О Сталине и сталинизме

1

Многие восприняли террор 1937–1938 годов как страшное бедствие и стремились найти ему объяснение, дать какую-то версию. Чаще всего это были не столько поиски истины, сколько попытки уйти от нее, найти формулу, которая помогла бы сохранить веру в Сталина.

Одна из наиболее распространенных версий состояла в том, что Сталин ничего не знает о волне террора, которая захлестнула Советский Союз, что от Сталина скрывают правду, что все преступления вершатся за его спиной.

Конечно, нелепо полагать, будто Сталин, обладая безграничной властью, не знал об арестах и расстрелах членов ЦК и Политбюро, наркомов и секретарей обкомов, высших военных к хозяйственных руководителей, крупнейших писателей и ученых. Но такова уж особенность сознания, ослепленного верой в некое высшее существо. У такого сознания своя логика: все хорошее связывается с божеством, а все плохое — с сатаной. Именно этими особенностями религиозного сознания можно объяснить возникновение версии о неведении Сталина.

«Мы думали, — писал в своих мемуарах «Люди. Годы. Жизнь» И. Г. Эренбург, — (вероятно, потому, что нам хотелось так думать), что Сталин не знает о бессмысленной расправе с коммунистами, с советской интеллигенцией». Эренбург рассказывает о встрече с Пастернаком, который размахивал руками среди сугробов и повторял: «Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!..» Мейерхольд тоже повторял: «От Сталина скрывают».

Характерен для того времени разговор комиссара 29-й стрелковой дивизии Ф. А. Стебнева с военкомом Вяземского участка А. Я. Ведениным, будущим комендантом Кремля: «Что творится, Андрей Яковлевич? — встретил меня Стебнев. — Что творится? — Он нервно ходил по комнате. — Я не верю, что в партии столько врагов. Не верю. Может быть, в каком-то высоком звене партии, в органах безопасности сидят не наши люди? Похоже, что партийные кадры уничтожают сознательно. Я даю голову на отсечение, что Иосиф Виссарионович не знает об этом. Сигналы, жалобы, протесты перехватываются и до него не доходят. Надо добиться, чтобы Сталин узнал об этом. Иначе — гибель. Завтра возьмут тебя, а за тобой и меня. Молчать нельзя» 1.

Философа А. Кольмана арестовали уже через несколько лет после войны. В тюрьме он оказался в одной камере с маршалом авиации Г. А. Ворожейкиным, участником первой мировой, гражданской и Отечественной войн. Занимая крупные должности, Ворожейкин часто встречался со Сталиным и именно его обвинял в массовых репрессиях. В своих мемуарах А. Кольман писал: «Я пытался убедить Ворожейкина, что он глубоко ошибается. Его ослепляет вполне понятное чувство личной обиды, тем более сильной, чем больше его, Ворожейкина, заслуги. Он смотрит на все эти ужасные события субъективно, а не с единственно правильной точки зрения, как на исторический процесс, вызванный классовой борьбой. Не в личности Сталина дело. Сталин — гениальный теоретик и революционный вождь. Он такой же продолжатель дела Ленина, как Ленин был продолжателем дела Маркса и Энгельса. Но Сталин так же, как и мы, стал жертвой пятой колонны. Империалисты, убедившись в безуспешности своих попыток покончить с Советским Союзом извне, интервенцией и войной, пытаются уничтожить его изнутри, через своих агентов, таких, как Ягода, Ежов, Берия».

Это наивное убеждение в том, что Сталину неведомы трагические события в стране, отразилось и в слове «ежовщина», которым нарекли террор 1937–1938 годов. Неожиданное смещение и исчезновение Ежова, казалось бы, подтверждали эту версию. Основывалась она и на особенностях поведения самого Сталина. Хотя имя Сталина было у всех на устах, о его деятельности в конце 30-х годов было мало известно. Скрытный и замкнутый, он старался направлять события из-за кулис, многие дела решал единолично или в кругу немногих помощников. Редко выступал на собраниях, не афишировал свое участие в репрессиях, предпочитая выдвигать на первый план других. Более того, многие выступления и поступки Сталина давали повод полагать, что он не слишком хорошо осведомлен о действительном масштабе репрессий. На февральско-мартовском Пленуме ЦК в 1937 году Сталин требовал не подвергать репрессиям троцкистов и зиновьевцев, которые давно порвали все связи с Троцким и осудили свою оппозиционную деятельность. А между тем их продолжали арестовывать по всей стране. Сталин высмеивал на Пленуме тех, «для которых ничего не стоит исключить из партии десятки тысяч людей». А между тем в это же время из партии исключали и репрессировали не десятки, а сотни тысяч коммунистов.

На одном из приемов Сталин поднял тост за здоровье героя гражданской войны Д. Ф. Сердича, которого знал еще по обороне Царицына в 1918 году подошел к нему и предложил выпить на брудершафт. А вскоре Сердича арестовали.

Всего за несколько дней до ареста Блюхера на одном из совещаний Сталин очень тепло отозвался о нем.

По свидетельству художника М. Сарьяна, принимая в Москве армянскую делегацию, Сталин подробно расспрашивал о поэте Е. Чаренце, говорил, что этого поэта нужно беречь. Через несколько месяцев Чаренц был арестован и убит.

Когда заместитель наркомтяжпрома А. Серебровский лежал в 1937 году в больнице, его жене неожиданно позвонил Сталин: «Говорят, вы ходите пешком. Это нехорошо. Люди могут подумать не то, что нужно. Я вам пришлю машину, если ваша в ремонте». И действительно, утром из гаража Кремля в распоряжение жены Серебровского пришла легковая машина. А еще через два дня Серебровского прямо из больницы забрали в тюрьму.

Бывший заместитель Сталина по наркомнацу Г. И. Бройдо, когда к нему ночью постучали, прежде чем открыть двери, позвонил по телефону-вертушке Сталину: «Коба, за мной пришли». «Глупости, — ответил Сталин. — Кто может тебя обвинить? Иди спокойно в НКВД и помоги им установить истину». Бройдо все же «повезло»: в 1940 году он был освобожден.

Снятый со своего поста нарком юстиции СССР Н. В. Крыленко, передав дела новому наркому Н. М. Рычкову, уехал на подмосковную дачу, где собралась вся его семья. Неожиданно позвонил из Москвы Сталин. «Не расстраивайся, — сказал он. — Мы тебе доверяем. Продолжай порученную тебе работу над новым кодексом законов». В ту же ночь оперативная группа НКВД окружила дачу. Крыленко и почти все члены его семьи были арестованы.

По свидетельству А. В. Снегова, директор Госбанка Л. Е. Марьясин при встрече со Сталиным высказал опасения насчет своей судьбы. Сталин обнял Марьясина со словами: «Ты же не оппозиционер. Ты наш красный банкир. Чего тебе бояться?» Через неделю Марьясина арестовали. По свидетельству И. П. Алексахина, видный публицист и историк Ю. Стеклов, обеспокоенный арестами, позвонил Сталину, которого хорошо знал, и попросил принять его. «Приходи, конечно», — сказал Сталин, а при встрече заверил: «Партия тебя знает и доверяет, тебе не о чем беспокоиться». В эту же ночь Стеклова арестовали. В 1937 году А. Мильчакова, работавшего в управлении золотодобывающей промышленности, неожиданно сняли с работы и исключили из партии. Через несколько дней после этого его разыскал взволнованный парторг управления: «Поедем в Кремль, тебя вызывает Сталин». В кремлевском кабинете их приняли Сталин и Каганович. «До чего дошли, таких, как Мильчаков, исключают, — сказал Сталин. — Мы назначаем тебя заместителем начальника Главзолото. Иди, исполняй свои обязанности». Через две-три недели, когда арестовали Серебровского, Мильчаков стал уже начальником Главзолото. А еще через два месяца его арестовали, и вернулся он в Москву через 16 лет.

О решающем участии Сталина в деятельности карательных органов говорилось в 1937–1938 годах на многих партийных активах. Приезжавшие на места для руководства репрессиями Каганович, А. А. Андреев, Маленков, Микоян, Шкирятов и другие неизменно отмечали, что выступают они по поручению Сталина. Однако речи их не публиковали. Лишь после смещения Ежова и накануне XVIII съезда ВКП(б) печать стала подчеркивать решающую роль Сталина в разгроме «врагов народа». Об этом же говорили и многие делегаты на самом съезде. «…Работой по очищению рядов партии от пробравшихся в нее врагов руководил товарищ Сталин, — сказал Шкирятов. — Товарищ Сталин учит нас, как нужно с новыми вредителями бороться по-новому, учит нас, как нужно покончить с этими враждебными элементами быстро и решительно». Делегаты приводили немало подробностей на этот счет.

Впрочем, и позднее Сталин продолжал скрывать свои преступления. В книге «Цель жизни» авиаконструктор А. С. Яковлев писал, что в самом начале войны в разговоре с ним Сталин сказал буквально следующее: «Ежов мерзавец. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли».

Теперь стали известны документы, которые неопровержимо доказывают, что все основные репрессии 30-х годов вершились не только с ведома, но по прямым указаниям Сталина. Вот один из таких документов, зачитанный на XXII съезде КПСС З. Т. Сердюком:

«Тов. Сталину. Посылаю на утверждение четыре списка лиц, подлежащих суду Военной коллегии:

1) Список № 1 (общий),

2) Список № 2 (бывшие военные работники).

3) Список № 3 (бывшие работники НКВД).

4) Список № 4 (жены врагов народа).

Прошу санкции осудить всех по первой категории. Ежов». (Первая категория осуждения означала расстрел.)

После убийства руководителей Армении А. Ханджяна и С. Тер-Габриэляна к власти здесь пришли Г. Аматуни, С. Акопов и К. Мугдуси. Аресты старых большевиков продолжались, но Сталин был недоволен их масштабами. В Армению были направлены А. Микоян и Г. Маленков. Они зачитали на пленуме ЦК КП(б) Армении личное письмо Сталина от 8 сентября 1937 года, где отмечалось, что народное хозяйство республики якобы разваливается, а троцкистские и антипартийные элементы не получают должного отпора. Руководители Армении будто бы покровительствуют врагам народа. Тер-Габриэляна убили до следствия, чтобы он не дал разоблачительных показаний. «Нельзя допустить, — говорилось в письме, — чтобы враги армянского народа свободно разгуливали в Армении». Аматуни, Акопова и Мугдуси исключили из партии и арестовали. Первым секретарем ЦК КП(б) Армении стал Г. А. Арутюнян, под руководством которого репрессии приняли особенно кровавый характер.

