Новгородская феодальная вотчина

Имя Ксенофонта было встречено еще в одной берестяной грамоте, найденной на усадьбе «И» в слоях несколько более раннего времени, нежели грамота № 178. В документе № 368, сохранившемся фрагментарно и обнаруженном в 9-м ярусе (1340–1369 гг.), содержится следующий текст: «Се благослови, попе Максиме… село, а земля тому селоу по зарубъ Синофо…»38 В грамоте № 264 с усадьбы «И», происходящей из слоев 7—8-го ярусов (1369–1396 гг.), упомянут, кроме того, «Федор Синофонтов» зэ.

Если к югу от участка Онцифоровичей располагались усадьбы Мишиничей — Матфеевичей, то к западу от усадеб «Д» и «И» продолжались владения Онцифоровичей. Тихвинский раскоп, заложенный в 1969 г. в 55 м к западу от Неревского раскопа и в непосредственной близости к построенной Лукьяном Онцифоровичем церкви Спаса на Разваже, дал в слоях последней четверти XIV в. берестяную грамоту № 446 — крестьянское письмо, адресованное «осподину Юрью»40, а в напластованиях первой половины XIV в. костяную двустороннюю иконку с изображением святых Власия и Георгия, предположительно принадлежавшую Варфоломею Юрьевичу41.

Нуждается в рассмотрении еще одна линия родственных и соседских связей Мишиничей — Онцифоровичей и Мишиничей — Матфеевичей. Под 1477 г. Новгородская IV летопись сообщает: «септября 21 бысть пожар: от Розважи улици погоре и до Борковы улицы побережье все и до Великои улицы, и Марфы посадницы двор»42. В районе этого пожара расположены начинающиеся от

Расположение на Неревском раскопе берестяных грамот и других предметов, связанных с Мишиничами:

1 — берестяные грамоты Варфоломея, Луки, Онцифора и потомков последнего;

2 — берестяные грамоты Матфея и его потомков; 3 — печать Максима Онцифоровича; 4—печать Василия Никитича; 5—ложка Ивана Варфоломеевича; 6 — каменные палаты Юрия Онцифоровича.

Волхова и пересекающие Великую (в очередности с юга на север) Разважа, Козмодемьянская, Холопья и Борко-ва улицы. Все пространство Неревского раскопа к востоку от Великой находилось в зоне этого пожара, а двор Марфы, следовательно, надо искать в непосредственной близости к восточной границе раскопа, за его пределами. Не принадлежала ли семья Марфы к тому же родственному боярскому кругу потомков Варфоломея Юрьевича?

Знаменитая Марфа была женой (а к 1477 г. вдовой) посадника Исака Андреевича Борецкого. Впервые Исак Андреевич назван в летописи под 1417 г.", а затем в рассказе 1428 г. об осаде Порхова Витовтом: «Повеле же Витофт приступати к граду, посадници же вышедше из града, Григореи Курилович Посахно и Р1сакеи Борецкои-, и иже с ними прочии, начата бити челом; а в то время из Новагорода приде архиепископ Емелиан, нареченыи от Фотиа Евфимии, а с ним посадници и тысяцкие, и добиша челом Витофту»44. Имя Исака Андреевича как степенного посадника фигурирует в договорной грамоте Великого Новгорода с немецким купечеством, составленной в начале 1439 г.45 Посадничью степень он занимал и в 1453 г., когда с этим титулом упоминается в Ермолинской летописи46. В последний раз Исак Андреевич Борецкий фигурирует в документе 1456–1458 гг.47

Год смерти Исака Андреевича не известен. Казалось бы, для примерного определения даты его кончины полезной может быть данная Марфы Исаковой Соловецкому монастырю, в которой имеется условие: «А помина-ти им мужа моего Исака, и родителей моих, да и детей моих. А ставити им обед на Дмитреев день» 48. Эту грамоту датируют 1459–1469 гг. по упоминанию соловецкого игумена Ионы. Однако указанная дата противоречива.

