Мюнхен — 1972. Кровавая Олимпиада

Захват заложников в Мюнхене был шоком для западногерманских чиновников. Это было настолько неожиданно, что государственная машина никак не могла начать работать на полных оборотах.

Утром 5 сентября был сформирован кризисный штаб. В него вошли федеральный министр внутренних дел Ганс Дитрих Геншер, его баварский коллега Бруно Мерк, полицай-президент Мюнхена Манфред Шрайбер. Конституция ФРГ ограничивает власть федерального центра и наделяет большими полномочиями земельные власти.

Специальных подразделений по борьбе с терроризмом еще не было. В Олимпийскую деревню отправили пожарных, солдат бундесвера на бронетранспортерах и полицию.

Кризисный штаб начал с переговоров. Еще теплилась надежда, что с боевиками можно как-то договориться.

МЮНХЕН, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, УТРО

Сотрудница полиции Аннализа Грэе, которая находилась в непосредственном контакте с палестинцами, спросила Иссу, не согласится ли он побеседовать с небольшой делегацией.

Приехали Манфред Шрайбер, Вальтер Трёгер и глава египетского олимпийского комитета Ахмед Туни.

Шрайбер обратил внимание на то, что Исса был холоден и спокоен, говорил с ними жестким, металлическим голосом. На немецкого полицейского он произвел впечатление фанатика, для которого реальность не существует.

Немцы, на которых были направлены дула автоматов. чувствовали себя паршиво. Они надеялись, что египтянин сумеет как-то наладить контакт с палестинцами — они же все арабы. Тот заговорил с Иссой по-арабски и тихим голосом стал объяснять, что израильтянам и немцам потребуется больше времени, чтобы отыскать в разных тюрьмах и собрать вместе всех заключенных, которые значатся в двух списках.

Неожиданно для немцев Исса легко согласился отодвинуть срок истечения ультиматума. Немцы не знали, что руководители теракта это заранее предусмотрели, и вздохнули с облегчением: угроза смерти израильских спортсменов отдалилась.

Манфред Шрайбер привык иметь дело с опасными преступниками и не боялся людей с оружием. Когда один из террористов, расслабившись, опустил свой автомат, у полицай-президента закралась шальная мысль: а не захватить ему Иссу и не превратить самого террориста в заложника?

Пожалуй, Шрайбер мог бы попытаться скрутить Иссу и оттащить его за угол. Но Исса, видимо, что-то почувствовал. Он показал немцам, что держит в руках гранату и что его большой палец просунут в кольцо от чеки.

— Если дотронетесь до меня, — пригрозил Исса, — я взорву нас всех.

Шрайберу пришлось отказаться от своей идеи. Это был его первый план, которому не суждено было осуществиться.

Кризисный штаб пытался разработать какой-то план.

Для начала Манфред Шрайбер рекомендовал предложить палестинцам любую сумму денег в обмен на заложников. Но когда в Бонне канцлер Вилли Брандт собрал кабинет министров обсудить ситуацию, стало известно, что террористы отказались от выкупа.

— Деньги для нас ни имеют никакой ценности, — сказал Исса, — наши жизни тоже не имеют никакой ценности.

Исса повторил, что его интересует только освобождение из тюрем товарищей по совместной борьбе.

В его списке значились и японец Кодзо Окамото, и две арабские женщины, арестованные после неудачной попытки захвата самолета «Сабены». За исключением этих троих имен список был идентичен с тем, что предъявили тс, кто захватил самолет «Сабены». Вывод напрашивался такой: за этими терактами стоят одни и те же люди. Но в немецкой полиции некому было заняться этим анализом.

Немцы пытались затянуть переговоры, с озабоченным видом жаловались палестинцам, что прервалась телефонная связь с Иерусалимом, что Голда Меир не может собрать всех членов израильского кабинета министров, что израильским и западногерманским чиновникам не удается найти всех заключенных, указанных в списке.

В 8.45, за пятнадцать минут до назначенного террористами срока, никакого решения не было принято. Исса время от времени выходил из дома № 31, чтобы переговорить с немецкими чиновниками.

Бургомистр Олимпийской деревни Вальтер Трёгер напрямую спросил Иссу:

— Послушайте, ну зачем вы упорствуете? Бросьте все это! Отпустите заложников и уезжайте.

— Мы все равно уже трупы, — неожиданно ответил ему Исса. — Если не вы убьете нас здесь, так убьют потом другие, если мы вернемся без заложников.

Исса словно пытался объяснить немцам, что, если террористы сдадутся, другие палестинцы найдут их и убьют за «трусость». Исса как бы извинился перед Трёгером:

— Немцы подготовили прекрасные Олимпийские игры, но мы, палестинцы, должны использовать этот повод, чтобы заставить весь мир задуматься над нашим делом.

Аннализа Грэе, устанавливая контакт с Иссой, старалась его разговорить. Он охотно рассказывал немке, как работал в Олимпийской деревне в молочном баре, а перед этим семь лет провел во Франции.

Она осторожно повторяла, что терроризм — не способ достичь своей цели. Исса отвечал, что переговоры о судьбе Ближнего Востока можно вести бесконечно, а его два брата сидят в израильских тюрьмах, и он готов убить кого угодно, лишь бы вернуть им свободу.

Аннализа попросила его не размахивать гранатой у нее под носом. Исса рассмеялся:

— Вам нечего меня опасаться.

Но и ее попытки убедить его бросить эту затею успехом не увенчались.

Стрелки часов подбирались к десяти утра. В Бонне царила паника. Немцы не знали, как быть в ситуации, когда ни израильтян, ни палестинцев не удалось уговорить пойти на компромисс. Баварский министр внутренних дел Бруно Мерк сразу сказал канцлеру Вилли Брандту, прибывшему в Мюнхен:

— Израиль ни при каких условиях не поддастся шантажу со стороны террористов.

Он оказался прав.

ИЕРУСАЛИМ, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, УТРО

В Иерусалиме премьер-министр Голда Меир отказалась исполнять требования террористов:

— Если мы один раз это сделаем, ни один израильтянин в мире не будет чувствовать себя в безопасности.

Голда Меир, родившаяся в России и выросшая в Америке, предпочитала высказываться прямо и откровенно. Она обладала редким даром видеть мир в черно-белом свете, без всяких там полутонов, которые только мешают принимать быстрые и решительные меры.

«Ее словно высеченное из камня лицо, — писал бывший государственный секретарь Соединенных Штатов Генри Киссинджер, — свидетельствовало о судьбе народа, которому довелось слишком хорошо познать потециальные возможности бесчеловечности. Ее настороженный взгляд ясно говорил о том, что она не допускает и мысли, что те, кем она руководит, без борьбы согласятся на ту же судьбу.

Саркастическое временами выражение ее лица никогда не скрывало печали, ибо она воспринимала гибель каждого израильского солдата как потерю члена собственной семьи».

Голда Меир говорила, что ее много раз заставляли «прийти к соглашению с убийцами, как это сделали другие государства, и позволить фанатикам-самоубийцам шантажировать нас и поставить нас на колени».

Она твердо считала, что уступки террористам только порождают новый террор, и не верила арабским политикам. Она исходила из того, что Израиль может и должен полагаться только на себя и на свою военную силу. Больше всего она боялась проявить слабость. уверенная в том, что это смертельно опасно для еврейского государства. Один раз не ответишь ударом на удар — и шакалы разорвут тебя на части.

«Но никто никогда не узнает, — писала Голда Меир, выйдя в отставку, — чего стоит правительству Израиля отвечать «Нет!» на требования террористов и понимать, что ни один из израильских террористов, работающих за границей, не застрахован от бомбы в письме, не говоря уже о том, что любой тихий пограничный городок Израиля может быть (и это бывало) превращен в бойню при помощи нескольких безумцев, взращенных в ненависти и в убеждении, что они смогут выдавить из Израиля его умение оставаться непоколебимым перед лицом страдания и печали».

Голда Меир выступила в кнессете с коротким заявлением о случившемся в Мюнхене и назвала имена одиннадцати спортсменов, взятых террористами в заложники.

Она попросила посла Эльяшива Бен-Хорина информировать правительство ФРГ, что оно имеет право выйти из кризиса любыми доступными средствами.

В 11.15 Манфреду Шрайберу передали окончательный ответ израильского правительства — оно отказывается освобождать заключенных. Шрайбер считал решение неверным. Но повлиять на позицию израильского правительства не мог. Единственное, что он способен был предпринять, — позаботиться о том, чтобы Исса об этом не проведал. Но как выручить заложников из беды, никто в мюнхенской полиции не представлял.

Подполковник Ульрих Вегенер получил указание перебросить в Мюнхен военные вертолеты — на случай, если они понадобятся, а заодно доставить в столицу Баварии израильского посла Эльяшива Бен-Хорина.

МЮНХЕН, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, ПОЛДЕНЬ

В Западной Германии много лет жил египтянин Махди Гохари, советник Лиги арабских стран. Его на полицейской машине доставили в кризисный штаб в Олимпийской деревне и попросили расшифровать непонятные слова и аббревиатуры в тексте, который полиция получила от террористов.

Даже он не знал, что четыре буквы под текстом — МКЧС — означают «Международный комитет «Черный сентябрь».

Он сам выразил желание поговорить с Иссой. Египтянин внушал ему, что этот теракт будет иметь дурные последствия для палестинцев — в любом случае, чем бы эта история ни закончилась. Он объяснял Иссе, что их требование наверняка не будет исполнено, потому что израильтяне не выдают заключенных.

Исса выслушал его с недоверием. Он воспринимал египтянина как немецкого агента. Египтянин пришел к выводу, что палестинцы действительно верят, что их требования будут исполнены. Он попрощался с Иссой и ушел, крайне удивленный его полным непониманием ситуации.

Манфред Шрайбер вернулся с Кон ноли-штрассе в штабное помещение. Он убедился, что бескровные варианты решения кризиса отсутствуют, и приказал своему заместителю Георгу Вольфу продумать силовые варианты освобождения заложников.

Вольф доложил штабу, что лобовая атака на дом, где террористы держат заложников, едва ли будет успешной — палестинцев слишком много, и они хорошо вооружены.

Эйвери Брэндедж, президент Международного олимпийского комитета, требовал от полиции как можно скорее покончить с кризисом. Он вспомнил, как в 20-е годы чикагская полиция, если ей надо было захватить гангстеров, засевших в каком-то здании, использовала некий газ, который немедленно выводил из строя преступников. Брэндедж предложил связаться с чикагскими полицейскими, чтобы они поделились опытом.

Немцы стали звонить в Чикаго. Но память подвела руководителя Олимпийского комитета. Чикагские полицейские никогда не пользовались такого рода газом.

Такой газ использовала советская госбезопасность еще со времен борьбы против украинских националистов, которые прятались в схронах, подземных бункерах. Найти бункер было проще зимой, пишет полковник Георгий Санников, в ту пору оперативный уполномоченный Министерства государственной безопасности Украины. На восходе или на закате можно было заметить струйку теплого воздуха, который выходит из вентиляционного отверстия. Туда вставляли тонкий и гибкий шланг и открывали вентиль баллона со спсцпрепаратом «Тайфун» — усыпляющим газом мгновенного действия.

Такого типа газ, только более современный, был использован при уничтожении чеченских террористов на Дубровке в октябре 2002 года…

Но мысль о том, чтобы обратиться за помощью к КГБ, мюнхенским полицейским не приходила в голову. Да и в Москве не стали бы делиться секретной формулой. Она осталась секретной и после «Норд-Оста».

Олимпиада продолжалась. Немецкие волейболисты сражались с японскими, и зрители горячо болели за любимых спортсменов. На экранах телевизоров картинки захваченного террористами дома перемежались со сценами спортивных состязаний.

Канцлер Федеративной Республики Вилли Брандт выступил по телевидению. Он отказался прекратить Олимпийские игры, как этого требовал Израиль. Брандт считал, что закрыть Олимпиаду — значит пойти на поводу у террористов.

Премьер-министр Израиля Голда Меир потребовала хотя бы приостановить Игры — пока израильские спортсмены находятся в руках террористов. Руководители Олимпийского комитета нехотя согласились. Они утверждали, что надо продолжать соревнования и тем самым доказывать, что спорт сильнее терроризма и насилия.

Американского пловца Марка Спитца, еврея по происхождению, под охраной срочно вывезли в Лондон. Но остальные спортсмены практически не обращали внимания на трагедию, происходившую рядом с ними. Олимпийцы отдыхали, загорали, раздавали автографы, — словом, наслаждались жизнью и даже не смотрели в сторону дома, где находились заложники. Дух спортивного братства, единение спортсменов оказались мифом. Более всего они боялись, что из-за теракта Олимпиаду прервут и они не получат своих медалей.

А девятерых связанных заложников держали под дулами автоматов в одной комнате, на полу которой лежало мертвое тело Йосефа Романо как предупреждение им всем. Израильтяне несколько раз пытались заговорить на арабском языке со своими тюремщиками, но Исса обрывал разговоры. Он не хотел, чтобы между заложниками и боевиками возникли какие-то человеческие отношения.

Около полудня полицай-президент Шрайбер и член Международного олимпийского комитета от Египта вновь пришли на Конноли-штрассе разговаривать с Иссой. Они хотели уговорить его отложить срок ультиматума еще на несколько часов.

Аннализа Грэе ждала их у входа в дом № 31. Она позвонила в дверь. Исса вышел. Он добавил свежего гуталина на свое лицо и пребывал в отличном расположении духа.

Шрайбер опять стал рассказывать, что израильтяне все еще не отыскали всех заключенных, потому что собрать двести с лишним человек — это сложная задача для любого тюремного ведомства.

Подъехал и Вальтер Трёгер, которому Исса, кажется, доверял больше других. Трёгер поддержал Шрайбера и добавил, что, как на грех, связь с Иерусалимом плохая, невозможно ничего толком обсудить. А у израильтян есть еще и другая проблема — они обязаны собрать всех членов кабинета министров, который только и наделен правом принять решение освободить заключенных.

Исса явно наслаждался ролью человека, за каждым словом которого следит весь мир. Он коротко посовещался с другими терористами и сказал:

— Срок отодвигается на один час. Если через час не будет прогресса, я казню двоих заложников.

Исса недовольно заметил, что ему надоело беседовать с начальником полиции.

— Если к назначенному сроку ничего не будет сделано, — добавил он, — я хочу, чтобы ко мне пропустили журналистов. Я сделаю заявление и прямо на улице казню двоих израильтян, чтобы это видел весь мир.

И он торжествующе поднял два пальца.

Увидев этот жест на телеэкранах, зрители решили, что палестинец показывает букву V от слова Victory — победа. В реальности это означало, что он казнит двоих заложников.

Шрайбер сказал Иссе, что приехали два министра, которые хотели бы с ним поговорить. Это были Геншер и Мерк.

Ганс Дитрих Геншер родился 21 мая 1927 года неподалеку от города Халле. В конце войны он служил в вермахте и успел обзавестить членским билетом национально-социалистической немецкой рабочей партии, поэтому после поражения Германии его некоторое время держали в лагере для военнопленных.

Едва ли он спешил вступить в нацистскую партию по идеологическим соображениям. Скорее, им двигали карьерные соображения. Геншер был очень амбициозным и нацеленным на успех молодым человеком.

Геншер оказался в советской зоне оккупации. Поначалу его это не смущало. В 1946 году он поступил в университет Халле, потом перевелся в Лейпцигский университет. Политический темперамент и желание сделать карьеру в том же году привели его в либеральную демократическую партию, одну из четырех разрешенных советскими оккупационными властями. Советская военная администрация считала, что партия «представляет интересы средней буржуазии и чиновничества».

В 1952 году Геншер предпочел перебраться в Западную Германию, где присоединился к свободным демократам. В 1954 году он сдал экзамены и получил право работать юристом в Бремене. В 1965 году он впервые стал депутатом бундестага и оставался им до 1998 года. Он стал министром внутренних дел в правительстве Вилли Брандта в 1969 году.

Геншер принадлежал к свободной демократической партии, занимавшей особое место в западногерманской политической жизни. За исключением короткого исторического отрезка в 1966–1969 годах, когда страной правила «большая коалиция», свободные демократы, меняя партнеров, всегда входили в состав правительства. Без нее ни христианские демократы, ни социал-демократы не могли собрать необходимое число голосов в бундестаге, чтобы сформировать кабинет. Свободные демократы, предлагая свою поддержку или отказывая в ней, определяли, кто станет править страной.

Они поддерживали Конрада Аденауэра, который был главой правительства Федеративной Республики с 1949 по 1963 год. Они же заставили его уйти в отставку, чтобы отдать кресло канцлера министру экономики Людвигу Эрхарду, который считается отцом западногерманского «экономического чуда». В 1969 году свободные демократы изменили своим постоянным партнерам, христианским демократам, и вступили в союз с Вилли Брандтом, который привел свою партию к победе на выборах.

«Свободные демократы, — писал Франц Йозеф Штраус, — это партия, которая постоянно находится под угрозой непреодоления пятипроцентного барьера на выборах и поглощена постоянными заботами о парламентском выживании. В силу этого ей приходилось прибегать к изощренному маневрированию. А Ганс-Дитрих Геншер давно стал воплощением изворотливости, обладая интуицией и развитым чувством риска».

Геншер — мастер тактики, его политический стиль — это хитрость, маневр, умение балансировать. Если бы он занимался спортом, то, вероятно, предпочел бы дзюдо боксу. Он умел заставлять других делать то, что не решался сделать сам.

В тот сентябрьский день он старался ни с кем не ссориться. Он не хотел портить отношения ни с Израилем, ни с арабскими странами. Поэтому он вышел сухим из мюнхенской истории. Любому другому политику такой провал стоил бы карьеры. Карьера Геншера еще только начиналась. Через два года он возглавит партию и займет в правительстве второй по значению пост вице-канцлера и министра иностранных дел.

Исса слушал министров внимательно. Ему льстило, что его уговаривают два таких высокопоставленных чиновника.

Обычно так не делают — переговоры ведут через посредников, которые всегда могут сказать: «Я не могу этого решить, мне нужно посоветоваться». Но тут был особый случай, срок ультиматума истекал, и Геншеру с Мерком нужно было отсрочить показательную казнь заложников.

Оба министра и их подчиненные верили, что, если им удастся напрямую переговорить с террористами, они сумеют их переубедить и уговорят отпустить заложников.

Геншер совершил мужественный поступок, предложив себя в заложники. Он умолял Иссу:

— Вы же знаете, что делали нацисты с евреями во время Второй мировой войны. Вы понимаете, что нельзя допустить, чтобы евреев вновь убивали на немецкой земле. Поэтому я прошу вас отпустить их и взять в заложники меня.

Ганс Дитрих Геншер был готов рискнуть своей жизнью. Он даже позвонил жене и дочери и ласково поговорил с ними — боясь, что они, возможно, беседуют в последний раз. Министр отдавал себе отчет в том, что если бы палестинцы взяли его в заложники, то при неблагоприятном развитии событий могли бы и убить.

Ганс-Йохен Фогель, Шрайбер, Мерк и Трёгер были готовы присоединиться к Геншеру в роли заложников взамен израильских спортсменов.

Исса отказался от этого предложения:

— Нет-нет, к вам нет никаких претензий. Это наше с израильтянами дело.

Трёгер повторил:

— Израильтяне — наши гости, и я готов сделать все, чтобы они вышли на свободу.

Исса качал головой — зачем ему немцы?

Геншер и Мерк, по крайней мере, выжали из Иссы согласие отложить срок ультиматума до трех часов дня. Он продолжал верить словам немцев, что израильтяне готовят освобождение заключенных, но не не укладываются в срок. На некоторое время напряжение спало.

ИЕРУСАЛИМ, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

В Израиле понимали, что террористы живыми заложников не отпустят. В умение западных немцев освободить спортсменов верилось с трудом. Голда Меир попросила правительство ФРГ принять израильский спецназ и разрешить профессионалам провести операцию по освобождению заложников.

Отряд спецназа, подчиненный непосредственно генеральному штабу Армии освобождения Израиля и имеющий немалый опыт борьбы с террористами, был приведен в состояние боевой готовности. Командовал отрядом подполковник Эхуд Барак, будущий премьер-министр страны. У Барака, десантника по военной специальности, больше боевых наград, чем у любого другого израильского военного.

Бойцам раздали гражданскую одежду. Они подготовили необходимое снаряжение и жадно следили за происходящим в Олимпийской деревне. Бойцы Эхуда Барака были уверены, что вызволят заложников с минимальными потерями.

Баварские власти высказались против приезда израильтян: нельзя позволять иностранцам стрелять на нашей земле! Да и Вилли Брандт не хотел выглядеть руководителем правительства, не способного справиться с горсткой террористов. Соображения престижа заставили немцев отказаться от помощи израильтян.

— Мы разрешим конфликт наилучшим образом, — заверил израильтян Ганс Дитрих Геншер.

Министр обороны Израиля Моше Даян был готов сам отправиться в Мюнхен. Он попросил лететь с ним руководителя Моссад Цви Замира и Виктора Коэна из Шин-Бет. Коэн, свободно владевший арабским языком, понравился Даяну, когда вел переговоры с террористами из «Черного сентября», захватившими самолеты «Сабены».

