Не надо преувеличивать!

Джелу и Алек ушли с милиционером, чтобы опознать тело, выброшенное волнами. Веранда, в обычные дни светлая и приветливая, приобрела теперь, в холодном неоновом свете, какой-то искусственный и; тревожащий вид аквариума, в котором давно не меняли воду. Буйный гул моря то приближался, то удалялся, придавая ритм самой неподвижности. К окнам подступил туман; он надвигался на них каким-то ватным комом, который грозил разбить тонкие стекла и залить все внутри. Дом казался хрупкой ладьей на волнах безбрежного моря.

— Что это мы сидим так, как дураки? — нарушил молчание резкий голос Моны.

— Который час? — встрепенулся, словно от тяжелого сна, Цинтой. — Нам надо идти…

— Куда мы пойдем по такому туману? Глаза выколешь… И надо бы узнать, что… — голос Милики захлебнулся в рыданиях.

Волшебство нарушилось, момент замешательства остался где-то позади. Охваченные внезапной лихорадкой, все задвигались, начали искать себе место, дело, которое заняло бы их внимание, хоть немного рассеяло беспокойство… Мона, заявив, что ей холодно, удалилась, Барбу последовал ее примеру, и вскоре из его комнаты послышался хрип радиоприемника. Мирча пробормотал что-то нечленораздельное и ушел, прижимаясь к стенке. А Димок отыскал бутылку спиртного, наполнил стакан и молча уселся на стул перед окном, отсутствующим взглядом следя за клубами тумана…

— Стаканчик цуйки сейчас не помешает… — убежденно проворчал Цинтой и, налив себе в стакан, выпил его до дна.

— Товарищ Верня… неужели это Габи? — Часто моргая, зашептала Милика.

АБВ пожал плечами, кляня про себя дурацкую роль отца семейства, запрещавшую ему любое разумное действие. Впрочем, какое действие было бы сейчас разумным? Прежде всего, отказ от водевильных ролей, в которых они выступают вот уже несколько дней. Он с самого начала был не в восторге от идеи Джиби. Слишком много уловок и нюансов для обыкновенного следствия. Если бы все было по Джелу, вскоре он превратился бы во что-то вроде того толстого детектива, из какого-то там романа, который безвыходно сидел дома, выращивал орхидеи и готовил сложные блюда. Неужели таков современный следователь? Что-то вроде электронной сверхмашины, в которую другие, тоже электронные, машины вкладывают карточки? Где же пресловутый романтизм их профессии? Провели бы не стесняясь, несколько настоящих допросов, и теперь все уже было бы разрешено. И может быть Габриэлла — он был уверен, что утонувшей женщиной была именно она — осталась бы живой. Самоубийство, разумеется, исключается, несчастный случай маловероятен. Конечно, это преступление и — совершенно несомненно! — связанное с убийством Петреску. Из нескольких словечек, которые успел шепнуть ему Джелу, он запомнил лишь: «не спускай с них глаз», и теперь спрашивал себя, что это по сути означало? Ведь он — инженер Верня, любящий муж и отец, вмешиваться в чужие дела у него нет никаких оснований. Впрочем, он уверен, что ему и не во что вмешиваться…

Олимпия принесла колоду карт и сосредоточенно раскладывала пасьянс.

— Олимпия… не лучше ли было… — и он показал глазами на дверь комнаты.

— Ох, Аби, любимый, как ты мог подумать, что я лягу? А вдруг я вам понадоблюсь?

АБВ попытался представить себе ситуацию, в которой, по мнению Олимпии, коллектив мог бы нуждаться в ее помощи… Вероятно, общая резня, в которой она оказывала бы раненым первую помощь…

Милика шепнула что-то своему мужу и тот смущенно обратился к АБВ:

— Товарищ… нет ли у вас ручного фонарика? Моя жена хотела бы… но в этом тумане…

— Фонарика у меня нет, возьмите спички.

