Нюрнбергский процесс, Преступления против человечности (том 5)

Вайян-Кутюрье: Нет. В лагере Равенсбрюк клейма не вытатуировывали, но подвергали гинекологическому осмотру, и так как при этом не принимали никаких предосторожностей, пользовались одними и теми же инструментами, это приводило к распространению заболеваний. Причем следует учесть, что уголовные и политические заключенные находились вместе.

В блоке 32, в котором мы находились, были также русские военнопленные, которые отказались работать добровольно на заводах по производству боеприпасов. В связи с этим они были помещены в лагерь. Поскольку они продолжали отказываться работать, их подвергали всяческим издевательствам: заставляли стоять целый день перед бараком, не давая пищи. Часть из них потом была отправлена в Барт, другая была использована при переноске помойных ведер. В "штрафблоке" и "бункере" также были помещены заключенные, которые отказались работать на военных предприятиях.

Дюбост: Вы имеете в виду тюрьмы лагеря?

Вайян-Кутюрье: Да, тюрьмы лагеря. Впрочем, тюрьма лагеря, я ее посетила, была гражданской тюрьмой, настоящей тюрьмой.

Дюоост: Сколько французов было в лагере?

Вайян-Кутюрье: От 8 до 10 тысяч.

Дюбост: Каково общее число женщин, которые там находились?

Вайян-Кутюрье: К моменту освобождения, в соответствии со списками, общее число равнялось 105 тысячам, может больше.

В лагере производили и казни. Утром на перекличке вызывали по номерам, после этого женщин направляли в комендатуру, и их больше не видели. Спустя несколько дней их одежду помещали в вещевой склад, где хранили вещи заключенных.

Дюбост: Вся система содержания в лагере была такой же, как в Освенциме?

Вайян-Кутюрье: В Освенциме преследовалась совершенно определенная цель - уничтожение. Производительность труда заключенных не представляла интереса. Их убивали без всякой причины. Было достаточно заставить их стоять на ногах с утра до вечера. Что же касается того, носят заключенные один или десять кирпичей, этому не придавали значения. Там полностью отдавали себе отчет в том, что людей - человеческий материал - использовали как рабов, чтобы заставить их умереть. В Равенсбрюке вопрос о производительности труда играл большую роль. Это был распределительный лагерь. Когда в лагерь прибывали партии заключенных, их спешно направляли либо на предприятия по производству боеприпасов, либо на пороховые заводы, либо на строительство аэродромов, а в последнее время на рытье окопов. Отправка на заводы производилась следующим образом: промышленники, или мастера, или же уполномоченные ими лица сами приходили в лагерь в сопровождении эсэсовцев, чтобы поизвести отбор. Создавалось впечатление невольничьего рынка: щупали мускулы, изучали выражение лица, после чего останавливались в своем выборе на ком-либо. Затем отобранные проходили в раздетом виде перед врачом, и тот принимал решение, могут или не могут они работать на заводе. В последнее время врачебный осмотр был только проформой, так как брали кого бы то ни было.

Работа была непосильная, особенно потому, что не хватало пищи и было мало времени для сна, то есть приходилось напряженно работать по 12 часов и утром и вечером выходить на перекличку. В самом Равенсбрюке был завод Сименса, где производилось телефонное оборудование и радиоаппаратура для самолетов.

Кроме того, внутри самого лагеря находились мастерские по производству камуфляжа, военного обмундирования и всевозможных вещей, используемых солдатами...

Дюбост: Сможете ли Вы сообщить Суду, в каком состоянии находился в момент освобождения лагерь, в котором содержались мужчины, и сколько осталось в живых?

Вайян-Кутюрье: Когда немцы покинули лагерь, они оставили в нем 2 тысячи больных и некоторое число добровольцев, в том числе и меня, для того, чтобы ухаживать за больными. Нас оставили без воды и без света. К счастью, на другой день прибыли русские. Таким образом, мы смогли отправиться в лагерь, где помещались мужчины, и там мы увидели неописуемое зрелище. В течение пяти дней у заключенных не было воды. В лагере находились 800 человек тяжелобольных, три врача и семь медсестер, которые не успевали выносить мертвых из помещений, в которых лежали больные. Благодаря Красной Армии мы смогли перевезти этих больных в чистые блоки, оказать им необходимую помощь и накормить их. К сожалению, я могу назвать лишь число французов. Когда мы прибыли в лагерь, в нем находились 400 французов, но только 150 вернулись во Францию. Что касается остальных, то было слишком поздно, несмотря на оказанную им помощь...

Дюбост: Присутствовали ли Вы при казнях, и при каких обстоятельствах они совершались в лагере?

Вайян-Кутюрье: Я не присутствовала при казнях. Я знаю лишь, что последняя казнь имела место 22 апреля, за 8 дней до прихода Красной Армии. Как я уже говорила, заключенных отправляли в комендатуру, затем возвращалась только их одежда, а их карточки вынимали из картотеки.

Дюбост: Являлось ли положение в этом лагере исключением, или Вы полагаете, что такова была система?

Вайян-Кутюрье: Трудно дать точное представление о концентрационных лагерях, когда лично сам в них не побываешь, так как можно только привести примеры зверского обращения, но невозможно дать почувствовать эту убийственную рутину существования. Когда спрашивают, что являлось самым ужасным, невозможно на это ответить, так как все было ужасным: ужасно умирать от голода, от жажды, быть больным, видеть, как умирают вокруг товарищи и не иметь возможности что-либо сделать. Ужасно думать о своих детях, о своей стране, которых никогда больше не увидишь. Иногда наступали такие моменты, когда мы сомневались, не кошмар ли это, так эта жизнь по своему ужасу казалась нам нереальной.

В течение месяцев и лет у нас было одно желание: чтобы несколько из нас осталось в живых чтобы рассказать всему миру о том, что такое нацистская каторга. Так было всюду: В Освенциме и в Равенсбрюке. А те, которые были в других лагерях, рассказывают то же самое: всюду систематически проявлялась беспощадная воля к тому, чтобы использовать людей в качестве рабов и, когда они больше не в состоянии работать, убивать их.

Дюбост: вы больше не можете ничего рассказать?

Вайян Кутюрье: Нет.

Дюбост: Я закончил допрос.

Руденко: Я вопросов не имею.

Максвел Файф: Я вопросов не имею.

Маркс: Я говорю от имени защитника организации СС адвоката Бабеля. Доктор Бабель не может присутствовать на сегодняшнем утреннем заседании, так как ему предложено явиться на совещание к генералу Митчеллу. Господа Судьи! Я позволю себе задать свидетелю несколько вопросов.

Госпожа Кутюрье, Вы заявили, что Вы были арестованы французской полицией?

Вайян Кутюрье: Да.

Маркс: На каком основании Вы были арестованы?

Вайян Кутюрье: За участие в движении Сопротивления.

Маркс: Теперь следующий вопрос... Какое у Вас образование, и какие должности Вы занимали?

Вайян Кутюрье: Где?

Маркс: Например, были ли Вы учительницей или лектором?

Вайян Кутюрье: До войны?

Маркс: До войны.

Вайян Кутюрье: Я не могу понять, что имеет общего Ваш вопрос с настоящей темой. Я была журналисткой...

Маркс: Как же можно объяснить то, что Вы сами так легко отделались и что Ваше состояние здоровья настолько хорошее?

Вайян Кутюрье: Во-первых, я была освобождена год тому назад, а год достаточный срок для восстановления своих сил. Затем я была в течение 10 месяцев, как я об этом уже говорила, в карантине и мне посчастливилось не умереть от сыпного тифа, хотя я и болела им три с половиной месяца.

С другой стороны, так как я знаю немецкий язык, в Равенсбрюке я в последнее время работала на перекличке в лазарете, и поэтому мне не пришлось страдать от непогоды...

Маркс: Вы здесь сообщали только свои личные наблюдения или же и сообщения из других источников?

Вайян Кутюрье: Каждый раз я указывала в моем заявлении, о чем идет речь; я ничего не сказала кроме того, что было проверено по первоисточникам, причем несколькими лицами, но большинство моих показаний основывается на личных наблюдениях.

Маркс: Как можно объяснить тот факт, что у Вас есть точные статистические сведения, например, что 700 000 евреев прибыло из Венгрии?

Вайян Кутюрье: Я вам сказала, что работала в канцелярии, а что касается Освенцима, то я сказала, что была знакома с секретарем, фамилию и адрес которой я называла суду.

Маркс: Утверждают, что только 350 000 тысяч евреев прибыло из Венгрии, по данным начальника гестапо Эйхманна.

Вайян Кутюрье: Я не желаю спорить с гестапо. У меня есть веские основания считать, что то, что заявляет гестапо, не всегда бывает точно

(Смех а зеле).

Маркс: Как с Вами лично обращались, с Вами хорошо обращались?

Вайян Кутюрье: Как и с другими.

Маркс: Как и с другими. Вы ранее сказали, что немецкий народ должен был знать о происходящем в Освенциме? На чем Вы основываетесь, утверждая это?

Вайян Кутюрье: Во-первых, на том факте, что когда мы направлялись в лагерь, солдаты германской армии, уроженцы Лотарингии, говорили нам в вагоне, что если бы мы знали, куда мы едем, мы не спешили бы туда прибыть.

Во-вторых, на том факте, что немки, которые выходили из карантина и направлялись на работу на заводы, знали об этих фактах и все они заявляли, что расскажут об этом вне лагеря. И, в-третьих, на том факте, что на всех заводах, где работали заключенные, они общались с немецким гражданским населением. Кроме того, надзирательницы также общались со своими семьями и друзьями и часто хвастались тем, что они видели.

Маркс: Еще один вопрос. До 1942 года Вы могли наблюдать поведение немецких солдат в Париже. Разве немецкие солдаты вели себя там непристойно, и разве они не платили за все, что они отбирали?

Вайян Кутюрье: Я не имею об этом ни малейшего представления. Я не знаю, платили ли они за то, что отбирали. Что касается достойного обращения, то слишком много из моих было убито или истреблено, чтобы мое мнение не отличалось от Вашего по этому вопросу.

Маркс: У меня нет больше вопросов к свидетельнице...

ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ С. ШМАГЛЕВСКОЙ

{ЦГАОР СССР, ф. 7445, оп. 1, ед. хран. 38.}

---------------------------

Стенограмма заседания

Международного военного трибунала

от 27 февраля 1946 г.

Смирнов: Я прошу сейчас у Суда разрешения вызвать в качестве свидетеля польскую гражданку Шмаглевскую. Советское обвинение просит о вызове ее в качестве свидетеля для подтверждения одного лишь вопроса - об отношении фашистов к детям в концентрационных лагерях. Разрешит ли Суд вызвать этого свидетеля?

Председатель: Да, пожалуйста.

(В зал входит свидетель)

Председатель: Пожалуйста, назовите Ваше имя.

Свидетель: Северина Шмаглевская.

Председатель: Повторяйте за мной слова присяги...

(Свидетель повторяет слова присяги)

Смирнов: Скажите, пожалуйста, свидетель, Вы были узницей лагеря Освенцима?

Шмаглевская: Да.

Смирнов: в течение какого времени Вы находились в Освенциме?

Шмаглевская: С 7 октября 1942 г. до января 1945 года.

Смирнов: Чем подтверждается, что Вы были узницей этого лагеря?

Шмаглевская: У меня есть номер, вытатуированный на моей руке, здесь

(показывает).

Смирнов: Эго то, что узники Освенцима называли "визитной карточкой"?

Шмаглевская: Да.

Смирнов: Скажите, пожалуйста, свидетельница, Вы были очевидцем отношения эсэсовцев к детям в Освенциме?

Шмаглевская: Да.

Смирнов: Я прошу Вас рассказать об этом.

Шмаглевская: Я могу рассказать о детях, которые родились в концентрационным лагере, о детях, которые были привезены в лагерь с еврейскими транспортами и которых вели прямо в крематорий, а также о детях, которые были привезены в лагерь как интернированные.

Уже в декабре 1942 года, когда я шла на работу за 10 км от Биркенау...

Смирнов: Простите, я Вас перебью. Вы были в отделении Биркенау?

Шмаглевская: Да, я была в лагере Биркенау. Это часть лагеря Освенцима, которая называлась Освенцим-2. Тогда я заметила женщину, которая была беременной на последнем месяце. Это было видно по ней. Эта женщина вместе с другими шла 10 км к месту своей работы и там работала весь день с лопатой в руках по раскопке траншей. Она уже была больна. Она попросила мастера-немца, штатского немца, чтобы он разрешил ей отдохнуть. Он на это не согласился, смеялся и вместе с другими эсэсовцами начал бить ее и очень сурово надзирать за ней при работе. Таково было положение всех женщин, которые были беременны. Только в последнюю минуту им разрешалось не идти на работу. Новорожденных еврейских детей уничтожали немедленно.

Смирнов: Я прошу извинить меня, свидетель, что значит немедленно? Когда это было?

Шмаглевская: Нет, я говорю о детях, которые родились в лагере. Через несколько минут после рождения ребенка отбирали у матери, и мать больше никогда не видела его. По истечении нескольких дней мать снова шла на работу. В 1942 году не было еще отдельных бараков для детей. В начале 1943 года, когда начали татуировать заключенных, дети, которые были рождены в концлагере, также татуировались. Номер вытатуировывали на ноге.

Смирнов: Почему на ноге?