Нарративные источники не знают точных дат игуменства Ионы, если не считать анахронистического сообщения «Жития Зосимы и Савватия» и «Соловецкого летописца» о том, что первые общежительные игумены Павел, Феодосий и Иона были присланы на Соловки архиепископом новгородским Ионой (1459–1470 гг.) 4Э. Здесь даже порядок игуменов неверен, поскольку деятельность Феодосия документально засвидетельствована жалованной грамотой 1479 г.50 Сама синхронность соловецкого игумена Ионы и архиепископа Ионы не вызывает сомнений: сохранилась подлинная жалованная грамота Великого Новгорода Соловецкому монастырю, выданная в период владычества Ионы по челобитью игумена Ионы 51. Дата начала архиепископства Ионы и принимается для условного обозначения игуменства Ионы, хотя соловецким настоятелем Иона мог стать и раньше, и позже 1459 г.

Что касается условной конечной даты этого игуменства, то она опирается на другую данную Марфы Исаковой, адресованную игумену Зосиме и обозначенную в самом своем тексте 6978 (1469–1470) г.52 Если в указанном году в Соловках игуменствовал уже Зосима, то действительно возможный предел деятельности Ионы надо ограничить 1469 г. Однако эта данная, известная по списку XVII в., представляет собой несомненный фальсификат, на что указывают несообразности ее формул: «Се дасть Марфа Исаковская, Великого Новагорода посадница…», «а у даные сидел отец мои духовной софеискои поп Иосиф да Олексеи Бархатов. А даную писал сын мои Федор Исаков лета 6978-го. К сеи данои яз, Феодор, матере своея Марфы печать приложил»; в списке имеются ссылки и на эту фантастическую печать, и на рукоприкладство свидетелей на обороте. Следует заметить, что вообще игуменство Зосимы представляет собой, по всей вероятности, только тенденциозный факт агиографии, но не факт истории.

Подлинная данная Марфы, адресованная игумену Ионе, как это очевидно из ее текста, написана после смерти ее сына Дмитрия, который был казнен Иваном III в Русе 24 июля 1471 г., вслед за шелонским поражением Новгорода. Только после смерти Дмитрия Исаковича можно было ставить обед на Дмитриев день в поминание о нем. Поэтому время игуменства Ионы не ограничивается 1469 г., а продолжалось по крайней мере и в начале 70-х годов XV в.53 В то же время не вызывает сомнений, что к 1471 г. Исака Андреевича Борецкого уже не было в живых, коль скоро обвинение Борецких в измене в летописном рассказе этого года направлено против «посадничих детей Исака Борецкого с матерью своею Марфою и с прочими инеми изменники»54, но не против Исака.

Резюмируя эти наблюдения, можно с достаточной уверенностью утверждать, что Исак Андреевич Борецкий, который был жив еще в конце 50-х годов XV в., умер не позднее следующего десятилетия. Родился же он не позже конца XIV в., коль скоро к 1417 г. относятся его уже активные действия.

Личности Исака Борецкого и хронологии его деятельности уделено здесь столь много внимания по трем причинам. Во-первых, он был ближайшим соседом Мишиничей. Во-вторых, еще в 1954 г. на усадьбе «Е» в слое 6-го яруса (1396–1409 гг.) был найден обрывок берестяного поплавка, помеченного именем «Исако» (№ 127)55. В-третьих, его фамилия принадлежит к числу боярских прозвищ, ведущих свое происхождение от имени вотчины (ср. с Волмановским, владевшим землями на Волме, с Емецкими — владельцами вотчин на Емце, с Лошин-скими, которым принадлежала вотчина в Лошичах, и т. д.), а нам уже известно, что двинская волость Борок, принадлежавшая к моменту великокняжеских реквизиций Борецким и давшая им основу фамильного прозвища, в 1417 г. была собственностью детей Ивана Васильевича— Юрия и Самсона Ивановичей, потомков Варфоломея Юрьевича и Матфея Коски.

