лилибет вновь зазвучали те пронзительные нотки, которые не выносил ее отец. – Ты что, с ума сошла, поддерживать вора?

Лилибет рассказала маме во время обеда, что произошло на уроке математики. Мама внимательно ее слушала и после каждой фразы восклицала: «Ах, как это ужасно!»

Лилибет думала, что мама сочувствует бедному невиновному Сэру и считает ужасным, что его так подло подозревают. Но теперь Лилибет убедилась, что мать ее ничегошеньки не поняла и ужасным ей представлялось только то, что ее дочка дружит с вором.

– Но ты же знаешь Сэра! – возмутилась Лилибет. – Ты же знаешь, что...

– Ничего я не знаю, – перебила ее мать. – Решительно ничего. Чужая душа – потемки. И эта история тому лишнее доказательство. Оказывается, можно производить впечатление хорошо воспитанного, милого и послушного мальчика, а на самом деле быть вором.

– Он не вор! – закричала Лилибет.

– А почему часы оказались у него в парте?

– Ему их подбросили.

– Зачем? – Мать неодобрительно покачала головой. – Крадут, чтобы получить то, что хочется иметь, поэтому просто нелепо предположить, что желанную вещь станут подбрасывать кому-то другому. Лилибет нетерпеливо вздохнула.

– Но ведь математик объявил, что будет сейчас всех обыскивать. И тогда тот, кто стащил часы, должен был быстро от них избавиться...

– А кто их стащил? – перебила мать.

– Почем я знаю! – воскликнула Лилибет.

– Вот видишь! – Мать снова покачала головой. – Твоя теория, дитя мое, не выдерживает никакой критики. – Тут матери пришло на ум еще одно соображение: – Помнишь, в начальной школе, кажется, в третьем классе, у тебя исчезла самопишущая ручка, а в свое время в детском садике ты как-то взяла с собой несколько маленьких игрушечных автомобильчиков и они тоже исчезли? Помнишь?

– Ну и что? – Лилибет никак не могла взять в толк, к чему мать клонит.

– А то, что и в детский сад, и в начальную школу ты ходила с этим Сэром, – многозначительно произнесла мать и торжествующе взглянула на Лилибет.

Лилибет решила, что с нее хватит! Мать позволяет себе говорить про Сэра «этот»! И Лилибет понимала, что ее не переубедить. Она молча сняла домашние туфли и надела красные сапоги, которые стояли возле шкафа.

– Ты ведь не пойдешь к нему? – испуганно спросила мать.

– Нет, пойду! – крикнула Лилибет и накинула на плечи курточку из заячьего меха.

– Только через мой труп!

Передняя в их квартире была длинная, как кишка. Широкий комод делал ее еще уже. Мать встала так, что преградила Лилибет путь к входной двери.

– Я запрещаю тебе идти к вору! А тем более ездить одной в трамвае. Не хватает, чтобы с тобой случилось то же самое, что с Гюнтером!..

Гюнтер жил в соседнем доме. Лет тридцать тому назад он сорвался с подножки трамвая и угодил ногой под колесо прицепного вагона.

– Через девять недель мне исполнится тринадцать лет, – сказала Лилибет. – И во всем городе нет другой тринадцатилетней девочки, которой запрещали бы ездить одной в трамвае.

– Другие мне не указ, – прошипела мать Лилибет и добавила уже более мягким тоном: – Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь. Когда ты уходишь одна, я места себе не нахожу.

Да, это Лилибет хорошо знала. Эти слова она слышала каждый день. И до этой минуты она принимала их близко к сердцу.

Лилибет стояла напротив матери. Мать была не очень высокой, и Лилибет могла смотреть ей в глаза, не задирая головы. В глазах матери стояли слезы. Эти полные слез глаза тоже были хорошо знакомы Лилибет. И вот вдруг, пока Лилибет глядела матери в лицо, она разом, словно ей прокручивали киноленту, припомнила все, что уже пропустила в своей жизни ради этих испуганных, полных слез глаз: катание с Тузом пик на роликах, потому что мать боялась, что она поломает себе кости; катание на коньках на Ханзелском пруду, потому что мать считала, что лед там слишком тонок; плаванье в старом русле Дуная, потому что невинные водоросли мать принимала за опасные лианы. Из-за своих страхов мать запрещала ей лазать на деревья, ходить одной гулять, ходить в походы с палаткой во время каникул, ходить с Мартиной в кино... Лилибет остановила бешено крутящуюся в голове киноленту и сказала:

– Мама, пропусти меня.

Мать опиралась одной рукой о комод, а другой – о стенной шкаф. Пройти было невозможно.

– Знаешь что, – сказала мать, – мы сейчас с тобой пополдничаем, а потом пойдем в магазин и купим тебе те синие сапоги, которые ты так хотела. Ладно?