Столь же активно участвовал Сталин и в разгроме кадров Узбекистана. По его личному указанию был арестован председатель СНК Узбекистана Ф. Ходжаев. Один из организаторов националистической младобухарской партии (джадиды), Ходжаев возглавил после прихода в Бухару Красной Армии правительство демократической Бухарской республики. В партию большевиков он вступил лишь в 1922 году. Через несколько месяцев был арестован и новый председатель СНК республики, А. Каримов. А. Икрамов, позвонив Сталину, сказал ему, что не понимает действий НКВД, что Каримов человек вполне проверенный и безупречный и не может быть замешан ни в каких контрреволюционных делах. Неизвестно, что ответил Сталин. Но после этого разговора Икрамова, который еще оставался первым секретарем ЦК КП(б) Узбекистана и членом ЦК ВКП(б), перестали соединять со Сталиным. А вскоре в Ташкент пришло закрытое письмо Сталина и Молотова. В нем Икрамов обвинялся в политической слепоте по отношению к буржуазным националистам и в связях с Бухариным, А. П. Смирновым, И. Зеленским и другими уже арестованными в Москве бывшими оппозиционерами. После зачтения этого письма на специальном пленуме ЦК КП(б) Узбекистана была спешно создана комиссия, которая тут же «установила» правильность всех выдвинутых против Икрамова обвинений. Пленум исключил его из партии и передал дело в НКВД. Икрамова немедленно арестовали.

Сталин не только давал указания об арестах. Он внимательно следил за ходом следствия по делам многих видных большевиков, просматривал протоколы допросов. Иногда даже советовал, какие именно пытки применять в отношении известных ему людей.

Когда в показаниях подвергнутых пытке появлялись фамилии десятков «соучастников», Сталин, не проводя никаких проверок, писал на протоколах следствия: «Арестовать» или: «Всех арестовать». В одной из очередных записок Ежов доложил об аресте группы работников (приводился список) и одновременно сообщил, что получены данные в отношении других лиц, которые пока проверяются. Сталин подчеркнул последние слова и рядом написал: «Не проверять, а арестовать нужно». Известно, что Сталин лично подписал около 400 списков-проскрипций, содержавших фамилии 44 тысяч человек — партийных и советских активистов, военных, писателей, деятелей культуры. Просматривая эти списки, Сталин иногда вычеркивал кого-либо, вовсе не интересуясь, какие обвинения против этого человека выдвинуты. Так, из списка литераторов, подготовленного на предмет ареста, Сталин вычеркнул Л. Брик. «Не будем трогать жену Маяковского», — сказал он Ежову. Позднее Сталин «пощадил» М. Шолохова, бежавшего в Москву из Вешенской, когда туда прибыла группа чекистов чтобы арестовать его.

Многие партийные руководители на местах, подобно Икрамову, обращались к Сталину, протестуя против действий НКВД. Разговор такого рода произошел в сентябре 1937 года между Сталиным и секретарем Дальневосточного крайкома партии Варейкисом. «Что он тебе ответил?» — спросила жена у Варейкиса. «Страшно даже сказать… Я вначале подумал, что у телефона не Сталин, а кто-то другой. Но это был он… Да, он. Сталин крикнул: «Не вмешивайся, куда не следует. НКВД знает, что делает». Потом сказал, что защищать Тухачевского и других может только враг Советской власти, и бросил трубку». Через несколько дней Варейкиса срочно вызвали в Москву и там арестовали, а спустя несколько дней в Хабаровске арестовали его жену.

После смещения Ежова руководители местных партийных организаций начали открыто осуждать работников НКВД за применение пыток к арестованным. Узнав об этом, Сталин направил секретарям обкомов, крайкомов, ЦК национальных компартий, начальникам управлений НКВД телеграмму: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б). Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Прекрасно знал Сталин и о бесчеловечном режиме в «исправительно-трудовых» лагерях. Получив с Колымы телеграмму с жалобой на произвол, чинимый там новым начальником Дальстроя Павловым и его помощником Гараниным, Сталин ответил: «Нагаево. Газета «Советская Колыма». Осьмакову, Ромашеву, Ягненкову. Копия: Дальстрой, Павлову. Получил длинную телеграмму Осьмакова, Ромашева, Ягненкова с жалобой на порядки в Дальстрое и недостатки в работе Павлова. Телеграмму считаю демагогической и необоснованной. Газета должна помогать Павлову, а не ставить палки в колеса. Сталин».

Конечно, Сталин не мог знать обо всех беззакониях, которые творились в те годы, но директивы о направлении и масштабах репрессий исходили именно от него. В одном из лагерей П. И. Шабалкин встретился с бывшим чекистом из личной охраны Сталина. Этот человек рассказал, что в 1937–1938 годах Ежов почти ежедневно приходил к Сталину с толстой папкой и они вдвоем совещались по 3–4 часа. Так что главный виновник поистине «большого террора» — Сталин, что не снимает, конечно, вины и со всех его соучастников.

«Иногда утверждают, — говорил М С. Горбачев, — что Сталин не знал о фактах беззакония. Документы, которыми мы располагаем, говорят, что это не так. Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна. Это урок для всех поколений».

Из большой работы генерал-полковника Д. А. Волкогонова «Триумф и трагедия» мы узнали, что в 1937 году заместитель Председателя Верховного Суда В. В. Ульрих и А. Я. Вышинский ежемесячно докладывали Сталину и обычно присутствовавшим при этом Молотову и Ежову о всех процессах и приговоpax. Ульрих регулярно представлял Сталину «сводку» об общем числе лиц, приговоренных «за шпионскую и террористическую деятельностью, и Сталин читал эти сводки вместе со сводками об уборке урожая, добыче угля и выплавке стали.

2

Контраст между образом Сталина, утвердившимся в сознании народа, и действительностью, открывшейся после XX съезда КПСС, был настолько разителен, что у многих возникло стремление как-то смягчить то нравственное потрясение, которого не может избежать человек, узнавший о злодеяниях своего отца, своего лучшего друга, своего любимого учителя. Это стремление сочеталось часто со стремлением смягчить критику и в свой адрес. Именно этим можно объяснить появление весьма примитивной версии о трагедии «обманутого» Сталина.

Сторонники этой версии не отрицают личного участия Сталина в репрессиях 30-х годов. Однако они считают, что Сталин действовал не по своему злому умыслу, а был обманут авантюристами и карьеристами и даже агентами вражеских разведок, пробравшимися в органы НКВД и желавшими ослабить и деморализовать СССР и ВКП(б). «Ключ к пониманию событий, — писала, например, в книге «Эра Сталина» А.-Л. Стронг, — вероятнее всего, следует искать в действительно широком проникновении нацистской пятой колонны в органы ГПУ, во многих действительных заговорах, а также в том воздействии, которое эти заговоры оказали на исключительно подозрительного человека. Он видел, что замышлялось его убийство, и верил в то, что спасает революцию, осуществляя жестокую чистку».

Эту версию можно встретить и в книгах, вышедших в свет после XXII съезда КПСС. Так, И. Верховцев писал: «Грубость и болезненная подозрительность Сталина оказались на руку иностранным разведкам, а также карьеристам, авантюристам, враждебным элементам, пробравшимся в советские органы безопасности и начавшим в массовом порядке фабриковать одно за другим дела об измене и предательстве руководящих работников партии».

Примерно такую же версию «обманутого» Сталина защищала и бежавшая из СССР его дочь Светлана в книге «20 писем к другу».

Версию «обманутого» Сталина поддерживают и сейчас некоторые писатели и работники культуры, усердно пытаясь подчистить и восстановить облик «великого вождя народов». Автор романа «Москва, 41-й» И. Стаднюк, который в своем романе «Война» намекал на виновность Тухачевского и Якира, позже писал о К. Рокоссовском: «Случалось, что в привычное и хлопотливое течение жизни врывалась беда, потрясая своей неожиданностью и своей сущностью. Так произошло в 1937 году. Необоснованный арест, вздорные обвинения в шпионаже на иностранную разведку, состряпанные затаившимися врагами Октябрьской революции, которые мечтали о возврате старых порядков, обретении утерянных богатств и с этой целью делали все возможное, чтобы ослабить командный состав Красной Армии, внести разлад в ряды партии и в ее руководство. Много несчастий принесли они советскому народу… Но Константина Рокоссовского не сломили, не поселили в его сердце злобу и обиду…».

Приведенные в моих очерках факты опровергают эту примитивную версию. Конечно, Сталин был подозрителен и во многих отношениях весьма ограничен: при его «дворе» так же, как в окружении любого из тиранов прошлого плелись всяческие интриги, шла борьба за влияние и власть. Оторванный от народа, Сталин плохо знал положение в стране, и это позволяло в ряде случаев вводить его в заблуждение. Можно предположить, что некоторые из приближенных Сталина путем клеветы и провокаций удавалось иногда возбудить у него подозрения в отношении тех, кому он ранее доверял. Так, во время судебного процесса над приспешниками Берии в Грузни было установлено, что «покушение» на Сталина и Берию во время прогулки на катере по Черному морю было организовано самим Берией и не грозило жизни Сталина. Несколько проходимцев, нанятых Берией, стреляли с гор в воздух, а затем, придя за вознаграждением, были уничтожены. Берии это «покушение» дало желанный повод расправиться с председателем ЦИК Н. Лакобой, который считался личным другом Сталина. Я бы не удивился, если бы узнал, что и сам Сталин был посвящен в тайну этой провокации: слухи о подобном покушении были для него еще более важны, чем для Берии.

Провокации с целью обмануть Сталина предпринимали, как теперь известно, и зарубежные разведки. По свидетельству Ф. Раскольникова, болгарская контрразведка подсунула агентам Ежова фальшивые документы, вызвавшие арест почти всех работников советского полпредства в Софии — от шофера М. И. Казакова до военного атташе В. Т. Сухорукова. Объяснять репрессии 30-х годов подобного рода провокациями, однако, не следует. Напротив, именно развязанный Сталиным террор создавал питательную почву и для отдельных провокаций западных спецслужб.

Показательна в этом отношении трагическая судьба М. Тухачевского и его соратников. Еще в 20-е годы западная печать немало писала о Тухачевском, подчеркивая знатность его происхождения и приписывая ему бонапартистские замыслы. Иногда его прямо называли «Красным Наполеоном». С другой стороны, немецкие военные и фашистские лидеры, готовясь к войне с СССР, стремились каким-либо образом дискредитировать Тухачевского, Якира и других крупных военачальников Красной Армии, которых знали и могли оценить по совместной работе начала 20-х годов, встречам на маневрах, а также в немецких военных академиях, куда в 20-е годы ЦК ВКП(б) направлял «красных генералов» на обучение.

