На берегах Горыни и Случи

КОНЕЦ „ЛЕСНОГО КОРШУНА"

Боевые операции партизан на Хмелевском лесопильном заводе и в Озирецком лесничестве обеспокоили оккупантов. На специальном совещании гитлеровский полковник неистовствовал. Он осыпал грубой бранью своих подчинённых за то, что они проглядели большевистских агентов, которые разграбили лесоматериал, предназначенный для стратегических целей немецких войск! И когда? Днём!

— Красные бандиты бесчинствуют безнаказанно! — надрывался полковник. — Армия фюрера у стен Москвы и Сталинграда! А вы тут не можете справиться с десятком подлецов! Позор!…

Полковник сделал несколько шагов по просторному кабинету и остановился у висевшей на стене карты.

— Взгляните, господа, сюда, — он ткнул стеком в синий кружочек. — Это и есть та злосчастная Буда, из которой вышла бунтарская семейка Струтинских. Все дерзкие проделки — дело их рук! Не сомневаюсь! И я требую: Струтинских немедленно ликвидировать! Уясните, господа: если вы не уничтожите их, вас отправят на восточный фронт! Вакансий там, поверьте, предостаточно!…

— Гер оберст! — робко поднялся с места районный шеф гестапо. — К поискам банды надо подключить Бруно Тарнавского, тогда разделаемся с партизанами наверняка.

— Чего же вы тянете? Вызовите его сюда, если вы в нём уверены.

— Разрешите это сделать… завтра?

— Опять откладываете!…

Если гестаповцы делали ставку на предателей, то мы рассчитывали на преданность простых людей, патриотов. Благодаря самоотверженности, смелости и риску Гальчука, подслушавшего этот разговор, партизаны уже через два часа после совещания узнали о готовящейся против них акции.

На совете группы мы вынесли смертный приговор «лесному коршуну» — Тарнавскому.

26 августа 1942 года партизаны перекочевали на Невирковский участок. В одном из уголков густого ельника развели небольшой костёр, выставили пост. Я с Киселевым отправился в разведку. Местность была хорошо знакома. Вспомнилось, как всего несколько лет назад вместе с отцом, старшим братом Александром, братьями Гальчуками, Броновицкими, Курятой рубили здесь могучие лиственницы, пилили их, зарабатывая на скудное пропитание. Тогда все земли вокруг принадлежали помещику. Не о людях заботился он… Жестокостью отличался и управляющий лесными угодьями пан Торка. Без «квита» никто не смел набрать в лесу ягод или насобирать грибов. Зато на просеках заботливо расставлялись кормушки с сеном, чтобы животные в зимнее время не голодали.

В самой красивой части Невирковского леса раскинулась большая поляна. В северо-восточном её углу, неподалёку от дороги, стоял дом, увитый диким виноградом. Южную половину этого дома занимал Бруно Тарнавский, вторую часть — объездчик Ортяков. В одноэтажном флигеле жил лесник Трофим.

Осторожно, чтобы не всполошить собак, мы с Киселевым проникли во двор лесничевки. Нам удалось выявить скрытые подходы к домам со стороны леса. Несмотря на раннюю пору во дворе уже хозяйничала жена Трофима. Совсем недавно я встречался с ней на вечеринках в Жерновке и Буде. А теперь, наверное, Евгения… Я окликнул её. От неожиданности Евгения вздрогнула. Когда узнала меня, заволновалась:

— Коля? Как ты сюда попал? Тебя разыскивают каратели! Уходи немедленно! Уходи! Поймают — пропадёшь!

— Кто за мной следит? — схитрил я. — Кому я нужен?

— Разве ты не знаешь? — шептала Евгения. — Сам пан Тарнавский каждую ночь подстерегает.

— Он дома?

— Нет. Уехал ещё с вечера. С ним пятеро других. Скоро появятся. Только прошу, Коля, никому ни слова. Иначе меня прикончат…

— Что ты, Женя!… Скажи, Ортяков с ними?

— Нет. После того, как у Малигранды его напугали, стал шёлковым.

— А где он сейчас?

— Обещай, что не тронешь его, скажу.

— Слово чести! Разве ты мне перестала верить?

— Верю. На чердаке он спит. С ним сын Олег. Оба с оружием. Не трогай их, Коля, они могут тебя убить.

— Не беспокойся. К ним я с добрыми намерениями.

Киселев привёл группу. Я взобрался по лестнице на чердак.

— Ортяков!

Молчание. Позвал громче. Из угла донёсся шорох, знакомый голос испуганно спросил:

— Кто?

— Струтинский. К вам по-доброму. Вылезайте.