Но Лилибет покачала головой. Если бы речь шла об ее удовольствии, она, возможно, и сдалась бы, чтобы не быть виноватой перед мамой, и променяла бы свободу на шикарные сапоги. Но теперь речь шла о Сэре. Он нуждался в ее помощи. И Мыслитель, и Туз пик никогда бы не смогли понять, что она не пришла на остановку из-за маминых страхов.

– Если ты меня не отпустишь, – сказала она твердо, – я позвоню папе и скажу, что у тебя снова истерика, что ты закатила мне сцену.

Все оказалось куда проще, чем Лилибет предполагала. Папе звонить не пришлось. Ни слова не говоря, мать убрала руки и пропустила ее к входной двери. Только спросила:

– Когда ты вернешься?

Уже нажимая на дверную ручку, Лилибет ответила:

– Точно не знаю, но, наверное, не поздно. Когда все пойдут домой.

Лилибет выскочила из квартиры и побежала вниз по лестнице. Ей казалось, что за последние десять минут она невероятно выросла. Она не сомневалась, что была теперь на голову выше, чем утром.

Когда Лилибет примчалась на остановку, Мыслитель и Туз пик ее уже ждали. Было десять минут пятого.

– Извините меня, – сказала она, едва переводя дух, – я немного опоздала, потому что...

Лилибет не стала продолжать. Ей показалось, что рассказывать о ссоре дома как-то неблагородно по отношению к маме. Да и по отношению к Сэру тоже, потому что его дела были сейчас куда важнее всего остального.

– Главное, ты пришла, – сказал Туз пик и доложил ребятам, что заходил к Сэру и так долго звонил в их квартиру, что даже вызвал гнев соседки. Она выскочила из своих дверей, как собака из будки, и пролаяла, что у Таборов нет никого дома, она это точно знает. Они, мол, еще утром вышли втроем, и никто из них пока не вернулся. И что если «этот сопливый мальчишка» будет тут вот так трезвонить, кричала она, то он сведет с ума всех трех таборовских кошек, у кошек ведь очень чувствительные уши, и такой шум нанесет им душевный ущерб.

– Может быть, Сэр пошел к бабушке, – сказала Лилибет.

Сэр очень любил свою бабушку, ребята это знали. Она была толстой, круглой как шар и розовощекой. Конечно, толстые, круглые и розовощекие бабушки на улице не валяются, думал Мыслитель, но, будь я Сэром и будь у меня такая шоколадная веселая мама с глазами сиамской кошки, как у него, я пошел бы со своим горем к ней, а не к бабушке.

– Я все же думаю, что сперва нам надо поехать в магазин, – сказал Мыслитель.

А так как Туз пик и Лилибет обычно делали то, что Мыслитель считал правильным, они с ним согласились.

Правыми оказались и Мыслитель, и Лилибет. Сэр скрылся у мамы в магазинчике «Все для вязания», но и бабушка тоже была там. Сэр сидел в задней комнате и мрачно смотрел в одну точку. Он даже едва поздоровался с друзьями. Лилибет, Мыслитель и Туз пик вдруг почувствовали, что они здесь не нужны, что они лишние. Они не знали, что сказать Сэру. Расспрашивать его о том, что было у директора, они считали неприличным – некрасиво проявлять любопытство. Сказать ему, что они не сомневаются в его невиновности, просто смехотворно – это само собой разумелось! Растерянно стояли они вокруг Сэра. Бабушка Сэра с тревогой указала на внука.

– Он ничего не ест. В обед куска в рот не взял и в полдник тоже от всего отказался. – Бабушка достала с полки, где лежали мотки шерсти, тарелку с тортом. – Я специально для него принесла. – Она печально по глядела на тарелку. Ешьте, дети. Жалко, если это пропадет.

Лилибет, Мыслитель и Туз пик помялись, но взяли по кусочку. Есть сладкое им было сейчас неохота, но они подумали, что доставят бабушке хоть какое-то удовольствие, а это было вообще единственное, что они могли пока сделать.

Когда каждый справился со своим куском торта, облизал липкие пальцы и вытер их бумажным носовым платком, выданным бабушкой, Сэр вдруг поднял голову и спросил:

– А что говорят ребята?

Лилибет и Туз пик посмотрели на Мыслителя. Тот не спешил с ответом. Это был очень важный вопрос. Для Сэра, видимо, вообще самый важный. Мыслитель знал, какой ответ хотел бы услышать Сэр. Он обдумывал, есть ли смысл соврать в этих обстоятельствах, но, прежде чем он успел все до конца додумать, Лилибет выпалила:

– Плевать я хотела на то, что они думают! А Туз пик крикнул:

– Все они сволочи!

