Очень смертельное оружие

- Я только что узнала о смерти Марика, - сказала я.

- Все это так ужасно. К сожалению, я не смогла приехать на похороны. Говорят, его мать находится в крайне тяжелом состоянии.

- Да, я знаю. Она лежит в психиатрической клинике.

- Не понимаю, как Марка угораздило эмигрировать в Израиль! - возмущенно заявила Нина. - С его способностями в Штатах он мог сделать сногсшибательную карьеру. Так нет, он выбрал клочок пустыни, со всех сторон окруженный народами, ненавидящими евреев еще больше, чем Гитлер.

- Думаю, в Израиле он надеялся стать первым парнем на деревне. Марик никогда не хотел довольствоваться малым, а сделать карьеру на участке пустыни размером с Московскую область несравнимо проще, чем в США. Кроме того, евреи издревле считали себя избранным богом народом, судьба которого - править миром. Марка с его честолюбием наверняка возбуждала эта идея. Править миром это же кайф! В Штатах он имел бы только деньги, а в Израиле - власть и Великую Цель.

- Знаешь, меня всегда удивляло, как человек с таким потрясающим уровнем интеллекта может быть полным идиотом, - вздохнула Нина. - Недаром говорят, что ахиллесова пята нередко укрыта в голове.

- Идиотизм - понятие относительное, - заметила я. - Иногда оно является синонимом гениальности. Если бы твой брат стал президентом Израиля, вряд ли бы ты назвала его идиотом.

- Но он не стал президентом Израиля. Его разнесла на куски бомба палестинского террориста. Трудно придумать более бессмысленную смерть.

- Ему мог упасть на голову кирпич, - вздохнула я. - Это было бы еще более бессмысленно. Я хотела узнать у тебя одну вещь: у Марика есть братья?

- Нет.

- Ты абсолютно в этом уверена?

- Естественно, я в этом уверена. А почему вдруг ты об этом спрашиваешь?

- Я случайно познакомилась с человеком, который просто невероятно похож на Марика. Вот я и подумала, что это его брат.

- Двойники тоже иногда встречаются, - заметила Нина.

- Я знаю. Но этот человек похож на Марика так,

как может быть похож только брат или близкий родственник.

- Это не может быть его брат. Кажется, у Марика действительно был брат, но он умер, когда Марку было четырнадцать лет.

- Серьезно? Странно, что Марк ничего не рассказывал мне о брате, хотя он упоминал, что, когда ему было четырнадцать лет, его отец погиб от несчастного случая. Значит, брат Марика умер примерно в то же время? Какое роковое совпадение.

- Марик никогда и ни с кем не говорил о своем брате. Если честно, я вообще не уверена, что этот брат когда-либо существовал.

- То есть как это ты не уверена? - изумилась я. - Если это брат Марика, он ведь и твой брат.

- Это очень темная история. Судя по всему, смерть отца Марика не была несчастным случаем, и если брат Марика действительно существовал, он был причастен к ней.

- Ничего себе! Прямо в стиле трагедий Шекспира.

- Боюсь, Шекспир до такого бы не додумался, - вздохнула Нина.

- Но я так и не поняла, существовал брат Марика или нет? И что случилось с его отцом?

- В нашей семье не принято вспоминать эту историю. Даже не знаю, могу ли я тебе рассказать...

- Могу поклясться, что ни с кем не стану это обсуждать. Поверь, для меня очень важно узнать, что тогда произошло. Вряд ли сейчас твой рассказ причинит кому-нибудь вред. Марик мертв, отец его тоже, мать в сумасшедшем доме, кроме тебя, других родственников нет. Кого могут волновать события почти двадцатилетней давности?

- Ладно, - вздохнула Нина. - Только пообещай, что все это останется строго между нами. Об этом не знает даже мать Марика. Если ей станет известно то, что тогда произошло, это может стать для нее еще более сильным ударом, чем смерть сына.

- Обещаю.

- Не исключено, что брат Марика убил отца и сам погиб вместе с ним.

- Ты серьезно? Ничего себе! Теепрь понятно, почему Марик никогда не упоминал о брате. Как это произошло?

- Ты вообще откуда звонишь?

- С острова Бали.

- С острова Бали? Каким ветром тебя туда занесло?

- Позагорать приехала. Не все же в Крыму отдыхать.

- А ты не разоришься на звонке? Эту историю в двух словах не перескажешь.

- Не беспокойся. Надеюсь, мой бюджет это выдержит.

- Ты, наверное, знаешь, что семья Марика жила в Тбилиси. Даниил Симония, его отец, был оперным певцом, знаменитостью союзного масштаба. Его называли грузинским Паваротти. Даниил как раз собирался вылететь в Милан для выступлений в знаменитом театре "Ла Скала", когда Марк неожиданно исчез.

Два дня милиция обшаривала окрестности города, пытаясь отыскать мальчика, а потом Даниил обнаружил в почтовом ящике конверт, в котором лежали отрезанная мочка уха и письмо, в котором говорилось, что Марка похитили и, если Симония-старший не выполнит требований похитителей, каждый день он будет получать по кусочку своего сына до тех пор, пока тот не умрет.

- Странно, я не помню, чтобы у Марика была отрезана мочка уха, - заметила я. - Возможно, я не обратила на это внимания.

- Ты и не можешь этого помнить. Уши Марика были в полном порядке.

- Чье же тогда это было ухо?

- Послушай и все узнаешь.

- Слушаю, - кивнула я.

- На следующий день Даниилу позвонил по телефону неизвестный и сказал, что, если певец хочет, чтобы Марик остался в живых, в шесть часов вечера того же дня он должен встать на площади перед оперным театром, повесить на грудь табличку с надписью: "Я - убийца и подлец", а потом облить себя бензином и поджечь.

- Вот это да! - изумилась я.

- Естественно, что Симония не выполнил требований. В восемь часов вечера позвонил похититель и назвал место, где Даниил сможет найти мизинец своего сына. Затем он пригрозил, что, если певец публично не сожжет себя в шесть часов вечера на следующий день, Марик лишится указательного пальца. Когда пальцы кончатся, он отрежет ему язык, потом выколет глаза и в конце концов пришлет отцу сердце.

- А Даниил не пытался предложить похитителю деньги?

- Он предлагал ему все, что угодно, но преступник требовал только одного: совершить акт публичного самосожжения перед оперным театром.

- Похититель не объяснил, почему он этого хочет?

- Он вообще ничего не объяснял. Милиция день и ночь дежурила около Даниила, потому что тот уже был готов на самоубийство. Мать Марика лежала в больнице с нервным расстройством. Каждый день похититель звонил и называл места, где можно было найти отрезанные пальцы. К расследованию подключилось КГБ, но толку от этого не было. В конце концов какому-то умнику пришло в голову сделать анализ отрезанных пальцев, и выяснилось, что они были отрезаны уже от мертвого тела. Группа крови совпадала с группой крови Марка.

Когда похититель позвонил в следующий раз, Даниил сказал, что знает, что его сын мертв. Тогда похититель подозвал к телефону Марика, позволил им немного поговорить, а потом повесил трубку.

Несколько дней похититель не звонил, а потом Даниил получил письмо и, не показав его ни родным, ни милиции, неожиданно исчез. В тот же день в давно предназначенном на снос доме на окраине Тбилиси неожиданно вспыхнул пожар. Очевидцы потом утверждали, что видели, как Симония с криком: "Я - подлец!" бросился в пламя.

