Не надо преувеличивать!

Олимпия проснулась необычайно для нее рано. Бурная ночь и — разумеется, профессиональное — любопытство слишком ее взволновали. Поэтому она уловила момент, в который Филипп, аппетитно по-кошачьи потянувшись, как раз собирался возвестить миру, что он голоден, и быстро дала ему молочка. Мальчик, довольный, уснул, набив животик. АБВ даже не открыл глаз. Он спокойно спал с улыбкой, похожей на улыбку сына. — Интересно, не меня ли он видит во сне? — подумала Олимпия и, растроганная, запечатлела на его щеке нежный поцелуй. АБВ что-то пробормотал и натянул на голову одеяло. Олимпия наощупь оделась и в потемках вышла во двор.

Погода стояла превосходная. Холод и дождь сгинули, словно их никогда и не было. От согретой солнцем земли поднимались струйки пара. Как полотно импрессиониста, — подумала Олимпия, пересекая двор. В кухне ее встретило сонное жужжание разбуженных мух. Она наскоро сварила себе кофе и с чашкой в руках вышла во двор. Подошел, волоча за собой цепь, Замбо и взглянул на нее умоляющими глазами. Бедная собака, — думала она, роясь в шкафу Дидины. Среди трупов мух и сомнительной чистоты тарелок она отыскала кусок мамалыги, который Замбо принялся уплетать, признательно виляя хвостом.

— Ты, пугало несчастное! — пригрозила она ему, размышляя о том, не имел ли драматический эпизод, разыгравшийся прошлой ночью, одного единственного актера — Замбо. Нет, Дана ведь говорила, что она видела мужчину… Все это превосходило самые безумные надежды писателя — тем более начинающего… Эх, Замбо, если бы ты мог написать мемуары, вот бы вышел детектив!.. Погруженная в свои мысли, она попивала кофе, поглядывая на неподвижное сияющее море. Вдруг Замбо вскочил и лая кинулся к воротам. «Пауза кончилась, мотор для следующей сцены», — подумала Олимпия, подходя к воротам.

— Кого вы ищете? — вежливо поинтересовалась она.

— Милиция! — ответили ей.

Их было двое: молодой человек в сером костюме, тот самый офицер — как его звали? — который брал у них показания после смерти Петреску; и второй, в запыленной форме и покрытых густой, еще сырой грязью сапогах, судя по всему, местный. У обоих были усталые лица и красные от бессонницы глаза.

— Входите, — пригласила Олимпия, несколько удивив их своей широкой улыбкой. — Чай, кофе, что можно вам предложить?

— Благодарим, — ответил ей тот, что был в штатском. Кажется, его звали Шербаном… — Кофе, если не трудно. И, будьте любезны, разбудите всех, нам нужно с ними поговорить.

— Разумеется, разумеется, — ответила она на бегу.

Олимпия вежливо, но настойчиво стучала в двери. Сонные голоса, переговоры шепотом, и самые различные реакции — от молчания до: «Сейчас всего семь часов!» и «Ну и что же, что милиция?! Трудящиеся, во время отпуска, имеют право выспаться!» И все же, как в современной истории об Али-бабе, новоявленный сезам — милиция — произвел свое действие. Двор постепенно наполнился людьми, столпившимися в конце концов вокруг представителей закона.

— Как вам, вероятно, известно, некое лицо, проживавшее совместно с вами в этом дворе, обрело свою смерть в условиях, требующих специального расследования.

— Что говорит отчет врача судебной экспертизы? Чтобы нам знать, из чего исходить… — с важным видом поинтересовался Цинтой.

— Результатов еще нет. А «из чего исходить» — будем устанавливать мы, а не вы. Я попросил бы вас помочь мне выяснить, как произошла эта смерть.

Казалось, фантастические видения прошлой ночи рассеялись без остатка. Страх, пробравшийся во все души, был обезболен мягкими солнечными лучами, которые свели все к нормальным размерам. Усталые лица двух милиционеров создавали ощущение безопасности. Несомненно, смерть Габриэллы была трагическим событием, но следствие ведут опытные люди. О преступлении не может быть и речи, вероятно, это просто несчастный случай, может быть, если бы она не выпила так много в тот вечер… ну да ладно, они все выяснят, ведь в конце концов, это их обязанность! Все возбужденно заговорили, стараясь объяснить свою точку зрения, вспоминая наиболее важные подробности.

— Одну минутку… — прервал Шербан гул голосов. — Нам придется побеседовать с каждым по отдельности, взять показания…

Комната Джелу, самая вместительная, была, со всеобщего согласия, выбрана местом для беседы, на которой настаивал лейтенант Шербан.