В последний момент решили, что появление Моше Даяна в Мюнхене может только насторожить террористов и ужесточить их требования. Даян позвонил Голде Меир. Она согласилась, что министру обороны не стоит лететь.

Но Замира она хотела видеть в Мюнхене. Руководитель разведки тоже выразил сомнение в необходимости лететь:

— Там же есть наш посол. Что я буду делать?

Голда Меир настаивала:

— Важно, чтобы ты там был и своими глазами видел, что именно предпринимают немцы.

Цви Замир родился в Польше в 1925 году, его привезли в Палестину грудным ребенком. В 1946 году его арестовали англичане за то, что он помогал евреям нелегально приезжать в Палестину. Он служил в армии, командовал бригадой и получил погоны генерала. В Моссад он заботился одновременно об использовании самых современных технологий в разведке и о создании оперативных групп, выполнявших акции возмездия. По большей части эти группы действовали с хирургической точностью. Но бывали и громкие провалы.

МЮНХЕН, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, ДВА ЧАСА ДНЯ

В два часа дня Исса потребовал от Аннелизы Грэе организовать доставку продовольствия для заложников. Он уточнил:

— Надо столько еды, чтобы хватило на двадцать человек.

Но, предполагая возможные действия полиции, сразу же предупредил немцев:

— Мы есть не будем. Это только для заложников.

Террористы понимали, что полиция попытается подмешать в пищу снотворное или другие препараты, поэтому ели и пили только то, что принесли с собой.

У руководителей мюнхенской полиции возникла идея переодеть полицейских в поваров, которые принесут террористам еду и попытаются освободить заложников.

В 14.18 перед домом вновь появились Манфред Шрайбер и Вальтер Трёгер, их сопровождали два мнимых «официанта» — переодетые полицейские.

Запас продовольствия разложили в четыре коробки. Немцы надеялись, что террористы попросят официантов занести продовольствие в дом, но недооценили террористов.

Недаром Абу Дауд, напутствуя боевиков, запретил им пускать в дом кого бы то ни было. Его указания исполнялись неукоснительно. Исса потребовал оставить коробки у входа. Шрайберу и Трёгеру пришлось съесть по йогурту, чтобы доказать, что продукты не отравлены. После чего Исса сам перетащил все в дом, одну коробку за другой. «Официанты» не потребовались.

Террористы чувствовали себя уверенно. Стоя у открытых окон, они загорали. Ничего не боясь, выходили на улицу, где у входа стоял автомат с сигаретами.

Без пятнадцати три дня Геншер, Мерк и Шрайбер вновь пришли торговаться с террористами.

Первым заговорил земельный министр Бруно Мерк. Он повторил, что израильтяне все еще не собрали всех заключенных:

— Мы до сих пор не можем сказать вам ничего определенного. Если вы хотите убить израильтян, которых вы взяли, мы ничего не сможем сделать. Но ведь ничего не изменится, если вы убьете их не сейчас, а через пять минут.

Разгневанный Исса твердил, что через пять минут он кого-нибудь расстреляет.

Тогда Бруно Мерк привел посла Туниса в ФРГ Махмуда Местири и представителя Лиги арабских стран Мохаммада Хадифа. Настал их черед что-то предпринять.

Они вдвоем уговаривали Иссу:

— Дайте израильтянам больше времени, покажите, что палестинцы никого не хотят убивать.

Появление двух высокопоставленных арабских дипломатов произвело впечатление на руководителя террористов. Исса задумался и сказал, что согласен отодвинуть срок ультиматума до пяти часов.

— Но это крайний срок, — предупредил он.

Исса не мог не сознавать, что время работает не в пользу террористов. У немцев появляется возможность что-то придумать ради освобождения заложников. А его люди уже столько времени находятся в постоянном напряжении, без отдыха.

Исса начал понимать, что Израиль не собирается никого освобождать. Он столкнулся с твердой волей и решимостью израильтян. Он приготовился к смерти, но и его противники тоже были намерены сражаться до последнего.

Его начальников из «Черного сентября» судьба заключенных на самом деле совершенно не интересовала.

«Требование освободить наших братьев, томящихся в заключении, — говорил потом Джамаль аль-Гаши, — носило символический характер. Единственная цель нашей акции состояла в том, чтобы напугать мировое общественное мнение в тот самый момент, когда все радовались Олимпийским играм, и напомнить о судьбе палестинцев».

Но Исса хотел освободить своих братьев. И вообще он не мог вернуться домой с пустыми руками. Но и оставаться в захваченном им доме до бесконечности тоже было невозможно. Когда террористы устанут, немцы возьмут дом штурмом. Что же делать?

Абу Айяд рассказывал потом, будто в одном из арабских посольств возник план, который абсолютно всех устраивал. Израильских спортсменов отпускают, их место занимают немцы-добровольцы, с ними террористы улетают в какую-нибудь арабскую страну. А через два-три месяца Израиль тихо освобождает пятьдесят заключенных. И палестинцы довольны, и Израиль не потерял лица…

Но никто другой, помимо Абу Айяда, ни разу не упоминал этот план. Возможно, он все это придумал. Палестинскому руководству не нужен был тихий обмен заключенными. Палестинцам нужен был громкий теракт, от которого ужаснулся бы весь мир.

В 16.35 Геншер, Мерк, Трёгер, Шрайбер и еще несколько чиновников вновь появились возле дома на Конноли-штрассе. Аннализа Грэе попросила Иссу выйти.

Бруно Мерк завел прежний разговор. Израильское правительство все еще не дало окончательного ответа, не все министры согласны отпустить заключенных. Израильскому правительству нужно дополнительное время…

Исса понимал, что его откровенно обманывают.

— Не пытайтесь нас надуть, — кричал он на баварского министра. — Вам не обмануть нас!

Но и немцы уже устали.

— Германия делает все, что может, — отрезал Геншер. — Мы выполняем все ваши требования, которые в состоянии исполнить. Если у вас есть новые требования, излагайте, мы готовы их выслушать.

Исса закурил и попросил подождать. Вернулся в дом. Через две минуты вышел.

— Ситуация изменилась, — более спокойным тоном сказал он. — Мы сыты по горло отсрочками. Один из заложников предложил лететь в Каир и там найти решение кризиса. Мне нравится эта идея. Значит, мне нужны два самолета. Они должны быть готовы к вылету через час.

«Я не верил, что израильтяне захотят вступить с нами в переговоры, пока мы находимся в Германии, — вспоминал Абу Дауд, — поэтому мы и запланировали перелет в арабскую страну. Когда мы оказались бы на арабской земле, израильтянам пришлось бы вести с нами переговоры».

Руководители «Черного сентября» снабдили Иссу списком арабских стран, в которые он должен попытаться улететь вместе с заложниками, если Израиль откажется исполнить требования террористов. Первым в списке значился Египет, затем Марокко.

Немцы не знали, что ответить. Они понимали, что руководители Израиля не согласятся на то, чтобы их граждан вывезли в любую арабскую страну, которая находится в состоянии войны с еврейским государством. А в сентябре 1972 года еще ни одно арабское государство не признало Израиль и не заключило с ним мира.

Немецкие министры опять попытались уговорить Иссу отказаться от операции. Они снова перепробовали все варианты. Предлагали деньги, выражали готовность лететь вместе с терористами, если заложников освободят. В заложники предложил себя даже сын канцлера Федеративной Республики Петер Брандт. Но все предложения были наотрез отвергнуты.

Геншер на всякий случай предупредил палестинцев, что за столь короткое время ему не найти два самолета. К тому же предстоит подобрать пилотов-добровольцев — не всякий летчик «Люфтганзы» готов рискнуть своей головой. Исса согласился удовлетвориться одним самолетом, потребовав приготовить машину к семи вечера.

Но для начала немецкие чиновники решили убедиться, во-первых, в том, что заложники еще живы, и, во-вторых, в том, что они и в самом деле готовы лететь в Каир.

Немцы сказали Иссе, что с учетом трагического опыта нацистской Германии невозможно вновь силой вывезти евреев с немецкой земли. Поэтому они обязаны поговорить с заложниками и убедиться, что они согласны лететь в Каир.

Исса подумал и согласился. Он что-то крикнул по-арабски своим помощникам. К окну первого этажа подвели тренера по фехтованию Андре Шпицера, который говорил по-немецки. Его руки были связаны за спиной.

Андре родился в Трансильвании. Когда ему было всего одиннадцать лет, отец умер. Они с матерью эмигрировали в Израиль. Он отслужил в армии, поступил в спортивную академию и стал заниматься фехтованием.

Шпицера послали в Голландию учиться. Параллельно он сам учил молодежь, желающую освоить фехтование. Его ученицей стала местная девушка по имени Анки. Он научился говорить по-голландски и очень ей понравился, особенно благодаря его замечательному чувству юмора. Через два года Анки приняла иудаизм, и они поженились. Они поехали в Израиль и поселились на севере, неподалеку от границы с Ливаном. Они были счастливы. За месяц до поездки на Олимпиаду у них появилась дочка.

Шпицер говорил жене, что ему нравится идея олимпийского движения, где политические, религиозные и любые иные разногласия отходят на задний план и спортсмены разных стран становятся друзьями.

Они не хотели расставаться ни на минуту. Когда Андре отправили в Мюнхен, Анки с ребенком поехала в Голландию. Она остановилась в родительском доме, благо ее брат был педиатром. Она хотела повидать мужа. У нее не было денег на поезд, и она добралась до Мюнхена на перекладных. Муж снял ей комнату в маленькой гостинице. Вечерами она пробиралась к нему в Олимпийскую деревню, легко находя ворота, которые вообще не охранялись.

Во время соревнований Андре Шпицер оказался рядом со спортсменами из Ливана.

— Знаешь, — рассказал он жене, — я подошел к ним и поздоровался.

— Ты с ума сошел! — ахнула она. — Они же из Ливана, а Ливан находится в состоянии войны с Израилем!

— Анки, — уверенно сказал Шпицер, — в этом смысл Олимпиады. Мы можем свободно разговаривать друг с другом, и политика не имеет для нас никакого значения.

Он действительно подошел к ливанским спортсменам, представился и поинтересовался, какие у них результаты. И ливанцы пожали ему руку, они спокойно разговаривали.

Шпицер вернулся довольный и сказал жене:

— Это то, о чем я мечтал.

Дочка заболела, и на один день они оба поехали в Голландию. Они провели с девочкой весь день. В результате Андре опоздал на обратный мюнхенский поезд. Тогда на машине они доехали до следующей станции, и он успел вскочить в вагон. Лучше бы он опоздал…

Накануне вечером Андре Шпицер позвонил жене из Олимпийской деревни. Они говорили, пока у него не кончились деньги. Анки только услышала:

— Я люблю тебя!

И его голос замолк. Это был последний раз, когда они разговаривали. В тот день его жена находилась в доме своих родителей. В половине десятого утра она узнала, что ее муж среди заложников. Она не отрывалась от телевизора и вдруг в последний раз увидела Андре.

Распахнулось окно, и палестинцы показали его немцам.

— Все в порядке? — спросил его Геншер. — Как себя чувствуют остальные заложники?

— Все в порядке, кроме одного, — ответил Андре Шпицер, но террорист ударил его прикладом, чтобы он не говорил лишнего.

Тогда Андре Шпицер сказал иначе:

— Все заложники, кто пережил утреннее нападение, живы. Они в порядке.

Геншер крикнул:

— Мы делаем все, что можем, ради вашего освобождения!

Шпицер хотел что-то сказать, но его опять ударили прикладом и оттащили от окна. Окно закрыли.

Геншер твердо сказал Иссе, что так не пойдет:

— Мы должны поговорить со всеми заложниками. Только в таком случае немецкие власти могут позволить вам и заложникам покинуть Федеративную Республику.

Исса оказался в трудном положении. У него не оставалось выбора. Уже было пять часов дня. Время истекало, его люди скоро устанут. Ему нужно было любыми средствами вылететь в дружественную арабскую страну и там либо продолжать переговоры, либо прикончить израильтян.

Исса разрешил Геншеру войти. С министром хотел пойти Манфред Шрайбер, но палестинец не хотел пускать в дом полицейского. Он предпочел впустить бургомистра Олимпийской деревни Трёгера.

В половине шестого вечера перед немцами распахнулась голубая дверь дома № 31 на Кон ноли-штрассе. Они поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по коридору, и их завели в комнату, где держали заложников. Два террориста с автоматами стояли у дверей.

В центре комнаты по-прежнему лежало тело Йосефа Романо. На стенах остались следы от пуль, на полу запеклась кровь. Огромный Гутфройнд сидел в кресле. Остальных заложников посадили на кровать у другой стены. Руки и ноги у всех были связаны.

— Я никогда не забуду этой сцены, — говорил потом Геншер. — Сколько я буду жить, я буду помнить эти лица.

Обратившись к заложникам, Геншер назвал себя и сказал, что сделает все, чтобы им помочь. Потом он спросил заложников, как они себя чувствуют, не хотят ли они есть?

Спортсмены в равной степени боялись и террористов, которые уже застрелили двоих израильтян, и полицейских — спасательная операция также могла окончиться их смертью. Поэтому, когда Геншер спросил, согласны ли они быть вывезенными из страны — при условии, что их безопасность гарантируется, — израильтяне в принципе не стали возражать. Это был хотя бы какой-то шанс:

— Если для того, чтобы обрести свободу, нам придется отправиться в столицу арабской страны, то мы согласны.

Но тренер по стрельбе Кеат Шорр — он был старше других и участвовал в антифашистском сопротивлении в годы Второй мировой войны — добавил:

— Это имеет смысл только в том случае, если наше правительство согласно удовлетворить требования террористов. Иначе нас там убьют.

— Иначе говоря, — уточнил Геншер, — если ваше правительство не согласно выпустить заключенных в обмен на вас, вы не хотели бы покинуть территорию Германии?

— В этом нет смысла, — резонно ответил Шорр.

По словам Вальтера Трёгера, заложники сознавали, что они представляют Израиль, что они должны быть мужественными перед лицом врагов, и они держались с достоинством. Но они, конечно же, хотели остаться в живых.

Андре Шпицер попросил Геншера передать его жене, что он ее любит и не сомневается в том, что все будет хорошо:

— Когда-нибудь мы с юмором будем все это вспоминать.

Геншер передал его слова израильскому послу. Тот позвонил жене Шпицера. Анки была поражена оптимистичностью его слов. Но как иначе мужчина в такую тягостную минуту мог успокоить женщину?

— Мы вас не бросим, — пообещал Геншер на прощание, но он сам понимал, что это были лишь слова.

С мрачными лицами двое немцев покинули здание на Конноли-штрассе, предоставив евреев их судьбе. Подполковник Ульрих Вегенер был поражен, увидев Геншера. Министр внутренних дел впал в депрессию.

— Они фанатики, — обреченно сказал Ганс Дитрих Геншер о палестинцах.

В кризисном штабе Манфред Шрайбер и его подчиненные-полицейские буквально набросились на Геншера и Трёгера; их просили описать ситуацию внутри здания, местонахождение заложников и террористов. Особенно полицейским важно было понять, сколько террористов, чем они вооружены и как себя ведут. В кризисном штабе обдумывали возможность штурма здания.

Вопрос о количестве террористов был ключевым. Геншер и Трёгер сказали, что они видели четверых, максимум пятерых палестинцев. Их оценку приняли как точно установленный факт. В дальнейших расчетах полиция исходила из того, что террористов не более пяти. Эта ошибка привела к роковым последствиям. Причина этой ошибки — нерасторопность и некомпетентность мюнхенской полиции.

В четыре утра почтальоны видели в Олимпийской деревне большую группу людей, которых они ошибочно приняли за подгулявших спортсменов. Когда почтальоны услышали о захвате заложников, они немедленно обратились в полицию. Но только в шесть вечера их допросили! Почтальоны подтвердили, что террористов было от восьми до двенадцати человек. Точнее они не могли сказать. Но полицейские должны были как минимум усвоить, что террористов не пятеро, а вдвое больше! Однако эта жизненно важная информация не достигла кризисного штаба.

Геншер и Трёгер принесли и другую новость — они видели труп убитого израильтянина. Просмотрели фотографии членов израильской делегации и поняли, что убит Йосеф Романо.

Его жена Илана не хотела отпускать мужа на Олимпиаду, и никто из знакомых не мог понять ее мотивы — это такая высокая честь.

— Я боюсь, — говорила Илана мужу, — у меня плохое предчувствие.

— Перестань, — улыбался он. — Это же немцы, они обо всем позаботятся, у них все всегда предусмотрено. Не беспокойся, там все будет в порядке.

3 сентября Йосеф Романо позвонил Илане из Мюнхена и сказал, что он получил травму, поэтому через два дня вернется на родину вместе с одним из спортивных врачей. Ему, наверное, придется сделать операцию.

— Операция чепуховая, — утешал он жену. — Не беспокойся. Я очень скучаю без вас.

Это был его последний звонок. Утром 5 сентября соседи рассказали Илане, что произошло в Мюнхене.

— Я сразу поняла, — говорила она потом, — что он не позволит обращаться с собой, как с овцой. Он что-нибудь предпримет. И дьявол внутри меня сказал, что я его больше не увижу…

В Израиле полицейский приехал к Илане Романо, ставшей вдовой, вместе с сотрудником Национального олимпийского комитета. В этой стране о смерти родных сообщают немедленно и только лично.

— Плохие новости о Йосефе, — начал полицейский.

Илана понимала, что должна приготовиться к худшему. Она посмотрела ему в глаза:

— Скажи правду.

— Новости ужасные. Йосеф убит. Утром. Сначала они убили Моше. Затем его.

— Он страдал? — только и спросила Илана.

Полицейский, не колеблясь, ответил:

— Нет.

Илана Романо ему не поверила. Ей стало плохо. Вызвали врача, который ввел ей валиум. Сутки ее держали на седативных препаратах.

МЮНХЕН, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, ШЕСТЬ ВЕЧЕРА

А в Мюнхене Исса отодвинул срок ультиматума до девяти часов вечера. Добавил, что делает это в последний раз. Он вновь пригрозил, что будет убивать по одному заложнику каждый час, пока немцы не предоставят ему самолет.

— Освобожденные палестинцы должны ждать нас завтра на взлетной полосе в Каире в восемь утра, — сказал Исса немцам. — Если их там не окажется, мы казним заложников прежде, чем покинем самолет.

— Это же невинные люди, — сказал Геншер.

— Я солдат, — бросил Исса. — Мы — на войне.

Исса верил в то, что им позволят улететь. Он приказал боевикам готовиться к отъезду в аэропорт.

Немецким властям было ясно, что Израиль никогда не одобрит отправку своих граждан во враждебную страну. Поэтому в правительстве Федеративной Республики с самого начала решили, что заложники никуда не улетят. Террористам врали, чтобы выиграть время и найти способ освободить заложников.

Несколько десятков немецких полицейских, для маскировки переодетых в спортивные костюмы, расположились на крышах соседних домов, выискивая слабые места в обороне террористов.

В кризисном штабе возникла еще одна идея — полицейские могут проникнуть в дом скрытно, через вентиляционные шахты, находившиеся на крыше. Проверили: диаметр шахт достаточен для того, чтобы человек пролез внутрь.

Проблема состояла в том, чтобы подыскать подходящих людей. Подготовленных оперативников среди мюнхенских полицейских не оказалось. Наиболее умелыми сочли тринадцать человек из специальной разыскной группы мюнхенской полиции, поскольку они занимались борьбой с организованной преступностью и хотя бы немного владели рукопашным боем.

Все полицейские согласились рискнуть ради того, чтобы спасти невинных людей, но понимали, что шансов на успех совсем немного. Они с семи утра торчали на крыше, ожидая какого-нибудь приказа. Их снабдили бронежилетами, автоматами и штатным оружием — револьверами.

Операция по освобождению заложников получила оптимистическое название «Солнечное сияние». Полицейские несколько часов изучали планы здания и готовились нырять в вентиляционные шахты. Проблема состояла в том, что они не знали, где точно внутри здания находятся террористы.

Но и от этой идеи пришлось отказаться. Повсюду находились не только тысячи наблюдателей, живо обсуждавших происходящее, но и телевизионные камеры, которые с самого утра показывали все происходящее вокруг заложников. Камеры зафиксировали бы и передвижение полицейских на крыше. Телевизионщики уже показали, как полицейские сняли кожухи с вентиляционных шахт и стоят рядом с ними, готовые к атаке. Жены полицейских, сидевшие дома, с удивлением наблюдали за своими мужьями.

Полицейских на крыше увидели и террористы. Ис-са спустился вниз и выскочил на улицу. Он крикнул стоявшим там немецким чиновникам, что, если полицейские немедленно не исчезнут, он лично пристрелит парочку заложников.

Позднее выяснилось, что в доме № 31 в каждой комнате был телевизор, и террористы видели все, что происходило у них над головой.

Выбора у Манфреда Шрайбера не оставалось. В 6.10 полицейские, находившиеся на крыше, собрали вещи и исчезли. Полицейским ничего не объяснили, им просто передали по радио приказ покинуть крышу. Они были счастливы.

— Слава богу, что мне не довелось услышать кодовые слова «Солнечное сияние»! — признался один из них. — Это была бы самоубийственная миссия. Мы абсолютно не были готовы к тому, чтобы бороться с террористами.