Поскольку отца Исака Борецкого звали Андреем, наше внимание не могут не привлечь события 1401 г., когда на Двине возникла ситуация, которую детально повторили события 1417 г. Напомню, что тогда — в 1417 г. — княжеские, люди, напав на новгородские двинские волости, захватили Борок, Емцу и Колмогоры и пленили Юрия и Самсона Ивановичей, которые затем были отбиты новгородцами; в числе предводителей последних был и Исак Андреевич. В 14–01 г. «на миру, на крестъном целовании, князя великого Василья повелением Анфал Микитин да Герасим Рострига с князя великаго ратью наихав войною за Волок на Двину и взял всю Двиньскую землю на щит без вести, в самый Петров день, крестиан повешал, а иных посекле, а животы их и товар поимале; а Ондрея Ивановича и посадников двиньских Есифа Фи-липовича и Наума Ивановича изимаша. И Степан Иванович, брат его Михаила и Микита Головня, скопив около себе важан и сугнав Аньфала и Герасима, и би-шася с ними на Колмогорах, и отняша у них бояр нов-городскых Андрея, Есифа, Наума»56. Присутствие Андрея Ивановича там, где спустя 16 лет были точно так же «пойманы» москвичами владельцы Борка Юрий и Самсон Ивановичи, позволяет высказать предположение о том, что Андрей Иванович был совладельцем Борка, отцом Исака Андреевича Борецкого и братом Юрия и Самсона. В таком случае Борецкие оказываются прямыми потомками Варфоломея Юрьевича и его сына Матфея

Коски; последний может быть прапрадедом Исака Андреевича.

Следует заметить, что боярин Андрей Иванович, упомянутый под 1401 г. в связи с двинскими событиями, не может быть идентифицирован с одноименными новгородскими посадниками первой половины XV в. Таких посадников известно два. Первый в августе 1415 г. в качестве степенного возводил на кафедру архиепископа Симеона57, а в 1421 г. «в Новегороде воссташа бранью два конца, Неревськии и Славенскии, за Климентия Ор-темьина про землю на посадника Ондрея Ивановича и пограбиша двор его в доспесех и иных бояр разграбиша дворы напрасно. И убиша Андреевых пособников 20 человек до смерти, а неревлян 2 человека и умиришася»58. Очевидно, что посадник Андрей Иванович не имел отношения к Неревскому концу, а жил в Славне.

В 1957 г. на усадьбе «И» в 5-м ярусе (1409–1422 гг.), соответствующем времени, когда усадьбой владел Михаил Юрьевич, была найдена берестяная грамота № 310 со следующим текстом: «Цълобитие осподину посаднику новгороцкому Онедрию Ивановицю от твъегъ клюцни-ка от Вавулы и от твоихъ хрестияно, которые хрестияни съ лова пришли за тебя, Захарка да Нестерке, жили за Олексее за Щукою. Ноне, осподине, Олексии не хоце намъ ржы дати. Како ся, осподине, нами, своими хре-стияны, попецялишеся. Надеемся, осподине, на бога и на тебя, на своего осподnote 10на»59. Полагаю, что этот документ оказался на боярской усадьбе Неревского конца в результате восстания 1421 г. и разграбления двора посадника Андрея Ивановича неревлянами.

Имя другого посадника Андрея Ивановича фигурирует в данной Толвуйской земли Палеостровскому монастырю на Палий остров с малыми островами, которая в последнем издании новгородских грамот ошибочно датирована 1415–1421 гг. по связи с уже известным нам Андреем Ивановичем60. В действительности этот документ относится к гораздо более позднему времени, поскольку в нем упоминаются также Афанасий Остафье-вич, сын тысяцкого, занимавший посадничью степень по крайней мере с 1448 по 1475 г., и новгородский тысяцкий Дмитрий Васильевич, получивший посадничество около 1448 г. и занимавший этот пост еще около 1456 г.61 Данная Толвуйской земли поэтому может быть связана с более поздним посадником Андреем Ивановичем (летописные списки посадников называют в хронологическом контексте XV в. двух Андреев Ивановичей) и датирована 40-ми годами XV в. Естественно, что Андрей Иванович 1401 г. не имеет отношения к одноименному боярину середины XV в., даже если бы этот последний был жителем Неревского конца.