В 1937 году в гестапо сфабриковали «письмо» Тухачевского своим «друзьям» в Германии. В нем сообщалось о намерении избавиться от опеки гражданских лиц, осуществив государственный переворот. Гестаповцы скопировали не только почерк, но и характерный стиль Тухачевского. На письме были штампы абвера «Совершенно секретно», «Конфиденциально» и даже подлинная резолюция Гитлера: организовать слежку за генералами, которые будто бы поддерживают с Тухачевским тайную связь. Для того, чтобы переправить это «письмо» Сталину, была симулирована кража «досье» Тухачевского из здания абвера во время пожара агентами чехословацкой разведки. В своих мемуарах бывший президент Чехословакии Э. Бенеш свидетельствовал, что еще в январе 1937 года он получил неофициальные сведения о переговорах Гитлера с Тухачевским, Рыковым и другими. Цель переговоров — свержение Сталина и установление власти прогерманского направления. Бенеш сразу же сообщил об этом в Москву через посольство СССР в Праге.

Можно полагать, таким образом, что Сталин действительно был обманут, что он попался на удочку гестапо. Но это не так. История гибели Тухачевского гораздо сложнее, и в ней еще не все до конца ясно. Из опубликованной в западной печати информации известно, что о «заговоре» Тухачевского шеф гестапо Р. Гейдрих узнал от русского белоэмигранта генерала Ник. Скоблина. И сам Скоблин, и его жена Надежда Плевицкая были заметными фигурами белой эмиграции. Именно Скоблин организовал похищение генерала А. П. Кутепова, который после смерти Врангеля возглавлял белогвардейский Русский общевоинский союз (РОВС).

Столь желанные для него «достоверные сведения» об «измене» Тухачевского Сталин получил в январе 1937 года, но снял заместителя наркома обороны с его поста не сразу. Даже после ареста Тухачевского переданное из Чехословакии «досье» не было представлено Военному Совету, на заседании которого 1–4 июня 1937 года, ещё до начала судебного разбирательства, рассматривался вопрос об «измене» Тухачевского и других военачальников. Членам Военного Совета Ежов раздал сфабрикованные в НКВД «показания» ранее арестованных военных, из которых следовало, что Тухачевский, Якир, Уборевич и другие изменили Родине и намеревались совершить государственный переворот. Что касается «досье» Тухачевского, то оно было использовано главным образом для обмана западных политических деятелей. Через Бенеша «досье» узнали некоторые французские политики, в том числе лидер социалистов Л. Блюм. В СССР эта фальшивка, инспирированная НКВД, была подшита к делу Тухачевского уже после того, как его расстреляли.

Сталин был до крайности скрытным человеком и ни с кем не делился своими намерениями. В этом смысле — и только в этом — у него никогда не было ни доверенных друзей, ни сообщников. До самых последних дней своей жизни он продолжал утверждать как устно, так и письменно, что все уничтоженные им люди были врагами народа, хотя, несомненно, знал, что ни Блюхер, ни Постышев, ни Чубарь, ни Сванидзе, ни Якир, ни Бухарин, ни Рыков, ни тысячи других видных партийцев, арестованных по его распоряжению, вовсе не были шпионами или изменниками.

Дав санкцию на арест своих недавних соратников и друзей, Сталин внимательно следил за ходом следствия, но никогда не выражал желания увидеть или расспросить кого-либо из них. Он знал, что некоторые из арестованных так и не признали себя виновными или отказались потом от своих показаний, однако давал санкцию на их расстрел. Теперь известно, что Сталину передавали предсмертные письма многих его соратников с просьбами принять и выслушать их. Он не отвечал на эти письма, хотя и хранил некоторые из них в своем сейфе. Одно из таких писем — с ним обратился к Сталину кандидат в члены Политбюро Р. Эйхе — было зачитано на XX съезде КПСС Н. С. Хрущевым. Письмо было оставлено без внимания, и 4 февраля 1940 года Эйхе расстреляли.

Полностью отказался на суде от вынужденных показаний и другой кандидат в члены Политбюро — Я. Рудзутак. В протоколе заседания Военной Коллегии Верховного Суда записано: «…Его единственная просьба к суду — довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще не выкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем не повинных людей признать себя виновными. Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном…»

Сталин, прочитав этот протокол, отложил его в сторону. Рудзутак был расстрелян.

А ведь и Эйхе, и Рудзутак так же, как многие другие, думали, что НКВД обманывает Сталина.

Лион Фейхтвангер писал в своей книге, что Сталин рассказал ему о полученном от Радека длинном письме с заверениями в невиновности. Можно представить себе реакцию Сталина: как сказал он Фейхтвангеру, уже на следующий день после отправки этого письма Радек сознался во всех своих преступлениях.

Если исходить из предположения, что Сталин был убежден в виновности арестованных по его приказу, то неясно, почему он так заботился о сохранении тайны следствия, о том, чтобы ни один посторонний взгляд, даже взгляд прокурора, не проник в застенки НКВД? Почему в отношении политических заключенных было отменено всякое законное судебное разбирательство? Почему их лишили права на защиту? Почему большинство заключенных приговаривали к длительным срокам даже без всякого судебного разбирательства? Почему всех арестованных коммунистов исключали из партии задолго до окончания следствия? Почему был установлен такой порядок, при котором органы НКВД сами арестовывали, сами проводили следствие, сами выносили приговор и сами приводили его в исполнение?

Не справляясь с огромными «планами» репрессий, в некоторых областях до крайности упростили следствие. Как свидетельствует М. М. Ишов, в Новосибирске следователи сами составляли и сами подписывали протоколы не проведенных ими «допросов». Приговор выносился заочно, и часто это был приговор к высшей мере. Людей не допрашивали, не пытали — просто расстреливали без всяких объяснений.

В Москве и других крупных городах любыми средствами добивались чтобы заключенные собственноручно подписали фальсифицированные показания.

Объясняется это стремлением не только сломить, морально уничтожить подследственного, но и скрыть преступления, придать убийству ни в чем не виновных людей видимость законного основания. Желанием скрыть свои преступления можно объяснить и тот бесчеловечный режим, который по требованию Сталина был установлен в лагерях и приводил к гибели большинства заключенных. Отправляя миллионы людей в лагеря уничтожения, гитлеровцы писали на сопроводительных документах: «Возвращение нежелательно». Сталин и его подручные были лицемернее. На многих делах «врагов народа» значилось: «Использовать только на тяжелых физических работах». На 99 процентов это означало смерть.

Органы НКВД превратились в сборище всякого рода авантюристов и карьеристов, зачастую с темным политическим и уголовным прошлым. Сталин понимал, с кем имеет дело, но именно авантюристы и малограмотные садисты и были нужны ему. Они полностью зависели от него, наделившего их почти неограниченной властью, и, не рассуждая и не мучаясь угрызениями совести, выполняли любое приказание. Сталин не только крепко держал в своих руках контроль над карательными органами, он постоянно менял там людей, уничтожая одних и выдвигая других. Так что примитивная версия «обманутого» Сталина несостоятельна.

Несостоятельна и версия о человеке со слабыми нервами, мнительном и мятущемся, который, оказавшись во главе единственного в мире социалистического государства, начинает повсюду видеть врагов и заговорщиков и в конце концов убивает своих лучших друзей и отдает страну во власть честолюбивых авантюристов, сумевших войти к нему в доверие. Сталин не был таким. Он обладал крепкими нервами, непреклонной волей и большой выдержкой. И действовал он так или иначе не потому, что боялся или был обманут, а вполне сознательно и продуманно. «Не так-то легко вводить в заблуждение товарища Сталина», — заметил он как-то о себе в одном из писем.

3

Существует версия о тяжелой психической болезни Сталина. В этом были глубоко убеждены, к примеру, Дм. Шостакович и Н. А. Алексеев, член партии с 1897 года, врач по специальности. Эту же версию выдвинул в своем выступлении на партактиве Краснопресненского района Москвы в ноябре 1961 года И. П. Алексахин, вернувшийся домой после 17-летнего заключения. Защищали ее и некоторые зарубежные коммунисты. «…Ужас вызвала причастность Сталина к осуждению на смерть тысяч невинных людей, его безжалостное подавление внутрипартийных разногласий и критики, одобрение им пытки как способа добиться, признания, его патологическая подозрительность и создание им общей атмосферы террора. Эти жестокие нарушения законности не могли быть вызваны и не вызывались исторической необходимостью… Эти преступления вызваны исторической случайностью — паранойей Сталина, фактором, находящимся вне сферы политики и экономики, то есть вне того, что принято называть объективными историческими условиями», — писал американский коммунист Г. Мейер.

Надо сказать, что версия эта не совсем беспочвенна. В поведении и поступках Сталина явны элементы патологии: болезненная подозрительность, усилившаяся с возрастом, нетерпимость к критике, злопамятность и мстительность, переоценка собственной личности, граничащая с манией величия, жестокость, доходящая до садизма. Однако при всем том Сталин был безусловно вменяемым человеком и ясно отдавал себе отчет в своих действиях. И никакой суд, в том числе и суд истории, не может оправдать Сталина, сославшись на его невменяемость.

Показательно, что при всей своей подозрительности Сталин никогда не наносил намеченной им жертве удара без хорошо продуманной предварительной подготовки он осторожно организовывал ее травлю, постепенно опутывал паутиной клеветы.

Органы НКВД при разгроме советского и партийного аппарата применяли преимущественно два метода.

Первый метод можно условно назвать «сверху вниз». В той или иной области, республике, наркомате на основании сфабрикованных в Москве показаний одним ударом репрессировали руководящий состав. Затем арестовывали работников областных и районных организаций, а в центральных учреждениях в Москве — руководителей отделов и управлений, многих рядовых сотрудников. Считалось само собой разумеющимся, что «враги народа» и «шпионы», возглавляющие ту или иную область или наркомат, сумели везде насадить свою «агентуру».

Второй метод можно условно назвать «снизу вверх». Вначале органы НКВД без согласования с секретарем обкома или наркомом арестовывала несколько рядовых работников и объявляли их «шпионами» или «врагами народа». При этом центральные газеты публиковали статьи, выражавшие возмущение руководителями области или наркомата, которые проглядели вражескую деятельность. Аресты продолжались, и в число «врагов» попадало все больше и больше людей. Арестовывали отдельных работников аппарата обкома или наркомата и некоторых из тех, кто стоял близко к руководству. Это мог быть личный шофер, референт, редактор, технический секретарь, родственник. Естественное желание руководителя защитить близких и хорошо знакомых людей расценивалось уже не просто как потеря бдительности» но и как покровительство «врагам народа». Тон газет становился все более развязным и угрожающим. Публиковались материалы, где выражалось откровенное недоверие к секретарю обкома или наркому. Типичен в этом отношении призыв в статье «Пора омским большевикам заговорить полным голосом» («Правда». 28 сентября 1937 года): «Если руководители Омского обкома бездействуют и покровительствуют троцкистско-бухаринским шпионам, то пора, чтобы омские большевики заговорили полным голосом».

Вся эта долгая или короткая кампания приводила к деморализации руководителей, порождала у них растерянность и недоумение, а с другой стороны, поощряла их личных врагов и всякого рода клеветников и карьеристов. Заканчивалась кампания арестом и гибелью намеченной Сталиным жертвы.