Когда полицейских с крыши убрали, террористы в доме расслабились. Через минуту Исса вновь вышел из дома. Он любезно угостил Аннелизу Грэе сигаретой, потом со вкусом очистил себе банан, второй протянул ей.

Немцы убедились в том, что спасательная операция внутри дома невозможна. Дом представлял собой настоящий лабиринт со множеством коридоров, где на каждом шагу мог находиться вооруженный террорист или замаскированная мина. Значит, попробовать освободить заложников можно было только в тот момент, когда террористы покинут дом.

КАИР, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА

Но федеральное правительство все еще надеялось избежать кровопролития.

Канцлер Вилли Брандт попросил министра иностранных дел Вальтера Шееля обратиться к руководителям арабских стран с просьбой вмешаться и добиться освобождения заложников.

После заседания правительства ФРГ ведомство печати и информации распространило текст обращения Брандта главам государств и правительств арабских стран:

«Федеральное правительство глубоко потрясено сообщением о том, что олимпийский мир нарушен в результате нападения, которое стоило человеческих жизней и угрожает жизням других. В этот час я призываю вас сделать все для того, чтобы были освобождены заложники».

Вилли Брандт родился в Любеке и был записан в метрическую книгу как Герберт Эрнст Карл Фрам. Это его настоящее имя. Он появился на свет внебрачным ребенком продавщицы в кооперативном магазине. Его происхождение было предметом издевок и нападок со стороны политических противников. Он мужественно их переносил. Уже будучи известным политиком, он узнал, что его отцом был Йон Мёллер, скромный бухгалтер, умерший в 50-х годах. Он и не подозревал, что его сын станет одним из самых знаменитых немцев.

Будущий канцлер очень рано заинтересовался политикой, сначала присоединился к социал-демократам, потом вступил в более радикальную Социалистическую рабочую партию. После прихода нацистов к власти он попытался уйти в подполье и взял себе псевдоним Вилли Брандт.

Но быстро понял, что ему придется покинуть Германию. Он бежал на рыбачьей лодке в Данию, оттуда перебрался в Норвегию, где участвовал в антифашистской борьбе. В 1938 году нацистские власти лишили его германского гражданства. Он получил норвежское гражданство, стал журналистом. После оккупации Норвегии бежал в Швецию.

Немецкое гражданство ему вернули в 1948 году, псевдоним подпольщика он сделал фамилией. Так появился немецкий политик Вилли Брандт. Он был противником и крайне правых, и крайне левых. В 1949 году он произнес громкую речь против коммунистов, взявших власть в Чехословакии:

— Старик Маркс перевернулся бы в гробу, если бы знал, что натворили эти нетерпеливые идиоты.

В октябре 1957 года его избрали правящим бургомистром Западного Берлина. Этот пост поставил его в центр мировой политики, поскольку вокруг Западного Берлина постоянно вспыхивали баталии между Советским Союзом и Западом.

В августе 1960 года социал-демократы выдвинули Брандта кандидатом в канцлеры на очередных выборах с лозунгом:

— Новые времена требуют новых людей. За дело должно взяться молодое поколение с его еще не растраченной энергией. Поэтому федеральным канцлером должен стать Вилли Брандт!

Партийный съезд встретил Брандта бурными аплодисментами. Социал-демократы вели себя так, будто партия уже победила, а он и в самом деле стал канцлером. Делегаты партийного съезда с воодушевлением пели:

Социал-демократы считали, что избрание молодого и обаятельного Джона Кеннеди президентом Соединенных Штатов открывает дорогу молодежи в мировую политику. Это был период политических грез. Социал-демократы поверили, что, выдвинув Вилли Брандта, они идут в ногу со временем и благодаря этому победа на выборах у них в кармане.

На всеобщих выборах в бундестаг 17 сентября 1961 года социал-демократы получили на два миллиона голосов больше, чем в прошлый раз, но этого было недостаточно, чтобы претендовать на власть. Избирателей, возможно, отпугивал ярлык незаконнорожденного левака, который политические противники навесили на Брандта. Социал-демократы остались в оппозиции, Вилли Брандт — правящим бургомистром Западного Берлина.

Американские журналисты окрестили его «Вилли-победителем», считая, что на него падает частица блеска, излучаемого мифом Кеннеди. Соотечественники называли его «немецким Кеннеди». Брандт стал символом разделенного Берлина, когда построили стену. В июле 1963 года, когда Кеннеди произнес свою знаменитую речь в Западном Берлине, сказав по-немецки «Я — тоже берлинец», рядом стоял Брандт. Он стал политиком международного масштаба.

Но Брандт был против конфронтации с Восточной Германией и Советским Союзом. Он считал, что два немецких государства — это реальность.

«Вилли Брандт, — писал хорошо его знавший Франц Йозеф Штраус, — очаровывал многих людей. Он был человеком перспективных планов и утопий, пророком, ясновидцем, который умел создавать впечатление, что он видит берега будущего.

Брандт, подобно Кеннеди, стал идолом многих граждан, центром притяжения паломников из числа нуждающихся и испытывающих трудности людей».

Наступил момент, когда Вилли Брандт получил возможность реализовать свои планы, казавшиеся Штраусу и многим другим утопией. В 1966 году он стал вице-канцлером и одновременно министром иностранных дел. Через три года — канцлером. Он сразу заявил о необходимости установить новые отношения с Советским Союзом и ГДР. И ему это удалось.

В 1971 году Брандт был удостоен Нобелевской премии мира. Но признание им послевоенных границ в Европе вызвало раздражение тех немцев, кто видел Германию великой державой и мечтал о возвращении утерянных территорий. Половина немцев сочла его коленопреклонение перед памятником варшавского гетто неуместной выходкой.

Другие им восхищались. Вилли Брандт сумел найти редкое сочетание власти и морали. «Мораль без власти недейственна, власть без морали мертва», — сказал о нем федеральный президент Рихард фон Вайццзеккер.

Вилли Брандт сделал еще одну попытку. Он попросил соединить его с египетским президентом Анваром аль-Садатом. Брандт намеревался попросить Садата выступить посредником. Он рассчитывал, что глава крупнейшего арабского государства сможет уговорить террористов освободить заложников и покинуть страну.

Садат стал президентом страны после скоропостижной смерти Насера за два года до описываемых событий. Они вместе создавали организацию молодых офицеров, которая свергла монархию. Насер держал соратника в тени, и это злило Садата. «Насер был занят почти исключительно созданием мифа о собственном величии», — писал Садат в своих воспоминаниях.

Ходили слухи, что Насер, цвет кожи которого был лишь чуть светлее, за глаза именовал Садата «черным ослом». Садат был по натуре более лукавым человеком, чем Насер. Находясь в тени хозяина Египта, он научился той истине, что в политике терпение может быть столь же эффективным оружием, как и хитрость.

Нового президента недооценивали. Западные политики воспринимали его как напыщенного невежду. Сам Садат обиженно повторял:

— Запад ненавидит арабов просто потому, что считает их неграми.

Анвар аль-Садат даже не захотел разговаривать с канцлером ФРГ, сослался на занятость. Египетский президент умыл руки. У него были другие проблемы. Именно в эти дни начинался напряженный — и суперсекретный! — диалог между ним и Соединенными Штатами.

Садат не разделял социалистических убеждений Насера, и ему не нравился чересчур тесный союз с Москвой. Став президентом Египта, он более всего желал полной перемены курса.

В начале апреля 1972 года Египет установил секретный канал связи с Белым домом. Один высший египетский офицер заявил американскому дипломату в Каире, что в Египте недовольны уровнем официальных контактов и хотели бы установить связь на президентском уровне. Так начался секретный обмен информацией между Вашингтоном и Каиром.

За месяц с небольшим до начала Олимпиады, 18 июля 1972 года, Садат потребовал от Советского Союза в течение недели вывести весь военный персонал из Египта. Садат радикально менял внешнеполитические ориентиры, налаживал отношения с американцами и не хотел встревать в неприятные истории с палестинскими боевиками и заложниками. Кроме того, египетский президент не имел ничего против боевых операций палестинцев. Он сам готовился к новой войне с Израилем, которую начнет через год с небольшим.

Вилли Брандту пришлось удовольствоваться беседой с премьер-министром Египта Азизом Сидки.

«Я пытался убедить его в том, что в наших общих интересах решить проблему без дальнейших жертв, — вспоминал Брандт. — Я спросил, может ли самолет, который потребовали для себя террористы, сесть в Каире? Нельзя ли сразу отделить террористов от заложников?

Групповой снимок израильской команды, которая приехала на Олимпиаду в Мюнхен. Еще все живы и счастливы.

Лишь немногие предчувствовали дурное. остальные члены израильской спортивной команды радовались празднику спорта в Мюнхене. Пока их не убили.

Палестинские террористы захватили дом, в котором жила израильская спортивная команда. Этот снимок вошел в историю как символ международного терроризма.

Террористы чувствовали себя в Олимпийской деревне совершенно уверенно и ничего не боялись.

Абу Айяд — руководитель боевых операций ФАТХ и “Черного сентября”. Он подобрал террористов, которые нападут на Олимпийскую деревню в Мюнхене.

Абу Дауд — ближайший соратник Ясира Арафата. Он непосредственно руководил боевиками, которые похитили и убили израильских спортсменов.

Али Хасан Саламех {слева) считался наследником Ясира Арафата.

Вызванные в Олимпийскую деревню на помощь полицейские были безоружны.

Министр внутренних дел ФРГ Ганс Дитрих Геншер безуспешно пытался договориться с руководителем террористов по имени Исса.

Эйвери Брэндедж, президент Международного Олимпийского комитета, был озабочен только одним: ему хотелось во что бы то ни стало продолжить игры.

Автобус с заложниками. Еще никто не знает, что израильские спортсмены обречены.

Андре Шпитцер и его счастливая жена. Кто знал, что их ждет в Мюнхене?.

Гад Цабари (крайний слева) — единственный, кто сумел уйти от террористов. Его товарищи по команде — Марк Славин, Моше Вайнберг и Элиэйзер Халфин погибли.

Яков Шпрингер, как судья, должен был жить в гостинице. Он предпочел остаться с друзьями и тоже попал в руки террористов.

Йосеф Романо сражался с террористами до последнего.

Йосеф Гутфройнд выиграл для своих товарищей несколько секунд и как минимум одному человеку спас жизнь.

Террористы и заложники улетели на двух вертолетах.

Баварская полиция действовала на редкость неумело. Вот все, что осталось от вертолета с заложниками.

Убитые израильские спортсмены.

Убитых спортсменов хоронили в Израиле со всеми почестями.

Директор Моссада Цви Замир видел, как гибли спортсмены в Мюнхене. Он руководил операцией возмездия.

Абу Дауда пытались убить в Варшаве, но он выжил.

Палестинские террористы, оставшиеся в живых после бойни на аэродроме. Потом оперативники Моссада все же добрались до них.

Полиция ФРГ выпустила плакат с фотографиями террористов из “Черного сентября”, которые убили израильских спортсменов.

Бассам Абу Шариф, один из основателей непримиримой террористической организации Народный фронт освобождения Палестины. На него было организовано покушение. Он получил бомбу в посылке. Он потерял глаз и лишился нескольких пальцев, но остался жив. Со временем он перешел к Арафату и стал сторонником переговоров с израильтянами…

Министры внутренних дел ФРГ — Ганс Дитрих Геншер и Баварии — Бруно Мерк рассказывают о том, почему провалилась операция, которой они руководили.

Сидки все это не нравилось. Напрасно я пытался объяснить, что возможные тяжкие последствия повредят арабскому делу. Мне ответили, что Каир ничего не намерен делать в отношении «этих людей».

Эта была последняя попытка уладить все миром.

Отказ Садата вмешаться означал, что в Мюнхене кровопролитие становилось неминуемым.

Правда, египетский премьер Азиз Сидки позднее излагал иную версию разговора с канцлером. По его словам, Вилли Брандт требовал гарантий безопасности израильских заложников, если они окажутся в Каире. Сидки ответил, что он не может дать абсолютных гарантий (египтяне не контролировали «Черный сентябрь»), но обещал сделать все возможное.

Один из немецких политиков предположил, что, если бы израильтяне попали в Египет, их бы там убили.

— Как он мог такое сказать? — возмущался Сидки. — Неужели египетское правительство допустило бы бойню? Мы хотели спасти заложников. Но Германия выбрала другой путь, и все погибли…

Трудно сказать, как повели бы себя египтяне, если бы самолет с заложниками-израильтянами оказался в их власти. Но Вилли Брандт не верил в добрые чувства руководителей Египта и отказ дать ему гарантии безопасности заложников воспринял как угрозу их жизни.

— Нельзя позволить, чтобы израильтян вывезли из нашей страны, как багаж, — сказал канцлер своим подчиненным. — Террористов надо остановить.

МЮНХЕН, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, СЕМЬ ВЕЧЕРА

Родственники заложников в Израиле ничего не знали. Они метались в отчаянии, приходя в ужас от различных слухов. Мириам Гутфройнд отправилась к Стене Плача. Она просто молилась. В Мюнхене остатки израильской команды немцы собрали вместе, снабдили их едой и одеждой, принесли телевизор и привели переводчика, знающего иврит.

В этой ситуации полицай-президент Шрайбер пришел к выводу, что силовая операция — единственный выход. Придется подготовить самолет для террористов, но ни при каких обстоятельствах он не должен взлететь.

Вальтер Трёгер первым сообразил, что опасно вести террористов в огромный мюнхенский гражданский аэропорт, где полно людей. Вспомнили, что в двадцати пяти километрах от города находится военный аэродром Фюрстенфельдбрюк, который иногда использовался в гражданских целях, например, во время ежегодного пивного фестиваля.

Военный аэродром казался идеальным местом для проведения спасательной операции: двадцать километров от города, изолирован от населенных пунктов, окружен лесом и двухметровой оградой, сверху колючая проволока, через которую пропущен электрический ток.

В Фюрстенфельдбрюк отправили полицейского чиновника подготовить самолет для террористов и пять снайперов, которые должны были освоиться на местности.

Тем временем рейсовым самолетом из Израиля в Мюнхен прилетели директор Моссад Цви Замир и сотрудник Шин-Бет Виктор Коэн. Гостей отвезли в Олимпийскую деревню, где с ними беседовали Геншер и самый популярный мюнхенский политик Франц Йозеф Штраус, бывший федеральный министр и будущий премьер-министр Баварии.

Блистательный оратор и искушенный политик, Штраус был человеком с юмором. На свои деньги издавал альбомы весьма нелестных для него карикатур и раздаривал их гостям, справедливо полагая, что в свободном обществе это на пользу всем, а ему еще и дополнительная реклама.

Бавария считалась твердыней католицизма. Штраус вспоминал, что клерикальное крыло его партии хотело ограничить членство в партии только теми, кто регулярно посещает церковь. Штраус отстаивал иной принцип: ХСС — партия граждан, которые исповедуют христианский нравственный закон в самом широком толковании этого понятия. Он говорил, что партию не должно интересовать, ходит ли тот или иной человек в церковь и вообще к какому вероисповеданию он принадлежит. Но Штраус был против приема в ХСС воинствующих атеистов.

Он хотел, с одной стороны, сохранить Баварию с ее крестьянской и ремесленно-сословной структурой, а с другой — превратить родину в современное передовое индустриальное государство.

Штраус был генеральным секретарем партии с 1948 года. В марте 1961 года его избрали председателем ХСС, и он руководил партией дольше, чем любой другой глава партии в истории Федеративной Республики. Казалось, что он неминуемо станет канцлером. Возглавить правительство ему не удалось, но в Баварии без него ничего не решалось.

Руководитель Моссад Цви Замир предложил немцам свою помощь. Он считал, что нужно затягивать переговоры до бесконечности. Напряжение невыносимо для террористов, следовательно, надо делать все, чтобы их психика не выдержала, чтобы они устали, чтобы их силы истощились.

Немцы отказались от его помощи. Его, собственно, даже не стали слушать. Немецкие чиновники не сомневались, что сами справятся:

— У нас есть хороший план. Его надо исполнять. Если мы промедлим, они начнут убивать заложников.

С Виктором Коэном точно так же не пожелали советоваться, хотя он был признанным специалистом по ведению переговоров с террористами. У израильтян создалось ощущение, что их вообще воспринимают как нежелательных свидетелей.

— Баварские чиновники вели себя враждебно, — вспоминал Замир. — Они просто отказывались с нами разговаривать. Геншеру и нашему послу приходилось постоянно вмешиваться.

Замир все-таки добился, чтобы его посвятили в план операции. Он узнал, что террористов и заложников отправят на военный аэродром на двух вертолетах. Немецкие чиновники будут сопровождать их на третьем вертолете. А там, в Фюрстенфельдбрюке, террористов уничтожат. Этому поможет то, что на аэродроме двое террористов, в том числе их руководитель, пойдут осматривать самолет. В этот момент их перестреляют.

Замир тоже видел, что в самой Олимпийской деревне военная операция затруднена, и одобрил план мюнхенской полиции.

Директора Моссад сильно удивило, что Геншер и другие федеральные чиновники практически не имели никакого влияния на баварские и мюнхенские власти. Федеральные чиновники не давали никаких указаний, они могли только советовать. Некоторые из них вообще предпочитали помалкивать.

Кое-кто из немцев был полон дурных предчувствий.

— Я боялся, что все окончится очень плохо, — рассказывал Вальтер Трёгер. — В течение всего дня я много общался с террористами и видел, что они не сдадутся, что они будут сопротивляться. А в том, что их первыми жертвами станут именно заложники, сомневаться не приходилось.

Геншеру план тоже не нравился. Во-первых, он боялся за судьбу вертолетчиков, которые оказывались в полной власти террористов, а потом могли оказаться на линии огня. Во-вторых, он считал, что с террористами надо продолжать переговоры и довести их до изнеможения. Но баварские власти уже приняли решение.

Геншер пытался посеять некоторые сомнения в Мерке и Шрайбере, предлагал им еще и еще раз взвесить все «за» и «против», прежде чем решаться на операцию. Но баварские руководители убедили себя, что справятся, что им это дело по плечу. Они не сомневались в успехе.

Баварские министры и мюнхенская полиция находились под сильнейшим давлением организаторов Олимпийских игр. Жесткий и самоуверенный глава Международного олимпийского комитета Эйвери Брэндедж был озабочен только одним: ему хотелось во что бы то ни стало продолжить игры. Для того ему нужно было как можно скорее покончить с этой неприятной историей.

В семь вечера собрался Международный олимпийский комитет в Мюнхене. Решили поминки по двум убитым израильским спортсменам устроить на следующее утро. И что бы ни произошло с остальными заложниками, Игры должны продолжаться.

Эйвери Брэндедж сам в юности много занимался спортом и никогда не терял интереса к легкой атлетике. Он разбогател на строительных подрядах. Финансовая независимость позволила ему профессионально заняться руководящей работой в спорте.

В 1928 году Брэндедж возглавил Американский олимпийский комитет, а в 1936 году, на Олимпиаде в Берлине, стал членом Международного олимпийского комитета — в не малой степени потому, что резко возражал против идеи антифашистов бойкотировать игры в столице нацистской Германии.

В 1952 году, после Игр в Хельсинки, он возглавил Олимпийское движение. Двадцать лет пятый президент МОК Эйвери Брэндедж противился любому влиянию политики на его любимые Олимпийские игры. И он не собирался позволить каким-то террористам прервать игры, за которыми следит весь мир.

Баварские и мюнхенские власти во всем шли навстречу Олимпийскому комитету. Они тоже хотели как можно скорее все уладить, чтобы в Мюнхене поскорее воцарились порядок и спокойствие, чтобы в столицу летних Олимпийских игр вернулся олимпийский дух.

В 6.35 Геншер, Мерк, Шрайбер и Трёгер вновь пошли разговаривать с Иссой. Они сказали предводителю террористов, что все будет сделано, как он просил. На двух вертолетах боевиков и заложников доставят в аэропорт, оттуда на самолете отправят в Каир. Иссе и еще одному террористу будет позволено осмотреть самолет перед вылетом.

Исса удивился:

— Зачем нам вертолеты? Почему нельзя добраться до аэродрома на автобусе?

Вариант с автобусом был отвергнут во время совещания в кризисном штабе. Шрайбер и Мерк боялись, что террористы прикажут водителю остановиться и по пути захватят еще заложников — на сей раз из числа немцев.

Иссе они объяснили, что в Мюнхене сложная ситуация на дорогах — пробки. Припугнули: тысячи немцев за пределами Олимпийской деревни жаждут палестинской крови. Полиция не гарантирует безопасности. Зачем боевикам подвергать себя риску?

Подозрительный Исса качал головой и твердил, что этот план его не устраивает.

— Послушайте, — не выдержал Геншер, — вы можете убить всех заложников прямо сейчас, но ситуацию это не изменит. Нам все равно нужно два часа.

Слова министра возымели действие. Поколебавшись, Исса согласился. Установили время отъезда — девять вечера.

— Наша задача, — объяснял потом Манфред Шрайбер, — состояла в том, чтобы истощить силы террористов и одновременно как следует подготовить операцию на аэродроме.