Когда подоспели пожарные, тушить было уже нечего. Под сгоревшими обломками здания нашли два обуглившихся скелета и пистолет со спиленными номерами. Тело Даниила смогли опознать по наручным часам и золотому медальону, который он всегда носил на шее. Марк вернулся домой вскоре после того, как стало известно о смерти его отца. Он заявил, что ни разу не видел лица похитителя и понятия не имеет, кто он такой.

В прессе сообщили, что знаменитый тенор Даниил Симония героически погиб, пытаясь спасти человека во время пожара. О похищении Марика газеты вообще не упоминали. В советское время было не принято доводить подобные истории до сведения общественности.

- Но если тело не опознали, откуда ты можешь знать, что второй труп принадлежал брату Марика? Ты ведь даже не уверена, что у Марика был брат? Как ты о нем узнала?

- Мне рассказал об этом сам Марик. Однажды, еще в студенческие времена, после экзаменов он зашел ко мне с бутылкой "Хванчкары". Родители были на даче, и мы решили отпраздновать успешную сдачу сессии. Вдвоем мы прикончили "Хванчкару", потом я достала из холодильника "Киндзмараули". Кажется, Марик выпил еще пару рюмок шартреза, а потом я предложила тост за братьев и сестер. У меня не было родных братьев, у Марика тоже, и я сказала, что это просто замечательно, что мы оказались родственниками.

Неожиданно Марик ударил кулаком по столу, а потом уронил голову на руки и заплакал. Я решила, что он слегка перебрал. Красное вино с ликером, да еще после экзаменов - далеко не лучшее сочетание. Только что он шутил, был в прекрасном настроении - и вдруг такая резкая перемена. Я вообще никогда не видела, чтобы он плакал. Я хотела уложить его в постель, но Марк оттолкнул меня и внезапно заговорил о своем похищении. Тогда он и рассказал мне, как все происходило на самом деле.

Я оставила брата ночевать у себя. На следующий день он терзался жестоким похмельем и почти ничего не помнил. Я спросила, правда ли то, что он мне рассказал. Марик впал в ярость и заявил, что это был пьяный бред. Он взял с меня слово навсегда позабыть об этой истории и ни при каких обстоятельствах никому ее не пересказывать.

По правде говоря, я не знала, что и думать. Марик рассказывал так, словно переживают все заново. Он был так убедителен, что не поверить ему было просто невозможно. В то же время сама история была настолько дикой, что поверить в нее было еще труднее. Я постаралась выкинуть рассказ Марика из головы и ни с кем никогда его не обсуждала.

Теперь Марика нет, его мать лишилась рассудка, и уже давно никто не вспоминает Даниила Симонию. Нет даже Советского Союза. Срок давности давно истек. Тайны прошлого уже никого не волнуют. Честно говоря, я даже рада, что могу с кем-то поговорить об этом. Мне бы хотелось узнать - действительно ли все произошло именно так или это были пьяные фантазии поэта.

Голос Нины звучал напряженно и как-то слишком ровно, словно она изо всех сил старалась держать себя в руках.

Я вслушивалась в шелест слов, доносящихся с другого конца планеты, и не знала, верить или не верить тому, что я слышу. Такое мог выдумать лишь совершенно больной, извращенный ум. Только чей ум - Марика или его брата?

Закончив разговор, я встала и вышла на балкон, чувствуя, как внутри закипает ярость. Ярость собственного бессилия. Хотя я и убедила себя в том, что смирилась с фактом, что мир совсем не такой, каким я представляла его в детстве, иногда, сталкиваясь с проявлениями темных сторон человеческой натуры, я почему-то чувствовала себя обманутой.

То, что рассказала мне Нина, не могло быть правдой. Такого просто не должно было произойти. Вернее, мне хотелось бы, чтобы ничего подобного в мире не происходило. К сожалению, от наших желаний ничего не зависит. Мир такой, какой он есть, и лучшее, что я могу сделать, - это принимать его таким.

Внутреннее напряжение не отпускало. Злость трансформировалась в ищущую выхода агрессию. Надо было как-то успокоиться. Я подумала об оставшихся в коробке конфетах с ликером, но поняла, что даже такое ударное средство вряд ли сейчас поднимет мне настроение. Пожалуй, имеет смысл потренироваться. Нет лучшего способа избавиться от бурлящего в крови адреналина, чем занятия боевыми искусствами.

Вернувшись в комнату, я вытащила из тумбочки подаренный Стивом рентджонг и попыталась сообразить, каким хватом его лучше держать.

Никогда раньше мне не приходилось работать с колющим оружием, имеющим пистолетную рукоятку. С тех пор как я увлеклась танцами, я и с обычным ножом давно не тренировалась. А зря. Похоже, на Бали рукопашный бой пригодился бы мне больше, чем танцы.

Я несколько раз взмахнула рентджонгом, привыкая к нему. Ощущение было непривычным, да и удары были явно слабоваты. Это означало, что лезвие и предплечье были расположены под неправильным углом и отклонялись с линии концентрации энергии. При плохо нанесенном ударе в цель я могла запросто повредить себе запястье. Для начала мне предстояло почувствовать оптимальные траектории движений.

"Луксаман Сурьяди должен в совершенстве владеть рентджонгом, - подумала я. - Может, попросить его поучить меня?"

Мне вспомнился рассказ Стива о подобном амоку боевом трансе Луксамана. Давненько я не воспроизводила состояния боевого транса. А что, если попробовать сейчас? Выброс подавленной агрессии в трансовых состояниях практиковался многими народами и имел целительное воздействие на психику. Это был своеобразный катарсис тела и духа, в. котором за считанные минуты выбрасывалось все мутное

и злое, вся тяжесть, накопившаяся в душе, все комплексы, вся затаенная агрессия.

Я встала посреди комнаты, взяла рентджонг в левую руку и начала с шоу-даосской медитации "оживления" оружия. Я вытянула руки вперед, плашмя положив лезвие на правую ладонь, и сосредоточилась на энергетических центрах тела, вызывая в них мощную пульсацию чи [Чи - китайское название энергии].

Постепенно биение пульса становилось сильней, начиная распространяться по всему телу. Чи хлынула в руки, возбуждая центры ладоней. Сделав резкий выдох, я перебросила пульс из кисти в оружие. Теперь рентджонг вибрировал вместе с руками, превращаясь в мое продолжение. Граница между пальцами и рукоятью исчезала. Оружие становилось частью моего тела. Я чувствовала, как пульсирует центр тяжести рентджонга, как миниатюрное сердце стремительно и ритмично колотится в его острие.

Следующий шаг - создание пронизывающих мое тело "плоскостей" концентрации энергии. Для того чтобы удар был техничным, все части тела должны располагаться таким образом, чтобы сила удара была направлена точно по линиям, расположенным в плоскостях концентрации.

Наработанный многократными тренировками мыслеобраз реализовался почти мгновенно. Похоже, психотехники, как езда на велосипеде, - не забываются.

Тело, превращающееся в сгусток концентрированной энергии, четко рассекли по заданным направлениям вертикальные и горизонтальные плоскости. Перенося вибрацию в плоскости концентрации, я заставляла их становиться все более жесткими и ощутимыми. Постепенно тело исчезало. Оно таяло, обретая невесомость. Плоскости, или, как их поэтично называли, шоу-даосы, "круги, уходящие в бесконечность", становились более реальными и материальными, чем я сама.