Супруги снова закутались в шали и плащи и вышли во двор. Тишина… лишь время от времени поскрипывает стул, на котором сидит Димок, да из комнаты Барбу доносится мелодичный голос, оплакивающий на итальянском языке судьбу последнего забастовщика с заводов Матерасси. АБВ размышлял о том, что делает сейчас Джелу и какую связь может установить нормальный милицейский ум между кражей нескольких миллионов в одной части страны и следующими одна за другой смертями в деревне, расположенной в другой ее части. Как бы он ни выстраивал факты, все рушилось, как песочный замок… Ничто не ведет ни к чему… И он с тоской подумал о «чистом» деле — отпечатки пальцев, показания, анализы, очные ставки, преследование — повседневный мир людей его профессии, с обычным ходом дела, с уверенностью, что каждый шаг приближает тебя к разгадке. Вероятно, он постарел… Или, может быть, ему следует «проработать» — как говорит Цинтой — штук десять детективов и законспектировать их… а уж потом сесть в кресло, включить в сеть «серое вещество» своего мозга и…

— На помощь, сюда! На помощь…

Резкие крики неслись со двора… В мгновение ока он вскочил на ноги и кинулся к двери, где столкнулся с бежавшим в том же направлении Нае. Двери комнат с шумом распахивались… Крики быстро приближались. АБВ открыл выходную дверь, и на ее пороге появилась, чуть не упав к его ногам, Милика. Ее лицо выражало самый неприкрытый ужас. В тумане послышалось глухое пыхтение, и за ней, с выкаченными глазами и раскрытым ртом, последовал Цинтой.

— Что такое? Что случилось?

Оба показывали куда-то себе за спину, с трудом глотая воздух:

— Там… там…

— У ворот… Стоял и следил… — сумел выговорить Цинтой, прежде чем свалиться на стул.

Димок вошел к себе в комнату и, вернувшись с карманным фонариком, вышел на двор. Туман поглотил его в мгновение ока.

— Не следовало ли бы и нам?.. — шепнул Мирча.

— Оставайтесь здесь! — Милика округлила глаза и сложила руки умоляющим жестом. — Что мы будем делать одни…

Вскоре послышались голоса приближающихся людей. Из тумана вынырнула солидная фигура Нае, а за ним показались… Влад и Дана!

— Вот черт… надо же! — прокомментировал Мирча, протирая очки, чтобы лучше видеть.

Они стояли на пороге, ярко освещенные электричеством с влажными от тумана волосами, веселые и беспечные.

— Что вы там делали, товарищи, в темноте? Мы, господи прости, чуть ли не окачурились… — набросился на них Панделе.

— Что нам делать? — весело осклабился Влад. — Мы пришли из соседней деревни пешком и…

— Ну и дорога была — чудо! — вздохнула Дана.

— И остановились у ворот, чтобы полюбоваться морем.

— Какое там море, товарищи, в двух шагах ничего не видно!

— Зрительное впечатление не так уж важно… дело скорее в ощущении… Остановись, о время… Ламартин… — обратился Влад к Цинтою, иронически улыбаясь. — Нам очень жаль, что мы вас напугали, — продолжал он с явным отсутствием какого-либо сожаления. — А теперь извините, мы пойдем ляжем… Знаете, молодые люди должны очень много спать… — заключил он, обнимая Дану за плечи и исчезая с ней в комнате.

Оставшиеся взглянули друг на друга.

— Не знаю, как этому товарищу студенту всегда удается вывести меня из себя!

— Ложная тревога… — Барбу скучающе зевнул. — Досужие домыслы. Я не думаю, что существует какая-нибудь связь между Габрнэллой и той утопленницей.

— Но, товарищ, как вы объясняете…

Цинтой не успел закончить фразу: послышался громкий шум, кто-то приближался к дому.

В самом деле, вскоре в мягком тумане засветились огоньки, послышались голоса… Потом свет начал удаляться по направлению к шоссе, а голоса приближаться. В конце концов они воплотились в Джелу и Алека… Все находящиеся на веранде впились глазами в лица пришедших, отыскивая ответ на вопрос, который не смели задать. Джелу казался очень усталым. Он сел к столу, снял очки и надавил себе на веки, как бы стараясь утишить глухую боль. Алек старался сохранять достойный вид, но все сразу заметили, что на нем нет лица, а когда он начал наливать себе в стакан питье, его рука крупно задрожала.

— Ну, скажите же что-нибудь… чего вы молчите? — накинулась на них Милика.

— Не часто мне доводилось быть свидетелем такого… Я не хочу хвалиться, но нервы у меня крепкие — наследство отца, полковника… Однако это зрелище…

Алек обвел глазами все лица и незаметно высморкался в белоснежный платок.

— Да, такова печальная истина… Бедняжка Габриэлла утонула.