Переговоры относительно каких-то деталей продолжались в 6.48 и в 6.58, но оттягивать и дальше время отъезда немецкие чиновники не решились. С каждой минутой Исса становился все более подозрительным. В половине седьмого он уже заметно нервничал. В семь вечера, разговаривая с Аннализой Грэе, он был настроен мрачно. Он впервые появился с автоматом в руке, раньше ему хватало гранаты в кармане.

Исса решил напугать полицейских и сказал, что за пределами Олимпийской деревни находятся и другие боевики, которые в условленное время придут к нему на помощь. Он предупредил, что без колебаний убьет всех израильтян и вместо них возьмет в заложники немцев.

Исса признался Аннализе, что чувствует опасность.

— Я готов поспорить на двадцать марок, — сказал он, — что нас атакуют и что я сегодня погибну.

К 7.20, как было условлено, прилетели два вертолета. Они сели на площадке рядом с административным зданием Олимпийской деревни. Это были темно-зеленые многоцелевые вертолеты UN-1D «Ирокез», испытанные лошадки, которые перевозили американских солдат в Южном Вьетнаме. Экипаж машины — два человека.

В 7.30 министр Мерк и начальник полиции Шрайбер на одном из вертолетов улетели на военный аэродром. Они хотели проверить, как идет подготовка к операции. Там всем руководил заместитель Шрайбера Георг Вольф.

Полет занял всего десять минут. Мерк и Шрайбер быстро обошли аэродром и одобрили план действий, разработанный на скорую руку Вольфом.

В 8.37 министр и полицай-президент вернулись в деревню, где кризисный штаб продолжал работать.

Руководители полиции увидели какой-то шанс на успех в самой ситуации отправки террористов и заложников на военный аэродром. Именно в этой суете можно попробовать провести операцию и спасти израильтян.

У полицейских созрела новая идея — а что, если заставить Иссу пройти пешком двести метров от захваченного им дома до площадки, где сели вертолеты? Боевики сразу превратятся в мишени для полицейских, которых можно разместить за бетонными плитами подземного гаража на Кон ноли-штрассе.

Тогда надо вернуть на Конноли-штрассе снайперов, и они из укрытия перестреляют террористов. Заложников едва ли удастся спасти, но жизни немцев будут вне опасности.

Шрайбер и Мерк согласились с идей. Отправили вертолет за снайперами. Оставалось только убедить Иссу.

В 8.50 обычная команда — Геншер, Мерк, Шрайбер и Трёгер — пошла вести переговоры. Немцы сообщили палестинцу, что нашли четверых вертолетчиков, готовых лететь. Но Исса должен поклясться, что не причинит пилотам вреда и не возьмет их в заложники. Исса был готов обещать все, что угодно. Он пришел в хорошее расположение духа и сказал Геншеру:

— Я хочу искренне поблагодарить ваше правительство за желание сделать все, что в ваших силах.

Но когда он услышал, что должен пройти двести метров пешком до вертолетов, ему это не понравилось. Немцы наивно полагали, что он согласится не раздумывая. Но он не был дураком и ответил, что ему нужно самому проверить этот путь.

Исса предупредил немцев, что, если он не вернется через шесть минут, остальные члены боевой группы убьют заложников. Сопровождаемый Шрайбером и Трёгером, он прошел тем же путем, который шестнадцатью часами ранее оказался спасительным для израильского спортсмена Гади Цабари.

Группа проследовала мимо гаражей. Там уже везде расположились полицейские. Снайперы подбирали себе позиции. Они пытались скрыться, но даже если Исса их не заметил, он понял, что по дороге он будет уязвим и что в этой ситуации у него нет шансов. Он отверг идею пешей прогулки и потребовал автобус.

Немцам пришлось согласиться. Еще один план отпал.

Оставалось уповать на удачу на аэродроме. На всякий случай полицейские отряды были отправлены еще на четыре аэродрома в радиусе тридцати километров от Мюнхена. Существовала опасность, что террористы нарушат договоренность и заставят вертолетчиков сесть в другом месте.

МЮНХЕН, 5 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, ДЕВЯТЬ ВЕЧЕРА

В 21.05 переговоры с террористами завершились. На экранах телевизоров возникли Геншер и руководитель террористов, который был в хорошо сшитом костюме.

Немецкие власти официально обещали палестинским террористам, что специальный самолет доставит их в столицу Египта. Палестинцам подтвердили, что их требования выполнены и что их ждет готовый к вылету самолет.

К выходу из подвального этажа подогнали шестнадцатиместный мини-автобус. Исса потребовал автобус побольше. С машиной проблемы не было, но понадобился водитель, имеющий права на управление автобусами и перевозку пассажиров. Баварские власти строго следили за соблюдением законов даже в кризисной ситуации. Стали искать добровольца.

Палестинцы понимали, какие опасности их подстерегают. Они знали, что дорога на автобусе должна занять не больше часа, на вертолете — полчаса. Их научили, как надо небольшими группами переводить заложников, чтобы их не подстрелил снайпер.

Около десяти вечера большой темно-зеленый автобус «фольксваген» с номерными знаками 19-3593 подкатил к подъезду дома, где разместили израильскую команду и где весь день хозяйничали террористы.

В 22.03 из дома вышел один из террористов с оружием. Он осмотрелся, стараясь убедиться в том, что это не ловушка. Затем заложников с повязками на лицах группами по трое загнали в автобус. Террористы, явно нервничавшие, держали пальцы на спусковом крючке.

В начале одиннадцатого автобус повез террористов и заложников к вертолетам. Только тогда полицейские крайне осторожно вошли в дом № 31. Повсюду были грязь, кучи мусора, оставленные палестинцами. На третьем этаже, в комнате, где держали заложников, пол и белые стены были забрызганы кровью. Йосеф Романо лежал на полу мертвый. Можно было представить, каково пришлось израильтянам, которых держали в этой комнате весь день.

Автобус подъехал к вертолетам. За полицейским барьером собралась огромная толпа. С раннего утра драма, к которой было приковано внимание не только Западной Германии, развивалась на телеэкранах. Теперь главные действующие лица предстали перед зрителями.

Исса ни на кого не обращал внимания. Он вылез из автобуса и тщательно осмотрел вертолеты. Потом махнул рукой, и заложников на глазах тысяч людей запихнули в вертолеты.

— Я опять видел, как связанных евреев ведут по немецкой земле, — рассказывал Цви Замир. — Я никогда не забуду этой страшной картины. Я думал тогда, что оправдан любой способ освободить их.

Стоявший рядом с директором Моссад министр внутренних дел Геншер считал террористов. Он насчитал восьмерых. А ведь немцы исходили из того, что террористов только пятеро. Замир не понял, как неприятно было это открытие для немцев. Он не знал, что на аэродром отправили только пятерых снайперов.

Под прицелом телекамер в первый вертолет террористы запихнули Фридмана, Халфина, Бергера и Шпрингера. С ними сел Тони и еще трое террористов. Вертолет поднялся в небо.

Во второй вертолет посадили Славина, Гутфройн-да, Шорра, Шпицера и Шапиро. Охраняли их Джамаль аль-Гаши, его дядя Аднан и еще один террорист. С ними летел Исса.

В 22.21 вертолеты растаяли в черном небе. Пилоты направили их в сторону военного аэродрома Фюрстен-фельдбрюк, где на взлетной полосе стоял «Боинг-727».

Руководители Олимпийского комитета были довольны — главное, что террористов убрали из деревни. Теперь ничто не мешает продолжению Игр. Спортсменов предупредили, чтобы они готовились к завтрашним соревнованиям.

На третьем вертолете полетели Геншер, Мерк, Шрайбер, Штраус, а также Цви Замир и Виктор Коэн. Израильтяне с трудом добились, чтобы их взяли с собой. Баварцы не хотели присутствия иностранных наблюдателей на аэродроме.

Оба вертолета с террористами и заложниками полетели дальним путем, чтобы начальство успело прибыть на аэродром раньше их. По пути они пересекли крупную магистраль с указателем «В сторону Дахау и Фюрстенфельдбрюка». Напоминание о концлагере было пугающим предзнаменованием.

Члены кризисного штаба почти не верили в то, что заложников удастся спасти.

— Мы на девяносто девять процентов были уверены, что не сможем ничего сделать, — говорил позднее Шрайбер. — Мы были похожи на врачей, пытающихся вернуть к жизни мертвого.

Никто из израильтян не выжил. Они не могут рассказать, что они ощущали, оказавшись в вертолетах. Об этом можно только догадываться.

Джамаль аль-Гаши уверял, что атмосфера не была такой уж подавленной.

— Все расслабились, — рассказывал аль-Гаши, — даже израильтяне. Что касается нас, то, поднявшись в воздух, мы почувствовали, что сделали то, что хотели. Впервые я подумал о судьбе заложников. Мы все сидели рядом. Мы получили приказ в безнадежной ситуации убить заложников. Но никто не учил нас убивать безоружных связанных людей.

В отличие от неопытных боевиков Исса и Тони понимали, что начинается самая опасная часть их операции. Их смущало то, что им так легко дали сесть в вертолеты. Значит, их подстерегает ловушка. Скорее всего на них нападут на аэродроме. Исса всех инструктировал:

— Сражаться мужественно и продать свои жизни задорого.

ВОЕННЫЙ АЭРОДРОМ ФЮРСТЕНФЕЛЬДБРЮК, ДЕСЯТЬ ВЕЧЕРА

План заместителя начальника мюнхенской полиции Георга Вольфа состоял в следующем.

Пилоты посадят вертолеты примерно в ста метрах от бело-голубого самолета «Люфтганзы» «Боинг-727», внешне готового к полету до Каира.

На летном поле террористы окажутся под прицелом полицейских снайперов. Они имели возможность подыскать себе удобные позиции. Там была контрольная вышка, из которой все было видно, рядом двухэтажное административное здание с плоской крышей и еще небольшая пожарная станция, в которой тоже можно скрытно расположиться.

Но главным козырем в плане Георга Вольфа была устроенная им ловушка в самолете «Люфтганзы». После провала операции руководители мюнхенской полиции пытались скрыть, что именно полицейские внутри самолета должны были сыграть ключевую роль — захватить или убить руководителей террористов Тони и Иссу.

Возле машины стояли переодетые в летную форму полицейские. Они изображали членов экипажа и стюардов (рубашки им выдали люфтганзовские, а брюки у всех остались форменные, полицейские). Всем выдали по пистолету и по семнадцать патронов. Начальник группы Райнхольд Райх попросил дополнительно три автомата. Принесли автоматы и два магазина к каждому.

Это были все те же сотрудники специального разыскного отряда мюнхенской полиции, которых первоначально хотели запустить внутрь захваченного террористами здания через вентиляционные шахты.

Немцы договорились с Иссой, что после посадки вертолетчики смогут беспрепятственно покинуть кабины и уйти, а он сам и Тони пройдут к самолету, чтобы его осмотреть.

Полицейские должны были убить или схватить Иссу и Тони. После этого снайперы прикончили бы остальных палестинцев, которые в критический момент, лишившись руководства, несомненно, должны были растеряться.

Но из этой идеи ничего не вышло.

За пятнадцать минут до появления вертолетов переодетые полицейские наотрез отказались участвовать в операции, которую они считали самоубийственной. Они не верили, что сумеют схватить и обезоружить двоих террористов. Прикинули: если не успеют их убить первыми же выстрелами, то сами обречены.

Большинство из них хотело укрыться в хвосте самолета, надеясь, что гранаты террористов до них не долетят. А полицейские, изображавшие пилотов, оказывались на линии огня и своими телами закрывали террористов от полицейских в хвосте. Тут еще выяснилось, что самолет заправлен под завязку и от взрыва гранаты может взлететь на воздух.

Начальник спецгруппы Райнхольд Райх провел голосование. Все полицейские как один отказались участвовать в самоубийственной акции и проголосовали за то, чтобы покинуть самолет. Полицейские понимали, что от них зависит жизнь заложников, но предпочли не рисковать. Семнадцать немецких полицейских испугались двоих террористов и дезертировали.

Вертолеты уже приближались. Начальник спецгруппы Райх добежал до Вольфа и доложил, что произошло. План рухнул.

— Что же теперь делать? — растерянно спросил Георг Вольф своих подчиненных.

Не оставалось времени ни придумывать новый план, ни искать более смелых полицейских, которые бы рискнули остаться в самолете.

В распоряжении Вольфа оставались только снайперы.

Пилоты вертолетов немного покружились в воздухе, позволив третьему вертолету, на котором прилетели Шрайбер, Геншер и Мерк, сесть раньше. Они приземлились ровно в половине одиннадцатого вечера.

Цви Замир был потрясен, увидев темный аэропорт. Он не верил своим глазам. Летное поле должно было быть залито светом, чтобы видеть любой маневр террористов. Директор Моссад предположил, что свет отключен ради затаившихся повсюду снайперов, что на поле подтянуты бронемашины для атаки.

— Но ничего не оказалось, — рассказывал изумленный Замир. — Немцы просто ни на что не годились! Ни на что!

Замир, Коэн, Геншер и Штраус поднялись по лестнице на второй этаж контрольной вышки, чтобы оттуда наблюдать за тем, что будет происходить на взлетном поле.

— Самое неприятное выясняется в последний момент, — мрачно бросил Шрайбер своему заместителю Вольфу.

— Что еще выяснилось? — переспросил тот.

— Как что? Оказывается, их восемь.

— Что? Ты хочешь сказать, что арабов восемь? — поразился Вольф.

— А ты только от меня узнал об этом? — в свою очередь удивился Шрайбер.

Пораженный известием Вольф обреченно кивнул. Почему-то Шрайбер не счел необходимым поделиться со своим заместителем этой информацией, как только она стала ему известной. Начальник мюнхенской полиции пребывал в уверенности, что это должен был сделать кто-то другой.

И снайперы тоже не подозревали, что террористов значительно больше, чем им сказали.

Эта операция была обречена с самого начала.

Баварская прокуратура потом проводила расследование всех обстоятельств трагедии. Полицай-президента Шрайбера спросили, почему же он в течение всего дня не озаботился очевидным вопросом: а сколько всего террористов?

Его ответ во многом объясняет, почему все шло из рук вон плохо.

— Я был уверен, — искренне ответил начальник мюнхенской полиции, — что кто-то другой посчитает их при первом же удобном случае.

И по сей день немцы не в состоянии внятно объяснить, почему они не могли собрать побольше снайперов, чтобы на каждого террориста приходилось два-три стрелка.

При расследовании выяснилось, что в распоряжении баварской полиции были еще пятьдесят снайперов, которых можно было перебросить на военный аэродром. Причем первый спецотряд быстрого реагирования прошел подготовку по снайперской стрельбе с использованием телескопических прицелов — после того, как во время ограбления банка 24 августа 1971 года полицейские случайно застрелили взятую в заложницы кассиршу, и власти пришли к выводу, что блюстителей порядка нужно учить меткой стрельбе. Отчего же никому не пришло в голову использовать этот отряд 5 сентября 1972 года?

Еще трое подготовленных снайперов тщетно ждали приказа в Олимпийской деревне. Двое решили, что о них просто забыли, и попросили отпустить их домой. А третьему сказали, что он больше не нужен, и он ушел.

Отвечая в прокуратуре на неприятные вопросы, Манфред Шрайбер всякий раз предусмотрительно напоминал, что план операции был придуман не им, а его заместителем Вольфом…

Успех операции и жизнь заложников полностью зависели от точности пяти снайперов, которые не имели специальной подготовки и соответствующего опыта. Их выбрали только потому, что они увлекались стрельбой и в выходные — вместо пивной — ходили в тир.

Снайперов с немецкой педантичностью пронумеровали.

Трое из них — снайперы № 3, 4 и 5 (из мюнхенской городской полиции) — залегли на крыше административного здания. Снайпер № 2 (из отряда баварской полиции по борьбе с демонстрациями и уличными выступлениями) занял позицию рядом со взлетной полосой, укрывшись за низким бетонным парапетом.

Снайпер № 1 (из того же отряда) спрятался за пожарной машиной. Он был самым опытным и настоял на том, чтобы рядом с ним был еще один полицейский с автоматом.

Шрайбер и Вольф пытались что-то предпринять в последний момент. Они приказали полицай-обермайстеру Антону Флигербауэру с группой вооруженных автоматами полицейских поддержать огнем снайперов. Антон Флигербауэр спустился на первый этаж контрольной вышки и расположился у окна.

Снайперы все еще считали, что террористов всего пятеро. Никто не потрудился сообщить им, что целей будет значительно больше.

ВОЕННЫЙ АЭРОДРОМ ФЮРСТЕНФЕЛЬДБРЮК, ПОЛОВИНА ОДИННАДЦАТОГО ВЕЧЕРА

Вертолеты сели в 22.35 примерно в ста пятидесяти метрах от самолета.

Из одного вертолета вылезли Тони и его напарник. Они стали осматриваться. Из второго вертолета выбрались все четверо боевиков во главе с Иссой.

Директор Моссад Цви Замир тщетно пытался их разглядеть — на поле было темно. Он не мог понять, почему немцы так и не позаботились об освещении. Он несколько раз говорил немцам, что свет — обязательное условие успешной спасательной операции. Хорошо освещен был только лайнер «Люфтганзы». Снайперы получили категорическое указание не стрелять по самолету, потому что его топливные баки были полны. Попытались осветить и оба вертолета.

Террористы были настороже. Во-первых, они летели дольше, чем ожидали. Во-вторых, они увидели пустой аэродром, где не было других самолетов. И они, конечно же, предполагали, что вокруг могут быть снайперы.

Пока двигатели вертолетов не остановились, вращение лопастей мешало в темноте разглядеть, что происходит на поле, и попытаться взять террористов на мушку. Когда лопасти прекратили вращаться, Исса и Тони пошли в сторону самолета, на котором собирались лететь в Каир. Им предстояло преодолеть сто пятьдесят метров по открытому пространству.

Экипажи обоих вертолетов тоже спрыгнули на полосу. Пилотам было приказано сразу уходить в сторону, не снимая белых шлемов, чтобы их не спутали с террористами. Но, как только они попытались двинуться, террористы дали понять, что не отпускают их. Палестинцы не промолвили ни одного слова, но их движения были красноречивы — они направили на вертолетчиков автоматы. Теперь в руках у террористов находилось тринадцать заложников.

Снайперы должны были видеть хорошо террористов. Но у них на линии огня оказались пилоты вертолетов. Снайперу № 2 почему-то сказали, что вертолеты сядут немного западнее и окажутся «прямо у него под носом». Если бы он знал, где они на самом деле приземлятся, то занял бы другую позицию. Он сам оказался на линии огня остальных троих снайперов. Если бы стрельба началась немедленно, его вполне могли застрелить свои же.

Исса и Тони отправились осматривать самолет. Двигатели были включены. Оба террориста поднялись по трапу. Наверное, они хотели убедиться в том, что в кабине и пассажирском салоне нет полицейских. Но на борту вообще никого не оказалось! Обычный экипаж убрали. Полицейские, которые должны были изображать экипаж, тоже исчезли.

Обнаружив пустой самолет, который явно не собирался лететь в Каир, террористы поняли, что им приготовлена ловушка, и бросились назад.

Георг Вольф лежал на крыше рядом с тремя снайперами. Двое держали на прицеле террористов у вертолета — четверо из них стояли на поле, двое все еще оставались в вертолете с заложниками. Третий снайпер следил за Иссой и Тони.

Когда Исса и Тони уже преодолели половину пути, они стали что-то кричать остальным. Террористы схватились за оружие, готовые стрелять. В этот момент снайперу, который должен был держать на прицеле Тони и Иссу, пришлось сменить позицию, чтобы их не упустить.

И тогда Георг Вольф приказал открыть огонь.

Много раз потом и следователи, и историки будут задаваться вопросом: зачем он сделал это в ситуации, когда провал операции был очевиден? От отчаяния? Не знал, что предпринять, и боялся обвинений в преступном бездействии?

Наверное, в той ситуации надо было позволить террористам улететь вместе с заложниками. Как ни страшно было бы израильтянам оказаться в Египте, все-таки оставался шанс на благополучный исход. На военном аэродроме Фюрстенфельдбрюк их ждала смерть.

Нам никогда не узнать, что они, связанные и беспомощные, пережили в те минуты, когда внезапно началась беспорядочная стрельба.

Психологи многие годы изучают людей, которые были заложниками и выжили.

Даже самое короткое время, проведенное в руках террористов, приводит к серьезным психическим сдвигам.

Заложники испытывают беспомощность и страх. Чувство беспомощности усиливается, когда их связывают. Они быстро понимают, что ничего не могут поделать. Если они станут жаловаться, их завяжут еще туже или изобьют. Чувство беспомощности возрастает, когда заложников держат отдельно друг от друга.

Эти чувства испытывали все, кто хотя бы на несколько часов оказался заложником. Поразительно то, что продолжительность неволи и степень физической боли существенно не влияет на степень страха и подавленности. Это как бы постоянная величина.

Они теряют ощущение времени. Они не хотят ни спать, ни есть, они словно находятся в шоке. Со стороны даже не очень понятно, на что жалуются заложники, которых не били и не пытали. Но с обычными мерками подходить к этому опыту нельзя. Это настоящий террор — физический и душевный. Страх, который они испытывают, невозможно сравнить с обычным страхом, который время от времени испытывают все люди.

