На заре цивилизации. Африка в древнейшем мире

Образование в VII–IV вв. обширных и сравнительно хорошо организованных ранних империй во многом определило историческое развитие не только Ближнего Востока и Северной и Северо-Восточной Африки, но и всего древнего мира. Эти империи в невиданной до того степени способствовали укреплению рентных отношений и «внеэкономического» принуждения крестьян-общинников зоны древних цивилизаций, обмену товаров и культурной информацией между центральными и периферийными районами древнего мира, сблизив Европу, Африку, Индию, Среднюю Азию и другие регионы между собой.

Начало эпохи великих империй

Первой империей, поглотившей не только «номовые» княжества, но и целые царства, стала Ассирийская держава. Кульминация ее могущества относится к VII в., когда ассирийцы ведут успешную борьбу за Египет, Иран и Армению, а слава их гремит в Греции, Судане и долине Инда.

Крушение Ассирийской державы в 627–612 гг., казалось, вернуло древний мир к политической ситуации 2-го — начала 1-го тысячелетия, когда крупнейшие государства Ближнего Востока вели между собой нескончаемую борьбу за гегемонию. Однако теперь претенденты на мировое господство Египет, Вавилон и Мидия с большей легкостью подчиняли себе соседние страны. Кроме того, цивилизованная зона расширилась, и вместе с ней расширилась арена мировой политики, в которую оказались втянутыми весь Иран, Скифия, Восточное Средиземноморье, Аравия, а на Африканском материке помимо Египта — царство Напата в Судане, греко-берберская Киренаика и Западная Финикия в Магрибе. Состояние шаткого политического равновесия продолжалось около 80 лет. Во второй половине VI в., когда эта политическая система окончательно изжила себя, весь Ближний и Средний Восток, от Инда и Сырдарьи до Нила и Босфора, был с легкостью завоеван древними персами. На арене истории возникла подлинно мировая держава Ахеменидов, за пределами которой остались немногие царства (в том числе Карфаген в Северной Африке, Мероэ в Судане и древнейшее царство в Северной Эфиопии), а также «номовые» государства и союзы племен.

В эпоху генезиса древних империй в Африке расширяется зона государственности и цивилизации, захватывая страны, лежащие к югу и западу от Египта, в той или иной мере колонизированные древними египтянами (Нубия), греками (Киренаика), финикийцами (Магриб) и сабеями (Эфиопия). Здесь появляются не только «номовые» княжества, но и первые царства.

Таковы Киренское царство в Киренаике с греческим и ливийским населением (VII–VI вв.), Карфагенская держава с финикийским, ливийским и южноевропейским населением (VII–III вв.). В Северо-Восточной Африке современниками этих государств были Напато-Мероитское царство Судана IIX в. до н. э. — начало IV в. н. э.) и древнейшее царство на плато Тигре в Северной Эфиопии (V–IV вв.).

Советский египтолог академик А. М. Коростовцев, описывая процесс генезиса древних империй, установил следующие ритмически повторяющиеся закономерности: древние царства, возникая и достигая известной централизации, периодически распадаются на отдельные составляющие их «номы», затем царства объединяются в империи, из которых каждая последующая обширнее предыдущей. Эти империи следующие: Египетская при XVIII–XIX династиях, Ассирийская, Ахеменидская, держава Александра Македонского и, наконец, Римская империя. Эту концепцию можно дополнить: 1) наиболее яркий пример схемы М. А. Коростовцева представляет собой периодическая смена трех из пяти названных им империй, а именно Ассирийской, Ахеменидской и Македонской, ядро каждой из которых составляла территория предыдущей, но границы ее заключали все новые периферийные страны; 2) Римская империя в меньшей степени включала в себя территорию предшествующей ей по времени империи Александра; ядро и основные владения Рима лежали не в пределах Македонской державы, а к западу от нее; 3) почти одновременно с Римской к востоку от последней возникли Индийская империя Маурьев и Китайская при династиях Цинь, Хань и Цзинь, а между средиземноморским Западом и этими восточными державами — Иранская империя, которая возродилась под властью парфян и Сасанидов; 4) аналогично распаду древних царств на «номы» происходил периодический распад империй на царства, особенно в тех районах, где власть империй была исторически еще молодой: на Ближнем Востоке в период между крушением Ассирии и подъемом древней Персии, на Балканах и в Малой Азии после смерти Александра, в Индии после упадка державы Маурьев и т. д.; 5) в связи с расширением цивилизованной зоны и арены мировой политики прежняя система борющихся за гегемонию «номов» и царств сменяется в конце античности аналогичной системой борющихся за мировое господство империй; 6) этот процесс не прекратился после гибели Римской империи.

Древние арабы и африканцы втягиваются в мировую политику

В то время как на Ближнем Востоке формировались древние империи и вместе с ними мировая политика, южная периферия этого региона — Северо-Восточная Африка и огромный Аравийский полуостров — была охвачена процессом генезиса классового общества.

Дебют древних арабов в мировой политике и торговле относится к первым векам 1-го тысячелетия, когда сведения о них проникли в Библию и в анналы ассирийских и вавилонских царей.

К этому времени большая часть Аравии, как и теперь, представляла собой пустыню. Центрами первых «номовых» государств стали земледельческие районы оазисов и нагорий, сконцентрированные преимущественно в южной части полуострова.

В системе цивилизаций древнего и средневекового мира Южная Аравия занимала особое место. Принадлежащая к Ближнему Востоку и тесно связанная с высокими цивилизациями Сирии, Палестины, Ирака и Египта, она в то же время была выдвинута далеко на юг от них, в сторону Тропической Африки и Декана, и являлась как бы узловой станцией на пути с Ближнего Востока в Индию, Индонезию, на Цейлон и Малайский полуостров, в Эфиопию и Восточную Африку. Древняя и средневековая история Эфиопии, Сомали и восточноафриканского Сахиля настолько тесно переплетается с историей Южной Аравии, что изучать их раздельно почти невозможно.

В 2-м — 1-м тысячелетиях на юге Аравии возник ряд «номовых» государств, протянувшихся цепочкой вдоль караванного «пути благовоний». Это были Оман на юго-востоке полуострова, Хадрамаут в одноименной долине, Аусан на западе Южного Йемена и три государства к северу от Аусана, расположенные вдоль восточного склона горного хребта с севера на юг: Майн на юго-западе Саудовской Аравии, Саба на границе последней с Северным Йеменом и Катабан между Сабой и Аусаном. Кроме того, на западном склоне гор в конце 1-го тысячелетия образовалось государство Химьяр[49]. В VII–III вв. на крайнем северо-западе Аравии, включая Иорданию, Синай, Южную Палестину и Южную Сирию, сформировалось Набатейское царство, игравшее важную роль посредника в торговле между цивилизациями Средиземноморья, с одной стороны, и Среднего и Дальнего Востока — с другой (под именем Ликан набатейская столица Рекам, или Ракму, была известна даже древним китайцам), а также между цивилизациями субтропического пояса и независимыми царствами и племенами внутренней Аравии.

Некоторые древнейшие памятники южноаравийской культуры найдены далеко на севере и северо-западе от Майна и Сабы. Это — маинская печать Х–IХ вв., открытая в палестинском городе Бет-Эль, и маинская же надпись на саркофаге в Египте примерно того же времени.

Одним из древнейших и наиболее богатых царств Аравии была Саба. Она возникла в XIII–XII вв. как «номовое» государство на основе синойкизма союзов двух племен: саба и файшан, подобно тому как синойкизм племен набатеев, саламиев и дахаренов, или дихранитов, лежит у истоков Набатейского царства. О том, каким влиянием пользовалась Саба в Палестине X в., говорит известное библейское сказание о царе Соломоне и царице Савской и о несметных богатствах, доставленных ею в Иерусалим. Расцвет Сабейского государства, просуществовавшего вплоть до III в. н. э., наступил в VIII и VII вв. до н. э., когда здесь, особенно в столице Мариб, началось широкое строительство плотин, храмов и дворцов. Современный английский ученый Д. Б. Притчард считает, что в основе библейского сказания лежат подлинные факты; он не исключает даже возможности путешествия царицы в Иерусалим.

Примерно в то же время расцветает Майн, торговые колонии которого основываются далеко на северо-западе Аравии (эль-Джауф и эль-Ала в Хиджазе). Здесь проходил важнейший караванный путь из Хадрамаута и Сабы в Восточное Средиземноморье, а в Джебель-Махд-аз-Захаб, между Меккой и Ятрибом (ныне Медина). находились древние золотые рудники.

Аравию пересекали две главные караванные трассы. Одна из них вела из Месопотамии на юго-запад через Садж (в 300 км юго-восточнее Кувейта) в Неджд и далее к Хадрамаут. В Садже найдены южноаравийские надписи VI–IV вв. Другая дорога связывала г. Саботу (Sabiyat) в долине Хадрамаута с финикийской Газой на Средиземном море. Газа упоминается в древних маинских надписях; кроме того, здесь найдено несколько маинских надписей, в том числе одна времени царя Камбиза (около 525 г.). Маинские надписи на статуях в Делосе и в Мемфисе времени Птолемея V Эпифана (около 200 г.) говорят о путешествиях купцов из Майна в эллинистический Египет и на знаменитый островной рынок Делоса.

Несомненно, в доахеменидское время купцы из Аравии, в том числе из Майна и Сабы, направлялись в Палестину и Финикию той же караванной дорогой, что и в ахеменидский и эллинистический периоды. В книге библейского пророка Иезекииля говорится о торговле Тира с арабскими племенами: «Аравия и все купцы кидаритские производили мену с тобой: ягнят, и баранов, и козлов променивали тебе. Купцы из Сабы и Раэмы (Рекам) торговали с тобой всякими лучшими благовониями и всякими камнями, и золотом платили за товары твои… Купцы сабейские торговали с тобой… Саба и Дедан и купцы таршишские…» Дедан — это маинская колония в Катабане, где найдены маинские надписи.

Маинское государство имело выход к Красному морю. Пересекая его, маинские купцы попадали в Северо-Восточную Африку, далее двигались караванными дорогами в египетские Фивы, суданские Напату и Мероэ, города плато Тигре. В Вади-Хамамат, на пути от Красноморского побережья в египетские Фивы, была открыта маинская надпись времени царя Иляфаиашура.

Колонии Сабы в V в. появляются в Эфиопии на Красноморском побережье нынешней Эритреи, на плоскогорьи Тигре и, возможно, в районе Харара. На востоке Аравии также образуются торговые города-государства, связанные караванной торговлей с Нижней Месопотамией, Хадрамаутом, Индией.

Богатая, «счастливая» Аравия становится заманчивой добычей для великих держав тогдашнего мира. В VIII–VII вв. значительная часть Аравии покорилась ассирийцам. Еще в анналах Салманасара III среди деяний этого царя отмечено уничтожение тысячи верблюдов арабского вождя Гиндибу. Арабы выступают здесь в качестве союзников Дамаска, потерпевших поражение в 854 г. Возвышение Урарту и упадок Ассирии во второй половине IX в. на время приостановили ассирийскую агрессию на юг, но с середины VIII в. она возобновилась с новой силой. Сирийские и аравийские государства, стремившиеся сохранить независимость, вступали в коалицию между собой, но, несмотря на это, терпели одно поражение за другим. В начале VII в. ассирийцы подчинили себе Набатейское царство. Анналы Ашшурбанапала (668–626) сообщают о его продолжительной борьбе с арабскими племенами, во главе которых стояли кидариты. К тому времени сопротивление арабов ассирийской агрессии продолжалось уже добрых сто лет!

Подчиняя себе Сирию и Палестину, ассирийцы истребляют арабские племенные ополчения и захватывают в виде добычи тысячи верблюдов, которым находят применение в сельском хозяйстве своей страны[50]. Начиная с Тиглатпаласара III (745–727) ассирийские цари совершают походы в глубь Аравии и доходят до южных, «счастливых» ее областей, до Сабы включительно. В 738 г. Тиглатпаласар III получил от сабеев дань предметами их торговли со странами Средиземноморья и Месопотамией, в том числе благовонными травами. Около 715 г. Саргон II (722–705) вновь разгромил коалицию сирийских и аравийских государств, среди участников которой была царица арабов Шамси, царь Сабы Итаамар (Ятаамар), «цари побережья и пустыни». Синнахериб (705–681), а затем Асархаддон (681–668) снова нанесли поражение этой коалиции, в которую входили, по-видимому, племена и государства всей Аравии до Йемена включительно, и взяли с побежденных дань. В составе дани были стада верблюдов, драгоценные камни, различные благовония. Побежденного Синнахерибом царя Сабы звали Карибаиль (около 665 г.). Оба имени — Ятаамар и Карибаиль — обычны у царей древней Сабы, но отсутствие в ассирийских анналах южноаравийских «царских» эпитетов не позволяет идентифицировать этих двух правителей с одним из Ятаамаров или Карибаилей, известных по сабейским надписям.

Таким образом, сфера политической гегемонии Ассирии простиралась на юг до берегов Индийского океана и Красного моря, на запад — до Средиземного моря, на юго-запад — до Верхнего Египта.

Соперницей Ассирии в долине Нила и в Палестине в VIII в. выступила Напатская держава.

В первой половине VIII в. Нубия объединилась под властью Алары и его брата и преемника Кашхы, получивших поддержку жрецов бога Амона в Напате (Нубия) и Фивах (Верхний Египет). Египет, который некогда владел Нубией, переживал период социальных потрясений и острой борьбы за власть. Две правящие группы с переменным успехом оспаривали господство над страной: жрецы и вельможи Верхнего Египта, возглавляемые первосвященниками Амона в Фивах, основавшими XXI династию фараонов, и ливийские воины, обосновавшиеся в Нижнем Египте, вожди которых положили начало XXII династии. На короткий срок фараонам XXII династии удалось занять Фивы и объединить весь Египет, но теперь, когда их окружение составили жрецы и старая аристократия, ливийские князья Дельты отказались им повиноваться. Фараон Осоркон II в своей надписи лишь выразил надежду, что его потомков признают как ливийские вожди, так и первосвященники Амона-Ра, царя богов, и другие жрецы. И тем не менее, продолжая традиционную политику Египта, он послал дары и воинов в помощь сиро-палестинским князьям, образовавшим коалицию против агрессии Ассирийской державы.