По правде сказать, все были уверены, что утопленница — Габриэлла. И все же хранили какую-то нелепую надежду на то, что вещи войдут в свою нормальную колею и им будет представлено другое объяснение — простое и успокоительное. Смерть Петреску они приняли более равнодушно, это было что-то из другого мира; гибель Габриэллы задела их тем сильнее, что она была из их среды, и их кажущийся иммунитет рушился теперь, оставляя каждого перед возможной схваткой с небытием. Молчание нарушил Мирча.

— Ох, бедняга, бедняга… — произнес он дрожащим голосом.

— Прекратите, уважаемый… ведь вы мужчина!

— Нужно зажечь свечку… умерла без свечи, бедняга, и без причастия.

Милика самым неожиданным образом преодолела комизм своего повседневного поведения, и глаза, полные какой-то первобытной жалости, осветили все ее лицо.

— Извини меня, Лика, но так ведется издавна…

Кто-то поискал на подоконнике и протянул ей несколько тонких, скрючившихся от жары свечек.

— Свечки, купленные для Петреску…

— У нас в селе, когда кто-нибудь умирает, устраивают бдение… Прости меня, Лика.

— Чего это ты все: прости да прости? Разве мы не понимаем? Это ведь традиция, — взорвался Панделе, громко сморкаясь. — Посидим, товарищи… бедняга!..

Мона вздрогнула и, кутаясь в шелковистый халат, встряхнулась.

— Я… да, трагическая судьба… Алек, идешь?

— Ты иди, mon ange[28], я еще посижу. Прими снотворное и хорошенько укройся. Я приду, посмотрю, как ты себя чувствуешь… Да, господа, — сказал он, поворачиваясь к остальным, — женщины, хоть они и выше нас, обладают такой хрупкой нервной системой! Их надо жалеть, беречь… Моя мать…

Заметив, что его никто не слушает, он коротко кашлянул и снова опустился на стул. Милика напевала что-то вполголоса, крупно крестясь. Остальные смущенно смотрели друг на друга, не зная, что делать. В поведении Милики было что-то смешное, но в конце концов — что может быть смешного в сочувствии? Никто не смел уйти и оставить остальных. Поэтому все робко расселись вокруг стола. Бутылка водки пошла по кругу, все заговорили низкими, приглушенными голосами. Первым оказался Мирча, переживавший, казалось, сильнее всех. Он снял очки и близоруко заморгал голубыми глазами:

— Не могу, не могу поверить… Почему я здесь оказался?.. такая драма… какое мне дело до этих драм? Я веду спокойную, размеренную жизнь — как часовой механизм… Но что я говорю? С тех пор как я приехал сюда, случаются только невероятные вещи… Как в страшном сне! Да, таких снов и врагу не пожелаешь… Был один умный человек, Фрейд, если бы он узнал, что мне снится, он бы сильно обрадовался… А ведь я предчувствовал, что все это не к добру… И почему — барышня Попа, почему именно она?

— Вы предпочли бы, чтобы это был кто-нибудь другой из нас?

— Такой глупый вопрос, господин Барбу, мне редко доводилось слышать. Я так мечтал спокойно провести отпуск, а здесь — куда ни сунься, наткнешься на труп…

— Как она выглядела, товарищ? — обратился Панделе к Алеку.

— Кто, господин?.. — вздрогнул тот, опомнившись от каких-то никому неизвестных мыслей.

— Ну, она, покойница.

— Габриэлла? Ужасно, господа! Невыносимое зрелище…

— Сильно покалечена?

— A-а, нет. Казалось, что она спит… Что вышла из моря и отдыхает.

— Как же это, ведь утопленники… Когда я был ребенком, в соседнем селе утонул один человек, в пруду… Так его узнали только по сапогам.

— Все же странно, что она не была изуродована… Мой покойный отец, полковник, говорил, что все, умиравшие на войне, выглядели по-разному. Двух человек одинаковых не было.

Милика тихо плакала.

— Бедняжка, бедняжка, — повторяла она, всхлипывая. — Такая молоденькая…

— Судьба, мадам Милика, судьба… Что тебе на роду написано.

АБВ нашел, что ему пора вмешаться:

— Что вы хотите этим сказать, господин Пырву?

— Она ведь пошла плавать… вы знаете, как она это делала… бывало, заплывет так, что и не видно…

— Откуда вы знаете, что она пошла плавать?

— Так… чего же ей было делать в море?

— Она в купальном костюме, — уточнил Алек.

— Да, господин Верня, мы ведь лучше знаем. Разве она впервые купалась ночью? Только вчера, бедняжка, она была сильно подвыпивши…

— Верно, господин Нае… судорога или коллапс… Злой час человека везде найдет, — Снова вздохнул Мирча.