Высказав предположение о родственной связи Борец-ких с Мишиничами, мы можем обнаружить косвенные подтверждения этой мысли в материалах новгородской микротопонимики. Как уже отмечено, двор Марфы Бо-рецкой находился внутри пространства, ограниченного берегом Волхова, Разважей, Великой и Борковой улицами. Внутри этого пространства проходили также восточные, прибрежные отрезки Козмодемьянской и Холопьей улиц до их пересечения с Великой. Очевидно, что местоположение этого двора не связано с Козмодемьянской улицей. В приписке 1400 г. к новгородскому Прологу перечислены главные бояре Козмодемьянской улицы: Юрий Онцифорович, Дмитрий Микитинич, Василий Кузминич и Иван Данилович. Юрием представлена ветвь Онцифора Лукинича, Дмитрием — ветвь Микиты Мат-феевича. Были ли остальные два боярина родственниками Мишиничей, мы не знаем 62, однако никого из уже известных нам потомков Игната Матфеевича (к которым принадлежали и Борецкие) в этом списке нет. Поэтому наиболее вероятным представляется тяготение усадеб Борецких к Борковой улице. Нет ли в созвучии боярской фамилии и наименования улицы внутреннего смысла? Боркова улица в источниках упоминается впервые под 1303 г., когда в числе деревянных церквей был сооружен и храм «святого Георгия на Борькове улици» 63. В 1432 г. заложили и на следующий год «свершиша борковци церковь камену святого Георгия»64. Если этот храм получил патрональное наименование, естественно связать его основание с Юрием (Георгием) Мишиничем, возглавлявшим в начале XIV в. боярский род.

Следует сказать несколько слов о потомках Исака и Марфы Борецких. У них было два сына — Дмитрий и Федор Дурень. Первый казнен в Русе Иваном III в 1471 г. после шелонского поражения Новгорода65. Второй, подобно брату бывший посадником, принимал участие во встречах Ивана III в 1475 г., но в начале следующего года схвачен великим князем и отправлен под стражей в Москву66. Сын Дмитрия Исаковича Иван упомянут под 1476 г. в рассказе о пирах Ивана III67; его дедом был Яков Короб68; следовательно, Дмитрий Исакович Борецкий был женат на дочери Якова. Наконец, у Федора Исаковича имелся сын Василий, отправленный Иваном III в заточение вместе с Марфой после падения Новгорода69.

Изложенные материалы позволяют составить более подробную генеалогическую таблицу Мишиничей, которая, однако, в силу состояния источников о Борецких носит более гипотетический характер (схема 4).

СХЕМА 4

till Дмитрий Василий Василий Александр

I

Иван

I

Дмитрий Федор

I I

Иван Василий

Предпринятые сопоставления дают возможность понять одну из основ внутрикончанской боярской консолидации. Мы видим, как на значительной территории существует единое поначалу городское владение боярского рода, которое затем в процессе родственных разделов подвергается дроблению, не утрачивая при этом единства. Надо полагать, что именно клановость боярства составляла наиболее надежный фундамент экономической стабильности городского боярского землевладения и политического единения бояр одной и той же кончан-ской принадлежности в их борьбе за власть над Новгородом.

Изложенные здесь наблюдения подкрепляют тезис об изначальности крупного родового владения боярского рода в Новгороде. Боярский клан Мишиничей на рубеже XIII–XIV вв. владеет гораздо более значительной территорией, чем это представлялось на основании знакомства с одной из его ветвей — Онцифоровичами. Предполагать позднее водворение этого рода на территорию Неревского конца — например, в последней четверти XIII в. — нет никаких оснований, и, следовательно, версия о древних его корнях именно на той территории, которая ему принадлежала в XIV–XV вв., получает более прочный фундамент, несмотря на то что проследить родословие предков Мишиничей пока не удается.

1 Арциховский А. ВБорковский В. И. Новгородские грамоты на бе

ресте: (из раскопок 1965 г.). М., 1968, с. 62–64.

2 Куза А. В., Медынцева А. А. Заметки о берестяных грамотах. — В кн.: Нумизматика и эпиграфика. М., 1974, вып. XI, с. 219–220.

3 ВПК. СПб., 1868, т. 3, стб. 311.

4 Там же, стб. 329–334.

5 Там же, стб. 306–311.

6 Лавочные книги Новгорода Великого 1583 г./Предисловие и редакция С. В. Бахрушина. М., 1930, с. 174; см. также: Лихачев Н. П. Духовное завещание старца Варлаама 1590 г. — Известия Русского генеалогического общества, СПб., Г909, вып. 3, с. 109.