Показательно, что во многих случаях Сталин ограничивался вначале смещением, но не арестом того или иного крупного партийного деятеля, хотя и располагал «компрометирующими» показаниями или доносами. Человека переводили на другую работу, иногда даже более ответственную, вырывая его таким образом из привычного окружения. Случалось, за короткий срок видный коммунист несколько раз переходил из одного обкома в другой, из одного наркомата в другой. Так, Дыбенко в 1937 году был освобожден от командования Приволжским военным округом и назначен командующим Ленинградским военным округом. Через несколько месяцев он был неожиданно назначен заместителем наркома лесной промышленности СССР и направлен в командировку на Урал, где его и арестовали в апреле 1938 года. Освобожденный от руководства на Украине Косиор был переведен в Москву и назначен заместителем председателя Совнаркома СССР, а его ближайшие соратники по руководству партийной организацией Украины В. Чубарь и П. Постышев были направлены на партийную работу в Соликамск и Куйбышев, где их и арестовали. Не сразу после VII Пленума ЦК ВЛКСМ был арестован и Косарев, уже объявленный «врагом народа». По свидетельству жены Косарева Марии Викторовны, за ним следили из-за каждого дерева на дачном участке, но вначале не трогали.

Все это говорит о том, что Сталин вовсе не был невменяем.

Многих из людей, близких Ленину, но оказавшихся неугодными Сталину, вообще не тронули, хотя их тесная связь и дружба с арестованными «врагами народа» не представляла секрета. К тем, кто уже был назван в этой связи, можно добавить М. Цхакая, Ф. Махарадзе, Е. Стасову, Л. Фотиеву, Н. Семашко. Почему, уничтожая одних представителей «старой гвардии», Сталин «пожалел» других? Думаю, из веских политических соображений: оставляя на свободе несколько действительных друзей и соратников Ленина, Сталин как бы демонстрировал преемственность его делу. Многих старых большевиков заставляли постоянно выступать с восхвалениями Сталина, в дни его рождения они подписывали коллективные послания «верному ленинцу».

В провокационном деле о «диверсионном центре» работников культуры, по которому судили Бабеля и Мейерхольда, соучастниками были названы Пастернак и Олеша. Сталин вычеркнул их имена из списков «центра». Не был арестован замечательный писатель Булгаков, об «антисоветских настроениях» которого в НКВД поступало немало доносов. Сталин в гневе ушел с оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Композитор оказался в длительной опале, к тому же было известно о его дружбе с Мейерхольдом и знакомстве с Тухачевским. Каждую ночь ждал Шостакович ареста, плохо спал, приготовил «тюремный чемодан». Но Сталин не разрешил арестовать Шостаковича, оставил на свободе Зощенко и Ахматову, Пастернака и Платонова. Не разрешил он арестовать в 1937–1939 годах ни одного из тогда еще немногих видных кинорежиссеров, хотя и на них были заведены «дела» в НКВД. Может быть, потому, что любил кино. Некоторые фильмы — «Большой вальс», «Огни большого города», «Ленин в Октябре», «Волга-Волга», «Кубанские казаки» — он и сам смотрел по 50 и более раз, и заставлял смотреть своих приближенных.

О продуманности совершаемых Сталиным преступлений, а отнюдь не о его невменяемости свидетельствует и то, что в ряде случаев он в целях шантажа приказывал арестовать жену или другого близкого родственника кого-либо из виднейших деятелей партии и государства. Сам же этот деятель продолжал работать, как и работал, и Сталин по-прежнему встречался с ним и в официальной, и в неофициальной обстановке. Так, в разные годы были арестованы жены Калинина, Молотова, А. В. Хрулева, Поскребышева, жена и сын Куусинена, два сына Микояна, брат Орджоникидзе, сноха Хрущева. Обвиненный в принадлежности к «фашистскому центру», покончил самоубийством старший брат Л. М. Кагановича — М. М. Каганович.

Иногда как «милость» Сталин разрешал освободить того или иного родственника своих приближенных. По просьбе Калинина его жена была освобождена за несколько недель до кончины Всесоюзного старосты. Беседуя однажды с Куусиненом, Сталин спросил, почему тот не хлопочет о своем сыне. «Очевидно, были серьезные причины для его ареста», — ответил Куусинен. Сталин усмехнулся. Вскоре сын Куусинена был освобожден.

Жена Поскребышева была родной сестрой жены Седова — сына Троцкого, однако это не помешало ему стать одним из наиболее доверенных людей Сталина. И даже когда Сталин позднее велел арестовать жену Поскребышева, тот остался его главным личным секретарем. Отставлен он был только за несколько месяцев до смерти Сталина, но не арестован.

Все это свидетельствует о презрении Сталина к своим ближайшим соратникам, но не о страхе перед ними, и никак не вяжется с версией о его невменяемости.

Предугадать, как решит Сталин судьбу тех или иных хорошо знакомых ему людей, было невозможно. Сергей Иванович Кавтарадзе в годы подполья оказал Сталину немало услуг. Однажды, рискуя собственной безопасностью, он помог ему скрыться от агентов охранки. В 20-е годы Кавтарадзе примыкал к троцкистам, и как бывшего троцкиста после убийства Кирова его выслали в Казань. Оттуда он написал Сталину, что давно не ведет антипартийной работы. Сталин вернул его из ссылки. Вскоре центральные газеты напечатали воспоминания Кавтарадзе об одном из эпизодов их совместной подпольной работы. Воспоминания эти понравились Сталину, однако больше на эту тему Кавтарадзе не писал, он даже не стал восстанавливаться в партии и жил, не привлекая внимания. В конце 1936 года Кавтарадзе и его жена были арестованы и после жестоких истязаний приговорены к расстрелу. Кавтарадзе обвинили, в частности, в том, что вместе с Буду Мдивани он якобы готовил убийство Сталина. Мдивани расстреляли, а Кавтарадзе долгое время содержали в камере смертников. Однажды его неожиданно вызвали к Берии, в кабинете которого он увидел свою изменившуюся до неузнаваемости жену. Обоих освободили. Поселились они в коммунальной квартире, устроились на работу. Оказалось, Сталин не забыл о Кавтарадзе и даже стал проявлять к нему внимание, приглашал в Кремль на обед. Как-то он вместе с Берией без предупреждения навестил Кавтарадзе в его многонаселенной квартире. Поднялся переполох, одна из соседок упала в обморок, увидев, по ее словам, на пороге квартиры «портрет товарища Сталина». Сергей Иванович рассказывал, что, когда он обедал у Сталина, тот был очень радушен, сам разливал суп, шутил, вспоминал прошлое. Но вот однажды сказал гостю: «А все-таки вы хотели меня убить».

Кое-кто может посчитать эти слова Сталина доказательством его маниакальной подозрительности. Но ведь Сталин прекрасно знал, что Кавтарадзе и думать не думал о его убийстве. Открыто же признать это не мог, чтобы не подвергать сомнению правомерность расстрела Буду Мдивани и других коммунистов. Проще было «простить» одного Кавтарадзе.

Обо всем этом мне рассказала переводчица Е. Д. Гогоберидзе, хорошо знавшая Сергея Ивановича. В 1941 году Кавтарадзе был назначен заместителем министра иностранных дел, участвовал в Ялтинской и Потсдамской конференциях, потом направлен послом в Румынию. Он одобрял разоблачение Сталина на XX съезде, был делегатом XXII съезда. Умер Кавтарадзе в 1971 году в возрасте 86 лет.

Незадолго до расстрела А. Сванидзе передали, что он будет «прощен», если извинится перед Сталиным. Сванидзе отказался.

Такого рода поступки характерны для презирающего людей тирана, а отнюдь не для человека больного, невменяемого.

Обычно Сталин отклонял просьбы об освобождении тех или иных людей. Иногда ему приходилось и уступать. Требование академика П. Л. Капицы освободить молодого физика Л. Ландау было выполнено НКВД по указанию Сталина. Капица был нужен Сталину, так что пришлось пойти на уступку.

Уже во время войны было принято решение о быстрейшем создании отечественных радиолокаторов. Академик А. Ф. Иоффе в специальной записке в правительство, отметив большие заслуги в этой отрасли инженера-изобретателя П. К. Ощепкова, просил освободить его из заключения. Хлопоты увенчались успехом.

После советско-финской войны, а также в первые месяцы Отечественной войны Сталин «разрешил» освободить из лагерей и тюрем несколько тысяч командиров Красной Армии. Многие из них выдвинулись затем на ответственные посты. Освободили и недавнего наркома вооружений Ванникова — его прямо из тюрьмы привезли на заседание Политбюро. Сталин сказал, чтобы он принимал дела, так как в оборонной промышленности сложилась трудная ситуация, Ванников отказался. Сталин обернулся к членам Политбюро: «А ведь он на нас обиделся». Решением Политбюро Ванников был назначен заместителем наркома вооружений, а через некоторое время — наркомом боеприпасов.

Почти одновременно, в октябре 1941 года и летом 1942 года, Сталин приказал расстрелять большую группу содержавшихся в лагерях видных командиров Красной Армии, которых считал опасными для себя в случае если сложится неблагоприятная обстановка на советско-германском фронте.

Такие поступки отнюдь не характерны для невменяемого человека, страдающего манией преследования. С версией о тяжелом психическом заболевании и мании преследования плохо согласуется и тот факт, что Сталин нередко приближал к себе людей с весьма темным прошлым, таких, например, как Берия и Абакумов. Не было секретом для Сталина, что А. Я. Вышинский до 1920 года состоял членом партии меньшевиков и в августе 1917 года, будучи начальником милиции Арбатского района Москвы, выписывал ордера на арест большевиков. Однако Вышинскому был доверен пост Генерального прокурора СССР, а позднее и пост министра иностранных дел СССР.

Немало компрометирующих материалов поступало к Сталину и на его ближайших помощников. По свидетельству В. Шаламова, некоторые видные военные, давая фальсифицированные показания, называли имя Ворошилова, причем иногда даже под давлением следователей. По свидетельству старого партийца Ф. Застенкера, только в Свердловской области было «заготовлено» несколько пудов показаний на Кагановича и Молотова. Много показаний на Молотова получили в Куйбышевской области. Подвергая истязаниям жену Калинина, следователи добивались от нее компрометирующих показаний на мужа. Сталин из одному ему ведомых соображений до поры до времени не пускал в ход все эти материалы.

Конечно, Сталин был не только груб, зол, эгоистичен и жесток, но и подозрителен. Эти качества, естественно, усилились в последние годы его жизни. Уничтожив миллионы людей, поправ все юридические и человеческие законы, Сталин имел достаточно оснований бояться окружающих, и это нередко толкало его на новые преступления. И все же репрессии 30-х годов были вызваны не манией преследования и подозрительностью Сталина, свойственными ему, как всякому тирану и деспоту. Нельзя объяснять подозрительностью и страхом сам деспотизм.