— Господа, существует очень интересная теория одного англичанина, Мак-Кинней: «человек перед лицом судьбы». В девяти случаях из десяти….

— Бросьте вы теории, Алек, эта девушка плавала божественно. Я занимался водным спортом, и то она меня обставляла…

— А я, если хорошенько подумать, делаю другой вывод. Она покончила с собой, товарищи.

— Почему, Лика, почему? Молодая, с дипломом, с положением… Чего ей не хватало?

— Какие у нее могли быть причины? Мне показалось, что по характеру она человек веселый и оптимистичный, — усомнился и АБВ в ответ на заявление Цинтоя.

— Но неуравновешенный… Все самоубийцы — люди неуравновешенные.

— Да, я думаю, что господин Габровяну прав, — вмешался Алек. — De mortibus nihil nisi bene[29], это верно, но Мона тоже считает, что она была экзальтированной… Не правда ли, господин Ионеску?

Джелу вздрогнул, потревоженный в своих мыслях. Надев очки, он пристально поглядел на Василиаде:

— Что вы говорите? Экзальтированная… не знаю… вы ее лучше знали. Мне она показалась просто романтичной.

— Какая там романтика, уважаемый? Не видели, как она вела себя в последний вечер? Нервы не выдержали… сначала страх, потом вдруг веселье. Я не психиатр, но насколько я знаю, это — признаки истерии.

— У нее было много странностей: йога, эта история с птицами… — поддержал его Алек.

— Оставите вы ее странности. Покажите мне человека, у которого их нет!

— Да уж, Мирчулика, тебе лучше знать.

— Товарищи, мы начинаем отвлекаться. Нужно установить причину. Отыскать корни зла. Вот если бы речь шла о молодой женщине из какой-нибудь капиталистической страны, я бы еще понял, а так… что вы наделали, товарищ? — патетически закончил Панделе, строго впиваясь взглядом в глаза Джелу.

Тот несколько мгновений выдерживал его взгляд, потом с отвращением пожал плечами.

— Дядя Панделе, оставьте вы человека в покое! Ведь Габи, прости ее бог, с нами со всеми кокетничала… Такая у нее была натура… Будто вы сами не знаете?

— Товарищ Нае, я не позволю, не позволю!.. Я человек серьезный, женат уже пятнадцать лет. И если кто-нибудь захочет разрушить мою семью, я не посмотрю…

— Дядя Панделе, извините, вы меня неправильно поняли. Я и не собирался на вас намекать. Просто я думал, что вы заметили, что пока не появился господин Джелу, Габи, бедняжка, интересовалась другими холостяками нашего двора, всеми по очереди. Даже с кону[30] Алеку попробовала… Ладно, ладно, я ведь не со зла это говорю, а чтобы уточнить некоторые вещи.

— Совершенство форм, прикрывающее полную бессодержательность. Банальная и слегка вульгарная.

— Ну и ну, господин Василиаде! «Банальная»! Недаром у мадам Моны были нервные припадки, когда вы занимались с ней йогой.

— Товарищи, если кто-нибудь из вас чувствует себя виноватым в душевном и психическом расстройстве той, которая носила имя Габриэллы Попа, пусть он признает это открыто, самокритично… Хотя я остаюсь при убеждении, что это все-таки товарищ…

— Чего это вы все «товарищ» да «товарищ», дядя Панделе? Может, у бедняги была какая-нибудь запутанная история в Бухаресте — получила известие, и это толкнуло ее на ложный шаг…

— Господа, — вмешался АБВ, — мы ведь все равно витаем в сфере предположений. Почему же мы забываем, что в этом дворе уже был убит один человек?

Все вдруг замолчали. Мысль, которую все старательно загоняли в самый дальний уголок мозга, вдруг обретя жизнь, поразила их, как удар. И все заговорили — вперемешку, перебивая друг друга:

— Преступление! Этого только не хватало!

— С чего это вы, товарищ?

— Какая у нее могла быть причина? Cui prodest?[31]

— Продест-непродест, но это уж слишком!

— Несчастное стечение обстоятельств…

— Да, стечение не всегда бывает счастливым, — послышался веселый голос Влада, который выходил из комнаты, как всегда, обнимая за плечи Дану… — Хороший пример подаете вы нам, молодежи… каждый вечер — попойка. Пошли лучше прогуляемся по берегу…

— Габриэлла умерла!

— Что за глупая шутка?

