Ночь с незнакомцем

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Прислонившись к поручням на палубе колесного экскурсионного парохода, Эшли любовалась игрой лунного света на водной глади бухты, думая о прошедшем дне. Сегодня ей пришлось отвечать на тысячи вопросов, пожать огромное количество рук и взять на руки десятки незнакомых детей.

С детьми было легче всего, потому что они не голосовали, и поэтому она могла говорить любые глупости. В остальных случаях приходилось постоянно следить за каждым своим словом, за каждым движением, так как Эшли неожиданно поняла всю ответственность, которая легла на ее плечи, как только она согласилась стать невестой Мэтью. Она уже в который раз подумала о том, что ей нужно было тщательнее расспросить жениха о прошлом, о памятных датах в его биографии, чтобы не поставить в неловкое положение.

Сегодняшний вечер не был лишен некоего очарования, еда за ужином была замечательной. Конечно, если бы прием состоялся в «Бичкомберз», она бы позаботилась о том, чтобы он стал незабываемым, однако в целом все прошло очень мило, не считая того факта, что она почти не видела Мэтью. Эшли подавила досаду, которую она просто не имела права испытывать, и снова залюбовалась пейзажем.

Ветер уносил в океан танцевальную музыку, лаская лицо и раздувая легкую шаль золотистого цвета. Увешанный фонарями пароход яркой точкой выделялся на фоне темного океана.

Мэтью подошел к ней неожиданно, держа в руке стакан сельтерской воды. При виде откровенного одобрения, написанного на его лице, Эшли возблагодарила Джинджер Лэндис-Реншоу, которая помогла ей преобразиться и при этом не потерять свою индивидуальность. Если бы не мать Мэтью, она бы ни за что не выбрала открытое платье, но когда Джинджер попросила ее примерить кремовое платье простого покроя, прошитое золотистыми нитями, с глубоким вырезом спереди и сзади, Эшли была покорена. Мягкий атлас ласкал ее кожу, как нежные руки любовника.

Не отводя от нее взгляда, Мэтью поднял стакан и выпил его до дна, словно в горле у него пересохло. Эшли наслаждалась этим моментом, думая о том, как удержать «жениха» подле себя.

— Ты даже не попробовал изумительное шампанское, которое здесь подают?

— Алкоголь и репортеры — самый лучший рецепт катастрофы, — заметил Мэтью, посмотрев на стакан в ее руке.

Эшли помешала лед, снова пожалев, что они так мало знают друг друга.

— Я тоже остановилась на сельтерской воде, но с лаймом.

— Извини, я поспешил с выводами. Позволь налить тебе еще в качестве моих извинений за то, что я игнорировал тебя весь вечер.

— Спасибо, — сказала Эшли, испытывая благодарность за этот маленький, но очень важный для нее жест внимания.

Откинувшись на поручни, она перевела взгляд на танцующие пары. Изменившийся ветер донес до нее обрывки разговоров. Эшли спокойно пропускала все мимо ушей, пока не услышала знакомый баритон помощника Мэтью:

— Она держалась увереннее, чем я ожидал.

— Неплохо, — ответил другой мужской голос, который, как показалось Эшли, она уже слышала на одной из встреч. — Конечно, кое-кто, может, справился бы лучше, но, учитывая, кто она и откуда родом, все могло быть гораздо хуже.

— Что я могу сказать? Она не та женщина, которую я бы выбрал для Мэтью в качестве его спутницы, тем более — в качестве жены сенатора. Эшли увеличивает нам число голосов разве что своей милой застенчивой улыбкой. Но что сделано, то сделано. Придется Мэтью довольствоваться тем, что есть. По крайней мере можно хотя бы не сомневаться, что он не окажется в ее тени.

Слышать о себе такое было неприятно. Но, с другой стороны, когда те, кто подслушивает, узнают о себе что-нибудь хорошее?

— По-моему, Джинджер помогла ей с макияжем, — продолжил другой мужчина. — Не вульгарно и не броско. Вот только платье… Оно, конечно, шикарное, но смотрелось бы лучше на более зрелой женщине.

— Да уж. О чем только думал Мэтью? Ей ведь, кажется, только двадцать четыре? Пресса уничтожит ее.

Эшли поняла, что больше не намерена терпеть это, даже если в глубине души сама знает, что Мэтью нужна другая женщина. Но уж если они хотят высказать о ней все, что думают, это можно сделать и лично.

