Настоящая крепость

I

- Все так плохо, как говорится во всех сообщениях, Филип? - мрачно спросила Айрис Дейкин. Она и граф Корис стояли в одном из ее любимых мест, глядя на озеро Эрдан из окна небольшой выступающей башни. Одной из причин, по которой это было одно из ее любимых мест, был вид на огромное озеро, особенно в это время дня, когда солнце садилось в красно-золотом великолепии за его дальним берегом. Еще одной причиной было ее удобство, поскольку она выходила прямо в гостиную небольшого номера, который ей выделили в центральной крепости замка короля Жэймса. Но самая важная причина заключалась в том, что это конкретное место было недоступно для подслушивания.

Она только хотела, чтобы где-нибудь во всем замке было другое место, где это было бы так же верно.

В данный момент лысый мужчина лет сорока с густой версией того, что когда-то называлось "моржовыми усами" на планете под названием Старая Земля, и носом, который, очевидно, был сломан не один раз, стоял у ее помещения, чтобы убедиться, что ее и ее "опекуна" не беспокоили. Его звали Тобис Реймейр - сержант Тобис Реймейр, недавно вышедший в отставку (так сказать) из княжеской армии Корисанды. Реймейр не входил в ее первоначальное окружение, но капитан Жоэл Харис, которому удалось вытащить целыми и невредимыми ее и ее брата из Корисанды, порекомендовал Реймейра Корису. Капитан сказал, что он был не только верным и упрямым, но и с "умелыми руками", так что, возможно, он мог бы оказать услугу его высочеству во время его... визита в Делфирак.

С тех пор прошло несколько месяцев, и Корис, и Айрис пришли к выводу, что капитан Харис знал, о чем говорил, и Реймейр тихо собрал небольшую, компетентную и совершенно неофициальную "княжескую стражу" для своего девятилетнего князя. Только один из них был делфиракцем, и всем им платила непосредственно Айрис, используя "дискреционные средства", которые Корис спрятал на различных счетах на материке для работы шпионских сетей своего отца. В результате их главная преданность принадлежала ей - и Дейвину - а не королю Жэймсу. Жэймс до сих пор мирился с этим, несомненно, потому, что (если предположить, что он вообще знал о существовании "стражи" Дейвина) она была такой маленькой. В конце концов, в ней было всего двенадцать человек.

В данный момент Корис хотел бы, чтобы их было тысяча двести.

Он пристально посмотрел на княжну, обдумывая ее вопрос. Через два месяца ей исполнится восемнадцать, но она выглядела на десять лет старше, а ее карие глаза были пристальными, темными от беспокойства, которое она старалась показывать очень немногим. Это не были глаза молодой женщины - девушки - ее возраста, - печально подумал Корис. - Но это были глаза того, кому он был обязан правдой.

- На самом деле, боюсь, что там, вероятно, хуже, чем говорится в сообщениях, - тихо сказал он. Он на мгновение отвел взгляд, глядя на алую поверхность озерной воды. - То, что мы видели до сих пор, - это официальные сообщения, - продолжил он. - Предварительные. Боюсь, они все еще готовят почву, - его губы сжались. - Когда Клинтан будет готов, сообщения станут намного хуже.

- Пусть Бог и Лэнгхорн смилуются над их душами, - пробормотала Айрис. Настала ее очередь несколько секунд невидяще смотреть на озеро.

- Как вы думаете, сколько правды в этих обвинениях? - она спросила затем еще тише, и Корис глубоко вздохнул.

Это был опасный вопрос. Не только для того, чтобы она спрашивала, даже здесь, где он был практически уверен, что не было никаких недружелюбных ушей, которые могли бы услышать, но и для того, чтобы она даже думала.

И ты думаешь, она еще не обдумала их, Филип? - саркастически спросил он себя.

- Ты действительно хочешь моего честного ответа, Айрис? - тихо спросил он. Она спокойно встретила его взгляд и кивнула. - Очень хорошо, - вздохнул он. - Очевидно, что мы не можем знать наверняка с такого расстояния, но, на мой взгляд, по крайней мере в девяноста процентах обвинений Клинтана нет правды. На самом деле, в них вполне может не быть никакой правды.

- Тогда почему? - Ее тон был почти умоляющим. - Если это неправда, тогда зачем их арестовывать? Зачем обвинять их в чем-то, что влечет за собой такое ужасное наказание?

- Потому что... - начал Корис, затем сделал паузу. Айрис Дейкин была очень умной молодой женщиной, которая понимала политические маневры. Если бы она действительно не могла сама ответить на эти вопросы, он предпочел бы - предпочел бы больше всего на свете - оставить ее в таком состоянии неведения.

Но правда в том, что она уже знает, - печально сказал он себе. Она просто не хотела в это верить. На самом деле, она, вероятно, так сильно хотела не верить, что наполовину убедила себя в том, что ее подозрения ошибочны. Но только наполовину.

- Ваше высочество, Айрис, -- сказал он, - я не сомневаюсь, что викарий Сэмил и викарий Хоуэрд делали то, что Клинтан считал предательством. Правда, к сожалению, - он непоколебимо встретился с ней взглядом, - заключается в том, что определение Клинтаном "измены" в наши дни имеет очень мало общего с предательством Матери-Церкви или Бога и во многом связано с оппозицией ему.

- Мои собственные данные и анализ внутренней политики викариата ясно показывают, что Сэмил Уилсин был единственным реальным соперником Клинтана на пост великого инквизитора, и он - он был - совсем другим человеком, чем Клинтан. Не сомневаюсь, что он был в ужасе от многих действий "храмовой четверки" за последние пару лет. Учитывая то, что мне сообщили о его личности, я был бы очень удивлен, если бы он не пытался сделать что-то, чтобы хотя бы умерить... эксцессы Клинтана. И это, я боюсь, было бы более чем достаточным оправданием - по мнению Клинтана - для того, чтобы арестовать его и любого из его... сообщников.

Глаза Айрис слегка дрогнули при слове "эксцессы". Это был первый раз, когда он использовал именно это слово, его самое открытое заявление о несогласии с официальным хранителем души Матери-Церкви. И все же ее единственным удивлением было то, что он наконец-то воспользовался им, а не то, что он так себя чувствовал.

- Но отдать приказ о его аресте - их аресте - по подобным обвинениям, - сказала она. - Обвинения, которые обрекут их на такое ужасное наказание. А также арестовывать целые семьи. - Она покачала головой, и Корис поморщился.

- Айрис, - сказал он так мягко, как только мог, - Клинтан выбрал эти обвинения из-за наказания, которое они влекут. О, ему нужны были предполагаемые преступления, достаточно серьезные, чтобы оправдать арест и отстранение членов самого викариата, но его настоящие причины - его истинные причины - это, во-первых, найти обвинения, которые навсегда и полностью дискредитируют его критиков, и, во-вторых, наказать этих критиков так строго, что никто не посмеет занять их места, когда они погибнут. Он пытается удержать кого-либо от противостояния ему или политике и стратегии храмовой четверки, и это его способ предупредить любого из этих потенциальных противников о том, насколько... неразумно с их стороны было бы даже намекать на их критику.

Он увидел, как что-то промелькнуло в ее глазах. На мгновение это озадачило его, но потом он понял, что это было.

Ты вспоминаешь своего отца, не так ли? - подумал он. - Думая о том, как он иногда наказывал кого-то более сурово, чтобы удержать других от совершения того же проступка. И ты действительно умна, Айрис. Как бы тебе ни хотелось думать так о своем собственном отце, ты знаешь, что были и другие вещи, которые он делал - вещи, которые он никогда с тобой не обсуждал, - которые имели очень мало общего со "справедливостью" и довольно много общего со сдерживанием.

- Так вы думаете, что он действительно подвергнет их Наказанию Шулера?

- Боюсь, единственный реальный вопрос заключается в том, подвергнет ли он Наказанию также их семьи, - печально сказал Корис. Айрис резко вдохнула, новый ужас наполнил ее глаза, и он протянул руку и нежно коснулся ее щеки, чего почти никогда не делал.

- Но дети, Филип, - умоляюще сказала она, поднимая свою руку и накрывая ее ладонью на своей щеке. Ее голос был едва слышен, как шепот. - Конечно, он пощадит...

Она замолчала, когда Корис печально и мягко покачал головой. - Они для него не дети, Айрис. Уже нет. В лучшем случае они - "отродье предателей и еретиков". Хуже того, они пешки. Они будут более полезны Матери-Церкви - и ему - в качестве предупреждения будущим "предателям". - Он снова покачал головой. - Нет, думаю, вопрос только в том, согласится ли он просто казнить детей, а не подвергать их Наказанию Шулера.

Айрис выглядела физически больной, и Корис не винил ее. Некоторые из этих детей были просто младенцами, а в других случаях все еще малыми детьми на руках. И это не имело бы ни малейшего значения для Жэспара Клинтана. Не больше, чем...

Он быстро отбросил эту мысль. Айрис, как он знал, по-прежнему была убеждена, что Кэйлеб Армак приказал убить ее отца и брата. Во многих отношениях ему хотелось, чтобы ее разум был более открыт для других возможностей - особенно для той, которая все больше и больше казалась ему несомненной в том, что касалось Жэспара Клинтана. Но когда он увидел беспокойство, боль в этих карих глазах, он почувствовал знакомое колебание.

Она уже была глубоко обеспокоена безопасностью своего младшего брата. Хотел ли он добавить к этому беспокойству еще что-то? Наполнить ее еще большим беспокойством и страхом? Если уж на то пошло, ее собственная лучшая защита от Клинтана вполне может заключаться в ее очевидном, продолжающемся незнании роли, которую, как убедился Корис, великий инквизитор сыграл в убийствах Гектора и его сына. До тех пор, пока она оставалась страстно и открыто убежденной в виновности Кэйлеба, она была полезна Клинтану - еще один голос, очень заметный голос, осуждающий Кэйлеба, Шарлиэн и весь Чарис за преступление. Еще один источник легитимности для любого жителя Корисанды, желающего противостоять аннексии этого княжества Чарисом. Но если бы она хоть раз открыто усомнилась в виновности Кэйлеба, то, по мнению Клинтана, мгновенно перешла бы из категории "умеренно полезной" в категорию "подозрительной". И если бы это случилось... - Они встали у него на пути, - сказал граф Корис вместо того, что собирался сказать. - И он не собирается упускать из виду тот факт, что многие из людей, которые могли бы выступить против него, также являются отцами и матерями. Можешь ли ты придумать хоть одну угрозу, которая могла бы быть более эффективной, чем эта?

Он тихо задал этот вопрос, и через мгновение она молча покачала головой в ответ.

- Конечно, ты не можешь. - Губы Кориса задвигались, как у человека, который хотел выплюнуть что-то гнилое, и он снова посмотрел в окно на озеро. Чистую, холодную воду озера. - Конечно, ты не можешь, - мягко сказал он, - и Жэспар Клинтан тоже не может. Вот почему он сделает это, Айрис. Никогда не сомневайся в этом ни на мгновение. Он сделает это.

II

- Робейр, ты не можешь продолжать это делать, - категорично сказал Замсин Тринейр.

- Что делать? - спокойно, почти холодно спросил Робейр Дючейрн, отрываясь от бесконечного моря бумаг, которые ежедневно текли по его столу.

- Ты прекрасно знаешь, что.

Тринейр закрыл за собой дверь личного кабинета Дючейрна и подошел, чтобы встать перед столом другого викария.

- Как ты думаешь, Жэспар - единственный, кто заметил, что ты делаешь - или не делаешь? - потребовал он.

Дючейрн откинулся на спинку кресла, положив локти на подлокотники, и в ожидании уставился на канцлера Божьей Церкви. Как всегда, в офисе было идеальное, спокойное освещение и точно подходящая температура. Кресло - как всегда - было почти невероятно удобным под ним. На стенах - как всегда - была медленно, почти незаметно меняющаяся мозаика свежих зеленых деревьев, растущих на фоне далеких голубых гор. И воздух - как всегда - был наполнен нежными звуками фоновой музыки.

Все это было резким, почти - нет, не почти - непристойным контрастом с ужасами, которые инквизиция Жэспара Клинтана уже тогда обрушивала на мужчин, женщин и детей во имя Бога.

- Что именно я не делаю, Замсин? - спросил он. - Скажи мне. Неужели я не участвую в судебном убийстве моих коллег-викариев? Не аплодирую пыткам женщин, жен, которые, вероятно, даже не знали, что делают их мужья... предполагая, что их мужья вообще что-то делали? Не выражаю свое одобрение решению сжечь шестнадцатилетних девочек заживо, потому что их отцы разозлили Жэспара? Это то, что я не могу делать, Замсин?

Глаза Тринейра расширились от холодного, едкого презрения Дючейрна. Он долго смотрел на другого викария, затем его собственный взгляд опустился, и он стоял, глядя на рабочий стол Дючейрна, пока, наконец, снова не поднял глаза.

- Это не так просто, Робейр, и ты это знаешь, - сказал он.

- Напротив, все именно так просто, - ответил Дючейрн. - Ты можешь возразить, что здесь задействованы другие факторы, другие соображения, но это не делает менее обоснованным или менее уместным ни один вопрос, который я только что задал тебе. Ты можешь лгать себе об этом, если хочешь, но я не буду. Больше нет.

- Неужели ты не понимаешь, как отреагирует Жэспар, если ты начнешь говорить подобные вещи кому-то другому? - глаза Тринейра были почти умоляющими. - Если он даже думает, что ты пытаешься вдохновить какое-то сопротивление инквизиции....

Голос канцлера затих, и Дючейрн пожал плечами. - К моему собственному стыду, - сказал он категорично, - я ничего подобного не делаю. Я держу рот на замке... и пусть Бог простит меня за это. Потому что, поверь мне, Замсин, если бы я хоть на мгновение подумал, что смогу вдохновить какое-то эффективное сопротивление - что смогу остановить это... это злодеяние, я бы сделал это. Я бы сделал это, если бы знал, что завтра сам умру за это.

Он встретил пристальный взгляд Тринейра прямо, непоколебимо, и между ними возникло напряжение, поющее в глубине тишины офиса.

Что-то глубоко внутри Замсина Тринейра дрогнуло перед непоколебимым взглядом Дючейрна. То, что когда-то тоже верило в это, было истинным призванием служить Божьей воле.

Он всегда думал, что во многих отношениях Робейр Дючейрн был самым слабым из четверки. Возможно, гораздо умнее - и принципиальнее - чем Аллейн Мейгвейр, но в конечном счете порочен. Не желая сталкиваться с тем, что должно было быть сделано в интересах поддержания авторитета Матери-Церкви. Он был из тех людей, которые готовы смотреть в другую сторону, соглашаться, когда кто-то другой был готов сделать то, что должно быть сделано, до тех пор, пока от него этого не требовали.

Большая часть канцлера все еще так думала. Но не весь он... Не что-то в нем самом, когда-то верившее.

Может быть, он все еще такой, - подумал он. - Может быть, вся эта его "возрожденная вера" - всего лишь еще один способ избежать неприятных поступков. Но я так не думаю. Не совсем. Если бы дело было только в этом, он не стал бы так злить Жэспара. И Шан-вей, он уверен, что не стал бы враждовать со мной, когда я единственный потенциальный союзник против Жэспара, которого он может надеяться найти!