— Прежде всего я хотел бы поговорить с товарищем Ионеску.

Джелу наскоро скорчил недоуменную и слегка испуганную мину и вошел, сопровождаемый заинтригованными взглядами.

— Преступление! — кратко сообщил ему Шербан.

— Отчет врача судебной экспертизы?

— Пожалуйста!

Джелу закурил и начал внимательно читать отчет.

«Ввиду того, что тело располагалось лицом вниз, причем голова — ниже ног, посмертные ранения, вызванные ударами о берег или о донные камни, образовались на лбу и на крыльях носа».

К чему вся эта писанина? Создали, видите ли, этакий труд по судебной медицине, — раздраженно подумал он.

Далее перечислялись последствия погружения тела в воду. На первый взгляд создавалось впечатление, будто именно они и явились причиной смерти, однако вскрытие заставляло усомниться в правильности такого вывода. Главным аргументом служил разлом «меридианного типа» в височной области. Точь-в-точь как у Петреску. Такое ранение никак нельзя было приписать случайному удару о подводный камень. Помимо этого, в пищеводе не оказалось воды. И — одно к одному — не было следов удушения: хотя легкие и оказались наполненными водой, содержание кислорода в крови соответствовало норме. Из всего этого врач заключил, что речь идет об убийстве, грубо замаскированном под несчастный случай при купании.

— Час смерти?

— Между 11,30 и 12,30, — ответил Шербан. — Я не могу понять, если уж он все равно ее убил, зачем еще рисковал, тащил ее в воду — как видно, на довольно большое расстояние, потому что тело было выброшено на берег лишь вчера под вечер?

— Я думаю, что все произошло иначе. Они оба вошли в море и, когда отплыли довольно далеко, убийца ударил ее — чтобы она потеряла сознание, но не рассчитал силу удара, и Габриэлла умерла на месте. Вероятно, он и сейчас уверен, что вскрытие подтвердит его версию.

— Два преступления в одном и том же дворе…

— И наверняка связанные между собой… Но как? Об этом я не имею ни малейшего представления. Все может исходить непосредственно из дела в Вылсане, но…

— Практически, Габриэлла Попа не могла быть замешана в это дело.

— Вы правы, но Петреску мог быть замешан. Может быть, Габриэлла знала некоторые детали, которые могли бы прояснить обстоятельства смерти Петреску.

— И не сообщила их милиции?.. Почему? Шантаж?

— Я сказал, «может быть»… Другая гипотеза: оба преступления не имеют никакого отношения к Вылсану, но между ними все же существует связь. Если это не так, единственным объяснением будет присутствие в деревне маньяка-преступника… Все нити ведут в этот двор.

— Как вы пришли к такому выводу? — удивился Шербан.

— В тот вечер Габриэлла была слегка навеселе — ведь и в отчете врача судебной экспертизы отмечен некоторый процент спиртного в крови — и ей захотелось выкупаться в море. Она предложила мне пойти вместе с ней, но я отказался. Кто его знает, кому еще она предложила то же самое. Ведь трудно предположить, что кто-нибудь извне мог догадаться, что в конце нашей маленькой пирушки Габриэлле захочется выкупаться в море, и ждал ее на пляже. Это, несомненно, кто-то из наших. Студенты были в соседней деревне, супруги Цинтой ушли за полчаса до события — будьте добры, проверьте их алиби… Остаются мужчины.

— Что нам следует делать?

— Следить, шаг за шагом, за каждым жителем двора. Хотя у нас нет ни одного доказательства их виновности… Кстати, появилась одна новая деталь: сегодня, после полночи, кто-то вошел во двор. Его видели студенты и Милика Цинтой.

— И вы думаете, что это имеет отношение к преступлению?

— Возможно… Не знаю, что и думать. Но давайте я расскажу вам все по порядку…

В это время в возбужденных умах людей, ожидавших во дворе и удивленных тем, что Джелу проводит так много времени с работниками милиции, начали рождаться самые фантастические предположения:

— Ох, матушки, а вдруг его разоблачили? Вдруг он и есть садист?

— О, мадам Милика, как можно? Разве господин Джелу похож на садиста? Наверное, его столько допрашивают из-за их романа.

— Моральный виновник… как говорит господин Цинтой. Надеюсь, у вашего друга крепкие нервы, обратилась Мона к АБВ, — а то как бы в Ваме не повторилась история Ромео и Джульетты.