Не в силах достигнуть прочного объединения страны и обеспечить ее обороноспособность, соперничающие группы Верхнего и Нижнего Египта обращают свои взоры к иноземцам: южная — к суданцам, ливийская — к ассирийцам. Более слабая в военном отношении и более консервативная фиваидская группировка первой пошла на союз с правителями Напаты, в которых она, впрочем, предпочла видеть не иноземцев, а соотечественников и единоверцев (вследствие традиционных и многовековых связей Нубии с Египтом).

Уже Кашта совершил поход в Верхний Египет и овладел частью областей к северу от I порога — на о. Элефантина он поставил стелу с победной надписью и своим изображением. Пи, или Пианхи (751–716), сын Кашты, с легкостью занял почти весь Египет, включая Мемфис и Фивы, и заставил капитулировать сильнейшего из ливийских князей, саисского правителя Тефнахта. В своей надписи Пианхи выставляет себя освободителем — и объединителем Египта и утверждает, что выступил в поход на север по призыву египетских вельмож и военачальников (около 730 г.). Шабака (716–701), брат и ближайший преемник Пианхи, нанес новые поражения ливийским князьям Дельты, среди которых нашел союзника — гермопольского правителя Немарата. В Фивах Шабака заставил верховную жрицу Амона Шепенупет, дочь фараона Осоркона III, удочерить свою сестру Аменарис, дочь Кашты, и сделать ее верховной жрицей. С этого времени фиваидское жречество теряет самостоятельность, а его богатство и влияние были поставлены на службу царей Напаты. На целую четверть, века Шабака стал повелителем одной из крупнейших держав тогдашнего мира, объединившей всю долину Нила. На севере границы этой державы доходили до Синая, а ее влияние распространялось на Палестину; на юге они, возможно, доходили до Сеннара, где найден скарабей с именем Шабаки.

Однако ливийские князья Дельты не желали смириться и возлагали надежды на ассирийцев, неуклонно продвигавшихся к границам Египта. Шабака стремился избежать как излишних репрессий против своих новых подданных, так и поводов для агрессии ассирийцев. Он даже выдал ассирийскому царю Саргону II одного из палестинских князей, который бежал в Египет после разгрома поднятого им восстания. Когда Саргон II нанес поражение Урарту и разорил его столицу Мусасир (в Армении), суданско-египетская держава лишилась наиболее мощного из возможных союзников. Новые походы ассирийских войск в Финикию и Палестину при царе Синаххерибе, сыне Саргона II, заставили Шабаку послать сюда свои войска, но в конечном счете ассирийцы одержали победу. Это не помешало Шабаке приказать художникам изобразить себя в традиционной позе египетского фараона, попирающего азиатских и африканских князьков. Синаххериб со своей стороны трубил о своих победах. Однако до большой войны дело пока не доходило, тем более что ассирийскому царю приходилось подавлять восстания в Вавилоне, Нижней Месопотамии, Эламе. Очевидно, Ассирия и Судан пришли к какому-то соглашению о разграничении своих территорий. При раскопках дворца Синаххериба в Ниневии была найдена глиняная булла, которая, несомненно, скрепляла договор между Ассирией и Напатой. На булле сохранились оттиски двух печатей: Синаххериба и Шабаки.

Шабатака (701–689), сын Пианхи, должен был мобилизовать силы своего государства для отражения ассирийской угрозы. Дважды он посылал армии в Палестину против войск Синаххериба, безуспешно осаждавших Иерусалим (у пророка Исайи и Геродота говорится об этих событиях). На время продвижение ассирийских полчищ было приостановлено, и почти три десятилетия египтяне и нубийцы наслаждались миром.

В эти годы, когда суданские и ассирийские войска сражались в Палестине, пророк Исайя считал дело Напаты проигранным не только в своей родной стране, но и в Египте и даже в самом Судане. Он предсказывал в недалеком будущем: «Горе земле, осеняющей крыльями по ту сторону рек Эфиопских («Кушитских»). Посылающей послов по морю и в папировых суднах по водам! Идите, быстрые послы (Напаты), к народу (ассирийскому), крепкому и бодрому, к народу страшному от начала и доныне, к народу рослому и все попирающему!.. Я вооружу (говорит Саваоф) египтян против египтян; и будут сражаться брат против брата и друг против друга, город с городом, царство с царством… В тот день из Египта в Ассирию будет большая дорога, и будет проходить Ассур в Египет, а египтяне в Ассирию…» И сказал Господь: «Как раб мой Исайя ходил нагой и босой три года, в указание и предзнаменование о Египте и Эфиопии («Куше»). Так поведет царь ассирийский пленников из Египта и переселенцев из Куша, молодых и старых, нагими и босыми и с обнаженными чреслами, в посрамление Египту. Тогда ужаснутся и устыдятся из-за Куша, надежды своей, и из-за Египта, которым хвалились. И скажут в тот день жители этой страны: «Вот каковы те, на которых мы надеялись и к которым прибегали за помощью, чтобы спастись от царя ассирийского! И как спаслись бы мы?»»

Далее пророк предсказывает всяческие беды арабам — союзникам Напаты: «В лесу аравийском ночуйте, караваны деданские! Живущие в земле Фемайской! Несите воды навстречу жаждущим, с хлебом встречайте бегущих! Ибо они от мечей бегут, от меча обнаженного, и от лука натянутого, и от лютостей войны. Ибо так сказал мне Господь: «Еще год… и вся слава Кидара исчезнет. И луков у храбрых сынов Кидара останется немного…»» Пророчество Исайи сбылось далеко не полностью, но это делает его не менее интересным, ибо в страстной речи Исайи слышится голос простого народа, безмерно страдавшего от войн между великими державами того времени. Перед нами редкий исторический документ, не похожий на жестокие победные реляции царей, похвалявшихся разорением целых стран, истреблением целых народов.

Поражение Напаты произошло в царствование Тахарки (689–663), который еще в правление своего брата и предшественника (а в известный период— и соправителя) Шебатаки сражался с ассирийцами в Палестине[51]. Тахарка развернул грандиозное строительство, жертвуя храмам колоссальные средства и задабривая жрецов.

Возможно, при Тахарке начались разработки железных руд в Мероэ, но все же создается впечатление, что напатский царь не позаботился должным образом о перевооружении своих суданских войск новым для того времени железным оружием, которое принесло победы ассирийцам. В 674 г. ассирийский царь Асархаддон в первый раз попытался вторгнуться в Египет, но должен был отступить. Через три года, в 671 г., полки Асархаддона разгромили войска Тахарки, последовательно заняли Нижний Египет, Мемфис и, возможно, Фивы, правитель которых упоминается в числе данников Ассирии. Из Египта в Ниневию были доставлены статуи Тахарки и выставлены для всеобщего обозрения во дворце Асархаддона, где и нашли их современные археологи. В своих надписях Асархаддон сообщает, что во время взятия Мемфиса он захватил в плен жен Тахарки и его сына Эсанхурета, или Ушунахуру. На стеле в Зинджирли Эсанхурет (или, может быть, даже сам Тахарка?) изображен в виде пленника, стоящего на коленях с веревкой на шее. Ассирийский монарх в надписи именует себя царем Египта и Куша.

Но Тахарка не прекратил борьбы и в 669 г. вернул себе Мемфис. Асархаддон выступил в новый поход на Египет, но умер в пути. Сын Асархаддона Ашшурбанапал (668–627) дважды посылал свои армии в Египет: в 666 и 663 гг., чтобы нанести новые поражения войскам Тахарки и его преемника Танутамона (663–656/655) и их сторонникам в Фивах и Мемфисе. Он стремился укрепить ассирийское владычество в этой древнейшей африканской стране и поддержать власть своих вассалов — преемников ливийского князя Тефнахта, которого в свое время пощадил Пианхи.

Войне 663 г. между Ассирией и Напатой посвящено специальное исследование советского историка С. С. Соловьевой[52]. На основании различных источников она следующим образом восстанавливает ход событий.

По обычаю, Тахарка в последние годы царствования взял себе соправителем наследника престола Танутамона. В 664 г. последнему пришлось участвовать в войнах Тахарки с Ассирией и вместе с царем изведать горечь поражения и бегства. В 663 г. Тахарка умер, и Танутамон короновался царем Напаты и Верхнего и Нижнего Египта. Напатская «Стела сна» рассказывает, что Тунатамону приснился вещий сон: справа и слева от него явились две змеи. Жрецы бога Амона растолковали этот сон как предзнаменование грядущей победы царя в Египте. Жрецы Амона, Хнума и других египетских богов, весьма почитаемых также в Нубии, сыграли немалую роль в подготовке вторжения суданских войск в Египет. Верховной жрицей Амона в Карнаке была в то время сестра Тахарки. Скульпторы по-прежнему высекали в фиванских храмах барельефы, изображавшие Тахарку и прославлявшие его; официальные документы в Фивах датировались годами его царствования, словно не было ни поражения и бегства Тахарки из Египта, ни его смерти, ни ассирийских гарнизонов и контролеров в северной и центральной частях Египта! Танутамон, в полном согласии со жрецами, возводил монументальные постройки в храмах Амона как в Напате, так и в Фивах. Поэтому не удивительно, что напатское войско, не встречая сопротивления, триумфальным маршем прошло весь Верхний и Средний Египет и вступило в «номы» Нижнего Египта и дельты Нила.

Здесь главной крепостью и крупнейшим городом был Мемфис. Его обороняли ассирийский гарнизон и вспомогательные войска ливийцев. Большинство правителей Дельты, поставленных ассирийцами, сохраняли нейтралитет, но самый сильный из них — правитель Саиса Нехо со своим сыном Псамметихом I поспешил на помощь гарнизону Мемфиса. Танутамон разгромил Нехо и штурмом взял город. Нехо пал в бою, Псамметих бежал в Ассирию. Кроме того, в руки суданцев перешел Гелиополь. Но правители других городов Дельты, хорошо укрепленных и защищенных также рукавами Нила, каналами и дамбами, не спешили сдаваться Танутамону. Не желали они и выводить свой войска на поле боя. Война за Дельту грозила стать затяжной и бесперспективной. Однако царю Напаты помогла, по-видимому, дипломатия жрецов. В конце концов ряд правителей восточных областей Дельты согласился признать Танутамона фараоном Верхнего и Нижнего Египта; они предпочли его власть игу Ассирии.

Но через Синайский полуостров в Дельту вторглось ассирийское войско, вместе с которым находился Псамметих. Тунатамон потерпел поражение — У стен Мемфиса и отступил в Фивы, а затем в Нубию. Ассирийцы разграбили златовратые священные Фивы, захватили здесь и увезли на родину сказочные богатства (об этих событиях повествуют ассирийские анналы и пророк Наум). Некоторая часть военной добычи, захваченной в то время ассирийцами, сохранилась до нашего времени. Это статуэтка богини Анукис, весьма почитаемой на крайнем юге Египта и в Нубии, скарабеи, найденные при раскопках ассирийских городов Ниневии, Ниппура и Кальху.

Напатское царство не выдержало длительной борьбы с Ассирией за Египет. Ассирия была лучше организована и лучше вооружена (железным оружием, колесницами), располагала большими людскими ресурсами. Однако дни Ассирии были уже сочтены: среди азиатских держав у нее появились могучие соперники, каждый из которых стремился к мировому господству. В конечном счете победила Персия, но пока что эти государства привели к развалу Ассирийской империи. Египет и Аравия первыми отложились от нее. В 654 г. Псамметих I объединил Египет и на одно столетие возродил государство фараонов. Так началось правление XXIV, Саисской династии Древнего Египта. Псамметих I, царствовавший 45 лет (665–611), сумел не только отбросить нубийцев за Элефантину, но и проник до района Донголы[53], а затем присоединил к своим владениям Северную Нубию.

При Псамметихе I союз с Ассирией против Напаты остается главным направлением внешней политики Египта. Однако в конце его царствования Ассирия гибнет, ее торжествующие враги-вавилоняне, иудеи, скифы, мидяне — становятся противниками Египта, опасность со стороны Азии усиливается. В этих условиях саисские фараоны ищут опору во внешней и внутренней политике в иностранных наемниках (потомками которых они сами являлись). Греки, финикияне, народы Западной Анатолии поступают на службу в сухопутные войска и флот, получают привилегии и оттесняют на второй план военное сословие египтян. Преемник Псамметиха I фараон Нехо (611–595) посылает войска в Сирию, где они, не сумев спасти Ассирию от гибели, на время установили гегемонию Египта. Однако вавилоняне в союзе со скифами изгнали войска Нехо из Азии, присоединили Сирию и Палестину к своему государству и даже сделали попытку вторгнуться в Египет (зимой 601/600 г.).

Важнейшими культурно-историческими событиями царствования Нехо были прорытие канала, соединившего Нил с Красным морем, и плавание финикийских моряков, находившихся на службе Нехо, вокруг Африки. Оба события следует поставить в связь друг с другом и с борьбой тогдашнего Египта на два фронта: против антиассирийской коалиции в Азии, особенно против вавилонского царя Навуходоносора, и против царей Напаты. Канал, превративший Африку в остров, способствовал укреплению северо-восточной, самой опасной, границы Египта, а плавание вокруг Африки могло представлять собой разведку в тылу Напатского царства.

События царствований Псамметиха I и Нехо имели важное значение для культурной истории Африки. Египетская цивилизация начала ускоренными темпами сближаться с цивилизациями Передней Азии и эгейского мира. В Северной Нубии появились греки и карийцы, оставившие здесь свои надписи. Вместе с тем в области Верхнего Нила усилился египетский элемент. О том, как это произошло, рассказывает Геродот: «Во времена царя Псамметиха египтяне выставили пограничную стражу в городе Элефантине против эфиопов… И вот, когда эти египтяне три года провели там, неся стражу, и никто не пришел их сменить, они сообща решили тогда отпасть от Псамметиха и переселиться в Эфиопию… Прибыв в Эфиопию, беглецы отдались под власть эфиопского царя. А тот наградил их вот каким образом. Некоторые эфиопские племена восстали против своего царя. Их-то и повелел царь египтянам изгнать и затем поселиться на земле изгнанников. И с тех пор, как эти египтяне поселились среди эфиопов, эфиопы восприняли египетские обычаи и сделались более культурными». Геродот добавляет, что область, где живут эти «перебежчики», находится на таком же расстоянии от Мероэ, как Мероэ — от Элефантины, т. е. путь сюда из Египта занимает четыре месяца, и что Нил в этих краях течет с запада на восток. Если сопоставить эти сведения с картой Судана, то получится, что земля «перебежчиков» простиралась на юг до низовий Бахр-эль-Газаля. Это, очевидно, преувеличение: «перебежчики» могли лишь принести в Мероэ известия об этом самом северном из левых притоков Белого Нила.