7 ПСРЛ. СПб., 1853, т. 6, с. 17, 201, 204; СПб., 1859, т. 8, с. 169; М.; Л., 1949, т. 25, с. 292–307; М., 1965, т. 30, с. 181; Насонов Л. Н. Московский свод 1479 г. и его южнорусский источник. — В кн.: Проблемы источниковедения. М., 1961, вып. IX, с. 384.

8 НПЛ. М.; Л., I960, с. 407–408.

9 ГВНиП. М.; Л., 1949, с. 107–109', № 64.

10 Там же, с. 120–123, № 73; Псковские летописи. М., 1955, вып. 2, с. 130.

11 Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1902, с. 259. Другой одноименный посадник избирался в 30-х годах XV в. (там же, с. 261).

12 Ю. С. Васильев называет Юрия и Самсона Ивановичей, а следовательно, и Ивана Васильевича «Машковыми» (Васильев Ю. С. К вопросу о двинских боярах XIV–XVI вв. — В кн.: Материалы XV сессии Симпозиума по проблемам аграрной истории СССР. Вологда, 1976, вып. 1, с. 19). Однако Машковыми, согласно летописи, были бояре Василий Данилович и его сын Иван, действовавшие еще в 1366 г. (ПСРЛ. Пг., 1915, т. 4, ч. 1, вып. 1, с. 292, 294). Машковы жили на Ильине улице Торговой стороны, поскольку Василий Данилович с ильинскими уличанами был заказчиком фресок в церкви Спаса на Ильине, 'выполненных Феофаном Греком в 1378 г. (Новгородские летописи. СПб., 1879, с. 243).

13 Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1958–1961 гг.). М., 1963, с. 40–41.

14 НПЛ.с.413.

15 Там же, с. 404–406; ГВНиП, с. 91, № 53; с. 96, № 58.

16 Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 249.

17 Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963, с. 148–150.

18 НИК. СПб., 1905, т. 5, стб. 27–28.

19 Янин В. Л. Актовые печати древней Руси. М., 1970, т. 2, с. 203, № 603–605.

20 Там же, с. 99.

21 ГВНиП, с. 89, № 51.

22 Арциховский А. ВБорковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1953–1954 гг.). М., 1958, с. 74–76.

23 Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1958–1961 гг.), с. 58–59.

24 ~25 НПЛ, с. 99, 345.

26 НПЛ с 356.

27 ПСРЛ. Л., 1929, т. 4, ч. 1, вып. 3, с. 626; СПб., 1910, т. 23, с. 163; НПЛ, с. 472.

28 НПЛ, с. 352, 358.

29 Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 181.

30 Арциховский А. ВТихомиров М. Н. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1951 г.). М., 1953, с. 32–34.

31 НПЛ, с. 472.

32 Там же, с. 366.

33 См. примеч. 14 к гл. I.

34 Янин В. Л. Печати из новгородских раскопок 1955 г. — МИА, М., 1959, № 65, с. 304–305, рис. 9.

35 ГВНиП, с. 97, № 59; с. 99, № 60; с. 103–104, № 62; с. 146, № 89. (О дате последнего документа см.: Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 266–267.)

36 Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1955 г.), с. 16, 19–21.

37 Буров В. А. «Муж добръ Есифъ Давидович». — Советская археология, 1975, № 4, с. 271.

38 Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1958–1961 гг.), с. 66–67.

39 Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1956–1957 гг.), с. 91.

40 Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 196)2—1976 гг.). М., 1978, с. 48–49.

41 Янин В. Л. Патрональные сюжеты и атрибуция древнерусских художественных произведений. — В кн.: Византия. Южные славяне и древняя Русь. Западная Европа. М., 1973; Он же. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977, с. 1182—192.

42 ПСРЛ. Л., 1925, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 450.

43 НПЛ, с. 407.

44 ПСРЛ, т. 8, с. 94; СПб., 1913, т. 18, с. 170; М.; Л., 1949, т. 25, с. 248.

45 ГВНиП, с. 113, № 68.

46 ПСРЛ, т. 23, с. 155.

47 Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977, т. 1, ч. 1, с. 84–85; Янин В. Л. К хронологии новгородских актов Василия Темного. — В кн.: Археографический ежегодник за 1979 год (в печати).