Заложники уверены, что рано или поздно их убьют. Они думают о том, как именно это произойдет. Они представляют себе, как их тела найдут после того, как мятеж будет подавлен. Когда они слышат звуки выстрелов, им кажется, что стреляют в них. Человек не способен все это спокойно выносить. Каждый крик, вопль, грохот, вообще шум усиливает страх. Эмоциональная система не выдерживает.

Иногда странным образом чувство полной беспомощности придает им некий стоицизм: они как бы перестают бороться за свою жизнь и тем самым в какой-то степени становятся неуязвимыми. Угрожать им больше нечем.

Когда Вольф, находившийся на контрольной вышке, приказал открыть огонь, его услышали только те трое, что были на крыше. Двое остальных, увидев, что начата стрельба, присоединились к товарищам, но увидели, что оказались на линии огня своих товарищей и попросту мешают им, и вынуждены были спрятаться. Так что фактически против восьмерых террористов действовали не десять, не двадцать, а только трое снайперов… Теперь все зависело от их способности убить террористов в считаные секунды.

Снайперы, услышавшие приказ Вольфа, свалили двоих террористов, которые охраняли пилотов. Ахмед Чик Ча и Афиф Ахмед Хамид упали, хотя только один из них был убит.

Дальше начался невообразимый хаос. Четверо вертолетчиков бросились врассыпную, надеясь спастись.

Исса и Тони уже не шли, а бежали изо всех сил. Третий снайпер открыл по ним огонь, но первая пуля прошла мимо. Снайперы не имели хорошо пристрелянного оружия, которым обычно пользуются профессионалы, поэтому промахивались. Исса побежал зигзагами. Вторая пуля попала Тони в ногу. Он рухнул на поле.

Джамаль аль-Гаши и еще трое террористов нырнули в спасительную тень под вертолетами, став невидимыми для снайперов. Вот теперь стало очевидно, какую ошибку допустила полиция, не сумев полностью осветить аэродром.

Когда началась стрельба, свет зачем-то полностью выключили. Потом включили. Но полиция выставила всего три мобильные осветительные вышки, их было недостаточно. Безлунной ночью вертолеты отбрасывали длинную тень, а у снайперов не было приборов ночного видения, инфракрасных прицелов, необходимых при ведении прицельной стрельбы ночью.

Через несколько дней после этой трагедии следственная группа баварской прокуратуры проводила эксперимент. Ночью следователи заняли места снайперов. В приборах ночного видения они могли отчетливо увидеть фигуры рядом с вертолетами.

Боевики поняли, что их обманули, что переговоры с ними велись только для отвлечения внимания, и открыли беспорядочный огонь из «Калашниковых». Они палили во все стороны — в здание аэродрома, в самолет и в убегавших вертолетчиков. Они стреляли и по прожекторам, стараясь их погасить.

Пули попали в комнату, где находились члены кризисного штаба. Федеральный министр внутренних дел Геншер с поразительной для его комплекции ловкостью спрятался под столом. Министры и прочие высокопоставленные чиновники были словно парализованы. Один только темпераментный Франц Йозеф Штраус, побывавший на фронте, не потерял присутствия духа. Он безостановочно ругался, но ничего не мог сделать.

Полицай-обермайстер Антон Флигербауэр присоединился к снайперу и тоже открыл огонь. Но не расстрелял и половину магазина, когда чья-то пуля пробила стекло контрольной вышки и попала ему в голову. Он умер на месте.

Снайпер № 2 все ешс находился на линии огня. Кто-то из террористов бросил гранату, она разорвалась совсем рядом. Снайпер осторожно выглянул и увидел террориста, который стрелял из автомата. Он прицелился и тут увидел, что на него бежит какой-то человек. Но это был не террорист, а один из пилотов. Жизнь пилоту спасло то, что снайперов предупредили — пилоты в белых шлемах. Вертолетчик добежал и распростерся рядом со снайпером. Пули свистели прямо над ними.

Джамаль аль-Гаши был ранен в руку, его оружие отлетело в сторону. На самом деле это была случайная пуля. Немцы практически ничего не видели и стреляли просто по вертолетам, надеясь, что летчики уже убежали.

В это время умелые спецназовцы могли и должны были бы атаковать палестинцев и покончить с ними. Но полицейский спецотряд, который доставили на вертолетах через час после начала стрельбы, зачем-то посадили на другом краю аэродрома, в двух километрах от места действия. Отряд так и не был введен в действие.

— Главная ошибка состояла в том, что не хватило снайперов, — считал подполковник Ульрих Вегенер, который был военным адъютантом Геншера в тот день, а потом возглавил спецназ, созданный через две недели после катастрофы в Мюнхене. — Вторая ошибка состояла в том, что под рукой не оказалось спецназа, способного атаковать террористов и освободить заложников.

Полиция могла использовать бронированные машины, чтобы под их прикрытием подобраться к боевикам. Но шесть бронемашин, которые вызвали, застряли в пробке. Множество автомобилей устремилось в сторону аэродрома — люди хотели посмотреть, что там происходит, словно речь шла об олимпийских соревнованиях. Одну из бронемашин вообще по ошибке отправили на гражданский аэропорт, находившийся на другом конце города. Только к полуночи бронемашины добрались до аэродрома.

Шрайбер умолял своих подчиненных покончить с Иссой. Но тот укрылся за вертолетами и отстреливался.

Снайперам не раздали переговорных устройств, они были лишены связи со своим командованием. Снайпер № 2 попросил уоки-токи еще в Олимпийской деревне, потом повторил свою просьбу уже на аэродроме. Ему ответили, что переговорных устройств просто нет.

Впоследствии баварские власти, оправдываясь, пришли к выводу, что никто не виноват — не было времени снабдить снайперов связью. Хотя в Олимпийской деревне были сотни переговорных устройств, ими снабжали всех безоружных охранников. Так что ничто не мешало переправить на аэродром десяток-другой миниатюрных приборов. Любому профессионалу было понятно, что снайперы нуждаются в связи.

В результате руководивший операцией Георг Вольф по-прежнему мог руководить только теми тремя снайперами, которые заняли позиции рядом с ним.

Ни одному из снайперов не досталось ни бронежилета, ни стальной каски, хотя Шрайбер и Вольф потребовали их еще в 8.45 утра. В результате снайпера № 4 пуля царапнула по голове. Если бы снайперы были минимально защищены, они бы чувствовали себя увереннее, меньше боялись и стреляли бы в террористов с более удобных позиций.

Баварские власти так и не смогли объяснить все эти промахи и ошибки. Да и какие объяснения могут быть сочтены убедительными? В распоряжении кризисного штаба были все ресурсы — баварской земельной полиции и федеральной пограничной охраны. Ничем не воспользовались…

Если бы операция была лучше подготовлена, как минимум часть заложников удалось бы спасти. Но назвать это продуманной операцией невозможно. Это была просто беспорядочная перестрелка.

Замир и Коэн с изумлением наблюдали за происходящим. Если не хватает снайперов, тогда следует организовать одновременную атаку со всех сторон, чтобы подавить террористов численным превосходством.

Замир и Коэн напрасно спрашивали Геншера:

— Что же это происходит?

— Я ничего не могу поделать, — раздраженно отвечал федеральный министр. — Этим занимается Бавария.

Замир не мог хладнокровно наблюдать за происходящим. Они с Коэном выскочили из вышки, надеясь найти кого-то, кто там распоряжается и способен еще что-то предпринять.

— Что теперь? — спрашивал Замир попавшегося ему навстречу полицейского офицера. — Что вы намерены предпринять?

На улице ничего не происходило. Немцы не видели террористов и не решались стрелять, опасаясь попасть в заложников. Один из полицейских ответил, что ждет бронетранспортеров. Они помогут организовать атаку.

— Сейчас в ограде, — объяснял он, — вырезают отверстия, чтобы бронетранспортеры вошли прямо на поле.

Замир и Коэн попросили разрешения подняться на крышу и с помощью громкоговорителя обратиться к террористам на арабском языке. Немцы сначала сказали нет, потом согласились.

Мегафон отыскали. Замир и Коэн забрались на крышу.

— Прекратите стрелять, — сказал Коэн по-арабски. — Самолет готов, как вы хотели. Если будете продолжать стрелять, вас убьют. Прекратите стрельбу!

Но палестинцы не хотели вступать в переговоры. Они открыли огонь по крыше.

Немецкие чиновники бессильно наблюдали за происходящим. Они не могли помочь ни израильским спортсменам, ни собственным пилотам. Немецкие вертолетчики метались по полю в поисках убежища. Один бросился на землю рядом со снайпером № 2, еще один притворился мертвым.

Подполковник Вегенер был возмущен не меньше израильтян.

— Сделайте же что-нибудь! — кричал он на полицейского чиновника. — Отправьте туда своих людей, вытащите заложников!

— У меня нет приказа, — пробормотал тот.

Еще до начала операции Вольф приказал никому, кроме снайперов, не стрелять. И все остальные полицейские просто наблюдали за происходящим.

В 23.34 в двух километрах от места перестрелки сел вертолет с группой хорошо вооруженных полицейских. Когда они добрались до места боя, никто не знал, как их использовать. Им поручили охранять высокопоставленных чиновников, находившихся на контрольной вышке.

ВОЕННЫЙ АЭРОДРОМ ФЮРСТЕНФЕЛЬДБРЮК, ПОЛНОЧЬ

Через час после начала перестрелки, в 23.55, на поле боя появились как минимум четыре бронированные машины. В начале первого они стали маневрировать на взлетном поле.

Манфред Шрайбер сказал позднее, что он хотел расположить бронемашины поближе к террористам, чтобы оказать на них психологическое давление. Но террористы решили, что сейчас их расстреляют из пулеметов.

— Все произошло очень быстро, — говорил Шрайбер.

Внутри вертолета, стоявшего на восточной части взлетного поля, террорист открыл огонь по четырем заложникам. Шпрингер, Халфин и Зеэв Фридман были убиты мгновенно. Террорист стрелял практически в упор. Но, как выяснилось при вскрытии, Давид Бергер был только ранен двумя пулями в ногу.

Терррорист выпрыгнул из кабины, вырвал чеку из гранаты и бросил ее в вертолет. И был тут же убит выстрелом снайпера. Исса появился из тени, которую отбрасывал другой вертолет, и открыл огонь по зданию аэродрома. Находившиеся там полицейские бросились на пол, зато снайперы на крыше через несколько секунд открыли ответный огонь по Иссе и убили его.

Но уже было поздно. Когда оба террориста рухнули на взлетное поле, граната внутри вертолета взорвалась, вспыхнул топливный бак. Израильтяне сгорели. Раненый Бергер сгорел заживо. Если бы полицейские действовали быстрее, Бергера можно было спасти.

Когда взорвался первый вертолет, Аднан аль-Гаши вылез из-под другого вертолета, вскочил внутрь кабины и начал из автомата поливать свинцом остальных заложников — это были Гутфройнд, Шорр, Славин, Шпипер и Шапиро.

Подполковник Вегенер рассказал потом, что он слышал их предсмертные крики.

— Они убили всех, — обреченно сказал Цви Замир.

Покончив с заложниками, палестинцы пытались спастись.

Халид Джавад со всех ног помчался в ту сторону, где находился снайпер № 2. Тот поднял винтовку и несколько раз в него выстрелил. Тот рухнул на землю в трех шагах от снайпера и затих.

Стрелявшего засекли в бронетранспортере, который двигался по полю. Экипаж не предупредили о том, где находятся снайперы. Бронетранспортер открыл огонь по снайперу и лежавшему рядом пилоту Ганнеру Эбелю. Пуля засвистели вокруг них. Две попали в цель. Снайпера ранили в филейную часть, а пилот получил пулю в легкое. Это было серьезное ранение. Попросить о помоши они не могли — связи не было. Помощь к ним подоспела только через полчаса.

В бронетранспортере пришли к выводу, что покончили с врагами, и двинулись в сторону горевшего вертолета.

Тем временем пожарная команда решила, что если полицейские не знают, что им делать, то уж они-то точно знают свои обязанности. Они подкатили пожарную установку к догоравшему вертолету и залили его пеной. Но минимум четверо террористов еще были живы и начали стрелять. Пожарные побежали назад.

Снайперы засекли вспышки и застрелили еще одного палестинца. После этого продолжавшаяся два часа перестрелка прекратилась.

Оба израильтянина и десяток немцев бросились смотреть, что осталось от вертолета. Верх машины разворотило взрывом, и перед ними предстали трупы убитых израильтян. Видно было, что они были связаны, поэтому не могли убежать.

Говорили, что кого-то из заложников могла убить и пуля, выпущенная немецким снайпером. Но провести экспертизу не представлялось возможным — так сильно обгорели тела.

Полицейские стали считать трупы. Выяснилось, что не хватает трех тел. Трое террористов исчезли. Четыре бронемашины и полицейские с собаками бросились их искать.

Двое оказались рядом. Один притворялся мертвым. Второй не выдержал и побежал. Их задержали. Через сорок минут с помощью собак полиция отыскала третьего, который пытался укрыться на краю аэродрома.

Пятерых террористов немцы застрелили, троих взяли живыми: это Джамаль аль-Гаши, его дядя Аднан аль-Гаши (кличка Денави) и Мохаммад Сафади (кличка Бадран). Только Джамаль был ранен в руку. Их привели в комнату на первом этаже. Велели раздеться, чтобы отдать одежду на экспертизу. Один из палестинцев бросился на колени, уверенный, что их сейчас же расстреляют. Им выдали другую одежду.

Вот теперь недостатка в полиции не было, на поле собралось четыреста пятьдесят полицейских, они осматривали место происшествия.

Один полицейский был убит, несколько ранены, причем двое — не террористами. Вертолетчики спаслись все. Зато не спасся ни один израильтянин.

МЮНХЕН, 6 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА, ТРИ ЧАСА УТРА

Пока на аэродроме происходили драматические события, за его пределами никто ни о чем не подозревал. Все почему-то полагали, что дело разрешится самым благоприятным образом.

Мюнхенцы радовались уже тому, что непрошеные гости удалились и, следовательно, можно вернуться к прежней жизни. Некоторое количество любопытных, те, кто преодолел пробки, столпились у главного входа на военный аэродром Фюрстенфельдбрюк. Приехало и некоторое количество журналистов.

Потом стали поступать сообщения о перестрелке.

Первым не выдержал и позвонил на аэродром бывший обер-бургомистр Мюнхена Фогель. Сначала никто не брал трубку. Наконец он услышал голос знакомого полицейского.

— Что у вас происходит? — спросил Фогель.

— Трудно объяснить!

— Почему? — удивился Фогель.

— Потому что я сижу под столом, а вокруг стреляют. У меня нет никакой информации.

В разгар перестрелки у ворот появился человек, который обратился к журналистам и громко сказал:

— Все в порядке! Заложники освобождены!

Эти слова мгновенно облетели всех журналистов. Через полчаса, в 23.31, информационное агентство Рейтер передало срочное сообщение: «Все взятые в заложники израильтяне освобождены».

По всему миру уставшие за день журналисты с облегчением вздохнули, заметки о прошедшем дне можно было закончить на оптимистической ноте и идти спать, чтобы на следующий день вновь писать об Олимпиаде. Все хотели верить, что худшее позади. Мир порадовался удачному завершению трагических событий.

Утренний выпуск выходящей в Израиле на английском языке газеты «Джерузалем пост» заверстали с огромной шапкой «Заложники в Мюнхене освобождены. Все в безопасности. Немцы захватили арабов на военном аэродроме».

Эту новость сообщили Шмуэлю Ладкину, руководителю израильской делегации на Олимпийских играх. Он был счастлив. Успели даже доложить Голде Меир, что все закончилось наилучшим образом. Никто не обратил внимания на то, что немецкие власти почему-то молчат.

Руководитель второго канала немецкого телевидения предложил Вилли Брандту немедленно выступить с этой радостной новостью. Канцлер инстинктивно ощущал, что радость преждевременна. Он отказался от выступления, объяснив, что подождет подтверждения от министра внутренних дел Геншера, находившегося на аэродроме. Помощники канцлера тщетно пытались дозвониться до министра.

С журналистами разговаривал Конрад Алерс, представитель федерального правительства по связям с прессой. Алерс был человеком с хорошей профессиональной репутацией. В начале 60-х он работал заместителем главного редактора в самом известном еженедельнике «Шпигель».

Как раз тогда министр обороны Франц Йозеф Штраус, возмущенный критикой со страниц «Шпигеля», натравил на журналистов полицию. В ночь с 26 на 27 октября 1962 года оперативная группа Федерального ведомства по уголовным делам ворвалась в редакцию и конфисковала гранки очередного номера, заявив, что «Шпигель» обвиняется в «государственной измене».

Отдыхавший в Испании Конрад Алерс был арестован, доставлен в Федеративную Республику и препровождей в следственную тюрьму. В стране разразился грандиозный скандал, отзвуки которого не замолкали десятилетия.

К удивлению Штрауса, организовавшего эту акцию, западные немцы выразили возмущение полицейской акцией и поддержали журналистов. Штраусу пришлось уйти из правительства, на нем осталось клеймо, он так и остался олицетворением чего-то мрачного и реакционного. Мало того, это дело стало причиной кризиса в правящей коалиции. Конрад Аденауэр покинул пост канцлера. Всех арестованных по этому делу Федеральная судебная палата признала невиновными.

Вилли Брандт, став канцлером, пригласил Алерса в аппарат правительства…

Конрад Алерс с облегчением сказал тележурналистам, что кризис с захватом заложников позади:

— Я очень рад тому, что, насколько нам известно, полицейская операция увенчалась успехом. Конечно, жаль, что Олимпийские игры были прерваны, но если все закончится так, как мы этого желаем, через несколько недель все забудется. Для нас, немцев, это особенно трагично, когда нечто подобное происходит с евреями. Слава богу, что все позади, а то возродились бы неприятные воспоминания о прошлом…

Пожалуй, один только Вальтер Трёгер не поверил в счастливое избавление. Он понимал, что палестинцы так легко не сдадутся.

В отеле «Четыре времени года» в центре Мюнхена члены Международного олимпийского комитета, напротив, считали, что все увенчалось полным успехом. Президент МОК Эйвери Брэндедж сказал, что Игры, разумеется, продолжатся, и в час ночи с легким сердцем лег спать.

В Израиле соседи приходили к семьям заложников с цветами и шампанским. Особенно радовались дети. Но жены почему-то не испытывали радости. Потом пошли сообщения о том, что на аэродроме идет перестрелка, что один из вертолетов взорван, что кто-то из заложников ранен.

С каждым часом новости становились все хуже. Но никто не знал всей правды. Только в три ночи Цви Замир и Виктор Коэн вернулись в Олимпийскую деревню. Замир позвонил Голде Меир домой.

— У меня плохие новости, — сказал директор Моссад. — Я только что вернулся с аэродрома. Ни один из израильтян не выжил.

Голда Меир не могла прийти в себя.

— Но как же все эти новости по радио, по телевидению?

— Голда, — сказал Замир, — мы видели их сгоревшими в вертолете. Никто не выжил.

Короткий период радости окончился, когда в 3 часа 17 минут утра Рейтер передало поправку: «Срочно! Все израильтяне, взятые арабскими боевиками в заложники, мертвы».

Худшие предположения оправдались. Ведущие телевизионных новостей выглядели потрясенными.

В Израиле уже было утро. Сотрудники Национального олимпийского комитета разносили страшную весть родным убитых спортсменов.

Немецких чиновников охватил ужас. Заложники погибли из-за их некомпетентности.

В три часа утра две тысячи журналистов собрались в пресс-центре Олимпийских игр. На пресс-конференцию пришли все главные действующие лица — Ганс Дитрих Геншер, Бруно Мерк, Манфред Шрайбер и Георг Вольф.

Держать ответ пришлось баварским властям. Делая большие паузы для перевода на английский язык, земельный министр внутренних дел Мерк для начала изложил историю переговоров с террористами. С его точки зрения, во всей этой трагической истории виноваты евреи и арабы, которые у себя дома никак не могут договориться, а из-за них страдают другие.

То же повторил потом Георг Вольф, проваливший операцию на аэродроме:

— Вся ответственность ложится на тех, кто ведет войну между израильтянами и палестинцами, в смысле — арабами.

— Но как хозяин вы отвечали за безопасность своих гостей, — возражали журналисты.

— Да, но как хозяин я рассчитывал, что гости не начнут войну в моем доме! — взорвался Вольф.

— Но не израильтяне же начали эту войну, — напомнили ему журналисты.

— Это не имеет значения, — отмахнулся Вольф.

Министр Бруно Мерк объяснил, что террористов и девять заложников отправили бы самолетом в Каир, если бы египетское правительство гарантировало немедленное освобождение израильских заложников после их прилета. Но канцлеру Брандту не удалось получить гарантий их безопасности от премьер-министра Египта. Немецкие власти боялись, что после прилета в Каир все заложники будут убиты. Тогда и был отдан приказ уничтожить террористов, как только они появятся на военном аэродроме.

Капитан Йозеф Кистлер, представитель мюнхенской полиции, сказал, что стрельбу открыли террористы. Они ранили одного из вертолетчиков.