— Мне двадцать три, а не двадцать четыре, — ясным голосом произнесла она, сделав несколько шагов к мужчинам. — Но я думала, что люди, на которых возложена обязанность проведения предвыборной кампании, должны лучше кого бы то ни было владеть информацией подобного рода. Однако спасибо за лишний год. Будем считать, что он добавил мне уверенности в себе и опыта, который не помешает даже бухгалтеру, с отличием окончившему Чарлстонский колледж.

— Черт, — негромко выругался Брент. — Мы ничего не имели в виду. Приношу свои извинения.

— Извинения приняты. — К чему ей лишние враги? Эшли нужно было всего лишь, чтобы мужчины проявили к ней немного уважения и не обсуждали ее за ее же спиной. И уж тем более не так сильно сокрушались, насколько она неподходящая жена для Мэтью. — Но я позволю себе цитату: «Не судите, да не судимы будете».

— Намек понят, — сказал Брент и, понизив голос, продолжил: — Вы, конечно, уже это слышали, но я хочу повторить специально для вас. Я давно занимаюсь политикой, поэтому с полной уверенностью могу утверждать: вы нам не подходите. Мартин Стюарт — серьезный соперник, а ваша помочь Мэтью ничтожно мала.

Прежде чем Эшли успела ответить, подошел Мэтью.

— Вот ты где. Я уж подумал, что тебя перехватил какой-нибудь репортер. — Он протянул ей бокал. — С лаймом, как ты и просила.

— Спасибо. — Кисловатый вкус напитка отлично забивал горечь во рту.

— Все хорошо? — переводя взгляд с нее на Брента, спросил Мэтью.

— Да, — ответила Эшли, не желая скандала между Мэтью и его помощником. — Брент только что обсуждал со мной, чем я могу тебе помочь в ходе предвыборной кампании.

— От тебя ничего не требуется, кроме как оставаться самой собой, — сказал Мэтью, обвивая рукой ее талию.

Эшли была рада слышать эти слова, но ведь она действительно ничем ему не помогла, разве что, приняв его предложение — и то не сразу, — направила сплетни в другое, менее скандальное русло.

— Я беспокоюсь за вас обоих, — заявил Брент.

— Просто делай свою работу, — не глядя на помощника, бросил Мэтью. — Обсудим это у меня в кабинете.

— Ты — босс.

Брент вместе с другим мужчиной попрощались и удалились.

Мэтью наблюдал за ними сузившимися глазами, затем повернулся к Эшли:

— Он чем-то расстроил тебя?

— Нет. Правда, все хорошо.

Мэтью коснулся ее щеки большим пальцем и понизил голос:

— Ты выглядишь усталой. У тебя тени под глазами.

— Умеешь же ты подбодрить.

— Уставшая, но прекрасная. — Он взял стакан из ее рук и поставил на ближайший столик. — Поехали.

— Ты не можешь уйти сейчас. — Эшли обвела взглядом палубу, на которой все еще танцевали нары. — Это твой вечер.

— Поэтому я могу уйти тогда, когда захочу. Пароход стоит у причала. Некоторые гости уже ушли. К тому же если каждый раз оставаться на каком-либо мероприятии до последнего, когда от алкоголя некоторые уже перестают соображать, это для политика однажды может плохо кончиться, особенно если хотя бы один репортер сохранит трезвую голову.

— Ну, если так, тогда нам лучше уйти до того, как миссис Гамильтон-Рейс решит повесить свой бюстгальтер вместо флага.

Мэтью закашлялся от смеха.

— Эшли!

— Горжусь, что смогла тебя рассмешить.

— Должен признать, ты отлично со всем справляешься, Эшли Карсон. — Мэтью легонько куснул ее за мочку уха. — Мне хотелось бы тебя как-нибудь отблагодарить.

Его слова родили в ней дрожь предвкушения. Может быть, как жена она ему и не подходит, но сегодня ночью у нее есть шанс превратить этот прекрасный день в незабываемый.

И она свой шанс не упустит.

Идя с Эшли вдоль побережья к своему дому, Мэтью задавался вопросом, не слишком ли явно он намекнул на то, что не против продолжения романа? Что, если она без колебаний исчезнет из его жизни, как только надобность в притворстве отпадет, а он окажется к этому не готов?