4

Вскоре после XX съезда партии мне довелось услышать от весьма ответственного работника довольно странную версию кровавых чисток 30-х годов:

— Да, Сталин хорошо знал, что люди, которых он обрек на смерть, не шпионы и не вредители. Эти обвинения были сфабрикованы для удобства репрессий. Конечно, с точки зрения моральных или правовых норм действия Сталина были, незаконны. И все же они были необходимы для дальнейшего развития революции в нашей стране. Люди, которых устранял Сталин, имели большую власть и были очень популярны. Они так же, как и Сталин, принимали участие в революции. Поэтому их нельзя было просто снять с работы или исключить из партии. Их надо было обвинить в каких-то чудовищных преступлениях, в попытке реставрации капитализма, в шпионаже, во вредительстве, а затем, обманув народные массы, уничтожить.

— Но почему революции нужно было избавиться от ее активных участников? — спросил я.

— Такова логика всех революций. Дело в том, что большинство бывших революционеров, которых устранил Сталин, к середине 30-х годов перестали быть революционерами, они переродились в чиновников и бюрократов. Эти люди толкали нашу партию и государство уже не по социалистическому пути, они шли не вперед, а назад. Поэтому перед Сталиным и возникла задача устранить тех, кто мешал дальнейшему развертыванию социалистической революции, и выдвинуть молодых работников, способных вести дальше нашу революцию.

Позднее я убедился, что версия эта довольно широко распространена среди некоторых отставных партийных деятелей, выдвинувшихся в 30-40-е годы, Рассуждают на сей счет, как правило, не публично, а «доверительно». Не исключено, что источник легенды о «перманентной» революции — высказывания самого Сталина.

Такой же примерно точки зрения придерживаются и некоторые зарубежные авторы. Так, Исаак Дейчер в своей книге «Пророк в изгнании», рассуждая о причинах сталинских «чисток», пытается доказать, будто Сталин боялся, что бюрократия превратится в новый класс, и потому под предлогом борьбы с троцкистами и бухаринцами он выступил против собственной бюрократии. Дейчер полагает, что именно сталинский террор препятствовал превращению правящих групп в новый социальный слой. «Это была, — пишет он, — одна из самых темных, наименее обсужденных, но очень важных сторон перманентного террора… Этот террор не только уничтожил гвардию большевиков, но держал бюрократию в состоянии текучести, постоянно обновляя ее состав. Так же как Сталин на собственный, автократический, варварский манер ликвидировал кулака, так он постоянно ликвидировал эмбрион нового класса».

Что можно сказать об этой версии, весьма сходной с официальной версией китайской «культурной» революции 1965–1969 годов, призывающей «открыть огонь по штабам» и свергать тех, «кто стоит у власти, но идет по капиталистическому пути»?

Конечно, перерождение части партийных и государственных кадров в послереволюционный период затронуло не только тех, кто примкнул к революции на ее поздних этапах, но и некоторых профессиональных революционеров ленинской партийной гвардии. Но это вовсе не должно было с фатальной неизбежностью вести к перерождению партии и государственной власти. В процессе энергичной борьбы с бюрократизмом и карьеризмом, начатой еще при Ленине, в партии и в комсомоле вырос в 20-е годы и в годы первой пятилетки значительный слой молодых, талантливых и энергичных работников, всецело преданных Советской власти и идеалам социализма.

Быть может, Сталин был не удовлетворен масштабами борьбы против бюрократизма и хотел расширить ее с помощью своих варварских методов, как думает И. Дейчер? Это предположение не выдерживает критики.

Во-первых, кроме действительно обюрократившихся и развратившихся руководителей, которых можно было бы условно назвать «эмбрионом» нового господствующего класса, репрессии 1936–1939 годов захватили множество преданных народу, талантливых партийных и советских работников, военачальников, инженеров, ученых, деятелей культуры. Погибли не только высшие руководители 45–60 лет, но и работники среднего звена партийно-государственного руководства (и комсомольские лидеры) 30–45 лет. Репрессиям подверглась также наиболее образованная часть партийной интеллигенции, подготовке которой уделялось ранее очень большое внимание.

Во-вторых, на место уничтоженных Сталиным в большинстве случаев выдвигались люди менее опытные, менее стойкие, а часто и менее образованные. Не только в составе ЦК ВКП(б), но и во всех высших звеньях партийно-государственного и хозяйственного аппаратов стало значительно меньше выходцев из интеллигентных семей и семей потомственных пролетариев, зато увеличилось число выходцев из крестьян и городской мелкой буржуазии. Среди непосредственного окружения Сталина выдвинулись такие, как Молотов, Берия, Каганович, Мехлис, Маленков, Багиров, Ворошилов, Шкирятов, Вышинский и т. п., которых в первую очередь можно назвать перерожденцами, неспособными развивать далее революцию и революционные возможности Советского государства.

Иную версию выдвинул бывший советский ответственный работник М. Восленский в своей книге «Номенклатура», вышедшей в Париже в 1980 году. В противоположность Дейчеру, который считает, что Сталин при помощи террора ликвидировал «эмбрион» нового класса, М. Восленский пытается доказать, что, уничтожив старую большевистскую гвардию, Сталин, напротив, начал создавать основы «нового класса» — «номенклатуру». В рамках советского руководящего слоя к середине 30-х годов возникла-де большая группа спаянных между собой молодых, честолюбивых и крайне агрессивных руководителей (П. Поспелов, М. Митин, П. Юдин, А. Жданов, А. Щербаков и другие), которая как раз и составила эмбрион нового класса, поддержала Сталина и толкнула его на жестокий террор. Причем эти люди не только сами были выдвиженцами Сталина, но и его выдвинули как своего вождя и потому могли влиять на его решения.

Версия эта также совершенно несостоятельна. Сталин исполнял не чью-либо, а свою волю и опирался как на молодых «сталинцев», так и на недавних «ленинцев» — Молотова, Ворошилова, Микояна, Крыленко, Калинина. При этом он вскоре уничтожил и тех «сталинцев», которые ему недавно помогали, — например, Ежова, и тех «ленинцев», которые также оказали ему посильную помощь, например, Крыленко. Новое сталинское окружение складывалось и из молодых, и из старых большевиков — дело не в возрасте.

Колоссальные масштабы репрессий привели к колоссальной нехватке кадров. На руководящую работу пришлось выдвигать новых людей «снизу». Тысячи рабочих были назначены в конце 30-х годов начальниками цехов, директорами предприятий. Недавние рядовые становились командирами взводов и рот, командиры рот и взводов — командирами батальонов и полков, командиры батальонов и полков — командирами корпусов и дивизий. Недавние рядовые научные сотрудники возглавили лаборатории и отделы, руководители лабораторий — крупные институты. Короче, это было время, когда сотни тысяч людей сразу оказались на таких постах, о которых они и помышлять не могли. В подавляющем большинстве это были честные люди; они с огромным уважением относились и к Ленину, и к Сталину, работали с большой энергией, но плохо понимали, что происходит в стране.

Оснований приветствовать такое насильственное «обновление» кадров нет: обстановка, которая сложилась после репрессий 30-х годов, была уже иной, чем до начала «великого террора». И неудивительно, что многие выдвиженцы, даже из среды рядовых рабочих, крестьян и служащих, стали перерождаться, «портиться» от соприкосновения с властью.

Бюрократия 70-х годов чувствовала себя вольготнее и сильнее, чем бюрократия 30-х, но и она не стала «новым классом». Многие особенности поведения бюрократов вызваны именно тем, что они не ощущают себя новым классом и понимают крайнюю непрочность своего положения. Их привилегии не столь уж велики, как кажется, и не закреплены ни традициями, ни происхождением, ни юридическими нормами, да к тому же не наследуются.

Аппарат управления перемешивался и менялся уже несколько раз, а классы складываются веками. Можно говорить о правящей элите и особенностях психологии чиновников, но все это есть и в других профессиональных и социальных группах.

5

Репрессии 30-х годов завершили давно задуманную и проводившуюся поэтапно узурпацию Сталиным власти в стране и в партии. Еще в конце 20-х годов его не без основания называли диктатором. Та ничем не ограниченная, единоличная диктатура Сталина, которая утвердилась с конца 30-х годов, не имела прецедента в истории. На протяжении последних пятнадцати лет своей жизни Сталин обладал такой властью, какой не обладал ни один из русских царей и ни один из диктаторов последнего тысячелетия. В руках Сталина была не только вся полнота политической и военной власти, он мог бесконтрольно распоряжаться всеми материальными ресурсами страны, единолично решал все основные вопросы внешней политики и внутренней жизни страны, даже если это касалось науки, литературы, искусства. Как лидер партии Сталин нарушал одну за другой все ранее сложившиеся партийные нормы и традиции, пока не отбросил их полностью.

Еще совсем недавно не только западные советологи и эмигранты, но и историки в СССР утверждали, что никаких особенных изменений в советской системе в 30-е годы не произошло, что в эти годы развивались ленинизм и социализм.

«Культ личности… не мог изменить природы социалистического строя, не мог поколебать ленинские основы партии, — читаем в одном из пособий по истории партии. — Партия и ее местные органы жили своей активной, самодеятельной жизнью. В постоянном столкновении с теми нездоровыми тенденциями, которые порождались культом личности, подлинно ленинские начала, лежащие в основе партии, неизменно брали верх».

Однако немало западных и эмигрантских авторов рассматривали и продолжают рассматривать узурпацию Сталиным власти как его полный разрыв с социализмом и ленинской революцией, как контрреволюционный, монархический или даже фашистский переворот.

Еще в конце гражданской войны среди некоторых теоретиков белого движения велись разговоры о том, что Октябрьская революция, как и многие из прежних революций в других странах, завершится в конце концов установлением новой монархии. Известный националист и монархист В. Шульгин приводит в своей книге «1920 год» беседу, которая состоялась у него в конце 1920 года с одним из работников русского посольства в Константинополе. Шульгин пытался доказать, что большевики в силу объективных условий должны будут не только восстановить военное могущество России, а также границы Российской державы «до ее естественных пределов», но и подготовить «пришествие самодержавца всероссийского». Таким самодержцем, однако, не смогут стать ни Ленин, ни Троцкий. «…И Ленин, и Троцкий не могут отказаться от социализма, — говорил Шульгин, — они ведь при помощи социализма перевернули старое и схватили власть. Они должны нести этот мешок на спине до конца. Тогда придет «Некто», кто возьмет от них их «декретность»… Их решимость принимать на свою ответственность невероятные решения… Но он не возьмет от них их мешка. Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. Комбинация трудная — я знаю… Да, это так… И все, что сейчас происходит, весь тот ужас, который сейчас происходит, весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, — это только страшные, трудные, ужасно мучительные роды. Роды самодержца… Легко ли родить истинного самодержца, да еще всероссийского».

