На пажити Богоматери. Монахиня Алипия

Воспоминания Аллы Б.

Со слов моей бабули, матушка жила в избушке возле автовокзала. В ее отсутствие в комнатке случился пожар и милиция, отобрав документы, обозвав ее ненормальной, погрузила нехитрые пожитки в машину и перевезла в Голосеево. Поселок к этому времени вы- селяли в Теремки. Дома сносили, и получалась настоящая пустынь.

Поселили ее в домике, где жила Евдокия Петровна Калиберда-Беззуб, которая жива и по сей день. Она получила квартиру, но не спешила переезжать туда, по- нимая, с кем по соседству живет. У местного населения, в основном неверующего, матушка вызывала смешанные чувства: кто считал ее ненормальной, кто колдуньей, а у меня она всегда вызывала благоговение.

Бабуля очень часто бывала у матушки, советовалась с нею, консультировалась. Но мне не многое рассказывала о слышанном, видя мой духовный уровень. Кое-что припоминаю. Когда-то бабушке пришла в голову мысль отвезти Липе (так мы ее называли) дров. Было безумно холодно. Бабуля собрала на работе остатки старой мебели, палок в лесу, и на санках повезла к Липе.

Дрова были приняты со слезами, она замерзала. После матушка вспоминала: «Ты меня спас, я совсем замерзал».

Матушка говорила бабуле:

– Тебя убьют в березках.

– Откуда вы знаете, матушка?

– Мне Ангел сказал. (Об этом же бабуле говорила покойная юродивая Ольга из Флоровского монастыря).

Липа часто выходила на улицу, встречая бабулю, которая была еще в минутах десяти ходьбы от нее. Так на улице и ждала.

Когда Евдокия Петровна молилась, Липа говорила:

«О, сейчас дедушка хороший сюда приходил!»

Бабуля, видно, для того, чтобы не смущать покидающую этот мир Липу, а может быть по каким-то другим причинам, стала ее ругать, называть самозванкой. Но, когда матушка умерла, то призналась: «Вот Липа – это была великая святая!»

Обо мне разговоры велись неоднократно, это я видела по выражению лица бабули, но мне об этом не сообщалось. После смерти матери, я находилась в тяжелейшем состоянии, и бабуля предложила сходить к матушке Алипии. За нами увязалась одна знакомая, известная своей раскомплексованностью. Я остановилась в стороне, а бабуля со знакомой минут пятнадцать стучали в дверь. Ответа не было. Тогда они пошли вдвоем к Евдокии Петровне, а мне велели подойти к двери одной. Тут же, не дожидаясь стука, появилась в дверях Липа и сообщила официальным тоном: «Уходи, я занята. Сегодня суббота, завтра воскресенье, мне надо полы мыть». После Евдокия Петровна сказала, что Липа так кричала минут пятнадцать, как никогда, и бегала по комнате. Знакомая же не успокоилась. Ее задело то, как с нею обошлись и однажды, взяв свою подругу и подарки отправилась к Липе еще раз. (Подруга любила гадать на картах, читала хиромантию и т. д.) На матушке была ушанка с задранным вверх ухом, она пила чай и говорила: «Не понимаю, зачем вы ко мне пришли? Вот у меня ухо болит». Вскоре эту подругу положили в больницу с ухом.

Долго я к Липе не ходила – боялась обличения. Затем мне стали сниться сны: прихожу я к ней, у нее много народа, а она всех оставляет и занимается только мною одной, и так мне с нею хорошо! Видела я и домик, и огород, все как наяву. Утром встану и говорю: «Не пойду!» Такие сны мне снились несколько раз. В последнем сне пришла моя мама, взяла меня за руку и отвела к Липе. Но я все рав- но к ней не пошла. Тогда Липа стала мне попадаться на улице, стала садиться именно в мой троллейбус, проходила мимо аптеки, где я стояла у окна, и что-то покупала в моем гастрономе, хотя я ее раньше там не видела. Молча она проплывала мимо меня, а на меня нападал страх. Я об этом рассказала своей крестной, и она сказала, что Липа зовет меня и надо к ней идти.