Шмаглевская: Потому что ребенок очень мал, и номер, состоящий из пяти цифр, не поместился бы на маленькой ручонке. Дети не имели отдельных номеров, у них были те же номера, которые имели взрослые. Дети помещались в отдельном блоке, и через несколько недель, а иногда через месяц они увозились из лагеря.

Смирнов: Куда?

Шмаглевская: Нам никогда не удавалось узнать, куда увозили детей. Их увозили в течение всего времени существования этого лагеря, то есть в 1943 и 1944 гг. Последний транспорт детей был вывезен в январе 1945 года. Это не были исключительно польские дети, так как известно, что в Биркенау были женщины со всей Европы. И до сегодняшнего дня неизвестно, живы эти дети или нет.

Я бы хотела от имени женщин всей Европы, которые становились матерями в концлагерях, спросить сегодня немцев: где находятся эти дети?

Смирнов: Скажите, свидетель, были ли Вы очевидцем фактов, когда детей отправляли в газовые камеры?

Шмаглевская: Я работала очень близко от железнодорожной ветки, которая вела в крематорий. Иногда по утрам я проходила возле помещения немецкого клозета, откуда я тайно могла присматриваться к транспортам. Тогда я видела, что вместе с евреями, которых привозили в концлагеря, приезжало много детей. Иногда в семье имелось несколько детей. Трибунал, вероятно, знает, что перед крематорием имел место отбор - селекция.

Смирнов: Селекция производилась врачами?

Шмаглевская: Не всегда врачами, но и эсэсовцами.

Смирнов: Но и врачами в том числе?

Шмаглевская: И врачами. Во время этой селекции самые молодые и самые здоровые еврейки в очень малом количестве входили в лагеря. Те женщины, которые несли детей на руках или везли в колясках или которые имели более взрослых детей, вместе с этими детьми посылались в крематорий. Детей отделяли от родителей перед крематорием и вели их отдельно в газовую камеру.

В то время, когда больше всего евреев уничтожалось в газовых камерах, вышло распоряжение, что детей будут бросать в печи крематория без того, чтобы их раньше задушить газом.

Смирнов: Как следует Вас понимать: их бросали в огонь живыми или перед сожжением их убивали другими способами?

Шмаглевская: Детей бросали живыми. Крик этих детей был слышен во всем лагере. Трудно сказать, сколько было этих детей.

Смирнов: Почему же все-таки это делалось?

Шмаглевская: На это трудно ответить. Не знаю, потому ли, что они желали сэкономить газ, или потому, что не было места в газовых камерах.

Я хотела бы еще сказать, что нельзя определить число этих детей, например число евреев, так как их везли прямо в крематорий. Они не были зарегистрированы, не были татуированы, очень часто их даже не считали. Мы, заключенные, которые хотели знать количество людей, погибших в газовых камерах, могли ориентироваться только по тому, что мы узнавали о количестве детских смертей по числу колясок, которые были отправлены в магазины. Иногда были сотни колясок, иногда тысячи.

Смирнов: В день?

Шмаглевская: Не всегда одинаково. Были дни, когда газовые камеры работали с ранних часов утра до позднего вечера.

Я хотела бы еще сказать о тех детях, которые были в немалом количестве привезены в концентрационный лагерь в качестве заключенных. В начале 1943 года в концлагерь вместе с родителями приехали польские дети из Замойщины. Одновременно начали прибывать русские дети из областей, оккупированных немцами. Потом прибыло еще небольшое количество еврейских детей. В меньшем количестве можно было встретить в концлагере итальянских детей. Положение детей было столь же тяжелым, как и положение всех остальных заключенных, может быть, даже более тяжелым. Эти дети не получали никаких посылок, так как их никто не мог посылать. Посылки Красного Креста никогда не доходили до заключенных. В 1944 году в лагерь стали прибывать в большом количестве итальянские и французские дети. Все эти дети были больны экземой, лимфатическими нарывами, страдали от голода, были плохо одеты, часто были без обуви и не имели возможности мыться. Во время варшавского восстания в лагерь привезли заключенных детей из Варшавы. Самым маленьким из этих детей был мальчик шести лет. Дети были помещены в отдельный барак. Когда начался систематический вывоз заключенных из Биркенау в глубь Германии, этих детей использовали для тяжелых работ.

В то же время в лагерь прибыли дети венгерских евреев, которые работали вместе с детьми, привезенными после варшавского восстания. Эти дети работали на двух возах, которые они собственной силой должны были везти. Они перевозили из одного лагеря в другой уголь, железные машины и другие тяжелые предметы. Они работали также при разборке бараков во время ликвидации лагеря. Эти дети оставались в лагере до самого конца. В январе 1945 года они были эвакуированы и должны были идти пешком в Германию в таких же тяжелых условиях, как двигался фронт, под обстрелом эсэсовцев, без пищи, проходя около 30 км в день.

Смирнов: Во время этого марша дети умирали от истощения?

Шмаглевская: Я не была в той группе, в которой были дети, я бежала на второй день после того, как начался этот марш. Я хотела бы еще сказать о методах деморализации человека в лагере. Все то, что переживали заключенные, было результатом системы унижения человека. Вагоны, в которых заключенные прибывали в лагерь, были для скота, и на время, когда транспорт двигался, эти вагоны забивались гвоздями. В каждом из вагонов было много людей. Конвой, состоявший из эсэсовцев, не думал о том, что люди имеют физиологические потребности...

Смирнов: Что Вы можете еще сказать об отношении к детям в лагере? Вы осветили в своих показаниях все факты, известные вам по этому поводу?

Шмаглевская: Я хотела бы сказать, что дети подвергались той же системе деморализации и унижения, как и взрослые, путем голода, причем голод доводил до того, что дети искали среди помоев и грязи картофельную шелуху.

Смирнов: Скажите, Вы подтверждаете свои показания тем, что иногда количество колясок, оставшихся в лагере после умерщвления детей, доходило до тысячи в день?

Шмаглевская: Да, были такие дни.

Смирнов: Господин председатель, я больше не имею вопросов к свидетелю.

Председатель: Хочет ли кто-нибудь из других Главных обвинителей задать вопросы свидетелю? Хочет ли кто-либо из защитников задать вопросы свидетелю? (Молчание) В таком случае свидетель может считать себя свободным.

ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ А. БАЛАХОВСКОГО

{IMT, vol. 6, p. 302-321.}

---------------------------

Стенограмма заседания

Международного военного трибунала

от 29 января 1946 г.

Председатель: Ваша фамилия, имя?

Балаховский: Альфред Балаховский.

Председатель: Повторите слова присяги...

(Свидетель повторяет слова присяги)

Дюбост: Ваша фамилия Балаховский Альфред?

Балаховский: Так.

Дюбост: Вы - начальник одной из лабораторий института Пастера в Париже?

Балаховский: Да.

Дюбост: Вы живете в Вирофлэ? Родились 15 августа 1909 г. в Короче, в России?

Балаховский: Да.

Дюбост: Вы - француз?

Балаховский: Да, француз.

Дюбост: От рождения?

Балаховский: От рождения русский, принял французское подданство.

Дюбост: В каком году?

Балаховский: в 1932 году.

Дюбост: Вы были угнаны 16 января 1944 г. после того, как Вас арестовали в 1943 году, 2 июля, и Вы пробыли 6 месяцев в тюрьме в Фреске, затем в Компьене? Затем Вы были переправлены в лагерь Дора?

Балаховский: Да.

Дюбост: Вы можете нам коротко рассказать, что Вы знаете о лагере Дора?

Балаховский: Лагерь Дора расположен в пяти километрах на север от города Нордхаузен на юге Германии. Этот лагерь рассматривался немцами как "секретная команда", откуда заключенные не могли больше выйти. Эта секретная команда занималась изготовлением Фау-1 и Фау-2, летающие снаряды, которые немцы использовали против Англии. Поэтому Дора и был секретной командой. Этот лагерь подразделялся на две части: внешняя часть, которая включала 1/3 всего состава, находившегося в лагере, и 2/3 от числа заключенных находились на работах в подземном заводе. Следовательно, Дора был подземным заводом, где изготовлялись Фау-1 и Фау-2. В Дора я прибыл из Бухенвальда 10 февраля 1944 г.

Дюбост: Говорите немного медленнее. Когда вы прибыли в Дора из Бухенвальда?

Балаховский: Я прибыл из Бухенвальда 10 февраля 1944 г., то есть в период, когда жизнь в лагере Дора была особенно тяжелой. 10 февраля нас, 76 мужчин, посадили на большой грузовик, заставив сидеть на корточках. 4 стражника из СС охраняли нас. Так как мы не могли все разместиться на грузовике, то всякий раз, когда кто-нибудь поднимал голову, он получал удар прикладом. Таким образом за время этой поездки, которая длилась 4 часа, у нас оказалось несколько раненых.

Прибыв в лагерь, мы приблизительно сутки провели без пищи, на холоде, в снегу во время прохождения всех формальностей регистрации в лагере: заполнение карточек, фамилия, имя и т. д. По сравнению с Бухенвальдом в Дора было много отличий, так как общее управление в лагере Дора было поручено особой категории заключенных, которые были уголовниками. Эти уголовники были у нас начальниками блоков. Они раздавали нам суп и надзирали за нами. Эти уголовники имели отличительный знак, зеленые треугольники, на котором была буква "С" черного цвета. Эти преступники были осуждены германскими судами задолго до войны за различные преступления. Но вместо того, чтобы по истечении срока наказания отсылать их домой, их оставляли в концентрационных лагерях с тем, чтобы осуществлять надзор за заключенными. Пробыв в тюрьме 5, 10 и даже 20 лет, проведя затем 5-10 лет в концлагерях, эти изгои не могли иметь надежду когда-либо выйти на свободу, но благодаря поддержке и сотрудничеству, которое им предлагало управление лагеря, они имели возможность сделать карьеру, если можно так выразиться. Эта карьера состояла в том, чтобы грабить, издеваться над другими заключенными и заставлять их давать возможно большую производительность труда. Они нас избивали с утра до вечера. Поднимали нас с 4 часов утра и требовали, чтобы в 5 минут мы были готовы. Спали мы в подземных помещениях, скученно, без вентиляции и свежего воздуха, в ужасной атмосфере, в бараках приблизительно такого размера, как этот зал, в котором мы находимся сейчас. В таком бараке содержалось от 3 до 3,5 тыс. заключенных, на нарах в пять этажей с гнилыми матрацами, которые никогда не менялись. Мы вставали и были готовы в 5 минут, так как мы спали не раздеваясь. С другой стороны, мы не могли спать потому, что ночью беспрестанно продолжались хождения взад и вперед. Также ночью совершались различного рода кражи у заключенных. Мы не могли спать и потому, что нас осаждали насекомые. Вообще в лагере Дора насекомых было страшно много. Было совершенно невозможно избавиться от вшей. В 5 минут мы выстраивались в туннеле и шли в том направлении, которое нам было указано...

Дюбост: Перейдите к изложению преступной практики, которую проводили немецкие врачи СС в концентрационных лагерях, преступной практики, проводившейся под предлогом научных экспериментов.

Балаховский: 1 мая 1944 г. я был вновь отправлен в Бухенвальд, где меня поместили в блоке номер 50, который в действительности был заводом по изготовлению вакцин против сыпного тифа. Перевод из Дора в Бухенвальд объясняется тем, что управление лагеря узнало о том, что я был специалистом по этим исследованиям, и хотело использовать мои знания для изготовления вакцин. Впрочем, я ничего не знал об этом до последнего момента.

Итак, начиная с 1 мая 1944 г., я находился в блоке номер 50 и оставался там до освобождения лагеря 11 апреля 1945 г. Блок номер 50 находился под управлением врача штурмбаннфюрера Шуле. Он осуществлял руководство этим блоком и нес ответственность за работы по изготовлению вакцин. Шуле руководил и другим блоком в лагере Бухенвальд. Другой блок, номер 46 известный блок экспериментов, куда заключали людей для того, чтобы использовать их в качестве подопытных. Секретариат был общим для обоих блоков. Поэтому все архивы, карточки для регистрации опытов, корреспонденция и все решения, которые относятся к блоку номер 46, находились в одном секретариате блока номер 50. Секретарем блока номер 50 был политзаключенный австриец Эжен Когон - мой друг. Он и другие товарищи имели возможность рыться во всех архивах, за которые они несли ответственность, и могли таким образом знать изо дня в день, что происходило в блоках. Мне лично удалось захватить большую часть архива 46-го блока и сохранить даже журнал, в котором регистрировались эксперименты. Мы передали его в отдел "Psychological Service of the American Forces" {Психологическая служба американских вооруженных сил}. В этом журнале отражены все эксперименты, которые производились в 46-м блоке. Этот блок был создан в октябре 1941 г. комиссией, которая подчинялась отделу медицинской службы войск СС

В отношении производства опытов все приказы приходили прямо от высшего командования из Берлина. Мы можем поэтапно проследить за проводившимися экспериментами, во всяком случае за некоторыми из них, с помощью карточек, записей о результатах, регистрационному номеру людей. Во-первых, проводились многочисленные опыты с сыпным тифом. Во-вторых, проводилось множество опытов с ожогами от фосфора. В-третьих, опыты с половыми гормонами. В-четвертых, опыты с авитаминозом. Наконец, в-пятых, надо отметить опыты судебно-медицинского характера. Итак, там было пять определенных типов опытов.

Дюбост: Люди, над которыми производились опыты, подвергались им добровольно?

Балаховский: Люди, над которыми производились опыты, набирались не только в лагере Бухенвальд, но и за его пределами. Они не были добровольцами, впрочем, до тех пор, пока они не входили в 46-й блок, в большинстве случаев они не подозревали, что над ними будут производиться опыты.