— Это не шутка, ребята, — мягко обратился к ним АБВ. — Габриэлла Попа умерла.

Дана уцепилась за Влада и начала тихо плакать. Побледнев, Влад смотрел в ее увеличившиеся от ужаса глаза.

— Когда? Как?

— Море вынесло ее тело…

Снова наступила тишина. Наконец Мирча неуверенно сказал:

— Хотя… двое мертвых за несколько дней, в одном и том же месте… В романах о шпионах…

— Какие там романы, тут не до романов… Тут вам действительность! — воскликнул Димок, закуривая сигарету.

— Давайте попробуем отыскать научное решение: все можно свести к математическому уравнению. Итак, Петреску будет «X», Габриэлла — «У».

— Поставим выпивку на место общего знаменателя, перемешаем все и посмотрим, что выйдет, кону Алек.

— Сразу видно, что математика — не ваша сфера, господин Димок.

— Погодите, товарищи… не ссорьтесь! Надо подумать… тут что-то есть, в том, что он говорит… ведь и Петреску всего три дня как приехал, и ему тут же дали по голове…

— Кто-то из деревни.

— Может, и так. Но почему это не случилось раньше? Ведь ссориться он с ними все время ссорился, а убивать его не убивали.

— Может, теперь была ссора покрупнее, — заметил Джелу.

— Нет, он не успел… Я интересовался.

— Ладно… допустим. Но какая связь между Петреску и Габриэллой?

Вопрос Джелу был обкатан со всех сторон, проглочен, переварен. Но ответа не последовало. Казалось, все одинаково недоумевают. Наконец, Милика прервала молчание.

— Какой-нибудь маньяк… — сказала она неуверенно.

— Или шпионская сеть… Петреску был главой, а барышня Попа сговорилась с ними или, наоборот, должна была раскрыть сеть.

— Мирчулика, ты меня убиваешь! Что может искать шпион в Ваме?!

— Товарищ Нае, это вы-то, человек с образованием, задаете такие вопросы? Разве вы не знаете, что мы должны быть бдительными всегда и всюду?

— Господа, я думаю, что шпионаж нужно исключить. Мой отец, когда он командовал третьим полком кавалерии, захватил, во время войны, шпиона. Ну так вот, господа, отец рассказал мне все подробно… Они…

Барбу, не вынеся, поднялся, сунул трубку в карман и коротко заметил:

— Самоубийство, и точка. Все остальное — глупые домыслы… Я иду спать. Пошли, mon cher, ведь Мона убьет тебя, если узнает, что ты полуночничаешь… и у вас будет третье преступление, — осклабился он по адресу всех присутствующих.

Алек встал со стула, сделал рукой нерешительный жест и ретировался.

— Симпатичный человек, этот Барбу, но такой циник, иногда… — вздохнул Мирча.

— Давай, Милика, милая, пойдем мы тоже… Поспим хоть пару часиков. А завтра поговорим с товарищами из Милиции… они нам все разъяснят… и уедем куда-нибудь в цивилизованное место… потому что — зачем же нам создают все условия, если мы ими не пользуемся?

— Я никуда не пойду.

Цинтой взглянул на нее недоумевая.

— Не пойду! Останусь здесь до утра. Это преступление! И преступник — садист… Стоит и ждет… Как выйдешь — он тебе по голове!

— Ты с ума сошла!

— Нет, не сошла! Не видишь? Как кто-нибудь выходит за ворота, так и умирает. Там ждет садист…

— Пошли, матушка, над тобой все смеются… что это ты? Здесь люди серьезные, надежные…

— А эти длинноволосые, с рюкзаками, которые шляются по всему пляжу? Если это один из них? Ведь ты сам говорил, что их всех надо посадить, потому что они опасны. Забыл?.. Я не пойду. Переночую здесь.

— Милика, не говори глупостей. По пляжу расхаживают пограничники… они охраняют собственность страны и нас вместе с ней.

Джелу, которому порядком надоела эта семейная сцена, вмешался в разговор:

— В самом деле, уже поздно… Возьмите мою комнату… то есть, ту, в которой вы жили. А я найду, где переспать.

— Вот это я понимаю… Браво! Давайте, дядя Панделе, ложитесь здесь. Завтра, когда придет милиция, будем все вместе, людям хоть не придется вас искать, — заключил Димок.

— Мы не хотели бы беспокоить…

— Мы никого не беспокоим, Милика, иначе человек не стал бы нам предлагать. Товарищ инженер, мне нравится, что вы не злопамятны. Сон — это одно, история с умершей — другое. Хотя я считаю, что вы должны очень серьезно проанализировать этой ночью положение и проверить, чиста ли у вас совесть.