Ортяковы зашептались, но из укрытия не выходили. Я предупредил:

— Все вокруг оцеплено партизанами! Выходите, иначе за вашу жизнь не ручаюсь. Скорее!

Два силуэта приблизились ко мне.

— Здравствуйте, — протянул я руку старику, а потом Олегу.

— А дальше что, товарищ Струтинский?-спросил лесник.

— Сойдём вниз. Если пригласите, зайду в гости.

Спустились с чердака. Я взял у них простую и десятизарядную винтовки и передал Ивану Пихуру.

— Без них будете спокойнее спать, — пошутил отец, здороваясь с Ортяковым.

— Я тоже так думаю! — согласился тот.

Раздался лёгкий свист. Алексей Ильчук предупреждал: на подходе — телега, очевидно, едет Тарнавский. Сигнал передали по всем постам. Везде чувствовалась напряжённость, все сознавали — имеют дело с опасным бандитом.

Во двор шумно ворвались разгорячённые кони.

— Тпр-рр-прр-р!

Бруно первым соскочил с телеги.

— Стой! Руки вверх! — отец и Глинко наставили на «коршуна» винтовки.

Тарнавский на какой-то миг застыл. В его глазах блеснули тысячи недобрых огоньков. Судорожно выхватив из кобуры пистолет, он выстрелил, но не попал.

— Бросай оружие, стервятник! — вышел из себя Глинко.

Тарнавский пытался перезарядить пистолет. Но его упредили. Грянуло одновременно два выстрела. Схватившись руками за грудь, предатель свалился наземь.

Воспользовавшись моментом дуэли, остальные пассажиры нырнули в кусты. Партизаны выловили их и тут же, у безжизненного тела палача, построили.

— Что с ними сделать? — обратился я к партизанам.

— Пусть себе сами кару выберут! — отозвался отец.

— Расстрелять собак! — настаивал Николай Киселев. Трофим затрясся как в лихорадке.

— Буду делать всё, что прикажете! Только не расстреливайте…

Жорж смягчился:

— Хорошо, проверим. Но знай: будешь и дальше подлецом — не уйдёшь от народной кары!

Вслед га Трофимом просили прощения остальные. Они поклялись, что больше их никто не заставит служить фашистам. И мы отпустили «заблудившихся».

Мы расправились с «лесным коршуном» в день продажи дров и лесоматериалов Невирковским лесничеством. Из окрестных сёл и хуторов сюда съехались крестьяне. Владимир Леонтьев и Василий Самокиш разрешили им взять из скирды сена для лошадей. Людей предупредили, чтобы они немного задержались

— Кто они и чего хотят от нас? — недоумевали крестьяне.

Кто-то ответил:

— Подождём, узнаем какому богу служат. Нас не должны трогать.

— Не должны? — вмешался другой. — А немцы разве должны? Да так нашего брата хватают, ой, ой!…

— Так то ж немцы!…

К полудню, когда собралась добрая сотня человек, Киселев, отец и я подошли к ним. Мы отвечали на вопросы крестьян, рассказывали им о своей борьбе с гитлеровскими оккупангами и их пособниками.

— За что вы казнили его? — указал рукой на труп Тарнавского молодой крестьянин.

— За собачью преданность врагам Родины. За избиение и грабёж земляков, за убийство простых людей, за службу в гестапо, — горячо разъяснил отец.

— Раз такой, туда ему и дорога!

— А с нами что будете делать? — задали вопрос из толпы.

— Слушайте, люди добрые, -обратился я к крестьянам. — Гитлеровцы вторглись в нашу страну и грабят её, женщин насилуют, детей и стариков убивают… Тюрьмы и концлагеря переполнены. Вот мы и сражаемся с захватчиками и теми, кто помогает им вершить чёрные дела.

— Правильно! — одобрительно загудела толпа. Потом сказал отец:

— Многие из вас смертельно ненавидят фашистов, но боятся выступить против них. Знайте, Красная Армия ведёт жестокие бои, она победит неизбежно! Каждый из вас должен найти своё место в этой борьбе, чтобы потом совесть не мучила и детям в глаза открыто смотреть.

Отец говорил душевно, страстно, и крестьяне слушали, затаив дыхание.

— А что касается вашей сегодняшней заботы, — заключил он, — то мы разрешаем: дрова, находящиеся в складометрах, и спиленные деревья — забирайте подчистую, бесплатно!

Обрадованные крестьяне бросились к телегам.

— Спасибо, товарищи партизаны! — благодарили они. Все имущество Бруно Тарнавского было конфисковано и роздано беднякам.

Во второй половине дня наша группа покинула лесничество.

А по всему Межиричскому району распространилась молва о добрых делах советских партизан и о том, что их в Невирковском и Липенском лесах — несметное количество.