Отбирали также из уголовников, число которых таким образом надеялись сократить; использовали и политзаключенных. Более того, производили отбор и среди русских военнопленных. Я должен сказать, что из числа политических и военнопленных, использовавшихся для экспериментов русских было большинство. Это объясняется тем, что организм русских по сравнению с другими заключенными, оказывал самую высокую сопротивляемость. Русские могли хорошо выносить физические лишения, они лучше, чем другие, переносили голод, плохое обращение и всякие другие лишения. В силу этого русских политзаключенных набирали для опыта больше, чем других заключенных. Однако, среди подопытных было много лиц других национальностей, в частности, французов. Возвращаюсь теперь к вопросу проведения самих опытов.

Дюбост: Вы не излагайте, пожалуйста, слишком подробно, потому что мы не специалисты. Нам достаточно знать, что там производились бесчеловечные опыты над людьми, без их согласия. Покажите нам, какой жестокий характер они носили и к каким результатам приводили?

Балаховский: Эксперименты, которые производились в блоке номер 46, вне сомнения служили какой-то медицинской цели; но большинство из них никоим образом не могли служить делу науки, поэтому их невозможно даже называть экспериментами. Люди служили в большинстве случаев только объектами, на которых наблюдалось действие медикаментов, ядов и т. д. Например, я хочу рассказать о вакцинах против сыпного тифа, для их изготовления нужны были бактериальные культуры тифа. Это не является необходимым для проведения научных опытов, которые проводятся в институте Пастера или в других научных институтах мира. Всегда можно найти больных тифом для того, чтобы взять у них кровь. Здесь же все было по-иному. В блоке номер 46 мы смогли обнаружить 12 различных культур бактерий тифа, отмеченных буквами "ВИ", что значит Бухенвальд, причем эти знаки шли от одного до двенадцати. Постоянный запас этих культур обеспечивался посредством передачи крови от больного к здоровому, то есть искусственной прививкой - уколом в вену вводилось от половины до одного куб. сантиметра зараженной крови, взятой у больного в разгар кризиса. Хорошо известно, что такая форма искусственной прививки тифа посредством укола в вену неизбежно вызывает смерть. Следовательно, все лица, которые использовались для получения бактериальной культуры, на протяжении всего периода с октября 1942 г. до освобождения лагеря, умерли, и мы смогли насчитать около 600 жертв, погибших только ради того, чтобы обеспечить запас бактерий тифа.

Дюбост: Значит, их буквально умертвили, чтобы поддержать жизнь бактерий?

Балаховский: Да. Кроме того, здесь производились опыты по определению силы вакцин.

Дюбост: Это документ, который Вы называли?

Балаховский: Этот документ представляет собой записи о культуре бактерий тифа.

Дюбост: Вы взяли его в лагере?

Балаховский: Да. Его содержание кратко записано мною в журнале регистрации экспериментов 46-го блока

Кроме того, в 1944 г. проводились эксперименты по определению силы вакцин. При этих экспериментах погибло 150 чел. Для германской армии использовались не только те вакцины, которые изготавливались в нашем блоке, но применялись и итальянские, датские и польские вакцины. Немцы хотели сравнить силу воздействия различных вакцин. С этой целью они в августе 1944 г. начали производить опыты над 150 чел., заключенными в 46-м блоке.

Я хотел бы вам рассказать, как функционировал 46-й блок. Этот блок был целиком изолирован и обнесен колючей проволокой. У заключенных не было перекличек и возможности проникнуть наружу, все окна были закрыты, рамы застеклены матовыми стеклами. Никто не мог пройти в блок без разрешения. Управление этим блоком было поручено заключенному - немцу, капо Дитцу. Дитц был страшным человеком. Он отбыл 20-летнее заключение в тюрьме и работал на СС. Именно он делал уколы, прививки, казнил людей по приказу. Как это ни странно, в блоке имелось оружие: пистолеты, автоматы, гранаты. Они предназначались для того, чтобы подавить всякое неповиновение, которое могло возникнуть как внутри, так и вне блока. Могу также сообщить, что в январе 1945 г. в список, где помечались различные заказы для блока, были включены 3 смирительных рубашки, предназначавшиеся для тех, кто оказывал сопротивление при производстве прививок.

Итак, я возвращаюсь к опытам с тифом и вакцинами. Вы видите, в каких условиях проводились эти опыты.

750 заключенных разделили на 3 группы. С одной стороны - контрольная группа, с другой - те, над кем непосредственно проводились опыты. Только последним делали инъекции различнымх типов вакцин, которые нужно было испытать. Контрольной группе инъекций не делали. После вакцинации второй группы обеим группам делали прививки путем внутривенных инъекций. 15 дней спустя подопытные первой группы умирали. Что касается других лиц, которым ввели различные вакцины, они умирали по истечении определенного срока, в зависимости от силы вакцин. Некоторые вакцины давали прекрасные результаты с очень низким процентом фатальных исходов. Это были польские вакцины. Наоборот, другие вакцины приводили к более высокой смертности... Проводились также опыты психотерапевтического характера. Использовались химические средства для излечения тифа и все это в условиях 46-го блока. К этим опытам привлекалась германская промышленность, а именно в этих опытах принимала участие "Фарбениндустри", которая предоставляла для опытов определенное количество медикаментов. Среди профессоров, которые поставляли эти медикаменты, зная, что они будут использованы в 46-м блоке, фигурировал профессор Лаутеншлегер из Франкфурта.

Таким образом, я рассказал об опытах с сыпным тифом. Теперь я перехожу к опытам с фосфором, которые проделывались преимущественно над русскими заключенными. Ожоги фосфором делались по следующим причинам: некоторые бомбы, которые сбрасывала союзная авиация в Германии, вызывали много ожогов среди гражданского населения и военных, ожоги заживали плохо. Поэтому немцы хотели найти ряд медицинских средств, которые могли бы облегчить и ускорить лечение ран от ожогов. Стали производить опыты такого рода в 46-м блоке над русскими заключенными, которых специально обжигали веществами, содержащими фосфор, а затем лечили, применяя различные медикаменты, поставляемые германской химической промышленностью...

Дюбост: каковы были последствия этих опытов?

Балаховский: Все опыты кончались смертью людей, над которыми они производились.

Дюбост: Все опыты кончались смертью? Значит, каждый опыт можно приравнять к убийству, в котором повинны СС в целом?

Балаховский: Повинны те, кто создал это учреждение.

Дюбост: То есть эсэсовцы в целом и германская медицинская служба в частности?

Балаховский: Конечно, так как все приказы поступали из исследовательского отдела номер 5 главного управления войск СС, который находился в Ляйпциге.

Дюбост: Благодарю Вас. Каковы последствия этих опытов с половыми гормонами?

Балаховский: Они менее серьезны. Впрочем, с научной точки зрения это нелепые опыты. В Бухенвальде было некоторое число гомосексуалистов, то есть людей, которые были осуждены за свой порок немецкими судами. Гомосексуалистов направляли в концентрационные лагеря, в частности, в Бухенвальд; они находились вместе с другими заключенными.

Дюбост: То есть вместе с так называемыми политзаключенными, которые в действительности были патриотами?

Балаховский: С различными категориями заключенных.

Дюбост: И все соприкасались с этими немцами, склонными к половым извращениям?

Балаховский: Конечно. Они носили треугольник розового цвета, который был их опознавательным знаком.

Дюбост: Соответствовало ли ношение треугольников установленному порядку или, наоборот, существовала неразбериха в классификации заключенных?

Балаховский: Сначала, судя по тому, что мне рассказывали, существовал определенный порядок в ношении треугольников; когда же я попал в Бухенвальд, с января 1944 г., здесь царил совершенный хаос, многие вообще не носили треугольников.

Дюбост: Либо носили треугольники цвета, принадлежащего другой категории заключенных?

Балаховский: Совершенно верно. В частности, так было со многими французами. Те французы, которые были присланы в Бухенвальд как уголовники, стали носить треугольники красного цвета, как политические.

Дюбост: Какого цвета треугольники носили германские уголовники?

Балаховский: У них был зеленый цвет.

Дюбост: А им в конце не были выданы красные треугольники?

Балаховский: Нет. Так как они обладали большими привилегиями, то они носили свой четко различимый знак...

Дюбост: Можете ли Вы нам рассказать о татуированных людях?

Балаховский: Татуированные человеческие кожи складывались во 2-м блоке, который назывался в Бухенвальде патологическим.

Дюбост: Много ли было татуированных человеческих кож в блоке?

Балаховский: В блоке всегда были человеческие татуированные кожи. Я не могу сказать точно, сколько их там было, так как они все время то поступали, то вывозились. Здесь были не только татуированные человеческие кожи, а также и дубленые кожи, которые были без татуировки.

Дюбост: Значит, кожу сдирали с людей?

Балаховский: Кожу снимали, а затем дубили.

Дюбост: Продолжайте Ваши показания по этому вопросу.

Балаховский: Я видел эсэсовцев, которые выходили из блока (патологического блока) с дублеными кожами в руках; я знаю по рассказам моих товарищей, которые работали в патологическом блоке, что туда поступали заказы на кожи и эти дубленые кожи выдавались в качестве подарка некоторым охранникам и посетителям, которые использовали их для переплетов книг.

Дюбост: Нам известно, что Кох, который был начальником в это время, понес наказание за такую практику?

Балаховский: Я не был свидетелем действий Коха, это было до моего прибытия.

Дюбост: Следовательно, даже после его ухода все еще были татуированные и дубленые кожи?

Балаховский: Татуированные и дубленые кожи там находились постоянно, поэтому, когда американцы 11 апреля 1945 г. освободили лагерь, они обнаружили в блоке номер 2 татуированные и дубленые кожи.

Дюбост: Где дубили эти кожи?

Балаховский: Кожи дубили в блоке номер 2 и, возможно, в здании крематория, который был расположен недалеко от блока.

Дюбост: Согласно Вашим показаниям, эта практика продолжалась и после Коха?

Балаховский: Да, но я не могу сказать, в каких размерах.

Дюбост: Видели ли Вы кого-нибудь из крупных германских деятелей, которые приезжали в лагерь для его осмотра?

Балаховский: Я могу рассказать кое-что в отношении посещений, которые были в лагере Дора.

Дюбост: Простите, я должен задать Вам еще один вопрос о кожах. Известно ли Вам об осуждении Коха?

Балаховский: Я знаю об осуждении Коха из рассказов моих товарищей, которые находились в лагере при Кохе, но лично я не был свидетелем по этому делу.

Дюбост: Неважно, нам достаточно знать, что после вынесения ему приговора продолжалось дубление кож.

Балаховский: Совершенно точно.

Дюбост: Вы утверждаете это?

Балаховский: Да. Даже после его осуждения можно было обнаружить татуированные и дубленые кожи.

Дюбост: Можете ли Вы нам рассказать теперь, кто из видных германских деятелей приезжал в лагерь?

Балаховский: Связь между внешним миром, то есть германскими гражданскими и даже военными лицами, и концлагерем постоянно существовала. Некоторые политзаключенные получали отпуск и разрешение от СС провести некоторое время в своих семьях. С другой стороны, иногда в лагерь приходили представители германской армии. В 50-й блок приходили курсанты летного училища. Эти курсанты, и представители германской армии, могли видеть все, что там происходило.

Дюбост: Что они делали в 50-м блоке?

Балаховский: Они приезжали по приглашению штурмбаннфюрера Шуле, осматривали оборудование. В лагерь было сделано несколько таких визитов.

Дюбост: Какое оборудование?

Балаховский: Оборудование для приготовления вакцин, лаборатории и др.

Дюбост: Благодарю Вас.

Балаховский: Были и другие посетители, например, в октябре 1944 года в наш блок приезжали медсестры из германского Красного Креста.

Дюбост: Знаете ли Вы фамилии известных германских личностей, приезжавших в лагерь?

Балаховский: Известная личность, если хотите, принц Вальдек унд Пьермонт, который был обергруппенфюрером СС и высшим руководителем СС и полиции в Гессене и Тюрингии. Он несколько раз приезжал в лагерь и был в 46-м и 50-м блоках. Он особенно интересовался опытами.

Дюбост: Известно ли Вам, каково было состояние заключенных незадолго до освобождения лагеря американскими войсками?

Балаховский: Заключенные в Бухенвальде предчувствовали, что они должны быть очень скоро освобождены. 11 апреля с утра в лагере был образцовый порядок. Несмотря на крайние трудности, удалось тайно спрятать оружие ящики с гранатами и приблизительно 250 винтовок. Все это было разделено на две партии: в госпитале приблизительно 100 винтовок и в моем блоке - около 150 винтовок и ящики с гранатами. Как только американцы стали приближаться к Бухенвальду, 11 апреля, в 3 часа дня, политические заключенные, разбившись на отряды, схватили, а частью расстреляли сопротивлявшихся охранников СС лагеря. Этим охранникам было очень трудно бежать, так как они уносили тяжелые рюкзаки с добычей, то есть украденные вещи, то, что они украли у заключенных во время пребывания их в лагере.

Дюбост: Благодарю Вас. У меня нет больше вопросов к свидетелю...

Кауфман (защитник подсудимого Кальтенбруннера): Вы - специалист в области исследований по получению вакцин?

Балаховский: Да, я являюсь специалистом по проведению этих исследований.

Кауфман: Скажите, по Вашему мнению, имело ли все то, что производилось там с людьми, какой-то смысл?