— Тут нет ничего смешного, товарищ Мона. Его поведение должно было нас насторожить. Наша литература отражает жизнь. Только, — добавил Панделе с легким сожалением, — я не думаю, что товарищ инженер Джелу, молодой человек нашего времени, покончит самоубийством… Хотя — с любовью не шутят…

— Браво, господин Цинтой! Вы перефразировали Мюссе… Нет, я не могу поверить, что господин Джелу в чем-нибудь замешан… Такой тонкий, интеллигентный молодой человек! Но не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом? О чем-нибудь хорошем, прошу вас!

— Вы правы, господин Пырву, — вмешалась Олимпия, со все возраставшим негодованием слушавшая обвинения в адрес Джелу. — Разве можно думать такое о нем, — продолжала она. — Именно о нем, который…

— Олимпия, Филипп плачет, — в последний момент спас положение АБВ, вознося хвалу небесам за то, что их сокровище всегда возвещало о себе в нужный момент.

Не догадываясь о разыгрывавшейся во дворе драме, Джелу и Шербан мирно беседовали в прохладной комнате, под кроткими взглядами висевших на стене оленей и не менее кроткого милиционера, который, сидя на кровати, в почтительном молчании слушал слова своих начальников.

— Итак? — заключил Шербан.

— Проведите следствие в деревне, может, это был какой-нибудь крестьянин, испугавшийся собаки.

— Что мы скажем отдыхающим? Преступление? Самоубийство?

— Я думаю, лучше всего, чтобы убийца поверил, будто его трюк удался. По крайней мере, таково мое мнение… Но вы отвечаете за ведение следствия и должны решать сами.

— Пожалуй, вы правы. Хотя у меня такое ощущение, что мы заключены в порочный круг. Если бы у нас была хоть какая-нибудь ниточка!

— Может быть, она появится после того, как вы соберете показания… Хотя я сомневаюсь. Наши единственные союзники — время и опыт… Следствие по делу Петреску показало что-нибудь новое?

— Ничто не ново под…

— Ладно, ладно, я знаю, что вы начитанный молодой человек. Под вечер я приеду в Констанцу, просмотрю показания. И позвоню товарищу полковнику Банчу. Что-нибудь еще?

— Опись предметов в комнате Габриэллы Попа.

— Сделаете копию и отдадите мне в Констанце. Наверное, остальные уже уверены, что я появлюсь в наручниках — после такого длинного допроса…

Джелу чувствовал себя актером в вечер премьеры. Выйдя во двор, он почувствовал, как все взгляды приковались к нему. Утомленные пустыми разговорами и предположениями, отдыхающие прикорнули, кто где мог, с беспокойством ожидая выхода актеров к рампе. «Хлеба и зрелищ!» — подумал Джелу, когда его взгляд упал на Алека — окаменевшего на полпути между воротами и верандой с двумя большими прижатыми к груди серыми батонами — смешная карикатура на божество изобилия. От мелодрамы до комедии — всего один шаг, посмотрим, как его пройдет Шербан, ведь в конце концов звезда спектакля — именно он.

— Продолжаем. Кто хочет войти? — подал реплику Шербан, снова входя в дом.

Барбу поднялся с места и последовал за ним.

Как у дантиста! — подумал Джелу, с большим любопытством анализируя в себе ощущения человека, подозреваемого законом. В этот момент появилась Олимпия. Неся в руках огромную кофеварку и целую гору чашек, она вступила в пресловутую комнату и вскоре вышла оттуда с видом человека, приобщившегося к великой тайне.

— Все в порядке, — провозгласила она.

— Какого черта, в порядке! Ведь мы теряем пляжное время!

— Кончайте, товарищ… Здесь происходят такие вещи… а вы?!

— С моим отцом, когда он командовал Третьим полком кавалерии, случилось нечто подобное: один солдат напился в дым, вошел в Дунай, чтобы выкупаться, и умер от разрыва сердца.

— От разрыва сердца?! Но мне казалось, что сердце у нее была довольно-таки вместительное!

Реплика Моны была встречена ледяным молчанием. Но тут же, по каким-то тайным путям, все взгляды направились к Джелу:

— Ну как, товарищ, теперь ваша душа спокойна? — с большим тактом спросил Цинтой.

Однако Джелу не успел поделиться с нами своими переживаниями, потому что из комнаты вышел Барбу. Нет, это не дантист — это экзамены! — подумал Джелу, вспомнив, с каким жаром набрасывались студенты на выходящих из экзаменационного зала: «Какой попался билет? Как он спрашивает?»

— Вполне цивилизованно, — сухо ответил Барбу на бурю беспорядочных вопросов.

— Сейчас войду я, товарищи, а потом моя жена, — заявил Цинтой, еще раз обнаруживая свои прекрасные организаторские способности.

— Молодец, дядя Панделе! Как на соревнованиях по атлетизму: прыгает X, приготовиться У!