Более поздние греческие авторы Аристокреон и Бион, побывавшие в Мероэ, значительно подробнее сообщают о стране «перебежчиков». По словам Плиния, «Аристокреон упоминает город Толле, лежащий на расстоянии пяти дней пути (к югу) от Мероэ, и другой — на 12 дней пути дальше, под названием Эзар, населенный египтянами, бежавшими от Псамметиха. Когда он писал, еще 300 человек из них жило там (!). На противоположной, «аравийской» стороне (т. е. на восток от Нила. — Ю. К.) они населяли город Даро…».

Археологи обнаружили в этих краях (южнее нынешнего Хартума, в долине Голубого Нила, у Сеннара, в Гебель-Мойя, в г. Кости на Белом Ниле, в устье р. Собат, в Междуречье (Тезире), а также в Кордофане) ряд мелких изделий напатского и, возможно, египетского происхождения VIII VII вв. Эти поселения входили в область древнеегипетской, а позднее — мероитской цивилизации. Вражда между правящими династиями Египта и Судана отнюдь не препятствовала укреплению связей между двумя братскими странами, тем более что в Верхнем Египте продолжала существовать оппозиция саисским фараонам и их северным друзьям, мечтавшая о возвращении благочестивых фараонов Напаты.

Хотя в рассказе Геродота имеются легендарные элементы (неправдоподобно большая численность «перебежчиков», анекдот об их остроумном, но грубом ответе Псамметиху), в основе рассказа, очевидно, лежит подлинный факт. Надпись Несгора (или Несухора), правителя Элефантины при фараоне Априи (589–570), рассказывает о другом подобном же случае.

Известная напряженность в отношениях Саиса и Напаты сохранялась и в царствование преемника Нехо и предшественника Априя — Псамметиха II. По сведениям Геродота, этот фараон «царствовал в Египте всего шесть лет. Он совершил поход в Эфиопию и вскоре затем скончался. В обнаруженной в Ханнине стеле, датируемой 3-м годом царствования Псамметиха II. сохранилось донесение: «Пришли сказать его величеству в 3-й год его вступления на престол (доел, коронации): «Страна кушитов… замыслила сразиться…». В конечном счете в поход против Напаты выступили войска Псамметиха II, в том числе греческие и карийские наемники, переброшенные сюда, по словам Аристея, из Палестины.

Априя (в Библии — Хофра) Геродот считает самым счастливым из царей Саисской династии после его деда Псамметиха I. Тем не менее он лишился престола, а затем и жизни в результате восстания своих подданных. В его царствование в вооруженных силах Египта все более разгоралось соперничество между египетской военной кастой и наемниками: греками-ионянами, карийцами, ливийцами и др., и этим соперничеством пользовались как правители Напаты, так и другие враги царя. Выше уже сообщалось о походе Псамметиха II в Нубию, который, по Геродоту, можно датировать 588 г. Греческий историк не говорит о результатах похода; судя по всему, он не увенчался успехом.

На севере, в Финикии и Иордании, вавилоняне осадили Тир и разгромили царства Аммон и Моав, союзные с Египтом. Мидия и Лидия, другие возможные союзники Саиса, были заняты длительной взаимной борьбой, которая закончилась в 585 г. до н. э. мирным договором между ними, заключенным при активном посредничестве Вавилона. Сознавая полную безрезулыативность дальнейшей борьбы с Вавилоном за Сирию, Палестину и Иорданию, Априй в 582 г. заключил мир с вавилонским царем Навуходоносором. Таким образом была создана система международного равновесия между крупнейшими державами Ближнего Востока. Этими державами были: Нововавилонское, Мидийское и Лидийское царства в Передней Азии, Египетское и Напатское царства в Северо-Восточной Африке. В Магрибе консолидировала силы еще одна держава — Карфаген, куда устремлялась финикийская эмиграция.

Согласно условиям мира 582 г., Египет отказался от всех претензий на свои бывшие азиатские владения и признал здесь владычество Вавилона. Более того, Саис выдал Вавилону нашедших убежище в Египте иудеев и, вероятно, прочих своих союзников из Финикии и Иордании. Прекрасная Нейтакерт (Нитокрис), царевна Саисская, должна была стать женой престарелого царя Навуходоносора. Тир, последний союзник Египта в Финикии, еще продолжал сопротивление, но, не получая поддержки из Египта, в 575 г. признал свое поражение и власть вавилонского царя. Геродот слыхал какие-то рассказы о походах Априя на город Сидон и его морских сражениях с тирским царем. Если сведения Геродота верны, то Априй обратил оружие против своего бывшего союзника Тира как друг Навуходоносора. Не стал ли Египет при Априй младшим партнером по союзу с Вавилоном?

Но Египет был еще достаточно силен для активной внешней политики. На северо-восток путь ему преграждали вавилоняне, на юг — войска Напаты; но оставалось еще западное направление экспансии, в сторону ливийских племен, Кирены и финикийских колоний в Африке, лишившихся поддержки своей азиатской метрополии. Сюда, на запад от Саиса, и двинул свои войска фараон. Довольно легко ему удалось захватить оазис Амона (Сива), где его сановник Уахибранофер основал сильную крепость. Эта крепость могла служить опорной базой для завоевания Мармарики (область восточнее Кирены). Однако крепостные стены никогда не могли заменить боеспособности войск, а в армиях Априя в этом плане дело обстояло весьма неблагополучно. Уже упомянутая выше элефантинская надпись Несгора сообщает о заговоре иностранных наемников: ливийцев, ионян и выходцев из Азии, которые замышляли дезертирство и бегство в Нубию. По-видимому, их подбивали на это агенты Напаты. Несгор раскрыл заговор, арестовал его участников и отправил их на суд к фараону, который предал их казни. Возможно, Априй в это время уже планировал поход против греков и ливийцев Киренаики. Собрав отряды египтян — членов военной касты, Априй двинулся в поход на Ливию. Об этом походе сообщает Геродот. Его рассказ прекрасно передает обстановку в Ливии, подвергшейся экспансии одновременно греков-дорян и саисских фараонов. В царствование третьего киренского царя династии Баттитов, Батта II Счастливого, в Киренаику резко усилился приток греческих переселенцев, «ибо киренцы приглашали к себе поселенцев, обещая переделить землю». В согласии с их желанием, «пифия побудила изречением оракула всех эллинов отплыть в Ливию… Изречение оракула гласило:

Итак, в Кирену собралось много людей, которые принялись отнимать у соседних ливийцев большие участки земли. Тогда ограбленные и смертельно обиженные «ливийцы и царь их по имени Адикран отправили послов в Египет и отдались под защиту египетского царя Априя. А тот собрал большое египетское войско и послал его против Кирены. Киренцы же, выступив походом в местность Ирасу и к источнику Феста, напали на египтян и в сражении одержали победу… Египтяне… потерпели столь страшное поражение, что лишь немногим из них удалось спастись. Виновником своего поражения египтяне считали Априя…». В другом месте Геродот, говоря о поражении войск Априя в войне с киренцами, добавляет, что «египтяне за это распалились на царя и подняли восстание, так как полагали, что он, желая извести их, намеренно послал на явную погибель, чтобы самому более надежно править над остальными».

По-видимому, не случайно все военные предприятия Априя заканчивались поражением: он не пользовался доверием солдат, будь то египтяне или иностранные наемники. Такие правители не бывают и добрыми союзниками, как в этом уже успели убедиться иудеи, финикийцы, моавиты и, надо полагать, ливийцы.

О восстании египетских воинов против фараона Априя сообщают Геродот и элефантинская надпись руководителя повстанцев Яхмоса (Амасиса у Геродота). Геродот довольно подробно описывает начало восстания, передавая враждебную Априю традицию. Оба источника единодушны в том, что опорной базой Априя в этой войне был Нижний Египет со столицей Саисом, а основным очагом восстания — Верхний Египет с древними Фивами. Априй для подавления восстания навербовал многочисленное (по Геродоту, тридцатитысячное) наемное войско из карийцев и ионян, тогда как Яхмос опирался на патриотически настроенное туземное воинство. «Итак, Априй шел войной на своих же египтян, а Амасис — против чужеземных наемников».

В том же духе составлена и надпись Яхмоса. Однако оба источника ни словом не обмолвились о державах, которые стояли за спиной борющихся сторон. За Априя был его зять Навуходоносор. Естественно предположить, что за Яхмоса встал царь Напаты, который обеспечил повстанцам надежный тыл.

Долгое время гражданская война в Египте шла с переменным успехом. Геродот говорит лишь о битве у г. Мемфиса на западе Дельты, где «наемники храбро сражались, но все же потерпели поражение». Надпись Яхмоса сообщает сначала об успехах Априя в Дельте, затем о победе войск Яхмоса на западе Дельты, далее о новом наступлении войск Априя и, наконец, об их окончательном поражении и гибели самого Априя. Смерть фараона здесь описана не так, как у Геродота, но в обоих случаях подчеркиваются посмертные почести, которых был удостоен этот правитель.

В самый разгар восстания на помощь Априю в Египет вторгся со своей непобедимой армией Навуходоносор. Хронология событий в разных источниках указана с разной степенью точности, но расхождения не превышают двух-трех лет. По Геродоту, война Египта с Киреной и начало восстания египетских воинов против Априя произошли через 56–57 лет после официальной даты основания Кирены и воцарения Батта I, т. е. примерно в 570 г. Надпись Яхмоса, датированная десятым месяцев 3-го года его царствования, говорит о провозглашении его фараоном в 569 г., где-то до августа. Согласно библейской традиции, пророк Иезекииль произнес пророчество о грядущих испытаниях египтян, отданных богом Яхве мечу Навуходоносора, в первый день первого месяца 27-го года плена вавилонского, т. е. 26 апреля 571 г. Наконец, надпись Навуходоносора говорит о вторжении его армии в Египет на 37-м г. его царствования, т. е. в 568–567 гг. Из надписи можно понять, что вавилоняне сражались против Яхмоса-Амасиса (Амасу) вместе с греками. На основании этих данных советский ученый В. А. Белявский, большой знаток истории древнего Востока, сделал обоснованное предположение, что армия Навуходоносора пришла на помощь Априю в 568–567 гг.

Об этом походе сообщает книга пророка Иезекииля, где говорится о бедствиях земли Египетской, разоряемой Навуходоносором. «Я сделаю, — говорит Яхве, — землю Египетскую пустыней из пустынь от Мигдола (в Дельте. — Ю. К.) до Сиены, до самого предела Куша… Навуходоносору, царю вавилонскому, даю землю Египетскую, чтобы он собрал богатство ее и произвел грабеж в ней… и это будет вознаграждением его войску… И пойдет меч на Египет, и ужас распространится в Куше, когда в Египте будут падать пораженные, когда возьмут богатства его, и основания его будут разрушены. Куш, и Ливия, и Лидия, и весь смешанный народ, и Хуб, и сыны земли завета вместе с ними падут от меча… Падут подпоры Египта, и упадет гордыня могущества его; от Мигдола и Сиены будут падать в нем от меча… В тот день пойдут от меня вестники на кораблях, чтобы устрашить беспечных сынов Куша, и распространится ужас среди них…»

Беспечные сыны Куша и ливийцы, сраженные вавилонскими мечами, ужас в Куше, которому грозила участь Египта, — вот характерные приметы времени пророчества. Вряд ли вавилонские войска вместе с наемниками Априя поднялись по Нилу до границ Напатского царства, после того как они взяли и разграбили Фивы; тем не менее слова Иезекииля как будто бы подтверждают предположение о том, что за спиной Яхмоса и возглавляемых им патриотических элементов военной и жреческой каст стояли благочестивые цари Напаты.

Но и на этот раз царям Двуречья не удалось закрепиться в долине Нила. Навуходоносор со своими войсками покинул Фивы, а затем возвратился в Вавилон, а Яхмос и его сторонники овладели всем Египтом. Новый фараон сумел примириться и с вавилонянами, и с ионийскими греками, которым позволил основать в Дельте автономную городскую общину Навкратис. По-видимому, с помощью ионян Яхмос восстановил египетский флот на Средиземном море и, по словам Геродота, «завоевал также впервые остров Кипр и заставил остров платить ему дань». С Вавилоном, где после смерти Навуходоносора в октябре 562 г. началось «смутное время», Яхмос заключил мир. Отношения Египта с Напатой оставались при Яхмосе мирными, если не дружественными.

Между тем неустойчивое равновесие пяти крупных держав на Ближнем Востоке буквально держалось на волоске. Нововавилонское царство, зажатое между Мидией и Египтом, развило экспансию в единственно возможном направлении — южном. Вавилонский царь Набонид (556–539) захватил почти весь Хиджаз до Ятриба (теперь Медина) включительно и сделал своей резиденцией город-оазис Тайма. Уже добрая половина Аравии принадлежала вавилонскому царю, и, найди он достойного преемника, остальная, юго-восточная половина полуострова также покорилась бы Вавилону. Но дни Нововавилонского царства были уже сочтены. Над ним самим нависла угроза иноземного завоевания. В 539 г. Вавилон был захвачен персами.

Захватив Вавилон, персы унаследовали его претензии на господство в Аравии. Арабы Сирийской пустыни стали подданными Персидской державы. Однако царь набатеев сумел настолько укрепить свои позиции и расширить владения Набатейского царства, что оно обрело статус не завоеванной провинции или вассального владения, но «союзного государства» — сателлита мировой империи Ахеменидов. Согласно Геродоту, во время похода персов на Египет в 525 г. царь арабов-набатеев заключил с царем Камбизом союз и предоставил ему вьючных верблюдов и бурдюки с водой.

Геродот подчеркивает, что «арабы (Хиджаза и расположенных далее на юг областей. — Ю. К.) никогда не были под игом персов. Они стали, однако, друзьями персов после того, как пропустили Камбиза в Египет через свою землю». «Отец истории» строго различает подданных и сателлитов Ахеменидской империи. К числу первых он относит египтян, народы Средней и Малой Азии и пр., ко вторым — арабов, ливийцев, киренских греков, «эфиопов, живущих на границе с Египтом», а также колхов Грузии; первые платят подать, вторые же приносят ежегодные «дары», или дань. Впрочем, размер этой дани был достаточно велик: «эфиопы» платили персам два хойнкха (около 2,2 кг) золота через год. Эти сведения относятся к царствованию Дария, когда Египет был в третий раз завоеван персами после восстания и фактического отделения от Ахеменидской империи. Пока в Верхнем Египте царствовал враг Ахеменидов Хамбаба, возможно поддерживаемый из Напаты, ни о какой власти персов в Нубии не могло быть и речи. Но Дарий имел основания включить в свой полный титул и название Кŭsa (Куш), а также Раu(n)tiуа (Пунт) и Маčiуа (беджа)[54]. Эта формула в известной надписи Накш-и-Рустам относится к 486/485 г.