Балаховский: Это не имело никакого научного значения и имело лишь практическое значение: с помощью экспериментов проверяли эффективность действия ряда производимых веществ.

Кауфман: Но Вы должны иметь свое собственное суждение относительно этого, так как Вы сами видели этих людей; Вы действительно видели этих людей?

Балаховский: Я очень близко соприкасался с этими людьми, потому что в 50-м блоке мне была поручена часть работы по производству вакцины, и в связи с этим мне хорошо известно, какого рода эксперименты производили в 46-м блоке и почему их производили. Я знаю также, что врачи СС были почти полным ничтожеством, и мы поэтому могли без труда саботировать производство вакцины для германской армии.

Кауфман: Тогда это были действительно очень большие страдания, которые должны были испытывать люди перед смертью?

Балаховский: Конечно, эти люди невероятно страдали, особенно при ряде экспериментов.

Кауфман: Скажите, Вы это также знаете только по наслышке, или Вы это говорите на основании своего собственного опыта?

Балаховский: В 50-м блоке я видел фотографии ожогов, вызванных действием фосфора, и не нужно быть специалистом-врачом для того, чтобы представлять, что должны были испытывать люди, над которыми производили опыты, когда их тело прожигали до костей.

Кауфман: Так что Ваша совесть была возмущена?

Балаховский: Совершенно верно.

Кауфман: Я спрашиваю Вас, как же Ваша совесть позволяла Вам выполнять этот приказ, который не соответствовал Вашему внутреннему убеждению, почему Вы не помогали этим страдальцам?

Балаховский: Это объясняется исключительно просто. Когда я прибыл в лагерь Бухенвальд в качестве депортированного, я не скрыл своей профессии, я сказал Только, что я "лаборант", то есть человек, знакомый с аппаратурой лабораторий, человек, не являющийся специалистом; я был направлен в Дора, там я потерял из-за режима, установленного СС, 30 килограммов за два месяца...

Кауфман: Господин свидетель! Я сейчас говорю только о Бухенвальде и ничего не хочу знать о Доре. Я спрашиваю...

Балаховский (перебивая): Именно то, что заключенные Бухенвальда общались между собой, привело к тому, что меня заставили возвратиться в Бухенвальд. Господин Жюльен Кэн, директор французской Национальной библиотеки, сообщил обо мне германскому политическому заключенному Вальтеру Кюммельсхейму, который был секретарем в 50-м блоке. Кэн без моего ведома привлек внимание к тому, что в Дора находится французский специалист, хотя сам я этого не говорил. Вот почему я был отозван СС из Дора, чтобы работать в 50-м блоке.

Кауфман: Простите, что я Вас прерываю. Не будем слишком вдаваться в детали. Я думаю, что все рассказанное Вами сейчас - правда, то есть то, почему Вы попали в лагерь Дора и почему вернулись оттуда обратно. Но я хотел бы спросить о другом. Я еще раз поэтому спрашиваю.

Вы же знали, что эти люди, говоря человеческим языком, просто были мучениками, правда это или нет?

Балаховский: Отвечаю на заданный вопрос. Когда я прибыл в 50-й блок, я ничего не знал ни об этом блоке ни о том, какие эксперименты там производили. Лишь в дальнейшем, когда я уже находился в 50-м блоке, я узнал со временем, после того, как я познакомился с рядом лиц, работавших там, подробности относительно экспериментов.

Кауфман: Хорошо. И после того, как Вы узнали о всех деталях этих экспериментов постольку, поскольку Вы являетесь врачом, неужели в Вашем сердце не родилось чувства глубокой жалости к этим несчастным?

Балаховский: Я испытывал к ним большую жалость, но речь шла не о том, жалеть их или нет, так как надо было пунктуально выполнять данные приказы или в противном случае погибнуть.

Кауфман: Хорошо. Итак Вы говорите, что если бы Вы в какой-то степени попытались не выполнить те приказы, которые давались, то Вас бы убили? Верно это?

Балаховский: Это не вызывает ни малейшего сомнения. С другой стороны, моя работа состояла в производстве вакцины и никогда ни я, ни какой-либо другой заключенный из 50-го блока не бывали в 46-м блоке и не были свидетелями экспериментов. О фактах, касающихся экспериментов, нам было известно лишь на основании регистрационных карточек, которые исходили из 46-го блока и проходили официальную регистрацию в 50-м блоке.

Кауфман: Да, но я думаю, что для совести человека нет большой разницы между тем, что Вы являетесь свидетелем страданий или непосредственно знаете об этих страданиях. Я хочу задать другой вопрос.

Председатель: Вы сейчас задали вопрос? Не будете ли Вы любезны сформулировать вопрос?

Балаховский: Простите, но я хотел бы ответить на последний вопрос.

Кауфман: Это не было вопросом. Я хочу задать другой вопрос.

Балаховский: В таком случае я хотел бы ответить на сделанные Вами замечания.

Кауфман: Ваш ответ меня не интересует.

Балаховский: Но я настаиваю на том, чтобы мне разрешили ответить.

Председатель: Отвечайте на вопрос, пожалуйста.

Балаховский: Страдания в лагере имели место повсюду, а не только в блоке, где производили эксперименты. Они были в карантинных блоках, эти страдания испытывали все, кто находился в лагере. Эти люди умирали ежедневно по несколько сот человек. Царством мук и страданий были все концентрационные лагеря.

Кауфман: Скажите, существовали какие-либо инструкции относительно того, что об этих экспериментах вообще нельзя говорить?

Балаховский: В принципе эти эксперименты были совершенно секретными. Всякое неосторожное упоминание об экспериментах, могло быть немедленно наказано смертной казнью. И я должен добавить, что очень немногие знали подробности относительно экспериментов.

Кауфман: Господин свидетель, Вы говорили об осмотрах лагеря, которые имели место, а также и о том, что медсестры от немецкого Красного Креста посещали лагерь, а также военнослужащие и что также имели место отпуска для некоторых политических заключенных. Скажите, Вы когда-либо присутствовали при таком осмотре лагеря?

Балаховский: Я присутствовал при всех посещениях лагеря, которые были мною упомянуты.

Кауфман: Скажите, посетители этого лагеря видели, что производились инъекции в область сердца, или видели ли они, что дубились куски человеческой кожи? Скажите, присутствовали ли эти посетители при издевательствах?

Балаховский: Я не могу утвердительно ответить на этот вопрос. Могу указать лишь на то, что посетители проходили через мой блок. Чтобы попасть в него, нужно было пройти почти через весь лагерь. Я не знаю, куда могли пройти посетители до или после того, как они попадали в блок, в котором я находился.

Кауфман: Скажите, кто-либо из Ваших товарищей, может быть, говорил Вам о том, что эти посетители лично присутствовали при этих эксцессах? Да или нет?

Балаховский: Я не понимаю вопроса. Будьте добры, повторите его пожалуйста.

Кауфман: Может быть, кто-либо из ваших товарищей говорил вам о том, что посетители лагеря сами присутствовали при подобных эксцессах?

Балаховский: Я ни разу не слышал о том, чтобы посетители присутствовали при совершении экспериментов или при подобного рода действиях. Единственное, что я могу сказать, говоря о дубленой коже, это то, что я своими глазами видел унтерофицеров или офицеров СС, точно я не помню, были ли это унтерофицеры или офицеры, которые выходили из 2-го блока с дубленой кожей в руках, но это были эсэсовцы, а не какие-либо другие посетители лагеря.

Кауфман: Скажите, эти посетители, особенно медсестры из Красного Креста, знали о том, что эти эксперименты с точки зрения медицины были совершенно бессмысленными, или они только хотели посетить лаборатории, осмотреть оборудование и т. п.?

Балаховский: Я еще раз говорю, что посетители входили в мой отдел лаборатории, где они видели то, чем там занимались, то есть заполнение пробирок в условиях стерильности, но я не могу сказать, что видели они до и после этого. Мне лишь известно, что посетители, о которых я говорю, курсанты люфтваффе и представители из Красного Креста - осматривали все оборудование блока. Однако, они вне сомнения знали, каково происхождение этой культуры и могли предполагать, что эксперименты производились на людях, так как там имелись таблицы, графические изображения, которые отражали различные стадии развития культур. Правда можно было подумать, что кровь брали у обычных больных тифом, а не больных, которые были заражены тифом искусственным путем. Я искренне полагаю, что основной массе посетителей не были известны все жестокости, которые происходили в 46-м блоке. Но невозможно было для посетителей, которые проходили в лагерь, не увидеть того, в каком плачевном и ужасном состоянии находилась основная масса заключенных лагеря...

Кауфман: Вы говорили о том, что политические заключенные могли временно покидать лагерь. Знали ли эти заключенные о тех эксцессах, которые имели место в лагере, и если они об этом знали, имели ли они право говорить об этом в Германии?

Балаховский: Очень немногим политическим заключенным, причем исключительно немцам, разрешали отлучаться из лагеря. Это были заключенные, которым эсэсовцы доверили ответственные должности в лагере и которые находились в лагере не менее десяти лет. Это, например, был "капо" Карл, начальник столовой войск СС, который отвечал за эту столовую. Он получил двухнедельный отпуск для того, чтобы посетить свою семью в Цейтц. Этот "капо" находился на свободе в течение десяти дней и мог рассказать своей семье все, что знал, но я абсолютно не знаю, делал он это или нет.

Я могу лишь сказать, что, безусловно, он должен был соблюдать осторожность. Во всяком случае, все заключенные, которые получали разрешение на отпуск, провели в лагере много времени, о чем я уже сказал, и были в курсе почти всего, что в нем происходило, в том числе они были в курсе экспериментов.

Кауфман: И последний вопрос. Если считать, что люди, о которых Вы здесь говорили, все-таки говорили что-либо своим семьям, даже пусть с условием хранить все в тайне, но руководство лагеря узнало бы об этом, не думаете ли Вы, что в результате этого могли последовать даже смертные казни?

Балаховский: Безусловно, если семьи не хранили это в тайне и об этом узнали бы эсэсовцы, в данном случае, безусловно, заключенным грозила смертная казнь.

Кауфман: Благодарю Вас.

ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ Ф. БУА

{IMT, vol. 6, p. 263-278}

---------------------------

Стенограмма заседаний

Международного военного трибунала

от 28 и 29 января 1946 г.

Дюбост: Свидетель, показания которого я попрошу Трибунал выслушать, должен уточнить один важный момент, который оставался невыясненным в течение нескольких недель. Трибунал помнит, что во время представления доказательств моими американскими коллегами встал вопрос, приезжал ли Кальтенбруннер в лагерь Маутхаузен? В качестве доказательства я представляю свидетельские показания господина Буа, который должен показать Трибуналу, что Кальтенбруннер был в Маутхаузене. У свидетеля есть фотографии, на которых зафиксирован этот визит и Трибунал ознакомится с ними.

Председатель: Очень хорошо. Ваше имя?

Буа: Франсуа Буа.

Председатель: Повторяйте за мною слова присяги...

(Свидетель повторяет слова присяги)

Дюбост: Вы француз?

Буа: Я испанский беженец.

Дюбост: Вы родились 14 августа 1920 г. в Барселоне?

Буа: Да.

Дюбост: Вы фоторепортер? И Вы были заключены в лагерь Маутхаузен с...

Буа: С 27 января 1941 года.

Дюбост: Вы представили следователям некоторое количество фотографий?

Буа: Да.

Дюбост: Они будут демонстрироваться на экране и Вы покажете под присягой, в каких условиях и где Вы сделали эти фотографии?

Буа: Да.

Дюбост: Как Вы достали эти фотографии?

Буа: В связи со своей профессией я попал в Маутхаузен в отдел по установлению личности заключенных в лагере. Там имелся фотоотдел. Разрешалось фотографировать все, что происходило в лагере, для отправки этих фото верховному командованию в Берлин.

(Демонстрируются фотографии)

Дюбост: Это общий вид каменоломни. Здесь работали заключенные?

Буа: Большинство заключенных.

Дюбост: Где находится лестница?

Буа: Внизу.

Дюбост: Сколько там ступенек?

Буа: Сначала было 160, а затем 186 ступенек.

Дюбост: Можем перейти к следующей фотографии.

Буа: Это двор каменоломни во время приезда рейхсфюрера Гиммлера, Кальтенбруннера, гаулейтера Линца и других, имена которых мне неизвестны. Вы видите труп человека, упавшего сверху в каменоломню. Такие случаи бывали каждый день.

Дюбост: Можно переходить к следующей фотографии.

Буа: Снимок сделан в апреле 1941 года. Мои товарищи испанцы тянут вагонетку, наполненную землей. Это работа, которую нас заставляли делать.

Дюбост: Кто сделал этот снимок?

Буа: На этот раз это был Пауль Риккен, профессор из Эссена.

Дюбост: Можно переходить к следующей.

Буа: Это эпизод с одним сбежавшим австрийцем. Он был столяром в гараже. Он сделал ящик, в который можно было спрятаться и таким образом выйти из лагеря. Но через некоторое время его поймали. Его поместили в тележку, в которой перевозили трупы в крематорий, и сделали там надпись на немецком языке: "Все пташки возвратились" Его приговорили к смерти. Провели перед строем из 10 тысяч заключенных под музыку оркестра цыган. Когда его повесили, тело его качалось на ветру, а оркестр играл мелодию известной песни "Черный Биль".

Дюбост: Следующая. Кто делал эти снимки?

Буа: Фриц Корнати, обершарфюрер СС. Он был расстрелян в Голландии американскими войсками в 1944 году.