- Если Жэспар когда-нибудь услышит, как ты говоришь что-то подобное, - услышал Тринейр свой собственный голос, говорящий почти непринужденно, - тот факт, что ты член храмовой четверки, тебя не спасет. Ты ведь понимаешь это, не так ли? Что ты с таким же успехом можешь пойти дальше и открыто выступить против него?

- Я мог бы оказаться в гораздо худшей компании, - спокойно ответил Дючейрн.

- Но не в более мертвой компании.

- Вероятно, нет. Вот почему ты единственный, кому я это сказал. Конечно, ты всегда можешь пойти и сказать ему, что я сказал, не так ли? С другой стороны, если ты сделаешь это, и он сделает со мной то, что он уже сделал со многими другими мужчинами и женщинами, которых мы знали всю нашу жизнь, тогда ты останешься совсем один с ним и Аллейном, не так ли? Как долго, по-твоему, ты продержишься - особенно когда ты тот, кого слушает великий викарий, единственный человек с источником власти, который может соперничать с инквизицией, - когда он начнет беспокоиться о предателях в наших собственных рядах?

Тринейр почувствовал, как у него отвисает челюсть. Он сдержал свой порыв, имея опыт десятилетий в политической борьбе, но острота того, что только что сказал Дючейрн, потрясла его.

И он прав, черт бы его побрал. Я не могу позволить, чтобы Жэспар так думал. И я тоже не могу допустить, чтобы Робейр погиб. Потому что, пока он все еще здесь, всегда можно отвлечь Жэспара, чтобы он пошел за ним, если понадобится. Как только его не будет... - Хорошо. Я не буду отрицать - не могу отрицать - твою точку зрения, - признался Тринейр вслух. - Я не хочу быть единственным потенциальным голосом оппозиции, теперь, когда он закусил удила. Но это не поможет тебе остаться в целости и сохранности, если ты будешь достаточно сильно противиться ему. У меня могут быть эгоистичные причины не хотеть видеть... как с тобой что-нибудь случится. Но тебе тоже не принесет никакой пользы, если я упаду вместе с тобой, а я не хочу этого делать.

Настала очередь Дючейрна задумчиво смотреть на Тринейра. Это было самое откровенное признание, которое он когда-либо слышал от канцлера.

- Скажи мне, Замсин, - наконец сказал церковный казначей, - ты действительно веришь хоть одному из представленных свидетельств? Будь честен - по крайней мере, со мной. Ты знаешь, как инквизиция добивается "признаний", так что расскажи мне. Как ты думаешь, Сэмил и Хоуэрд Уилсины - Сэмил и Хоуэрд, из всех людей - приставали к детям? Что они практиковали поклонение Шан-вей прямо здесь, в Храме? Что они были в предательской связи с Церковью Чариса? Что они планировали сотрудничать с чарисийцами, признать "законность" раскола в обмен на поддержку Чариса в том, чтобы посадить одного из них на трон великого викария здесь, в Храме?

Тринейр отвел взгляд. Он стоял, уставившись невидящим взглядом на мозаику на стене почти целую минуту, затем глубоко вздохнул и снова посмотрел на Дючейрна.

- Нет, - тихо сказал он. - Нет, я в это не верю. Но я действительно верю, что они сговорились против Жэспара. И, как следствие, это означает, что и против нас с тобой тоже. Возможно, ты достаточно уверен в своей вере, чтобы спокойно отнестись к чему-то подобному. Я нет. Признаю это - я не такой. Но я думаю не только о своей собственной безопасности, своей собственной силе и комфорте. Планировали ли они вступить в сговор с чарисийцами или нет, на самом деле не имеет значения, по крайней мере, в одном смысле. Если бы им удалось свергнуть Жэспара, это создало бы огромный вакуум власти в Храме и викариате. Одному Богу известно, как бы это получилось, что бы это значило для единства Матери-Церкви в этот момент. Но что еще хуже, они могли попытаться свергнуть его... и потерпели неудачу.

- Ты думаешь, то, что сейчас происходит, ужасно? Что ж, я действительно не могу не согласиться. Но насколько хуже было бы, если бы им удалось спровоцировать настоящее восстание против Жэспара? Суметь расшевелить достаточно викариата, чтобы поддержать их? Удалось расколоть Мать-Церковь - расколоть викариев Матери-Церкви со всеми последствиями, которые это имело бы для веры и поддержки простых людей? Неужели ты думаешь, что это не открыло бы дверь чарисийцам настежь, независимо от того, хотели они этого или нет? И неужели ты думаешь, хоть на мгновение, что другие избранные Рейно и Жэспаром назначенцы в инквизиции и иерархии шулеритов не остались бы ему верны? Как ты думаешь, что бы произошло, если бы Уилсины развязали настоящую гражданскую войну внутри самых старших викариев Матери-Церкви? Ты думаешь, что цена не была бы намного хуже даже того, что мы уже видим?

- Я думал об этом, - признался Дючейрн. - Не уверен, что могло быть "намного хуже". Если уж на то пошло, я вообще не уверен, что могло быть хуже. Но я тоже не могу знать, что этого не будет. И должен признать, что в данный момент я не вижу никого, кто мог бы противостоять инквизиции и той истерии, которую создал Жэспар. Без чего-либо, чего угодно, с реальной надеждой на то, чтобы действительно остановить его - и мы оба знаем, что в этот момент его пришлось бы остановить силой, - попытка остановить его только ухудшила бы ситуацию. Я знаю это. Вот почему я не пробовал. Причина, по которой я не планирую пытаться.

- Но... - начал Тринейр.

- Я не буду пытаться остановить его, но и не собираюсь заявлять ему о своей поддержке. Может быть, это ханжество, но я не собираюсь посещать эти его ужасные праздники убийств. Не собираюсь подписывать никаких ордеров на казнь. Не собираюсь одобрять убийства каких-либо детей или давать ему хоть малейшее прикрытие или оправдание, которое он не может создать для себя. Он великий инквизитор. Можешь ли ты хотя бы начать считать, сколько раз он говорил нам это? Хорошо, пусть он будет великим инквизитором. Позвольте ему взять на себя ответственность - и заявить о заслугах, если таковые имеются, - за то, что он победил эту гнусную попытку предать Мать-Церковь ее врагам.

Ирония Дючейрна была иссушающей, и Тринейр нахмурился. - Что ты тогда собираешься делать, Робейр? - спросил он через мгновение. - Если ты не собираешься противостоять ему, и ты не собираешься поддерживать его... что? Ты планируешь удалиться в какой-нибудь монастырь?

- О, я думал об этом, - сказал Дючейрн очень, очень тихо. - Поверь мне, Замсин, ты не можешь себе представить, как я думал сделать именно это. Но я не могу. Это было бы бегством, попыткой спрятаться от моих собственных обязанностей.

- Тогда скажи мне, что ты собираешься делать! - рявкнул Тринейр, и его тон был таким раздраженным, что Дючейрн удивил их обоих искривленной призрачной улыбкой.

- Хорошо, я так и сделаю. - Он снова подвинул свое кресло вперед, сложил руки перед собой на столе, наклонился над ними и пристально посмотрел на Тринейра. - Я собираюсь выполнять свою работу казначея Матери-Церкви. Я собираюсь поддерживать ее финансовое здоровье - насколько это в моих силах, учитывая, во сколько обходится эта безумная война. И в то же время я каким-то образом позабочусь о том, чтобы бедаристы, паскуалаты и другие благотворительные ордена действительно получили финансирование и поддержку, которые им положены. К следующей зиме я позабочусь о том, чтобы по всему Зиону, Замсин, были столовые. Собираюсь построить бараки для бедных, чтобы они могли пережить снег и лед за нашей входной дверью. Собираюсь построить больницы для ухода за всеми искалеченными, которых принесет эта война, и детские дома для ухода за всеми сиротами, которых она оставит. Я, наконец, собираюсь использовать свое положение викария Церкви Ожидания Господнего, чтобы сделать именно то, в чем Мейкел Стейнейр, Кэйлеб и Шарлиэн Армак обвинили нас - справедливо - в том, что мы этого не сделали.

Тринейр уставился на него. Затем он разразился резким, лающим смехом. - Что это, Робейр? Пытаешься купить прощение архангелов? Это твоя взятка? Что ты обещаешь Богу в качестве компенсации за свою неспособность открыто противостоять "эксцессам" Жэспара?

- В некотором смысле, да, - непоколебимо сказал Дючейрн. - Это один из способов выразить это. По-другому можно было бы сказать, что я собираюсь сделать все, что в моих силах, несмотря на "эксцессы" Жэспара, не так ли? И поскольку с твоей стороны было бы так... нецелесообразно позволить мне исчезнуть из уравнения, у тебя есть мое разрешение представить это Жэспару именно в этих выражениях. Считай это моей личной сделкой с Шан-вей.

- Что ты имеешь в виду? - Тринейр нахмурился, и глаза Дючейрна заблестели.

- Я думал, что это было достаточно ясно. - Он снова откинулся назад, скрестив ноги. - Давай, скажи Жэспару, что мы с тобой говорили об этом. Скажи ему, что я не могу поддержать его решения как великого инквизитора, но признаю, что это его решения как великого инквизитора. Что я не буду открыто выступать против него, но, в свою очередь, он не будет мешать мне следить за тем, чтобы благотворительные ордена, которые в любом случае находятся под общим контролем казначейства, получали необходимую поддержку. Скажи ему, что ты думаешь, что это мой способ подкупить собственную совесть. Лэнгхорн, возможно, ты даже прав! Но также предлагаю тебе напомнить ему о погонщике драконов, который обнаружил, что ему нужна морковка в дополнение к палке. Он может оставить все это слащавое подобострастие, всю эту слюнявую заботу "о массах" мне. Позволь мне справиться с этим - видит Бог, у меня это получится лучше, чем когда-либо получалось у него! И до тех пор, пока я все еще являюсь членом "храмовой четверки", заслуга будет принадлежать именно ей, включая Жэспара. Он доказал, что может терроризировать людей, заставляя их повиноваться. Теперь все, что ему нужно сделать, это позволить мне купить и их послушание, и он будет счастлив, я буду... удовлетворен, и конечным результатом будет укрепление его позиции, а не ее ослабление.

Тринейр нахмурился, в очередной раз застигнутый врасплох политической проницательностью Дючейрна. Это был совершенно правильный способ представить аргументы казначея великому инквизитору. И не только это, это действительно имело смысл.

Он пристально посмотрел на собеседника, задаваясь вопросом, что именно изменилось внутри Робейра Дючейрна. Там что-то было, он чувствовал это, но не мог точно определить, что это было. Дело было не в том, что какая-то часть возрожденной веры казначея исчезла. Не то чтобы ему вдруг стало комфортно от жестокости Клинтана. Даже не то, что он смирился с этим. Это было что-то... еще.

Может быть, дело просто в том, что Жэспар наконец-то доказал, что его нельзя контролировать. Может быть, это просто доза реализма, принятия, смягчающая весь его идеализм. И, может быть, это тоже не так. Может быть, это что-то совсем другое. Но это не значит, что он ошибается насчет лучшего способа продать его Жэспару. И он ни в коем случае не ошибается насчет важности поиска какой-то мотивации, кроме простого ужаса! Это всегда было слепым пятном Жэспара. Если я только смогу убедить его позволить Робейру быть нашим... нашим более добрым, мягким лицом, тогда, возможно, я действительно смогу исправить часть ущерба, который он наносит.

Он еще раз посмотрел в глаза Дючейрну, затем, наконец, пожал плечами. - Хорошо, Робейр. Если мое посредничество в какой-то сделке между тобой и Жэспаром удовлетворит тебя, если ты дашь Жэспару заверение, что оставишь вопросы инквизиции на усмотрение инквизиции, если он даст тебе свободу действий в том, что касается вашей благотворительной деятельности, я попытаюсь. И я думаю, что, вероятно, добьюсь успеха... пока ты серьезно относишься к этому. Но не лги мне. Если это тебя удовлетворит, я сделаю все, что в моих силах, чтобы продать это Жэспару. Но если я когда-нибудь позже узнаю, что ты не готов дожить до своего конца... понимания, я умою руки от того, что в конечном итоге с тобой случится. Это понятно?

- Конечно, это так, - сказал Дючейрн и снова удивил Тринейра - на этот раз странно нежной улыбкой. - Ты знаешь, во многих отношениях Жэспар всегда был своим злейшим врагом. И одна из причин заключается в том, что он забыл - и должен признать, что я забыл то же самое, - что иногда доброта, мягкость - такое же сильное оружие, как любой террор или наказание. Конечно, я полагаю, что это не тот вид оружия, владение которым подходит ему по своей сути. Поэтому я уверен, что для нас - для всех нас - будет лучше, если он позволит мне позаботиться об этом за него.

III

Отец Пейтир Уилсин невидящим взглядом уставился в окна своего кабинета.

Солнце Теллесберга было ярким, освещая широкую улицу за густой зеленой тенью деревьев, растущих вокруг бывшего здания казначейства, в котором размещался этот офис. Было позднее утро, и, как всегда, Теллесберг был полон энергии. Офис Уилсина находился достаточно далеко от гавани и района обслуживавших ее складов, чтобы местное движение было относительно свободным от тяжелых грузовых фургонов, которые так постоянно грохотали по большей части остального города. В основном это был финансовый район, где жили банкиры и юристы, биржевые торговцы и работники счетных контор, и, если не считать регулярно курсирующих трамваев, запряженных горными драконами, большая часть движения здесь состояла из пешеходов, перемежающихся лишь случайными экипажами или лошадьми. Поблизости было замечено несколько уличных торговцев, их тележки и маленькие фургоны были затенены разноцветными навесами. Большинство из них продавали продукты питания, обслуживая работающих по соседству офисных работников, и время от времени дразнящая струйка аромата проникала в его открытые окна.

Уилсин этого не заметил. Не больше, чем он замечал контраст между ярким солнечным светом и темной тенью, или чем слышал громкие голоса продавцов, или действительно видел проходящих пешеходов. Нет. Его внимание было сосредоточено на чем-то другом, на запомнившихся словах письма, которое лежало сложенным на столе перед ним.

Итак, это наконец произошло. Он почувствовал новое жжение в глубине своих голубых глаз. После всех этих лет.

Он не знал, как письмо попало к нему. О, он был уверен, что смог бы отследить его, по крайней мере, через последние две или три пары рук, но после этого оно бесследно исчезло бы в анонимности, которую требовал его отправитель, и он был рад, что это так.

Он откинул голову на высокую спинку стула, закрыл глаза и вспомнил каждый шаг путешествия, которое привело его в этот офис, на эту улицу. Он вспомнил свое собственное осознание того, что у него есть истинное призвание священника. Он вспомнил, что решил последовать за своим отцом в орден Шулера, потому что это было то, что делали Уилсины, и потому, что он разделял приверженность своего отца реформированию того, во что превратился этот орден. И он вспомнил тот день, когда отец убедил его занять должность интенданта архиепископа Эрейка Динниса.