Некоторые представители правой и кадетской эмиграции расценивали узурпацию Сталиным власти как своеобразный монархический переворот. Так, в статье «Сталинократия», опубликованной в 1937 году журналом «Современные записки» (США), Георгий Федотов писал: «Лед тронулся. Огромные глыбы, давившие Россию семнадцать лет своей тяжестью, подтаяли и рушатся одна за другой. Это настоящая контрреволюция, проводимая сверху… Происходящая в России ликвидация коммунизма окутана защитным покровом лжи. Марксистская символика революции еще не упразднена и это мешает видеть факты… Сталин и есть «красный царь», каким не был Ленин. Его режим вполне заслуживает название монархии, хотя бы эта монархия не была наследственной и не нашла себе еще подходящего титула».

«Я счастлив, — сказал своему соседу по камере, молодому тогда еще коммунисту М. Б. Кузенцу старый офицер-монархист, сидевший по тюрьмам с 1920 года. — Наконец-то мечта нашего дорогого Николая Александровича, которую он не мог осуществить из-за своей мягкости, воплощается в действительность. Ведь тюрьмы полны евреями и большевиками. Неужели вы не понимаете, что речь идет о создании в России новой династии».

Версия о Сталине как о сознательном противнике Коммунистической партии Советского Союза в частности и мирового коммунистического движения в целом высказывается порой и теперь. Например, эмигрировавший из СССР в США публицист Валерий Чалидзе посвятил ее обоснованию свою брошюру «Победитель коммунизма», где можно прочесть следующее: «Он обманул всех нас и весь мир. Почти все до сих пор верят, что Сталин создал социалистическое государство, что он имел своей целью построение коммунизма. Между тем анализ показывает, что Сталин одержал победу над социалистической революцией, уничтожил коммунистическую партию и реставрировал Российскую империю в гораздо более деспотической форме, чем это было до 1917 года. При всем этом он был вынужден пользоваться марксистской фразеологией и скрывать свои истинные цели…»

Достаточно убедительного анализа брошюра Чалидзе почти не дает, а аналогии, как известно, — еще не доказательство. Конечно, узурпация власти Сталиным не была изменением лишь внешней формы Советской власти. По существу, это был частичный контрреволюционный переворот. Однако Сталин не намеревался и не смог бы, если бы даже хотел, довести этот переворот до конца. Сталин не был намерен ни устанавливать новую династию, ни возвращать изгнанных из страны помещиков и капиталистов, ни создавать какую-либо новую «советскую» аристократию, новый правящий класс. Он пытался в какой-то форме совместить новый социальный строй с антидемократическим режимом абсолютной личной власти. Можно говорить поэтому о различных вариантах сталинского казарменного социализма, но не о новой абсолютной монархии. Поскольку к сталинскому режиму часто приклеивали ярлык «бонапартизма», поучительно сравнить в некоторых отношениях Сталина с Наполеоном. После прихода к власти Наполеон вовсе не собирался возвращать землю, уже захваченную французским крестьянством, ее прежним владельцам. Сохранил он и все основные приобретения буржуазии, и ее ведущую роль в тогдашнем французском обществе. Обладая прочной поддержкой буржуазии и крестьянства, Наполеон действовал открыто. Он не побоялся провозгласить себя пожизненным диктатором, а затем и увенчать себя императорской короной. Напротив, террор Сталина и узурпация им власти в стране и партии никак не соответствовали интересам пролетариата и крестьянства, то есть тех классов, на которые опирались.

Октябрьская революция и Советская власть. Поэтому там, где Наполеон действовал открыто, Сталин прибегал к обману. Там, где Наполеон шел до конца, Сталин останавливался на половине дороги. Но и без всяких монархических титулов Сталин сосредоточил в своих руках такую власть, которой никогда не обладал и не мог обладать Наполеон.

6

В своей борьбе против русских революционных партий царская охранка широко использовала провокаторов как из числа засылаемых в них агентов, так и из числа неустойчивых членов той или иной партии, с которыми сумела войти в сговор.

Большинство провокаторов, внедренных в социал-демократическую, эсеровскую, анархо-коммунистическую партии, разоблачили вскоре после Февральской революции. Однако некоторые агенты охранки были раскрыты значительно позже. Во-первых, значительную часть документов столичной охранки восставшие рабочие сожгли во дворе полицейского департамента. (Явная и грубая ошибка революционеров, вероятно, спровоцированная кем-то из тех, кто был очень заинтересован в уничтожении этих документов.) Во-вторых, о наиболее ценных для полиции провокаторах знали только один-два руководителя охранного отделения. Так, например, только в 20-е годы стало известно о Серебряковой, выдавшей полиции многих большевиков.

В годы террора Сталин и НКВД широко использовали обвинения старых и заслуженных работников партии в якобы давних связях с охранкой. Эти обвинения выдвигались против членов ЦК ВКП(б) Пятницкого, Зеленского, Разумова. Даже Мейерхольда обвинили в связях с охранкой, где он будто бы числился под кличкой «Семеныч». Гораздо менее известно, что многие политические противники Сталина аналогичные обвинения выдвигали против него самого.

Еще в 20-е годы с такими обвинениями выступил грузинский меньшевик Ной Жордания, ссылаясь на давний разговор со Ст. Шаумяном.

После XX съезда партии множество публикаций на эту тему появилось на Западе. А. Орлов, автор выпущенной на английском языке в США в 1953 году книги «Тайная история сталинских преступлений», в мае 1956 года опубликовал в журнале «Лайф» большую статью «Сенсационная тайна Сталина», где привел материалы, которых не было в его книге. В этой статье он пытался доказать, что Сталин в течение многих лет до революции активно сотрудничал с царской охранкой. По свидетельству Орлова, Ягода поручил Штейну, одному из ответственных работников НКВД, изучить в архивах документы охранки. Самое большое собрание этих документов хранилось в кабинете Менжинского, предшественника Ягоды. Просматривая их, Штейн обнаружил папку с бумагами, принадлежавшую одному из начальников секретной полиции Виссарионову.

«Перелистывая папку, — писал А. Орлов, — Штейн наткнулся на вопросник, к которому была приложена фотография молодого Сталина. Он подумал, что открыл здесь некоторые сведения о революционной деятельности великого вождя в подполье… Но вглядевшись внимательно, Штейн заподозрил недоброе. Его радостное возбуждение сменилось страхом и ужасом, когда он начал вчитываться в документы. Здесь были доклады и письма, адресованные Виссарионову и написанные почерком диктатора. Папка, как установил Штейн, действительно касалась Сталина, но не Сталина-революционера, а Сталина — агента-провокатора, который добровольно работал для царской секретной полиции».

С этой папкой Штейн поехал к своему другу и бывшему начальнику Ба-лицкому, возглавлявшему Управление НКВД Украины. Проведя экспертизу документов и установив их подлинность, Балицкий познакомил с ними З. Кацнельсона, И. Якира, С. Косиора. А Якир, в свою очередь, — Тухачевского, Гамарника, Корка и некоторых других высших военачальников. Было сделано много фотокопий, и круг посвященных все время расширялся. Верхушка армии составила заговор против Сталина. Предполагалось при помощи двух наиболее верных воинских подразделений совершить переворот, по возможности избегая волнений в стране.

Таким образом, по версии А. Орлова, большинство репрессий во второй половине 30-х годов было вызвано неожиданной находкой Штейна.

Книга «Тайная история сталинских преступлений» основана на фактах или же слухах, которые не соответствовали фактам, но сами по себе были интересны и показательны для того времени, когда она вышла. Статью же, появившуюся в журнале «Лайф» через три года, иначе как сознательным вымыслом, порожденным жаждой сенсации, не назовешь. Начать хотя бы с того, что Кацнельсон в 1937 году не был ни членом, ни кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Арестовали перечисленных Орловым «заговорщиков» отнюдь не одновременно, причем никто из них не пытался скрыться. Например, Косиор был арестован через год после ареста Тухачевского. Если бы существовали фотокопии документов из «папки Виссарионова», хоть одна из них должна была бы сохраниться или же попасть за границу, ведь многие «заговорщики» вполне могли обеспечить сохранность или передачу зарубежным друзьям любого документа. Так что версия о заговоре высших военных и политических деятелей с целью военного переворота совершенно несостоятельна. К тому же трудно поверить, что до 1937 года никто в НКВД не пытался изучить столь важный архив. В статье Орлова очень много и других несообразностей, и вся она представляет собой не слишком ловко состряпанную фальшивку. Надо сказать, что статья эта не включалась в новые издания книги Орлова.

В том же номере «Лайф» опубликована статья Исаака дон Левина, автора одной из первых вышедших на Западе биографий Сталина (1931 год). Левин привел в журнале якобы попавший в его руки документ, изобличающий Сталина как агента царской охранки, а затем издал на эту тему небольшую книгу — «Великая тайна Сталина». То, что американские советологи ни разу не использовали «документ» Левина, лишний раз доказывает, что дело идет опять-таки о не слишком убедительной фальшивке. О том, что это фальшивка, сообщили мне и некоторые наиболее авторитетные американские советологи.

После XX съезда КПСС предположения на ту же тему начали высказывать и иные старые большевики. Вот несколько версий, которые мне довелось услышать и записать в 60-е годы.

1. Когда в середине 30-х годов группа историков просматривала кавказские архивы, собирая материалы для книги об истории социал-демократических организаций Закавказья, в Кутаиси якобы обнаружили донос на группу социал-демократов, подписанный Иосифом Джугашвили. Этот донос был передан Кобулову, который отдал его Берии, своему шефу и другу.

2. Один из старых большевиков утверждал, что в начале века, зайдя неожиданно на конспиративную квартиру Сталина в Тифлисе, он застал там жандармского офицера высокого чина. После его ухода гость спросил: «Что у тебя общего с жандармами? Зачем приходил этот тип к тебе?». «А… он помогает нам в жандармерии», — ответил Сталин.

3. В конце 1916 года было решено призвать в действующую армию многих ссыльных, среди них оказался и Сталин. Группу ссыльных доставили под охраной в Красноярск. Сталин отпросился в город и не вернулся на призывной пункт. Жил он почти открыто, и полиция не проявляла к нему никакого интереса.

4. После Пражской конференции Орджоникидзе, выполняя поручение ЦК, предпринял поездку по городам России. Начиная от границы за ним все время следили «филеры» охранки. На одной из станций в поезд сел Сталин. Они поговорили, легли спать, а наутро Сталина в купе не было. Уже после Февральской революции Орджоникидзе спросил Сталина, куда он тогда делся. «Я заметил, что за мной следит кто-то, и не хотел подводить тебя», — ответил Сталин. Позже в делах охранки был найден доклад сыщиков, следивших за Орджоникидзе. Ни слова о встрече со Сталиным там не было.