Этот человек на снимке, русский военнопленный. Его повесили, чтобы заставить нас думать, будто он самоубийца и пытался броситься на колючую проволоку.

На второй фотографии видны голландские евреи. Это в карантинных бараках. В день своего прибытия евреи были доведены до того, что бросались на колючую проволоку, потому что они хорошо отдавали себе отчет в том, что им все равно не оставалось никакой надежды выйти отсюда.

Дюбост: Кто делал эти снимки?

Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен, профессор из Эссена.

Дюбост: Следующая.

Буа: Это два голландских еврея. Можно рассмотреть красную звезду, которую они носили. Это, так называемая, попытка к бегству.

Дюбост: А что это на самом деле?

Буа: Эсэсовцы послали их за камнями за колючей проволокой. Эсэсовцы, которые находились в охране за второй оградой колючей проволоки, стали стрелять в них, так как им выдавали премию за каждого человека, который ими был застрелен.

На другой фотографии снят еврей в период постройки в 1941 году так называемого "русского лагеря", который стал затем санитарным лагерем. Он висит на веревке, которой он подвязывал свои брюки.

Дюбост: Это самоубийство?

Буа: Как будто бы. Это человек, который полностью потерял надежду выжить. Его довели до отчаяния, заставляя выполнять непосильные работы и подвергая пыткам.

Дюбост: Что это за фотография?

Буа: Это еврей, я не знаю, из какой страны. Его посадили в бочку с водой и держали там до изнеможения. Его избили до полусмерти, а затем дали ему 10 минут с тем, чтобы он повесился. Он это сделал, употребив собственный пояс, так как знал, что его ждет в противном случае.

Дюбост: Кто делал этот снимок?

Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен.

Дюбост: Что это за снимок?

Буа: Это посещение каменоломни венской полицией. Это было в июне или июле 1941 года. Эти двое заключенных, которые видны на снимке, - мои товарищи, испанцы.

Дюбост: Что они делают?

Буа: Они показывают господам из полиции, каким способом они поднимают камни, так как не было инструментов, при помощи которых это надо делать.

Дюбост: Знали ли Вы кого-либо из представителей полиции, которые пришли сюда?

Буа: Нет, потому что они приходили всего один раз. Мы еле успели взглянуть на них.

Этот снимок сделан в 1943 году по случаю дня рождения оберштурмбаннфюрера СС Франца Цирайса. Его окружает персонал администрации лагеря Маутхаузен. Я могу назвать их всех.

Дюбост: Давайте следующую фотографию.

Буа: Этот снимок сделан в тот же день, в день рождения оберштурмбаннфюрера Франца Цирайса. Второй - его адъютант, я не помню его фамилию. Следует отметить, что этот адъютант был из вермахта, но по прибытии в лагерь он стал носить форму СС.

Дюбост: А это что?

Буа: Это то же самое посещение Маутхаузена полицией в июне-июле 1941 г. Это дверь в кухню. Здесь стоят заключенные, которые были направлены в дисциплинарную роту. У них на спинах приспособления, которые служили для переноски камней весом до 80 кг. И так до изнеможения. Очень немногим удавалось вернуться из дисциплинарных рот.

На этом снимке запечатлено посещение Гиммлером в апреле 1941 года лагеря Маутхаузен. Видны Гиммлер, позади гауляйтер Линца, а сбоку налево Франц Цирайс, комендант лагеря Маутхаузен.

Эта фотография сделана в каменоломне. В глубине, налево, видна группа работающих заключенных. На переднем плане - Франц Цирайс, Гиммлер, затем обергруппенфюрер Кальтенбруннер. У него золотой партийный значок.

Дюбост: Этот снимок сделан в каменоломне? Кем?

Буа: Обершарфюрером СС Паулем Риккеном. Это было в апреле-мае 1941 г. В это время этот господин посещал лагерь достаточно часто для того, чтобы решить, как лучше организовать аналогичные лагеря во всей Германии и в оккупированных странах.

Дюбост: Достаточно. Итак, Вы утверждаете, что это действительно Кальтенбруннер?

Буа: Да, я это утверждаю.

Дюбост: И, что фотография сделана в лагере?

Буа: Да, я утверждаю это.

Дюбост: Вы были военнопленный или политический заключенный?

Буа: Военнопленный.

Дюбост: Вы сражались во французской армии в качестве добровольца?

Буа: Я сражался в 5-й армии в Вогезах, в пехотном батальоне, затем в иностранном легионе, в саперном подразделении. Мы попали в плен, когда отступая дошли до Бельфора, где я был взят в ночь с 20 на 21 июня 1940 г. Я был вместе с другими испанскими товарищами направлен в Мюлузу. Узнав, что мы испанские республиканцы-антифашисты, немцы нас поместили вместе с евреями, которых причисляли к людям низшей расы. В течение шести месяцев мы были военнопленными и в это время мы узнали, что министр иностранных дел Франции был у Гитлера, чтобы обсудить вопрос об иностранцах и другие вопросы. Мы узнали, что, наряду с другими вопросами, речь шла о нашем положении. Рассказывали, что немцы спросили, как поступать с испанцами, военнопленными, сражавшимися во французской армии, с теми, кто раньше были республиканцами, сражались в республиканской армии. В ответ...

Дюбост: Неважно. Таким образом, несмотря на то, что Вы военнопленный, Вы были направлены в лагерь, который не находился под контролем армии?

Буа: Да. Мы были военнопленные группы "А". Нам сказали, что нас переведут в ведение части, как всех других французов, затем мы были направлены в Маутхаузен, где мы впервые увидели, что там нас ждали не солдаты вермахта, и мы, наконец, поняли, что попали в лагерь уничтожения.

Дюбост: Сколько Вас всего было?

Буа: К концу нас было 1500, а всего 8000 испанцев.

Дюбост: Сколько вас осталось после освобождения?

Буа: Около 1600....

Дюбост: Свидетель! Узнаете ли Вы среди подсудимых некоторых из тех, которые посещали лагерь Маутхаузен и которых Вы видели во время Вашего заключения в лагере?

Буа: Шпеера.

Дюбост: Когда Вы видели его?

Буа: Он посетил в 1943 г. лагерь Гузен по вопросу о строительных работах. Он также был в каменоломне Маутхаузена. Я сам его не видел, так как находился в отделе регистрации лагеря и не мог выходить. Но во время этих посещений руководитель отдела Пауль Риккен отснял аппаратом "лейка" целую пленку, которую я сам проявлял. На этой фотопленке я узнал Шпеера и других начальников СС, которые с ним приехали. Он был одет в костюм светлого цвета.

Дюбост: Вы увидели это на пленке, которую проявляли?

Буа: Я его узнал на фото. Кроме того, нам приходилось надписывать фамилии и даты на фотографиях, так как многие эсэсовцы желали иметь для своих коллекций все фотографии, сделанные при посещении лагеря...

Дюбост: Последний вопрос: существовали ли священники для совершения религиозных обрядов? Как умирали заключенные, которые желали умереть согласно своей религии?

Буа: Да, было несколько священников, насколько я мог заметить, это был немецкий католический орден под названием "Бибельфоршер". Но официально...

Дюбост: Но официально, позволяла ли администрация лагеря заключенным отправлять свои религиозные обряды?

Буа: Нет, они ничего не могли делать. Это было запрещено. Им было запрещено даже жить.

Дюбост: Даже жить?

Буа: Даже жить...

Дюбост: Как обращались с монахами, со священниками, с пасторами?

Буа: В обращении с ними или с нами не делалось никакой разницы. Они умирали так же, как и мы. Их также иногда посылали в газовую камеру, иногда расстреливали, иногда сажали в ледяную воду. Все средства были хороши. Эсэсовцы особо жестоко обращались с ними, так как они знали, что эти люди не могли работать так, как обычные рабочие. Они обращались так с интеллигентами всех стран.

Дюбост: Им не давали возможности служить?

Буа: Нет, никакой.

Дюбост: Приходили ли священники к людям, которых должны были казнить?

Буа: Совсем нет, наоборот, иногда, вместо того, чтобы, как Вы говорите, допустить к ним человека одной с ними веры, который принес бы им утешение, приговоренным давали по 25-75 ударов плетьми из бычьих жил. Я отметил, что так было по отношению к нескольким офицерам, русским военнопленным, политкомиссарам.

Дюбост: У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Председатель: Генерал Руденко.

Руденко: Свидетель, будьте любезны, сообщите, что Вам известно об истреблении советских военнопленных?

Буа: Я не могу рассказать все, что я знаю, потому что я знаю так много, что мне не хватило бы месяца, чтобы все рассказать.

Руденко: В таком случае я бы просил Вас, свидетель, кратко изложить основное известное Вам об истреблении советских военнопленных в том лагере, где Вы находились.

Буа: Первые военнопленные прибыли в 1941 году. Было объявлено о прибытии двух тысяч русских военнопленных. По отношению к ним были приняты такие же меры предосторожности, как и по прибытии военнопленных испанцев-республиканцев. Везде вокруг бараков были поставлены пулеметы, так как от новоприбывших ожидали самого худшего. Как только русские военнопленные вошли в лагерь, стало ясно, что они находятся в ужасном состоянии. Они даже ничего не могли понять. Они были так обессилены, что не держались на ногах. Их тогда поместили в бараки по 1600 человек в каждом. Следует отметить, что эти бараки имели семь метров в ширину и 50 метров в длину. У них была отобрана почти вся одежда, которой у них и без этого было очень мало. Им было разрешено сохранить только брюки и рубаху, а дело было в ноябре месяце. В Маутхаузене было более 10 градусов мороза. По прибытии оказалось, что 24 человека из них умерло в то время, как они шли 4 километра, отделявшие лагерь Маутхаузен от станции. Сначала к ним была применена та же система обращения как к нам, испанцам-республиканцам. Нам сначала не дали никакой работы, но почти ничего не давали есть. Через несколько недель они были совершенно без сил и тогда к ним стали применять систему истребления. Их заставляли работать в самых ужасных условиях, избивали, били палками, над ними издевались. Через три месяца из 7000 русских военнопленных остались в живых только 30. Эти 30 выживших были сфотографированы отделом Пауля Риккена для документирования. У меня есть эти фотографии, я их покажу, если господа судьи пожелают этого.

Руденко: Вы можете предъявить эти фотографии?

Буа: Они у господина Дюбоста.

Руденко: Благодарю. Что Вам известно о югославах и поляках?

Буа: Первые поляки прибыли в лагерь в 1939 году, после разгрома Польши. С ними обращались так же, как со всеми другими. Немцы начали их истреблять. Десятки тысяч поляков погибли в ужасных условиях. Но надо особо отметить положение югославов. Югославы стали прибывать эшелонами, в гражданском платье, и их расстреливали, якобы согласно закону. Эсэсовцы даже надевали для совершения этих казней стальные шлемы. Их расстреливали по двое. С первым эшелоном прибыло 165 человек, со вторым - 180 человек, а затем они прибывали небольшими группами - по 15, 50, 60, 30 человек. Среди них были даже женщины.

Однажды расстреливали четырех женщин и - это был единственный такой случай в лагере - некоторые прежде, чем их расстреляли, плевали в лицо коменданту лагеря.

Югославы так пострадали, как мало кто пострадал. Их положение могло сравниться только с положением русских. Их убивали различными способами до самого последнего времени. Я хотел бы еще рассказать о русских, так как они многое испытали.

Руденко: Правильно ли я заключил из Ваших показаний, что этот концентрационный лагерь по существу являлся комбинатом смерти?

Буа: Лагерь был отнесен к последней, третьей категории. Это был лагерь, из которого никто не должен был выйти живым.

Руденко: Я больше вопросов не имею. Председатель: Хочет ли представитель Великобритании произвести перекрестный допрос?

Филлимор: Нет.

Председатель: Обвинение США?

Додд: Нет.

Председатель: Хочет ли кто из представителей защиты произвести перекрестный допрос?

Бабель: Свидетель, какие опознавательные знаки Вы носили в лагере?

Буа: Какой номер? Какой опознавательный знак?

Бабель: Нет, заключенные различались по цветам звезд, они носили звезды красные, желтые, зеленые и т. д. Было ли это так же и в Маутхаузене? Что Вы носили?

Буа: Это были не звезды. Это были треугольники и буквы указывавшие национальность. Евреи носили желтые и красные звездочки, шестиконечные звездочки с красными и желтыми концами, два наложенные друг на друга треугольника.

Бабель: Какой цвет носили Вы?

Буа: Синий треугольник с буквой "S", то есть "испанский политический эмигрант".

Бабель: Были ли Вы "капо"?

Буа: Нет. Я был вначале переводчиком.

Бабель: Каковы были Ваши обязанности?

Буа: Надо было переводить на испанский язык все дикие вещи, которые немцы хотели сказать испанским заключенным. Затем я занимался фотографией: проявлял фотопленки, которые снимали в лагере для того, чтобы зафиксировать все, что происходило в лагере.

Бабель: Какова была практика организации визитов? Посетители приходили только во внутренний лагерь или же и на места работы?

Буа: Посетители обычно осматривали весь лагерь и невозможно, чтобы они не знали, что происходило. Исключения делались только в случае, когда прибывали крупные чиновники или высокопоставленные лица из Польши, Австрии или Словакии. Им давали осматривать только лучшие места. Франц Цирайс говорил им: "Смотрите сами". Он посылал за поварами, отбывавшими наказание бандитами, жирными, хорошо питавшимися преступниками. Цирайс выбирал их для того, чтобы показать, будто все заключенные так же выглядят.