- Клинтан становится одержимым чарисийцами, - мрачно сказал ему отец, викарий, разговаривающий с молодым священником, которому он доверял так, как отец разговаривает с сыном. - Им отчаянно нужен честный интендант, кто-то, кто будет справедливо применять Запреты, а не потворствовать паранойе Клинтана. И, честно говоря, - отец вышел на первый план, - я хочу, чтобы ты убрался из Зиона. Мне не нравится направление, в котором развиваются события, а ты уже сделал себя слишком заметным для моего душевного спокойствия.

Пейтир почувствовал, как его брови приподнялись, а отец резко фыркнул. - О, я знаю. Я знаю! Кастрюля, чайник и все такое. Но, по крайней мере, я старший викарий, а не просто верховный священник! Кроме того...

Он начал было говорить что-то еще, потом остановился и просто покачал головой. Но Пейтир тоже понял то, чего не сказал его отец. Если Сэмилу Уилсину "не нравилось направление, в котором развивались события", то, по крайней мере, одна из причин, по которой он хотел, чтобы Пейтир был в Теллесберге, заключалась в том, чтобы вывести его как можно дальше из досягаемости Жэспара Клинтана, насколько это было физически возможно.

В долгосрочной перспективе это, вероятно, не имело бы никакого значения. Когда дело дошло до этого, ни одно место на Сэйфхолде не было действительно вне досягаемости Клинтана, ибо досягаемость великого инквизитора была самой Матерью-Церковью. Но Пейтир понимал логику, и, как бы мало ему ни нравилась мысль о "дезертирстве" своего отца и остальных членов круга реформаторов Сэмила Уилсина, он понял, что его отец также был прав насчет того, что чарисийцам нужен честный интендант. А честные интенданты, к сожалению, были все более дефицитным товаром.

И поэтому он последовал совету своего отца и принял этот пост.

С тех пор он был рад, что сделал это. Он точно понимал, почему чарисийцы встревожили бы и привели в ярость кого-то вроде Клинтана, но чем лучше он узнавал их, тем более беспочвенными были опасения Клинтана. Возможно, чарисийцы были более изобретательны, чем следовало бы, но среди них не было и намека на Тьму. Он был уверен в этом. И ни одно из нововведений, которые ему было предложено оценить, даже близко не подходило к фактическому нарушению Запретов. Но Клинтан был не готов принять этот вывод - не потому, что у него были какие-либо конкретные доказательства обратного, а потому, что любой намек на "неортодоксальность" среди граждан Чариса был преступлением против его собственной власти как Божьего исполнителя. Хуже того, это потенциально угрожало уютной маленькой империи инквизиции.

Тем не менее, Пейтир оказался не готов к внезапному всплеску открытой войны между королевством Чарис и "рыцарями земель Храма". Внезапная эскалация застала его врасплох так же, как и всех остальных, и он оказался вынужден выбирать между своими обетами послушания великому инквизитору, возглавлявшему орден Шулера, и своими обетами послушания Богу.

В конце концов, это не было соревнованием. Он не мог притворяться, что ему было комфортно - что ему действительно было комфортно, даже сейчас, если уж на то пошло, - в его нынешнем положении. Он согласился служить Мейкелу Стейнейру в качестве его интенданта, но все же не ожидал, что в конечном итоге возглавит новое королевское, а затем и имперское патентное бюро! Он больше не просто следил за тем, чтобы новые нововведения не нарушали Запретов. О, нет! Теперь он активно поощрял инновации... до тех пор, пока они не нарушали Запреты.

Как он и опасался с самого начала, напряженность между этими двумя наборами обязанностей неуклонно подталкивала его все дальше и дальше к "чарисийскому" мышлению. Он переходил от понимания того, что они должны внедрять инновации, если хотят пережить нападение на них, к восприятию инноваций как достойной цели самой по себе. Это была опасная перспектива для любого человека, но особенно для священника, которому было поручено защищать Запреты. И все же ему удавалось жить с этим... по крайней мере, пока. Помогло то, что он так глубоко проникся восхищением императором Кэйлебом и императрицей Шарлиэн и - особенно - Мейкелом Стейнейром. "Еретический" архиепископ Чариса был таким же благочестивым, как и любой другой человек, которого когда-либо знал Пейтир Уилсин, включая любого из коллег своего отца, и Пейтир стал глубоко и лично предан своему новому архиепископу.

Но теперь это.

Его мысли вернулись к письму. Письмо было зашифровано специальным шифром, который они с отцом разработали перед его отъездом в Теллесберг, и он ни на секунду не сомневался, что оно пришло от человека, который его подписал.

...итак, твой отец хотел, чтобы я и дети остались дома. Я боюсь за него, Пейтир, но, в конце концов, мы не останемся дома. Не знаю, что ты услышишь из Храма и Зиона в ближайшие несколько месяцев. Не ожидаю, что это будет хорошо. Но если все пойдет по плану, нас с детьми там не будет. Кто-то, кого я знаю - и кому доверяю, - устроит это, а также то, чтобы Эрейс, Фрейман и юный Сэмил в конце концов присоединились к нам. Не знаю точно, как это сделать, а если бы и знала, то не стала бы упоминать в письменных материалах, даже тебе. Но знай, что сделаю все - все, что в моих силах, чтобы защитить твоих братьев и сестер и доставить их к тебе в целости и сохранности. И знай также, что твой отец любит тебя и очень, очень гордится тобой.

Лисбет.

Он знал, что означало это письмо. Он не знал, произошло ли это уже, но он знал, что это значило для его отца, его дяди и всех других мужчин, которые присоединились к их борьбе за спасение ордена Шулера и самой Матери Церкви.

Он плакал, когда открывал это письмо накануне вечером. Плакал о своем отце и его друзьях, а также о Матери-Церкви... и для него самого. Не из-за смерти его отца - все люди смертны, - а из-за того, какой смертью умрет его отец. За то, что его отец умрет, не завершив великую задачу своей жизни.

И за то, что со смертью его отца эта великая задача выпала на долю Пейтира Уилсина, который был навсегда сослан в страну, далекую от Храма. Он был единственным живым человеком на Сэйфхолде - или будет им слишком скоро - у которого был Ключ, и он никогда не смог бы им воспользоваться, если бы каким-то образом Церковь Чариса не смогла действительно победить Мать-Церковь и всю огромную власть, которой она обладала в мире.

Он провел долгую бессонную ночь в молитвах и медитациях. Моля Бога указать ему его путь, направить его туда, куда он должен идти. И он провел столько же часов, молясь за женщину, написавшую это письмо.

Ты никогда не позволяла мне называть тебя мамой, Лисбет, - подумал он. - Ты всегда настаивала на том, чтобы я помнил свою "настоящую" мать. И я верю и благодарю тебя за это, но мне было всего четыре года, когда она умерла, рожая Эрейс, и как бы ты ни разрешала мне называть тебя, ты тоже моя мать.

Он не всегда чувствовал себя так. На самом деле, он слишком ясно помнил (и с большим чувством стыда), как его четырнадцатилетнее подростковое эго ощетинилось от оскорбленной пристойности, когда его престарелый отец - в то время ему был всего сорок один год - привел домой новую "жену", которая была всего на семь лет старше его собственного сына, оставшегося без матери. Если уж на то пошло, меньше чем на одиннадцать лет старше его собственной дочери! Позор! Какое дело его отцу было вынюхивать кого-то, кто был намного моложе его? Было очевидно, что он просто был сражен ее физической красотой и молодостью, не так ли?

Лисбет потребовался почти год, чтобы уложить эту возмущенную щетину. По сей день более взрослый (и, надеюсь, более мудрый) Пейтир Уилсин знал, что именно ее физическая красота впервые привлекла к ней Сэмила Уилсина. И, вероятно, помог тот факт, что эта стройная брюнетка так отличалась от его первой рыжеволосой голубоглазой жены. И все же, какова бы ни была причина, по которой он мог впервые заметить ее, простая красота и молодость не были причинами, по которым он женился на ней. И когда Пейтир узнал ее, когда она пригладила эту щетину, он сам полюбил ее так же сильно, как любил младших братьев и младшую сестру, которых она ему подарила.

И теперь она где-то пряталась... Если бы ей повезло. Она и те братья и сестра, которых он так любил, спасались бегством, отчаянно прячась от членов того же ордена, чьи цвета и значок Пейтир Уилсин носил даже сейчас. Если бы их нашли, если бы их схватили, она могла бы увидеть, как не только ее муж, но и ее дети будут подвергнуты Вопросу прямо у нее на глазах. И все же, столкнувшись лицом к лицу со всем этим ужасом, со всем этим потенциальным ужасом, она нашла время напомнить ему о любви его отца. Чтобы напомнить ему, утешить его.

Пожалуйста, Боже, - молился сейчас отец Пейтир Уилсин. - Пусть они будут в безопасности. Защити их. Положи на них Свою Руку и приведи их сюда, в безопасное место.

IV

- Так насколько все плохо на этот раз? - спросил верховный адмирал Брайан Лок-Айленд, граф Лок-Айленд, не слишком веселым тоном.

В данный момент он стоял на железном балконе, привинченном к фасаду самой высокой башни в городе-крепости, известной просто как Лок. Несмотря на то, что это был богатый город, а также самая важная военно-морская база королевства Старый Чарис, и что он стоял на острове Лок, критически важном острове, который составлял все его графство, он всегда думал, что это было особенно лишенное воображения название для города. О, это было достаточно описательно, поскольку оно находилось прямо в центре Троута, единственного пути, по которому любой захватчик мог добраться морем до залива Хауэлл, истинного сердца и жизненно важного центра Старого Чариса. Пока Чарис держал Лок, его контроль над заливом Хауэлл был абсолютным, потеряй он Лок или позволь кому-нибудь взломать его силой, и Старый Чарис лежал бы открытым и уязвимым.

Когда он смотрел на воды Троута, сверкающие и покрытые белыми шапками в свете позднего утра, он необычайно хорошо осознавал как ценность, так и уязвимость Лока.

На протяжении веков Старый Чарис вложил целое состояние в укрепление Лока и двух крепостей, известных как Ки, по обоим берегам Троута. И все же, несмотря на всю заботу и расходы, потраченные на камень и катапульты, а затем и на пушки, истинная цель крепостей заключалась только в том, чтобы высвободить истинную оборону королевства. Укрепления были щитом королевства, флот был его мечом.

- Крепость Чариса - это деревянные борта его флота.

Старый король Жан II сказал это более ста пятидесяти лет назад. В то время это, конечно, было скорее хвастовством, чем фактом. Королевский флот Чариса времен Жана II только начинал свое становление. Но он точно знал, что у него на уме, и с тех пор он и его наследники неустанно работали над тем, чтобы поднять морскую мощь Сэйфхолда на вершину, которую никто другой не мог оспорить. И пока флот стоял на страже у его берегов, Старый Чарис сам по себе был крепостью.

Эта крепость, созданная Самим Богом, этот Чарис, - как тоже сказал Жан II, - подумал Лок-Айленд. - Графа всегда тихо забавляло количество крепостей, которые, по-видимому, представлял себе старый король, но это не означало, что старый чудак не имел полного представления о стратегических реалиях королевства, которое все еще находилось в процессе своего строительства его династией.

По мнению Лок-Айленда, именно Жан II действительно создал концепцию чарисийцев как таковых, их чувство идентичности друг с другом, которое распространялось на весь огромный остров.

Интересно, что бы он сказал о нашей нынешней ситуации? - язвительно подумал верховный адмирал и повернулся спиной к залитой солнцем морской воде. Он откинулся назад, прислонившись спиной к перилам балкона высотой по пояс, и потянулся назад, чтобы ухватиться за эти перила обеими руками, когда собрался с духом и повернулся лицом к своим трем "гостям".

Рейджис Йованс, граф Грей-Харбор, был невысоким, щеголеватым мужчиной. Он был значительно ниже ростом, чем Лок-Айленд, и сложен скорее для скорости и выносливости, чем для грубой силы. Всегда безукоризненно ухоженный и всегда на пике моды, хотя некоторые особенно неосторожные души списали его со счетов как щеголя. Однако у людей была склонность не совершать эту ошибку дважды. Лок-Айленд был готов признать, что в облике графа, вероятно, был хотя бы намек на щегольство, но, хотя Грей-Харбор был уже в годах, в молодые годы он был королевским офицером - и хорошим. Он также, вероятно, был одним из двух или трех лучших первых советников, которыми когда-либо могло похвастаться королевство Старый Чарис, а также напрямую связан по браку с императором Кэйлебом - и, если уж на то пошло, с Брайаном Лок-Айлендом.

С другой стороны, сэра Доминика Стейнейра, барона Рок-Пойнта, никто никогда не принял бы ни за кого, кроме морского офицера. Он сильно походил на своего старшего брата, архиепископа, но был значительно моложе и пользовался неплохой репутацией у дам. Потеря ноги в битве при проливе Даркос, похоже, ничуть не замедлила его и в этом отношении, - сухо подумал Лок-Айленд.

А потом был Бинжэймин Рейс, барон Уэйв-Тандер, примерно такой же солидный, флегматичный, архетипичный чарисиец, какими были и они. Лысый, обветренный, просто (хотя и дорого) одетый, намеренно демонстрирующий всю захватывающую дух яркость глыбы камня.

- Ну что, Бинжэймин? - Лок-Айленд вопрошал прямо сейчас. - Насколько все плохо?

- Вероятно, все так плохо, как ты думаешь, - спокойно ответил Уэйв-Тандер. - Но ты знаешь даже лучше, чем я, что не существует волшебных коротких путей, когда дело доходит до строительства военных кораблей, Брайан. Они не собираются завтра внезапно поразить нас мобилизованным, полностью укомплектованным, полностью вооруженным, полностью обученным флотом у мыса Ист.

- Уверен, что это очень обнадеживает, - немного едко сказал Лок-Айленд. - Однако, я также уверен, что ты поймешь, что как человек, ответственный за рекомендации о том, что делать с военно-морским флотом, пока Кэйлеб и Шарлиэн в отъезде, я действительно ценю случайную информацию об их успехах.

Верховный адмирал, - подумал Рок-Пойнт, - явно был встревожен больше, чем хотел показать. Вряд ли это было неразумно с его стороны, учитывая обстоятельства, но это был отрезвляющий признак того, насколько серьезными были эти обстоятельства.

Были те, кто ошибочно принимал за шутовство обычно веселое поведение Лок-Айленда и его любовь к (по общему признанию) плохим розыгрышам. Даже те, кому следовало бы знать лучше, иногда совершали ошибку, предполагая, что кто-то столь ошеломляюще богатый, как он, просто играл в свои военно-морские обязанности, чтобы чем-то заняться, пока поступали марки. Лок-Айленд не был особенно крупным графством, но каждый корабль, проходивший через Троут, платил графу Лок-Айленду плату за проход. Она была не очень высока, и ни один корабль никогда по-настоящему не пропускал ее оплату, но каждую пятидневку по этому водному пути проходило огромное количество судов, и каждое из них вносило свой небольшой вклад в кошелек графа. Учитывая, что одной из традиционных обязанностей графов Лок-Айленд было следить за тем, чтобы Троут оставался открытым, и что они так долго хорошо выполняли свою работу, очень немногие люди были склонны возражать против такого условия.