Но обнимать и целовать Эшли на людях, а потом лежать всю ночь без сна, сгорая от страсти, — это ему здорово мешало. Он предложил эту прогулку босиком, чтобы остудить кровь и хоть немного укоротить ночь, которая, без сомнений, снова обещала быть длинной. Если только Эшли не захочет провести ее с ним…

Эшли брела рядом. Ветер развевал ее шаль. Кремовое платье с блестящими золотыми нитями на лифе обтягивало грудь. Она остановилась и приподняла подол. Распущенные волосы упали ей на лицо.

— Во что ты наряжался на Хэллоуин, когда был ребенком?

Ее вопрос прозвучал так неожиданно, что на секунду Мэтью растерялся, чего с ним никогда не случалось, даже если репортеры задавали ему самые каверзные вопросы. А может, повлияло и то, что его мозг был затуманен желанием.

— Должен признаться, что твой вопрос поставил меня в тупик. Такого я еще не слышал. А почему это тебя интересует?

— Приятно слышать, что мой вопрос поставил известного политика в тупик. — Эшли мягко рассмеялась, и в ночной тишине ее мелодичный смех прозвучал невероятно сексуально. — Все очень просто. Пару дней назад я в первый раз подумала о том, что мы ничего не знаем друг о друге. Если эти пробелы всплывут в каком-нибудь интервью, это обязательно возбудит любопытство. Кстати, можешь также рассказать о своих школьных каникулах.

Мэтью мысленно открыл один из многочисленных семейных альбомов своей матери.

— Полицейский. На Хэллоуине я всегда был полицейским.

— Всегда?

Мэтью посмотрел в сторону пристани, где на волнах покачивался пароход.

— Всегда. Это приводило мою мать в отчаяние. Она каждый год надеялась, что я попрошу сшить какой-нибудь новый костюм, а я постоянно просил костюм полицейского, только большего размера.

— Если ты так хотел стать полицейским, что заставило тебя податься в политику?

— Кто сказал, что я хотел быть полицейским? Да, мне нравилась форма, но это не означает, что… — Он остановился и почесал голову. — Но в общем, вопрос логичный. Думаю, все дело в том, что политика — это как бы наш семейный бизнес. Естественно, я хотел его продолжить.

— Твой отец, если я не ошибаюсь, прежде чем стать сенатором, служил в военно-воздушных силах. И братья твои политикой не занимаются.

Мэтью вернулся мыслями в детство, когда они с братьями примеряли костюмы, готовясь к тому дню, когда они могли не быть собой.

— Просто каждый из нас искал свой путь, чтобы служить нашей стране.

— Ты мог служить стране, став полицейским.

— Отец решил заняться политикой, но не доработал даже до конца срока. Именно тогда я окончательно понял, кем хочу быть.

— Должно быть, его потеря стала для вас всех сильным ударом, — негромко сказала Эшли.

Мэтью сжал зубы. Еще каким ударом. В этом и заключалась трагедия: незаконченное дело отца, диплом, который так и не получила его невеста.

Обручение, которое никогда не закончится свадьбой…

— Твоя мать довела его дело до конца, и, как мне кажется, хотя я не эксперт, она отлично с ней справилась. Время лечит.

— Ты, конечно же, права.

Однако это не объясняет, почему он рассуждает о причинах, побудивших его заняться политикой, стоя рядом с красивой девушкой на пляже, под звездным небом. Как ловко Эшли заставила его рассказывать о себе! Это его-то, привычно уклоняющегося от ответов, искусно переводя разговор на своего собеседника.

— А как насчет тебя?

— А что насчет меня?

— Твои костюмы в Хэллоуин. — Мэтью улыбнулся, представив себе Эшли. Наверное, она была высокой костлявой девочкой, чьи волосы весили гораздо больше, чем она сама.

— Пират, зебра, бродяжка, ниндзя, Клеопатра и, самое веселое, ее гадюки, — загибая пальцы, принялась вспоминать Эшли. — Врач, упаковка чипсов. Тогда еще Стар была хот-догом, а Клэр настояла на пироге с заварным кремом, но все думали, что это пирог с орехами пекан и беконом.

— Ваша приемная мать делала все это для вас?

Тут Мэтью невпопад подумал, заметила ли Эшли, насколько она приблизилась к нему? Ее рука задела его руку, а при каждом шаге их бедра соприкасались.

Действует ли она неосознанно или — Боже правый! — пытается его соблазнить?