Бабель: Было ли запрещено заключенным говорить между собой о положении в лагере? С людьми не из лагеря такие разговоры были, очевидно, едва ли возможны?

Буа: Да, это было так строго запрещено, что если кого-нибудь заставали за такими разговорами, то не только ему самому грозила смерть, это означало ужасные репрессии для всех его соотечественников.

Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как они вели себя по отношению к другим заключенным?

Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо", надо было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне с эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться с нами, как звери. Эсэсовцы предоставляли им право делать с нами все, что они хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых они смогли обнаружить.

Незадолго до освобождения, "капо" попросили разрешения вступить добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали, что их ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.

Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего Вы заключаете, что они могли это делать?

Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было видеть, как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как звери, а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники. Такова их природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю, что они делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо" за свою работу, так как они были специалистами в какой-либо области, но они предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".

Бабель: Спасибо.

Председатель: Хочет ли еще кто-нибудь из защитников задать вопросы свидетелю? Господин Дюбост, может быть, Вы хотите задать еще несколько вопросов?

Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.

Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь еще сказать генерал Руденко?

Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил о том, что в его распоряжении есть фотодокумент 30 советских военнопленных, оставшихся в живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил, господин председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.

Председатель: Конечно.

Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?

(Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)

Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?

Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно сказать, жив ли кто-либо из них сейчас.

Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?

Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от холода... Я бы хотел заметить, что были случаи, когда совершались массовые убийства советских офицеров, надо это особо отметить, так как речь идет о военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.

Председатель: Что именно Вы хотите сказать относительно массовых убийств русских военнопленных?

Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый день прибытия их начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует поступать по особому.

Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им давали есть все, что они хотели. Их осмотрел офицер медицинской службы, штурмбаннфюрер - доктор Бресбах.

Они спустились в каменоломню, но переносили только небольшие камни, причем по 4 человека. А в это время начальник документального отдела обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой" Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль, что я не украл эти негативы, как другие.

Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все остальное. Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все могли видеть на фотографиях, что с русскими военнопленными офицерами, и особенно с политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому что, как мне кажется, это необходимо.

Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й барак. Этот барак находился внутри лагеря и, несмотря на электрифицированные проволочные заграждения вокруг всего лагеря, вокруг этого барака была дополнительная стена, по которой проходила проволока с электрическим током.

В этом бараке находились русские военнопленные - офицеры и комиссары, несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан. Никто не мог входить в этот барак, кроме двух начальников - коменданта внутреннего лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти заключенные были одеты как мы, каторжники, но они не имели никаких номеров и никаких знаков. Отдел документов их, наверное, сфотографировал. На грудь им вешалась бляха с номером. Номера начинались с 3000 с чем-то. Был один номер, который напоминал номер 11 (две синие черточки). Итак, номера начинались с 3000 и кончались приблизительно около 7000. Фотографом в это время был унтершарфюрер СС Герман Шинлауер. Он был родом из района севернее Берлина, не помню названия местности. Ему было приказано проявить фотопленку и сделать все остальное самому. Но, как все эсэсовцы из внутренних отделов лагеря, этот человек ничего не умел делать. Таким людям всегда нужны были заключенные, чтобы последние выполняли их работу. Поэтому я ему был нужен для проявления фотопленки. Я увеличивал фотографии до формата 5 х 7. Их передавали оберштурмфюреру Шульцу из Кельна, руководителю политотдела. Он сказал мне, чтобы я никому ни о чем не говорил о том, что мы проявляли фото сами, иначе с нами бы немедленно расправились. Но, не боясь последствий, я обо всем рассказал товарищам для того, чтобы, если одному из нас удалось выйти из лагеря, он бы рассказал об этом всем... Поэтому я знаю подробно, что происходило в этом бараке. Это был как бы внутренний лагерь. Размеры этого барака были, как размеры других - 7 метров в ширину и 50 - в длину. В нем находилось 1800 человек, которые получали менее одной четвертой того рациона пищи, который получали мы. У них не было ни ложек, ни тарелок. Из котлов им выбрасывали испорченную пищу прямо на снег и выжидали, когда она начинала леденеть. Тогда русским приказывали бросаться на пищу. Русские были так голодны, что дрались, чтобы поесть, а эсэсовцы этим пользовались как предлогом, чтобы избивать их резиновыми палками.

Председатель: Вы хотите сказать, что русских помещали в барак номер 20?

Буа: Русские не попадали непосредственно в лагерь. Тех, которых немедленно не отправляли в газовую камеру, прямо отправляли в барак номер 20. Даже блокфюрер не мог туда входить. Несколько раз в неделю прибывали транспорты по 50 - 60 чел. Из барака все время доносились крики.

В январе 1945 года, когда русские узнали, что Советская армия приближается к Югославии, они испробовали последнюю возможность: они взяли огнетушители, перебили солдат охранного поста, захватили ручные пулеметы и все, что они могли использовать в качестве оружия. Из 700 человек только 62 смогли убежать в Югославию. В тот день Франц Цирайс, комендант лагеря, дал по радио приказ всем гражданам, чтобы они помогли "ликвидировать русских преступников", убежавших из концлагеря. Он объявил, что тот, кто докажет, что он убил кого-нибудь из этих людей, получит крупную сумму в марках. Поэтому все сочувствующие нацистам в Маутхаузене занялись этой поимкой и им удалось убить более 600 убежавших, что было, между прочим, нетрудно, так как некоторые из русских не могли проползти более десяти метров.

После освобождения один русский, выживший после этого случая, посетил лагерь Маутхаузен, чтобы вспомнить, как все это было. Он рассказал нам подробности своего трудного побега.

Председатель: Я не думаю, что Трибунал изъявит желание слушать дальнейшие подробности того, что Вы не видели собственными глазами. Хочет ли кто-нибудь из защитников задать какие-нибудь вопросы свидетелю в связи с теми эпизодами, в которых он лично участвовал?

Бабель: Только один вопрос: Вы в течение своих показаний называли цифры 165, 180, 700. Вы были в состоянии сами сосчитать?

Буа: Почти всегда эти эшелоны прибывали в лагерь колоннами по 5 человек. Сосчитать было не трудно...

Бабель: У вас было так много времени, что вы могли наблюдать за всем этим?

Буа: Эшелоны всегда прибывали вечером, после возвращения заключенных с работы в лагерь. После этого было всегда два-три часа до вечернего колокола, который подавал сигнал отбоя.

Председатель: Свидетель может уйти.

ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ Ф. БЛАХИ

{IMT, vol. 5, p. 167-199.}

---------------------------

Стенограмма заседаний

Международного военного трибунала

от 11 и 14 января 1946 г.

Председатель: Свидетель, повторяйте за мной слова присяги...

(Свидетель повторяет слова присяги)

Додд: Ваша фамилия - Франц Блаха? Вы уроженец и гражданин Чехословакии?

Блаха: Да.

Додд: Вы знаете немецкий язык, поэтому по техническим причинам я предлагаю вести допрос на немецком языке, хотя Вашим родным языком является чешский. Верно это?

Блаха: Чтобы ускорить процесс, я согласен давать показания на немецком языке по следующим причинам: в течение последних семи лет, о которых я буду давать показания, я жил в немецком окружении и большое количество специальных выражений, относящихся к жизни в концентрационных лагерях, является чисто немецким изобретением, и для них не существует эквивалентов на других языках.

Додд: Скажите, не являетесь ли Вы доктором медицины по Вашей профессии и по Вашему образованию?

Блаха: Да.

Додд: В 7939 году Вы были главным врачем госпиталя в Чехословакии?

Блаха: Да.

Додд: Вы были арестованы немцами в 1939 году после оккупации ими Чехословакии, не так ли?

Блаха: Да.

Додд: Вы были подвергнуты заключению в различных тюрьмах между 1939 и 1944 годами?

Блаха: Да.

Додд: С 1941 года по апрель 1945 года Вы были в заключении в концентрационном лагере в Дахау?

Блаха: Да, до конца.

Додд: До того момента, когда этот лагерь был освобожден союзными войсками?

Блаха: Да.

Додд: Вы дали письменное показание в Нюрнберге 9 января 1946 г. Не так ли?

Блаха: Да.

Додд: Это письменное показание, господа судьи, является документом ПС-3249. Я хочу представить его в качестве доказательства под номером США-663. Ваша честь, я думаю, что допрос этого свидетеля можно сократить на три четверти представлением данного им письменного показания. Я хотел бы огласить это письменное показание, так как это займет намного меньше времени, чем проведение допроса. Кроме того, в этом заявлении содержится значительная часть того, что мы хотим услышать от этого свидетеля.

Председатель: Очень хорошо.

Додд: Ваша честь, я не стал бы зачитывать этого показания, если бы мы имели французский и русский переводы. Но, к сожалению, мы не успели обеспечить перевод за такой короткий срок, поэтому я читаю:

"Я, Франц Блаха, будучи должным образом приведенным к присяге, заявляю следующее.

Я изучал медицину в Праге, в Вене, в Страсбурге и Париже и получил диплом в 1920 году. С 1920 года по 1926 год я был ассистентом в клинике. В 1926 году я стал главным врачом госпиталя в Моравии, в Чехословакии. Я занимал этот пост до 1939 года, до вступления немцев на территорию Чехословакии, когда был захвачен в качестве заложника. Я был подвергнут заключению по обвинению в сотрудничестве с чехословацким правительством. В апреле 1941 года я был направлен в концентрационный лагерь Дахау и оставался там до освобождения этого лагеря в апреле 1945 года. До июля 1941 года я работал в штрафной роте. После этого я был направлен в госпиталь, и меня сделали объектом различных экспериментов по заболеванию брюшным тифом, которые проводились доктором Мюрмельштадтом. После того меня хотели подвергнуть различным экспериментальным операциям, но я сумел избежать этого, признавшись, что я был врачом. Если бы они узнали об этом раньше, то я жестоко пострадал бы, потому что с лицами умственного труда в штрафных ротах всегда очень сурово обращались. В октябре 1941 года я был направлен на работу на плантацию лечебных трав, и позднее работал в лаборатории лекарственных трав. В июне 1942 года я был направлен в госпиталь в качестве хирурга. Вскоре после этого мне приказали провести операцию желудка у двадцати вполне здоровых заключенных. Так как я отказался это сделать, меня поместили в отдел по вскрытию трупов, где я и оставался до апреля 1945 года. Там я произвел более семи тысяч вскрытий. Всего под моим руководством было произведено двенадцать тысяч вскрытий.

С середины 1941 года до конца 1942 года было произведено около 500 операций над здоровыми заключенными. Они производились для обучения студентов-медиков СС, врачей СС и включали в себя операцию желудка, горла и желчного пузыря. Они производились врачами и студентами второго года обучения, хотя операции были весьма опасными и трудными. Обычно эти операции может делать только хирург, который имеет по крайней мере четыре года хирургической практики. Многие заключенные умирали на операционном столе или после этого от всякого рода осложнений. Я вскрывал тела всех умерших. Среди врачей, которые руководили этими операциями, были доктора: Ланг, Мюрмельштадт, Вольтер, Рамзауэр и Кар. Штандартенфюрер доктор Лоллинг часто присутствовал на этих операциях.

Во время моего пребывания в Дахау мне стало известно о многочисленных медицинских экспериментах над людьми. Эти лица никогда не соглашались на это добровольно, но их принуждали. Более 1200 заключенных были подвергнуты опытам с малярией доктором Клаусом Шиллингом в период с 1941 года по 1945 год. Доктор Шиллинг получил персональный приказ Гиммлера проводить эти эксперименты. Жертвы подвергались укусам комаров или им делали вливания споровиков малярии, взятых у москитов.

Применялись различные методы лечения: хинином, пирифером, неосальварсаном, антипирином, пирамидоном, а также особым медикаментом, который назывался "2516-Беринг". Я вскрывал тела людей, погибших от этих экспериментов. От 30 до 40 человек погибли непосредственно от малярии, 300 400 человек умерли от смертельных болезней, которые были вызваны физическим состоянием после припадков малярии. Люди умирали также от принятия сильных доз неосальварсана и пирамидона. Доктор Шиллинг присутствовал при вскрытии тел своих пациентов, которые производились мною.

В 1942 - 1943 гг. эксперименты над людьми производились доктором Сигизмундом Рашером, который устанавливал действие, оказываемое изменением воздушного давления. Около 25 человек одновременно помещались в специально построенную камеру, в которой можно было повышать давление или уменьшать его в зависимости от надобности. Цель заключалась в том, чтобы установить действие высоты и быстрого спуска на парашюте на состояние людей.

Я видел через окно людей, которые лежали на полу этого сооружения. Большинство из заключенных погибали от этих экспериментов в результате внутреннего кровоизлияния в мозг, в легкие. Многие харкали кровью, когда их вынимали из камеры. Я должен был извлекать тела из камеры и посылать внутренние органы погибших для исследования в Мюнхен. От 400 до 500 заключенных были подвергнуты этим экспериментам. Те, которые не погибали, были переведены в отделение для инвалидов и впоследствии уничтожены. Лишь немногим удалось этого избежать.