Что, возможно, должно было подсказать тем душам, которые легкомысленно относились к верховному адмиралу, что его собственная история и история его семьи требуют повторного взгляда на это удобное предположение. Потому что правда заключалась в том, что Брайан Лок-Айленд был примерно таким же интеллектуально крутым, как и они, и за этой веселой внешностью скрывались движущая энергия и мощное чувство ответственности. Когда он начинал раздражаться, это обычно было признаком того, что ситуация была серьезной... и становилась все хуже.

- Я склонен согласиться с Брайаном, Бинжэймин, - сказал Грей-Харбор значительно более мягким тоном. Уэйв-Тандер взглянул на него, и первый советник пожал плечами. - Уверен, что это ничего не изменит, но любой командующий флотом хочет как можно раньше получить наилучшую информацию, которую он может получить. Чем раньше он ее получит, тем скорее сможет начать планировать, как на это реагировать.

Его глаза на мгновение потемнели, когда все трое вспомнили, чего добился король Хааралд с помощью информации, которой он располагал до нападения храмовой четверки на Чарис.

- Понимаю и согласен, - сказал Уэйв-Тандер. Он снова перевел взгляд на Лок-Айленда. - Очевидно, что после того, как Мерлин покинул королевство, мы вернулись к другим способам отслеживания, - сказал он, и Лок-Айленд кивнул. Все четверо были осведомлены о видениях сейджина Мерлина, хотя только Рок-Пойнт и Уэйв-Тандер знали всю правду о нем. По крайней мере, пока.

- Хорошо, с этой оговоркой и принимая во внимание, что вся моя информация значительно старше, чем могла бы быть, - это утверждение было не совсем точным, - размышлял Рок-Пойнт, учитывая личный доступ Уэйв-Тандера к снаркам Совы, хотя ни один из них не собирался объяснять это Лок-Айленду или Грей-Харбору, - похоже, граф Тирск быстро продвигает вперед подразделения Долара. Я еще не уверен, но думаю, что он, вероятно, завершит их раньше наших первоначальных прогнозов, и литейные заводы Долара также справляются с работой намного лучше, чем другие, когда дело доходит до производства новых пушек. Не так хорошо, как мы, но лучше, чем остальные наемники храмовой четверки. Я бы не удивился, - он мельком взглянул на Рок-Пойнта, - если бы большинство его переоборудуемых торговых судов уже были готовы к выходу в море, хотя, как и все их верфи, они все еще пытаются вернуться в нужное русло с новым строительством после перехода с галер на галеоны.

- Деснейр находится примерно там, где мы и ожидали их увидеть. Как и у Долара, у них есть преимущество в том, что они могут строить круглый год, но они все еще выясняют, как это сделать. У них мало квалифицированных корабелов, и, честно говоря, "эксперты", которых Мейгвейр отправил из Харчонга, чтобы "проконсультировать" их, только ухудшили ситуацию. Деснейрцы - не чарисийцы, но и не харчонгцы, и им не нравится, когда с ними обращаются как с крепостными. - Зубы Уэйв-Тандера сверкнули в невеселой улыбке. - По моим лучшим оценкам, у них примерно девяносто галер, которые они построили по первому плану Мейгвейра, и, вероятно, пятьдесят пять или шестьдесят пять - назовем это двумя третями сотни - галеонов, за строительство которых они отвечают в соответствии с новым распоряжением. Однако сомневаюсь, что хотя бы половина этих галеонов уже завершила оснащение. Конечно, у них не хватает орудий, но также и экипажей. Пройдет еще как минимум пара месяцев, прежде чем корабли, которые они уже построили, действительно будут готовы к выходу в море.

- Могли бы они сократить этот интервал, сняв людей с галер, Бинжэймин? - спросил Грей-Харбор, пристально глядя на него, и Уэйв-Тандер пожал плечами.

- В данный момент они, похоже, не желают расставаться с галерами, - ответил он. - Не знаю, сколько из них действительно приняли главенство галеонов - я имею в виду, глубоко внутри. Когда Йерли прихватил коммодора Уэйлара в ноябре, думаю, он бросил камень в механизм.

- Данкин хорош в таких вещах, - с усмешкой заметил Лок-Айленд, а Рок-Пойнт фыркнул.

- У меня такое же впечатление, - согласился Уэйв-Тандер. - Но я хотел сказать, что Уэйлар, по крайней мере, казался достаточно гибким, чтобы понять, как изменилось уравнение, даже если он в основном армейский офицер. Что еще более важно, возможно, он был одним из немногих деснейрских флаг-офицеров, которых я бы назвал по-настоящему наступательными. Из сообщений моих агентов и того, что Мерлин сказал в своем последнем послании мне, большинство остальных деснейрских коммодоров и адмиралов... не горят желанием скрестить мечи с нами на голубой воде. И то, что случилось с Уэйларом, вероятно, не заставило других больше стремиться подражать его подвигам.

- Харчонг и земли Храма? - спросил Лок-Айленд, и Уэйв-Тандер кисло усмехнулся.

- Без доступа к Мерлину я действительно ничего не могу сказать о том, что происходит так далеко, Брайан, - отметил он. - Скажу, что большинство полученных мной сообщений указывают на то, что там была особенно суровая зима. Они уже отстали от графика, и я не ожидаю, что весь этот лед и снег хоть как-то помогли делу. Харчонг, по крайней мере, не так сильно нуждается в литейном производстве, как Деснейр. Тем не менее, у них гораздо больше проблем с подбором необходимой им артиллерии, чем у нас, теперь, когда Эдуирд Хаусмин действительно добился успеха в Делтаке. Так что даже если предположить, что все их корабельные мастера приступят к работе, все равно пройдет некоторое время, прежде чем они смогут вооружить двести галеонов. Честно говоря, сомневаюсь, что они будут готовы к выходу в море до конца следующей весны или начала следующего лета.

- А Таро? - спросил Рок-Пойнт.

- И Таро - с нашим хорошим другом королем Горджей - все еще находится в пресловутом ручье, полном кракенов, и без весла, - сказал Уэйв-Тандер с волчьей улыбкой. - На самом деле он преуспевает, когда дело доходит до строительства кораблей, но он полностью и целиком облажался, когда дело доходит до их вооружения. И даже при всех субсидиях Церкви ему ужасно трудно найти финансирование, чтобы помочь тем литейным заводам, которые у него есть, расширить свои возможности по производству артиллерии.

- Это хорошо, - сказал Лок-Айленд с нескрываемым удовлетворением, и Грей-Харбор рассмеялся.

- На самом деле, Брайан, это значительно лучше, чем "хорошо", - сказал ему первый советник. Лок-Айленд приподнял бровь, а Грей-Харбор пожал плечами. - Полагаю, что могу поделиться с вами этим маленьким лакомым кусочком, если могу поделиться им с кем-либо, но я установил связь с Горджей. Как предположила ее величество перед отъездом в Чисхолм, он понимает, что застрял между судьбоносным роковым китом и глубоким синим морем, и ему это совсем не нравится. В данный момент он ведет себя скромно, ни к чему себя не обязывая. На самом деле, все, что он в основном сделал, это отправил ответное сообщение, спрашивая меня, что мы имеем в виду, одновременно заявляя о своей вечной верности Матери-Церкви. Полагаю, что большая часть этого делается для того, чтобы прикрыть его задницу на случай, если это попадет в руки Церкви... не то, чтобы в конце концов это принесло ему много пользы. Тем не менее, тот факт, что он зашел даже так далеко, многое говорит мне о том, насколько отчаянным - и расстроенным, я бы предположил - он сейчас себя чувствует.

- Ты действительно думаешь, что можешь доверять ему, чтобы он вывернул свое пальто другой стороной - и остался таким? - голос Лок-Айленда звучал скептически, и Грей-Харбор пожал плечами.

- Все доказательства, включая видения Мерлина, свидетельствуют о том, что Горджа был более виновен в оппортунизме - и, конечно же, в подчинении приказам храмовой четверки - чем в том, что он был последовательным врагом, таким как Гектор. О, - первый советник снова пожал плечами, махнув рукой, - мы всегда знали, что он возмущался тем договором, который подписал его отец, поэтому я не предполагаю, что он участвовал так же неохотно, как ее величество. Если уж на то пошло, не стану делать вид, что он сопротивлялся хотя бы для приличия, как только понял, что обещала ему храмовая четверка. Но не думаю, что его злоба была так глубока, как у Гектора. Или у короля Ранилда, если уж на то пошло. И о чем бы он ни думал тогда, на данный момент он более печальный и мудрый человек.

- Еще один Нарман? - Лок-Айленд звучал еще более скептически, если это было возможно.

- Нет. - Грей-Харбор покачал головой. - Думаю, что мы все недооценили, насколько серьезно Нарман относился к своим обязанностям перед Эмерэлдом. Не думаю, что Горджа настолько самоотвержен - например, я не вижу, чтобы он посылал Пайн-Холлоу [граф Пайн-Холлоу - первый советник Нармана, князя Эмерэлда, а в возглавляемом королем Горджей королевстве Таро первым советником является Эдминд Растмин, барон Стоун-Кип] на переговоры с нами, даже понимая, что Кэйлеб мог потребовать его собственную голову в качестве цены любого мирного договора. Но он также не столь легкомысленный, как, скажем, Ранилд или император Уэйсу. Или, да поможет нам всем Бог, герцог Зибедии!

На мгновение щеголеватый первый советник выглядел так, словно собирался плюнуть на пол балкона. Вместо этого он ограничился звуком, который был наполовину рычанием, наполовину фырканьем, затем встряхнулся.

- Хочу сказать, что я почти уверен, что он понимает безнадежность своего положения, если мы решим выступить против него. К тому времени, когда Кэйлеб и Шарлиэн вернутся домой, думаю, что наш друг Горджа уже почти созреет для небольших острых переговоров.

- Но в то же время, полагаю, вам нужно, чтобы Доминик и я продолжали оказывать на него давление?

- Определенно! - Грей-Харбор энергично кивнул. - Нам особенно необходимо держать канал Таро закрытым, а не просто блокировать залив Тол. Я не хочу, чтобы император Марис мог отправить войска для усиления собственной армии Горджи.

- Ты действительно думаешь, что Горджа попросил бы об этом? - с сомнением спросил Рок-Пойнт, и поднятая рука Грей-Харбора сделала легкое движение взад-вперед.

- Сомневаюсь, что он сделал бы запрос добровольно, учитывая, сколько усилий предыдущие деснейрские императоры вложили в попытки добавить Таро в свою империю. С другой стороны, он может чувствовать, что у него нет выбора, особенно если он достаточно напуган храмовой четверкой. Если уж на то пошло, эта четверка может "предложить" то же самое в любой день. Более того, однако, я хочу усилить давление. Хочу, чтобы он понял, что даже если бы он захотел вызвать деснейрскую поддержку, она не смогла бы туда добраться. Ширина канала меньше четырехсот миль. Хочу, чтобы он подумал о том факте, что Деснейр не может перевозить грузы даже на такое ничтожное расстояние.

- Вы хотите, чтобы он чувствовал себя еще более изолированным, - сказал Рок-Пойнт, и Грей-Харбор снова кивнул.

- Вот именно. И я также не хочу, чтобы какая-нибудь умная душа в Сиддармарке решила, что она может переправлять маленькие быстрые каботажные суда через пролив, чтобы прорвать нашу блокаду с любыми товарами, необходимыми Таро. Хочу, чтобы эта блокада причиняла боль, а не протекала.

- Итак, мы здесь на самом деле говорим, - размышлял Лок-Айленд, - о том, что наше нынешнее расположение нуждается лишь в небольшой корректировке.

Несколько мгновений он смотрел через Троут, затем перевел взгляд на Рок-Пойнта.

- Насколько удобно вам было бы перенести свою якорную стоянку из Хэнт-Тауна в Холм-Рич?

Брови Рок-Пойнта приподнялись при этом вопросе. Он начал быстро отвечать, затем остановился и более тщательно рассмотрел эту возможность.

- Я действительно не думал об этом, - медленно сказал он. - Но теперь, когда вы спросили, я не вижу причин, по которым мы не могли бы. В конце концов, у Йерли там уже базируется его эскадра, и до сих пор, черт возьми, Горджа - или Уайт-Форд - ничего не могли с этим поделать. Хотя будет немного... дерзко. Или, может быть, слово, которое я ищу, - "нагло".

- Идеально! - Грей-Харбор фыркнул. - О, это прекрасно, Брайан! У Горджи разорвется кровеносный сосуд! И когда Клинтан услышит об этом...!

Рок-Пойнт понимал ликование первого советника. Иметь одну небольшую эскадру, время от времени посещающую ваши родные воды без приглашения, - это одно, конфликтовать с целым враждебным флотом и вынуждать вас что-то с ним делать, - это совсем другое. У Горджи действительно, как неэлегантно выразился Грей-Харбор, "разорвался бы кровеносный сосуд" при этой новости.

И, - подумал адмирал, - он также ничего не мог бы с этим поделать. Холм-Рич простирался на сто шестьдесят миль с севера на юг и на добрую сотню миль с востока на запад, вода у восточного побережья острова Хоургласс была достаточно мелкой, а дно - достаточно песчаным, чтобы обеспечить хорошую якорную стоянку. Так далеко от побережья острова Таро им не могло угрожать ничто, кроме другого флота, а у Горджи в Таро больше не было флота.

Это все равно не было бы идеальным, хотя Хоургласс мог бы обеспечить укрытие от случайных западных ветров, которые могли бы превратить просторный залив в один из самых коварных водоемов на поверхности Сэйфхолда. Единственным реальным недостатком - помимо того факта, что каждый кусочек побережья простора контролировался королевством Таро - было то, что мог сделать достаточно мощный юго-западный ветер. Любые корабли в пределах досягаемости, вероятно, могли бы найти укрытие за островом Хоургласс или островом Спраут даже при сильном юго-западном ветре, но продвижение далеко находящегося галеона против юго-западного ветра было бы в лучшем случае медленным и трудоемким процессом. Тем не менее, маловероятно, что он действительно окажется в ловушке внутри него.

Особенно, - подумал он, - поскольку, в отличие от Данкина, у меня будет Сова для разведки и прогнозов погоды.

- Я бы не стал предлагать это, если бы у Горджи все еще был флот, - сказал Лок-Айленд, очевидно, следуя собственным мыслям Рок-Пойнта (или, во всяком случае, большинству из них). - В этих водах даже флот галер может усложнить ситуацию. Но уверен, что у тебя хватит огневой мощи, чтобы справиться со всем, что он может бросить в тебя из своих нынешних ресурсов.

- Согласен. - Рок-Пойнт решительно кивнул. - И это поставило бы меня в гораздо лучшее положение, чтобы блокировать канал Таро. Если уж на то пошло, я был бы в лучшем положении, чтобы встретить любую попытку деснейрцев перебросить одну или две эскадры из залива Джарас в Таро. Это было бы не идеально, но я был бы на три тысячи миль ближе, чем сейчас. Что также поставило бы меня между любыми попытками объединить деснейрские и храмовые эскадры, пробравшиеся вдоль побережья Хэйвена.