48 ГВНиП, с. 300, № 307.

49 Савич А. А. Соловецкая вотчина XV–XVII вв.: (Опыт изучения хозяйства и социальных отношений на крайнем русском Севере в древней Руси). Пермь, 1927, с. 33.

50 Досифей. Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря. М., 1836, с. 63–64.

51 ГВНщП, с. 151–153, № 96.

52 Там же, с. 242, № 219.

53 В этой связи не следует ограничивать 14169 годом и даты других грамот, называющих соловецким игуменом Иону (там же, с. 151— 1,53, № 96; с. 296–300, № 298–306).

54 ПСРЛ. СПб., 1901, т. 12, с. 126; т. 25, с. 284.

55 Арциховский А. ВБорковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1953–1954 гг.), с. 62.

56 НПЛ, с. 396.

57 Там же, с. 405.

58 ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 431; СПб., 1897, т. 11, с. 237; СПб., 1889, т. 16, стб. 176.

59 Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1956–1957 гг.), с. 142.

60 ГВ-НиП, с. 147, № 90.

61 Там же, с. 119–120, № 73; с. 124, № 74; с. 150–151, № 95; с. 290–293, № 290, 291, 294; ПСРЛ, т. 6, с. 201–202.

62 Василий Кузминич вместе с Юрием Онцифоровичем в 1376 г. сопровождал в Москву архиепископа Алексея (НПЛ, с. 374). Иван Данилович был воеводой в 1411 г. (там же, с. 402), а с середины 10-х годов посадником (там же, с. 164, 472; ГВНи-П, с. 184–187, № 127, 130).

63 НПЛ, с. 91.

64 Там же,с. 416; ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 3, с. 607.

65 ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 510; т. 6, с. 12, 193; т. 8, с. 166; т. 25, с. 2891 —290.

66 Там же, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 449; т. 6, с. 18, 33, 200, 202–205; т. 8, с. 182; т. 25, с. 304–308.

67 Там же, т. 6, с. 17; т. 25, с. 307.

68 Там же, т. 6, с. 17.

69 Там же, т. 8, с. 198–199; т. 25, с. 322.

Глава III

«ШЕНКУРСКИЕ АКТЫ» И ОДИН ИЗ БОЯРСКИХ КЛАНОВ

СЛАВЕНСКОГО КОНЦА ф

В конце XVIII в. в поле зрения любителя местной старины шенкурского протопопа И. Ф. Розова оказалось несколько любопытных документов. Им была обнаружена «на Ваге, в доме Едемских» книжечка в восьмушку, в которой, на 38 страницах почерком начала XVII в. были написаны копии трех древних грамот. Книжечка имела заглавие «Список с старых новгородцких крепостей своеземца Ивана Васильева сына Едемского. Писаны на хартиях, а печати оловяные, на печатях образ пречистыя богородицы честнаго ея Знамения, а на другой стране животворящий крест».

Этот небольшой сборник списков открывался мировой грамотой старосты Азики и его «братьи» с Василием Матвеевым по спорному делу о владении Шенкурским погостом \ после текста которой Розов сделал примечание: «Лета 6823 (1315), зри летопись новогородскую». Далее следовала духовная грамота Остафьи Ананьевича2, снабженная в конце пометой Розова: «Лета 6901». Третьим документом была духовная грамота Федора Остафьевича3, после текста которой Розов сделал запись: «Лета 6943. Сообразуясь с словарем о князьях российских, лета под вышеописанными статьями написал Шенгкурскаго Благовещенскаго собора протопоп Иван Розов. 1786-го года 12 июня. Шенгкурск».

Спустя пять лет Розов снял копии еще с четырех актов, отысканных им в частных руках и в Богословском Важском монастыре. В «доме Левачева» им была обнаружена полюбовная раздельная грамота Василия Федоровича и его братана Василия Степановича''', относительно которой он сделал запись: «Подлинник писан уставно на пергамине, подлинник отыскан и остался в доме Левачева 1791-го года октября 3. Списал я точным в подлиннике положением без всякой перемены не только слога, но и букв. Протопоп И. Розов». В Богословском монастыре Розов скопировал список XVI в. с данной новгородского посадника Василия Степановича5, с данной Ивана Васильевича6 и с данной Исака Семеновича7 об их вкладах в Важский монастырь. Последние два документа копировались с подлинников.