Рашер проводил также эксперименты, заключавшиеся в действии холодной воды на людей. Это делалось для того, чтобы установить способ оживления летчиков, потерпевших аварию и упавших в море. Подвергавшийся эксперименту человек помещался в ледяную воду и оставался там до тех пор, пока не терял сознание. Затем у него брали кровь из шеи и проверяли всякий раз, когда температура его тела падала на один градус. Она измерялась через прямую кишку при помощи специального ректального термометра. Периодически подвергалась исследованиям и моча. Некоторые люди выдерживали такой опыт в течение 24 - 36 часов. Самая низкая температура тела достигала 19 по Цельсию. Большинство людей погибали при 25 - 26 по Цельсию. Людей затем вынимали из ледяной воды, и делалась попытка отогревания с помощью искусственного солнца, горячей воды, электротерапии или теплом живого организма. В последнем случае использовали проституток. Тело потерявшего сознание мужчины клали между телами двух женщин. Гиммлер сам присутствовал при одном таком эксперименте. Я видел его из окна со стороны улицы возле этого барака. Я лично присутствовал на нескольких таких экспериментах с холодной водой, когда отсутствовал Рашер. Я видел заметки, диаграммы, касавшиеся этих опытов, в лаборатории Рашера. Примерно 300 заключенных были использованы для этих экспериментов. Большинство из них погибло. Те, которые остались в живых, в большинстве случаев сходили с ума. Оставшиеся в живых направлялись в отделение для инвалидов, где их позднее убивали, так же как и жертв опытов повышенного воздушного давления. Я знаю только двух человек югослава и поляка, которые выжили, но оба сошли с ума.

Проводились также опыты с пункцией печени. Их проводил доктор Брахтль даже над здоровыми людьми, а также над теми, которые страдали болезнью желудка и желчного пузыря. С этой целью в печень вводилась игла, с помощью которой доставали небольшой кусок печени, причем при этом не применялись никакие наркотические средства. Это был очень болезненный опыт, который приводил часто к серьезным осложнениям, так как имели место повреждения желудка и артерий, терялось большое количество крови. Много людей погибли от этих опытов. Среди них были поляки, русские, чехи и немецкие заключенные. В общей сложности от этого погибли около 175 человек.

Проводились также опыты по заражению флегмоной докторами Шютцем, Бабором, Кизельветтером и профессором Лауэром. Для этого около сорока здоровых людей использовались одновременно, двадцати из них производилась инъекция гноя внутримышечно, другим двадцати - внутривенно. Гной брался у больных людей. В течение трех дней больным не оказывалась никакая медицинская помощь, что приводило к серьезным воспалительным процессам, и нередко наступало заражение крови. Затем каждая группа делилась на группы в десять человек: половина подвергалась химическому лечению при помощи различных жидкостей и пилюль через каждые десять минут в течение 24 часов, остальных лечили сульфамидами и хирургическим путем. В некоторых случаях ампутировали все конечности.

Произведенное мною вскрытие показало, что химическое лечение было весьма вредным и часто вызывало прободение желудка. Для этих опытов брали обычно голландских, польских и чешских священнослужителей. Эти опыты были очень болезненны. Большинство из этих 600 или 800 человек погибли, а остальные стали инвалидами.

Осенью 1944 года 60 - 80 человек были подвергнуты опытам с соленой водой. Их заперли в комнату и в течение пяти дней не давали ничего, кроме соленой воды. В течение этого времени исследовали их кровь, мочу и экскременты. Никто из этих заключенных не погиб, возможно, потому, что они тайком получали пищу от других заключенных. Для этих экспериментов использовались венгры и цыгане.

Широко практиковалось снятие кожи с трупов заключенных. Мне неоднократно приказывали это делать. Доктор Рашер и доктор Вольтер особенно требовали снимать человеческую кожу с груди и спины. Ее подвергали химической обработке и затем высушивали на солнце. Эту кожу резали на куски различной величины и использовали для изготовления седел, брюк для верховой езды, перчаток, домашних туфель и дамских сумок. В особенности ценили эсэсовцы татуированную кожу. Для этих целей использовали русских, поляков и других заключенных. Но было запрещено использовать и кроить кожу немцев. Кожу брали только со здоровых заключенных, и она не должна была иметь какие-либо дефекты. Иногда, когда не хватало такой кожи, Рашер говорил: "Вы получите такие тела". На следующий день мы получали тела 20 - 30 молодых людей. Их расстреливали обычно в шею или били по голове таким образом, чтобы не повредить кожу.

Часто мы получали запросы о скелетах и черепах заключенных. В этих случаях мы вываривали тела или черепа, а затем мягкие части устранялись, кости высушивались и затем вновь составлялись вместе. Нам нужны были черепа с хорошими зубами. Когда нас запрашивали о черепах из Ораниенбурга, эсэсовцы говорили: "Хорошо, мы достанем вам черепа с хорошими зубами". Таким образом, было опасно иметь хорошую кожу или зубы.

Из Штутгофа, Бельзена, Освенцима, Маутхаузена и других лагерей в Дахау часто приходили эшелоны. Многие заключенные находились в пути от 14 до 20 дней без воды и без пищи. Так, в эшелоне, прибывшем в ноябре 1942 года, я обнаружил следы людоедства. Заключенные, оставшиеся в живых, ели тела мертвецов. Другой эшелон прибыл из Компьена, Франция.

Профессор Лимузен из Клермон-Феррана, который позднее был моим помощником, рассказывал, что в этом эшелоне было около двух тысяч заключенных, когда он отправился в путь. Пища имелась, но совершенно не было воды. 800 человек погибли по дороге, и их выбрасывали на ходу. Через двенадцать дней по прибытии эшелона было обнаружено еще 500 человек мертвых. Вскоре после прибытия погибло большинство из оставшихся. Я обследовал этот эшелон, так как со стороны Международного Красного Креста был заявлен протест. Эсэсовцы хотели составить отчет, согласно которому люди якобы были убиты в пути при попытке организовать мятеж. Я вскрыл целый ряд тел и установил, что люди погибли от удушения и от недостатка воды. Стояло самое жаркое время года, а в вагонах было битком набито людей, по 120 человек в каждом.

В 1941 - 1942 гг. мы имели в лагере так называемые эшелоны с инвалидами. В них находились люди, которые были больны или не способны работать. Мы называли их командами "вознесения на небо". 100 - 120 человек из них каждую неделю направлялись в так называемые душевые. Там четыре человека делали им инъекцию фенола, эвипана или бензина, что вызывало быструю смерть. После 1943 года этих инвалидов направляли для истребления в другие лагеря. Я знаю, что их там убивали, так как я видел протоколы и статистику. На отчетах имелась пометка в виде креста и дата, когда они уехали. Так обычно регистрировали в случае смерти. Об этом также указывалось в картотеке в лагере Дахау. Каждые три месяца таким путем отправлялось от тысячи до двух тысяч человек. Таким образом, в течение 1943 года приблизительно 5 тысяч человек были обречены на гибель. То же самое относится и к 1944 году. В апреле 1945 года в Дахау был составлен эшелон из евреев. Его оставили стоять на путях, так как вокзал очень сильно пострадал после бомбардировки и эшелон не мог отправиться в путь. Их просто бросили там на верную смерть. Им не разрешали выходить. К тому времени, когда лагерь был освобожден, все они были мертвы.

В самом лагере происходили многочисленные казни путем применения газов, расстрелов или впрыскиваний. Строительство газовой камеры было закончено в 1944 году, и я был вызван доктором Рашером для обследования первых жертв. Из восьми или девяти лиц, которые помещались в камере, трое были еще в живых, остальные были, по-видимому, мертвы. Их глаза были красны и лица опухли. Многие заключенные позднее погибли таким же образом. Затем их перевозили в крематорий, где я должен был осматривать зубы. Золотые зубы извлекались. Многие больные заключенные умирали от впрыскиваний в госпитале. Многие заключенные, умершие в госпитале, поступали для вскрытия без фамилии или номера на особом ярлыке, который обычно привязывался к большому пальцу ноги. Вместо номерка у них имелась записка: "Вскрытию не подлежит".

Я вскрыл несколько таких трупов и установил, что они были абсолютно здоровы и погибли исключительно от впрыскиваний. Некоторых заключенных убивали только потому, что они болели дизентерией или их тошнило, в результате чего они причиняли медперсоналу много забот. Душевнобольных уничтожали. Им делали в газовой камере впрыскивания или расстреливали. Обычным методом казни был расстрел. Расстрел заключенных мог производиться перед крематорием. Затем трупы вносили в крематорий. Я видел, как люди вталкивались в печь тогда, когда они были еще живыми, кричали, дышали и сопротивлялись. Если они слишком шумели, их оглушали ударом по голове.

Основные казни, о которых я знал из произведенных мною обследований жертв, были следующими.

В 1942 году от пяти до шести тысяч русских находились в лагере Дахау на отгороженной территории. Их выводили группами в 500 - 600 человек за территорию лагеря и у края окопа, находящегося поблизости, расстреливали. Эти группы выводились из лагеря три раза в неделю. Вечером мы отправлялись на это место, чтобы доставить в лагерь их тела и обследовать их. В феврале 1944 года примерно 40 русских студентов прибыли из Мосбурга. Я видел многих в госпитале. Я вскрыл их тела после того, как они были расстреляны у стен крематория. В сентябре 1944 года группа из 94 русских, занимавших высокие военные посты, была расстреляна, включая двух военных врачей, которые работали со мной в госпитале. Я вскрывал эти тела. В апреле 1945 года 84 человека, занимавших видные посты, были расстреляны, в том числе были расстреляны два французских генерала, имена которых не могу вспомнить. Но я их узнал по мундирам. Я их обследовал после того, как они были расстреляны. В 1944-1945 гг. много женщин было повешено, расстреляно и погибло от впрыскиваний. Я обследовал их тела и нашел в некоторых случаях, что они были беременны. В 1945 году, накануне освобождения лагеря, были казнены все заключенные, на которых распространялся приказ "Мрак и туман". Этим заключенным запрещалось поддерживать всякий контакт с внешним миром. Их держали в строгой изоляции, и им не разрешалась никакая переписка. Их было 30 или 40 человек. Некоторые из них были больные. Для казни их приносили в крематорий на носилках. Я обследовал их тела и нашел, что они были убиты выстрелом в шею.

Начиная с 1941 года лагерь все более и более переполнялся. В 1943 году госпиталь для заключенных был забит до отказа. В 1944-1945 гг. было невозможно поддерживать нормальное санитарное состояние. Помещения, которые в 1942 году вмещали 300 - 400 человек, в 1943 году вмещали 1000 человек, в первом квартале 1945 года - уже 2000 человек и более.

Невозможно было производить какую-либо уборку помещений, так как они были забиты людьми и нечем было производить уборку. Люди могли мыться только один раз в месяц. Не хватало уборных. Медикаментов почти не было. После освобождения лагеря я обнаружил, что в госпитале для эсэсовцев было достаточно медикаментов для всего лагеря, но их не предоставляли в наше распоряжение.

Вновь прибывшие в лагерь должны были часами ждать на открытом воздухе. Иногда стояли с утра до ночи, независимо от того, было это зимой или летом. Так было в 1943-1944 гг., в первой четверти 1945 года. Я видел этих вновь прибывших заключенных из окна моей комнаты, где производилось вскрытие. Многие из этих людей, которые стояли на холоде, заболевали воспалением легких и погибали. У меня было много знакомых среди людей, которые погибли таким образом в 1944-1945 гг.

В октябре 1944 года прибыл эшелон с венграми, который занес сыпной тиф в лагерь, и разразилась эпидемия. Я обследовал многие тела из этого эшелона, после чего попытался объявить в лагере карантин, чтобы заключенным не нужно было работать на военных предприятиях. Но доктор Хинтермейер под угрозой смертной казни запретил говорить о том, что такая эпидемия была занесена в лагерь. Он сказал, что это будет рассматриваться как саботаж.

Никаких мер предосторожности принято не было. Вновь прибывшие лица размещались в бараках, где уже распространилась эпидемия. В этих же бараках размещались уже зараженные люди. Так, 30-й барак трижды вымирал от эпидемии. Только на рождество, когда эпидемия перекинулась в лагерь СС, был наложен карантин. Тем не менее эшелоны продолжали прибывать. В день мы имели от 200 до 300 заболеваний тифом и примерно 100 человек погибали. Всего было около 28 тысяч заболеваний тифом и из них 15 тысяч смертных случаев. В дополнение к этому количеству многие погибли, как показали мои вскрытия, исключительно от недостаточного питания. Такие смертные случаи имели место в течение всего времени, то есть с 1941 года по 1945 год. В большинстве случаев это были итальянцы, русские и французы. Эти лица умерли буквально голодной смертью. Когда они погибали, они весили 50 или 60 фунтов. Вскрытие показало, что их внутренние органы сократились до одной трети нормального размера. Указанные выше факты являются истинными, я написал о них добровольно, без принуждения. Я прочитал это заявление и подписал его 9 января, в Нюрнберге, Германия.

Доктор Франц Блажа

Подписано и подтверждено под присягой в моем присутствии 9 января 1946 года в Нюрнберге, Германия.

Лейтенант Даниэль Ф. Марголис".

Доктор Блаха, скажите, лагерь Дахау во время Вашего пребывания посещался кем-нибудь?

Блаха: В нашем лагере бывало очень много посетителей, заключенным иногда казалось, что мы вообще находимся не в лагере, а на какой-нибудь выставке или в зоопарке. Иногда имели место посещения или экскурсии военных представителей, были экскурсии из школ, из различных медицинских и других учреждений. Кроме того, лагерь посещали представители полиции, СС, вооруженных сил и, кроме того, лагерь посещали некоторые государственные деятели. Обычно инспекция проходила из месяца в месяц. Такие инспекции проводили генерал-инспектор концентрационных лагерей обергруппенфюрер Поль, затем инспектор экспериментальных отделений рейхсфюрер СС профессор Границ, штандартенфюрер доктор Лоллинг и другие лица.

