Не та профессия-2

Глава 27

Несмотря на более чем серьёзное положение, думать Хамза не переставал ни на мгновение.

После всего случившегося, живыми стражники однозначно были не нужны никому.

В первую очередь — самому сотнику: если этот лысый скот их сейчас тут перестреляет (либо переколет при помощи набежавших из квартала пашто, как баранов), то он тут же становится чем-то типа спасителя прекрасной ханши из лап бандитов, как в этих смешных сказках людей, живущих на западе.

А если он, по тупости, затеет разбирательство, то прибывшие срочно из столицы дознаватели автоматически ототрут парнягу от «своего» дела, пожав руку и выдав пару золотых (в которых он, скорее всего, не особо и нуждается).

Кроме сотника, живыми стражники не были нужны и Наместнику, по вполне понятным причинам: на мёртвых можно безболезненно свалить гораздо больше, чем на живых.

Судья в этом списке терялся в свете первых двух пунктов, но и ему было бы удобнее, не раскрой стражники больше рта вообще.

О самой девке и говорить не приходилось. У неё собственный счёт был ох как немал.

Узловатые руки заполонивших всё вокруг пуштунов уже снимали со стражи пояса, рвали из рук (либо прижимали к телу, не давая использовать) оружие, а одному из пятерых даже вцепились сзади в горло.

Терять было нечего.

Хамза несложным приёмом освободился на мгновение из рук двух представителей деревенщины; благо, между ним и сотником теперь находился живой щит из людей.

Отскочив к стене, Хамза усилием ввёл себя в состояние спокойствия, как бывало всегда при обращении к последнему рубежу:

— Всем лечь на землю! — одновременно с этими словами, он привычно сплёл пальцами вязь каста…

И ничего. «Огонь» не кастовался.

Этого не могло быть, но заклинание не работало. Такая привычная стихия, молниеносно отзываясь на его призыв, через долю мгновения куда-то пропадала, исчезала и гасла.

Третий. Пятый. Седьмой раз.

За следующие десять ударов сердца, Хамза поставил личный рекорд по скорости активации боевых плетений. Жаль только, что они не работали.

Местные, знавшие в нём мага, поначалу боязливо отпрянули от него в стороны. Но сейчас, видя его полнейшую беспомощность, пересмеивались между собой на своём уродском языке и, кажется, очень быстро теряли свой страх.

Твари. Все твари. Хамзе захотелось сесть на дорогу, обхватить колени руками и просто заплакать.

Сотник что-то насмешливо прокаркал старому пуштуну, который (кажется) руководил своими соплеменниками.

По крайней мере, ещё через полминуты Хамза обнаружил всех стражников лежащими носами в камень; оружие — аккуратно сваленным на арбу; а себя — с узким пуштунским клинком, приставленным к горлу.

Этого не могло быть. Этого просто не могло быть.

_________

— Главный вопрос, как будем судить. — Старик-пуштун старательно выговаривал слова на корявом, но понятном туркане.

— Стараются закон соблюсти, — хихикнул один из рядовых стражников, видимо, повредившийся умом от происходящего. — Интересно, что дальше будет?

Хамза и прочие только сопели, периодически пробуя на крепость стягивающие руки за спиной верёвки.

— Какие могут быть возможности? — спокойно спросил сотник «красного» батальона, старательно вытирая мокрой тряпкой кровь с лица девки.

— Ишь как выслуживается, — продолжил хихикать скорбный разумом товарищ, изображая червяка на камнях со стянутыми за спиной руками и ногами.

— Их сразу четыре. Первая — по Пашто Валлай, — охотно затарахтел старик. — Вторая — по Уложению Султаната. Третья — Ханшайым имеет право суда. Четвёртая — по шариату. А если учесть, что суд происходит в отношении её же соплеменников, из-за нанесённой ими ей обиды…

— Я б Пашто Валлай не вплетал, — задумчиво возвестил лысый. — Смотрите. Покушение было на Ханшайым туркан. Непосредственные исполнители — тоже из туркан. Происходит всё на земле пашто. Какая бы сторона ни взяла верх… — дальше здоровяк замолчал, предлагая продолжить собеседнику.

Люди вокруг внимательно прислушивались к разговору. Тем, кто туркана не знал, шёпотом переводили соседи или товарищи.

— Какая бы сторона ни победила, в итоге все туркан затаят злобу на всех пашто, — моментально завершил конструкцию старик. — Из-за ваших битв, резать рано или поздно всё равно придут нас. Ты это хотел сказать?

— А кто-то может вспомнить, когда было иначе? — холодно усмехнулся сотник. — Я не первый день живу, об ином пока не слышал.

С-сука, вот же с-сука; сотник в бессильной ярости молча рвал ногти о верёвку.

Да на чьей стороне вообще этот выродок?! Речь изо рта сотника текла на беглом, непринуждённом, словно бы родном, восточном туркане, с их так раздражающим столичного жителя «ж»-каньем и прочими нюансами произношения, характерными для выходцев из Степи.

На степняка, однако, сотник не походил как минимум внешностью. Хотя это и ни о чём не говорило.

Но самое главное, он с долбаными варварами обсуждал дела так, как будто эти выродки от колена фарси ему были дороже соплеменников!