— Бросьте, господин Димок, после них идете вы, если торопитесь, — примиряюще вмешался Мирча.

— Аби, Филипп плачет…

АБВ поспешно скрылся в комнате, а остальные с неприкрытой скукой выслушали речь Олимпии об обязанностях «идеального отца». От детей снова перешли к смерти Габриэллы — тем более что Милика, только что появившаяся из комнаты, в которой происходило «дружеское собеседование», принялась припоминать события прошлой ночи:

— Не могу поверить, милочка, — обратилась она к Олимпии, — что это товарищ Барбу смотрел вчера в окно, на эту девушку. Он кажется совсем другим человеком.

— Может, Дане просто показалось.

— Нет, не показалось. Я тоже слышала во дворе какой-то шум — словно кто-то убегал.

— Может, это собака, — мягко вмешалась Олимпия.

— Я изложил товарищам суть дела. Пусть они разбираются.

— Теперь пусть идет один из вас, ребятки, а то вы как на иголках! Дядя Панделе, мне эти люди показались компетентными: вопросы задают точные, за ответами следят внимательно…

— Если они компетентные, почему не нашли убийцу Петреску? — вкрадчиво поинтересовалась Мона. — Ведь прошло уже четыре дня…

— Четыре дня — это ничто для такого следствия. Два года тому назад…

— Олимпия, — послышался умоляющий голос АБВ. — Брось ты следствие, посмотри, не сбежала ли вода в кастрюльке.

— Господи, такая девушка — умная, чувствительная, полная жизни… — начала причитать Милика.

— Как книга, которая обрывается на первой части… Входи ты, Алек.

— И скажите там что-нибудь, товарищ, ведь у вас с ней были такие близкие отношения. Неужели вам ее не жаль?

— Дядя Панделе, оставьте вы, уважаемый, человека в покое, ведь так и с ума спятить недолго! Мы все виноваты, не надо было давать ей столько пить.

— Господа, — вмешался Алек, поймав на лету последнюю реплику, — мировая статистика показывает, что количество самоубийц больше среди выпивающих. «The rest is silence»[32].

— Хм… с чего это он приплел сюда Шекспира? Умирают в одном дворе два человека, а мы — про Гамлета… И как это я, человек тихий, мирный попал в такой переплет?

— Судьба, господин Мирча. «Мойра», как говорили древние. Мой отец утверждал, что рок…

— Господин Пырву, ваша очередь. Алек, из-за твоей «мойры» мы остались без еды. Съезди-ка в Дой май…

— Соотношение «судьба-индивид»… Съезжу, chérie, съезжу… Мне жаль, господа, что мы вынуждены прервать этот интересный разговор…

— У товарища Василиаде такие солидные познания во всех областях! — с уважением отметил Панделе.

— М-да… — неопределенно ответила Мона.

Солнце поднималось к зениту. Жидкий утренний туман давно рассеялся, открыв глазу зеленое, как смарагд, море.