Додд: Можете ли Вы сказать, какова в среднем была продолжительность таких визитов?

Блаха: Различная. Это зависело от того, какие посещения имели место. Некоторые посещения длились полчаса, а иногда 3 - 4 часа.

Додд: Посещали ли лагерь важные правительственные чиновники, и видели ли Вы тогда кого-нибудь из них?

Блаха: Когда я находился там, в лагерь приезжали несколько таких лиц. Например, неоднократно лагерь в Дахау посещал рейхсфюрер Гиммлер, он также присутствовал во время различных опытов. При этом присутствовал я лично. Лагерь посещали также и другие лица. Я сам видел трех министров и слышал от некоторых других политических заключенных-немцев, которые знали этих людей, что они были в лагере. Кроме того, я дважды видел там итальянских офицеров высокого ранга и однажды видел одного японского офицера.

Додд: Не помните ли Вы имена кого-либо из этих важных правительственных чиновников?

Блаха: Кроме Гиммлера, в лагере бывали Борман, затем гаулейтеры Вагнер и Гислер, затем министры Фрик, Розеноерг, Функ, Заукель, генерал полиции Далюге и другие.

Додд: Что, эти лица, которых Вы перечислили, осматривали лагерь?

Блаха: Обычно экскурсии по лагерю организовывались таким образом, что экскурсантов сначала вели на кухню, затем в прачечную, затем в госпиталь и обычно в хирургическое отделение, затем в малярийное отделение профессора Шиллинга и в экспериментальное отделение доктора Рашера, затем в бараки, особенно немецких заключенных. Иногда они посещали также церковь, которая была построена там только для немецких священников. Во время этих посещений гостям иногда показывали различных заключенных. Это организовывалось таким образом: сначала показывали "зеленого", то есть профессионального преступника, которого представляли в качестве убийцы, затем обычно показывали бургомистра Вены доктора Шмидта. Далее показывали чешского офицера высшего ранга, затем какого-нибудь гомосексуалиста, затем цыгана, католического епископа или высшего польского священника, профессора университета. В таком порядке проходило занимательное представление заключенных.

Додд: Насколько я помню, Вы в числе других, посещавших лагерь, упоминали Кальтенбруннера?

Блаха: Да, там был и Кальтенбруннер. Он был с генералом Далюге. Это было, насколько я помню, в 1943 году, так как я был заинтересован в том, чтобы увидеть генерала Далюге, который после смерти Гейдриха был протектором в Богемии и Моравии, и я хотел его узнать.

Додд: Видели ли Вы сами Кальтенбруннера в этом лагере?

Блаха: Да, мне его показали. Ранее я его не видал. Додд: Насколько я помню, Вы также называли имя Фрика как одного из тех, кто посещал лагерь?

Блаха: Да. Насколько я помню, это было в первой половине 1944 года.

Додд: В каком месте Вы его видели в лагере? Блаха: Я видел его из окна госпиталя, когда он шел со своим штабом к госпиталю. Кроме того, с ним было несколько других лиц.

Додд: Не можете ли Вы опознать человека, которого Вы называете Фриком, в зале Суда?

Блаха: Да. Это - четвертый в первом ряду с правой стороны.

Додд: Насколько я помню, Вы также называли Розенберга в числе тех лиц, которые посещали лагерь?

Блаха: Я вспоминаю, что это было вскоре после моего прибытия в концентрационный лагерь Дахау. Тогда лагерь посещали какие-то лица, и мои немецкие товарищи показали мне Розенберга.

Додд: Не опознаете ли Вы этого человека сейчас в этом зале Суда?

Блаха: Да. Он - второй, дальше налево, второй после Фрика на первой скамье.

Додд: Насколько я помню, Вы также говорили о Заукеле?

Блаха: Но я лично его не видел. Я только слышал, что он посетил тогда немецкие военные заводы. Это было, кажется, в 1943 году.

Додд: Что, тогда все знали, что Заукель посетил лагерь, и в частности военные заводы?

Блаха: Да, это было всем известно.

Додд: Насколько я понял, Вы также назвали в числе лиц, которые посещали лагерь, Функа?

Блаха: Он также присутствовал в лагере во время одного из посещений, и я вспоминаю, что это было в связи с какими-то государственными переговорами держав оси в Зальцбурге или Рейхенхалле. Обычно в таких случаях (партийный съезд или празднества в Мюнхене, Берхтесгадене или Зальцбурге) различные лица после окончания торжества предпринимали экскурсии в лагерь Дахау. Такой случай имел место и с Функом.

Додд: Вы лично видели Функа в лагере?

Блаха: Нет, Функа я тогда лично не видел, я лишь узнал, что он посетил лагерь.

Додд: Что, это было общеизвестно, это все знали?

Блаха: Да, об этом мы знали заранее, что он должен посетить лагерь.

Додд: После 1944 года, в начале 1945 года, эти визиты также продолжались?

Блаха: Да, имели место также несколько посещений, но их было немного, потому что тогда в лагере свирепствовала эпидемия сыпного тифа и был объявлен карантин.

Додд: Сейчас Вы являетесь начальником госпиталя в Праге, не так ли?

Блаха: Да.

Додд: У меня нет больше вопросов, Ваша честь.

Председатель: Кто-нибудь из представителей обвинения хочет задать вопросы? Полковник Покровский?

Покровский: Скажите, свидетель, известно ли Вам, какое назначение имел лагерь Дахау? Был это концентрационный, так сказать рабочий лагерь, или же это был лагерь уничтожения?

Блаха: До 1943 года это действительно был лагерь уничтожения. С 1943 года в этом лагере было создано много мастерских и заводов боеприпасов, особенно когда начались бомбардировки. Впоследствии этот лагерь становился все более трудовым лагерем. Но что касается результатов, то различия не существовало, так как люди должны были работать так же тяжело и были столь же голодны, и если они раньше умирали от побоев, то теперь от голода и истощения.

Покровский: Должен ли я Вас понимать так, что фактически и до 1943 года и после 1943 года Дахау был лагерем уничтожения, только уничтожали разными способами?

Блаха: Да.

Покровский: Сколько, по Вашим наблюдениям, через этот лагерь уничтожения Дахау прошло заключенных, прибывших туда из СССР?

Блаха: Этого я не могу сказать совершенно точно, только приблизительно. Сначала, с ноября 1941 года, это были исключительно русские военнопленные, в военной форме. Они имели отдельный лагерь и были через несколько месяцев ликвидированы. Летом 1942 года оставшиеся в лагере военнопленные были переведены в Маутхаузен, и, как я это впоследствии узнал от людей, которые приехали из Маутхаузена в Дахау, эти русские военнопленные были уничтожены в газовых камерах. После этих пленных в Дахау были привезены русские дети. Я думаю, их было примерно 2 тысячи. 16-17-летние юноши. Их держали в двух особых бараках, им были приданы особо жестокие люди - "зеленые", которые били их на каждом шагу. И эти молодые...

Покровский: Что Вы называете "зелеными"?

Блаха: Это были так называемые профессиональные преступники. Они били этих юношей и заставляли их делать самую трудную работу. Их особенно использовали на плантациях, где они должны были пахать, сеять, укатывать дороги и производить всю работу, которую должны были бы производить лошади или механизмы. Во всех транспортных командах также использовались исключительно русские дети. Примерно 70 процентов из них умерли от туберкулеза. Остальные были в конце 1943 года и в начале 1944 года перевезены в Тироль, в особый лагерь.

Затем после этих детей в лагерь Дахау было доставлено и уничтожено несколько тысяч так называемых "восточных рабочих". Это были руководители гражданских учреждений, которые были высланы из восточных районов в Германию и которых по обвинению в так называемом "саботаже" послали в концентрационные лагеря. Кроме того, в этом лагере содержались многие русские офицеры и люди умственного труда.

Покровский: Я просил бы Вас уточнить Ваш ответ относительно тех, кого Вы называли "зелеными". Правильно ли я Вас понял таким образом, что эти уголовные преступники выполняли обязанности надсмотрщиков над теми заключенными, которые прибывали в лагерь?

Блаха: Да. Вы правильно поняли.

Покровский: И что, в полную власть этих уголовников отдавались дети советских граждан, прибывавшие в этот лагерь для того, чтобы их истязали, били и надрывали на непосильной работе, кончавшейся появлением туберкулеза?

Блаха: Да.

Покровский: Что Вам известно относительно происходивших в этом лагере казней граждан СССР?

Блаха: Я думаю, что я буду недалек от истины, если скажу, что из всех казненных лиц в этом лагере примерно 75 процентов составляли русские граждане, и это касалось равным образом мужчин и женщин, которых присылали из других мест для казни.

Покровский: Не можете ли Вы сказать более подробно о казни 94 старших и высших офицеров Красной Армии, относительно которых Вы ответили на вопросы моего коллеги? Кто это был, какие это были офицеры, по каким мотивам их казнили? Знаете ли Вы что-нибудь по этому поводу?

Блаха: Летом или поздней весной 1944 года старшие русские офицеры: генералы, полковники и майоры - были доставлены в Дахау. В последующие недели их допрашивали в политическом отделе, то есть их доставляли после каждого такого допроса в совершенно истерзанном состоянии в госпиталь, так что я мог видеть некоторых из них и хорошо знал их. Это были люди, которые неделями могли лежать только на животе, и мы должны были удалять отмиравшие части кожи и мускулов оперативным путем. Некоторые не выдерживали подобных методов допроса и погибали, остальные 94 человека затем по распоряжению из Берлина, из главного управления имперской безопасности, в начале сентября 1944 года были доставлены в крематорий и там стоя на коленях были расстреляны выстрелом в затылок. Кроме того, зимой и весной 1945 года несколько русских офицеров, содержавшихся в одиночном заключении, были доставлены в крематорий, где они были либо повешены, либо расстреляны.

Покровский: Такой же вопрос я хотел бы задать Вам относительно казни 40 русских студентов. Не сможете ли Вы сообщить подробности этой казни?

Блаха: Да, могу. Эти русские студенты, как и вообще все представители интеллигенции, - насколько я помню, среди них находился также врач, - были доставлены в Дахау из лагеря в Мосбурге. Спустя месяц все эти люди были казнены. Это было в марте 1944 года.

Покровский: Вам не известно, что послужило поводом для их казни?

Блаха: Это было сделано согласно распоряжению из Берлина. Обоснований мы, конечно, не узнали, так как мы всегда лишь после казни получали доступ к трупам.

Покровский: Таким образом, эта казнь производила впечатление одного из этапов общего плана уничтожения людей, поступавших в Дахау?

Блаха: Да. Это вообще имело место по отношению ко всем казням и всем эшелонам с инвалидами. План, его можно было видеть даже в том, как относились к эпидемическим заболеваниям. Все это было частью плана уничтожения. Особенно я должен подчеркнуть, что русские пленные подвергались всегда самому дурному обращению.

Покровский: Не будете ли Вы добры сказать, что Вам известно относительно тех заключенных, которые входили в категорию "Мрак и туман"? Много ли было таких заключенных? Не известно ли Вам, за что они попали в концентрационный лагерь?

Блаха: В концентрационный лагерь прибывали многие заключенные, на которых распространялся приказ "Мрак и туман". Под этим подразумевались главным образом представители западных держав, особенно французы, бельгийцы, голландцы. В отношении русских, а также и в отношении чехов во многих случаях стояла пометка "возвращение нежелательно". И я относился к той же категории - собственно, это было то же самое. Многие из этих людей незадолго до освобождения лагеря по приказанию коменданта были казнены, то есть расстреляны перед крематорием. Большинство из них составляли французы и русские. Многие из них были больны сыпным тифом в тяжелой форме. Температура у них доходила до 40. Их нужно было доставлять к месту казни на носилках.

Покровский: Мне кажется, что Вы упоминали относительно значительного числа заключенных, умерших от недоедания. Не сумеете ли Вы сказать, как велико общее число этих людей, погибших в лагере от недоедания?

Блаха: Я думаю, что примерно две трети заключенных лагеря страдали сильной формой истощения и по меньшей мере 25 процентов всех умерших в лагере были люди, которые умерли просто от голода. По-немецки это называли "голодным тифом". Кроме того, наиболее распространенной болезнью в лагере являлся туберкулез, который также в основном возникал на этой почве, то есть на почве недоедания. От этой формы туберкулеза особенно умирали русские заключенные.

Покровский: Мне кажется, что Вы сказали, отвечая на вопрос моего коллеги, что большинство умерших от истощения составляли русские, французы и итальянцы? Чем Вы объясняете, что именно эта категория заключенных в большом количестве умерла от голода?

Блаха: Это обстояло таким образом, что остальные - немцы, поляки, чехи, которые уже находились длительное время в лагере, имели время, если можно так сказать, в физическом отношении несколько приспособиться к тем условиям, которые существовали в лагере, а русские очень быстро сменялись в лагере. Это же имело место в отношении французов и итальянцев. Кроме того, все эти три нации преимущественно поступали в этот лагерь уже из других лагерей и в очень истощенном состоянии, так что они не могли сопротивляться эпидемии и заболеваниям. Кроме того, немецкие заключенные, польские и некоторые другие, которые работали на военных заводах, имели возможность с 1943 года получать посылки из дома. Это, естественно, не имело места в отношении пленных из Советского Союза, Франции и Италии.