— У тети Либби была огромная коробка, полная самых разных костюмов, число которых росло с каждым годом. Она покупала их на распродажах. — Эшли посмотрела на него, и в ее глазах Мэтью увидел отражение звезд. — Вообще-то игры с переодеванием бывали у нас постоянно, а не только по праздникам.

— Я бы хотел посмотреть фотографии.

Ее улыбка померкла.

— Если они не пострадали во время пожара.

Мэтью положил руки ей на плечи и привлек к себе.

— Расскажи мне еще о ваших играх с переодеваниями.

— Мы основали настоящую театральную труппу и играли спектакли, которые сами же и сочиняли. Мы с восторгом переодевались в костюмы и забывались в созданном нами мире. Уже повзрослев, я поняла, что тетя Либби намеренно поддерживала эту игру, которая была частью психологического исцеления.

— Похоже, она была чудесной женщиной.

— Так и есть. Я все еще скучаю по ней. Как и ты, наверное, скучаешь по отцу. — (Глядя в ее понимающие глаза, Мэтью почувствовал, как ком встал в его горле.) — Ты ведь сам сказал, что и в политику подался, чтобы быть ближе к нему.

— Сначала все так и было, — обретя голос, глухо сказал он. — А потом я понял, почему для него это так важно. Не из-за пьянящего чувства власти, когда твои решения изменяют жизни избирателей. Все-таки политика по своей сути занятие грязное. Мало найдется порядочных людей, которые захотят ею заниматься. К тому же не нужно забывать прессу, постоянно следящую за каждым твоим шагом и конкурентов, готовых в любую минуту спихнуть тебя.

— К чему ты ведешь?

— Кажется, я немного увлекся, — улыбнулся Мэтью. — Понимаешь, я просто обязан продолжать вести борьбу за то, во что верю.

— Чем больше хороших людей придет к власти, тем лучше, — согласилась Эшли.

— Спасибо.

— За что?

— Что считаешь меня хорошим человеком.

Мэтью с благодарностью прижал ее к себе и сразу же осознал, что совершил ошибку. Почувствовав упругость ее груди, он перестал быть хорошим человеком и мечтал только о том, как заняться с Эшли любовью. Ведь она его невеста. Или нет?..

Эшли сначала бросила на песок свои туфли, затем разжала его пальцы — его туфли упали, но Мэтью этого не заметил.

— Ты думаешь о нашей фиктивной помолвке?

Второй раз за этот вечер Эшли лишила его дара речи. Невероятно, но факт. Мэтью наконец обрел голос:

— К чему теперь клонишь ты?

— Все мы люди, но даже самые лучшие иногда уступают своим слабостям.

Она смотрела на него, и Мэтью видел, как расширяются ее зрачки, делая глаза почти черными. Его рука сама потянулась к ее лицу, словно больше не принадлежала ему.

Только одна мысль билась в его мозгу.

Он всего лишь человек, поэтому может уступить своей слабости.

Он поцеловал Эшли. Он должен был поцеловать ее. Последние два дня к тому все и шло, хотя Мэтью мог привести веские доводы, почему он не должен этого допустить. Но сейчас, стоя с Эшли под звездами, он желал ее. И Эшли тоже его желала. Мэтью мог понять это по тому, как она прижималась к нему, как ответила на его поцелуй.

Ухватившись за лацканы его пиджака, она тянула его к себе, словно хотела слиться с ним в единое целое. Она смело встречала яростные атаки его губ и языка и так же смело целовала сама. Ее запах, к которому примешивался аромат лайма, пьянил сильнее алкоголя. Ее груди соблазнительно терлись о его грудь, и у Мэтью горели руки от искушения дотронуться до ее обнаженной кожи.

Но место на пляже для этого не подходило, как бы ни привлекательна была мысль заняться с нею любовью под открытым небом и под тихий плеск волн.

— Нам нужно зайти в дом, пока я окончательно не потерял голову.

— И пока кто-нибудь с телеобъективом не представит избирателям новую грань характера Мэтью Лэндиса, — с хриплым смехом согласилась с ним Эшли.

— Да уж. Такого Мэтью Лэндиса избирателям лучше не знать.

Смеясь, Эшли взяла его за руку и увлекла за собой. Босиком, в открытом вечернем платье, поддерживая подол одной рукой, она была бесподобно красива.

— Наша обувь, — вспомнил Мэтью.

Эшли улыбнулась ему глазами, полными желания.

— Никуда она не денется.