- Но ты был бы намного дальше от бухты Маргарет, - указал Уэйв-Тандер.

- Если только земли Храма не находятся намного дальше, чем предполагают ваши отчеты, это не будет проблемой, - ответил Лок-Айленд. - То, о чем мы сейчас говорим, - это то, что есть у Деснейра и Таро, и Доминик мог бы противостоять им обоим вместе взятым - на данный момент - если бы ему пришлось. И нам нужна база поближе к Трэнжиру, если мы собираемся направить посланца Рейджиса к Гордже.

- Согласен, - твердо сказал первый советник.

- Тогда очень хорошо, Доминик. Как только вы закончите свой небольшой разговор с глазу на глаз с Алфридом и доктором Маклином, я хочу, чтобы вы продолжили и организовали это передвижение. Я также выделю пару батальонов морской пехоты и немного артиллерии. Если мы собираемся разместить вас в Холм-Рич, давайте разовьем эту идею и установим пару оборонительных батарей и сделаем маленькие овощные грядки Данкина на Хоурглассе постоянными. - Он злобно улыбнулся. - Я полагаю, что это действительно разозлит Горджу.

V

Из окна кабинета барона Симаунта, смотревшего вниз с цитадели через якорную стоянку, флагман адмирала Рок-Пойнта выглядел детской игрушкой. Или, скорее, как идеально детализированная модель. КЕВ "Дистройер" встал на якорь, над его палубами были натянуты тенты от солнца, и он видел, как одна из его лодок неустанно кружит вокруг него по кругу. Рок-Пойнт узнал баркас капитана Тимити Дариса, и его губы дрогнули в подобии улыбки. Дарис любил свой галеон, но никогда не был вполне доволен его состоянием. Он никогда не упускал возможности изучить его, когда он стоял неподвижно, размышляя, следует ли ему переложить балласт, чтобы поднять его на дюйм или два на носу или, наоборот, увеличить осадку впереди.

Он покачал головой, затем отвернулся от окна и повернулся лицом к сэру Алфриду Хиндрику. Коммодор сидел за своим столом перед покрытой мелом доской, которыми он обшил свой кабинет. Как всегда, диаграммы и расчеты, разбросанные по этим доскам, и заметки, которые он делал там, чтобы напомнить себе о разных вещах, были захватывающими, но Рок-Пойнт решительно сосредоточил свое внимание на самом бароне.

В этот момент у одного конца стола Симаунта стоял другой морской офицер. Коммандер Урвин Мандрейн был примерно на восемь лет моложе самого Рок-Пойнта и худой, как хорек. На самом деле, несмотря на то, что у него было всего четыре конечности вместо шести, и черные волосы вместо чешуйчатой шкуры хорька, хорек был тем, кого ему всегда напоминал Мандрейн. У него было такое же почти пугающее изобилие энергии, и он был таким же безжалостным охотником. Правда, его добычей, как правило, были идеи, а не крысопауки, но как только он вонзал зубы в свою добычу, его уже нельзя было заставить отступить, пока он не одержит победу.

Это делало его почти идеальным помощником для Симаунта. К сожалению, он так же стремился внедрить концепции Симаунта в систему, как и сам коммодор, что означало.... Брайан, ты трус, - подумал Рок-Пойнт об отсутствующем верховном адмирале. - Моя задница "не может выкроить время вдали от флота"! Настоящая причина, по которой ты послал меня высадить Рейджиса в Теллесберге вместо того, чтобы сделать это самостоятельно, заключалась в том, что ты не хотел встречаться с Алфридом. Так что ты свалил это на меня. - Он фыркнул. - Не думай, что я тоже это забуду. Так или иначе, каким-то образом ты заплатишь. Поверь мне, заплатишь!

- Верховный адмирал и я с большим интересом прочитали ваши отчеты, Алфрид, - сказал он сейчас. - Мы были впечатлены, как всегда. И, - он кивнул в сторону Мандрейна, - также вкладом коммандера.

- Хорошо! Рад это слышать, - сиял Симаунт, хотя у Рок-Пойнта сложилось впечатление, что он был еще более доволен тем, что Мандрейн удостоился похвалы.

- Доктор Маклин, - Рок-Пойнт взглянул на главу королевского колледжа, который сопровождал его на остров Хелен, - также держал нас в курсе своей собственной оценки вашей работы. Конечно, он был больше заинтересован в том, чтобы поместить то, чего вы достигаете, в контекст всего остального, чем в отдельные, конкретные идеи, но в некотором смысле это было даже более полезно.

На этот раз Симаунт только кивнул, а Рок-Пойнт улыбнулся и обратил свое внимание на Мандрейна.

- Меня особенно поразили ваши выводы по результатам артиллерийских испытаний, коммандер. Должен сказать, что, когда коммодор Симаунт впервые описал нам ваши предложения, я не понимал, насколько исчерпывающими были ваши намерения.

Что, как признался себе Рок-Пойнт, было преуменьшением. Он понятия не имел, сколько выстрелов сделал Мандрейн в своих различных испытаниях, но он знал, что в них было буквально тысячи ядер и зарядов картечи, а также более сотни новых снарядов, которые Симаунт был готов запустить в производство. В тестах командира учитывалась баллистика; различия в качестве пороха; эффективность крупной, тяжелой картечи по сравнению с более мелкой, быстро движущейся шрапнелью; влияние влажности; улучшенная конструкция лафета; способы увеличения скорострельности; на сколько выстрелов годилось данное орудие данной массы до того, как ствол просто износится или сломается; как предотвратить ржавление ядер; наилучшие способы хранения зарядов в море; насколько можно уменьшить влияние ветра; когда загрязнение ствола достигнет точки, при которой снижается скорострельность.... У него даже были построенные на суше секции корпусов в натуральную величину, - секции всего, от традиционной галеры до одной из военно-морских шхун, от стандартных торговых судов до самых тяжелых галеонов военно-морского флота, - а затем их методично разнесли на куски, останавливаясь после каждого попадания, чтобы осмотреть и оценить ущерб, нанесенный выстрелом. И вместо набитых соломой манекенов, которые использовались в первоначальных демонстрационных стрельбах Симаунта, Мандрейн повесил внутри мишеней куски мяса крупного рогатого скота и свиней, чтобы оценить поражающие эффекты различных комбинаций боеприпасов.

По словам Мерлина, никто не удосужился провести такие исчерпывающие испытания на Старой Земле, пока артиллерия не была в строю буквально на протяжении столетий, и количество информации, накопленной коммандером, было поразительным.

- Должен признать, что я уже подозревал, что у нас слишком много оружия, - сказал он сейчас, - хотя хорошо иметь подтверждение этому. - Он поморщился. - Конечно, было бы еще лучше, если бы решение было быстрым.

- Согласен, сэр. - Голос Мандрейна был мелодичным тенором. - На самом деле нам нужно дать каждому орудию примерно на фут больше свободного пространства с обеих сторон. Как бы то ни было, мы слишком переполнены для максимальной скорострельности - люди мешают друг другу. Около фута. - Он поморщился. - Знаю, это звучит не так уж много, но...

- О, я вам верю! - Рок-Пойнт махнул рукой. - На самом деле, главная причина, по которой я оставался с "Гэйл" в качестве своего флагмана на всем протяжении кампаний "Риф Армагеддон" и "Даркос-Саунд", несмотря на то, что на нем было установлено всего тридцать шесть орудий, заключалась в том, что его артиллерийская подготовка всегда казалась чуть быстрее, чем у кого-либо другого. Что, как указано в вашем отчете, вероятно, было связано с тем, что у него было почти тринадцать футов верхней палубы на орудие, вместо десяти с половиной, как у "Дистройера".

- Совершенно верно, сэр! - ухмыльнулся Мандрейн. - У него был этот дополнительный фут, но мы потеряли его в новых конструкциях, чтобы установить как можно больше орудий. - Его ухмылка превратилась во что-то более похожее на гримасу. - Наверное, было бы глупо предполагать, что мы все сделаем правильно, когда вносим такие радикальные изменения в наше вооружение и в то, как мы его устанавливаем.

- Конечно, - согласился Рок-Пойнт, - и сэр Дастин уже изменил планы "Суорд оф Чарис" и его серии. Просто прискорбно, что гораздо проще изменить расстояние между портами на корабле, который еще не построен, чем делать то же самое на судах, которые уже введены в эксплуатацию! - Он нахмурился. - Однако один момент, который вы не затронули, коммандер, заключался в том, поможет ли переход на более легкое оружие или нет. Будет ли уменьшение размеров орудий иметь тот же эффект - или какой-то из тех же эффектов - что и их дальнейшее расстояние друг от друга?

- Мы действительно думали об этом, сэр, - вставил Симаунт. - Проблема в том, что размеры лафета остаются фактически теми же самыми, если только вы не хотите использовать гораздо меньшие и более легкие орудия. Учитывая разницу в эффективности тяжелого ядра по сравнению с легким ядром, нам показалось, что лучше продолжать с чуть менее оптимальной скорострельностью. Разница в скорострельности заметна, особенно при длительной стрельбе, но недостаточно велика, чтобы оправдать переход на оружие, которое будет наносить гораздо меньший урон с каждым фактически полученным попаданием.

Рок-Пойнт кивнул. Он был вполне уверен, что это было то, что они собирались сказать, прежде чем он задал вопрос, поэтому он перешел к следующему пункту.

- Я также был поражен вашим замечанием о том, что единообразное вооружение орудий, стреляющих снарядами, было бы намного эффективнее, чем смешанная батарея, стреляющая ядрами и снарядами.

Он приподнял бровь, глядя на Мандрейна, приглашая командира подробнее остановиться на этом вопросе, и Мандрейн слегка пожал плечами.

- Как указано в нашем отчете, сэр, мы довольно рано обнаружили, что наиболее эффективной комбинацией массы и скорости ядра была та, которая просто пробила бы корпус судна. Как я уверен, вы убедились на собственном опыте, потопить корабль сразу гораздо сложнее, чем мы изначально надеялись. - Он снова пожал плечами, немного жестче. - Полагаю, что это тоже было неизбежно. В конце концов, у нас не было большого опыта в попытках потопить корабли артиллерией, поскольку ни у кого не было достаточно хороших орудий, чтобы сделать ее основным оружием.

- Теперь, когда у нас была возможность оценить боевые отчеты и провести наши собственные эксперименты, очевидно - и должно было быть очевидно для нас заранее, если бы мы потрудились действительно подумать об этом, - что ядра пробивают относительно небольшие отверстия. Мало того, дерево... эластично. Оно имеет тенденцию пропускать ядро насквозь, а затем пытается вернуться в свою первоначальную форму. Таким образом, отверстия не очень велики, что позволяет корабельному плотнику относительно легко их заткнуть. Что еще хуже, с точки зрения того, чтобы кого-то потопить, большинство пробоин находятся выше ватерлинии, поскольку это та часть другого корабля, в которую мы действительно можем попасть. Нам удалось потопить несколько галер орудийным огнем в Рок-Пойнт и Крэг-Рич, но для этого потребовался огонь до дюжины галеонов, и это были корабли Долара. Их обшивка и каркас были намного легче, чем у нас или у таротийцев, и, по моим собственным оценкам, думаю, что произошло то, что под ударами разрушились сами рамы, что привело к гораздо большим пробоинам в корпусе.

- Но из отчетов наших капитанов ясно, что победа над вражеским судном в гораздо большей степени зависела от уничтожения его экипажа, чем от разрушения самого корабля. - Глаза Мандрейна были напряжены, и он слегка наклонился вперед, руки двигались в красноречивых (хотя и неосознанных) жестах. - Чаще всего это были потери, из-за которых корабль не мог продолжать сражаться или маневрировать, сэр. Галеоны будут более уязвимы к повреждениям в воздухе, чем галеры, но галеры более уязвимы к потерям личного состава среди своих гребцов, и ничто из них не сможет эффективно сражаться, если потеряет слишком много своего экипажа. Это было решающим фактором почти в каждом боевом отчете, который я смог изучить.

- Итак, вместо того, чтобы пытаться потопить корабль, более эффективно сосредоточиться на использовании корпуса корабля для нанесения ущерба экипажу корабля. - Он поднял обе руки ладонями вверх. - Наши тесты показывают, что большое, тяжелое ядро, движущееся достаточно быстро, чтобы пробить брусья на одной стороне корпуса, но недостаточно быстро, чтобы продолжить движение и пробить другую сторону или просто вонзиться, приведет к наибольшим жертвам. Оно произведет наибольшее количество осколков на своем пути, и облака осколков, распространяющиеся наружу из пробитого отверстия, приведут к максимальным жертвам. И если ядро не вылетит из корабля или не вонзится в его бревна, оно сможет срикошетить на верхней палубе и нанести дополнительные прямые потери.

Рок-Пойнт медленно кивнул. Часть его не могла не быть немного потрясена хладнокровным подходом Мандрейна к наилучшему способу нанести максимальное количество жертв - как убить или искалечить как можно больше людей - за один выстрел. В то же время он понимал, что это было глупо с его стороны. Целью любого командира, достойного своих людей, должен быть поиск способов убить как можно больше своих врагов в обмен на как можно меньшее количество своих.

- На основе наших испытаний, - продолжил Мандрейн, - установка максимально тяжелых орудий с учетом таких факторов, как скорость их обслуживания и влияние их веса на конструкцию корабля, должна обеспечить наиболее эффективное вооружение. Было бы нанесено меньше ударов, но каждый отдельный удар был бы намного эффективнее.

- Это верно для ядер, но наши тесты также показывают, что это еще более верно для орудий, стреляющих снарядами. - Коммандер покачал головой, его глаза были сосредоточены, как будто он смотрел на что-то, чего Рок-Пойнт не мог видеть. - У нас было не так много снарядов для экспериментов - мы все еще в основном производим их по одному, по мере необходимости для испытаний, и мастер Хаусмин говорит мне, что пройдет несколько месяцев, прежде чем мы сможем перейти к какому-либо массовому производству. Но даже с немногим количеством, которое мы смогли протестировать, разница между одиночным попаданием из тридцатифунтового орудия, стреляющего ядром, и тридцатифунтовым орудием, стреляющим разрывным снарядом, является... глубокой, сэр. Как я уже сказал, ядро пробивает относительно небольшую дыру в корпусе; снаряд, особенно если он попадает в брусья корабля, пробивает огромную дыру. По нашим подсчетам, отверстия, которые образуются при выстреле ядра из тридцатифунтового орудия, имеют диаметр всего около пяти дюймов. На самом деле, они даже немного меньше, учитывая эластичность древесины. Отверстия, которые снаряд пробивает в таком же корпусе, достигают трех и даже шести футов в диаметре. Такое отверстие ниже ватерлинии или даже выше нее плотнику было бы почти невозможно залатать. С одним или двумя подобными корабль мог бы уцелеть, если достаточно быстро завести пластырь через пробоины, но несколько таких отправили бы на дно самый большой галеон в мире.