Только потом Шрайбер признал, что полицейские первыми начали стрельбу, но лишь потому, что террористы заметили снайперов…

— У нас практически не было шансов освободить заложников, — утверждал Шрайбер. — Разве что если бы террористы наделали глупостей. Говорят, что заложники погибли из-за ошибок полиции. Правда в другом. Заложники погибли потому, что террористы не допустили ошибок. А мы не могли повлиять ни на израильское правительство, ни на террористов.

Шрайбер сказал, что с самого начала шансы спасти заложников были небольшие. Но не преминул сообщить, что израильтяне одобрили план операции.

— Я был рядом с полицейским, получившим пулю в голову, — рассказал Шрайбер. — В меня тоже стреляли. Но я не мог контролировать ситуацию.

Немецкие власти попросили Шмуэля Лалкина как главу израильской делегации прилететь на аэродром и опознать тела. Лалкин взял с собой врача израильской команды доктора Вигеля. Они увидели страшную картину — обгоревшие трупы своих товарищей.

МЮНХЕН, 6 СЕНТЯБРЯ, ДЕСЯТЬ УТРА

Поминальная служба по Моше Вейнбергу и Йосефу Романо была назначена на десять утра. Но прощаться пришлось и с остальными убитыми спортсменами.

Анки Шпицер прилетела из Голландии. Когда она оказалась в Олимпийской деревне, то увидела повсюду тренирующихся спортсменов. Картина показалась ей фантасмагорической. Рядом стояли гробы, а они продолжали заниматься спортом.

Вот теперь стало ясно, как много в Мюнхене полиции. На военный аэродром Фюрстенфельдбрюк не могли отправить десяток снайперов. Теперь же в столице Олимпийских игр собрали пятнадцать тысяч полицейских, не считая солдат бундесвера и служащих пограничной охраны.

Церемония в память погибших проходила на Олимпийском стадионе. Присутствовали семьдесят тысяч человек. Арабские делегации не пришли. Было несколько глав государств, пришел американский спортсмен Джесси Овенс, герой Олимпиады 1936 года. Отсутствовала советская делегация, пришли несколько человек из команд Польши и ГДР. Из всех социалистических стран только в Восточном Берлине показали церемонию прощания с убитыми израильскими спортсменами.

«А что же Москва? — задавался вопросом писатель Александр Кикнадзе. — Москва молчит. О трагедии ни слова. Зато бурный поток радиосообщений о победном шествии советских олимпийцев, о медалях, добытых за последние дни. Близится пятидесятилетие образования СССР, и посланцы Москвы все ближе к выполнению социалистического обязательства — ознаменовать юбилей пятьюдесятью золотыми медалями.

Объявлено о траурном митинге, который состоится на Олимпийском стадионе. Руководство советской делегации строго предупреждает своих олимпийцев, журналистов, туристов: на митинг не ходить! Бойкотируют митинг и подневольные делегации социалистических стран».

Одиннадцать мест — по числу погибших — оставили пустыми. Сначала слово предоставили Шмуэлю Ладкину как главе израильской делегации. Потом выступил президент МОК.

— К сожалению, — говорил Эйвери Брэндедж, — в этом несовершенном мире чем значительнее становятся Олимпийские игры, тем более они уязвимы для коммерческого, политического и преступного давления. Игры XX Олимпиады стали объектом двух омерзительных атак. Мы ведь еще и проиграли битву за Родезию, поддавшись откровенному политическому шантажу. Надеюсь, все согласятся со мной, что мы не можем позволить горстке террористов разрушить международное сотрудничество и добрую волю Олимпийского движения.

«Битва за Родезию», упомянутая президентом Олимпийского комитета, была проиграна, когда африканские страны потребовали не допускать к Играм команду страны, где процветал расизм. Сравнение было явно неуместным.

— Игры должны продолжаться, — объявил Брэндедж. — Мы объявляем сегодня день поминовения и продолжим соревнования днем позже, чем предполагали.

Толпа радостно зааплодировала.

Один из присутствовавших на стадионе горько заметил:

— Эти люди пришли не для того, чтобы почтить память убитых. Они пришли, чтобы узнать, продолжатся ли Игры.

Во время поминальной службы умер от сердечного приступа Кармель Элиаш, двоюродный брат Моше Вайнберга. Он приехал на Олимпиаду туристом. Его сердце не выдержало этой трагедии.

Спортивный телекомментатор Нина Еремина вспоминала:

— Нам пришлось молчать про жуткий захват террористами заложников. Все страны тогда передавали репортажи в прямом эфире. А мы приезжали на место трагедии и делали вид, что тоже передаем, «снимали» выключенной камерой. Это было страшно. Безумно. Там был перерыв на день, объявили траур. Мы с нашим корреспондентом Колей Малявиным тайно пошли в деревню, где это происходило. Я мечтала поскорее уехать домой…

А в Москве министр внутренних дел Николай Анисимович Щелоков доложил в ЦК:

«6 сентября с.г. в 15.30 группа лиц еврейской национальности в количестве тридцати шести человек собралась у голландского посольства, где намеревалась передать представителю посольства соболезнование по поводу инцидента в Олимпийской деревне. После соответствующего разъяснения они разошлись.

В этот же день в 19.15 группа указанных лиц на автомашинах (такси) прибыла к ливанскому посольству.

После предупреждения о недопустимости нарушения общественного порядка и невыполнении законных требований работников милиции собравшиеся в количестве сорока трех человек были доставлены в подразделение милиции. Среди них были: академик Сахаров А. Д., профессор член-корреспондент АН СССР Лернер А. Я., член Союза писателей СССР Маркиш Д. П., сотрудник института конкретных социальных исследований Рашковский В. С. и др.

Работниками управления внутренних дел Мосгор-исполкома были проведены индивидуальные беседы с доставленными, а затем все они были отпущены.

Все мероприятия проводились совместно с работниками Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР».

Представители московской интеллигенции во главе с академиком Сахаровым отправились в голландское посольство, потому что после разрыва дипломатических отношений с Израилем в 1967 году Нидерланды взяли на себя защиту интересов еврейского государства в Советском Союзе.

ИЗРАИЛЬ, 7 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА

6 сентября гроб с телом Давида Бергера, имевшего и израильское, и американское гражданство, отправили в Кливленд, где жили его родители. Президент Соединенных Штатов Ричард Никсон прислал за его телом военный самолет.

7 сентября утром в Израиль доставили тела остальных десяти убитых спортсменов. Все магазины в стране были закрыты. Государственные учреждения, почта и воздушные и морские порты не работали.

Олимпийцы, вернувшиеся живыми, чувствовали себя виновными за то, что других привезли в гробах.

В аэропорту Лод собрались тысячи людей. Убитых оплакивала вся страна.

На военных грузовиках гробы доставили в родные места. Днем их тела предали земле. На траурную церемонию пришли все министры и депутаты кнессета. Голда Меир отсутствовала, потому что у нее умерла сестра Шейна. Ее заменил министр обороны Моше Даян.

Мюнхенская трагедия изменила настроения в стране. Убийство спортсменов было ничем не прикрытым преступлением против мирных людей. Евреи опять чувствовали себя одинокими: их убивали, и никто не пришел им на помощь. Это означало, что они должны и обязаны защищать себя сами. Израиль требовал наказать убийц.

Анки Шпицер прилетела в Израиль. Она позвонила родителям в Голландию, дома никто не ответил. Позвонила брату и сестре — тоже никого. Набрала номер больницы, где лежала дочка. Дежурный ответил, что ее ребенка здесь нет, и назвал номер, по которому ее просили перезвонить. Это оказался телефон израильского посольства в Голландии.

Оказывается, ее родным звонили по телефону с угрозами. Судя по акценту, это были немцы. Поэтому всю семью пришлось спрятать. Сотрудники израильского посольства опасались, что террористы из «Черного сентября» могут похитить девочку и потребовать освободить троих боевиков, схваченных мюнхенской полицией. Через несколько недель девочку доставили в Израиль, к матери, специальным рейсом авиакомпании «Эль-Аль».

Министерство обороны предложило Анки Шпицер пожить вместе с ребенком на военной базе, где они будут в полной безопасности. Она отказалась. Многие годы после этого она находилась под охраной полиции.

Анки Шпицер могла бы вернуться к родителям в Голландию, но решила, что в этой благополучной европейской стране ее дочь странным образом будет страдать из-за слишком обильных проявлений симпатий.

— А здесь в ее судьбе нет ничего особенного, — объяснила Анки Шпицер журналистам. — В Израиле многие дети лишились отцов.

МОСКВА, 7 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА

На следующий день после поминальной службы, 7 сентября 1972 года, в Москве на Старой площади Секретариат ЦК КПСС рассматривал короткую записку двух отделов ЦК (международного и пропаганды) и КГБ при Совете Министров СССР «О плане основных пропагандистских и контрпропагандистских мероприятий в связи с очередной антисоветской кампанией международного сионизма».

Записку подписали исполнявший обязанности руководителя отдела пропаганды ЦК Александр Николаевич Яковлев, будущий академик и «отец гласности», первый заместитель заведующего международным отделом Елизар Ильич Кусков, трудолюбивый чиновник, злоупотреблявший горячительными напитками, и заместитель председателя КГБ генерал-майор Ардальон Николаевич Малыгин, выходец из партийного аппарата.

Председательствовал на секретариате Михаил Андреевич Суслов, член Политбюро, отвечавший за идеологию и международные дела. Многое в стране, если не все, зависело от мнения Михаила Андреевича, которому Брежнев доверял безоговорочно.

Заседание было рядовое, так что присутствовали еще двое секретарей ЦК — Федор Давыдович Кулаков, член Политбюро, занимавшийся сельским хозяйством, и Петр Нилович Демичев, кандидат в члены Политбюро. Он непосредственно курировал идеологические отделы.

Речь шла о только что принятом решении брать выкуп с уезжавших из страны на постоянное место жительства за полученное ими в Советском Союзе высшее образование. Это было направлено против евреев, потому что выпускали практически только в Израиль, и среди эмигрантов было много людей интеллигентных профессий. Выкуп за право эмигрировать был делом невиданным — такое было только в нацистской Германии, в первые годы, когда евреям еще разрешали уезжать. Они должны были заплатить эмиграционный налог — двадцать пять процентов от стоимости всего имущества.

Советское руководство предполагало, что в мире возникнет скандал, поэтому партаппарату и КГБ предусмотрительно поручили подготовить пропагандистскую кампанию.

Авторы записки предлагали опубликовать в газете «Известия» этот самый указ Президиума Верховного Совета СССР «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на постоянное жительство за границу, государственных затрат на обучение».

Суслов распорядился вместо «Известий» поместить указ в служебном издании «Ведомости Верховного Совета СССР», чтобы не привлекать внимания широкой публики.

Авторы записки считали необходимым провести в агентстве печати «Новости» пресс-конференцию министра высшего и среднего специального образования Вячеслава Петровича Елютина для советских и иностранных журналистов. Министр должен был объяснить, как дорого стоит прекрасное образование в Советском Союзе. Причем министру и руководителям АПН предписывалось «в двухдневный срок представить в ЦК план проведения пресс-конференции».

Суслов велел пресс-конференцию отменить. Он вообще не хотел напоминать советским людям о том, что кто-то желает покинуть социалистическую родину.

А вот Министерству иностранных дел поручили «подготовить и направить соответствующие указания совпослам и советским представителям в международных организациях. Совпослам в случае необходимости информировать друзей».

«Друзьями» дипломаты и разведчики именовали руководителей иностранных компартий. Некоторые из них не разделяли антисемитизма советских товарищей, и с ними приходилось «вести разъяснительную работу».

И, наконец, Суслов, Кулаков и Демичев согласились с «планом основных пропагандистских и контрпропагандистских мероприятий в связи с очередной антисоветской кампанией международного сионизма, представленным Отделами ЦК КПСС и КГБ при Совете Министров СССР».

План на двух страницах, подписанный заведующим сектором идеологического сотрудничества отдела пропаганды Борисом Александровским, основные задачи ставил перед агентством печати «Новости», которое работало на заграницу.

АПН предписывалось «активизировать разоблачение человеконенавистнического характера сионизма и политики Израиля, акцентируя при этом внимание на обличении расизма и агрессивных устремлений сионизма».

Другим советским средствам массовой информации следовало делать то же самое, но в меньших масштабах.

КГБ поручалась борьба с вражескими вылазками и «еврейскими националистами в стране». Внутри Комитета госбезопасности «сионистами» ведал один из отделов пятого управления.

На следующий год, летом 1973 года, Андропов создаст восьмой отдел, которому передали задачу «выявления и пресечения акций идеологической диверсии подрывных сионистских центров». Этот отдел начальник пятого управления КГБ курировал лично.

Сионизм — это движение среди евреев за возвращение на землю предков, в Палестину, и создание там собственного государства. В советском обиходе тех лет сионизм обозначал совсем другое — то, что нацисты называли «мировым еврейством».

Ответом на введенный в Советском Союзе налог за выезд из страны лиц с высшим образованием стала знаменитая «поправка Джексона — Вэника».

В Соединенных Штатах уже был подготовлен проект закона, предоставлявший Советскому Союзу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Но влиятельный сенатор Джексон предложил поправку к закону, которая ставила предоставление этого режима в зависимость от отмены этого налога (в нижней палате такую же поправку внес конгрессмен Вэник).

Советские руководители пошли на попятный и в апреле 1973 года сообщили американцам, что действие закона приостановлено, а затем и вовсе его отменили. Более того, по секретным каналам обещали Вашингтону, что будут ежегодно выпускать не меньше тридцати пяти тысяч евреев, желающих эмигрировать в Израиль. Видя, что дело плохо, увеличили цифру до сорока пяти тысяч.

Государственный секретарь Генри Киссинджер пытался спасти закон о предоставлении Советскому Союзу режима наибольшего благоприятствования в торговле, но его разговоры с сенаторами были безуспешны. Возмущение советской политикой было настолько велико, что летом 1974 года законопроект о торговле был утвержден с поправкой сенатора Джексона. 3 января 1975 года президент Джеральд Форд подписал закон, и он вошел в силу. Поправка Джексона действует и по сей день…

7 сентября 1972 года советские газеты поместили короткое сообщение ТАСС:

«Комитет по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР, Олимпийский комитет СССР и советская делегация на XX Олимпийских играх в своем заявлении выразили глубокое сожаление по поводу трагического инцидента, случившегося 5 сентября с.г. на XX Олимпийских играх.

Советские спортивные организации и общественность, говорится в заявлении, считают, что террористические действия несовместимы с духом сотрудничества и взаимопонимания между народами, лежащими в основе международного олимпийского движения».

Летние Игры 1972 года были самыми успешными для советских спортсменов.

За два года до Олимпиады, в 1970 году, было принято постановление ЦК о подготовке к Играм. Главная цель состояла в том, чтобы не отстать от американской команды.

Спорткомитет рапортовал в ЦК о полной победе: советская команда вчистую переиграла американскую.

В советскую команду входили четыреста одиннадцать спортсменов. Наши олимпийцы выступали во всех видах программы, кроме хоккея на траве.

11 сентября Мюнхенская Олимпиада закрылась.

12 сентября в Шереметьеве встречали олимпийцев.

Руководитель советской делегации председатель Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР Сергей Павлов доложил, что наша сборная привезла в Москву девяносто девять медалей: пятьдесят золотых, двадцать семь серебряных и двадцать две бронзовые. Американцы собрали всего тридцать три золотые медали.

Сергей Павлович Павлов принадлежал к группе выходцев из комсомола, которые занимали высокие посты и оказались в конфликте с Брежневым. Девять лет, с марта 1959 по июнь 1968 года, он был первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Считалось, что и сам Павлов был склонен к политическим играм. Говорят, что Брежнев, увидев его на каком-то мероприятии, предупредил:

— Будешь заговоры плести, в порошок сотру.

Разогнав «комсомольцев», Брежнев убрал из политики и Сергея Павлова. Его поставили руководить физкультурой и спортом. Карьера Павлова целиком и полностью зависела от успехов советских спортсменов. После Олимпиады в Мюнхене он торжествующе говорил:

— В десяти видах спорта наши спортсмены показали наилучшие результаты и еще в пятнадцати видах были впереди американцев.

Особенно приятно было доложить, что Валерий Борзов победил в беге на сто и двести метров, где прежде неизменно первыми приходили американцы.

В Мюнхене сборная Соединенных Штатов по баскетболу впервые проиграла. Горечь поражения усугублялась тем, что американцы проиграли советским спортсменам.

Игра шла в ночь с 9 на 10 сентября. Борьба была невероятно острой. За минуту до окончания американцы опережали советскую команду на одно очко. И все-таки наши баскетболисты смогли отыграть очко и выйти вперед. Причем этот решающий мяч был забит буквально в последнюю секунду матча. С подачи Ивана Едешко Александр Белов отправил мяч в кольцо почти одновременно с финальной сиреной.

Соединенные Штаты никогда не могли одержать победу в хоккее на траве, футболе и других командных состязаниях. Но баскетбол был американским видом спорта. Проигрыш советской команде был невыносимым испытанием. Американская команда, считая присуждение победы соперникам несправедливым, отказалась присутствовать на церемонии награждения и получать серебряные медали.

Руководители советской команды заявили, что пятьдесят золотых медалей — это подарок спортсменов своей стране по случаю 50-летия образования Советского Союза.

Новый президент Международного олимпийского комитета лорд Килланин съязвил:

— Я не думаю, что, если вы выиграли кучу медалей, это свидетельствует о превосходстве вашего образа жизни…

МЮНХЕН, 7 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА

Вилли Дауме, президент оргкомитета Мюнхенской Олимпиады, вначале хотел прекратить Игры. Дауме участвовал еще в Олимпиаде 1936 года в составе баскетбольной команды. После войны он стал спортивным функционером, возглавил в Западной Германии федерацию спортивных союзов. В 1956 году его избрали членом Международного олимпийского комитета. Через десять лет Вилли Дауме возглавил оргкомитет XX Олимпийских игр в Мюнхене.

Потрясенный случившимся, Дауме повторял, что его любимое детище, Игры, мертвы. Но руководители Международного олимпийского комитета взяли верх.

— Мы не можем позволить, — патетически говорил Эвери Брэндедж, — чтобы Олимпиада стала местом торговых, политических или преступных акций, позволить, чтобы горстка террористов загубила один из основных примеров международного сотрудничества.

Руководители МОК убедили баварское правительство, что в их собственных интересах продолжить Игры, иначе в памяти людей останутся только мертвые тела убитых палестинцами израильских спортсменов.

— Я сомневался, правильно ли было продолжать Игры, — вспоминал Фогель, — но со временем пришел к выводу, что мы не можем позволить террористам решить, будто они могут срывать олимпиады.

Семьи погибших израильских спортсменов убеждены, что главной задачей немцев было спасти не заложников, а Олимпийские игры. Президент Международного олимпийского комитета хотел во что бы то ни стало убрать террористов с заложниками из Олимпийской деревни. Игры были важны и для международных спортивных чиновников, и для руководителей ФРГ, жаждавших международного признания. Этому была подчинена политика западногерманского правительства в момент кризиса.

В какой-то момент немцы сказали себе: если нельзя спасти заложников, надо спасти хотя бы Олимпийские игры.

— Олимпийская деревня была для нас как что-то святое, как церковь, ее следовало сберечь любыми усилиями, — подтверждает эти предположения подполковник Вегенер.

Уже утром 6 сентября, когда тела погибших еще не были преданы земле, в Мюнхене на пресс-конференции объявили почасовую программу Игр, во второй половине дня, после поминальной службы, Игры вошли в график. Настал и час тех спортсменов, которые не смогли выступить накануне.

Немногие спортсмены выразили солидарность с убитыми. В знак протеста уехали шестеро голландских спортсменов. Тринадцать норвежцев отказались участвовать в Играх:

— Мы не можем делать вид, будто ничего не произошло, когда убиты одиннадцать спортсменов.

Команды Египта, Сирии и Кувейта покинули Игры, заявив, что они боятся мести.

По-своему расстроился и руководитель «Черного сентября» Абу Айяд:

— Мы были поражены тем, что мир больше огорчился тем, что Игры отложили на сутки, а не драматической судьбой палестинского народа.

Посмотреть футбольный матч между командами Западной Германии и Венгрии собрались восемьдесят тысяч зрителей. Они радовались и размахивали национальными флагами. Распорядители даже не попросили болельщиков помнить о только что произошедшей трагедии.

Несколько зрителей развернули плакат со словами: «Семнадцать человек убиты. Они уже забыты?» Сотрудники службы безопасности конфисковали плакат и вывели всех со стадиона.

В официальном отчете об Играх отмечены выдающиеся успехи американского пловца Марка Спитца (он поставил семь мировых рекордов и получил семь золотых медалей — никто и никогда не добивался такого успеха!) и советской гимнастки Ольги Корбут, за волнующими выступлениями которой следила вся пресса. Не забыта была и Олимпийская деревня, где спортсменам были созданы замечательные условия.

Что касается убийства израильских спортсменов, то это сочтено досадным эпизодом и описано по-тевтонски неуклюже:

«После ужасных событий 5 сентября 1972 года вновь вернулась атмосфера Олимпийской деревни, которая помогала спортсменам расслабиться и прекрасно себя чувствовать».