— Бросьте, дядя Панделе, можно и завтра проанализировать. А где будет спать господин инженер? Как, Мирчулика, пустишь его к себе в кровать?

— Я бы с удовольствием, но я храплю… И иногда, после тяжелого дня, мечусь в постели…

— Ладно, ладно, Мирчулика, не извиняйся, мы поняли. Ну, что же мне остается? Придется предложить вам, господин Джелу, половину моей кровати и моего жизненного пространства. Согласны?.. Вот и прекрасно! А теперь — баиньки! Всем! Мадам Милика, погасите свечки, как бы нам не погореть!

— И двери запрем! — попросила Милика.

— Запрем… Чтобы не пришел убийца и не убил нас в наших собственных постелях, — засмеялся Димок, поворачивая Ключ в замке. — Берите пижаму и приходите. Откажемся сегодня вечером от чистки зубов, согласны? — добавил он, широким жестом распахивая дверь своей комнаты… — Все, что имею… Вы предпочитаете спать у стены или на краю?

Пожав плечами, Джелу начал быстро раздеваться.

В комнате Нае царил образцовый порядок. Будучи меньше других, она казалась более просторной — может быть из-за того, что все вещи лежали на своих местах. На столе — ничего: ни цветов, ни часов, ни книг, ни даже газеты. «Ну и порядок у этого человека!» — сказал себе Джелу, размышляя о том, что пора бы и ему принять меры относительно своего будущего, начать с пустяков — утренняя зарядка, порядок в ящиках стола…

— Ну, что вы скажете обо всей этой чепухенции? — спросил Димок, со вздохом облегчения устраиваясь в кровати… — Она вам ничего не открыла? Ведь вы — как-никак — были ей самым близким…

— Если хотите… мне искренне жаль Габриэллу, но между нами не было ничего серьезного… Просто игра, которую, как вы говорите, она пробовала и с другими, до моего приезда.

— Вы правы, Габи была женщина «игривая», как верно выразилась Милика. Но я думал, что вы, как последний избранник, знаете больше других. Так-таки она вам ничего и не сказала?

— Нет, ничего… Вы думаете, она покончила самоубийством?

— Ну вот еще… выдумка Цинтоев, как и история с двойным преступлением. Я думаю, что это несчастный случай… Но вы тоже немного виноваты.

— Я не понимаю.

— Ну, когда она пригласила вас с собой… Если бы вы согласились, может, Эта сумасшедшая не вошла бы в воду… Но, видно, так уж ей было на роду написано. С приветом была, бедняжка… Ну как, гасить свет?

Заложив руки за голову, Джелу лежал, уставившись в потолок. Тьма постепенно смягчалась — по мере того, как глаз привыкал к ней. Джелу падал с ног от усталости, но заснуть не мог. Чужое тело, лежавшее рядом, казалось, было погружено в спокойный сон. Самые разные образы хаотически кружились в мозгу Джелу, не в силах выстроиться в стройный ряд. Габриэлла Попа умерла. Это — несомненный факт. Но каково его значение — этого Джелу не мог понять. И вообще имел ли он какое-нибудь значение? Может быть, произошел несчастный случай? Могла ли Габриэлла, подвыпившая, войти в воду и утонуть? Это было вполне вероятно. Но если… какое там «если», ну его к черту! Да, но какая связь может существовать между Петреску и Габриэллой? Между его убийством и ее смертью? Нет, это просто бессмысленно… абсурдно! И все же Джиби говорит: «Совпадение, дорогой, — это хлеб криминалиста…» Совпадений не бывает… Ну, какого черта? Жизнь полна совпадений… Карусель в голове Джелу начала вертеться все медленнее, все медленнее… и постепенно он погрузился в дремоту.

Двор утопал в тумане. В одном из окон дома горел огонек, с трудом пробивающийся сквозь вязкую тьму. Собачий вой, перемежающийся злобным рычанием, прерывал время от времени мрачное молчание ночи. Большие ватные волны тумана медленно передвигались, время от времени в их черные прорехи можно было разглядеть ограду.