- Кроме того, снаряды также гораздо более разрушительны для верхней части корабля. Они не только пробивают дыры в борту, но и в процессе производят больше осколков и разрушают структурную целостность корабля гораздо быстрее и эффективнее, чем ядра. И они обладают мощным зажигательным эффектом. - Коммандер снова покачал головой. - По любым стандартам, адмирал, оружие, стреляющее снарядами, будет намного более разрушительным, чем стреляющее ядрами.

- Понятно. - Рок-Пойнт мгновение пристально смотрел на Мандрейна, затем вернулся к окну и снова посмотрел вниз на свой флагман. - А как насчет производственных проблем, упомянутых в вашем отчете?

- Мы работаем над этим, сэр, - ответил Симаунт. - Как говорит Урвин, мастер Хаусмин добивается прогресса - фактически, он строит совершенно новое оборудование на своем главном литейном заводе специально для их производства. Мы не хотим прерывать производство наших существующих стандартных ядер, и литье пустотелого снаряда будет более сложным и трудоемким, чем литье сплошного ядра. Это означает, что мы не сможем производить снаряды так же быстро, как ядра, даже когда у него будет запущено и отлажено его новое предприятие, тем более что нам также нужно производить взрыватели для них. Каждый снаряд для оценки коммандером Мандрейном был в основном сделан специально для него. Если мы собираемся производить их в достаточном количестве, нам нужно довести их производительность до уровня, который составляет, скажем, половину производства ядер, и мы все еще далеки от этого. Как я уже сказал, мастер Хаусмин делает успехи, и думаю, что он сможет начать крупномасштабное производство, если и не с той скоростью, которую мы бы предпочли, скажем, к октябрю. После этого нам потребуется несколько месяцев - скорее всего, по крайней мере полгода - чтобы произвести их достаточное количество для замены наших складских запасов ядер на основе "один к одному".

- Понятно, - повторил Рок-Пойнт, не отрывая глаз от "Дистройера". Он попытался представить, что сделает поток разрывных снарядов с его флагманом и его командой. Потом он решил, что, в конце концов, не хочет этого представлять.

Он встряхнулся, взглянул на Маклина краем глаза и снова повернулся к Симаунту и Мандрейну.

- Очевидно, вам необходимо продолжать, Алфрид. И уверен, что мне не нужно напоминать вам или кому-либо из ваших людей о необходимости абсолютной секретности. Наша лучшая оценка прямо сейчас заключается в том, что где-то следующей весной или в начале следующего лета военно-морской флот храмовой четверки будет готов - или настолько близок к "готовности", насколько это когда-либо будет - прийти за нами. Когда это произойдет, нам понадобятся все возможные преимущества, чтобы уравнять шансы. Включая ваши адские взрывающиеся снаряды. И нам нужно, чтобы эти преимущества стали сюрпризом для другой стороны.

- Да, сэр. Понял. - Симаунт серьезно кивнул, и Рок-Пойнт кивнул в ответ. Затем он глубоко вздохнул.

- Что подводит нас, - сказал он, - к вашим нарезным артиллерийским орудиям.

- Да, сэр! - глаза Симаунта заметно заблестели. - Алфрид и коммодор Мандрейн выполнили действительно удивительно точную стрельбу, сэр Доминик, - услужливо вставил Ражир Маклин.

- Действительно, мы смогли, адмирал! - просиял Симаунт. - На самом деле, Урвин и его команды, стреляя из нарезного тридцатифунтового орудия, смогли регулярно попадать на дистанции более шести тысяч ярдов. В одном из испытаний они зарегистрировали восемь попаданий из десяти выстрелов, произведенных с измеренной дальности в шестьдесят пять сотен ярдов по цели той же длины и высоты, что и одна из наших шхун!

Рок-Пойнт кивнул, и он был так же впечатлен, как и выражение его лица. Одно из тридцатифунтовых гладкоствольных орудий новой модели могло метнуть ядро на шесть тысяч ярдов при достаточной высоте подъема, но вероятность попадания во что-либо столь же маленькое, как корабль, на таком расстоянии была практически нулевой. И это было верно даже тогда, когда пушка стреляла с твердой земли, как это делала команда Мандрейна в ходе только что описанной Симаунтом испытательной стрельбы.

В этом-то все и дело, - криво усмехнулся адмирал.

- Я ожидаю, что мы сможем расширить диапазон еще дальше, как только мастер Хаусмин начнет производить свои "проволочные" орудия, - с энтузиазмом продолжил Симаунт. - Конечно, это все равно займет некоторое время. Хотя и не так сильно, как я боялся. Проекты его механиков с оборудованием для волочения проволоки уже завершены и протестированы. Он придумывает способ вращать ствол и наматывать проволоку с достаточной точностью и аккуратностью, что на данный момент требует времени. Ну, это и мощность оборудования, в котором мы нуждаемся. Вы видите...

- Алфрид.

Симаунт закрыл рот, и его глаза сузились, когда он распознал мягкость - и что-то очень похожее на... сожаление - в тоне Рок-Пойнта.

- Да, адмирал?

- Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы только что сказали, что орудийные расчеты коммандера Мандрейна получили восемьдесят процентов попаданий с расстояния более трех миль. Это точно?

- Да, сэр, - немного настороженно подтвердил Симаунт.

- Предполагаю, что для этого требовались благоприятные обстоятельства. Имею в виду, ясная погода для хорошей видимости? Устойчивая орудийная платформа?

- Ну, да, сэр. Конечно. Но даже при далеко не идеальных условиях точность, очевидно, была бы значительно повышена, и...

- Понимаю это, - сказал Рок-Пойнт. - Но вот в чем дело, Алфрид. У нас не будет таких идеальных условий на море. Даже при самых благоприятных условиях и корабль, и цель будут двигаться. На самом деле, они будут двигаться сразу в нескольких разных направлениях.

- Конечно, сэр. Но, как я уже говорил, даже если условия не идеальны, мы все равно...

- Алфрид, у кого будет больше шансов добиться условий, благоприятных для удаленных сражений с этими вашими нарезными пушками? У флота в море - как, скажем, наш - или хорошей стабильной, неподвижной, прочной каменной крепости - как, скажем, той, которая принадлежит храмовой четверке? Той, которую могут атаковать наши корабли?

Симаунт на мгновение застыл неподвижно. Затем его плечи поникли. Он покачал головой, потирая глаза одной рукой. В своем конце стола коммандер Мандрейн выглядел таким же удрученным. Если бы тема была хотя бы немного менее смертельно серьезной, Рок-Пойнт был совершенно уверен, что ему было бы очень трудно не рассмеяться над выражением их лиц.

- Полагаю, мы должны были подумать об этом, не так ли? - наконец сказал Симаунт огорченным тоном. - Очевидно, это то, что пойдет на пользу защите больше, чем нападению, не так ли?

- Не уверен, что это верно в каждом конкретном случае, - возразил Рок-Пойнт. - Как вы только что указали, и как указал доктор Маклин, когда он и верховный адмирал Лок-Айленд и я впервые обсудили это, ваши нарезные орудия будут более точными на всех дальностях, включая те, на которых уже эффективна имеющаяся морская артиллерия. Тут не над чем смеяться. Проблема в том, что для того, чтобы эффективно бороться с этим новым флотом, который строит Церковь, мы с большей вероятностью будем атаковать их якорные стоянки, чем они будут атаковать наши. Или, другими словами, если они в состоянии атаковать наши места базирования, мы, вероятно, уже полностью облажались. Очевидно, что это то, чем мы хотим заниматься, но мы пришли к выводу, что это не то, что мы хотим на самом деле поместить на борт корабля. Еще нет.

- Понимаю. - Разочарование Симаунта все еще было очевидным, но он встряхнулся и сумел улыбнуться. - Итак, что вы и верховный адмирал Лок-Айленд - и доктор Маклин, я полагаю - хотите, чтобы мы сделали с этим, сэр?

- Мы хотим, чтобы вы продолжали развивать его, - решительно сказал Рок-Пойнт. - Из того, что вы сказали, понятно, что мы все равно не сможем запустить эти новые пушки в производство в течение некоторого времени. Судя по вашим отчетам, нам кажется более вероятным, что гораздо быстрее мы сможем предоставить снаряды для гладкоствольных орудий. Итак, на данный момент мы думаем о том, чтобы как можно быстрее продвигаться вперед с гладкоствольными орудиями. На самом деле, было предложено, чтобы мы изучили возможность производства предложенных коммандером Мандрейном орудий с тяжелыми снарядами, возможно, с восьмидюймовым или девятидюймовым калибром, специально для стрельбы максимально разрушительными снарядами. Это должно дать нам решающее преимущество на море даже без нарезной артиллерии.

- В то же время и в условиях максимальной секретности, насколько это возможно, настойчиво продвигайте разработку нарезных орудий мастера Хаусмина. Идите вперед и протестируйте их здесь, в Кингз-Харбор, где вы сможете держать любопытные глаза на расстоянии. Как только вы разработаете работоспособную модель, мы запустим ее в производство в качестве оружия береговой обороны. Если орудие окажется практичным и в качестве морского оружия, мы также разработаем для него морской лафет. Но мы будем держать его в резерве до тех пор, пока либо мы не узнаем, что оно нам понадобится для самообороны, либо мы окажемся в таком выгодном положении, что раскрытие его врагу не будет критичным.

- Да, сэр.

- А тем временем, коммандер, - продолжал Рок-Пойнт со сверкающей улыбкой, когда он обратил свое внимание на Мандрейна, - у верховного адмирала Лок-Айленда и у меня есть еще одно небольшое испытание для вас и ваших поставщиков разрушения.

- Да, адмирал?

Если несколько мгновений назад голос Симаунта звучал немного настороженно, то в тоне Мандрейна послышалась откровенная тревога, а улыбка Рок-Пойнта стала шире.

- О, в этом нет ничего сложного, коммандер, - заверил он молодого человека. - Просто, как показали ваши тесты, разрывные снаряды будут чрезвычайно разрушительными. В таком случае, и поскольку ваши тесты были настолько тщательными и профессионально выполненными, верховному адмиралу и мне кажется, что вы идеально подходите для нашего следующего проекта - выяснения того, как защитить или обезопасить корпус корабля, чтобы снаряды не разрывали его на части.

Его улыбка стала поистине блаженной при виде выражения лица Мандрейна. - Уверен, что вы не увидите в этом особой проблемы, коммандер.

VI

Сэр Корин Гарвей встал, когда органная прелюдия взлетела, как крылья самих архангелов, и огромные двери Мэнчирского собора распахнулись. Процессия двинулась по проходу за носителем скипетра и турифером. Струйки сладко пахнущего дыма тянулись за украшенным драгоценными камнями кадилом, когда оно раскачивалось на золотой цепи, а за кадилом следовали полдюжины несущих свечи служек, затем солидная фаланга послушников и младших священников. За этим, однако, скрывалась истинная причина, по которой собор был так плотно заполнен в эту конкретную среду.

Архиепископ Мейкел Стейнейр, предстоятель Церкви Чариса, последовал за этими послушниками, этими младшими священниками. Когда многочисленные голоса соборного хора зазвучали в великолепной песне, те, кто был достаточно близко к архиепископу, могли видеть, как шевелятся его губы, когда он подпевает им. Рубины на его короне сверкали, как свежие кровавые сердечки, в утреннем солнечном свете, льющемся сквозь витражи собора, и он был на целую голову выше Клейрманта Гейрлинга, который шел рядом с ним.

Они размеренно шагали сквозь бурные волны музыки и голосов, и Гарвей удивлялся, как трудно это было сделать. Несмотря на безмятежное выражение лица архиепископа, воспоминания о сторонниках Храма, которые пытались убить его в его собственном соборе, должно быть, витали в его голове, особенно в свете того, что случилось с Тиманом Хаскансом.

Если так оно и было, то в поведении Стейнейра не было никаких признаков этого, и Гарвей обнаружил, что на самом деле это его не удивило.

Его губы дрогнули, когда он вспомнил первую встречу Стейнейра со своим собственным отцом и остальными членами регентского совета - за вычетом графа Крэгги-Хилла, которого довольно удобно (по мнению Гарвея) отозвали в Валейну по какому-то чисто местному делу. Хотя он полагал, что это было неуважительно с его стороны, Гарвей решил, что отношение его отца к архиепископу было удивительно похоже на охотничью собаку на негнущихся лапах, чье острое обоняние подсказывало, что она вот-вот столкнется лицом к лицу с ящером. Тартариэн был не столь откровенно жестким, хотя даже его манеры были более чем настороженными, и остальная реакция регентского совета варьировалась от этой только в худшую сторону.

И все же в Мейкеле Стейнейре было что-то такое....

Сэр Корин Гарвей не мог наклеить ярлык на это "что-то", но что бы это ни было, это была мощная штука. Дело было не столько в том, что сказал архиепископ, сколько в том, как он это говорил, - решил Гарвей. - Очевидно, он просто решил предположить, что члены совета были людьми доброй воли. Что, несмотря на факт отлучения Кэйлеба - и, если уж на то пошло, его самого - от церкви, они дали свои клятвы добросовестно. Что он понимал, что их первой заботой должно быть благополучие корисандцев, которые искали у них защиты. Что он считал само собой разумеющимся, что когда люди доброй воли признают проблему, они будут искать ее решение.

И было столь же очевидно, что если где-нибудь во всем его теле и была хоть одна нетерпимая, непреклонная, фанатичная косточка, то он был мастером скрывать это.

Вот его настоящее секретное оружие, - подумал теперь Гарвей. - Он действительно является человеком Божьим. Не думаю, что в нем есть хоть капля слабости, но все же очевидно - по крайней мере для меня, - что им движет мягкость. Оскорбленная мягкость, возможно, но все же мягкость. Никто не может провести двадцать минут в его присутствии, не осознав этого. Возможно, он ошибается, но нет никаких сомнений в том, что им движет искренняя любовь к Богу и ближним. И что делает это "секретное оружие" таким эффективным, так это то, что это вообще не оружие. Просто он такой, какой есть. Конечно, есть и еще кое-что... - Взгляд генерала скользнул вверх, к королевской ложе. Как и в любом соборе, она находилась достаточно близко к святилищу, чтобы быть уверенным, что его обитатели все ясно видят и слышат. Поскольку князь Дейвин и княжна Айрис находились в изгнании в Делфираке, ложа была почти пуста. Что только делало одинокого имперского стражника, стоящего перед закрытыми дверьми, еще более заметным.

На нем были черные доспехи и черные, золотые, синие и серебряные доспехи чарисийской империи, но то, что все, казалось, заметили в нем в первую очередь, были эти странные сапфировые глаза. В отличие от подавляющего большинства жителей Корисанды, Гарвей раньше уже встречался с сейджином Мерлином Этроузом. Действительно, каждый член регентского совета встречался с ним, по крайней мере, мимоходом, и графы Энвил-Рок и Тартариэн провели довольно много времени в его компании, поскольку он был единственным оруженосцем, которому Кэйлеб позволил присутствовать во время переговоров о капитуляции. Сэр Эйлик Артир знал его даже лучше, в некотором смысле - или, во всяком случае, лучше знал дело рук сейджина, поскольку это было единственное, что сохранило ему жизнь в битве при Грин-Вэлли.