Мюнхенцы, пожалуй, больше обижались на евреев, чем на палестинцев. Это израильтяне навлекли неприятности на их замечательный город. Из-за них здесь разразилась настоящая война и мюнхенцы должны были рисковать жизнью…

Только в начале 2001 года Германия наконец согласилась выплатить компенсацию семьям убитых в размере трех миллионов долларов на всех (эти деньги в равных пропорциях платят федеральное и земельное правительства, а также городские власти Мюнхена). Один миллион долларов заплатил Немецкий Красный Крест сразу после катастрофы. Не все семьи погибших израильтян приняли немецкие деньги. Анки Шпипср передала свою долю школе фехтования в Израиле.

Но семьи убитых в еще большей степени ждут извинений и объяснений. Они уверены, что некоторые документы до сих пор от них утаиваются немецкими властями.

Вдова Шпицера Анки сказала журналистам:

— Если бы они хоть раз сказали: «Знаете, мы старались, у нас не получилось, но мы не хотели, чтобы так все закончилось, вы нас извините»… Но они этого так и не сказали.

Три месяца Анки не могла получить из Германии личные вещи мужа, дорогие ей как память. Кончилось тем, что она ворвалась в кабинет посла Федеративной Республики в Израиле и пригрозила обо всем рассказать журналистам. Она получила вещи убитого мужа на следующий день…

После мюнхенской трагедии в ФРГ был выпущен официальный доклад о том, что произошло. Этот объемистый документ — шестьдесят три страницы — решительно не устроил семьи погибших. В этом документе почему-то отсутствовали результаты патологоанатомических исследований, трассологических и баллистических экспертиз. Это казалось странным применительно к немцам с их старательностью и скрупулезностью.

Родные убитых считали, что есть другие, более откровенные документы, рисующие полную картину того, как принимались решения в Бонне и Мюнхене и как действовали баварские полицейские. И двадцать лет спустя такие документы вдруг появились! В них немецкие власти предстали в самом неприглядном виде. Стало ясно, почему они хотели все это скрыть. Они понимали, что родственники убитых заложников подадут на них в суд, и ждали, пока истечет срок давности…

Главный организатор Олимпийских игр в Мюнхене Вилли Дауме в том же 1972 году был избран вице-президентом МОК.

Обер-бургомистр Мюнхена Ганс-Йохен Фогель незадолго до Олимпиады оставил свой пост, потому что ожидал перевода в Бонн. На досрочных выборах в ноябре 1972 года он был избран депутатом бундестага от социал-демократической партии. Канцлер Вилли Брандт пригласил его занять в федеральном правительстве кресло министра градостроительства и архитектуры. Затем он стал министром юстиции. В этой роли он был противником любых уступок террористам.

Сам Вилли Брандт недолго оставался главой правительства.

Утром 24 апреля 1974 года был арестован один из его референтов Гюнтер Гийом, который признал, что он на самом деле является гражданином ГДР и служит в звании капитана в Министерстве госбезопасности. Причем западногерманские контрразведчики, которые давно следили за Гийомом, не сочли нужным заранее информировать канцлера.

7 мая 1974 года Брандт по собственной воле оставил пост канцлера. Разоблачение Гийома стало фактически концом политической карьеры Брандта. Ему даже приходила в голову мысль о самоубийстве.

Самый знаменитый агент разведки ГДР Гюнтер Гийом был сыном старого врача, который когда-то, в нацистские времена, лечил будущего канцлера ФРГ социал-демократа Вилли Брандта и даже спасал его от гестапо.

После войны Гийом-старший жил в Восточной Германии, и на него обратили внимание сотрудники главного разведуправления Министерства госбезопасности. Они попросили его в 1955 году написать Вилли Брандту, уже ставшему в Западной Германии заметным политиком, и вежливо напомнить о себе.

Доброжелательный Вилли Брандт действительно не забыл о докторе и охотно согласился позаботиться о сыне человека, который для него столько сделал.

Гийом-младший вместе с женой перебрались с Востока на Запад и получили в 1956 году статус политических беженцев. Выполняя свое обещание, Вилли Брандт взял Гийома-младшего на работу и привечал молодого сотрудника за то, что он был очень старателен и все время проводил на службе.

Начальник разведки ГДР генерал Маркус Вольф, посмеиваясь, говорил, что поначалу — в отличие от Вилли Брандта — не особенно высоко ценил своего агента Гюнтера Гийома. Переправляя эту супружескую пару в ФРГ, Вольф возлагал надежды в основном на жену Гийома — Кристель, казавшуюся ему ис-ключително серьезной и целеустремленной.

Вольф не ошибся: Кристель была прилежной секретаршей и чуть было не попала в аппарат министра обороны ФРГ, но тут Гюнтер неожиданно стал делать карьеру, и в итоге его назначили одним из референтов канцлера.

Западногерманские газеты писали, что ГДР сама себе навредила — в ее интересах было бы сдувать пылинки с Вилли Брандта, сторонника улучшения отношений с Советским Союзом, ГДР и другими социалистическими странами, а не подставлять его таким образом.

Советские руководители — неофициально, разумеется, — выразили экс-канплеру соболезнования: они уверяли, что никогда не стали бы подставлять под него агента, но, к сожалению, восточных немцев остановить невозможно.

Восточные немцы поспешили также выразить Брандту сожаление: они давно хотели вернуть Гийома домой, но русские настаивали на том, чтобы он продолжал работать…

Мюнхенская трагедия изменила Олимпийские игры. На зимних Играх в Лейк-Плейсиде забота о безопасности превратила Олимпийскую деревню в тюрьму. Летом 1980 года в Москве просвечивали весь багаж, город был наводнен милицией.

В 1997 году в Международном олимпийском комитете создали банк данных, который передается из одной олимпийской столицы в другую. Помочь Афинам приготовиться к Олимпиаде 2004 года приехали специалисты по безопасности из многих стран.

Но террористы умеют ждать.

Психолог Георг Зибер, который первым предположил, что Олимпиада в Мюнхене может стать целью террористов, говорит:

— Скажем, радикально настроенные сепаратисты из организации «Страна Басков и свобода» (ЭТА) очень терпеливы. Если они хотят кого-то убить, то они посылают своего оперативника под видом строителя. Он нанимается к этому человеку, который строит новый дом, и закладывает бомбу. Проходят годы. Когда этот человек женился, завел детей и считает себя счастливым, они взрывают эту бомбу с помощью радиовзрывателя.

МОГАДИШО, 18 ОКТЯБРЯ 1977 ГОДА

После Мюнхена офицер для особых поручений при министре внутренних дел подполковник Ульрих Вегенер получил приказ сформировать спецподразделение по борьбе с террористами — ОБС-9 (Grenzschutzgruppe), 9-й отряд специального назначения. Это была инициатива Геншера. Подразделение сформировали внутри федеральной пограничной полиции, в которой служил Вегенер.

В апреле 1973 года Вегенер уже располагал подготовленными бойцами. Спецподразделение насчитывало 180 человек. Вегенер опирался на опыт израильского спецназа.

Главный редактор западногерманской газеты «Цайт» Тео Зоммер одобрял решение обменять террористов на заложников. Он писал: «Беспомощное государство лучше бессердечного». Но возвращенные на свободу террористы возвращаются в террор и вновь убивают. Отношение Федеративной Республики к террористам изменилось, когда жертвами палестинских боевиков стали сами немцы. Это произошло в 1977 году, когда в ФРГ было совершено больше всего террористических актов.

7 апреля 1977 года боевики из «Фракции Красной армии» застрелили в Карлсруэ генерального прокурора Зигфрида Бубака, его водителя Вольфганга Гёбеля и полицейского Георга Вустера. Бубака убили, чтобы спровоцировать прокуратуру на более жесткие меры — это должно было привлечь общественное мнение на сторону боевиков.

30 июля в городке Оберзуль в горах Таунас с букетом красных роз Сюзанна Альбрехт, дочь известного адвоката, стояла перед виллой президента дрезденского банка Юргена Понто, студенческого друга ее отца. Кроме того, Понто был еще и крестным отцом ее сестры. Сюзанна не была столь кровожадна, просто она не могла уклониться от исполнения этого задания. Все пережитки буржуазной морали должны быть забыты: любые колебания могут быть сочтены предательством.

Сюзанну знали в доме банкира, и в день покушения дверь перед ней и ее спутниками гостеприимно распахнулась, поскольку она заранее по телефону предупредила о своем приходе.

Когда ее впустили, два ее спутника неожиданно выхватили оружие. Но Понто не испугался, а попытался вырвать у террористки Бригитте Монхаупт ее оружие. Тогда третий боевик, Кристиан Клар, стал стрелять. Понто был смертельно ранен и скончался в больнице.

28 апреля земельный верховный суд в Штутгарте после 192-дневного процесса приговорил руководителей «Фракции Красной армии» Андреаса Баадера, Гудрун Энсслин и Яна-Карла Распе к пожизненному заключению — за четыре убийства и тридцать четыре попытки совершить убийство.

25 августа полиция случайно обнаружила самодельный гранатомет, нацеленный на здание федеральной прокуратуры. После этого в Западной Германии началась «горячая осень». Полтора месяца горстка террористов держала в напряжении шестьдесят миллионов западных немцев. Все государственные дела были отложены. Главные новости поступали не из правительства и парламента, а из не предусмотренного конституцией «большого кризисного штаба». Федеральный канцлер принял на себя обязанности начальника генерального штаба по преследованию террористов и освобождению заложников.

5 сентября отряд «Красной армии», действовавший под названием «Коммандо Зигфрида Хаузнера», похитил Ганса Мартина Шляйера, занимавшего две должности: президента Федерального союза немецкой промышленности и главы Объединения германских предпринимателей.

Около половины шестого он направлялся домой. За его тяжелым «Мерседесом-450 SEL» следовала машина сопровождения с тремя полицейскими, выделенными для его охраны. Когда «Мерседес» свернул на Винцент-Штатцштрассе, прямо посреди проезжей части оказалась голубая детская коляска.

Это террористка Зиглинде Хофман толкнула детскую коляску под колеса машины Шляйера, заставив его водителя Хайнца Марциша резко нажать на тормоза (через много лет Хофман поймают и приговорят к пожизненному заключению). Машина сопровождения не успела затормозить и врезалась в «Мерседес» Шляйера.

Пятеро террористов, вооруженные автоматами и самозарядными винтовками, открыли огонь. Они буквально изрешетили водителя и троих полицейских, которые даже не успели достать оружие. На месте преступления нашли потом сто одну гильзу от винтовочных патронов и сорок шесть от автоматных.

Самого Шляйера вытащили из его машины и запихнули в белый микроавтобус.

Его выбрали потому, что, во-первых, он считался символом немецкого капитализма, во-вторых, во время войны он служил в аппарате управления имперского протектората Богемии и Моравии. Это была территория оккупированной Чехии. Шляйер служил под руководством обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, который совмещал обязанности протектора и начальника главного управления имперской безопасности.

Потом станет известно, что паспорта, оружие, авиабилеты для участников покушений на Бубака, Понто и Шляйера поступили из арсеналов палестинцев.

В обмен на его возвращение похитители потребовали выпустить одиннадцать осужденных террористов:

«Кроме того, мы предостерегаем вас против того, чтобы вы проводили розыск Шляйера, иначе мы расстреляем его раньше, чем дело дойдет до переговоров о его освобождении».

Через неделю террористы нанесли новый удар по Западной Германии.

13 октября 1977 года четверо палестинцев, называвших себя «Команда имени Халимеха», угнали самолет «Люфтганзы» с восемьюдесятью шестью пассажирами и пятью членами экипажа, летевший из Пальма-де-Мальорки во Франкфурт-на-Майне, и посадили его на Кипре. Боевики повторили требования похитителей Шляйера и от себя потребовали освободить еще двоих задержанных в Турции палестинцев и пятнадцать миллионов долларов выкупа.

Ответить за эту трагедию предстояло канцлеру ФРГ Гельмуту Шмидту. Если бы погибли пассажиры и экипаж самолета, он мог оказаться главным виновником. На тот случай, если все усилия окажутся тщетными, он решил для себя, что уйдет в отставку.

Об этом никго не знал. Его лица не покидала обычная холодность. Если не было повода для разговора, никто не решался подойти к нему. Никто не рисковал помешать его раздумьям, никто не смел навязываться, никто не хотел стать мишенью для его беспощадного сарказма.

Гельмут Шмидт решительно руководил своими подчиненными — как военными, так и гражданскими:

— Я жду доклада о выполнении приказа.

Он отметал все лишнее, ненужное, что могло помешать принятию быстрого решения. Одному полицейскому офицеру он дал совет:

— Отправляйтесь-ка лучше домой. Вы здесь только мешаете.

Подчиненные знали: Шмидт ворчун по утрам и труженик по вечерам. Вечером он собирал у себя узкий круг помощников.

Если Гельмут Шмидт приходил на заседание кабинета министров хорошо выспавшимся, то он бывал вполне дружелюбен. Где не было повода обратиться на «ты», он ограничивался обязательной формулой «господин коллега». Коллега, который вызывал раздражение канцлера, слышал в ответ «господин министр такой-то» и сразу понимал, что теперь ему туго придется.

Гельмут Шмидт любил детали. Он хотел знать все, хотя и сам приходил на заседание хорошо подготовленным. От министров и чиновников более низкого ранга он требовал такой же точности и такого же усердия, какие проявлял сам. Само собой разумеется, что не каждый способен был с ним сравниться. Он не щадил тех, кто не выполнил его поручения и попался на этом. Тому, кто провинился, доставалось по полной программе. Шмидт требовал от всех подчиненных исключительного напряжения сил.

Шмидт решился применить силу для освобождения заложников и отправил на Ближний Восток 9-й спе-цотряд пограничной охраны. А вместе со спецназом улетел и государственный министр Ганс-Юрген Вишневский. Его обязанность состояла в исполнении особых поручений канцлера.

Он всегда испытывал тягу к тайным и щекотливым делам. В начале 60-х, будучи депутатом бундестага, Вишневский установил тесные отношения с Фронтом национального освобождения Алжира. Его даже на арабский манер именовали «Бен Виш». Контакты Вишневского с алжирскими сепаратистами возмутили Париж. Французская контрразведка в ту пору не останавливалась ни перед чем, чтобы устранить поклонников алжирской независимости. Несколько человек пострадали на территории Федеративной Республики. Вишневский тоже попал под прицел. Назревал дипломатический скандал, и Бонн самым энергичным образом призвал французов к сдержанности.

Темпераментный и быстрый, Ганс-Юрген Вишневский был готов сцепиться с противником или заключить в объятия союзника. Вишневский обращался к Шмидту на «ты». Шмидт не возражал, понимая, что имеет дело с весьма своеобразной личностью. Но Вишневский не забывал, кто в стране хозяин.

Он неустанно следовал за террористами, которые перелетали из города в город, вел переговоры и с террористами, и с правительствами тех стран, которые принимали угнанный самолет. Он обеспечил канцлеру успех, когда уговорил руководителя группы боевиков покинуть кабину пилота.

С Кипра террористы отправились в Аден. Здесь, в аэропорту, террористы застрелили пилота Юргена Шумана. В ночь на 17 октября самолет перелетел в столицу Сомали Могадишо. Следующую ночь террористы не пережили. Спецотряд пограничной охраны ФРГ под командованием подполковника Вегенера штурмом взял самолет и освободил заложников.

18 октября, в двенадцать минут первого, всего через семь минут после того, как в сомалийской столице вступил в действие 9-й спецотряд, Ганс-Юрген Вишневский позвонил федеральному канцлеру и доложил:

— Дело сделано.

У Шмидта на глазах выступили слезы. Два встревоженных министра взяли его под руки, опасаясь, что он вот-вот рухнет. Но это были слезы облегчения, внезапно наступившей психической разрядки. Он поговорил с женой и пришел в себя, вновь стал прежним Шмидтом, который и вида не подает, что у него могут быть слабости. К федеральному канцлеру вернулась уверенность, как к выздоровевшему больному румянец. Гельмут Шмидт укоризненно обратился к министрам:

— Что же вы стоите здесь, господа? Нам надо заседать.

Никто из заложников не пострадал.

Троих террористов из Народного фронта освобождения Палестины убили. Оставшуюся в живых террористку Сухейлу аль-Сайех судили в Сомали. Ее приговорили к 20 годам тюремного заключения, но через год под предлогом плохого состояния здоровья выпустили, и она вернулась в Бейрут.

В 1992 году она решила выйти на покой и получила разрешение поселиться в Норвегии. Но к тому времени власти ФРГ почти закончили ликвидацию сети «Фракции Красной армии» — с помощью найденных через архивы Министерства госбезопасности ГДР экс-террористов. Ее арестовали и выдали ФРГ. В ноябре 1996 года ее приговорили к 12 годам заключения за соучастие в убийстве пилота.

Жен шины-террористки ведут себя отвратительнее мужчин. Она была одной из самых жестоких террористок, разгуливала по самолету с гранатами и кричала на пассажиров, как надзиратель в концлагере. Когда убивали пилота, она стояла рядом, наблюдала за происходящим и ела яблоко.

Приказ канцлера Гельмута Шмидта силой освободить заложников были недвусмысленным сигналом: государство не позволит террористам шантажировать себя. Это поняли и те, кто уже сидел в тюрьме Штаммхайм, и похитители Шляйера.

В день, когда западногерманский спецназ ликвидировал палестинских боевиков, захвативших самолет, в камерах тюрьмы Штаммхайм обнаружены мертвые тела руководителей «Фракции Красной армии» Бааде-ра, Энсслин и Распе.

Приговоренные к пожизненному заключению, они надеялись, что товарищи по совместной борьбе сумеют их освободить. Похищение Шляйера ничего не принесло. Террористы были уверены, что буржуазное государство пойдет на любые уступки после того, как столь видный представитель капитала, как Шляйер, окажется в их руках. Но все получилось по-другому. Государство наотрез отказалось вступать с террористами в переговоры. Когда надежда рухнула, они решили уйти из жизни.

Соратники пытались назвать это убийством и обвиняли власти в жестокой расправе.

Баадер был левша, но следы пороха и кровь обнаружили на его правой руке. И выстрел был произведен в затылок, что крайне редко встречается при самоубийствах. Все это стало поводом для сомнений — не убили ли его? Но эксперты пришли к выводу, что Баадер сделал это специально: в качестве последней мести тюремщикам. Он нажал спусковой крючок не указательным, а большим пальцем.

Гудрун Энсслин повесилась. Она очень исхудала. Повесилась на электропроводе, дважды обмотав его вокруг шеи. Никаких следов насилия эксперты не обнаружили. Предположение, что ее убили, а потом повесили, было отвергнуто — характерный рубец от петли на шее был прижизненным повреждением.

Ее не могли и силой засунуть в петлю, потому что в таких случаях жертву нужно крепко держать и остаются кровоизлияния в тканях. В ее крови не было ни алкоголя, ни каких-либо других видов токсичных или иных препаратов, которые могли свидетельствовать об отравлении или о приведении в бессознательное состояние.

Со временем несколько боевиков, которые предпочли прекратить борьбу, признались, что с самого начала знали: их лидеров никто не убивал, они совершили самоубийство, но следовало утверждать обратное, чтобы иметь повод для продолжения террора.

Но Ганса-Мартина Шляйера спасти не удалось. Полиция собиралась вести игру с похитителями до тех пор, пока не будет обнаружено их укрытие. Но боевикам надоела эта игра, и они убили промышленника. Идейные боевики превратились в тривиальных уголовников. 19 октября труп Шляйера нашли в багажнике машины, брошенной в городе Мюльхаузен в Эльзасе.

ТРИПОЛИ, СЕНТЯБРЬ 1972 ГОДА

В палестинских лагерях тоже узнали, что в Мюнхене пятеро боевиков убиты и трое задержаны. Арабский мир считал погибших героями, павшими за святое дело. Палестинский поэт Махмуд Дервиш, которого весьма почитали в Советском Союзе, написал стихотворение, обещая, что «песни смерти будут продолжаться».

Руководители Организации освобождения Палестины пришли к выводу, что игра стоила свеч. Они заставили весь мир говорить и думать о Палестине.

Али Хассан Саламех во время теракта находился в Восточном Берлине. После окончания операции он улетел в Бейрут, где его встретили как героя. Арафат поздравил его с успехом:

— Ты мой сын, и я люблю тебя, как сына.

В палестинских кругах Саламеха стали считать самым вероятным наследником Арафата.

Лидер ливийской революции полковник Муамар Каддафи потребовал от правительства Федеративной Республики отдать ему трупы убитых террористов. Вилли Брандт согласился. Никто не хотел связываться с Каддафи, который, казалось, не контролировал ни свои слова, ни поступки. У него были те же преимущества, какими обладает уличный хулиган перед воспитанным человеком.

Некоторые западные исследователи полагали, что лидер ливийской революции существует в каком-то шизофреническом мире. Но его иррационализм, скорее, следствие безнаказанности. Хорошо знающие Каддафи люди считают его «толковым, ушлым парнем, воспитанным улицей».

Пятерым убитым террористам Каддафи устроил торжественные похороны в Триполи как «героям палестинского народа». В их честь был произведен орудийный салют.