Кŭsa и Раuntiуа наряду с Египтом, Аравией, Грецией, Скифией, Хорезмом, Индией и прочими подвластными Ахеменидам странами упоминаются также в открытой в 1935 г. «анти-дэвовской» надписи Ксеркса. В ней содержится характерная формула подчинения народов «царю царей», который установил для них закон и наложил на них дань.

При раскопках в Сузах в 1929 г. была найдена трехъязычная надпись Дария I (522–486), а в 1972 г. — каменные плиты с надписями этого царя на эламском и аккадском языках и величественная статуя Дария I с надписями на древнеперсидском, эламском, аккадском и египетском языках, вырезанными на складках его одежды и на базе статуи. Эта статуя была изготовлена в Египте, и египетский текст, начертанный на ней, самый пространный. В этих надписях мы также находим перечень стран и народов, подвластных Ахеменидам. Среди них названы Египет, Аравия, Куш и Ливия.

Однако не дань была главной целью владычества сказочно богатой державы Ахеменидов в Нижней Нубии и претензий на весь Куш и страну беджа. Согласно Геродоту, сателлиты персов участвовали в их походах, причем арабы и «эфиопы, живущие южнее Египта», имели общее командование. По-видимому, персидские «цари царей» отводили сателлитам особую роль в своих завоевательных планах.

Начиная с 525 г. Египет — этот наиболее удобный мост между Средиземноморьем и Тропической Африкой — становится плацдармом для экспансии мировых империй в глубины Черного материка. В свою очередь благодаря совместному участию в мировой политике народы Африки устанавливали через посредство империй или минуя их косвенные связи с народами Кавказа, Средней Азии, Северного Причерноморья, бассейна Дуная.

Завоевав Египет, персы намеревались продолжить свою экспансию на Африканский материк. Геродот сообщает: «После этого Камбиз задумал три похода: на карфагенян, на аммониев (ливийцев оазиса Сива. — Ю. К.) и на долговечных эфиопов (мероитов. — Ю. К.)». Однако персидская армия, посланная из Египта в Ливию, целиком погибла в песках Сахары, засыпанная самумом. Не состоялся и морской поход против Карфагена, потому что, по словам Геродота, финикийцы отказались сражаться против своих африканских соплеменников — карфагенян, тогда как «вся морская мощь персидской державы зависела от финикийцев».

Конечно, финикийцы не посмели прямо заявить свой отказ: персы жестоко наказали бы ослушников. Но нежелание финикийцев воевать «против своих детей» в Северной Африке не могло не тревожить Камбиза, тем более что в Иране в то время (около 520 г.) начались мятежи, которые в конце концов привели к свержению и насильственной смерти этого царя.

Что касается попытки персов покорить Мероэ (в 524/523 г.), то их армия возвратилась в Египет, понеся огромные потери. Лишь племена Северной Нубии, о которых говорилось выше, вошли в сферу политической власти Ахеменидов, сохранив полную внутреннюю автономию. Судя по приведенным выше сообщениям Геродота, они обязались поставлять персам «дары» и вспомогательные войска, но избежали прямой оккупации и тирании сатрапов.

Несмотря на участь, постигшую персидское, войско в песках Сахары, передает Геродот, «соседние с Египтом ливийцы в страхе, как бы их не постигла участь Египта, без сопротивления покорились персам, сами наложили на себя подать и послали царю дары. Так же поступили киренцы и баркейцы, устрашившись, подобно ливийцам. Камбиз милостиво принял дары ливийцев, дарами же киренцев остался недоволен, как я думаю, потому, что они были ничтожны, ведь киренцы послали царю всего 500 мин серебра».

Надо полагать, что вожди ливийских племен стремились заручиться у персов поддержкой в постоянной борьбе против своих соседей, и особенно против киренских и баркейских греков. Что касается правителей Кирены и Барки, то они, подобно правителям некоторых греческих полисов Малой Азии, искали у персов помощи в борьбе против своих собственных подданных, мечтая об установлении в полисе монархических порядков. Маленькая Кирена в VI–V вв. была средоточием всевозможных этнических и социальных противоречий: между греческими колонистами и коренным берберским населением, которое вытеснялось со своих земель либо превращалось в зависимое и эксплуатируемое крестьянство; между потомками выходцев с различных островов и полуостровов Эллады-Тенара (Пелопоннеса), Феры, Крита, Самоса и других; между царской семьей и олигархией, знатью и демосом, наконец, между отдельными членами царской семьи.

После смерти победителя египтян Батта II Счастливого в Кирене начались смуты. Сын и преемник Батта Аркесилай II (ок. 560–550) «сначала ссорился со своими братьями, пока те не покинули Кирену. Они удалились в другую местность Ливии и там на свой страх и риск основали город… Барка… Во время основания города братья подстрекали ливийцев восстать против Кирены. После этого Аркесилай пошел походом против ливийских племен, которые приняли его братьев, и на самих мятежников. В страхе перед ним ливийцы бежали в область восточных ливийских племен. Аркесилай преследовал беглецов до местности Левкои. Там ливийцы решили напасть на него. В сражении киренцы были разбиты наголову: 7000 их гоплитов осталось на поле боя. После этой неудачи Аркесилай занемог. Когда царь выпил лекарственного снадобья, его задушил брат Леарх. Леарха же коварно умертвила жена Аркесилая по имени Эриксо». Далее Геродот рассказывает, как сын и преемник на престоле Аркесилая II Батт III Хромой (ок. 550–530), на редкость слабый правитель, согласился на введение конституции. Царь сохранил жреческие функции и обязанности номинального главы государства, а также земли старого царского домена и жреческие доходы; все остальные прерогативы царской власти стали «достоянием народа», прежде всего олигархического совета и народного собрания трех фил. Состав фил, на которые теперь была разделена территория полиса, и его населения в известной мере соответствовал традиционному делению колонистов на тенарцев, ферейцев и жителей островов Платея и др.

Однако следующий после Батта III царь, Аркесилай III (ок. 530–515), восстановил неограниченную царскую власть, «преимущества и владения его предков». Он «выдал Камбизу Кирену и платил ему подать». «В происшедшей затем междоусобной борьбе Аркесилай потерпел поражение и бежал на Самос, а его мать (Фератима. — Ю. К.) — в Саламин на Кипре». Феретима была энергичной женщиной, она обратилась за помощью сначала к царю Кипра, затем к персидскому сатрапу Египта Арианду, но Аркесилай ее опередил: он навербовал на Самосе ополчение греков, которых обещал наделить землей в Кирене. Ему удалось захватить родной город и расправиться с оппозицией. Но в Барке, где царствовал его родственник и тесть Алазир, он был убит местными жителями и киренскими изгнанниками.

Феретима вторично покинула Кирену и отправилась в Египет просить помощи против баркейцев. Арианд послал против Барки флот и войско. «Персы приступили к осаде города и потребовали выдачи виновников убийства Аркесилая. Но так как весь народ баркейцев был причастен к убийству, то горожане отвергли это требование. Осада Барки после этого продолжалась девять месяцев». Геродот сообщает полулегендарные сведения об осаде, которые не дают представления об истинном положении в городе. Было бы слишком смело видеть в фигуре кузнеца, который отличился при обороне города, обнаруживая подкопы врага, олицетворение демократических слоев, не желавших покориться иноземным агрессорам и героически отбивавшим все приступы врагов. Однако можно предположить, что «баркейцами, желавшими мира» с персами и согласившимися на предложенные ими условия, а затем уговорившими своих сограждан сдать город, были Баттиды и другие аристократы. Но командующий персидскими (на деле, очевидно, в основном египетскими) войсками Амасис нарушил условия капитуляции.

Убийцы Аркесилая были выданы Феретиме, которая расправилась с ними поистине с варварской жестокостью. «Остальных горожан она отдала персам для продажи в рабство, кроме потомков Батта и людей, не виновных в убиении Аркесилая». Угнанных в плен жителей Барки персы поселили на границе Средней Азии, в Бактрии, в специально основанной для них деревне. На обратном пути персидско-египетская армия подверглась нападениям ливийцев, которые «убивали отстающих и медленно двигавшихся из-за одежды и поклажи воинов». Баттиды остались правящей династией Барки, но теперь уже как вассалы и данники персидского царя. По-видимому, власть Баттидов в этом полисе значительно возросла, как и власть киренских Баттидов. Геродот специально отмечает, что на западе персидские завоеватели не дошли далее Эвесперид (в районе нынешнего Бенгази).

Поход сухопутной армии, поддержанной действиями флота, на берега Большого Сирта, завершившийся взятием укрепленного города Барки, должен был произвести сильное впечатление на финикийские города Триполитании и Туниса. Здесь нередко складывалась политическая ситуация, подобная той, воспользовавшись которой ахеменидский сатрап смог присоединить к своим владениям два греческих полиса в Ливии. И наверняка в пунических (афро-финикийских) полисах имелись социальные элементы, готовые продать свободу и независимость своей родины только что появившейся мировой державе, как это сделали Баттиды.

Теперь только залив Большой Сирт отделял пуническую Северную Африку от африканской сатрапии великой Ахеменидской державы.

Эту шестую сатрапию Ахеменидов, по Геродоту, составили Египет, Нижняя Нубия и Киренаика; ее столицей был Мемфис. По-видимому, ливийские племена Киренаики и Мармарики все же платили дань мемфисскому сатрапу и выставляли по его приказу вспомогательные войска. Когда в 484 г. Ксеркс двинул свою разноплеменную армию против европейских греков, в нее входили кроме азиатских отряды египтян, «эфиопов», соседствовавших с Египтом, вооруженных копьями с кремневыми наконечниками, арабы, пешие и верхом на верблюдах, и ливийцы под командованием своего вождя Массага, сына Оариса, пешие и на колесницах.

Угроза персидского завоевания, по-видимому, встревожила все африканские государства. Возможно, она способствовала сплочению пунических городов-государств вокруг Карфагена. «Северная угроза» заставила царей Напаты перенести свою резиденцию на юг, в Мероэ. Здесь в середине 1-го тысячелетия еще существовали густые галерейные леса на берегах Нила и Атбары, а вокруг них широко раскинулись высокотравные и акациевые саванны, где коровы и овцы находили обильный корм, а люди— ценные естественные продукты: смолы акаций (гумми), плоды баобабов, тамариндов. Здесь же были открыты залежи железных руд. Удобные дороги вдоль рек вели из Мероэ на север — в Нубию и Египет, на восток — в области Эфиопского нагорья и плато Тигре, на запад и юг — в глубь Африки.

Трудно сказать, когда Мероэ окончательно стал столицей древнего суданского государства. В начале VI в. царь Аспелта, по-видимому, уже имел там резиденцию, так как к его правлению относятся некоторые найденные в Мероэ предметы и его имя высечено на каменных блоках и колоннах царского дворца.

Наверное, значение Напаты еще больше пало после разгрома, учиненного разноплеменной армией Псамметиха II в 591 г. Начиная с правления Маланакена (середина VI в.) некоторые царские жены, возможно умершие при жизни своего обожествляемого супруга, погребались вблизи Мероэ, а другие — рядом с царями в Напате, в знаменитом некрополе Нури. Вплоть до смерти царя Настасена (около 320 г.) Нури служил местом погребения мероитских царей, а затем их стали хоронить рядом с их главной резиденцией в Мероэ. Но едва ли не до конца 1-го тысячелетия Напата оставалась главным религиозным центром мероитов. Здесь оракул Амона избирал нового царя, здесь же царь короновался.

В середине V в. Геродот назвал Мероз «большим городом» и «метрополией… эфиопов». Данные археологических раскопок подтверждают эту характеристику. Хотя раскопана лишь часть древнего города, поражает великолепие дворцов и храмов (уже открыто шесть храмов, посвященных Исиде, Амону, Солнцу, богу-быку Апису и богу-льву Апедемаку). Храм Солнца, о котором писал Геродот, с его «Солнечным столом» сравнительно хорошо сохранился и до сих пор производит сильное впечатление великолепием и продуманной планировкой на местности.

Другой храм, Амона Мероитского, имел в длину 120 м! Очевидно, он копировал храм Амона Напатского, который в свою очередь был связан своим происхождением с крупнейшим в мире храмом Амона Фиванского (Карнак). Недалеко от царского дворца найдены остатки набережной из отесанных каменных плит. Очевидно, здесь находилась речная пристань, сооруженная по египетскому образцу.

Должно быть, в Мероэ в течение VI в. переселилась значительная часть населения Северной Нубии, ресурсы которой были истощены традиционным способом ведения сравнительно экстенсивного скотоводческо-земледельческого хозяйства и которая страдала от вражеских нашествий. Население области Напаты и всей Северной и Средней Нубии значительно уменьшилось и вновь начало возрастать лишь в первые века нашей эры. Эта территория, обезлюдевшая и знойная, не представляла самостоятельной ценности для правителей Египта — Ахеменидов и фараонов эфемерных XXVIII–XXX династий (404–343 гг.). Она могла иметь значение лишь как узкий и длинный, но не самый близкий коридор из Передней Азии и Египта в Тропическую Африку.

Ахемениды, владевшие Египтом в 525–460, 454–404 и 343–331 гг., не оставляли планов расширения границ своей державы в Аравии и Африке. Возможно, с этой стратегической целью были связаны грандиозные морские экспедиции: при Дарий (ок. 518–516 гг.), когда малоазийские моряки исследовали аравийские берега, и при Ксерксе (ок. 470 г.), когда египетские моряки были отправлены с ахеменидским принцем Сатаспом в плавание вокруг Африки.

Некоторые ученые предполагают, что неудача последнего плавания (за которую Сатасп поплатился головой) отчасти объяснялась дезинформацией, ловко организованной карфагенянами.

Карфаген в мировой политической системе VII–IV вв.