«Оно словно из гофрированной бумаги», — подумал Джелу, пытаясь вспомнить словечко, произнесенное однажды Алеком… да, верно, «морская зыбь»… Волны разбиваются о берег глухо, с ритмичностью китайской капли… Второе преступление было совершено уже при них! Джиби хватит кондрашка, когда он об этом узнает! Два преступления в одном и том же дворе, с перерывом в четыре дня… если они не связаны между собой, это совершенно невозможное совпадение! Нет, здесь должна быть связь… Но что можно сделать? Ждать, занимать выжидательную позицию… Да еще в этом месте, в таком скучном и дорогом! — подумал он сердито… И посмотрел на Пырву, который выходил, слегка вспотев, из комнаты, в которой Шербан устроил свой генеральный штаб. Внезапно ему припомнились занятия военным делом в институте. Майор — крохотный человечек с наивной рожицей и тоненьким голоском — раздавал каждому по карте: — сплошные возвышенности и заросли. Враг всегда был «черным», наши — «красными». Однажды Кристиан — Кристиан Цою, друг Джелу, нынче — прокурор в Плоешть, интеллигентный парень с быстрым умом и острым языком — спросил майора: «А почему мы не делим их на масти? — В ответ на это майор развил целую теорию о современной войне, из которой вытекало, что мастей стало теперь только две… «Что делает враг? А ну посмотрим, какие позиции занимает враг? Как мы будем продвигаться и как он будет обороняться? Или наоборот — как он будет продвигаться и как мы будем защищаться?» Потом, на протяжении двух часов, то «мы» — если была среда, то «враг», если была пятница, барахтались среди холмов и оврагов, в зарослях пшеницы и в гуще леса, пока кто-нибудь не выходил победителем. «Что делает враг»? Враг спокойно болтает, словно и не предчувствуя, что приближается час битвы. «Каково состояние врага?» Враг считает, что наступило перемирие; слегка взволнованный вчера вечером, он значительно более спокоен нынче утром. «Намерен ли враг напасть?» В этом мы разберемся, только бы не слишком поздно. «Но кто же враг?» Вот с этого вопроса и надо было начинать, но он все откладывал его в надежде на какое-то откровение, которое, к сожалению, не приходило… Женщины? Ни Милика, ни Мона не подходили, по его мнению, к роли многократного убийцы. Мужчины? Правда, у каждого из них есть в биографии хотя бы одно «темное пятно», но… кто же из них? Прежде всего, «ударный батальон». Габровяну-Димок-Пырву… Нет, лучше сначала запасники: Василиаде и Цинтой… Алек? Слишком уж он хлипкий. Вот если бы был жив его отец, командир третьего кавалерийского… тогда еще куда ни шло. Кажется, это был единственный человек в жизни Алека, который служил ему положительным примером… Панделе? Чтобы под маской приличного человека, ходячего учебника политэкономии 50-х годов скрывался ум, способный организовать такой блестящий hold-up[33] и ряд хладнокровных убийств? Трудно поверить… Мирча? Он умирает от страха при одной мысли об убийстве, где же ему провести ее в жизнь! Вот если бы это был его друг из Фокшань, тогда совсем другое дело; от того можно было ждать чего угодно… Нае? Этот мелкий циник и негодяй, любитель пирушек, женщин и азартных игр был вполне возможной кандидатурой. Но обычно люди такого типа, когда вступают на путь преступлений, проваливаются уже на жульничестве и мелких кражах «Rien dans le ventre»[34] — как, по словам Алека, сказал бы его отец, полковник… Барбу? О да, Барбу — это другое дело! Хладнокровие, быстрый ум, необходимая доза цинизма… хороший пловец… Но скорее всего — как всегда — самый подходящий человек не имеет к делу никакого отношения. Итак, «кто же враг?» — снова спросил себя Джелу, окидывая двор орлиным взглядом. Однако врага не так-то легко было сразить одними взглядами — или его просто не было в тот момент во дворе… во всяком случае, никто из присутствующих не выступил на шаг вперед и не заявил: «Я — черный!» Джелу вздохнул и снова предался игре в отделение возможностей от вероятностей… Ему стало жарко. Несколько мух проявили нездоровый интерес к его персоне: беспокойно покружив в воздухе и, вероятно, устав, они плавно «приземлились» на его лицо.

— Джелу! Джелу-у-у-у!

Джелу вздрогнул. Он задремал. Два прерывистых ручейка стекали с его висков, слегка огибали уши и превращались в эфемерные жемчужинки на воротничке рубашки.

— Джелу! Что ты, черт возьми, делаешь? Спишь?… Совсем раскис! Ребята уходят, — прошептал ему АБВ.

В самом деле, двое пришельцев остановились посреди двора.

— Товарищи, благодарю вас за сознательное отношение… — суровым тоном начал Шербан.

— Это наш долг — помогать товарищам из милиции, потому что…

— Ваша помощь нам понадобится и впредь, — прервал его Шербан. — Пока у нас не будет результатов вскрытия, просим вас не покидать деревню.

Вот это была эффектная реплика! Молчание, которое за ней последовало, показало, что она оказалась также и совершенно неожиданной. Внезапно, как в фильмах о солнечных итальянских городах, все заговорили одновременно, еще раз доказывая тем самым общность латинской расы.

— То есть как это, уважаемый?!..

— Мы арестованы?

— Товарищ, мне необходим отдых… Мы хотели уехать из деревни!

— Матушки, а кто же будет покупать еду?

— Не следует понимать меня ошибочно… — как солист, покрывающий хор, вмешался Шербан. — Вы можете ездить, где угодно, я лишь прошу вас не уезжать из Вамы насовсем. Речь идет об одном, максимум — двух днях. Впрочем, мы с вами еще увидимся.

Этими словами, имевшими явно пророческий смысл, Шербан закончил свою партию, и защитники закона скромно ретировались.

— «Les jeux sont faites. Rien ne vas plus»[35].

— Да, посмотрим, кто вынет черный шар.

— Какой там шар, товарищи, это недопустимо! Я пойду поговорю с начальством этих товарищей!

— Брось, Лика, парень ведь сказал, что через день все решится. Наверное, такой у них порядок.

— А я-то думал, что один из нас непременно во всем признается, — засмеялся Димок.