Но все во всем княжестве знали его репутацию. Знал, что он был самым смертоносным воином во всем мире... и что он лично убил всех троих убийц, которые напали на Стейнейра в соборе Теллесберга. Так что знание того, что он был там, бдительные глаза, постоянно бегающие взад и вперед по переполненному собору, вероятно, хотя бы немного способствовали спокойствию архиепископа.

Вступительный гимн перенес Стейнейра и Гейрлинга в святилище, и Гарвей откинулся на спинку своей скамьи, как только оба архиепископа уселись на свои ожидающие троны, и прихожане тоже могли свободно присесть.

Служба протекала гладко. В давней и всеми любимой литургии практически не произошло никаких изменений. Действительно, единственным существенным изменением было отсутствие клятвы верности великому викарию как главе Божьей Церкви в Сэйфхолде. Что, как подозревал Гарвей, вероятно, поразило храмовую четверку как очень "существенное изменение".

Но, в конце концов, они достигли того момента, которого ждал каждый человек в этом соборе, и в огромном сооружении воцарилась тишина, настолько тихая, что слабые звуки шагов Стейнейра были четкими и отчетливыми, когда он подошел к кафедре.

Он постоял мгновение, глядя на собор, затем провел знаком скипетра по огромному переплетенному тому Писания, прежде чем открыть его. Звук переворачиваемых страниц прошелестел в тишине собора, и когда он осторожно прочистил горло, это показалось почти шокирующе громким.

- Сегодняшнее Писание, - сказал он, и его глубокий голос донесся до каждого уха, - взято из Книги Чихиро, глава Девятая, стихи с одиннадцатого по четырнадцатый.

- Затем Господь сказал архангелу Лэнгхорну: "Вот, Я создал свою Святую Церковь, чтобы она была матерью всех мужчин и женщин на лице этого мира, который Я создал. Проследи, чтобы она воспитывала всех Моих детей. Что она учит молодых, поддерживает поступь и мудрость тех, кто вырос, заботится о пожилых людях. И, прежде всего, то, что она воспитывает всех Моих детей так, как они должны поступать.

Найди среди Моих священников людей, достойных этого великого поручения. Наставь их во всех их обязанностях, исследуй их и измерь их души, взвесь их на весах Моих весов, сожги их в печи Моей дисциплины, избей их на наковальне Моей любви.

И когда вы сделаете это, когда вы будете уверены, что это священники, достойные вести и пасти Моих овец, поставьте их на места власти. Дайте им то, что им нужно, чтобы исполнять Мою волю, и напомните им, и священникам, которые придут после них, и всем священникам, которые последуют за ними, что их цель, их обязанность и их долг - исполнять Мою волю и всегда и везде, всеми способами служить Моему народу."

- И архангел Лэнгхорн выслушал все эти наставления от Всевышнего и Святейшего, и архангел склонил свое лицо к земле, и он сказал Господу, своему Богу: "Воистину, это будет так, как Ты повелел".

Архиепископ положил руку на раскрытую книгу, глядя на собор.

- Это Слово Божье для Детей Божьих, - сказал он им.

- Благодарение Богу и архангелам, которые являются Его Слугами, - ответила паства, и в этом ответе чувствовалась напряженность. Своего рода затаившее дыхание удивление по поводу того, как Стейнейр предложил обратиться к этим стихам.

- Садитесь, дети мои, - пригласил он, и ноги заскребли, а одежда зашуршала в громком вздыхающем бормотании, когда они повиновались ему.

Он прождал еще добрую половину минуты, слегка сжав руки на Писании. Он пристально посмотрел на них, его глаза обежали весь собор, позволяя им увидеть его осмотр и давая им время осмотреть его, в свою очередь. Там не было никаких признаков каких-либо записок, даже ни одной карточки с записями, и он улыбнулся.

Это было нечто удивительное, эта улыбка. Нежная и теплая, гостеприимная и - главное - настоящая. Это не была натренированная улыбка актера. Это исходило откуда-то из глубины души человека, и Гарвей почувствовал странное легкое движение, скорее ощутимое, чем услышанное, пронесшееся по собору, когда верующие увидели это.

- Я намеренно выбрал сегодняшнее место Писания, - сказал он им тогда. - Но держу пари, что большинство из вас уже поняли это, - добавил он с идеальным чувством времени, и почему-то эта улыбка стала озорной.

Тихий приглушенный смех - смех, который сам себя удивил, - пронесся по собору, и его улыбка на мгновение стала еще более ослепительной.

- Конечно, я выбрал его намеренно. - Его улыбка исчезла, а голос стал серьезным, немного понизившись, так что им пришлось слушать чуть внимательнее. - Все вы слышали этот отрывок снова и снова. На самом деле, у него есть название, не так ли? Мы называем это "Великим поручением". И мы называем это так, потому что так называли это архангелы, и потому что это Великий Наказ. Этот отрывок, это Священное Писание, является фундаментальной основой Матери-Церкви, собственным Божьим свидетельством ее сотворения и рождения. Его наставление святому Лэнгхорну содержит не только Его повеление о создании Матери-Церкви, но и описание ее обязанностей. Цель - цель, для которой Он предназначил ее создание. Это говорит нам простыми, понятными словами, что она должна делать.

Он сделал паузу, позволяя своим собственным словам проникнуть в умы и мысли слушателей, затем продолжил.

- Конечно, "просто и прямолинейно" - это не то же самое, что "легко". Никакая великая задача, какой бы простой она ни была, никогда не бывает "легкой", и какая задача может быть более важной, чем та, которую Сам Бог возложил на Мать-Церковь? И какое другое учреждение этого мира могло бы завоевать преданность, уважение и любовь детей Божьих сильнее, чем Его собственная Церковь? Нам предписывается снова и снова, снова и снова, в каждой книге Священного Писания любить Бога, соблюдать Его законы, исполнять Его волю, жить во исполнение Его плана, а также почитать и повиноваться Его Церкви.

Тишина в соборе стала более напряженной, более сосредоточенной, и он снова грустно улыбнулся, как будто почувствовал, что на него давит физическое давление.

- Конечно, Он так и сказал, - спокойно сказал им всем архиепископ-раскольник. - В Божьих наставлениях по этому вопросу нет места для маневра, дети мои. Никаких серых теологических областей, где ученые и богословы могут спорить, дискутировать и анализировать язык. Это не совет, не приглашение, не предложение - это приказ. Это Божья заповедь, такая же верная, как Он заповедал нам свято соблюдать среду или любить друг друга так же сильно, как мы любим самих себя.

Он покачал головой. - И все же сам факт, что я стою здесь перед вами в этом соборе, является доказательством того, что Церковь Чариса не подчиняется церковным указам. - Теперь его голос звучал жестко. Не сердито, не осуждающе, даже не бросая вызов, но непоколебимо, как меч.

- Я был отлучен от церкви великим викарием, - продолжил он, и напряжение в соборе усилилось, когда он столкнул их с этим фактом лицом к лицу. - Я был лишен - им - моего статуса священника. Я был заочно осужден за ересь, вероотступничество и измену и приговорен понести Наказание Шулера за мои многочисленные преступления и грехи. Церковь Чариса восстала против указов викариата, великого инквизитора - самого великого викария. Мы отвергли указания Храма. Мы лишили сана и повесили за убийство священников, действующих от имени великого инквизитора. Мы создали наших собственных епископов и архиепископов, рукоположили наших собственных священников, и в каждом уголке империи Чарис мы бросили вызов Матери-Церкви и посмели ей сделать самое худшее. Мы встречались с ее доверенными лицами в битве, и мы завоевали другие земли - даже это княжество Корисанда - силой оружия, несмотря на объявленную волю Матери-Церкви. И я говорю вам сейчас, что это только вопрос времени, и не очень большого, прежде чем Мать-Церковь объявит священную войну Церкви Чариса, империи Чарис и любому человеческому существу - любому дитя Божьему, - которое настолько потеряло свое послушание Матери-Церкви, что поддерживает ее врагов. Мы пришли к вам сюда не с миром, дети мои, и я не буду притворяться, что это не так. Нет, мы пришли с мечом, и этот меч лежит в нашей руке так же верно, как вызов в наших сердцах.

Тишина теперь была такой напряженной, что Гарвей был слегка поражен тем, что она не разрушилась, когда он вдохнул. Оставайся на месте, пусть эта тишина задержится, пусть она гремит в ушах верующих. Он стоял в солнечном свете витражного стекла, окутанный завитками благовоний, как каменная глыба на дне глубокого холодного колодца тишины.

- Да, - сказал он наконец, - мы отказались от нашего послушания Матери-Церкви, несмотря на собственный Божий приказ. Но есть причина, по которой мы это сделали, дети мои. Несмотря на все, что вы, возможно, слышали, королевство Чарис и Церковь Чариса не объявляли войну Матери-Церкви.

Ноги и тела протестующе зашевелились, но он резко покачал головой, и шевеление прекратилось.

- Это Мать-Церковь объявила нам войну, дети мои. Она приказала уничтожить Чарис, и она использовала вашего князя, ваш флот, ваших мужей, отцов, сыновей и братьев, чтобы осуществить это разрушение. Она начала свою атаку без предупреждения или заявления. Она не упрекала нас, никогда не говорила нам, что мы впали в доктринальную ошибку, никогда не наставляла нас в том, что мы могли бы сделать лучше, более послушно. Она просто распорядилась о нашем уничтожении. Чтобы мы были сломлены, разбиты и стерты из истории Сэйфхолда. Чтобы наши люди были убиты в своих собственных домах, и чтобы эти дома были сожжены над их головами. И поэтому мы защитили себя, защитили наши дома - наши семьи - от этого разрушения... и за это - за это - нас объявили еретиками и отлучили от церкви.

Он снова покачал головой с мрачным выражением лица. - И в тринадцатом стихе этого утреннего Священного Писания вы найдете нашу защиту. Господь сказал Лэнгхорну: "Когда вы будете уверены, что это священники, способные вести и пасти Моих овец, поставьте их на места власти. Дайте им то, что им нужно, чтобы исполнить Мою волю." - Но Он также сказал Лэнгхорну: "Напомните им и священникам, которые придут после них, и всем священникам, которые последуют за ними, что их цель, их обязанность и их долг - исполнять Мою волю и всегда и везде, во всех отношениях, служить Моему народу". - Он объяснил Лэнгхорну, что это их обязанность, та самая причина, по которой он создал викариат, - воспитывать, учить, направлять, защищать и служить Своему народу. Нет - и не может быть - призвания выше этого. Нет более глубокого обязательства, нет более торжественного долга.

- Но Мать-Церковь не выполнила это обязательство, проигнорировала этот долг. Матерью-Церковью, дети мои, управляют люди. Им предписано управлять ею в соответствии с Божьей волей, но они все еще люди. И люди, которые в настоящее время контролируют Мать-Церковь, которые превратили самого великого викария в свою марионетку и рупор - такие люди, как Аллейн Мейгвейр, Робейр Дючейрн, Замсин Тринейр и, прежде всего, Жэспар Клинтан, - такие же коррумпированные, продажные, злые и грязные, как и все люди, которые когда-либо ходили по Божьему миру.

Мягкий голос архиепископа был тем самым мечом, который, как он сказал им, Церковь Чариса принесла в Корисанду, и он был таким же острым и безжалостным, как любой когда-либо выкованный клинок.

- Наш долг - повиноваться Матери-Церкви, но также наш долг - признавать, когда приказы, которые нам отдают, исходят не от Матери-Церкви - не от архангелов и никак не от Самого Бога, - а от коррумпированных торговцев властью.

От людей, которые решили превратить святую Церковь Божью в проститутку. Которые продают власть своих высоких постов. Которые продают саму Мать-Церковь. Которые издают приказы об уничтожении целых королевств. Которые используют власть инквизиции, чтобы запугать любую мысль о противодействии их коррупции. У которых собственные священники Матери-Церкви замучены до смерти на самых ступенях Храма за то, что они недостаточно коррумпированы.

- Божье наставление повиноваться Матери-Церкви так же просто и прямолинейно, как слова Священного Писания этого утра, но таково же и Его великое поручение священнослужителям Матери-Церкви. К людям, призванным носить оранжевый цвет викариев. великому викарию и великому инквизитору. И те люди в Зионе... потерпели... неудачу... с повиновением... Ему.

Эта последняя, размеренная фраза зазвенела в ушах его слушателей, как железная перчатка, с вызовом ударившаяся о каменный пол.

- Повиновение указаниям совершить грех становится соучастием в грехе, независимо от источника этих указаний. Шулер рассказывает нам об этом в своей книге. "Независимо от источника" - это те самые слова архангела Шулера, дети мои! Знаю, вы слышали, как сторонники Храма здесь, в Мэнчире, цитировали этот отрывок. И Церковь Чариса не прикажет им молчать. Не будет стремиться диктовать свои условия их душам. Но Церковь Чариса считает, что мы не можем оказывать благочестивое послушание грешным людям, утверждающим, что они говорят от Его святейшего имени, когда они уже давно утратили это право своими собственными действиями.

Он выпрямился во весь рост, повернувшись лицом к переполненным скамьям Мэнчирского собора.

- Мы не можем, у нас нет и не будет послушания им, - сказал он. - Мы не диктуем совести ни мужчины, ни женщины. Мы не будем принуждать. Мы не будем пытать и убивать тех, кто просто не согласен с нами. Но мы и не сдадимся. Пусть по всей Корисанде будет известно, что мы будем рады любому, кто пожелает присоединиться к нам в наших усилиях по освобождению души Матери-Церкви от продажных людей, осквернивших ее. Что мы будем приветствовать вас как наших братьев, наших сестер и наших собратьев - детей Божьих. И что мы будем идти вперед до конца этой великой задачи, к которой мы были призваны. Мы не дрогнем, нас не поколеблют, и мы никогда - никогда - не сдадимся. Пусть Клинтан, Тринейр и их приспешники будут предупреждены. В свое время Церковь Чариса придет за ними. Придет за ними в тот день, когда придет время спасти Мать-Церковь и освободить ее от слуг Тьмы, которые слишком долго оскверняли ее.

VII

Епископ-исполнитель Томис Шайлейр оторвал взгляд от своего разговора с Мараком Халиндом, когда кто-то резко постучал в дверь помещения. Несмотря на то, что он понимал - умом, - что здесь, в своем офисе в Крэг-хаусе, он в полной безопасности, его охватил приступ тревоги. Сегодня утром не было запланированных посетителей или совещаний, и для преследуемого беглеца (особенно беглого епископа-исполнителя, чей интендант был нечестиво убит) "неожиданный" переводился как "угрожающий".

О, не говори глупостей, Томис! - ругал он себя. - Сомневаюсь, что вооруженные приспешники регентского совета или "Церкви Чариса" смогли бы проникнуть так далеко в городской дом графа без хотя бы некоторой тревоги, предшествующей им. Если уж на то пошло, я склонен сомневаться, что нынешние власти будут вежливо стучать, если только зайдут так далеко! Во всяком случае, они не потрудились "постучать" в дверь Эйдрина.

Его лицо на мгновение напряглось при этой мысли. Затем он прочистил горло.