Основанный выходцами из Тира в последней четверти VIII в., Карфаген быстро оформился как независимый полис. Население его составляло гражданскую общину — амм. Вероятно, в ранний период Карфагеном правили цари. Но уже в VII–VI вв. их место заняли ежегодно избираемые шуфеты, или суффеты (ср. древнееврейское «шофетим» — судьи), которые напоминают римских консулов. Наряду с шуфетами существовал сенат, назначавший из своей среды верховный совет 30-ти, трибунал 104-х, несколько пентархий (коллегий из пяти человек). В IV в. большую роль играл олигархический совет десяти, избираемый, по Аристотелю, из богатейших и знатнейших граждан. Народное собрание в Карфагене было бессильно перед лицом олигархии и диктатуры. В середине VI в. верховную власть в полисе захватил полководец Малх, затем на нее претендовали Магониды, исключительно даровитая семья полководцев. Вооруженные силы до середины VI в. составляло народное ополчение, позднее — армия наемников, рекрутов и «союзников».

Карфагеняне подчинили окрестное ливийское население и обложили его рентой-налогом в размере десятой части урожая. «За уплату десятины… в Ливии… отвечал «город»-община, к которой была приписана земля»[55]. В связи с этим И. Ф. Шифман отмечает: «В пунийских надписях дошли упоминания об общинах, названных по имени храмов, от которых они зависели (богов. — Ю. К.), — Мелькарта и Аштарт… Вряд ли можно сомневаться в том, что храмы принимали непосредственное и, надо думать, значительное участие в эксплуатации ливийского крестьянства»[56]. В то же время, кроме малодостоверного сообщения о 20 тыс. «рабов», которых мог вооружить знатный карфагенянин Ганнон, и ряда упоминаний «божьих рабов» (иеродулов), в надписях нет никаких данных, которые позволили бы говорить о господстве рабовладельческой эксплуатации в сельском хозяйстве или ремесле Карфагена.

Территория Сахиля и долина р. Награда, постепенно захваченные Карфагеном, отличались в древности исключительным плодородием. По словам Геродота, урожай пшеницы составлял у эвесперитов сам-сто, а по р. Киноп — сам-триста. Когдав 310 г. в африканские владения Карфагена вторглись греки сиракузского тирана Агафокла, они были поражены богатством этого края. Вот как передает их рассказы Диодор Сицилийский: «Агафокл… повел войско против так называемого Мегалополя, принадлежавшего карфагенянам. Находившаяся по дороге страна, через которую они проходили, изобиловала садами и различными посевами, была пересечена многоводными каналами, орошавшими каждое место. Поселения следовали одно за другим; они были застроены роскошно украшенными домами, показывавшими богатство их владельцев. Дворы же были наполнены всем предназначенным для наслаждения, как бы указывая на богатство местных жителей плодами, накопленными во время длительного мира. Что касается земли, то часть ее была засажена виноградниками, часть — маслинами и была наполнена другими плодовыми деревьями. В других районах на равнине паслись стада коров, а ближайшие луга были наполнены пасущимися лошадьми. Вообще же в этих местах было всякого рода богатство, так как знатнейшие из карфагенян захватывали владения и старались отличиться богатствами, предназначенными для наслаждений». Высокоразвитое для своего времени карфагенское земледелие описано местным агрономом Магоном, труд которого позднее был широко использован римскими агрономами Кассием Дионисием, Варроном, Плинием Старшим, Колумеллой. В своем труде Магон упоминает наемных сельскохозяйственных рабочих. В надписях есть сведения о «полусвободных производителях» («обед»), в частности иностранцах, игравших какую-то роль в ремесленном производстве Карфагена.

Устойчивая экономическая база в виде высокоразвитого земледельческого производства, основанного преимущественно на эксплуатации плативших ренту берберских крестьян-общинников, давала Карфагену важное преимущество перед другими финикийскими колониями в Западном Средиземноморье, не имевшими (как Гадес) или почти не имевшими сельской округи.

Между тем захват ассирийцами Финикии в VIII в. лишил эти колонии поддержки метрополии, в том числе наиболее пострадавшего от ассирийцев Тира. Теперь Карфаген занимает место гегемона и в VII в. один за другим подчиняет себе финикийские города Африки и Европы. Вслед за тем карфагеняне выводят новые колонии на южноевропейские острова и в Испанию и даже пытаются обосноваться в Италии. В VIII–VII вв. на арене мировой истории возникла мощная Карфагенская держава, одновременно морская и сухопутная, которой принадлежали обширные прибрежные равнины на Севере Африки, Пиренейском полуострове и на островах Западного Средиземноморья.

Параллельно с ростом державной мощи Карфагена и в связи с ним расцвела карфагенская торговля. На востоке торговыми партнерами карфагенян являлись финикийцы, египтяне, греки, позднее — персы. В Карфагене найдено множество египетских изделий, в том числе относящихся ко времени XXVI династии: скарабей с именем Псамметиха I (664–610), погребальная статуэтка Нехо II (610–595), скарабей с именем Псамметиха II (695–589), а также скарабеи с именами фараонов Древнего и Нового царств и др. Открыто много греческих керамических изделий VII–VI вв., этрусских ваз, а также архаичная этрусская надпись на табличке из слоновой кости. Торговая экспансия Карфагена подкреплялась военной силой. Она встречала сопротивление древнего иберо-испанского царства Тартес (Таршиш) и греческих государств. Среди последних наиболее сильными были Киренское царство, Сиракузы на Сицилии и Массилия (ныне Марсель) в устье Роны — самое западное из древних греческих государств, основанное около 600 г. Массилия вела прибыльную торговлю в Западном Средиземноморье, конкурируя с финикийцами. Массилиот Эвтимен, пройдя Геракловы Столбы и совершив плавание на юг вдоль берегов Африки, достиг Сенегала, реки, в которой водились те же животные, что и в Ниле: бегемоты и крокодилы. Это плавание произошло не позднее 530 г., так как позже карфагеняне безраздельно контролировали выход из Средиземного моря в Атлантику, а их союзники — этруски в Италии — помогали Карфагену в борьбе с греками. Римляне, свергнув этрусскую династию царей Тарквиниев и выйдя из Этрусской конфедерации, тем не менее по договору 510/509 г. признали закрытие Гибралтарского пролива для всех судов, кроме карфагенских.

С конца VI в. у Карфагена и этрусков появился новый могучий союзник — Ахеменидская держава, которой теперь принадлежала как Финикия, так и восточноэгейская прародина этрусков. Затем персы захватили Фокею — метрополию массилиотов и начали борьбу за подчинение всех греческих полисов Эгеиды и Балкан. В это время греки-доряне предприняли попытку перейти в наступление на Карфаген. В конце VI в. спартанский царевич Дориэй основал колонию в устье р. Киноп (теперь Вади-Умирре в Ливии), в 26 км восточнее Лептиса. Граждане последнего, обеспокоенные столь близким соседством греков, обратились за помощью к Карфагену. В результате завязавшейся борьбы Лептис утратил независимость, берберы-макситане стали союзниками Карфагена, спартанцы покинули Африку, а Карфагенская держава установила общую границу с Киренским царством. Спустя некоторое время Дориэй со своими спартанцами и другими дорянами высадился в Сицилии, где основал колонию Гераклея, но после продолжительной и упорной борьбы был разгромлен; Гераклея была разрушена.

Около 500 г. персидский царь Дарий I направил в Карфаген посольство. Полный легендарных подробностей рассказ Юстина говорит, что персы держались крайне высокомерно, требуя признания Карфагеном власти Ахеменидов; тем не менее они достигли частичных успехов. Персидские послы предложили карфагенянам совместные военные действия против греков. Лет через 20, во время подготовки Ксерксом нового похода против греков, персидский царь, как сообщает Диодор, «направил послов к карфагенянам с предложением вести совместные действия и условился с ними, что он будет воевать против греков, живущих в Греции, а карфагеняне в то же время подготовят большую армию и будут воевать против греков, живущих в Сицилии и Италии». Это было предложение о разделе Средиземноморья на сферы влияния: восточную, персидскую, и западную, карфагенскую.

Но греки разгромили персов при Платеях, персов и финикиян — в морской битве при Саламине, карфагенян — при Гимере (в Сицилии, около 480 г.) и отстояли свою независимость. Тем не менее Ахеменидская держава, Карфаген и Этрурия образовали мощный союз, контролировавший большую часть тогдашнего цивилизованного мира, от Пенджаба и Средней Азии до Атлантики и Альп. Союзники продолжали расширять свои владения в разных направлениях, причем карфагеняне продвигались все дальше на север в Испании и на юг в Африке. Карфаген, где происходила ожесточенная борьба между олигархией и знатными полководцами, опиравшимися на плебс и наемные войска, весьма медленно превращался в империю наподобие Римской, которой ему так и не суждено было стать.

Стремясь разрядить социальную напряженность, олигархия прибегла к организованной колонизации, главным образом в берберских районах Африки. В середине VI в. карфагенский диктатор Малх вел победоносные войны против берберских племен. В середине V в. новые войны привели к покорению берберов, населявших нынешний центральный и южный Тунис, Алжир и Триполитанию. К концу VI в. вся северная часть Туниса и Триполитании была покрыта сетью карфагенских городов, поселков и вилл. В Алжире карфагеняне колонизовали все побережье. В глубине страны был основан город Цирта и ряд менее значительных поселений.

Во время своих плаваний в Атлантике карфагеняне заселили восточную часть Канарских островов, где добывали местные красители: лишайник орсель, смолу «драконова дерева» — и вели сельское хозяйство. По сведениям Псевдо-Аристотеля, на расстоянии многих дней пути за Геракловыми Столбами карфагеняне открыли остров, плодородный, лесистый и имеющий судоходные реки. По-видимому, это была Мадейра. Карфагеняне основали на острове поселение, но в дальнейшем плавания сюда были запрещены. В 1749 г. на о. Корву в Азорском архипелаге был открыт клад карфагенских и киренских монет IV–III вв., что может служить свидетельством проникновения-карфагенян и на Азорские острова. В конце VI в. карфагенская флотилия под командованием Гимилькона совершила четырехмесячное плавание к Эстримнидским, или Оловянным, островам, под которыми подразумевались полуостров Корнуэльс в Великобритании, мыс Сен-Матьё в Бретани, о. Уэссан и, вероятно, Сорлингенские острова. До того регулярные плавания за британским оловом совершали к Эстримнидам только тартесские корабли. Теперь же Гадес и Карфаген захватили в свои руки атлантический путь к местам добычи олова.

Однако наиболее удобными для колонизации и торговли оставались африканские земли.

Карфагеняне в Западной Африке

В период расцвета Карфагена на океанском побережье Марокко возникают и растут колонии африканских финикийцев. Появление некоторых из них было связано со знаменитой экспедицией карфагенского флотоводца Ганнона (около 525 г.). Не случайно предполагаемый год отправки этой экспедиции совпадает с годом присоединения Египта к империи Ахеменидов: персидская экспансия в Африку неизбежно должна была форсировать экспансию карфагенян.

О плавании Ганнона вдоль западного побережья Африки существует обширная литература. Здесь мы отметим лишь некоторые результаты этой грандиозной экспедиции, в которой участвовало якобы 60 больших кораблей и 30 тыс. человек под командованием одного из двух царей-суффетов. Она основала семь новых колоний: Фимиатерон, Карийская стена, Гитт, Акра, Мелитта, Арамбис и Керна. Керна, самая южная из них, находилась уже в пределах Тропической Африки, населенной темнокожими «эфиопами». Все остальные колонии были расположены к северу от р. Ликс[57], т. е. в современном Южном Марокко, на плодородных прибрежных равнинах, где было много слонов и других животных, среди лесов и зарослей тростника. Эти колонии, основанные в удобной для земледелия части Африки севернее Сахары, были земледельческими и ремесленными поселениями. Расположенные на берегу Атлантического океана, они должны были превратиться также в торговые центры.

Керна была основана на острове, параметр которого составлял всего 5 стадий, т. е. 1 км. Местонахождение Керны можно определить из двух указаний «Перипла Ганнона». От страны ликситов карфагеняне «плыли вдоль пустыни (на юг) два дня, а оттуда снова на восток, в глубь залива на целый дневной переход; там был обнаружен небольшой остров, на котором и основали колонию Керна». Два дня плавания вдоль побережья Западной Сахары от устья Ликса приводят к заливу Рио-де-Оро, так как в этой части Африки нет другого залива, по которому карфагеняне могли плыть на восток в течение целого дня. В заливе Рио-де-Оро есть несколько небольших островов, один из которых могли заселить карфагеняне. Впрочем, Керна могла быть не островом, а полуостровом, так как древняя терминология не различала островов и полуостровов.

Другое указание на местонахождение Керны также приводит нас в район Рио-де-Оро. Ганнон так описывает географическое положение Керны: «Мы определили по пройденному пути, что он (остров Керна) лежит по прямой линии к Карфагену; ведь морской путь от Карфагена до Столбов (Гибралтара. — Ю. К.) был равен пути оттуда до Керны». Иными словами, Карфаген и Керна лежали якобы на одном меридиане, что, конечно, ошибка. В то же время приведенную фразу можно понять так: атлантическое и средиземноморское побережья Северной Африки уподобляются равнобедренному треугольнику с вершинами в нынешней Сеуте, Карфагене и Керне, а прямая линия от Керны до Карфагена образует гипотенузу. Если это верно хотя бы в самом грубом приближении (что совершенно несомненно), то Керна действительно должна находиться где-то у берегов Рио-де-Оро.

Конечно, эта колония на крохотном пустынном островке не могла стать земледельческим поселением. Можно только гадать, как ее жители доставали воду: на таком маленьком острове или полуострове не могло быть ни источников, ни колодцев; чтобы не возить воду с материка, следовало устроить цистерны для сбора дождевой воды, но в VI в. дожди вряд ли были здесь столь часты, чтобы этой воды хватало для орошения. Даже если у колонистов Керны были небольшие сады, они не могли самостоятельно обеспечить себя продовольствием. Ясно, что основание Керны было бы бессмысленно, если бы карфагеняне не связывали с ней далеко идущих планов.

Некоторое представление об этих планах дают последующие плавания Ганнона вдоль берегов Западной Африки на юг, отправным пунктом для которых стала Керна. Очевидно, Керне отводилась роль связующего звена между карфагенскими колониями в Северной и Тропической Африке. Кроме того, находясь вблизи прибрежного караванного пути из Южного Марокко по «Золотой реке» в междуречье Сенегал — Нигер, Керна могла стать важным торговым центром. Возможно, так и произошло впоследствии.

В рассказе Ганнона о путешествии во главе карфагенского флота вдоль берегов Западной Африки приводятся названия местных географических пунктов. Между тем в «Перипле Ганнона» говорится, что, начиная примерно с мыса Пальма, путешественники вообще не встречали местных жителей, а только ночью видели огни и слышали звуки барабанов, флейт и крики. С другой стороны, прямо указывается, что местные названия карфагеняне узнали от переводчиков. На эту деталь впервые обратил внимание немецкий исследователь Э. Штехов.