– Дети, как вы выражаетесь! – в ужасе воскликнула бабушка.

– Извините, но это правда, – пробормотал Туз пик, а Мыслитель ему шепнул:

– Тебе не терпится, да?

– Я так и думал, – сказал Сэр и снова мрачно уставился в одну точку.

Зазвенел колокольчик в дверях магазина – дама, покупавшая толстую шерсть для домотканых ковров, ушла наконец, и мама Сэра, освободившись, заглянула в заднюю комнату.

– Как хорошо, что вы пришли! – сказала она. – Он решил, что теперь все ребята в классе считают его вором.

– Так и есть, – сказал Сэр.

– Мы-то не считаем, – возмутилась Лилибет.

– Зато все остальные, – пробормотал Сэр и пнул ногой штабель картонных коробок с шерстью.

Штабель пошатнулся, но мать Сэра успела подскочить вовремя и удержать его. Однако при этом она не сводила пытливого взгляда с Мыслителя. Взгляд этот вопрошал: «Он прав?»

Мыслитель кивнул:

– Фрау Табор, прошу вас, сходите в школу и объясните директору...

– Я уже была в школе, – перебила его мать Сэра, – они ведь мне сразу позвонили, еще в десять утра, и я тут же поехала в школу.

– И что там было? – спросила Лилибет.

В дверях лавки снова зазвонил колокольчик.

– Покупатель, – пробормотала мать Сэра.

Но это оказался не покупатель, а папа Сэра. Перепрыгивая через прилавок, чтобы поскорее попасть к ним, он насвистывал песенку из кинофильма «Мост через реку Квай».

Дверь, которая вела из магазина в заднюю комнату, была низкой, и длинному, как каланча, папе Сэра пришлось согнуться, чтобы пройти.

– О, да вас здесь так много набежало, что я не вижу своего дорогого вора! – воскликнул он. – Куда он делся?

– Вот он я, – отозвался Сэр и попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. Щеки дернулись в жалкой, исполненной страдания гримаске.

Отец осторожно, чтобы никого не задеть, пробрался к сыну, ловко лавируя между женой и Лилибет, тещей и Тузом пик, Мыслителем и картонками с шерстью.

– Привет, мастер часовых краж! – воскликнул он и взъерошил его черные кудри.

– История эта настолько серьезная, пойми, что твои глупые шуточки тут неуместны. Прошу тебя, – сказала мама Сэра.

– История эта настолько глупая, что остается только шутить, – возразил папа Сэра.

– Твое безмятежное веселье ему не поможет! – вскипела мама Сэра.

– Мне нечем дышать в этой шерстяной норе, – заявил папа Сэра. – На меня тут нападет депрессия. Давайте перейдем в магазин, его все равно придется закрыть. Ведь если каждую минуту будут заходить покупатели, нам так и не удастся поговорить.

– Правильно! – поддержала его бабушка.

Она пошла в магазин, повесила на входной двери дощечку с надписью «Закрыто», спустила железную штору на обеих витринах и на двери.

Бабушка села на единственный в магазине стул, мама Сэра примостилась на прилавке, а папа, Сэр, Туз пик, Мыслитель и Лилибет устроились прямо на полу, покрытом мягким ковром.

– Насколько я в курсе дела, – начал папа Сэра, – у вас в классе все время что-то крадут, а сегодня учитель математики нашел у моего сына золотые часы какой-то девочки.

– Их нашли в парте Сэра, – уточнила Лилибет. – Но туда их мог кто угодно засунуть, ведь на десятиминутной перемене в классе всегда такое творится...

– Ясно. А что было потом? – спросил папа Сэра.

Все посмотрели на Сэра.

– Математик повел меня к директору, – сказал он, – а директор тут же послал за фрау Хуфнагель, потому что она ведь наш классный руководитель. Но ее не оказалось в школе, у нее был свободный день. И тогда директор спросил меня, почему я все время краду. А я сказал, что я не краду. А он сказал, что отрицать еще хуже.

– А потом? – спросил отец.

Сэр беспомощно пожал плечами.

– Я точно не помню. Они сказали, что сообщат все моим родителям, а я пусть подумаю, не лучше ли мне чистосердечно признать свою вину... Ну, и еще что-то в этом роде. А я вообще больше ничего не сказал. – Сэр выдергивал шерстинки из мохнатого ковра. – Не могу же я сто раз повторять, что понятия не имею, как эти часы попали ко мне в парту.

– А потом? – На этот раз спросила бабушка.

– Потом пришла мама, – сказал Сэр, и тогда все посмотрели на маму и стали ждать, чтобы она продолжила рассказ.