— Ох, я и забыла!.. Аби, родной, надо протереть суп!

Антракт. Как и положено — ведь пьеса не была бы столь приятной без небольших пауз — актеры и зрители спешат подкрепить свои силы бутербродом, протертым супом, овощами «а натюрель» или другими кулинарными редкостями. И, разумеется, напитками и сигаретами. Создается спокойная атмосфера, в которой прошедшие и будущие волнения постепенно забываются…

Пташки чирикали, мушки весело роились среди листвы, тревожимой легким дыханием ветерка, домашняя птица подбирала остатки пиршеств прошлых дней, а Замбо с достоинством клевал носом. Порывы морского ветра, несущие ароматы водорослей, вынесенных на берег бурей, завершали идиллическую картину.

Джелу дважды постучал в дверь к супругам Верня, произнес пароль: «Это я» — и вошел.

— Что будем делать? — шепотом спросил его АБВ.

— Я еду в Констанцу, доложу Джиби. Не спускай с них глаз!

— Нет, это невозможно! Опять начинаешь! Что я вам — Аргус Четвертого отделения милиции?

— Лучше Аргус, чем Циклоп! Олимпия, ты поедешь со мной — скажем, что отправляемся в Мангалию, за покупками.

— Джелу, родненький, ведь ты говорил, что едешь в Констанцу, и потом, мне ничуть не хочется заниматься покупками, мне надо писать.

— О господи, за что ты наказал меня, познакомив с ней? Почему из двух миллионов жителей Бухареста именно она должна была оказаться моей соседкой?.. Олимпия, дорогая, чудесная, замечательная! Вбей ты наконец себе в голову, что мы едем в Мангалию, за покупками! Иди и спроси всех, не нужно ли кому чего.

— Иду, Джелу, родненький, иду. Но не раздражайся так, как бы тебе кровь в голову не ударила!

— Нет, АБВ, ты — настоящий мученик! Иногда я испытываю к тебе искреннее сочувствие.

— Ладно, ладно, зато у меня бывают минуты настоящего счастья. Разве ты можешь это понять?.. Но дело не в этом. Убеди Джиби переменить метод. Пусть он позволит мне работать по-своему…

— Ребята! — победоносно заявила, входя в комнату, Олимпия. — Вот список: пять пачек сливочного масла, три бутылки подсолнечного, восемь…

— Пошли!

Первые километры они проехали в молчании. Странный пейзаж, похожий на лунный, поглощая солнечный свет, отражал его потом в кремовых, бежевых и коричневых бликах.

— Надо бы мне приехать сюда пописать маслом. Но что это с тобой, чего ты надулся?

— Я думаю!

— Да? Странно!.. О чем?

— О преступлениях!

— О, если бы ты захотел… Хочешь, я расскажу тебе, как все было?

— Нет, помолчи и дай мне подумать.

— Ух ты… неблагодарный! Ведь если бы не я, два года тому назад вы ни за что на свете не поймали бы этого Бырсана… не было бы ни рукопожатий, ни поздравлений!

Испытывая явное отвращение к неблагодарности Джелу, Олимпия закурила, подчеркнуто повернулась к нему спиной и начала с интересом рассматривать бесконечный высокий забор. Через несколько километров, проявляя великодушие или наскучив созерцанием забора, который никак не кончался, она решилась его простить.

— Джелу, миленький! Давай остановимся в Нептуне! — пролепетала она нежнейшим, сладчайшим — прямо медовым голосом.

— Нет.

— Прошу тебя, очень прошу!.. Всего четверть часа! Мона сказала, что здесь продают французские духи.

— Нет.

— Джелу, как ты думаешь, что скажут люди, когда узнают, что вместо того, чтобы заниматься покупками, мы побывали в милиции, в Констанце?

— Хорошо. Но только четверть часа!

— Ты — прелесть! Я всегда говорю Аби, что ты — самый симпатичный и деликатный из наших друзей.

Шум, суета, усталый маленький поезд со смешным названием «титикар», задыхающийся на коротких перегонах, запах горелых колбасок и бифштексов, ящики пива, пенящегося под жгучим солнцем, рожки из вафель, в которых мороженое пастельных тонов превращается в липкую жижу, лотки с ручными изделиями — настоящий кич! — и люди, сумасшедшая толпа людей…

— Погляди-ка, кто здесь… Прекрасная блондинка!

— Которая из них? — спросил Джелу, чей взгляд приковала живописная группа белокурых красавиц — верх красоты в вагнеровском стиле: высокие, стройные, спортивного вида…

— Не там! Вон та, что идет, словно на роликах. А ноги растут от самой шеи.

— Ого! Откуда ты ее знаешь? Кто это такая?