Муамар Каддафи сам возглавил тридцатитысячную процессию, которая прошла по улицам ливийской столицы, и вручил пять миллионов долларов Ясиру Арафату. Каддафи знал, кто именно убил израильских спортсменов, хотя формально ответственность взяла на себя новая боевая группа под названием «Черный сентябрь».

Муамар Каддафи мог бы считаться учеником Троцкого. Ливийский лидер тоже сторонник перманентной революции. Свергнув 1 сентября 1969 года ориентировавшегося на Запад короля Идриса, полковник постоянно реорганизует систему собственной власти, уничтожая всех, кого считает врагом, и избавляясь от тех, кто недостаточно ему предан.

Ливия — маленькая страна с трехмиллионным населением, большую часть которого составляют бедуины, трудно интегрирующиеся в современное общество. Каддафи мог бы остаться никому не известным маленьким царьком, если бы не нефтедоллары, которые полились в страну рекой в 70-е годы.

Подобно многим восточным царькам, он испытывает непреодолимую тягу к опереточным мундирам и помпезным церемониям. У многих наблюдателей часто даже возникало сомнение в его умственной полноценности.

В 70-х годах Каддафи вдруг понял, что терроризм — прекрасная игрушка, создающая иллюзию власти над миром и заставляющая газеты всего мира писать о нем. Ввязавшись в настоящую войну, он мог лишиться всего. Начиная кампанию террора, Каддафи не рисковал ничем.

Тогдашний ливийский министр иностранных дел ясно обрисовал ситуацию:

— Мы говорим открыто: да, в Ливии добровольцы из восемнадцати арабских государств готовятся к битве против Израиля. Стагнация в арабском мире закончилась с революцией в Ливии. И естественно, мы, ливийцы, поможем каждой палестинской операции. Повторяю: каждой операции.

Каддафи превратил ливийские посольства, переименованные в народные бюро, в базы для террора. Профессиональных дипломатов заменили сотрудники спецслужб.

Дипломатический багаж, освобождаемый от таможенного досмотра, оказался удобнейшим каналом переправки оружия и взрывчатки в нужное место. Террористам не надо было рисковать, пересекая границы с оружием в руках. Они получали все, что им было нужно, в ливийском посольстве, которое снабжало их любыми необходимыми документами, в том числе и дипломатическими паспортами, позволявшими избежать ареста и суда.

Полковник Каддафи давал оружие, деньги, паспорта, предоставлял убежище множеству террористических организаций и жаловался на то, что у него слишком много берут и слишком мало убивают. Каддафи давал оружие и деньги только в том случае, если видел для себя конкретную выгоду.

Он предельно эгоистичен: никакой филантропии. Каддафи способен произнести на митинге длинную речь о необходимости помочь палестинцам, которые должны огнем выбить израильтян с захваченной ими земли, а вернувшись в свой кабинет, подписать распоряжение о прекращении выдачи денег своим палестинским «братьям».

Глава «Черного сентября» Абу Айяд жаловался на вождя ливийской революции:

— Каддафи уверен, что палестинцы должны выполнять только его приказы. Что мы должны безоговорочно поддерживать его линию. Что мы должны быть друзьями его друзей и врагами его врагов. Он обращался с нами как с наемниками, которым платят и которых заставляют отрабатывать полученные деньги.

По багдадскому соглашению, заключенному между руководителями арабских стран, обещавших поддержку ООП, Каддафи дал согласие ежегодно переводить на счета Арафата сорок миллионов долларов. Обещание свое он выполнял с большой неохотой: правда, Арафат получал от Ливии в большом количестве оружие: ракеты «земля — воздух», ракетные установки «Град», 130- и 122-миллиметровые орудия, патрульные катера — в основном советского производства.

Когда ООП стала искать пути решения палестинского вопроса за столом переговоров, Каддафи не только перестал давать им обещанные деньги, но и поддержал палестинские организации, выступившие против Ясира Арафата. Он создал карманную палестинскую группу — «Национальная арабская молодежь за освобождение Палестины». Ее возглавил Ахмед Шафур, бывший представитель ООП в Триполи. Организация Арафата приговорила «предателя» к смерти и исполнила приговор.

Но осенью 1972 года до поисков мира было еще далеко. Пока что арабские страны готовились к новой войне.

ИЕРУСАЛИМ, ОКТЯБРЬ 1972 ГОДА

Первый ответный удар был нанесен Израилем уже 8 сентября 1972 года. В ходе самой масштабной со времени шестидневной войны операции 75 израильских истребителей-бомбардировщиков атаковали восемь лагерей боевиков Организации освобождения Палестины, а также склады оружия и взрывчатки на территории Сирии и три в Ливане. Погибли 66 человек. Сирийские истребители были подняты на перехват. В коротком бою израильские летчики сбили три сирийских самолета советского производства.

Недавно рассекречены документы американской разведки того времени. В еженедельной информационной сводке ЦРУ от 15 сентября 1972 года говорилось:

«Израильские удары по базам арабских террористов через три дня после убийств в Мюнхене, возможно, только начало интенсивной попытки Израиля избавиться от угрозы, которую представляют собой арабские боевики. Пока Израиль не провел крупной наземной операции, но она вполне возможна».

12 сентября 1972 года в кнессете Голда Меир сказала:

— У нас нет иного выбора, кроме как наносить удары по террористическим организациям повсюду, где мы сможем их обнаружить. Это наш долг перед нами самими и перед миром. И мы исполним свой долг.

Советские руководители поспешили на помощь Сирии. Советский представитель в Совете Безопасности ООН получил указание провести резолюцию, возлагающую всю ответственность на Израиль, и не позволить американцам осудить террористов, устроивших бойню в Мюнхене, и их покровителей — тех, кто предоставляет террористам убежище, кто дает им деньги, документы и оружие.

Представитель Соединенных Штатов в Совете Безопасности ООН Джордж Буш-старший заклеймил «бессмысленную и ничем не оправданную террористическую вылазку в Мюнхене».

На следующий день «Правда» поместила статью своего корреспондента в Нью-Йорке Томаса Колесниченко:

«Со стороны США выдвинут проект резолюции, в котором отсутствует вопрос, обсуждаемый Советом Безопасности, об агрессии Тель-Авива.

Вместо этого предлагается осудить действия узкой группы частных лиц, осуществивших террористический акт в Мюнхене, группы, которая не имеет никакого отношения к правительствам арабских стран Сирии и Ливана. В этом документе содержится явная попытка обвинить арабские страны в создавшемся положении на Ближнем Востоке и возложить на них ответственность за действия террористов в Мюнхене.

Проект США по сути дела оправдывает агрессивные действия Израиля против Сирии и Ливана под насквозь фальшивым предлогом так называемых «ответных мер», предпринимаемых Тель-Авивом».

16 сентября израильские войска пересекли ливанскую границу и снесли сто тридцать домов, которые, по данным разведки, принадлежали боевикам Организации освобождения Палестины. Заодно артиллерийским огнем были уничтожены позиции палестинских боевых отрядов.

17 сентября в Москве члены Политбюро одобрили написанный в Министерстве иностранных дел текст «Заявления Советского правительства»:

«Дымовая завеса израильской пропаганды, раздувающей шумиху вокруг известного трагического случая в Мюнхене, никого не может ввести в заблуждение. Ни Ливан, ни Сирия не несут никакой ответственности за эти события…»

Для советских руководителей убийство спортсменов в Мюнхене было всего лишь случаем, на который, видимо, не стоило обращать внимания.

Израильтяне же пребывали в состоянии шока. Но все понимали, что авиационные удары по базам боевиков нельзя считать ответом тем, кто убил невинных людей в Мюнхене. Все израильские политики сходились в том, что преступники должны понести наказание. Но как это сделать?

В служебном кабинете Голды Меир, где присутствовал узкий круг министров, руководитель Моссад Цви Замир подробно рассказал о том, что он видел в Мюнхене своими глазами. Когда он описал, как связанных израильтян вели на смерть, министры, люди несентиментальные, плакали.

Генерал Аарон Ярив, руководитель военной разведки, предложил Голде Меир уничтожить руководителей «Черного сентября». Пусть террористы почувствуют себя в роли людей, за которыми охотятся, пусть они станут жертвами, поменяются местами с теми, кого они привыкли убивать. Причем наказать нужно и тех, кто придумал эту операцию, кто руководил террористами, сидя за письменным столом, тех, кто посылает других убивать, а сам ничем не рискует.

Голда Меир внутренне противилась этой идее. Она не была военным человеком. Но генерал Ярив ее убедил.

И до Мюнхена израильский спецназ уничтожал террористов. Но речь шла только о боевиках, на руках которых кровь. После Мюнхена Голда Меир разрешила спецслужбам начать войну против палестинских вождей.

24 октября 1972 года сразу несколько палестинских лидеров в разных странах получили бомбы в посылках. В Ливии посылка взорвалась в руках палестинца Мустафы Авадха Абу Зейда. В Алжире был тяжело ранен представитель ООП Абу Халиль. Это было лишь началом.

Премьер-министр Голда Меир просила канцлера ФРГ Вилли Брандта выдать Израилю трех оставшихся в живых и арестованных немецкой полицией участников нападения.

Брандт ответил, что их будет судить немецкий суд. Но его правительство дало слабину, и этим сразу же воспользовались палестинцы.

Через полтора месяца, утром в воскресенье, 29 октября 1972 года, двое палестинских боевиков захватили «Боинг-727» принадлежавший «Люфтганзе». Самолет летел из Дамаска во Франкфурт-на-Майне. Террористы сели на борт в Бейруте, где самолет сделал промежуточную остановку.

Они потребовали лететь в Мюнхен. Самолет дозаправился на Кипре и полетел в сторону Западной Германии. Террористы потребовали освободить своих соратников, арестованных за участие в похищении и убийстве израильских спортсменов. В противном случае они угрожали взорвать самолет.

Западные немцы были готовы на все, лишь бы их самих не трогали. Даже не оповещая Израиль, власти Федеративной Республики приняли решение капитулировать.

— Я не видел иной альтернативы, — объяснил свои действия Вилли Брандт. — Пришлось подчиниться ультиматуму, чтобы предотвратить новое кровопролитие.

Немецкие власти обещали, что самолет примут в мюнхенском аэропорту и троих заключенных освободят.

Но террористы, видимо, не стали рисковать. Они заставили пилота лететь в югославский город Загреб. Самолет кружил над городом. Количество топлива постепенно уменьшалось.

Трое арестованных террористов — Джамаль аль-Гаши, Аднан аль-Гаши и Мохаммад Сафади — ожидали худшего. Но немецкие полицейские и тюремные власти обращались с ними более чем корректно. Их допрашивали, но без применения мер давления.

Все трое находились в разных тюрьмах — в Штраубинге, Штадельхайме и в Ландсберге, где когда-то отбывал наказание молодой Адольф Гитлер.

Всех троих освободили и, поскольку времени было мало, на вертолете доставили в мюнхенский аэропорт, где их ожидал самолет «Люфтганзы». Сначала палестинцы думали, что их переводят в другую тюрьму. Когда им объявили, что их передадут в руки их собственной организации, радости не было предела. Они понимали, что дома их встретят как героев.

Перед вылетом в аэропорту заботливые немцы вручили им огромные пакеты с едой. С руки Джамаля аль-Гаши еще не сняли повязку, но он ел с аппетитом. Террористов посадили на самолет, взявший курс на Загреб. В полете боевиков сопровождали высокопоставленный сотрудник «Люфтганзы» и несколько полицейских. Немцы невероятно спешили, потому что должны были доставить троих террористов раньше, чем в «Боинге-727» кончится топливо. В половине шестого вечера самолет мог рухнуть на город.

Террористы, захватившие «Боинг», обещали отпустить заложников сразу, как только освободят пленников, но, когда оба самолета приземлились, заявили, что большинству заложников придется лететь с ними в Ливию.

Немцы ничего не могли поделать. Самолет вновь взлетел и сел в Триполи в девять вечера. На аэродром прибыл посол ФРГ, чтобы убедиться, что пассажиров наконец освободят.

В Триполи террористов встретили как героев. Весь арабский мир считал их освобождение победой, которую отмечали массовыми митингами и шествиями. Из Ливии боевиков переправили в Ливан.

Ходили слухи, что захват самолета был результатом тайной договоренности между руководством палестинских боевых отрядов и правительством Федеративной Республики.

Палестинцы предупредили Бонн, что немцам лучше освободить арестованных членов «Черного сентября», иначе ФРГ станет жертвой диверсий и терактов. Западногерманское правительство, которое не могло справиться с собственными террористами, не хотело связываться еще и с палестинцами. В Бонне предпочли откупиться от них, надеясь на то, что они оставят Германию в покое.

Правительство Брандта уже не в первый раз договаривалось с палестинцами. В феврале 1972 года палестинцы захватили самолет «Люфтганзы», летевший в Аден. Авиакомпания откупилась от похитителей пятью миллионами долларов.

Теперь история повторялась. Довольно странно, что самолет «Люфтганзы» вылетел из Дамаска без единого пассажира! В Бейруте на борт поднялись всего тридцать пассажиров, из них двое были террористами. Израильтяне решили, что вся история с похищением самолета — всего лишь инсценировка с целью вытащить из тюрьмы троих убийц.

Для Израиля освобождение террористов было ударом. Голда Меир с нескрываемой горечью говорила:

— Похоже, в мире за решеткой уже не осталось ни одного террориста. Всех отпустили. Все капитулировали перед ними. Все, кроме нас.

Все сомнения, которые оставались у премьер-министра, исчезли. Впрочем, сомнения редко посещали Голду Меир. Она отличалась редкой способностью быть абсолютно уверенной в собственной правоте и внушать эту уверенность другим.

Эта уверенность основывалась на завидной работоспособности (в ее-то возрасте), умении мгновенно схватывать суть дела и принимать неожиданные решения и не бояться ответственности. Ее действия почти всегда соответствовали настроениям и чувствам израильтян. Они иногда иронически относились к Голде Меир, но не могли не признавать ее искренности и политического чутья.

Самые сложные вопросы она предпочитала обсуждать в неформальной обстановке. Став премьер-министром, она разрешила курить во время заседаний правительства, чтобы сделать их как можно менее казенными.

Вечером у себя дома она сама готовила ужин и охотно кормила гостей. Дом премьер-министра находился в Иерусалиме на бульваре Бен-Маймон. В просторной гостиной Голда Меир любила собирать ближний круг своих советников, угощала чаем или кофе и заставляла решать самые важные проблемы. Иногда посиделки затягивались далеко за полночь.

Трое были постоянными гостями Голды Меир — министр финансов Пинхас Сапир, основной советчик по экономическим и кадровым делам, министр без портфеля Исраэль Галили, специалист по международным вопросам, и министр юстиции Яков Шимшон Шапиро, знаток законов и поверенный многих ее тайн.

Исраэль Галили был ближайшим советником премьер-министра. Он не любил высоких постов и предпочитал оставаться в тени. Голда Меир больше всего ценила в нем отсутствие тщеславия, честность и верность принципам. Галили одним из первых, еще в пятидесятых годах, потребовал найти способы эффективной борьбы против террора, который казался тогда временным явлением.

Директором канцелярии премьер-министра был Симха Диниц, который начинал трудовую деятельность ночным сторожем в израильском посольстве в Вашингтоне, а потом работал с Голдой Меир еще в ее бытность министром иностранных дел. Он был надежным помощником, способным работать по двадцать часов в сутки. Но Голде Меир не хватало рядом человека, способного дать компетентный и неожиданный совет.

В ноябре 1972 года Симха Диниц отправился послом в Соединенные Штаты. А место рядом с Голдой Меир занял профессиональный дипломат Мордехай Газит, которого она ценила за блестящий ум.

Мордехай Газит, родившийся в Турции, в первую войну 1948 года был командиром роты в Хагане. После тяжелого ранения он служил в разведке, затем перешел в министерство иностранных дел. Он окончил Еврейский университет по специальности «археология Палестины» и первые дипломатические курсы при Еврейском агентстве. Газит получил назначение посланником в Вашингтоне, а в начале 70-х занял пост генерального директора министерства иностранных дел.

Его младший брат, Шломо Газит, служил в армии, был заместителем командира элитной бригады «Гола-ни». После шестидневной войны руководил военной администрацией на оккупированных территориях. Интеллигентный человек, Шломо Газит совсем не был похож на военного и нашел себя, став начальником военной разведки.

Зная «голубиные» взгляды руководителя своей канцелярии, Голда Меир посвящала Мордехая Газита не во всякий вопрос.

По военным делам Меир советовалась с недавно вышедшим в отставку генералом Хаимом Бар-Левом. В юности он собирался стать ветеринаром, но еврейскому государству понадобились солдаты. Он тридцать лет прослужил в армии обороны Израиля, пока не стал начальником генерального штаба. Он ввел в практику предупредительные акции авиации и спецназа против палестинских боевиков.

В конце 1971 года Бар-Лев вышел в отставку. Голда Меир предложила ему пост министра торговли и промышленности, но предпочитала обсуждать с ним военные дела. Дело в том, что она недолюбливала министра обороны Моше Даяна.

Он взялся за оружие, когда ему было четырнадцать лет, и стал самым юным бойцом еврейской самообороны.

Моше Даян лишился глаза во время Второй мировой войны — в ходе совместной операции с солдатами генерала де Голля из «Свободной Франции». Во время боя на реке Литани молодой Моше Даян, глядя в бинокль, искал огневые точки врага. Только он обнаружил место, откуда противник вел интенсивный автоматный огонь, как вражеская пуля попала прямо в бинокль.

Осколки линзы и металла впились ему в левый глаз. Он был ранен еще и в руку. В госпитале Даян спросил врача, что с ним будет.

— Две вещи я могу сказать точно, — ответил доктор. — Вы потеряли глаз, но жить будете. Что мне не ясно, это что происходит с вашей головой, потому что в ней много осколков.

Сначала Даян надеялся, что сможет скоро вернуться к армейской службе, но лечение затягивалось. Он вернулся в Иерусалим, где жил в доме родителей жены, которая была беременна, и каждый день ходил в глазную клинику. Осколки, засевшие в голове, стали причиной сильнейших головных болей. Пальцы пострадавшей руки были парализованы.

Даян вновь смог читать и даже обходился без очков. Он научился с одним глазом правильно определять дистанцию и водить машину. Для того чтобы вернуть себе способность ориентироваться в сумерках, он много ходил по ночам. Спотыкался о камни, падал, но постепенно научился не падать.

После войны Моше Даян по настоянию семьи поехал в Париж, чтобы сделать операцию. Хирург надеялся, что сложная операция по пересадке кости позволит Даяну носить искусственный глаз. Даян был готов на все, лишь бы избавиться от черной повязки, закрывавшей пустую левую глазницу.

Все обращали на нее внимание, и это было невыносимо. Даян предпочитал сидеть дома, только бы не видеть обращенных на него взглядов. Он мечтал ходить по улицам, сидеть в кафе или кино и не привлекать к себе внимание. Человеку, у которого есть два глаза, трудно понять, что значит быть объектом постоянных любопытных взглядов и перешептываний…

Но операция оказалась неудачной. Организм отверг пересаженную кость, у Даяна началось воспаление с высокой температурой. Месяц он пролежал в крохотной больничной палате. За ним ухаживали его жена и ее сестра. Как только удалось собрать деньги на билет, они улетели домой. Даян был обречен до конца своих дней носить черную повязку, пересекавшую лицо. Она была постоянным напоминанием о боевом прошлом и принесенных жертвах.

Он считал, что военная служба для него закончилась. Моше Даян еще не знал, что его ждет блестящая военная карьера, которой не повредят ни потерянный глаз, ни черная повязка.

Известный как умелый и храбрый военачальник, Даян по натуре был скрытным и замкнутым человеком. Его считали «одиноким волком», который почти не способен к откровенности.

— Я не презираю людей, — сказал однажды Моше Даян. — Они просто нагоняют на меня скуку.

Голда Меир понимала, что лучшего министра обороны она не найдет, но деликатные вопросы предпочитала обсуждать с более милыми ее сердцу людьми.

Рассказывают, что на следующий день после того, как немцы отпустили троих террористов, Голда Меир приказала Моссад и военной разведке найти палестинцев, участвовавших в убийстве израильских спортсменов:

— Я хочу, чтобы все организаторы и исполнители ответили за свое преступление. Отправьте наших мальчиков.

Не оставалось никакого иного пути наказать преступников, если все остальные страны их просто освобождали.

Имела ли премьер-министр право отдавать такие приказы?

Фактически с момента создания Израиля в стране существует режим чрезвычайного положения, потому что соседние арабские страны напали на еврейское государство в день его провозглашения. На протяжении десятилетий арабский мир находился в состоянии войны с Израилем, соседи не признавали еврейское государство и пытались его уничтожить.

Режим чрезвычайного положения продлевается каждый год решением кнессета. Этот режим не отменяет основных политических прав и свобод, Израиль — единственное демократическое государство на Ближнем Востоке. Но правительство наделено всей полнотой прав в сфере безопасности, поэтому премьер-министр страны может отдать приказ армии и спецслужбам уничтожить террористов.

Операция возмездия, продолжавшаяся несколько лет, получила кодовое наименование «Божий гнев».