Теперь последний этап. Контролируемые аутодвижения. Пусть мое тело само научится управлять рентджонгом. Вся необходимая для этого информация уже давно заложена в подсознании. Схемы работы с холодным оружием похожи друг на друга, как звери, относящиеся к одному семейству. В состоянии транса подсознание автоматически выберет правильный захват, правильные позиции рук при ударах и усиливающие движения корпуса. Главное - не терять контроль над измененным состоянием сознания, иначе я не запомню технику боя и не смогу интуитивно определить момент выхода из транса.

Включив наблюдающего за эволюцией измененного состояния сознания "внутреннего стража", я дала рентджонгу приказ выполнить автоматический "бой с тенью" и сосредоточилась на "ведущих точках" оружия. Теперь тело стало полностью невесомым и окончательно исчезло. От рук, ног и головы остались лишь энергетические нити, идущие от их "ведущих точек" к дань-тяням [Дань-тянь энергетический центр].

Рентджонг сильнее завибрировал в моей руке и начал двигаться. Его движение через соответствующие нити передавалось кисти, предплечью, плечу. Лезвие лениво, как бы нехотя, примеривалось к плоскостям концентрации, мягко переходя с одной на другую. Пульсация оружия усиливалась, а вместе с ней увеличивалась и скорость движений. Удары становились резче, быстрее и сильнее. Руки, ноги и туловище автоматически принимали позы, усиливающие и направляющие удары рентджонга.

"Внутренний страж" старательно регистрировал положения тела. Потом я смогу воспроизвести освоенную технику в медитации воспоминаний. К движениям ножа я добавила блоки и удары правой рукой и ногами. Бой с тенью на пределе возможностей. Несколько противников, нападающих со всех сторон. Наблюдая за собой с позиции "внутреннего стра

жа", я воспринимала свое тело, как марионетку, управляемую невидимым, но опытным кукольником. Абсолютная четкость движений, ни на йоту не отклоняющихся от оптимальных траекторий.

Мой транс сейчас был ближе к контролируемому пупутану. Чтобы перевести его в амок, достаточно добавить спонтанный всплеск сексуальной энергии, горячую ярость безумия. Мыслеобраз естественной жестокости с привкусом садистски-сексуального наслаждения от убийства. Невыносимое блаженство, доставляемое вкусом крови, треском разрываемой человеческой плоти... Главное не перейти границу, не потерять контроль.

Отрабатывая аффектированный боевой транс, бойцы Шоу-Дао ухитрялись переходить все границы безумия, неизменно возвращаясь в конце к естественному для них состоянию спокойствия и душевной гармонии.

Немыслимое наслаждение от предчувствия смерти все глубже затягивало меня в темный водоворот. Не зря подобные психотехники называются "внутренней наркоманией". Ни один самый мощный наркотик не способен вызвать переживаний подобной силы и интенсивности. Главное - подготовить нервную систему, чтобы она смогла выдержать предельную остроту ощущений. Укрепляя свое тело и волю, воины Шоу-Дао в особых разновидностях транса последовательно проходили через все возможные виды эмоциональных состояний, вплоть до безумия и извращений, обучаясь управлять ими и применять их как в боевой ситуации, так и в обыденной жизни.

Уворачиваясь от невидимых противников, я подпрыгивала в воздухе, переходила в нижний уровень, каталась по полу. Сделав боковое сальто, я почувствовала движение своей спиной, и рентджонг мгновенно метнулся в этом направлении.

Неведомая сила на полпути резко отдернула мою руку. Лезвие взлетело вверх и застыло. Плоскости концентрации исчезли. Я вновь ощутила свое тело.

Прижавшись спиной к стене, на меня округлившимися от ужаса глазами смотрел Ляо Сианон, точнее японский бизнесмен Йошинори Сукиебуси.

Я вытаращилась на Ляо с еще большим ужасом. Как я могла не подумать, что кто-то может войти? Это просто чудо, что "внутренний страж" вовремя выдернул меня из транса. Отреагируй мое подсознание чуть позже, и я бы воткнула в полицейского нож, приняв его за одного из воображаемых противников.

- Привет, - с глупой улыбкой выдавила из себя я.

- Привет, - мрачно кивнул Сианон. - Ты спятила? Чем это ты тут занимаешься?

- Да так, ерунда, - пожала плечами я. - От нечего делать отрабатываю аффектированный боевой транс.

- От нечего делать?

- Ну да. Решила потренироваться с рентджонгом. Я никогда раньше не держала в руках нож с пистолетной рукоятью.

- У тебя руки дрожат. Да и колени тоже, - заметил Сианон.

- Ты меня напугал. Я же чуть не убила тебя.

- Не знаю, кто кого больше напугал. Ложись на кровать, я тебя разотру, иначе ты можешь заболеть.

- Откуда ты знаешь, что после транса необходимо растирать тело?

- Я же родился в Индонезии. Ложись побыстрее на кровать, а то тебя всю трясет.

Из-за резкого перехода к нормальному состоянию сознания потоки активизированной чи не успели равномерно распределиться по телу. Их спонтанные перемещения вызывали непроизвольные подергивания в мышцах и кончиках пальцев.

- Где ты научился такому массажу? - восхитилась я, чувствуя, как под ловкими пальцами полицейского трансовое "похмелье" сменяется восхитительным чувством легкости и безмятежного блаженства.

Неудивительно, что, по данным международных медицинских организаций, на Бали практически отсутствуют психические заболевания. Жители острова

с незапамятных времен избавляются от стресса через измененные состояния сознания - в пупутане, в ритуальных танцах, в перевоплощениях в животных и птиц. После подобной терапии вообще забываешь о том, что такое нервное напряжение.

Я снова вспомнила о разговоре с Ниной, но теперь история о гибели отца и брата Марика уже не вызывала во мне ярости или грусти.

- Я знаю и другие виды массажа, - улыбнулся Сианон.

В его глазах плясали чертики. Я была готова держать пари, что в этот момент он позабыл о своей ненависти к женщинам и писателям детективных романов.

- Какие, например?

- Разные. В частности, эротический. Хочешь попробовать?

- По-моему, ты действуешь в балийских традициях, - вздохнула я. Насколько я помню, здесь все начинается с прикосновений, а потом мужчина вместо объяснения в любви просто спрашивает: "Хочешь?"

- Мы же находимся на Бали.

- На тебя испуг так подействовал?

- Почему обязательно испуг? С ножом в руках ты выглядишь на редкость сексуально. Я и не подозревал, что ты можешь так двигаться.

- Извращенец, - сказала я.

- Это я извращенец? - удивился Сианон. - Между прочим, ты у нас каталась по полу, размахивая рентджонгом. Чуть меня не убила.

- Чуть не считается.

- Не упрямься. Тебе же нравится то, что я делаю. Если тебя что-то смущает, начать мы можем с кистей рук. Это вполне невинно.

- Ладно, давай, - согласилась я.

- А крем у тебя есть?

- Возьми на тумбочке.

Пальцы Ляо были легкими, как крылья бабочки. Все-таки есть в Востоке свое неповторимое очарование. Впрочем, как и в России. Восток ни на что не похож. А Россия? Страна, в которой по определению не было секса? Было бы забавно произвести сравнительный анализ особенностей восточной и русской любви. Неожиданно и, как всегда некстати, мне вспомнился анекдот, который мог появиться лишь в единственной стране такого большого и прекрасного мира. Классическая иллюстрация любви по-русски.

Парк. Ваня и Маша сидят на скамейке. Ночь, луна, соловьи, сирень цветет. Ваня сопит, глядя в темное небо, и время от времени шмыгает носом. Маша выразительно ерзает на сиденье, прижимаясь к Ване горячим мясистым бедром.

- Вань, а Вань...

- Че?

- Сделай че-нибудь.

- А че?