В первый мой визит матушка смотрела на меня с таким интересом, просто с изумлением, как будто я только что с Луны свалилась прямо перед ней. На шее у нее была большая связка ключей. Она стала открывать какой-то замочек и говорит: «Видишь сколько у меня ключей, как у ненормального». В доме мне предложила сесть, под- няла глаза к иконам и спросила: «Кто приходил?» Ответа я не слышала. «А что приносил?» Ответа снова я не слышала, но мне было как-то необыкновенно страшно. «А? Что? Ты смеешься надо мной? Игумен? Игу-у-мен! Игумен примером должен быть. Вот кто игумен» – и похлопала по руке монахиню Гавриилу из Покровского монастыря. Другая часть была посвящена беседе с окружающими. Многого я не понимала, но в конце матушка спросила:

«У кого болит горло?» Оно болело у меня, но прошло после того как выпила у неё лимонада. Но я смолчала, тогда она обратилась к ребенку: «Надо мороженого меньше кушать!» Подняла глаза к иконам: «Можно мне кабачковую икру кушать? Нет, – засмеялась, – не хочет, чтобы я ел ее». С тех пор я не ем кабачковой икры, у меня к ней отвращение.

Крестная сказала, что хочет иметь второго ребенка, но Бог не дает. Матушка спросила ее: «А ты можешь родить?» «Да, да, конечно» – ответила та. Но детей так и не было. Видимо, дело было в ней, а не в муже, как она предполагала.

Выходя из дома, я отстала от людей, дала денег и попросила помолиться о брате. Деньги взяла, а меня спросила:

– Как тебя зовут?

– Крестили Алевтиной, – ответила я.

– Алексина? – Переспросила матушка.

– Нет, Алевтина.

– Алексина – снова возразила она.

– Алевтина – снова ответила я и так несколько раз. Она откровенно засмеялась, потом, когда у меня ручьем хлынули слезы, голос ее стал мягким, теплым и говорит мне, показывая на ушедших вперед людей: «Иди, иди, с ними иди». Алексей в переводе означает «защитник, помощник», т. е. я – защитница и помощница. Дей- ствительно, в среде детей, с которыми я работаю, я часто выступаю в этой роли.

Я скрывала, что хожу в церковь и верю в Бога. В церкви появлялась, чуть ли не в маскарадных нарядах и забивалась в угол.

Второй визит к матушке. Мы договорились с людьми встретиться возле гостиницы. Идя на встречу, я увидела Липу, она стояла на остановке. Я поклонилась ей, а она поклонилась мне в ответ. Встретившись с людьми, я решила, что мне нужно кое-что подкупить в гастрономе, и я побежала туда. Все заняло десять минут. Возвра- тившись, Липу на остановке я не увидела, подумала, что она ушла пешком. Автобус во время моего отсутствия не приходил. Сию же минуту появился автобус, мы сели и я подумала, что догоним Липу по дороге. Но ее нигде не было видно.

Потом, мы быстро шли, и я надеялась, что догоним ее по дороге, но ее опять нигде не было. Когда мы пришли во двор, то она вышла из домика и сказала: «Рано пришли, надо ждать». Я своим глазам не верила, что вижу Липу дома. Каким образом она очутилась дома, загадка для меня по сей день. Стали мы ждать. Она взяла ведерко и пошла по водичку. Мы предлагали ей помочь, но она отказалась, сказав, что должна сама принести воду. Потом мы еще долго сидели с матушкой в домике.

Я очень беспокоилась, чтобы меня никто не увидел, так как я жила рядом. Липа сидела напротив меня. Открыли ситро, расставили стаканы, а она все медлила. Мужчина, сидевший рядом, часто бывал у Липы (он похоронил жену и дочь), сказал мне, что матушка хочет, чтобы я подавала ей стаканы. Я подала стакан, она налила ситро, стакан остался стоять на столе. Мне велели передать другим, я так и поступила. Опять возникла пауза: «Подайте еще стакан». Я подала, она опять налила и поставила на стол. Третий стакан я уже сама подала ей и наполненный передала людям. Теперь работа пошла быстрее, я подавала стакан, она наполняла его и я передавала его присутствующим. И так, пока у всех не были наполнены стаканы, а всех было человек десять. Я понимала, что это какая-то притча. Бабуля сказала, что это означает, что у меня будет большая семья. Но я тогда рассмеялась, а лет через восемь-девять это сбылось.