Переводчики были взяты Ганноном в устье Ликса, где обитало племя ликсов, или ликситов, которых «Перипл Ганнона» отличает от «эфиопов», т. е. негроидов, следовательно, ликситы не были негроидами. У Ганнона они названы номадами. Очевидно, это был кочевой скотоводческий народ европеоидной расы, как и более поздние обитатели долины Уэд-Дра. Их родным языком, надо полагать, был берберский, известный некоторым карфагенянам настолько, что они могли понимать ликситов.

Как видно из текста «Перипла», ликситы знали африканские языки и имели некоторое представление о географии гвинейского берега. Правда, когда флот Ганнона находился у берегов нынешней Гвинейской Республики, язык местных «эфиопов» оказался непонятен «даже для ликситов, бывших с нами», т. е. карфагенянами. Но у берегов Тропической Африки карфагеняне узнали, что они «прибыли в залив, который, как сказали переводчики, называется Западным Рогом».

Интересно проследить, как африканцы встречали чужеземный флот. Согласно одному из переводов, ликситы отнеслись к карфагенским мореплавателям спокойно, «будучи друзьями». И. Ш. Шифман переводит иначе: карфагеняне оставались до тех пор, «пока не стали друзьями» с ликситами[58]. Но африканцы, населявшие более южные земли, во всех случаях проявляли враждебность к пришельцам, вступая с ними в борьбу или убегая при их приближении. «Эфиопы», «жившие выше (ликситов)», названы «негостеприимными»; это, возможно, «таррелийские» или «экалийские эфиопы» Юбы II. Плывя вверх по течению р. Хретэс (которая у Аристотеля фигурирует под названием Хреметес и которую следует отождествить с Сенегалом), карфагеняне увидели «горы, населенные дикими людьми, одетыми в звериные шкуры. Эти люди, швыряя камнями, наносили нам (карфагенянам. — Ю. К.) раны, не давая сойти на берег». Оттуда карфагеняне плыли на юг 12 дней вдоль страны, «которую целиком населяли «эфиопы», убегавшие от них и не останавливавшиеся». Затем карфагеняне вообще не видели людей, а только огни, «приносимые отовсюду через определенные промежутки времени, то больше, то меньше», и слышали крики и бой сигнальных барабанов. Персидский флотоводец Сатасп, который утверждал, что он якобы тоже проник далеко на юг вдоль побережья Западной Африки, рассказывал, что, как только его корабль приближался к берегу, туземцы покидали свои «города» и убегали в горы.

Поведение негров побережья Западной Африки позволяет предполагать, что у них уже был горький опыт встреч с пришельцами. В то же время это свидетельствует о неразвитости морской торговли. На северном же побережье африканской Атлантики обмен товарами получил значительное развитие еще в древности. В сочинениях греческих авторов V–IV вв. сохранились сведения о торговле, которую вели карфагеняне на африканском берегу Атлантического океана. Так как последние не позволяли другим народам плавать за Геракловы Столбы, то единственным источником информации для греков служили рассказы самих карфагенян, в частности, о «невидимом торге» золотом, которое они приобрели у одного из обитавших там народов. Все описание «невидимого торга» у Геродота — не что иное, как хитроумный вымысел карфагенских купцов, призванный отбить у греков охоту вторгаться в области карфагенской торговли. Однако африканское происхождение золота, обогащавшего Карфаген, не подлежит сомнению. Неизвестным остается лишь место его добычи. Заманчиво предположить, что по крайней мере часть этого золота происходила из области Бамбук и, может быть, из страны Ашанти, т. е. из тех территорий Западной Африки, которые снабжали золотом Северную Африку и Западную Европу в средние века. Другая известная в древности страна золота находилась на северо-востоке Африки. Возможно, стремление достичь этой земли по морю с запада было одной из целей карфагенских экспедиций в Западную Африку. Знаменитые плавания Ганнона на юг от острова Керна были лишь одними из них. Однако сохранившиеся источники не говорят об участии Керны в торговле золотом. «Перипл Псевдо-Скилака» сообщает лишь, что Керна служила карфагенянам для торговли с «эфиопами», причем карфагенская керамика обменивалась здесь на слоновую кость и шкуры антилоп, предлагаемых «эфиопами» с материка.

Псевдо-Скилак описывает «эфиопов», живущих на материке близ Керны, как всадников, вооруженных луками и метательными копьями, питающихся мясом и молоком. В Уммат-Шегаг, на севере Мавритании (и только в этом единственном месте на всем пространстве от берегов Средиземного моря до Гвинейского залива!), обнаружены наскальные изображения всадников, вооруженных луками. По-видимому, здесь конные стрелки появились независимо от конных стрелков Востока, хотя финикийские моряки имели возможность наблюдать и тех и других. Псевдо-Скилак роняет ценное замечание о характере царской власти у «западных эфиопов» князем они избирали самого высокого. То же самое Геродот сообщал о восточных эфиопах — мероитах, у которых царем признается лишь самый высокий и сильный. Бион и Страбон также говорят о том, что у «эфиопов» Мероэ царем избирался наиболее красивый. Если Псевдо-Скилак не просто повторяет Геродота, то он является первым в мировой литературе автором, который указал на физические требования, предъявляемые западноафриканскими неграми к своему священному царю. Вызывает недоумение замечание Псевдо-Скилака о том, что местные «эфиопы» имели виноградники, производили в больших количествах вино и даже продавали его карфагенянам. У Геродота мы также находим описание острова Карависа, или Керавниса (Керна?), поросшего маслинами и виноградом и даже имеющего золотоносные пески. По-видимому, это сильно искаженная информация. Во всяком случае виноград и маслины — излюбленные и священные растения финикийцев — возделывались во всех сельскохозяйственных поселениях Карфагена; если они и появились в древности в Западной Африке, то лишь благодаря карфагенянам.

Возможно, отдельные карфагенские колонии были основаны впоследствии на побережье материка против Керны и далее к югу. Страбон, критикуя Эратосфена за «фантастические рассказы», причисляет к ним «упоминание острова по имени Керна и других стран (мест на атлантическом побережье Африки), которые теперь нигде нельзя обнаружить», «слухи о путешествиях финикийцев (которые немного спустя после Троянской войны объехали страны за Геракловыми Столбами и основали там города, так же как и в середине Ливийского побережья)» и «рассказ о том, что в заливах (африканской Атлантики) были древние поселения тирийцев (т. е. финикийцев. — Ю. К.), теперь покинутые, числом не менее трехсот городов, разрушенные фарусиями и нигретами; а эти племена, как говорят, находятся от Ликса на расстоянии тридцатидневного пути». Ко времени Страбона карфагенское поселение на Керне, как и другие пунические колонии южнее Танжера, уже давно исчезли, но сохранилась память о том, что фарусии и нигреты — самые южные из берберских племен Мавритании — некогда разрушили эти поселения. Конечно, о 300 колониях, даже если отождествлять их с простыми селами, не может быть и речи, но гибель финикийских поселений в Атлантике, вероятно, правильно связана с экспансией фарусиев и нигретов. Следовательно, самые южные из карфагенских поселений должны были находиться на материке значительно южнее Ликса.

Однако несомненно, что основные колонии Карфагена на атлантическом берегу Африки были расположены в современном Марокко, к северу от Сахары.

Археологические материалы установили пока присутствие финикийцев, а затем карфагенян лишь на мысе Кантен и в Могадоре (Южное Марокко), а также на Азорских островах. На мысе Кантен было найдено классическое карфагенское погребение начала IV в. В Могадоре обнаружены бронзовые и керамические изделия, характерные для Карфагена VI в., т. е. для времени путешествия Ганнона. Бронзовые крючки и фибулы, плоские тарелки и одноручная ваза с крышкой из красной блестящей керамики совершенно сходны с карфагенскими изделиями VI в. На некоторых черепках сохранились карфагенские (пунические) надписи с фрагментами характерных пунических имен. Возможно, это и есть Карийская стена — поселение, основанное Ганноном и упоминаемое также Эфором. Как и поселение у мыса Кантен, оно носило одновременно земледельческий и торгово-ремесленный характер.

Таким образом, карфагеняне плавали в Атлантике по крайней мере до Сьерра-Леоне на юге, Азорских островов на западе и Оловянных (Британских) островов на севере. Есть легендарные сведения и о путешествиях карфагенян через Сахару. Они торговали на морских и караванных путях, основывали земледельческо-ремесленные поселения и торговые фактории, возможно, имели столкновения с коренными берберскими и западноафриканскими племенами. Однако никаких широких завоеваний в глубинных районах Африки Карфаген, по-видимому, не предпринимал, и в этом состояло его существенное отличие от наследовавших ему империй, которое, возможно, свидетельствовало о внутренней слабости Карфагенской державы. В частности, она заключалась в крайней гетерогенности системы составлявших ее обществ. Северная Африка — основная территория Карфагенской державы — до сих пор поражает контрастами между городами Сахеля, горными селениями Атласа и кочевьями Сахары. В средние века противоречия между горожанами, горцами и номадами были здесь одним из важнейших моментов политической истории. Еще 150–200 лет назад высокоразвитый поздне — феодальный мир Сахеля с весьма заметными элементами капиталистических отношений почти без переходов граничил с раннефеодальным строем Атласа и оазисов Сахары и патриархально-феодальным миром кочевых племен. Нет оснований считать, что в древности различия между приморскими городами, земледельческими племенами и номадами пустыни были менее существенны. В городах, таких, как Карфаген, Лике, Лептис, Утика, кипела торгово-ремесленная и портовая жизнь, высокого развития достигли товарно-денежные отношения, вблизи городов интенсифицировалось земледелие, свидетельством чего являются не только археологические материалы, но и сведения о трудах карфагенских агрономов, сохранившиеся в римской традиции. Однако уже в нескольких десятках километров от городов жили коренные ливийские племена, которые вели в основном натуральное хозяйство и платили Карфагену ренту-налог продуктами своего земледелия. Еще дальше обитали отсталые горные и степные племена, не знавшие классовых отношений и государственной власти.

Сходную структуру расселения этнических групп мы наблюдаем в тогдашней Эфиопии, колонизованной родственными финикийцам этносами Аравии.

Сабеи в Эфиопии

Центральную часть Северной Эфиопии занимает плато Тигре — четко очерченная природная область с почти субтропическим климатом, хорошо орошаемая муссонами. С севера, северо-запада и востока она окружена полупустынями, с юго-запада ограничена горными лесами и бушем так называемой охотничьей зоны, с юга-высокими горами Сэмен, Амхара-Сэйнт и Ласта. Посреди плато возвышаются амба — «столовые» горы с отвесными склонами и плоскими вершинами, служившие естественными крепостями.

Вместе с известной изолированностью, способствовавшей защите от иноземных завоевателей, плато Тигре имело и преимущество географической близости к мировым центрам цивилизации и источникам сельскохозяйственных и природных продуктов. В районе Аркико-Зула лишь узкая полоса прибрежной полупустыни отделяет плато Тигре от Красного моря. В нескольких днях пути под парусами отсюда находились два важнейших перекрестка древних торговых путей: пролив Баб-эль-Мандеб на юге и Синайско-Суэцкий перешеек на севере. Долины рек Атбара (Такказе) и Гаш соединяли плато Тигре с плодородной долиной Нила и высокими цивилизациями Нубии и Египта. За узким Красным морем лежали плодородные нагорья, долины и оазисы Аравии с ее богатыми древними городами. За горами, ограничивавшими плато Тигре с юга, простирались еще более плодородные и обширные плоскогорья Центральной, Южной и Восточной Эфиопии. К северу и юго-западу от плато Тигре (в Нубийской пустыне и Уоллеге) находились богатые месторождения золота, а также платины, серебра и драгоценных камней, на берегах Красного моря — заросли кораллов, места добычи жемчуга и ловли черепах, к юго-востоку, в области Африканского Рога, — ладоносные леса, в глубине материка — месторождения обсидиана, сурьмы, места охоты на слонов, бегемотов, носорогов, жирафов, леопардов и другую ценную дичь.

Эфиопское нагорье представляло собой обширное поле для торговой и культурной экспансии и сельскохозяйственной колонизации. В культурном отношении в 4-м — середине 1-го тысячелетия плато Тигре вместе с Нубийской пустыней составляло северную часть кушитского мира, простиравшегося на юг до нынешней Танзании.

Комбинируя археологические, палеоботанические и историко-лингвистические данные со сведениями письменных источников (древнегреческих и древнеегипегских), мы получаем некоторое представление об Эфиопии до переселения сюда племен из Аравии. В целом общественный строй кушитов Эфиопии того времени, по-видимому, мало отличался от общественного строя кушитских племен Судана и Африканского Рога, который описывали древнегреческие географы IV–I вв. В окружающих плато Тигре полупустынях и горных лесах сосуществовали хозяйственно-культурные типы полукочевых скотоводов, разводивших коров и овец и занимавшихся отчасти также экстенсивным мотыжным земледелием, собирательством и охотой, рыболовов-собирателей морского побережья, бродячих охотников-собирателей и др. Однако основным на плато был хозяйственно-культурный тип сравнительно интенсивных земледельцев тропической зоны, выращивавших пшеницу, ячмень, тефф (местный культурный злак) и, по мнению американского ученого Ф. Саймунза, применявших искусственное орошение и, может быть, также пахоту на быках. В пользу этого предположения говорят данные этнографии и исторической лингвистики. Ф. Саймунз обнаружил в кушитских языках Эфиопии два слова для обозначения пахотного орудия: одно из них семитского происхождения, другое же («марэша») — древнеегипетского. Этому соответствуют и типы пахотных орудий, из которых один (с лопатообразным лемехом и воронкой для сева) ведет свое происхождение из Месопотамии, а другой — из Египта. Египетский плуг мог быть заимствован древними кушитами из долины Нила накануне переселения в Эфиопию семитов с Аравийского полуострова, аравийско-месопотамский же был, очевидно, принесен последними. Однако по отношению к цивилизациям долины Нила и Аравии кушитская Северная Эфиопия была отсталой окраиной. К середине 1-го тысячелетия плато Тигре оказалось хотя и на дальней периферии тогдашнего цивилизованного мира, но в то же время между цивилизациями Мероэ и Сабы и поясом древних культур Востока и кушитской «глубинкой».

Тогда-то на плато Тигре и переселяются выходцы из Южной Аравии. Здесь они нашли природные условия, близкие к ландшафту Асира и Йемена, и благоприятные возможности для посреднической торговли между своей аравийской родиной, одной стороны, и долиной Нила и кушитскими племенами — другой.