- Ну... че-нибудь.

- Че сделать-то?

- Ну-у... сделай мне че-нибудь... _особенное_.

Ваня шмыгает носом и задумчиво чешет в квадратном затылке.

- Ну-у... хошь - руку сломаю?

Как все-таки прекрасна романтическая русская страсть!

- Почему ты смеешься? - спросил Сианон. - Тебе приятно?

- Очень приятно, - сказала я.

Горячие пальцы полицейского скользнули к моим плечам.

- Чем это вы тут занимаетесь? - раздался у нас над ухом звонкий голосок Аделы.

Я вздрогнула от неожиданности. Сианон воровато спрятал руки за спину.

- Ах, простите. Я, кажется, не вовремя.

Голос подруги был приторным, как засахарившаяся патока.

- Ну что ты! Ты всегда появляешься как нельзя более кстати.

- Я как раз предлагал Ирине сыграть партию в го, - объяснил Ляо.

Снова безукоризненный японский акцент. Я мыс

ленно поаплодировала полицейскому. Настоящий профессионал!

- Значит, теперь это называется играть в го? - уточнила Адела.

Что ни говори, а все бабы - змеи. Особенно лучшие подруги.

- Считай это разминкой перед матчем.

- Что ж. В таком случае мы с Билли, пожалуй, сыграем партию в бридж. Не буду вам мешать. Можете продолжать разминку.

Скорчив мне рожу, Адела развернулась и направилась к двери.

Такой момент испортила!

- Кстати, я действительно хотел предложить тебе партию в го, - заметил Сианон. - Даже доску с собой прихватил. Уж в этот раз я тебя обыграю. Только без поддавков! Если хочешь, мы можем поиграть на пляже.

Я с подозрением посмотрела на полицейского.

- Какой-то ты странный сегодня.

- Почему?

- Ты совсем не говоришь о работе.

- Но я ведь не настоящий японский трудоголик, а только прикидываюсь им. Иногда имеет смысл и отдыхать. Не забывай, что в целях конспирации мы должны проводить много времени вместе, а ты только и делаешь, что пропадаешь непонятно где с этим греком.

- Так это все из-за Стива?

- Я заходил к тебе вчера после обеда, но Адела сказала, что вы куда-то уехали вместе.

- Неужели ты ревнуешь?

- Не говори глупостей, - поморщился Ляо. - Я просто забочусь о поддержании нашей "легенды". Ревность на Вали не существует, точно так же, как и любовь.

- Прямо, как в раю, - вздохнула я. - Ладно, пойдем сыграем партию на пляже. Я только захвачу полотенце и надену купальный костюм.

* * *

На этот раз Сианон действовал намного осторожнее. Похоже, он впал в другую крайность, и, вместо того чтобы недооценивать противника, как в предыдущей партии, Ляо размышлял над каждым моим ходом так, словно играл по меньшей мере с девятым даном.

В противоположность ему я никак не могла сосредоточиться на игре. Слишком ленивая для того, чтобы долго и напряженно размышлять, обычно я играла быстро, не страдая от мысли, что могу проиграть, поэтому меня всегда раздражали партнеры-тугодумы. Но сейчас я даже радовалась тому, что Сианон медитировал над каждым ходом так, словно от исхода партии зависела его жизнь. В голове у меня с навязчивостью испорченной пластинки вновь и вновь прокручивался разговор с Ниной.

Герои разыгравшейся много лет назад драмы постепенно обретали плоть и кровь. Казалось, еще немного, и я начну видеть и слышать их. Я ощущала отдающий бензиновой гарью запах дыма и пронзительный жар бушующего пламени. Или это был жар белесого тропического солнца? Как же все это происходило?

Тбилиси. Лето. Безмятежное спокойствие будничного советского дня. Четырнадцатилетний Марик вышел из кафе на проспекте Руставели и свернул к набережной Куры. Он не услышал шагов за своей спиной, а лишь почувствовал железную хватку на горле и отвратительную вонь пропитанной хлороформом тряпки, закрывшей ему лицо.

Очнулся Марик на кровати в оборудованном под жилье подвале с закрытым решеткой крошечным вентиляционным окошком. Его тошнило. Доза хлороформа оказалась слишком большой. На стуле напротив кровати сидел незнакомый парень.

Марик попытался приподняться и понял, что запястье левой руки было приковано наручниками к спинке кровати.

- Как ты? Нормально? - спросил парень.

- Меня сейчас вырвет, - сказал Марик.

- Подожди.

Парень сорвался с места и через мгновенье вернулся с эмалированным китайским тазом.

- Сейчас тебе будет лучше, - сказал он, заботливо придерживая за плечи содрогающегося от рвотных спазмов мальчика. - Возьми полотенце. Вытри лицо.

Марик с ненавистью оттолкнул его руку.

- Зачем ты меня похитил?

- Извини, но так было надо.

- Кто ты такой?

- Можешь звать меня Грей.

- Тебе нужны деньги? Ты потребуешь за меня выкуп?

Парень покачал головой:

- Деньги мне не нужны.

- Что же тогда тебе нужно? Ты маньяк? Извращенец? Хочешь убить меня?

- Для начала просто успокойся. Обещаю, я не причиню тебе никакого вреда. Мы проведем вместе несколько дней, а потом я отпущу тебя домой, вот и все. Мне самому неприятно знакомиться с тобой при таких обстоятельствах, но, поверь, у меня не было выбора.

- Не было выбора? Какого еще выбора? И чего ради тебе потребовалось знакомиться со мной?

- Для начала тебе надо выпить крепкого чая. После поговорим.

- О чем поговорим? Что тебе от меня надо? Кто ты вообще такой?

- Твой родной брат, - сказал Грей и вышел, захлопнув за собой тяжелую железную дверь.

- Брат, - изумленно прошептал Марик. - Но у меня нет никакого брата!

Происходящее казалось Симонии-младшему дурным сном. Нет, это не может быть его брат. Но почему же тогда у похитителя точно такие же глаза, как и у него? Как у него и у его отца, знаменитого тенора Даниила Симонии.

Братья провели вместе восемь дней. С каждым днем росла привязанность Марика к Грею. С каждым днем мальчик сильней и сильней ненавидел своего отца.

Даниил Симония считал себя настоящим мужчиной и одним из величайших певцов своего времени. Его воля для домашних была законом. Свои бесконечные романы он не скрывал и не собирался скрывать. Его жена должна была быть счастлива уже оттого, что ей выпала честь заботиться о благополучии великого Симонии, а Марику еще предстояло доказать, что он был достоин чести носить знаменитую фамилию.

Что бы ни делал Марк в надежде заслужить благосклонность отца, этого было недостаточно. Даниил не уставал повторять, что сын, к сожалению, пошел в мать. У него не было отцовского мужского начала, отцовского ума, он был лишен отцовского голоса, отцовского таланта, отцовской отваги, отцовского честолюбия. Чем отчаяннее Марик пытался доказать себе и другим, что он тоже талантлив, пусть даже не так, как отец, тем сильнее и безнадежнее он ощущал свою ущербность.

Ненависть копилась постепенно и росла незаметно, как раковая опухоль. Долгое время мальчик даже не подозревал о ее существовании. Сама мысль о ненависти была высшим кощунством. Как божеству, поклоняясь вознесенному на пьедестал кумиру. Симония-младший не догадывался, насколько он ненавидит Даниила. Так продолжалось до тех пор, пока он не встретил Грея.

Марк так никогда и не узнал, как на самом деле звали его брата. Но в том, что это был его брат, он больше не сомневался. У них обоих были одинаковые фигуры, один и тот же рост и, главное, одинаковые глаза - глаза ненавистного им оперного певца.