Потихоньку, сначала по стечению обстоятельств, потом уже сознательно, я стала крестной матерью одиннадцати детей. Многих приходилось вымаливать. Многие из них крестились, не веря в Бога и не понимая значения этого таинства. Но поскольку теперь я за них отвечаю, то я вымаливаю их и дальше, так как отвечать все равно придется. И с Божьей помощью кое-какие результаты уже есть, то есть, по воле Божьей, я помогаю пустым сосудам наполниться верой и передаю их в семьи, где они сами верой насыщают своих родителей. Многие из них уже вполне взрослые и самостоятельные люди, посещают церковь, крестят и венчают своих родителей.

За столом же матушка, как мне показалось, угощала только меня, все внимание было уделено мне, другие присутствующие были сами по себе. После обеда все стали петь «Отче наш», а я не пела. Матушка повернулась ко мне и сказала: «Пойте все вместе», и я тоже стала петь. Образовался круг, в центре которого стояла матушка. Она взяла со стола мой пакет с конфетами, подняла его вверх и сказала:

«Вот, один припер!» И стала брать пригоршнями и раздавать конфеты щедро всем со словами: «Это тебе, а это тебе, вот тебе». Когда в пакете осталось две-три конфеты, я к своему стыду увидела, что кулек дырявый. Она подняла высоко кулек и сказала: «А это тебе», и подала мне дырявый кулек с несколькими конфетами. Так и течет моя жизнь – это тебе, и это тебе, а мне – кулек с дыркой.

Все направились к выходу, из глаз моих тихо текли слезы. Матушка стала поперек дороги, препятствуя моему выходу, и крепко обняла меня. Я прижалась к ее виску.

– Кто, кто тебя обижает?

– Никто, матушка, – задыхаясь от слез, говорила я – все, все хорошо.

– У-ух, – и погрозила кому-то невидимому кулаком, чуть-чуть отодвинула меня руками и поцеловала в плечо. На Липу нападал сосед безбожник, часто ее обижал, но она терпела, а однажды сказала: «Смотри, болеть будешь», и вскоре он заболел – его парализовало.

Часто, гуляя, я проходила мимо ее дома, и она говорила мне, что считала нужным, а я все передавала св ей крестной. При очередной встрече матушка с огорода кричит мне: «Цы-ы-ц!».

Евдокия Петровна заболела, врачи прописали уколы или делать операцию. Липа кричит: «Не делай, не слушай!» Но никто не услышал ее голоса, да и не понял ее слов. Курс лечения провели, но у Евдокии Петровны перекосилось лицо.

Один человек, приходивший к матушке, долго не мог устроиться на работу. Она сказала к кому обратиться, и его приняли. Он потом иначе как «мамочка» ее не называл.

Матушка знала, когда Евдокия Петровна с бабулей говорили о ней, обсуждая и осуждая ее. После этого она с ними не разговаривала и ходила надутой.

В церкви на Демиевке часто кричала без видимой для нас причины, на все деньги, которые ей давали люди, покупала самые большие свечи и ставила всем иконам. Говорила: «Мне сказано ходить в эту церковь, а то ее закроют».

Бесы часто прятали ее вещи, и она бегала по огороду и кричала: «Дед, дед, отдай». На спине носила большой деревянный брус.

Я долго не могла избавиться от одного греха и каждый раз, возвращаясь из Флоровского, я видела Липу на остановке, но она не садилась в мой троллейбус. А в тот день, когда я превозмогла себя и покаялась, она вошла именно в тот троллейбус, где сидела я.

Бабуля рассказывала, что приходили к Липе бандиты, желая ее ограбить, и сильно ее напугали.

О матушкиной кончине я не знала и на похоронах не присутствовала. И очень скорблю, что не отдала ей последнего целования.