Все перечисленные «доказательства» связи Сталина с охранкой основаны на косвенных свидетельствах, весьма сомнительных, к тому же почерпнутых из вторых или третьих рук.

Почему, например, Сталин не расстрелял Берию и Кобулова, если они знали столь зловещую тайну о его прошлом? Кто может поручиться за достоверность рассказа старого большевика, якобы видевшего в квартире Сталина жандармского офицера высокого чина? Да и вообще маловероятно посещение жандармом в форме конспиративной квартиры. Донос в охранку не мог быть подписан именем и фамилией. Доносы подписывали кличками, которые знал лишь начальник местного или центрального жандармского управления. Не соответствует действительности и рассказ о встрече Сталина с Орджоникидзе в поезде. Позже в охранке были обнаружены сведения об этой встрече. В доносах филеров сообщалось, что Сталин и Орджоникидзе встретились в Москве и вместе выехали в Петербург. Полковник Заварзин телеграфно предупредил об этом начальника Петербургского Охранного отделения. Для негласного сопровождения Сталина и Орджоникидзе, севших в поезд 9 апреля 1912 года, были выделены три опытных филера. Поезд пришел в Петербург 10 апреля; 14 апреля арестовали Орджоникидзе, а Сталина — 22 апреля, вероятно, именно потому, что он «отделился» от Орджоникидзе.

Начальник Петербургского Охранного отделения полковник Герасимов лично вел дела с агентами-провокаторами, не ставя об этом в известность своих коллег. В эмиграции А. Герасимов опубликовал в 1934 году большую книгу о русской охранке и о помогавших ей осведомителях-провокаторах. Имя Сталина в ней вообще не упоминается.

Конечно, в охранке были разного рода документы о Сталине, поскольку его много раз арестовывали, подвергали допросам, ссылали, поскольку он несколько раз бежал из ссылки. Охранка собирала досье на всех видных революционеров, а Сталин до революции был одним из ведущих «практиков» революционной борьбы. Полные полицейские досье Сталина и других видных революционеров в советское время не публиковались. Те несколько документов, которые были в разное время опубликованы, или те, которые я мог получить из архивов, не подтверждают версии о связях Сталина с охранкой.

Нельзя не отметить, что эта версия время от времени возникала и в недавних публикациях. Так, 16 июня 1988 года газета «Советская культура» напечатала большой отрывок из воспоминаний бывшего корреспондента «Комсомольской правды» Александра Лазебникова. Он писал: «Глядя на фотографию [Сталина], я почему-то вспомнил разговор с Борисом Ивановичем Ивановым, членом партии с 1904 года. В 1935 или 1936 году комсомольцы Сольвычегодска совершили лыжный пробег Сольвычегодск-Москва. Лыжники пришли в «Комсомолку», принеся ворох материалов о пребывании Сталина в ссылке. В документах упоминался и питерский рабочий-булочник В. И. Иванов. Тогда я и обратился к нему — он был председателем ЦК профсоюза рабочих хлебобулочной промышленности, жил в Доме правительства. Показал я ему документы и услышал: действительно, я был в ссылке, жил в Курейке с Джугашвили. Все время, пока он находился там, в нашей маленькой колонии большевиков постоянно случались провалы. Мы решили поговорить начистоту, так сказать, по «гамбургскому счету». Назначили день собрания большевиков Курейки, но Джугашвили на него не явился. А назавтра мы узнали, что он исчез из Курейки — ушел в побег, а до первого поселения пятьсот верст. Такой побег можно было совершить только с помощью властей. Эти слова ошеломили меня — они были сказаны В 1935–1936 гг.»

Здесь немало и сомнительного, и явно неверного. Во-первых, трудно поверить, что такой человек, как Б. И. Иванов, в 1935–1936 годах стал бы сообщать явившемуся к нему корреспонденту столь компрометирующие Сталина факты. Во-вторых, Сталин — и это хорошо известно — готовил побег из Курейки, но не осуществил его. И жил он в Курейке вместе со Свердловым, а не с Ивановым. В Туруханском крае в то время было много политических ссыльных, в основном большевиков, но также и меньшевиков, эсеров, анархистов. История Туруханской ссылки хорошо изучена, и такое чрезвычайное событие, как побег Сталина, не могло пройти незамеченным и не стать предметом расследования в 1917–1918 годах, то есть после Февральской и Октябрьской революций. Неопровержимые факты свидетельствуют, что Сталин жил в Курейке до начала 1917 года.

Таким образом, нет никаких доказательств каких-то тайных связей Сталина с царской охранкой, боязнь разоблачений которых могла толкнуть его на массовые репрессии. Если Сталин и был провокатором, то в совершенно ином смысле слова. Дело в том, что в борьбе за власть провокация была излюбленным оружием Сталина. Еще в 20-е годы он раздувал разногласия в партии, натравливал одних видных ее деятелей на других, поддерживая вражду между руководителями.

Какой бы версии об убийстве Кирова ни придерживаться, нельзя не видеть, что Сталин использовал это убийство в провокационных целях, направив гнев советских людей против бывших лидеров оппозиции. Что касается «открытых» судебных процессов 30-х годов, то это была одна из наиболее подлых и тяжелых по своим последствиям провокаций XX века.

7

Не следует слишком усложнять мотивы, которые побудили Сталина развязать террор 1936–1937 годов. Главный из них — непомерное честолюбие и властолюбие. Всепоглощающая жажда власти обуяла Сталина, конечно, раньше 1936 года. Влияние его уже к началу 30-х годов было огромно, но он хотел безграничной власти и абсолютной покорности. Вместе с тем он понимал, что этому будут противиться партийные и государственные руководители, сложившиеся в годы подполья, революции и гражданской войны.

Вот свидетельство Петра Чагина, одного из видных работников Ленинградской партийной организации и близкого Кирову человека. Вскоре после избрания Кирова первым секретарем Ленинградского обкома, во время обеда, на котором присутствовали некоторые ленинградские руководители, а также Сталин и Томский, разговор зашел на обычную среди большевиков в те годы тему — как управлять партией без Ленина. Все, конечно, сошлись на том, что партией должен управлять коллектив. Сталин вначале молчал, а потом встал из-за стола и, пройдясь вокруг него, сказал: «Не забывайте, что мы живем в России, в стране царей. Русский народ любит, когда во главе государства стоит один человек. Конечно, — добавил Сталин, — этот человек должен выполнять волю коллектива». Никто не возразил, но никто и не подумал тогда, что Сталин, хотя бы в мыслях, предлагает именно себя на роль единоличного вождя России.

Можно предположить, что Сталин серьезно относился к своему тезису об обострении классовой борьбы в СССР по мере продвижения к социализму. Склонный к схематизму и механистическому пониманию действительности, он нередко был убежден, что его теоретические построения — единственно правильные. Но нельзя поверить, что он вполне искренно относил этот тезис и на счет ветеранов революции, на счет основных кадров партии.

Сталин боялся заговоров, боялся даже своего окружения. За всеми членами Политбюро и другими ответственными работниками велась слежка. На дачах Сталина было по нескольку спален, на каждой кровати лежала смена белья, которое он обычно стелил сам. Во всех дачах было по два выхода; дачи тщательно охранялись круглый год, независимо от того, жил ли там Сталин или нет.

В конце 20-х годов Сталин нередко прогуливался за пределами Кремля. Конечно, его охраняли, но это не было заметно. В Кремле и в здании ЦК ВКП(б) он ходил без видимой охраны; некоторые старые большевики вспоминали, как поднимались или спускались в лифте вместе со Сталиным или встречали его в коридоре. Почти все видные большевики имели при себе оружие — этот обычай сохранился еще со времен гражданской войны. После убийства Кирова рядовому партийно-комсомольскому активу носить оружие было запрещено. С пистолетами в кобуре ходили Ворошилов и Буденный, Берия и Каганович, Орджоникидзе и Любченко. Из своего оружия застрелились Томский и Гамарник. Пытались застрелиться, как известно, Бухарин и Рыков. Любил поупражняться в снайперской стрельбе из браунинга Нестор Лакоба. Все эти «вольности» постепенно урезались и перед войной были отменены. На дачах и в Кремле оружие было лишь у внешней охраны, не вступавшей в контакт со Сталиным. Люди, которых он принимал, должны были перед этим сдать оружие, если оно у них было. Иных высокопоставленных посетителей даже обыскивали. В этом проявлялся страх узурпатора и тирана за свою власть и свою жизнь, а отнюдь не бдительность вождя первого в мире социалистического государства.

Однако не страх и не мания преследования побудили Сталина уничтожить старую партийную гвардию. Это было сделано сознательно. У Сталина был план уничтожения партийных, советских и военных кадров, который, по выражению А. Тодорского, своими масштабами не уступал плану мобилизации большой армии. Этот план был тщательно продуман, материально богато обеспечен и мастерски проведен в жизнь.

Из истории известно, что непомерное честолюбие того или иного правителя не вело автоматически к массовым репрессиям или к убийствам политических соперников, даже если для расправ и не было никаких серьезных препятствий. Поэтому, говоря о терроре 30-х годов, надо отметить не только честолюбие и властолюбие, но и чудовищную жестокость Сталина. Надо сказать также о противоречии между непомерным честолюбием и тщеславием Сталина и ограниченностью его способностей и заслуг перед партией и революцией. Ибо это противоречие сталкивало Сталина не только с теми, в ком он не без оснований видел своих противников, но и со многими старыми большевиками, которые были лично преданы ему и выполняли все его указания и распоряжения. С юных лет Сталин обладал комплексом неполноценности, который при рано развившихся честолюбии и тщеславии усиливал такие его связанные с жизнью в доме родителей и занятиями в духовном училище и семинарии черты, как завистливость и злобность. Не получив достаточно систематического и глубокого образования, не зная иностранных языков, Сталин оказался в 1917 году членом правительства, которое даже враги называли самым образованным правительством в Европе. Среди людей ярких дарований и блестящего ума Сталин не мог не ощущать своей неполноценности как политика, полководца, теоретика и оратора. Но он не хотел оставаться на вторых ролях, и это вызывало у него злобную зависть ко всякому образованному партийцу. К тому же Сталин хотел не только неограниченной власти, но и неограниченной славы. Никто не мог играть рядом с ним сколько-нибудь значительной роли на подмостках истории. Поэтому не борьба против Советской власти, но напротив, огромные заслуги перед партией и революцией делали многих людей для Сталина врагами.

До революции Сталин не принадлежал к основному руководящему ядру партии большевиков, образовавшемуся вокруг Ленина. Лишь в 1912 году он был заочно введен в ЦК партии, но ссылка в Туруханский край лишила его возможности продолжать активную партийную работу. Гораздо скромнее, чем это утверждала последующая легенда, была роль Сталина в работе Закавказской организации большевиков — и в Баку, и особенно в Тифлисе.