Калитка ударилась о стену так, словно ее выпустила чья-то рука… приглушенный шум шагов пропал вдалеке. Словно привлеченный светом фонаря на шоссе, белесый пар закружился в молочно-белом хороводе. Проволочная ограда птичьего двора заколебалась под ударами крыльев. Тонкое шипение гусей разбудило всех птиц, потом беспокойство постепенно улеглось. Туман редел, обнаруживая неверные очертания двора. Посередине, казалось, двигалось темное пятно. Ужасный вой собаки раздавался со все более короткими перерывами. Сгусток двинулся, и в ночном тумане вырисовался мужской силуэт. Огромной тенью он вдруг метнулся к двери кухни. Казалось, он внимательно изучает ее. Потом на какое-то время замер, погрузившись в тьму, слушая или глядя в неизвестном направлении. Когда он задвигался снова, послышалось короткое металлическое звяканье. Тень быстро, как бы взвихривая вокруг себя редкий туман, метнулась к веранде. И опять замерла, прижалась к стене, привлеченная освещенным окном. Пронзительный крик разорвал тишину. Силуэт неподвижно стоял перед окном. Волоча, за собой тяжелую цепь, собака с лаем ворвалась во двор и кинулась к неизвестному. В несколько шагов тот домчался до забора и растаял в бездне.

— Что такое? Что случилось?

— Я слышал крик!

— И мы, но откуда?

— Где-то близко.

Перепуганные, не опомнившиеся от сна люди бессмысленно метались по веранде. Мона таращила из-под ночного чепчика испуганные глаза: «кто, где, что случилось?»

— Что случилось? Кто кричал?

Открыв дверь своей комнаты, в столбе света появилась Дана. На ней была мужская рубашка. Девушку била крупная дрожь.

— Что ты, Дана, успокойся, так нельзя… ведь ничего не случилось. Успокойся! — Влад уговаривал ее, придерживая за плечи.

Мирча слепо тыкался о стол и стулья своей комнаты, то и дело повторяя:

— Кого убили? Кого? Отвечайте! Почему вы не говорите?

— Да замолчите вы и выходите, наконец!

— Дана, что случилось?

Пытаясь удержать нервную дрожь, Дана ответила прерывающимся голосом:

— В окно… прилепилось к стеклу… отвратительное лицо… это было ужасно!

— Включите свет, где здесь, черт возьми, рубильник?

Волна неонового света заставила всех заморгать и недоуменно взглянуть друг на друга.

— … мужское лицо… синяя маска…

— Тебе показалось, девочка!

— Кто это занимается такими глупыми шутками? — вмешался Димок.

— Это не шутки, товарищи. И ей не показалось. Это криминальные намерения! Милика тоже видела… она все не могла заснуть и вдруг говорит мне: «Знаешь, папочка, кто-то ходит по двору». А я, как полагается мужчине, успокаиваю ее: «Наверное, это Дидина вернулась».

— Господа, — послышался суровый голос Алека. — Нужно соблюдать спокойствие. Ведь мы мужчины! Если даже там кто-то и был, это не значит, что…

— Аби, что происходит, почему вы не спите в такой час? — Олимпия появилась на веранде, недоуменно жмурясь. Несколько бигуди, казалось, застряли в рыжих кудряшках с Прошлой зимы.

— Ничего, Олимпия. — Аби попытался подтолкнуть ее назад, в комнату.

— Но почему вы встали?

— Вы ничего не слышали?

— Ничего! Филипп спит…

Она смотрела на них в недоумении.

— Глубокий же у вас сон! А на нас нападают убийцы! — сурово выговорила ей Милика, сердясь на всех на свете.

Супруги Цинтой суетились больше всех. Остальные смотрели на них молча, в недоумении. Джелу тоже появился на пороге комнаты, внимательно изучая группу, собравшуюся вокруг Даны, и слушая короткое изложение событий, которое АБВ делал для Олимпии.

— Сделайте же что-нибудь, ведь вы мужчины! — снова взорвалась Милика. — Мой муж, если бы был помоложе…

— Надо найти его, — предложил АБВ.

— Ищи иголку в сене… Не шутите, господа! Тот, кто здесь был, уже давно испарился. Нет никакой опасности. Собака сорвалась с цепи, дверь на запоре, — сказал Димок, демонстративно нажимая на ручку. Но…

С приглушенным скрипом дверь широко распахнулась. На веранду ворвалось ледяное дыхание ветра. Димок замер, вытаращив глаза. Удивление, казалось, парализовало всех присутствующих. Никто не смел пошевельнуться.

— А если он внутри? В доме? — шепнул хриплый голос.

— Где, мадам Милика? Ведь мы все здесь, — ответил Димок своим обычным тоном.