— Это… Михаэла Ионеску! Не помнишь?

— Откуда мне, черт возьми, помнить?

— Ведь я вам писала… Странно, Тити назвал ее «товарищ Адина»… И чуть не избил… Посмотри, как на нее глядят мужчины. Ох, какие же вы похотливые! Ни один не думает о красоте души… Остановись! Встретимся в кафе «Дечебал».

Джелу замешался в поток людей, не спеша движущийся по тротуару. Пока его мысли, неизвестно почему, вращались вокруг Ива Монтана, глаза следили за фигурой блондинки, указанной Олимпией. Остановившись у лотка с книгами, она внимательно перелистывала роман, на обложке которого Джелу различил лишь: «Дюма… Монсоро». Он попросил популяризаторскую брошюру «Что такое вулканы и как они действуют» и начал основательно ее просматривать, полный решимости быстро и глубоко постичь одну из загадок природы… «Если бы она была тонкой штучкой, увидев у меня в руках эту брошюрку, она сразу бы поняла намек» — думал он, в то время как его глаза все чаще соскальзывали с увлекательных картинок, представляющих формы вулканов Гваделупы, на иного рода формы… Внезапно — вероятно, отказавшись на данный день от культурной программы — романтическое существо, сердце которого так горячо откликалось несколько минут тому назад на безнадежную любовь Бюсси и Дианы Монсоро, положило книгу и исчезло. Джелу, разозлившись, тоже отказался от вулканов и от их тайн… Где, черт возьми, это кафе «Дечебал»? Надо же! Не бар, не ресторан, а кафе! Одно слово — Олимпия!.. «Михаэла Ионеску… Петреску… товарищ Адина»! Наконец, он увидел ее снова: она отошла не больше чем на пятьдесят метров. Ускорив шаг, он, в соответствии с лучшими традициями своей профессии, начал незаметное преследование, облегченное давкой и тем, что прекрасная блондинка, вероятно, и не подозревала, что за ней следит профессионал. Они вошли, она — непринужденно, он — как сиу, принюхивающийся к следам белого человека, в холл отеля «Клэбучет». Блондинка взяла свой ключ — комната 217, отметил Джелу, — направилась к лифту и исчезла. Джелу подошел к бюро обслуживания и несколько раз кашлянул, чтобы обратить на себя внимание.

— Господин… — молодой дежурный поднял на него невинные глаза…

— Я хотел бы поинтересоваться… — он поколебался, не зная, следует ли показать удостоверение или просто протянуть десятилевую бумажку… Барышня… — решился он, незаметно подталкивая к нему десятку, — барышня из 217. Как ее зовут?

— Извините, но мы такой информации не даем… Вы нас обижаете, — добавил молодой человек, с отвращением отталкивая бумажку.

Наверное, мало, подумал Джелу, с явным сожалением вытаскивая еще три смятых пятилеевых и добавляя их к первой.

— Адина Чаушу, незамужняя, 31 год. Улица Восстания 17, Бухарест, VII район, почтовый индекс не известен. Приехала четыре дня тому назад. Одна. Вы восьмой человек, который о ней спрашивает. Обычно не появляется в мужском обществе. Единственный, имеющий успех, — это австриец Ганс Зиллер. Бежево-золотистый Мерседес, денег куры не клюют, старый клиент, живет через дорогу, в отеле «Дойна». Что-нибудь еще?

— Благодарю, — поспешно ответил Джелу, задыхаясь под потоком информации.

— Наш клиент — наш хозяин! — заключил молодой человек, пряча бумажки в карман, причем его взгляд выразил всю пылкость его поколения…

Олимпия быстро обежала магазины и, страшно разочарованная отсутствием чего-нибудь исключительного, направилась к месту встречи. Почти пустая терраса открывала прекрасный вид на озеро, видневшееся в конце зеленого газона, по которому были искусно разбросаны деревья и кусты. Элегантное здание отеля «Миорица» с балконами, кокетливо украшенными вывешенными для просушки халатами и купальниками, замыкало газон с этой стороны. Она заказала апельсиновый сок с большим количеством льда и начала изящно потягивать его… «Как в Мариенбаде!» (она там не бывала, но ведь главное — иметь воображение!)… Вдруг ее взгляд упал на главную аллею… Супруги Цинтой шли по ней, бросая вокруг осторожные взгляды… Словно сдерживая спешку, они оглянулись еще раз и исчезли в двери стоявшего напротив отеля.

— Странно… — с затуманенным взглядом пробормотала Олимпия.