Однако Сталин хотел восхвалений не только своей нынешней, но и прошлой деятельности. Миф о Сталине вступал здесь в явное противоречие с историей партии, и ее начали беззастенчиво фальсифицировать. Оставшиеся еще в живых ее участники мешали Сталину и его легенде. Они знали, например, что газета «Брдзола», которую так восхвалял Берия, представляла собой небольшой листок и вышла в свет только четыре раза. Было поэтому нелепо сравнивать «Брдзолу» и «Искру». Они знали, что не Сталин был создателем знаменитой Бакинской типографии, как утверждал в своей книжке Берия. Одного этого уже было для Сталина достаточно, чтобы уничтожить тех большевиков, заслуги которых стали приписываться ему. Таким же образом были созданы мифы о «двух вождях» Октябрьской революции и о «решающих заслугах» Сталина в победах Красной Армии в годы гражданской войны.

Те, кто знал Сталина, отмечали не только его честолюбие, тщеславие и жестокость, но и грубость, недостаток культуры, неинтеллигентность. Однако он мог быть и необычайно приветлив, даже нежен со своими гостями: делал им комплименты, угощал тем или иным кавказским блюдом.

Крайне злопамятный, Сталин не прощал своих критиков, даже если впоследствии они много лет славословили его. А вот критику или оскорбление того или иного из своих приближенных он мог легко «простить», иногда это даже забавляло его.

Во многих воспоминаниях отмечается огромная сила воли Сталина. «Основное психологическое свойство Сталина, которое дало ему решительный перевес, как сила делает льва царем пустыни, — это необычайная, сверхчеловеческая сила воли, — писал в 1939 году в своем дневнике Ф. Ф. Раскольников. — Он всегда знает, что хочет, и с неуклонной, неумолимой методичностью постепенно добивается своей цели. «Поскольку власть в моих руках, я — постепеновец», — сказал он мне однажды. В тиши кабинета, в глубоком одиночестве он тщательно обдумывает план действий и с тонким расчетом наносит внезапный и верный удар. Сила воли Сталина подавляет, уничтожает индивидуальность подпавших под его влияние людей. Ему легко удалось «подмять под себя» не только мягкого и слабохарактерного М. И. Калинина, но даже таких волевых людей, как Л. М. Каганович. Сталин не нуждается в советниках, ему нужны только исполнители. Поэтому он требует от ближайших помощников полного подчинения, повиновения, покорности, безропотной рабской дисциплины. Он не любит людей, имеющих свое мнение, и со свойственной ему грубостью отталкивает их от себя. Он мало образован… У него нет дальновидности. Предпринимая какой-нибудь шаг, он не в состоянии взвесить его последствий. Он не предусматривает события и не руководит стихией, как Ленин, а плетется в хвосте событий, плывет по течению. Как все полуинтеллигенты, нахватавшиеся обрывков знаний, Сталин ненавидит настоящую культурную интеллигенцию: партийную и беспартийную в равной мере… Он знает законы формальной логики, его умозаключения логически вытекают из предпосылок. Однако на фоне других, более выдающихся современников, он никогда не блистал умом. Зато он необычайно хитер… В искусстве «перехитрить» никто не может соревноваться со Сталиным. При этом он коварен, вероломен и мстителен. Слово «дружба» для него пустой звук. Он резко отшвырнул от себя и послал на расправу такого закадычного друга, как Енукидзе. В домашнем быту Сталин — человек с потребностями ссыльнопоселенца. Он живет очень скромно и просто, потому что с фанатизмом аскета презирает жизненные блага: ни жизненные удобства, ни еда его просто не интересуют. Даже в друзьях он не нуждается».

Раскольников хорошо знал Сталина, но нарисованный им портрет требует дополнений. Да, Сталин был волевым человеком, он был непреклонен и тверд в достижении своих целей. Эти качества импонировали многим большевикам, создавая Сталину репутацию несгибаемого борца. Однако вовсе не потому он уничтожил одних и подчинил других руководителей партии, что был более твердым и волевым человеком, чем Киров, Орджоникидзе, Чубарь, Якир или Дыбенко. Убийца, который стреляет из-за угла, вовсе не должен быть «более волевым», чем его жертва. Честный человек не совершает преступлений не потому, что у него «слабая воля». Мы нередко называем сильным человека, который отбрасывает все принятые между людьми нормы взаимоотношений и все правила честной борьбы. А между тем большинство преступлений свидетельствует не о силе воли, а о слабости моральных принципов и убеждений преступника.

Да, Сталин был сильной личностью. Но он не обладал «сверхчеловеческой силой воли». У него никогда не было твердых моральных убеждений, он не испытывал ни любви, ни уважения к людям и не стремился служить им. Он не признавал никаких правил в политической борьбе. Используя преимущества своего положения и нанося неожиданные и коварные удары, Сталин сумел уничтожить многих сильных людей. Но как вел бы он себя, если бы его подвергли тем унижениям и истязаниям в застенках НКВД, на которые он обрек своих соратников?

Раскольников упоминает о хитрости Сталина. Но Сталин был не просто хитер и лицемерен. Он умел надеть на себя любую личину.

Необычайная жестокость Сталина проявлялась и в отношении его приближенных. З. Г. Орджоникидзе рассказывала своим друзьям, что ей всегда было тягостно бывать у Сталина, который любил поиздеваться над гостями, особенно над своим секретарем Поскребышевым. Однажды на встрече Нового года Сталин свернул из бумажек маленькие трубочки, надел их на пальцы Поскребышева и зажег, как свечи. Поскребышев корчился от боли, но не смел сбросить горящие трубочки.

Однако, как уже говорилось, Сталин мог быть предельно любезным хозяином. Своим гостям он преподносил цветы, самолично срезая их в саду. Многих, особенно иностранцев, это сбивало с толку. Английский писатель-фантаст Герберт Уэллс писал после встреч со Сталиным в 1934 году: «…Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего зловещего и темного, и именно этими его качествами следует объяснять его огромную власть в России. Я думал раньше, что люди боялись его. Но я установил, что, наоборот, никто его не боится, и все верят в него… Его искренняя ортодоксальность — гарантия безопасности его соратников…»

Желая произвести впечатление на того или иного человека, Сталин разыгрывал иногда целые сцены. Так, уже после войны, принимая в своем кабинете одного из адмиралов, Сталин прервался, чтобы получить от Поскребышева стопку книг по языкознанию. Перечислив принесенные книги, среди которых были и дореволюционные издания, Поскребышев сказал, что еще не все удалось достать. «И чем только не занимается Сталин», — подумал гость.

Академик Е. Варга рассказывал друзьям, что всякий раз, когда он бывал у Сталина, у того на столе лежал «Капитал» Маркса.

В дни войны широкую известность получила история с летчиком, который, возвращаясь из Кремля после вручения ему Звезды Героя Советского Союза, застрелил на затемненной тогда улице какого-то мужчину, пристававшего к девушке. Летчика задержал патруль; доложили Сталину. Он спросил, что можно сделать для летчика «по советским законам». Сказали, что летчика можно взять на поруки до суда. Сталин сам написал заявление в Президиум Верховного Совета. Летчика временно вернули в его часть. Вскоре он погиб в воздушном бою.

Не следует давать односторонние оценки Сталину. Он не был каким-то «сверхчеловеком», не был и всего лишь простым честолюбцем, садистом, пробравшимся в результате обмана и интриг к руководству партией. И как человек, и как вождь Сталин — фигура сложная и противоречивая. Конечно, его нельзя называть, как это часто делалось и делается, ни подлинным марксистом, ни подлинным ленинцем. Одни авторы хотят таким образом возвысить Сталина, другие — принизить Ленина.

В своих публикациях Сталин использовал марксистскую терминологию, но не марксистский метод.

Конечно, Сталин повторял многие марксистские лозунги, ведь он не мог вообще не считаться с идеологией партии.

Учение о социализме, различными ступенями и формами которого являются и марксизм, и ленинизм, представляет собой не только систему понятий, но также систему убеждений и нравственных принципов, которых Сталин вовсе не имел. В сущности, он был не столько участником, сколько попутчиком социалистической революции.

Политическую армию революции составляют в первую очередь низы общества. К ней примыкают обычно и отдельные представители средних слоев и интеллигенции, — они чаще всего преобладают в руководстве революционных партий. Одни из них приходят в революцию из благородных побуждений, стремясь осуществить свои идеалы справедливого общества. Другие — из личных и порой весьма низменных побуждений, надеясь занять в новом обществе лучшее положение, чем то, которое они занимали прежде.

История знает немало примеров того, как вчерашние революционеры перерождались в тиранов или слуг тирании — назову Фуше и Талейрана. Не случайно Сталин отзывался о Фуше с большим уважением. Прочитав переведенную в 30-е годы книгу С. Цвейга «Жозеф Фуше», Сталин сказал: «Вот это был человек, всех перехитрил, всех в дураках оставил». Примерно то же самое сказал он о Талейране, прочитав книгу о нем Е. Тарле.

Сталин никогда не стремился к реставрации капитализма, но своими преступными методами и действиями он нанес большой ущерб делу социализма — практически ликвидировал и без того крайне ограниченную социалистическую демократию, подорвал руководящую роль партии в советском обществе, обрушил удар на союз рабочего класса и крестьянства.

И все же, ломая и разрушая многое из того, что было достигнуто после революции, Сталин вынужден был во многих случаях как-то приспосабливаться к происшедшим в обществе необратимым переменам, к настроениям и требованиям трудящихся масс. Он был вынужден не только на словах выдвигать марксистские положения, но в ряде случаев и действовать как марксист. Были уничтожены многие выдающиеся представители советской интеллигенции, но Советское государство без интеллигенции обойтись не могло. Поэтому и в 30-е годы продолжали осуществляться различные меры, направленные на расширение системы образования и создание новой советской интеллигенции.

Проводя репрессии в Красной Армии и Коминтерне, Сталин оказал большую услугу фашистской Германии. После ее нападения на СССР он должен был провозгласить и лозунги национального освобождения, и антифашистские лозунги, а это способствовало не только военному, но и морально-политическому поражению фашизма в западных странах.

Сталин был озабочен сохранением и своей власти, и своей популярности. Он не был безразличен ни к мнению современников, ни к мнению потомков. Он хотел распространить свое влияние на десятилетия и века.

Не из любви к страдающему человечеству Сталин пришел к революции и социализму. Он пришел к большевикам из жажды власти и тщеславия. Большевистская партия всегда была для Сталина лишь инструментом, способствующим достижению его собственных целей. Рядовые люди были ему чужды, он не встречался с ними, не бывал на фабриках, заводах, в колхозах и не испытывал потребности в таких встречах.

Возможно, поверив в свою исключительность, Сталин решил, что в сравнении с величием его дел преступления, на которые он был вынужден пойти, — мелочь, издержки движения. В действительности же ни один из врагов Коммунистической партии и Октябрьской революции не принес делу социализма больше вреда, чем Сталин.