— А ну, Алек, войди в комнату, — вмешалась Мона, пытаясь взять себя в руки.

Дана снова заплакала. Влад без конца повторял: «ничего нет, тебе показалось… вот увидишь, ведь я с тобой…»

— Аби, сделай же что-нибудь! — голос Олимпии слегка дрожал.

— Прежде всего нужно спасать женщин и детей! — Джелу попытался подавить нараставшую панику шуткой. Однако безуспешно.

— Неужели вы не понимаете, товарищи? Ведь его видели, столько людей! Дверь не заперта, опасность налицо… а вы шутите! — взорвался Цинтой.

Из всех собравшихся только он и Милика выглядели прилично: они легли не раздевшись.

— Пошли, господин Димок, посмотрим, что там такое.

Тонкие пряди тумана еще блуждали по двору.

— Возьмите карманный фонарик!

Димок вышел с огромным карманным фонарем в сопровождении Джелу.

— Аби, ты останься здесь, прошу тебя!

— Не уходите все, пожалуйста!

Ночная тьма, пронизанная лучами фонаря, не прояснила дела.

— Может, это был какой-нибудь крестьянин…

— Они не бродят так поздно, — объяснил Димок. — Больше всего меня смущает дверь. Зачем он ее открыл? Не понимаю…

— Вы уверены в том, что заперли ее вчера вечером?

— Абсолютно уверен.

Стало слышно, как Замбо волочит где-то во тьме свою цепь.

— Его здесь нет, это ясно — произнес Джелу. — Собака бы почуяла… Странная ситуация!

Они обогнули дом и направлялись к выходу, когда Димок схватил его за рукав и коротко тряхнул.

— Погоди! — процедил он сквозь зубы, указывая рукой в направлении к колодцу.

По аллее, которую освещал параллельными полосами свет с веранды, двигалась, в белесом тумане, едва различимая тень. Казалось, она медленно приближается. Оба застыли на месте.

— Не шевелитесь, — сказал Джелу. — Посмотрим, что он будет делать.

Уверенными равномерными шагами тень направлялась прямо к ним.

— Это господин Барбу, — в недоумении воскликнул Димок.

Но его удивление длилось лишь одно мгновенье.

— Что это вы, господин Барбу, где шляетесь?

Они нагнали его почти у веранды. Барбу взглянул на них слегка удивленно и пробормотал своим обычным тоном, без всякого волнения:

— Там же, где и вы. Только я соблюдаю правила игры.

— А какие это правила, Барбу?

— Законы цивилизации, уважаемые господа. Идти на знак, как водится у англичан, а не где придется, — пробормотал он, усмехаясь.

— Не видели ли вы кого-нибудь во дворе? Не заметили ничего странного?

— Нет, господин Ионеску. Но в чем дело?

— Когда вы вышли из дому? — продолжал Джелу.

— Примерно с полчаса тому назад. Я еще немного прошелся… Однако это настоящий допрос… надеюсь, дружеский! Что-нибудь случилось?

— Барышня Дана увидела, как кто-то заглядывает к ней в окно, страшно испугалась, закричала, разбудила всех в доме…

— Ей, наверное, показалось. Этот туман рождает призраки…

— Вы думаете?

— Как бы то ни было, у меня нет такой слабости, — сказал он, улыбаясь. — Хотя это значительно упростило бы дело, не так ли?.. А что это за иллюминация? — бросил он через плечо, толкая входную дверь.

— Так сильно напугались?

Их разговор был выслушан с напряженным вниманием. Двусмысленность, которую внес в него Барбу, заставил всех похолодеть от ужаса, и ледяное молчание было красноречивее любого ответа.

— Спокойной ночи! — пожелал им Барбу с порога своей комнаты. — Вы — как персонажи из горьковского «На дне»!

Обессилевшие от пережитого, все один за другим потянулись в свои комнаты. Джелу надел пуловер и вернулся на спокойную теперь веранду… Кто бы это мог быть? Имеет ли он какое-нибудь отношение к тем двумя смертям? Ну и путаница… никакой логики!.. Он вышел во двор. Замбо гремел цепью возле кухни, повизгивая от голода. Огни в окнах, один за другим, гасли, двор погружался в темноту. Брошенный окурок описал полукруг и как эфемерный светлячок, замер на сырой граве. Джелу запер дверь, погасил свет и вернулся в комнату. Ее хозяин уже храпел… Он потянулся так, что хрустнули, кости… спать ему оставалось всего несколько часов.