С матерью Грея Даниил познакомился на студенческой вечеринке. Даниил пел под гитару, и смешливая первокурсница Лена с филфака влюбилась в него

с первого взгляда. С вечеринки они ушли вместе, оба немного навеселе, и в ту же ночь стали любовниками. Через месяц Лена поняла, что беременна.

Далее все развивалось по стандартному сценарию. Делать аборт Лена категорически отказалась. В не менее категорической форме Даниил отказался признавать ребенка. Уже тогда преподаватели пророчили ему блестящую карьеру, и портить себе жизнь из-за того, что его сперматозоид случайно оказался в яйцеклетке первой попавшейся дешевой шлюхи, Даниил не собирался. Именно так он и объяснил Лене, добавив, что, если она посмеет качать права или, не дай бог, заявить публично, что она беременна от него, он собственными руками прикончит и ее, и проклятого ублюдка.

Лена бросила университет и вернулась к матери в Поти. Будущую бабушку, с которой девушка и раньше не ладила, новость о прибавлении в семействе ничуть не обрадовала. Жизнь с матерью превратилась в ад. При первой же возможности Лена ушла из дома и стала работать официанткой в пивном баре. Когда Грею исполнилось три года, его мать отправилась на панель.

Пить Лена начала после того, как впервые увидела выступление Даниила Симонии по телевидению. В пьяном бреду она называла Грея сыном дешевой шлюхи и святого духа.

Мальчику было десять лет, когда Симония получил государственную премию. Церемонию ее вручения показывали по телевидению. Лена выпила полторы бутылки водки и рассказала мальчику правду о его отце. _Всю_ правду.

Потом она отправила Грея погулять, а сама в пьяном угаре вылила на голову две бутылки бензина для зажигалок и чиркнула спичкой.

Бабушку Грей ненавидел так же сильно, как и она его. Дети во дворе издевались над "сыном сумасшедшей шлюхи" и избивали его, бабушка за малейшую провинность драла ненавистного ублюдка ремнем как сидорову козу, а Грей только стискивал зубы и молча хранил свою тайну. Возможно, его мать действительно была дешевой шлюхой, но теперь мальчик точно знал, что отец уж точно не был "святым духом".

Грей ни с кем не говорил об отце. Он поклялся себе, что никогда никому о нем не расскажет, а значит, никто не сможет связать сына шлюхи из Поти со смертью известного оперного певца. Даниил Симония, обаятельно улыбающийся со страниц журналов и с экранов телевизоров, рано или поздно заплатит за все.

В пятнадцать лет Грей поступил в военное училище. Он сделал это по двум причинам. Во-первых, таким образом он мог сбежать из дома ненавистной бабки, а во-вторых, навыки, приобретенные в армии, могли пригодиться ему в сведении счетов с еще более ненавистным ему отцом.

Как именно Грей отомстит Симонии, он еще не знал, да он и не торопился с местью. Ненависть, рвущаяся из самых глубин его существа, толкала юношу вперед, придавая ему почти нечеловеческие силы.

Казалось, Грей никогда не устает. Он был лучшим во всем - в боевой, физической и теоретической подготовке, в стрельбе, в рукопашном бое. Казалось, он не способен чувствовать боль - ни свою, ни чужую. У него не было друзей, как, впрочем, не было и врагов. Его боялись и уважали, но не любили, да Грей и не нуждался в любви. Он давно забыл, что это такое. Забыл, а может быть, не хотел вспоминать.

После училища был Афганистан. Об этом периоде своей жизни Грей рассказывают Марику очень мало, но именно скупость рассказов создавала у мальчика ощущение почти нереальной в своей абсурдности квинтэссенции людской жестокости, через которую был вынужден пройти его брат. Нереальной потому, что выросший среди музыки и книг Марик, несмотря на все свое воображение, не мог представить себе бесконечной глубины зверства, на которое оказывались способны ведомые ненавистью человеческие существа.

Впрочем, "зверство" было неправильным терми

ном. Ни одно животное не было способно на извращенную патологическую жестокость, свойственную считающим себя венцом природы людям. Звери не получали удовольствия от жестокости, люди же упивались ею.

Уволившись из армии, Грей в течение года собирал досье на Даниила Симонию. Каждый новый материал, свидетельствующий о подлости знаменитого оперного певца, который незаконнорожденный сын подшивал в постепенно разбухающую голубую папку с надписью "Дело", доставлял ему особое чувство извращенного наслаждения. Чем глубже оказывалась пропасть грехопадения отца, тем слаще окажется месть.

Месть стала единственной возлюбленной Грея. Мысли о ней вдохновляли и окрыляли его так же, как безумного Дон Кихота звал на подвиги образ прекрасной Дульсинеи Тобосской. Где бы он ни находился, Грей постоянно думал о мести. Он видел ее во сне. Он мечтал о ней, предвкушая долгое неторопливое наслаждение мщением, а затем мучительнострастную сладость финального аккорда.

Грей холил и лелеял свою ненависть до тех пор, пока не почувствовал, что он созрел, как налившийся кроваво-рубиновым соком гранат. Его время пришло. Настала пора перейти к действиям.

Слушая рассказы брата, Марик по сравнению с ним казался себе маленьким жалким ничтожеством, избалованным и трусливым маменькиным сынком, неспособным на настоящие мужские поступки.

С каждым днем Грей все больше привязывался к Марку, гордясь и восхищаясь им. В присутствии этого хрупкого мальчика бывший "афганец" с небывалой остротой ощущал свою эмоциональную и духовную неполноценность. Его потрясала почти невероятная для четырнадцатилетнего подростка эрудиция брата, его глубокая внутренняя жизнь, его яркая эмоциональность, его сильные и глубокие, открыто выражаемые в жизни, в стихах и в песнях переживания.

Ничего подобного Грей никогда не испытывал. Сковывающая неспособность к открытому и непосредственному общению и к проявлению чувств заставляла его чувствовать себя на фоне брата убогим эмоциональным калекой.

Больше всего на свете Грей мечтал хоть раз в жизни увидеть окружающий мир глазами Марка, но он понимал, что этого никогда не произойдет. Ненависть уничтожила в его душе все остальные чувства, превратив ее в бесплодную пустыню.

Каждый из братьев восхищался в другом именно тем, чего недоставало ему. Произошло то, что и должно было произойти. Братья объединились против отца.

План посылать Даниилу Симонии якобы отрезанные части тела Марика первоначально возник у Грея. Мочки ушей и пальцы он достал по своим каналам из морга.

О том, что задумал Грей, Марик узнал лишь на пятый день. Не желая травмировать психику мальчика, вначале Грей не собирался посвящать брата в свои планы. По его расчетам, Марик должен был просто провести с ним недельку-другую, а потом, когда свершится месть, отправиться на все четыре стороны.

Неожиданное духовное родство, вспыхнувшее между братьями, заставило Грея пересмотреть свое решение. К удивлению бывшего "афганца", ненависть Марика к отцу оказалась чуть ли не сильнее, чем его собственная ненависть, причем Марик ненавидел Даниила не столько за то, что он сделал ему и его матери, сколько за подлость, совершенную в отношении Грея и наивной первокурсницы Лены.

Марк не верил, что план Грея сработает. Он был убежден, что даже если похитители разрежут его по частям и разбросают по всей Грузии, Даниил ни за что не совершит акт публичного покаяния и самосожжения. Великий тенор, как всегда, будет "играть на публику", изображая по-оперному гротескные стра

дания и в конце концов станет национальным героем, увенчанным терновым венцом мученика. Меньше всего в этом спектакле Симонию-старшего будет волновать судьба сына.