Она не могла бы сказать, сколько времени так просидела, но вдруг тишину резко нарушила пулеметная стрельба. Короткие очереди полосовали застывший от жары воздух. Угроза нарастала, становилась все более явной. Женский силуэт стремительно выскользнул из двери отеля и быстро исчез за бетонным забором… за ним погнался настойчивый стук автомата. Вскоре появился мужчина — фигура как будто знакомая… Несколько минут он колебался, ища ее взглядом, затем кинулся в том же направлении. Неестественная тишина повисла в воздухе. Никакого отклика! Отель казался мертвым… Просто трусят или им угрожают оружием?

Серый «Тундербирд» выскочил на аллею, тормоза коротко скрипнули, когда он остановился перед отелем. Быстрыми, необычайно упругими шагами Милика, в сопровождении двух мужчин в темных костюмах с кейсами в руках, направлялась к машине. Шофер вытянулся, чтобы открыть дверцу… это был Цинтой! Один из мужчин остановился у крыла машины, открыл портфель и вложил туда что-то, что, конечно, было пистолетом с длинным стволом и, разумеется, беззвучным. Затем поспешно оглянулся и нырнул в машину.

«Тундербирд» взял с места под стрекот автомата, который снова начал полосовать воздух. Примерно через сто метров автомобиль замедлил ход, владелец пистолета высунулся в окно и крикнул:

— А его ты какого черта притащила?

В конце аллеи появился Джелу.

— Только все запутает… Он не сейчас должен был нас поймать!

— Это не я, он сам пришел, — искреннее разочарованная, извинялась Олимпия.

— Послушай, либо руководи делом, как следует, либо брось все к черту!.. Уж эти мне дилетанты!.. — послышался на прощание сердитый голос, и машина исчезла…

— А как все здорово получалось! — вздохнула Олимпия. — Жаль!

— Ну как, купила что-нибудь? — бросил Джелу, усаживаясь.

— Ты ничего не заметил? — вопросила она.

— Нет. А надо было что-то заметить? Мимо меня проехал «Фиат».

— Тундербирд!

— Ты учишь меня различать марки машин?! Ну и что?

— Это все, что ты увидел?

— Да, золотце мое. Что это с тобой?

— Я тебе расскажу такое… со стула свалишься! Супруги Цинтой 15 минут тому назад спустились по аллее и вошли в отель. А несколько секунд тому назад проехали мимо тебя в этой машине, Фиат — «Тундербирд», вместе с двумя типами из отеля. А ты их и не заметил!

Она оставила ему несколько секунд на размышление.

— Ты не видишь в этом ничего странного?

— Нет, пока нет. Что здесь особенного? Приехал человек на машине, забрал двух приятелей и уехал.

— Послушай, хочешь, я скажу тебе, что, по-моему, произошло? Ты поразишься.

— Ну нет, этого я не хочу, Олимпия! Поехали, у нас дел по горло, — сказал он, поднимаясь.

Снова послышалась очередь из автомата. Джелу остановился и, взяв Олимпию за плечи, слегка подтолкнул ее к двери, выходившей на террасу.

— Игральные автоматы. Не хочешь ли пострелять в цель из пулемета? Это забавно.

— Нет, с меня хватит, я уже наслушалась.

— Все ясно. Ни тебе «Кабошар», ни «Антилоп»… Мадам раздражена! Ну, тогда делать нечего. Садись в машину! Кстати, когда он хотел ее избить?

— Кто?

— Петреску.

— Кого?

— Эту блондинку!

— Нет, ты потрясающий человек! Я мучаюсь, пытаясь разрешить загадку, а он… Только и думает, что о картинках из «Плей боя».

— Так когда, Олимпия?!

— Я думаю… Да, за день до того, как его убили. Впрочем, я отнюдь не уверена, что он собирался ее избить… Странно. Сегодня, когда я ее вновь увидела и вспомнила ту сцену, мне показалось, что он кинулся, намереваясь избить ее. Она сидела под навесом и… Джелу, ведь ты прочел всю эту сцену!

— С кем она еще говорила?

— Со всеми мужчинами. На пляже все вертелись вокруг нее, даже Панделе и молчальник Барбу. Потом Мирча проводил ее до машины, и я ее больше не видела… А что?

— Просто интересно. Очень уж она красивая! Не говори во дворе, что видела ее в Нептуне.

— Хорошо, Джелу, лапонька, если ты думаешь, что она сделает тебя счастливым… Хотя это не твой тип, тебе нужна женщина умная, культурная… Смотри, те, в голубой машине, подают тебе знаки.

— Ох, черт побери!.. Я ведь сказал тебе, чтоб ты не болтала, когда я за рулем! Есть у тебя деньги на штраф?

— Ты шутишь! Разве это не наши люди?