Но мама Сэра лишь пробормотала:

– По-моему, я вела себя неверно.

– Что значит неверно? – спросила бабушка.

– Я тебе все это уже рассказывала за обедом, – нехотя сказала мама Сэра. – И тебе по телефону, – продолжила она, оборачиваясь к мужу, – чего повторять десять раз одно и то же.

– По телефону ты говорила так сбивчиво, что вообще ничего нельзя было понять, – сказал отец Сэра. – Так что можешь смело еще раз рассказать, да и дети тоже хотят знать.

– Она всегда слишком непосредственна, – пробормотала бабушка, – совсем Не умеет вести себя дипломатично.

Мама Сэра забралась на прилавок с ногами и, обхватив колени, уперлась в них подбородком. В ее глазах сиамской кошки вспыхивали синие искры.

– Я вела себя так потому, что вообще терпеть не могу школу, она мне всегда напоминает мои школьные годы. Да вам этого не понять! – Мама Сэра провела обеими руками по своим курчавым волосам. – Дочь негра, дочь американского оккупационного солдата! В школе меня никто за человека не считал, все презирали, унижали, как только могли. – Она прямо задохнулась от гнева. – И вот сегодня, когда я пришла в школу и увидела, как он, бедняжка, – она указала на Сэра, – сидит там, а директор и математик говорят с ним презрительно, унижают его, как только могут, все во мне всколыхнулось, и я просто озверела. Такое со мной еще никогда не случалось. И я кинула им в лицо, что они застарелые фашисты, расисты идиотские...

– О боже, боже!.. – застонал папа Сэра.

А мама Сэра продолжала:

– Я схватила своего сына за руку и увела его оттуда. Потому что я еще помню, что испытывает ребенок, когда не может себя защитить...

– «Жандармы вонючие!» – крикнула им мама, когда мы уходили, – добавил Сэр. Ему уже явно было лучше, потому что он даже улыбнулся.

– Ты это правда сказала? – спросила бабушка и от растерянности вонзила спицу в свою высокую прическу. – Если ты это правда сказала, тебе придется извиниться.

– Ну, об этом пока еще рано говорить, – заметил отец Сэра. – Куда важнее другое. Я позвонил нашему адвокату, а он переговорил с кем-то в полиции... Так вот, этот тип в полиции сказал, что весь ваш досмотр гроша ломаного не стоит. Во-первых, потому что это вообще не доказательство, а во-вторых, потому что между кражей и досмотром прошло немало времени. Кроме того, мой сын – не парта. Если часы эти нашли бы у него в трусиках или там в носке – дело другое, а нашли-то их в парте! На самом деле у них нет никаких улик против него, и они ничего не могут предпринять. – Отец Сэра, видимо, считал, что этим вопрос исчерпывается, потому что он спросил: – Мне открыть лавку?

Мама Сэра покачала головой.

– Нет доказательств ни за, ни против, но ведь они все равно считают его вором.

– В школу я больше не пойду, – тихо сказал Сэр.

Отец схватил его за плечи и ласково встряхнул.

– Да это же курам на смех, – сказал он. – Пусть себе думают, что хотят. Пусть эти слабаки считают, что ты клептоман. Плевать тебе на них с высокой горы!

– Вот фрау Хуфнагель никогда не будет считать тебя вором! – воскликнула Лилибет.

– И физкультурник тоже нет, он тебя любит, – сказал Туз пик.

– А с твоими отметками они не смогут тебя исключить за неуспеваемость, – сказал Мыслитель.

– Но ведь все наши ребята считают меня вором! – не своим голосом заорал Сэр и принялся вырывать шерстинки из ковра всеми десятью пальцами. – А этого я не переживу.

– Может, ты хочешь перейти в другую школу? – спросил отец Сэра.

– Ни в какую другую школу я не пойду! – все так же надсадно заорал Сэр и с таким ожесточением стал выщипывать ковер, что шерстинки облачком закружились в воздухе.

– Однако, – сказал отец Сэра, – третьей возможности нет. – И он обвел взглядом присутствующих, как бы ожидая их поддержки.

Все молчали. А Сэр начал всхлипывать. Мыслитель прикрыл глаза, сунул палец в рот и подумал: «Хорошо иметь жизненные принципы. Так вот, один из моих принципов – не заниматься такими гнусными историями, как эта история с кражей. Но ради друга можно пожертвовать даже своим принципом».

– Я найду настоящего вора, и инцидент будет исчерпан, – сказал Мыслитель.

– Ты думаешь, что сумеешь? – И мать Сэра метнула в него целый сноп синих искр, но в ее голосе звучало сомнение.

– Поверьте, мне это не доставит никакого удовольствия, – ответил Мыслитель, – но решить эту проблему мне удастся, я уверен.