Марк оказался прав. Несмотря на то что милиция каждый день находила то тут, то там отрезанные части тела, Даниил явно не собирался выполнять требования похитителя. И, хотя здравый смысл подсказывал Марику, что разумнее было бы успокоиться и покончить с этим затянувшимся безумием, пока действительно не произошло что-либо непоправимое, он решил, что сможет совершить то, что не удалось его брату.

Во время очередного разговора с Даниилом Грей передал трубку брату. Марик сыграл великолепно. В его словах боль и страх смешивались с надрывностью мольбы. Иногда голос мальчика прерывался слезами.

Марк открыто обвинил Даниила. Он сказал, что его похищение стало местью за оставшиеся безнаказанными преступления отца. Мальчик безжалостно перечислял "подвиги" знаменитого папаши, свидетельства которых хранились в голубой папке. Марк кричал, что его пытают, что у него выбиты зубы и переломаны кости пальцев, и если Даниил не выполнит требований похитителей, не только смерть сына окажется на его совести. Все подлости, которые певец совершил за свою жизнь, станут достоянием общественности, и тщательно создаваемый образ знаменитого деятеля искусств рассыплется в прах. Марик знал своего отца гораздо лучше, чем Грей. Он умело нанес удар в самое уязвимое место.

Сотрудники КГБ записали разговор на пленку. Даниилу начали задавать очень неприятные для него вопросы.

Грей ухитрятся организовать несколько телефонных разговоров Марика с отцом, о которых не узнали сотрудники милиции и госбезопасности. Марк выплескивал на родителя новые эпизоды его жизни, о которых певец предпочел бы забыть. Накручивая себя до истерики, мальчик кричал в трубку о смерти Лены, о судьбе отвергнутого Симонией брата. С садистским наслаждением он чувствовал, как под его обвинениями ломается железная воля отца.

Даниил был загнан в ловушку. Прошлое безжалостно настигало его, и от этого прошлого не было пощады. Певец понял, что у него нет выхода. Даже если бы милиция смогла отыскать его сына и арестовать похитителей, это бы его уже не спасло. В любом случае его тайная жизнь будет вывернута наизнанку перед миллионами поклонников его таланта. У него не будет ни единого шанса оправдаться. Да и как можно оправдаться? Его не поймут. Поверженных кумиров беспощадно забрасывают камнями те самые люди, которые вчера им поклонялись. Так было и так будет всегда. Позор хуже смерти. Особенно для человека, в жилах которого течет горячая грузинская кровь.

Во время одного из разговоров, о котором так никогда и не узнали ни милиция, ни спецслужбы, Даниил договорился с Греем о новых условиях. Грей согласился пойти на уступки. Он позволит Симониистаршему умереть не на площади перед оперным театром и без таблички на груди. Казнь через самоубийство была назначена на следующий день.

То, что до сих пор казалось Марку увлекательной психологической игрой, стало превращаться в кошмарную реальность.

- Ты действительно хочешь убить отца? - спросил у брата Марик.

- Я - нет. Он сам себя убьет.

- А если не убьет?

- Не знаю, что тогда будет. На самом деле не знаю. А чего хочешь ты? Даниил ведь и твой отец. Ты имеешь такое же право решать его судьбу, как и я.

- Иногда я сам не понимаю, чего хочу. Ты говоришь, что есть вещи, которые нельзя прощать. Или все-таки можно? Христос ведь прощал.

- Христа распяли. А потом, прикрываясь его именем, убивали, обирали и дурачили людей. Почитай историю христианства. Кто-нибудь прощал еретиков? Нет. Их пытали и жгли, а имущество отбирали

в пользу церкви. Точно так же коммунисты убивали и грабили мнимых врагов советской власти, а фашисты потрошили евреев. В этом мире не существует прощения. Сказки о прощении придуманы для дураков.

- Но он все-таки наш отец.

- Не будем спорить. Ты мой брат. Я поступлю так, как ты скажешь. Если ты сможешь его простить, ради тебя я забуду о мести.

- Завтра. Я подумаю об этом завтра, - сказал Марик.

- Вот и хорошо. Выпей какао.

- Не надо какао. Сегодня я хочу водки, как и ты.

- Тебе еще рано пить водку.

- Не обращайся со мной, как с ребенком.

- Ты не ребенок, но пока и не взрослый. Пока ты со мной, я за тебя отвечаю. Поверь, от водки тебе станет только хуже. Возьми какао. Я специально приготовил его для тебя.

- Слишком много сахара, - пожаловался Марик.

Голова вдруг потяжелела. Марк хотел сказать Грею, что ему почему-то страшно захотелось спать, но не сумел. Язык онемел и стал ватным, глаза застилал свинцовый туман. Последнее, что он запомнил, были подхватившие его сильные руки брата.

Марик проснулся в лесу на пологом горном склоне. Голова гудела. Тело было холодным и болезненно онемевшим.

- Грей! - позвал мальчик, ища глазами брата. Он был один. Кругом только сосны, скалы и покрытая порыжевшей хвоей жесткая каменистая земля.

С трудом приподнявшись, Марк обнаружил, что он лежит на сложенном вдвое одеяле. Еще одно одея ло накрывало его.

- Грей! Черт возьми, где же ты?

Цепляющееся за верхушки сосен солнце клонилось к закату.

"Значит, завтрашний день уже заканчивается", - мелькнуло в голове у Марика.

День, в который должна была решиться судьба его отца и, возможно, его брата.

Отбросив одеяло в сторону, Марк со стоном встал и, спотыкаясь, неуклюже побежал вниз по склону.

Потом, на допросах, Марк утверждал, что не видел лица своего похитителя, понятия не имеет, кто он такой и где его прятали. Мальчик держался в точности так, как научил его брат. Следователи сочувственно вздыхали, вслушиваясь в едва слышные ответы сидящего на стуле подростка. Марик выглядел апатичным и безучастным, словно происшедшая трагедия не имела к нему никакого отношения. Врачи говорили о последствиях пережитого шока. Марика уже известили о смерти отца, но шок не был связан со смертью Даниила Симонии. На месте пожара был обнаружен еще один неопознанный труп. Сам не понимая почему, Марк был уверен, что это труп его брата.

Мальчик с трудом концентрировался на фразах, которые произносили люди в форме. В его голове навязчиво бился один и тот же вопрос: "Есть ли вещи, которые нельзя простить?"

- Ладно, оставим ребенка в покое. Похоже, ничего нового он уже не скажет, - донеслось откуда-то издалека.

"Нет, - неожиданно понял Марик. - Есть вещи, которые нельзя прощать".

Он мог бы простить брату все. Все, кроме одного. Грей не имел права уходить вместе с отцом. Он не должен был умирать, унося в могилу тайну того, что произошло в роковой день пожара между двумя самыми близкими ему людьми. Грей не имел права умирать, оставляя брата один на один с обрушившимся на него абсурдным и жестоким миром, в котором Марик уже ничего не понимают.

- Какая-то ты сегодня рассеянная, - заметил Сианон. - Ты играешь совсем иначе, чем в прошлый раз.

- Я любую партию играю иначе. Это же го.

- Не прикидывайся. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебя что-то беспокоит.

- Было бы странно, если бы с учетом событий, происходящих на острове, меня ничто не беспокоило.

- Просто расслабься и получай удовольствие. Ты же сама мне это советовала.

- Давать советы легче, чем их выполнять.