- Войдите! - позвал он, и граф Крэгги-Хилл вошел в дверь.

- Доброе утро, милорд. - Шайлейр услышал удивление в собственном голосе. - Я не ожидал увидеть вас сегодня утром.

- Я сам не ожидал оказаться здесь, ваше преосвященство.

Что-то в манерах Крэгги-Хилла, что-то блеснувшее в его карих глазах, заставило Шайлейра немного выпрямиться в кресле. Он быстро взглянул на Халинда, уловив проблеск любопытства на лице своего секретаря, затем полностью переключил свое внимание на Крэгги-Хилла.

- Могу я спросить, что тогда изменило ваши планы, милорд? - спросил епископ-исполнитель, указывая на удобное кресло перед своим столом, когда он говорил.

- Безусловно, можете, ваше преосвященство.

Крэгги-Хилл сверкнул короткой натянутой улыбкой, прежде чем устроиться в кресле. Халинд начал вставать, но граф жестом усадил его обратно в кресло.

- Останься, отец, - сказал дворянин. - Я уверен, что вы и его высокопреосвященство подготовите довольно много переписки в ближайшие несколько пятидневок, так что сейчас вы могли бы также узнать мои новости.

- Конечно, милорд, - пробормотал Халинд.

Секретарь снова сел, взглянув на своего начальника в поисках подтверждения, и Крэгги-Хилл полностью переключил свое внимание на Шайлейра.

- Понимаю, ваше преосвященство, что с тех пор, как Стейнейр прибыл в княжество, сообщения из Мэнчира были довольно разочаровывающими, - сказал он затем, что, по мнению Шайлейра, было одним из лучших примеров преуменьшения, которые он слышал за последние несколько лет. Назвать сводки семафоров из Мэнчира "довольно разочаровывающими" было примерно то же самое, что назвать океан Картера "довольно глубоким".

Было очевидно, как бы мало ни хотел признать это епископ-исполнитель, что не просто город Мэнчир, но и все герцогство в значительной степени было потеряно. Приказ Эйдрина о казни Хасканса имел неприятные последствия. Шайлейр был поражен тем, что полностью оправданная смерть одного священника-отступника могла породить такой бурлящий гнев и возмущение. Это было так, как если бы граждане Мэнчира намеренно предпочли не понимать порочности нападения Хасканса на Мать-Церковь. Как будто они действительно сочувствовали ему просто потому, что он был способен на случайные вспышки красноречия в служении врагам Божьим.

И все же было бы глупо недооценивать силу этого яростного гнева... или тяжесть его последствий. Стейнейр, конечно, этого не сделал. Его самая первая проповедь с украденной кафедры Мэнчирского собора была основана на этом гневе, когда он изложил свои попытки оправдать собственное предательство Матери-Церкви и создание "Церкви Чариса". Ничто не могло оправдать такое отношение, но разгневанные умы не были разумными, и проповеди Стейнейра упали на благодатную почву. Даже многие из тех, кто продолжал горько возмущаться империей Чариса, ослабевали в своем противостоянии "Церкви Чариса". Если уж на то пошло, любой остаточный гнев в столице по поводу способа, которым были замучены Эйдрин Уэймин и другие убитые священники, все чаще был направлен на светские власти, а не на Стейнейра... или Гейрлинга. Любой идиот должен понимать, что ни регентский совет, ни вице-король генерал Чермин не осмелились бы действовать подобным образом, если бы не прямой приказ Церкви, которой они присягнули на верность. И все же опасная степень разделения между чарисийской церковью и чарисийской короной проникла в умы слишком многих. И другие проповеди Стейнейра, с их акцентом на "свободе совести", их отказом от Вопроса и Наказания Шулера, их конкретными гарантиями того, что "сторонники Храма", которые соблюдали закон, могли продолжать поклоняться, используя литургию и даже священников, которых они выбрали, завоевали ему еще большую поддержку. Что еще хуже, возможно, это снискало ему терпимость даже среди тех, кто думал, что они остаются верными Матери-Церкви. Были сообщения о том, что даже многие из "приверженцев Храма" стали уважать его - пусть и неохотно - за его "честность".

Эта эрозия веры была тем, что больше всего беспокоило Шайлейра, но он знал, что его светские союзники, такие как Крэгги-Хилл, были так же обеспокоены тем фактом, что, несмотря на разделение, которое некоторые все еще проводили между империей и церковью, принятие "Церкви Чариса" также медленно, но неуклонно ослабляло сопротивление империи. Первичная лояльность князю Дейвину явно оставалась высокой, многие жители Корисанды продолжали проводить различие между своим изгнанным князем и регентским советом, действующим от его имени, а жители Корисанды были далеки от того, чтобы простить Кэйлеба за убийство князя Гектора. И все же существовала огромная разница между отрицанием легитимности нынешнего режима и активным сопротивлением ему. Именно здесь переполнение ползучего признания "Церкви Чариса" постепенно разъедало основы светской поддержки сопротивления.

И, что еще хуже, население столицы, похоже, пришло к выводу, что сопротивление - их освободители - были истинными врагами. Интеллектуально Шайлейр мог понять грубые физические факторы, связанные с этим процессом, но по своей природе он был неспособен по-настоящему сочувствовать любому, кто мог бы принять такое странное представление. Это включало в себя такое глубокое отвержение Божьей воли в пользу таких чисто эгоистичных, материальных соображений этого мира, что он буквально не мог этого понять.

И все же, понимал он это или нет, он все равно был вынужден признать его существование и учитывать его в своем собственном все более удручающем мышлении.

Под покровительством чарисийцев на юго-востоке Корисанды снова начала процветать торговля. Товары наводняли порты, стали открываться предприятия, тарифы и импортные пошлины князя Гектора (многие из которых были значительно повышены, когда он готовился противостоять вторжению чарисийцев) были снижены, и инвесторы-чарисийцы явно искали благоприятные возможности. Экономика столицы еще не восстановилась до уровня, существовавшего до вторжения, но она быстро приближалась к нему и такими темпами, которые предполагали, что вскоре она превзойдет его.

В то же время сокрушительный удар, нанесенный Гарвеем организации Уэймина, положил конец всему скоординированному, централизованно управляемому сопротивлению. Горстка его людей могла бы сбежать, но они были слишком рассеяны, слишком глубоко загнаны в укрытия, чтобы многого добиться. Это привело к тому, что внезапно прекратились "спонтанные инциденты", которые так тщательно поддерживал Уэймин. То, что оставалось, гораздо чаще было вспышками чистого бандитизма, как бы мало Шайлейру ни нравилось это признавать. Они больше не были тщательно нацелены. Действительно, они были настолько плохо нацелены, что были практически случайными, почти с такой же вероятностью нанося урон сторонникам Храма, как и предателям. Это создавало постоянный отток этих приверженцев Храма от людей, ответственных за их собственные потери. И с теми, кто был ответственен за это, власти также безжалостно расправлялись. Это означало, что те, кто пытался сопротивляться оккупации, все чаще рассматривались как источник насилия и разрушений, в то время как те, кто поддерживал оккупацию, рассматривались как защита граждан от актов насилия.

Потребовался бы бедарист, чтобы объяснить Шайлейру эту логическую цепочку. Конечно, любой должен быть в состоянии понять, что именно присутствие оккупантов спровоцировало насильственную реакцию. В таком случае, какая запутанная цепочка рассуждений могла бы воздать им должное за подавление насилия, а не возложить на них вину за то, что они вызвали его в первую очередь?

И все же, какой бы странной ни казалась ему эта мысль, он не мог отрицать, что это происходит. И, что еще более обескураживающе, регентский совет на самом деле завоевывал все большее уважение даже среди столичных приверженцев Храма за свою "сдержанность". Никого не арестовывали просто так и не бросали в тюрьму "на всякий случай". Стражники Гарвея не были особенно нежны с теми, кто сопротивлялся аресту, но любому, кто был арестован, также предъявлялись обвинения. И никто из тех, кому было предъявлено обвинение, не был наказан без суда и следствия. И пока они находились в тюрьме в ожидании суда, им был разрешен доступ к священнослужителям-лоялистам Храма и членам семьи... что просто случайно и аккуратно опровергло в головах любые слухи о том, что заключенных тайно пытали.

Было довольно много казней, и все в Мэнчире знали, что их будет еще больше, но регентский совет был скрупулезен в поддержании хотя бы видимости справедливости.

Стало удручающе ясно, что на юго-востоке не будет всеобщего восстания - по крайней мере, в тех масштабах, в которых они нуждались. Все еще будет какая-то поддержка, какие-то узлы сопротивления, и вполне вероятно, что значительная часть людей проявит, по крайней мере, пассивное сопротивление, когда наступит момент. Но ничто из этого не могло скрыть тот факт, что, когда они, наконец, разожгут свое собственное восстание, начатое здесь, на севере, они начнут не всеобщее восстание, а гражданскую войну, прямо здесь, в Корисанде, между теми, кто готов лизать руку чарисийцев, и теми, кто все еще верен Матери-Церкви и князю Дейвину.

И каждый день понемногу увеличивает шансы против нас, - с горечью подумал Шайлейр. - Энвил-Рок и Тартариэн уже продвигаются к расширению своей аккуратной маленькой цитадели там, на юго-востоке, и, судя по всему, барон Блэк-Клифф собирается отдать свою душу и публично поддержать их.

Он стряхнул с себя гнетущие размышления и кивнул в сторону Крэгги-Хилла. - Я думаю, что "разочаровывающий" было бы одним из способов описать эти сообщения, милорд, да, - сухо сказал он.

- Ну, у меня есть немного новостей, которые, думаю, значительно более обнадеживающие, - сказал ему граф. - Боюсь, это не имеет никакого отношения к тому, что происходит там, на юге. Но герцог Зибедии наконец-то перестал танцевать вокруг да около.

- Правда? - Шайлейр выпрямился, выражение его лица внезапно стало напряженным, и Крэгги-Хилл улыбнулся. Прелат подумал, что это не было особенно приятным выражением лица.

- О, верно, ваше преосвященство. На самом деле, думаю, что танец, возможно, пришел к более полной остановке, чем он думает.

- В каком смысле?

- Он был очень осторожен, общаясь только устно, через личных представителей, которым он доверяет, - сказал Крэгги-Хилл. - О, я переписывался с ним, но ни одно из наших писем не содержало ничего компрометирующего. У нас обоих были веские причины избегать этого.

Граф поморщился, а Шайлейр фыркнул. Для Томиса Симминса, великого герцога Зибедии, предательство было так же естественно, как дыхание. Если бы Крэгги-Хилл был настолько неосторожен, чтобы включить любую открытую ссылку на "измену" в письмо Зибедии, великий герцог продал бы его Кэйлебу и Шарлиэн в тот момент, когда это дало бы ему какое-либо преимущество.

- Но, - продолжил граф, - он наконец-то согласился с определенным графиком поставок нам новых нарезных мушкетов. И он сказал об этом в письменном виде.

- Вы шутите!

- О, нет. - улыбка Крэгги-Хилла была тоньше, чем когда-либо. - Конечно, он не понимал, что передает это мне. Его переписка со мной по-прежнему является воплощением благоразумия, но ему пришлось быть немного более... откровенным в своих инструкциях его посланникам. Я знал об этом в течение некоторого времени, и боюсь, что прошлой ночью его нынешний посланник был жестоко атакован и ограблен.

Граф сложил руки перед собой и на мгновение благочестиво поднял глаза к небу.

- Очевидно, я веду расследование, и посланник, который получил лишь незначительные травмы и потерял все свои драгоценности и деньги, разрывается между упоминанием того факта, что в его украденном поясе с деньгами содержались его последние инструкции, и надеждой на Шан-вей, что мы никогда не догоним воров, о которых идет речь.

- Вы думаете, он действительно не понимает, что это уже у вас в руках - что вы явно делаете, милорд? - спросил Шайлейр, его глаза сузились.

- О, он должен признать это как возможность, ваше преосвященство. Но это было очень убедительное ограбление, поверьте мне. И воры явно планировали перерезать ему горло, чтобы убедиться, что не останется свидетелей, когда ему удалось "сбежать", что должно заставить его, по крайней мере, немного усомниться в моей причастности. Он знает, что если бы я убил его, Зибедия мгновенно почуял бы крысопаука и попятился. Чего он не знает, так это того, что я знал - или, скорее, сильно подозревал, - что у него при себе были эти инструкции. Не думаю, что он понял, что мои агенты смогли идентифицировать посредника здесь, в Валейне, который передавал почту Зибедии туда и обратно. Так что он не знает, что "воры" последовали за ним, когда он забрал свою последнюю депешу. На самом деле, я не уверен, что у него было время прочитать ее самому, хотя из того, что он сказал, совершенно очевидно, что он, по крайней мере, в целом осведомлен о ее содержании. Учитывая все это, в его сознании должен быть огромный вопросительный знак, касающийся возможности моего участия, но он не может быть уверен в любом случае. Так что он, вероятно, надеется, что это действительно были воры, которые будут интересоваться только его деньгами и драгоценностями и просто выбросят переписку. Или, в противном случае, что они будут достаточно умны, чтобы понять, насколько это опасно, и сжечь ее до того, как он сможет их убить. Последнее, чего он хочет, - это чтобы мои стражники схватили воров за пятки, нашли письмо Зибедии к нему и передали его мне.

- Но критический момент заключается в том, что даже если Зибедия думает, что это устроил я, даже если он решит, что хочет отступить, сейчас он не может. У меня есть письмо, написанное его собственной рукой, в котором он просит своего посланника передать "нашим друзьям в Корисанде", что он готов поставлять оружие с целью сопротивления чарисийской оккупации. В частности, с нарезными мушкетами, изъятыми у имперской армии в Чисхолме. Ни я, ни кто-либо другой в Корисанде не указаны в письме, но его намерения изложены совершенно четко выше его собственной подписи.

Епископ-исполнитель решил, что он легко мог бы побриться улыбкой Крэгги-Хилла, и почувствовал, что улыбается в ответ.

- Это письмо отправится в мой личный сейф, ваше преосвященство, - сказал граф тоном глубокого удовлетворения. - И если Зибедия окажется... строптивым, я всегда могу мягко сообщить ему, что оно лежит у меня. И, конечно же, если он продолжит оставаться строптивым, это может просто попасть в руки Гарвея - или Чермина.

Шайлейр снова откинулся на спинку стула, и его улыбка сменилась более сдержанным выражением благодарности.

Спасибо тебе, Боже, - подумал он. - Прости меня за то, что я сомневался, за то, что позволил себе впасть в отчаяние. В Писании говорится, что Вы предадите Своих врагов правосудию, используя даже руку самих нечестивых. Я едва ли могу притворяться, что великий герцог - благочестивый человек, но Вы отдали его в наши руки, и, в конце концов, мы воспользуемся этим, чтобы привлечь Ваших врагов к ответственности.

Он на мгновение закрыл глаза, давая это обещание. Но даже если бы он держал их открытыми, он никогда бы не заметил крошечный дистанционно управляемый пульт, установленный на потолке, который только что передал каждое слово его разговора с Крэгги-Хиллом далекому искусственному интеллекту по имени Сова.