Сборник копий начала XVII в. и собрание копий Розова затем перешли к М. Н. Мясникову, а от него к М. П. Погодину; при этом Мясников заменил розовские копии своими, снабдив их дополнительными примечаниями. Перед полюбовной раздельной он написал: «Список с делного условия новгородцев Василия Федоровича с братаничем своим Василием Степановичем (зачеркнуто: что Варлаам Важсский) Своеземцовых», а после примечания Розова в конце этого документа: «Подлинную сию делную, писаную на пергамине старинным почерком, видел я в доме протопопа Розова в Шенкурске 1812-го ген-варя … дня». После текста данной Василия Степановича он написал: «А на копии, найденной у г. Левачева, подписано: Данная Варлаама Важеского в лето 6960–1452, списана в Государственной Коллегии экономии — в Архиве»8. Перед текстом данной Ивана Васильевича Мясников сделал помету: «Список с даныя Ивана Васильевича, сына Василья Степановича или Варлаама Важеского». Наконец, список с данной Исака Семеновича Мясниковым озаглавлен: «Список с даные Исака Семеновича, сродника Василья Степановича, что Варлаам Важеский».

В 1813 и 1827 гг. первые сведения об этих документах появились в печати9. Еще до передачи М. П. Погодину, в 1829 г. с книжки начала XVII в. и Мясниковских копий сделал список П. М. Строев 10. По этому списку все перечисленные документы и были опубликованы в 1838 г.11 В настоящее время все оригинальные материалы шенкурского фонда находятся в государственных хранилищах. В Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (из погодинского собрания) — книжка копий начала XVII в., там же (из собрания Общества любителей древней письменности) — подлинная раздельная Василия Федоровича и Василия Степановича; в Ленинградском отделении Института истории СССР АН СССР (Собрание актов до 1613 г.) — копия XVI в. с данной Василия Степановича и подлинная данная Исака Семеновича; в Центральном государственном архиве древних актов (из фонда Грамот Коллегии экономии) — подлинная данная Ивана Васильевича. Но подлинникам или древним копиям они воспроизведены в последнем издании 1949 г.

Я подробно изложил историю открытия и введения в научный оборот «шенкурских актов», чтобы показать, как уже в начале XIX в. сформировалось представление о взаимоотношении этих грамот, оказавшее влияние на всю последующую литературу вопроса.

С этого времени и до сегодняшнего дня за фигурирующей в актах семьей закрепилась фамилия Своеземце-вых, возникшая в результате неправильного понимания термина «своеземец» в заголовке копийной книжки начала XVII в. Это искажение, как видно из помет на списках документов, восходит к М. Н. Мясникову 12, который, по-видимому, термина «своеземец» не знал. Своеземцем был Иван Васильевич Едемский, землевладелец XVI в., для которого был изготовлен оригинал списка «старых новгородских крепостей»; в XIV в. этого термина вообще еще не существовало. Кроме того, Мясников не знал, что употребление фамилий или родовых прозвищ было в Новгороде явлением сравнительно поздним, распространившимся в XV в.

Другой — более значительной — частью концепции Мясников а было представление о том, что Едемские, в доме которых сохранилась копийная книжка начала XVII в., были потомками не только Ивана Васильевича Едемского, жившего в XVI в., но и землевладельцев новгородского времени, фигурирующих в «старых новгородских крепостях» этой книжки, а также в раздельной полюбовной грамоте из «дома Левачева».

Следует отдать должное Мясникову: он, по-видимому, не решился настаивать на принадлежности к той же семье лиц из документов Богословского Важского монастыря, сгруппированных им около имени Василия Степановича, «что Варлаам Важеский», хотя имя Василия Степановича имеется и в раздельной полюбовной грамоте «Своеземцевых». В надписи перед копией раздельной «Список с делного условия новгородцев Василия Федоровича с братаничем своим Василием Степановичем Своеземцовых» слова «что Варлаам Важеский», написанные им после имени Василия Степановича, затем были зачеркнуты. В пометах на копиях монастырских актов фамилия «Своеземцевых» ни разу не употреблена, хотя интерес Мясникова к генеалогии проявляется и здесь достаточно наглядно в обозначении Ивана Васильевича сыном, а Исака Семеновича — сродником Варлаама Важского, что из текста самих документов прямо не вытекает. Таким образом, Мясников не отождествлял Василия Степановича раздельной с Василием Степановичем, «что Варлаам Важеский», а воспринимал фонд шенкурских документов как две группы актов, не связанных между собой непосредственно. Так же независимо одна от другой эти группы изданы и в обеих академических их публикациях, в 1838 и 1949 гг.