- Твой ход.

Я вздохнула и посмотрела на доску. Действительно, сегодня я играю далеко не лучшим образом.

Поставив "камень" на доску, я снова, против своего желания, вернулась мыслями к погибшему в огне брату Марика. А что, если сгорел не Грей? Если он ухитрился достать в морге отрезанные части тела, чтобы подбрасывать их Даниилу Симонии, ему ничего не стоило оставить в огне невостребованный труп какого-либо бомжа.

Ладно, допустим, что брат Марика не погиб. В таком случае Максимилиан Коксос - это не Марик, а его брат. Все сходится. Что мне известно о Грее? Ничего, кроме не слишком типичной для России клички и того, что он служил в Афганистане.

Почему именно Грей? Так в "Алых парусах" звали капитана парусника, в которого влюбилась Ассоль. Нет, вряд ли это прозвище может иметь отношение к "Алым парусам". Марик мог бы назвать себя в честь капитана, но только не его брат. Не в той он рос среде.

Что еще может означать "Грей"? С английского это слово переводится как "серый". Прозвище Серый было у друга моего детства, профессорского сына, впоследствии ставшего преступником-рецидивистом. Эта кличка была производным от имени Сергей. Может быть, брата Марика тоже звали Сергеем?

Сергей, который воевал в Афганистане. Такие же, как у Марика, глаза. Превосходно владеет оружием. Навыки профессионального убийцы. Не слишком ли много людей, подходящих под описание Сергея Адасова? Но если лже-Марик Адасов, кто же тогда Стив? Похоже, у меня окончательно поехала крыша. Написание детективов явно до добра не доводит. Еще немного - и я приду к заключению, что Сергей Адасов - это маскирующийся под японского бизнесмена Сианон.

Я с любопытством уставилась на Ляо, прикидывая, насколько разрез его глаз напоминает глаза Марика и Стива. Никакого сходства.

Уловив мой взгляд, полицейский вопросительно посмотрел сначала на меня, а потом на доску, видимо, ожидая какого-то подвоха.

- Сдаюсь, - сказала я.

- Сдаешься? - удивился Сианон.

- Мне срочно нужно позвонить.

- Кому?

- Я обязана отвечать на этот вопрос?

- Вообще-то не обязана.

Я вздохнула.

- Третьему бывшему мужу, - пояснила я.

- Третьему? Бывшему? - удивленно посмотрел на меня Ляо. - А сколько вообще их у тебя было?

- Пока только три. Но это не предел.

- Не сомневаюсь. А с чего вдруг ты решила позвонить ему именно сейчас?

- Просто хочу кое-что проверить.

- Может, сначала закончим партию? Твое положение не так уж безнадежно.

- Не могу. Считай это очередным женским капризом.

- Ох уж эти женщины, - вздохнул Сианон. - Ладно, сходи позвони. Я подожду тебя здесь. Вернешься - доиграем.

Я с подозрением посмотрела на полицейского.

- Странный ты сегодня какой-то. Слишком покладистый.

- Если бы я возражал, это бы что-нибудь изменило?

- Сомневаюсь.

- Вот и я так подумал. Один мой приятель гово

рил, что есть только два способа командовать женщиной, но беда заключается в том, что никто их не знает.

- Я скоро вернусь, - пообещала я.

- Очень на это надеюсь, - усмехнулся Ляо.

* * *

- Чем ты там занимаешься? - с подозрением поинтересовался Саша.

- Отдыхаю, - честно соврала я.

- И тебе на отдыхе вдруг срочно понадобились сведения о какой-то Лене, которая в конце семидесятых училась на филфаке Тбилисского университета?

- Природное любопытство, - пояснила я. - Ты же меня знаешь.

- Вот именно, что я тебя знаю. Во что ты вляпалась?

- Ни во что. Вернее, почти ни во что. Потом расскажу. Так ты мне поможешь? У тебя наверняка найдутся связи в грузинских спецслужбах. Что тебе стоит позвонить и попросить о небольшой услуге? Эта Лена бросила университет на первом курсе. Ее будет нетрудно найти.

- Что именно ты хочешь узнать?

- Все, что можно. Фамилию, адрес, какие-либо сведения из личного дела, если оно, конечно, сохранилось.

- Ладно, - вздохнул бывший муж. - Тебе это срочно требуется?

- Чем быстрее, тем лучше.

- Позвоню, как только что-нибудь выясню. Возможно, даже завтра.

Вот это оперативность! И никаких ненужных вопросов. Что ни говори, а приятно иметь таких толковых и понимающих бывших мужей.

Вдохновленная разговором, я выскочила из номера и побежала на пляж к изнывающему от жары и ожидания Сианону.

* * *

- Слышала новость? - поинтересовался Стив. - Арабы с евреями снова сцепились.

Иродиадис позвонил после обеда и пригласил меня поужинать с ним. Вечер у меня был свободен, поскольку господин Сукиебуси, намекнув на какието неотложные дела, связанные с расследованием, покинул меня сразу же после того, как выиграл партию. Расставаясь, он сиял, как начищенный пятак. У меня зародилось подозрение, что, даже заполучив в свое распоряжение электромагнитную бомбу Тетерина, полицейский не был бы так счастлив. Удивительно, как легко иногда бывает сделать мужчину счастливым!

Итак, я сидела в ресторане и, в душе проклиная себя за глупость, разделывала уже четвертую королевскую креветку, всерьез подумывая о том, чтобы, забыв о хороших манерах, взять и расчленить проклятую зверюгу руками.

Больше всего на свете я ненавидела с помощью ножа и вилки по всем правилам разделывать креветки, особенно маленькие, поскольку усилий приходилось затрачивать много, а коэффициент полезного действия от этого занятия был минимальный. Отрезать головку, вскрыть брюшко, отделить ножки, а потом с ювелирной точностью отколупывать чешуйчатый панцирь - и все для того, чтобы в итоге нацепить на вилку крошечный кусочек розоватого мяса. Чистой воды мазохизм! Нет, в чем-то Стив прав. Избыток цивилизации не доводит до добра.

Королевские креветки я сдуру заказала сама, решив, что в связи с их размером производительность труда окажется выше, и вот теперь я тоскливо ковырялась ножом в брюшке очередного проклятого ракообразного.

Я как раз давала себе клятву впредь заказывать блюда исключительно с очищенными креветками, поэтому, когда Стив заговорил о евреях и арабах, не сразу сообразила, что к чему.

- Евреи с арабами? - тупо повторила я. - Здесь, на Бали?

Воображение услужливо нарисовало мне Марика, швыряющего шевелящих усами королевских креветок в лицо Халеду Бен Нияду. Бен Нияд от ярости брызгал слюной и осыпал грузино-еврейского поэта страшными проклятиями.

- При чем здесь Бали? - удивился Стив. - В Израиле. Все мирные переговоры полетели коту под хвост. Говорят, что вот-вот может начаться полномасштабная война.

- Честно говоря, я никогда особо не надеялась на успешный исход мирных переговоров. Было бы нелепо ожидать, что арабы с евреями смогут договориться.

- Мир на Ближнем Востоке выгоден всем.

- Если бы он был выгоден всем, его бы заключили.

- Если мир не будет заключен, цены на нефть снова подскочат до небес. Это может вызвать серьезный кризис в Европе.

- Именно это я и имею в виду. Есть хорошая пословица: пока дураки воюют, умные люди делают деньги. Тем, кому надо, арабо-израильский конфликт принесет деньги и политические выгоды, а на Европу им наплевать.