— Ты что, не тюрок?! — не выдержав надругательств над собственным представлением о правильном, не сдержал гневного возгласа самый старший из стражников. — Да с кем ты вообще обсуждаешь судьбу своих братьев?!

— Так вы мне не братья, не братья, и не братья. — Сотник присел напротив говорившего и за волосы развернул его лицо к себе.

_________

Примечание.

Ағасы — «брат», который родственник.

Бауырлар — «братья» в неродственном контексте; например, «братья по оружию» (или по вере).

Джамаат — обращение к мусульманам-братьям по вере, арабск.

В языке, на котором говорит сотник, нашему русскому «брату» соответствуют сразу несколько разных слов с различающимися значениями (включая арабские заимствования).

Сотник по очереди употребляет все понятия, исключая вообще какие-либо точки соприкосновения с предъявляющим претензии.

Как передавать по-русски, понятия не имею. Потому выделил цветом.

_________

— Где ты был, как брат, когда я загибался от голода в горах Балха? Где ты был, когда я без воды, раненный, в Магрибе…

Было видно, что сотник может очень долго перечислять список своих не высказанных никому претензий, потому сзади его тронула за плечо девка:

— Оставь его сейчас. У тебя есть родственники. Просто он к их числу не относится.

Но, не смотря на её слова, сотник успокоился далеко не сразу:

— А где ты в а р м и и служил, «брат»?! Где твои нашивки за ранения?! Где лично ты кровь проливал?!…

Хамза с досадой отвернулся. Понятно, что ушибленному головой вояке наступили на больную мозоль и воззвали к тем чувствам, которых он не испытывал и на которые, видимо, даже способен не был.

Если бы не трагичность ситуации, Хамза б ещё раз уверился в своём предположении: таких с войны внутрь страны отпускать нельзя. Никогда голытьба и нищета не простит выходцам из более успешных семей их более удачной жизни.

Голодная подзаборная шавка, очень долго не евшая досыта, всю жизнь будет лаять на породистого пса, которого хозяева лелеяли от рождения.

Этот сотник, казалось, старался выплеснуть сейчас в течение одной минуты все накопившиеся за годы обиды, коих было немало:

— А брюхо ты такое нажрал, видимо, недосыпая по ночам? И охраняя город?! — вояка ткнул пальцем под рёбра говорившему (который уже не рад был, что не сдержался). — Ты и по бегу на три мили норматив выполняешь, да?! И подтянуться на перекладине можешь не менее двух десятков раз?! И с грузом в полтела от приданного конного десятка бегом не отстанешь весь маршевый день, да?!.. — продолжал разоряться вояка, собирая всё больше слушателей.

Хамзе становилось невыносимо скучно. Если бы руки не были связаны за спиной, можно было бы попробовать ещё кастовать. А так, оставалось только дожидаться, пока этому идиоту надоест обвинять дождь в том, что он мокрый.

Наконец, фонтан красноречия лысого дурачка иссяк.

По толпе народу, собравшегося вокруг, прокатился краткий вздох разочарования (ввиду окончания бесплатного развлечения).

— У пашто не будет претензий, если мы разберёмся с ними сами? — здоровяк, поднявшись, быстро вернул лицу нормальное осмысленное выражение.

Старик-пуштун молча поднял перед собой скрещенные руки, покачав головой.

— Судить будет дочь Хана, — проорал на туркане здоровяк и присел на краешек арбы. — На местный суд рассчитывать не приходится. Я туда ещё наведаюсь, — добавил он потише. — Причём сегодня…

— Или выслуживается, или правильный дурак, — тихонько проговорил один из связанных стражников, так, чтоб услышали только свои.

— Или и то, и другое сразу, — не согласился лежавший рядом товарищ. — Вот же…

За тихим разговором, пытаясь подбодрить друг друга и по возможности успокоить, стражники чуть не пропустили собственного приговора.

— Руки. Этому — ещё и ногу, — громогласно озвучил окружающим вояка, повторяя громче слова девки (которой, видимо не хватало голоса).

Хамза с ощущением пустоты в душе понял, что это всё.

А ещё через минуту стражники, как один, бились в конвульсиях, напрягая мышцы в тщетных попытках разорвать путы либо иным образом освободиться.

Экзекуцию здоровяк, кстати, взял на себя. Спокойно и деловито объяснив пуштунам, что с туркан должны разбираться только сами туркан (во избежание осложнений для других народов в будущем), он даже от помощи отказался:

— Я и одной рукой удержу. Только смолы горячей дайте, кровь останавливать.

Когда рука первого стражника, надёжно прижатая коленом вояки к облучку арбы, после взмаха тесаком так на нём и осталась (а самого стражника, сползшего на землю, подали к ведру с кипящей смолой), Хамза с ужасом услышал абсолютно спокойный голос сотника:

— Шайтан. У него теперь трещины в кости… когда рубишь — как ни старайся, кость всегда будет крошиться и скалываться! А пилить нечем…

Стоявший рядом пуштун удивлённо поднял глаза на вояку, и тот не затянул с пояснениями:

— Ну я сейчас ногу этому рубить когда буду — там ещё хуже будет! Как бы от боли не помер!

— А тебе не всё ли равно? — буднично уронил пуштун.

— Так если помрёт, другим примером не послужит! — скорбный разумом сотник назидательно потряс в воздухе пальцем.