Судя по топонимике, переселенцы происходили из различных областей Южной Аравии. Но господствующее положение заняли выходцы из царства Саба, которому принадлежала гегемония и на юго-западе Аравии. В своей массе колонисты вряд ли существенно отличались от аборигенов по характеру трудовой деятельности. И те и другие занимались земледелием в сочетании со скотоводством, выращивая в основном одни и те же злаки и разводя одних и тех же животных (коров, овец, коз и ослов). Но в древней Аравии методы водосбора и искусственного орошения были более совершенны, чем у кушитов Эфиопии, и, возможно, пахотное орудие (примитивный плуг) впервые появилось в Эфиопии вместе с семитскими переселенцами. Долго работавший в Эфиопии французский археолог Ф. Анфрей, крупнейший знаток эфиопско-сабейской культуры предаксумского периода, считает, что южноаравийские колонии были «первыми настоящими земледельческими поселениями» в Эфиопии[59]. Древние жители Южной Аравии шире, чем кушиты, применяли одежды из тканей и были знакомы с бронзовым литьем, строительством из тесаного камня (методом сухой кладки, без применения цементирующего раствора), а также, вероятно, лучше, чем древние кушиты, умели использовать молоко и зерно; из молока приготовляли не только простоквашу, но и «масло и творог, из зерна — не только каши и пиво, но и муку, из которой пекли лепешки и пр. Но главное — они принесли из Аравии на плато Тигре более развитую систему культуры. Анализ древней южноаравийской культуры обнаруживает в ней сравнительно прогрессивные черты, связанные с государственной, городской и храмовой жизнью и с караванной торговлей. Южноаравийские колонисты имели более упорядоченное представление о пространстве и времени, а также общественной иерархии, чем это можно предположить у древних кушитов. Древние сабеи знали консонантно-алфавитное письмо, которое они принесли с собой и в Эфиопию.

Самое направление письма — бустрофедон (первая строчка читалась справа налево, вторая слева направо, третья снова справа налево и т. д.) отражало типично земледельческое представление о порядке работы писцов-пахарей, «бустрофедоном» (что значит «запряженными в плуг быками») обрабатывавших свои поля.

Южноаравийские племена колонизовали плато Тигре, двигаясь по наиболее удобной дороге из Сабы в Мероэ. На эфиопском берегу Красного моря они высадились в районе Аркико-Зула и отсюда углубились в Тигре.

Возможно, какие-то группы южноаравийских переселенцев проникли и в Среднюю Эфиопию через Ассаб, но эти районы археологически почти не изучены. Будучи народом, знакомым с городской цивилизацией, сабеи создали в Северной Эфиопии поселки нового типа: хотя и сравнительно небольшие по размерам, но с планировкой вокруг храмов монументальной постройки циркулярной формы, сложенных из тщательно отесанных каменных блоков, с монументальной скульптурой, посвятительными надписями, постоянным храмовым персоналом, ритуалами регулярно совершавшихся богослужений. Памятники этой культуры в Эфиопии — храм в Еха, скульптуры, найденные в Хаульти и Мелазо, южнее Аксума, в Адди-Гелемо, на крайнем востоке плато Тигре, в Матара (Эритрея), Адди-Граматен, севернее Матара, и др.

Храмы стали центрами концентрации населения, торговли, распространения семитского языка и древнесемитской астральной религии, письма, ремесел, в том числе зодчества, искусства резьбы по камню, художественной лепки, расписной керамики. Как и в Южной Аравии, храмы южноаравийских богов на плато Тигре были средоточием политической жизни. Большинство жителей группировалось в общинах вокруг храмов. Внутри общин они делились на патрилинейные генеалогические роды, или «линиджи», названия которых, возможно, встречаются в надписях, а также, вероятно, на этносоциальные группы кастового типа.

Переселенцы, происходившие из различных областей Южной Аравии, поклонялись богам разных южноаравийских племен и царств: сабейскому Альмакаху, или Илюмкуху, хадрамаутскому Сину и др., но главным образом Астару — общесемитскому божеству плодородия. Важное место среди переселенцев занимали сабеи. Относительно их миграции на Африканский материк существует несколько предположений. Может быть, она явилась следствием побед Аусана над своими соседями, в результате которой значительная часть катабанцев, хадрамаутцев и сабеев покинула свою родину, а оставшиеся смирились с владычеством аусанцев. К этим ранним переселенцам могли присоединиться сабеи — подданные Карибаиля Ватара II или его преемников, когда Саба возродила свое могущество и затем добилась гегемонии на юге Аравийского полуострова[60]. Наконец, с усилением царской власти в Сабе недовольные ею сабеи могли эмигрировать к своим сородичам за море. Возможны и другие предположения. Насколько мы можем судить по данным археологических и эпиграфических источников, переселялись отнюдь не целые племена, а отдельные группы из разных племен и городских общин.

Между тем в литературе об Эфиопии до сих пор распространено ошибочное мнение, что в древности из Южной Аравии в Эфиопию переселилось два племени: хабашат и геэз, из которых первое дало название стране (Абиссиния), а второе — языку (геэз) древних эфиопов.

Однако эта концепция опирается только на сам факт южноаравийской колонизации и на произвольное толкование поздней христианской легенды о переселении в Эфиопию евреев при царе Соломоне (легенда о Соломоне, эфиопской царице и их сыне, будущем царе Эфиопии). В знаменитой средневековой эфиопской книге «Кыбра Нагаст», где содержится старейший вариант этой легенды, и во всех ранних записях Южная Аравия вовсе не фигурирует; и царица Македа, и переселенцы-евреи прибывают в Эфиопию через Египет и Восточный Судан, а не с Аравийского полуострова. Не сохранилось никаких воспоминаний о древнем переселении из Аравии и в средневековой и более поздней Эфиопии; все основные народы Эфиопии считали себя автохтонными. Версия «Кыбра Нагаст» остается только произведением художественной литературы, не подкрепляемой никакими историческими свидетельствами и не имеющей отношения к переселению в Эфиопию семитов.

Известный немецкий востоковед Э. Глязер доказал, что название «хабашат», которое позднее стало специфическим для абиссинцев-аксумитов, первоначально относилось к населению всех вообще стран, где собирали ладан, как области Африканского Рога (Сомали и Восточная Эфиопия), так и крайнего юга Аравии — Хадрамаута и Махра. Термин «хабаша» значил просто «собиратель ладана». Более того, греческое слово «эфиоп» (букв, загорелый), по-видимому, не что иное, как народная этимология семитского термина «атьюб» от корня tyb (араб, аромат). Глязер, считал, что большая часть древних переселенцев из Аравии в Эфиопию происходила из Махра или Западного Хадрамаута. В доказательство он ссылался на древнегреческого географа Урания, фрагмент из сочинения которого сохранил Стефан Византийский: «Ураний говорит в III книге «Арабики»: «После сабеев следуют хадрамотиты абассены» — и далее: «Страна Абассена приносит мирру, оссон, или осе (кост?), ладан и керпат» (кору кинамонового дерева. — Ю. К.). По мнению Глязера, южноаравийские переселенцы в Эфиопии вели торговлю ароматическими специями, почему их и называли «абиссинцами». При современном уровне наших знаний мы можем только сказать, что гипотеза Э. Глязера о происхождении термина «хабашат», а от него и названия Абиссиния в общем правдоподобна. Возможно, этот термин существовал уже при царице Хатшепсут, так как принадлежащая ей надпись из Дейр-эль-Бахри упоминает «хабаса Земли Бога». В IV в. до н. э. этот термин был известен в Мероэ и относился к населению плато Тигре. Около II в. до н. э. название хабашат снова появляется — теперь уже в сабейских надписях — как: 1) синоним народа аксумитов; 2) обозначение одной из приморских областей Йемена, политически связанной с Аксумом; 3) наименование лиц эфиопского происхождения в Аравии. Первое и третье употребление термина «хабашат», или «хабаша», характерно и для арабского языка VII–VIII вв. В надписи Эзаны (IV в. н. э.) Хабашат — это перевод греческого слова «Эфиопия». И это единственное упоминание термина «хабашат» в древней Эфиопии! Напрашивается вывод, что никакого «племени хабашат» ни в древней Аравии, ни в древней Эфиопии не существовало, но что в чужих странах нередко этим названием обозначали сначала сборщиков ладана и торговцев ароматическими смолами и специями, а затем жителей Северной Эфиопии.

Точно так же в Аравии не засвидетельствовано и никакого «племени геэз». Все сведения о существовании этого термина (точнее, этнонима) относятся к Северной Эфиопии, а именно к плато Тигре, причем он имел как более узкое, так и расширенное применение.

В V — начале IV в. на плато Тигре уже существовало первое в Эфиопии государство, правители которого составляли надписи на сабейском языке. В IV в. это государство, по-видимому, вело войны с Мероэ.

Мероэ и древнее Тигре были самыми восточными очагами цивилизации в Тропической Африке 1-го тысячелетия, тогда как карфагенские колонии в Атлантике представляли собой самые западные очаги. Их разделяли обширные пространства Африканского материка, заселенные доклассовыми обществами, в основном кочевыми скотоводческими или скотоводческо-земледельческими. Лишь цивилизация Гарамы в глубине Сахары и своеобразная по своему облику и загадочная по происхождению культура нок одиноко маячили двумя изолированными очагами в океане варварства. Культура нок возникла около 500 г. в Нигерии и, как считают, оказала огромное влияние на древние народы Центральной Африки. К сожалению, изучены в основном не самые ранние памятники этой культуры (за исключением прекрасных терракотовых скульптур), а более поздние, относящиеся ко II в. до н. э. — II в. н. э.

Культура нок

Первый образец культуры нок — терракотовая голова обезьяны была найдена в селении Нок в 1936 г. В 1943 г. английский ученый Бернард Фэгг обнаружил в отвалах оловянных рудников близ селения Нок в Нигерии множество терракотовых голов и их фрагментов. Так была открыта чрезвычайно своеобразная древняя африканская культура. В настоящее время в музеях (Британском в Лондоне и в нигерийском в г. Джое) собрано много фрагментов скульптур и орудий труда культуры нок, найденных при горнорудных разработках или научных раскопках на территории Центрального плато Нигерии. На северо-западе поселение культуры нок открыто близ г. Кагера на р. Кадуна, на юго-востоке — у г. Кацина-Ала в стране большого народа тив, почти у границ Камеруна. Йоруба, ибо, эдо и другие народы Южной Нигерии также принадлежат к числу наследников этой культуры. По-видимому, носители культуры нок населяли как возвышенности с их сравнительно прохладным, приближающимся к субтропическому климатом, так и долины с их богатыми почвами и пышной лесной растительностью.

О хозяйственно-культурном типе народа нок дает представление поселение Таруга близ г. Абуджа. По радиокарбону оно датируется периодом с 280 г. до н. э. по 206 ± 50 г. н. э. Вместе с терракотовыми фигурками в стиле нок здесь найдены фрагменты керамики, кварцевые молоты, зернотерки, топоры, железный шлак и большое количество древесного угля. Это был поселок металлургов-кузнецов и гончаров, занимавшихся также зерновым земледелием (просо?) и охотой, а из ремесел кроме кузнечного гончарным.

Относительно этнического облика народа нок можно только строить гипотезы. Они основываются не столько на топонимике Центрального плато Нигерии (почти неизученной), сколько на хозяйственно-культурном типе населения и особенно стиле многочисленных терракот. У. Фэгг отмечает поразительное единство этого стиля на территории шириной 300 миль с северо-запада на юго-восток, там, где сейчас обитают многие десятки остаточных этносов с весьма различными языками и стилями народного искусства. У. Фэгг считает, что стиль терракотовых фигурок и хозяйственно-культурный облик земледельцев-охотников сближают народ нок с нынешними народами Центральной Нигерии. Он пишет: «Возможно, что многие из этих современных племен сохранили религию того же типа, который процветал в культуре нок, культ мифических родоплеменных предков, которые мыслились как необходимый источник жизненной силы племени, как посредники, через которых она передается от далекого демиурга». У. Фэгг исходит из весьма правдоподобного предположения, что терракотовые фигурки нок играли ту же функциональную роль, что и терракотовые или чаще деревянные фигурки у народов нынешней Нигерии.

Учитывая сравнительно замедленные темпы развития производства и общества в этой части Африки доколониального периода, мы имеем право реконструировать общие черты культуры нок по этнографическим описаниям народов Центральной и Южной Нигерии XIX — начала XX в. н. э. Плато Центральной Нигерии и прилегающие к нему районы населяет свыше 50 народов, различных по языку и происхождению, но весьма близких по хозяйственно-культурному типу. Языки большинства из них принадлежат к двум различным группам языков семьи нигер-конго, а также к чадской группе языков афроазийской семьи, носители которой, как и фульбе, могут считаться здесь сравнительно поздними пришельцами. Относительно языков семьи нигер-конго трудно сказать, какие из них восходят к культуре нок. Однако ввиду большой близости культур и религий всех народов Центральной Нигерии допустимо рассматривать их как некоторое целое, выделяя их общие наиболее древние черты и исключая те, возникновение которых связано с поздним влиянием средневековых империй.

Прежде всего бросаются в глаза пережитки тотемизма. У рукуба плато Баучи, курама гор Южного Кауру, катаб и родственных им народов, а также больших и малых народов Южной и Восточной Нигерии распространен древний культ леопарда. В большинстве случаев запрещено вкушать его мясо, убивать это священное животное, шкуры же убитых леопардов полагается приносить в дань вождю-жрецу, главе деревенской общины. У гуре, катаб и ряда других этносов отмечены различные родовые табу тотемического характера.

Анимизм, культ предков, культ плодородия и заклинания дождя имеют всеобщее распространение у народов Центральной Нигерии и сопредельных с ней стран и областей Тропической Африки. Вряд ли стоит сомневаться, что эти элементы были органически присущи и религии народов нок. Для этой части Африки характерна ритуальная охота за человеческими головами, отмеченная у катаб, рукуба и народов Южной и Восточной Нигерии. Возможно, в будущем археологические раскопки ответят на вопрос, не унаследован ли этот обычай еще от времен культуры нок.