Между тем стремление идентифицировать Василия-Варлаама Степановича с Василием Степановичем раздельной грамоты существовало уже в конце XVIII— начале XIX в. Оно проявилось в колебаниях Мясникова, который сначала предпринял такое отождествление, а затем отказался от него, и было, вероятно, присуще семье Едемских, тешившихся самодовольной уверенностью в своем родстве с популярным на севере святым, основателем Богословского монастыря. Более чем вероятный член этой семьи Левачев (в его доме хранился подлинник раздельной грамоты Василия Федоровича и Василия Степановича «Своеземцевых»), как мы уже видели, даже обращался в архив Государственной Коллегии экономии за копией духовной грамоты Василия-Вар-лаама Степановича и хранил эту копию вместе с раздельной грамотой.

То, что в начале XIX в. составляло предмет лишь тщеславного интереса г. Левачева, в наше время приобрело характер достаточно важной и сложной проблемы. Каким был характер боярского «вывода» в северных землях Новгорода? Лишились ли здесь бояре своих вотчин полностью или часть их смогла удержать свою собственность? Ведут ли своеземцы XVI в. свое происхождение от новгородских посадников или это сословие землевладельцев имеет иное происхождение? Следовательно, речь идет о взаимосвязи социально-экономических процессов, а не только о родственной взаимосвязи разных поколений предполагаемой одной семьи.

Впервые в научной литературе идентификация Василия Степановича раздельной грамоты с Василием-Вар-лаамом Степановичем была предложена Н. В. Мятле-вым в статье, написанной в 1905 г. и опубликованной в 1909 г.13 Исследователь сформулировал свой вывод в генеалогической таблице (схема 5).

Семен Иван

1446 f до 1476 1476

I

Исаак 1476—1524

Относительно родства этих лиц с Едемскими Мятлев писал:

«Исак Семенович… сведен был после покорения Новгорода великим князем Московским на Кострому, где сделался родоначальником угасшего в первой половине XVII столетия рода дворян Шенкурских, между тем как от дяди Василия Степановича — Василия Федоровича… повелся процветавший долгое время в Шенкурье на Ваге род Едемских или Едомских, заимствовавших свое фамильное прозвище от принадлежавших Василию Федоровичу по раздельной грамоте Верхней и Нижней Ед-мы» 14.

Я не касаюсь здесь других деталей построения Мят-лева и его аргументов, так как они будут подробно рассмотрены при анализе самих актов. Здесь нужно отметить, что версия Мятлева безоговорочно принималась исследователями Новгорода15, и его построение вызвало критические замечания — да и то в самой общей форме — лишь в самое недавнее время. Ю. С. Васильев, заметив, что в статье Мятлева родословная, «на наш взгляд, не совсем точная», предложил иной вариант понимания взаимосвязи имен. Он исходит из идентификации Василия Степановича раздельной грамоты с Василием-Варлаамом, но линию Едемских ведет от сына Василия Степановича — Ивана Васильевича, отождествляя последнего с тем лицом, которое в заголовке ко-пийной книжки начала XVII в. называется «своеземцем Иваном Васильевым сыном Едемского»: «В то время, как Исак Шенкурский был сведен и стал родоначальником дворянского рода Шенкурских в Костромском уезде, его родственник Иван Васильевич Едемский остался на Ваге, превратившись в своеземца. Часть земельных владений из его вотчин закрепляется за ним в писцовых книгах, а в 1552 г. жалованной вотчинной грамотой Ивана IV»16; «таким образом, лишь в XV–XVI вв. представители этого боярского рода стали именоваться Шенкурскими и Едемскими» 17.