В социальной и религиозной жизни народов Центральной Нигерии большое значение имеют половозрастная организация сверстников и связанные с ней праздники и обряды инициации. На южной и западной периферии этой исторической области распространены влиятельные мужские и женские союзы и тайные общества, но в Центральной и Северной Нигерии они как будто бы не были известны. До сих пор этносоциологи не пришли к общему мнению о том, насколько всеобщим является институт мужских и женских союзов. Остается только гадать, существовал ли он в нынешней Нигерии 2,5–2 тысячи лет назад или не существовал. Однако распространение уже в то время сравнительно развитой организации половозрастных групп гораздо более вероятно.

В недалеком прошлом все народы Центрального Судана, стран Бенинского залива и соседних областей, а также других районов Африки и Южной Аравии ежегодно в определенное время устраивали большие ритуальные охоты, к которым были приурочены различные религиозные обряды, жертвоприношения духам предков, праздники. Вероятно, ритуальные охоты устраивали и общины носителей культуры нок.

Центральная фигура в социальной и религиозной организации этносов этой части Нигерии — ритуальный глава деревенской общины, вождь-жрец. У рукуба он называется уту. Первая из функций уту — представительство от имени общинников перед верховным божеством Катакуру. Самый торжественный момент общественной жизни рукуба наступает тогда, когда уту вместе с Катакуру воссядут среди своего народа. Уту возглавлял многочисленные общинные ритуалы, в частности связанные с инициациями и заклинанием дождя. Каждый уту имеет ритуальное поле проса. Вместе с тем одна из главных его обязанностей — организация выращивания проса и других традиционных земледельческих культур в общине. Сходные функции у деревенских вождей-жрецов горцев китими, коно, рушанува, динги и др.

Традиционные культурные растения в Центральной Нигерии — просо и гвинейское сорго. Большое значение в хозяйстве жителей плато и гор имеет сбор некоторых дикорастущих плодов, например так называемых саранчовых бобов дорова. Можно только гадать, какие из этих растений культивировались в период нок.

В ритуалах нынешних обитателей Центральной, Восточной и Южной Нигерии и сопредельных стран важную роль играют мастера-барабанщики, являющиеся хранителями священных общинных барабанов и знатоками «языка барабанов», а также кузнецы и другие ремесленники.

Весьма архаичными чертами отличается организация добычи железной руды — латерита у одного из малых этносов плато Баучи — тулаи. Как и многие другие народы Африки, они производят плавку руды в строжайшей изоляции от женщин, которые, по их мнению, могут «сглазить» плавку и испортить металл. Тулаи совершали походы за многие десятки километров к местам добычи руды, причем двигались большими вооруженными группами, в строгом порядке, верхом на конях (последняя черта, разумеется, средневековое «нововведение»). Тулаи говорили, что руду они плавили вблизи места добычи.

Явные следы древних обычаев носит национальный костюм автохтонных этносов Центральной Нигерии. Одежда мужчин состоит из набедренной повязки и накидки из звериных или козьих шкур, скрепленных металлическими фибулами. Подобно египтянам до династического периода и древнейшему населению южного Крита, рукуба, достигнув возмужалости, носят плетеный футляр для фаллоса. Женщины и девушки надевают только узкий кожаный пояс стыдливости, к которому в некоторых общинах прикрепляют спереди и сзади пучки листьев, а в других и этого не делают.

Большинство этнических групп плато Баучи и соседних районов сохранили более или менее четкую родовую организацию. У них преобладает отцовский счет родства и наследования, но у некоторых групп, в частности гуре и коно, населяющих горы Лере и Кауру, сохранился магрилинейный (по линии матери) счет родства, у других (срубу и др.) — билатериальный (по матери и отцу). Островки матринитета обнаружены кое-где в Центральном Камеруне (часть тикаров), Западном Судане (сереры и др.); судя по местным традициям и различным пережиткам, некогда они были распространены значительно шире, почти по всей Западной и Центральной Африке. До сих пор ряд крупных народов Западного Судана придерживается билатериального счета родства, который характерен также для многих народов южной половины Западной Африки и доброй половины народов банту. Однако среди фигурок нок преобладают явно мужские изображения, скульптуры предков-отцов, а не матерей, и этот аргумент должен обязательно учитываться при определении относительной древности патриархата в Центральной Нигерии.

Весьма архаичная черта родового строя народов плато Баучи и некоторых соседних этносов до Северного Камеруна включительно — деление на две экзогамные фратрии. В частности, оно сохранилось у рукуба, кагоро, фали и др. Восходит ли оно ко времени культуры нок?

Другую загадку древней Нигерии представляет собой появление народов чадской языковой группы, которые в отдаленном прошлом были соседями берберов и обитали где-то в Сахаре, а затем переместились в Центральный Судан. Здесь они создали высокие средневековые культуры хауса и сао (котоко) непосредственно к северу и северо-востоку от древней культуры нок. Как давно чадские народы переселились в район своего нынешнего обитания (от центральных районов Республики Нигер до восточных районов Республики Чад)?

Говоря о загадках культуры нок, советский ученый А. Д. Дридзо пишет: «Ни на один из этих вопросов ответить пока невозможно, даже в самой общей форме. И любая попытка сделать шаг в этом направлении неизменно окажется связанной с вопросом о гарамантах…»[61]

Всякие попытки объяснить феномен культуры нок неизбежно приводят к поискам ее связей с древней цивилизацией Гарамы.

Гарама

В 1,5 тыс. км севернее ареала распространения культуры нок находились владения гарамантов — ближайшего к ней цивилизованного народа того времени.

Столица гарамантов располагалась в городе-оазисе Гарама (Джерма). Своеобразная цивилизация гарамантов сложилась в контакте с древними цивилизациями Средиземноморья. Отсюда гараманты получили домашних животных: коз, овец, крупный рогатый скот Южной Европы, лошадей. По-видимому, из Средиземноморья пришли в Гараму плужное земледелие, колесницы и своеобразные подземные водопроводы — фоггары, похожие на «клоаки» этрусков, но еще более на кяризы Ирана и Туркмении. Большую роль в хозяйстве гарамантов играла финиковая пальма: рощи пальм орошались фоггарами.

Геродот, пользуясь сведениями Эвгамона Киренского и Гекатея Милетского, описывает гарамантов VI в. как искусных земледельцев. Оазис Гарамы, по Геродоту, представлял собой «соляной холм с источником и множеством плодоносных финиковых пальм, как и в других оазисах. Там обитают… гараманты (весьма многочисленное племя). Они насыпают на соль землю и потом засевают ее злаками». Как показывают наскальные изображения Феццана, гараманты усердно занимались и скотоводством: разводили крупный и мелкий рогатый скот, а также лошадей, которых запрягали в колесницы. Гарамантские колесницы, запряженные четверками коней (квадриги), упоминает также Геродот. Наскальные изображения колесниц вообще характерны для Сахары так называемого гарамантского периода, причем в Феццане они принадлежат гарамантам, в Мавритании и на западе Алжирской Сахары — гетулам; в районе Тассили-н'Аджер, на границе Гетулии, Гарамы и сахарской «Эфиопии», этнополитическая принадлежность колесниц неясна. Овцеводство играло в этот период настолько большую роль на северных границах Гарамантского царства, что Геродот приводит речение пифии, которая в середине VII в. назвала Ливию «кормящей агнцев» или «обильной овцами». В III в. поэт Аполлоний Родосский изображал прародителей гарамантов и насамонов в виде пастухов овец:

Судя по рисункам, некоторую роль в хозяйстве гарамантов играла охота, ибо их страна изобиловала дикими зверями.

Еще одним источником доходов для гарамантов была торговля с соседними племенами, как берберскими, так и негритянскими. Однако передаваемая Геродотом информация о путях, которые вели из страны гарамантов на юг и запад, вплоть до Атласа, крайне искажена. Столь же смутные сведения об этих караванных путях Сахары сообщает Страбон. Зато у Афинея (IV в.) мы находим связанный с гарамантами рассказ о карфагенянине Магоне, который совместно с гарамантами трижды пересек пустыню Сахару, якобы питаясь только сухим ячменем и обходясь без воды. Последняя подробность — ходячий сказочный сюжет: «сверхчеловек» пересекает великую африканскую пустыню или великую степь Евразии, обходясь без пищи и воды[62]. Но и Магон не мог обойтись без помощи гарамантов, монополизировавших караванный путь через Центральную Сахару. Вместе с тем этот рассказ, относящийся ко времени расцвета Карфагенской державы, очевидно, свидетельствует если и не о прямом, то о косвенном участии карфагенян в транссахарской торговле. Недаром некоторые гарамантские товары носили в Средиземноморье название карфагенских. В частности, Страбон сообщал, что от гарамантов к римлянам привозили «карфагенские камни».

Другой источник сведений о гарамантах у Гекатея и Геродота — это северный контрагент Гарамы — греческая Кирена; именно здесь Эвгамон Киренский собрал рассказы о гарамантах.

В транссахарской караванной торговле принимали участие и северные соседи гарамантов, к которым для обмена товаров с юга приезжали гараманты, а с севера — карфагенские и киренские купцы. Это были оседлые берберские племена осенсов, псилов, абсистов, бизаков и особенно многолюдное и богатое племя насамонов, населявшее восточное побережье Сирта, внутренние области Киренаики и Барки и оазисы Джало. Центром этой группы оазисов была Авгила, известная с конца римской эпохи (теперь Авджила), но, несомненно, существовавшая и ранее. Северо-западными соседями гарамантов были во времена Геродота (и Эвгамона, т. е. в первой половине VI в.) маки, во времена Страбоны — гетулы, или, по Плинию, фазаний, входившие, вероятно, в состав объединения гетулов, а возможно, и гарамантов.

Ученые уже давно обратили внимание на противоречивость сообщения Геродота о гарамантах. В одном месте он говорит, что гараманты на колесницах «охотятся» за эфиопами, а в другом — что «у них нет никакого боевого оружия и они не умеют отражать врага». Из всех многочисленных попыток объяснить это противоречие, по нашему мнению, наибольшего внимания заслуживает гипотеза советского историка А. Д. Дридзо. Он считает, что «античные авторы (и в первую очередь Геродот) называли гарамантами не один народ или племя, но целое объединение народов (вернее, племен), группировавшееся вокруг столицы — Гарамы — и по имени ее получившее свое название. Среди гарамантов были, как рассказывал Геродот, и покоренные, находившиеся в подчинении племена. Сообщает Геродот и о «господствующем племени, покорившем остальных»[63]. Сходные отношения между племенами и этнокастовыми группами существовали в государствах этого района Африки и в более позднее время. Вероятно, как и в новое время, в 1-м тысячелетии эти отношения связывали группы разных хозяйственно-культурных типов, из которых основными были оазисные земледельцы и кочевые скотоводы.

Центром обмена продуктов и услуг и одновременно центром политического объединения племен Гарамы был, очевидно, храм, упоминаемый древним автором схолий к «Аргонавтам» Аполлония Родосского под скромным названием «наос». Гигантский некрополь в Вади-Аджаль, насчитывающий не менее 45 тыс. погребений как европеоидов, так и негроидов, «не может быть ничем иным, как кладбищем, рассчитанным на все племена объединения и расположенным близ общего для всех этих племен святилища»[64]. Полсотни фоггар, обнаруженных в районе Вади-Аджаль, давали необходимую влагу пальмовым рощам вблизи храма. В Гараме находилась резиденция гарамантского царя, которого, возможно, обожествляли. По свидетельству автора схолий к «Аргонавтам», гараманты отличались благочестием.

В разные периоды истории Гарамы пределы ее владений простирались на различные расстояния в глубь материка. Сообщения Геродота и Клавдия Птолемея позволяют очертить два разных ареала Гарамантского царства. В VI–V вв. оно включало на востоке оазисы Куфра, на западе, вероятно, предгорья Тассили, на юге могло доходить до Эннеди. В римское время южная граница Гарамантского царства простиралась до Центрального Судана, а на севере отряды гарамантов вторгались в приморские области Сирта.

На юго-востоке Гарамантского царства находилось упоминаемое Клавдием Птолемеем Гарамантское ущелье, которое локализуют в Эннеди. Сюда от берегов Средиземного моря можно было добраться лишь за два-три месяца пути. По словам Геродота, путь от лотофагов до гарамантов занимал 30 дней. В источниках римского времени содержатся некоторые сведения о транссахарских дорогах, которые вели из Гарамы в разных направлениях. По «Географии» Страбона можно судить о том, как в I в. н. э. римляне представляли себе расстояния и караванные пути от страны гарамантов до оазиса Аммона (теперь Сива) и Египта и до побережья Атлантического океана: «По рассказам, гараманты находятся на расстоянии девяти- или десятидневного пути от эфиопов, живущих на берегах океана, а от (оазиса) Аммона — пятнадцатидневного». Позднее римляне узнают, что путь из Гарамы к берегам Атлантики, как на юг, так и на запад, занимал месяцы. «Дарб ал-арбаын» — сорокадневный путь из Египта через оазисы Сахары в Центральный Судан — римлянам не был известен, равно как и путь из Напаты и Мероэ в Дарфур, Вадаи и Феццан.

Тацит в связи с описанием событий 70 г. н. э. вскользь упоминает, что после набега на город Лептис часть добычи «гараманты сумели унести в свои недоступные становища и там продали племенам, живущим еще далее на юг». Это первое в римской литературе сообщение о караванном пути, который вел из страны гарамантов на юг. Дальнейшие сведения об этом пути мы находим у Клавдия Птолемея, который цитировал Марина Тирского (начало II в. н. э.). Он сообщает о римлянине по имени Септимий Флакк, который совершил поход из страны гарамантов в «страну эфиопов» и «прибыл к эфиопам после трехмесячного путешествия к югу от страны гарамантов». Марин знал и о другом римлянине, Юлии Матерне, наместнике Нумидии, который «отправился вместе с царем гарамантов, выступившим в поход против эфиопов, и после четырехмесячного пути, во время которого он продвигался только в южном направлении, прибыл в эфиопскую землю Агисимба, где собираются носороги». Скопища носорогов указывают на сравнительно влажный климат в зоне саванн Центрального Судана.

У Геродота мы находим лишь случайное и не вполне ясное сообщение о том, что гараманты на своих колесницах «охотились» на живших далее к югу «пещерных эфиопов». Слышал Геродот и насамонскую сказку о путешествии юношей насамонов на юг до тех пор, пока они не достигли города среди болот, населенного низкорослыми чернокожими людьми. Если «пещерные эфиопы» жили в горах Сахары, то чернокожие обитатели города могли населять ареал вблизи оз. Чад.

Отсюда уже недалеко и до области распространения культуры нок, а также до западных границ Мероитского царства. Однако мы не располагаем данными о прямых связях между этими тремя африканскими цивилизациями