- Ты за кого - за евреев или за арабов? - поинтересовался Стив таким тоном, словно речь шла о футбольных командах.

- Я за флору и фауну Аравийского полуострова. Евреи и арабы стоят друг друга, но никто не думает о том, что из-за их постоянных заморочек страдают невинные верблюды. А ты, интересно, за кого?

- Не люблю арабов, - задумчиво сказал Иродиадис.

- А евреев?

- Пожалуй, я тоже предпочту верблюдов.

- Жаль только, что у меня в Израиле много друзей. Как бы их там мусульмане ненароком не зашибли. Говорила же я в свое время, что лучше было ехать в Америку. Так нет, заладили, как попугаи: "Земля предков, земля предков!" Мне тоже Америка не нравится, но уж лучше жить среди цэрэушников и гарлемских негров, чем среди палестинских террористов.

- Не стоит беспокоиться. Арабы не справятся с Израилем.

- Будем надеяться, что не справятся, - кивнула я. - Если только...

- Что?

- Если только арабы не достанут электромагнитную бомбу с резонансным контуром, настроенным на частоту человеческого сердца. Достаточно взорвать на территории Израиля от трех до пяти таких бомб, чтобы еврейский вопрос был решен раз и навсегда. Вот в этом случае моим друзьям уж точно не поздоровится.

Иродиадис внимательно посмотрел на меня.

- С чего ты взяла, что такая бомба существует?

- Кажется, где-то читала.

- Где именно?

- Не помню. А ты слышал об электромагнитных бомбах?

- Кое-что слышал, но думаю, что оружие, настроенное на резонансную частоту человеческого сердца, пока еще не создано. Насколько мне известно, электромагнитные бомбы в первую очередь предназначены для воздействия на электронные приборы.

- А вдруг такая бомба существует? Представь, что будет, если ее получат арабы!

- Тебе не кажется, что ты принимаешь собственные фантазии слишком близко к сердцу? Если так рассуждать, почему бы тебе не начать беспокоиться о том, что бомбу получат чеченские террористы и взорвут ее в центре Москвы?

- Это как раз сомнительно, - покачала головой я. - Можно взорвать Москву, но не Россию. Если чеченцы выкинут нечто подобное, русские войска несь Кавказ сровняют с землей. С Израилем ситуация совсем иная. Здесь одним ударом можно уничтожить все государство целиком. Электромагнитные бомбы такого типа наверняка даже не входят в список запре

щенного оружия хотя бы потому, что официально они пока не существуют. Мировая общественность немного покричит о недопустимости геноцида, а потом успокоится. Америка не станет воевать против арабского мира. Никому не нужен новый нефтяной кризис. Виноватыми объявят палестинских террористов, а с них вообще никакого спроса.

- Ты говоришь так, словно уверена, что бомба, убивающая людей электромагнитным излучением с резонансной частотой человеческого сердца, действительно существует.

- К сожалению, в наше время фантастика слишком быстро становится реальностью.

- Если такую бомбу изобретут, рано или поздно арабы получат ее.

- Лучше поздно, чем рано.

- Для кого лучше?

- Не знаю, для кого. Наверное, для всех.

- Для всех было бы лучше, если бы человечество не изобрело порох. Существуют нейтронные бомбы, водородные бомбы, игольчатые бомбы, кассетные бомбы, химические бомбы, биологические бомбы. Бомбой больше, бомбой меньше уже не имеет принципиального значения. Ты же сама сказала: когда дураки воюют, умные люди делают деньги. Воевать дураки будут всегда. Нет смысла расстраиваться из-за развития военных технологий или тем более пытаться затормозить этот процесс. Быть умным - всегда преимущество.

- Приятно считать себя умным, да? А у тебя никогда не возникало подозрения, что ум - это всего лишь способность находить убедительные оправдания собственной глупости?

- Почему ты всегда все выворачиваешь наизнанку?

- Потому что я не верю в существование однозначных ответов и определений. Я не могу с уверенностью утверждать, кто умный, а кто дурак, кто прав - евреи или арабы, но я уверена только в одном: если электромагнитная бомба такого типа действительно существует, мне не хочется, чтобы ее где-нибудь взрывали ни в Израиле, ни в Палестине, ни в Индонезии. Считай, что мне жалко верблюдов.

Вилка Стива резко звякнула о тарелку. Я подняла глаза. Иродиадис пристально смотрел на меня.

- Почему ты упомянула Индонезию?

- Не знаю, - пожала плечами я. - Просто так. Мы ведь находимся на Бали, а Бали - это Индонезия.

- Нет, - жестко сказал Стив. - Ты сделала это не просто так. Ты ведь специально завела со мной этот разговор! Ты нападаешь на меня так, словно я изобрел эту чертову бомбу!

- Я завела этот разговор? - возмутилась я. - У тебя что, проблемы с памятью? Я спокойно ела креветки, а ты заявил, что арабы начали воевать с израильтянами. Я просто развивала затронутую тобой тему.

Иродиадис протянул руку к бутылке белого вина, взял ее и, неожиданно потеряв всякий интерес к проблеме электромагнитных бомб, начал внимательно изучать этикетку. Я подумала о том, что, если бы у него были очки, он, вместо того чтобы хвататься за бутылку, скорее всего снял бы их, чтобы протереть.

Зря я упомянула об Индонезии. Зря я вообще завела этот разговор об электромагнитных бомбах. Почему Стив подумал, что я сделала это намеренно? Я совершенно забыла о том, что он тоже может охотиться за бомбой Тетерина. Он ведь не хотел следить за арабами и, похоже, совершенно не интересовался делами Халеда Бен Нияда, вот я и решила, что его интересы не связаны с бомбой. Язык мой - враг мой. Теперь Адасову потребовалась пауза для принятия какого-то решения. Вдруг он заподозрит, что мне что-либо известно? Больше, чем это допустимо? Шакал - профессиональный киллер. Для него прикончить меня проще, чем отпить вина из бокала. Для таких, как он, совершенно безразлично, сколько людей может погибнуть под бомбами. Пока дураки воюют, умные люди зарабатывают деньги. Стив зарабатывал хорошо.

- "Турен Азе-ле-Ридо", - задумчиво произнес Иродиадис. - Великолепное французское вино из виноградников Шеверни. Когда-то я хотел купить себе дом в тех местах и тоже заняться виноделием.

- Так почему же ты его не купил?

- Просто мне разонравилась Европа. Тогда я еще не был в Индонезии.

- А я люблю Средиземноморье, особенно осенью, когда уже мало туристов, но приморские городки еще не впали в зимнюю спячку. Ритм жизни там почти такой же сонный и спокойный, как на Бали, но люди ближе и понятнее, чем азиаты, да и языковых проблем не возникает.

Иродиадис долил вина в почти опустевшие бокалы.

- Ты нравишься мне, - сказал он. - Поэтому я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

- Я сама этого не хочу.

- Я уже говорил, что когда-то ты, хоть и случайно, спасла меня.

- Кажется, это было в прошлой жизни, - напомнила я.

- Я хочу сделать для тебя то же самое. Поэтому я дам тебе один совет: сегодня же уезжай с острова.

- Сегодня? Почему?

- Потому что так будет лучше для тебя. Поверь мне. Ты любишь рассуждать о вещах, о которых не имеешь ни малейшего представления. Чисто случайно тебя могут неправильно понять. В Индонезии это опасно.

- Что ты имеешь в виду?

- Не прикидывайся более глупой, чем ты есть на самом деле. Ты обладаешь удивительным даром нарываться на неприятности. Только пару дней назад из-за тебя нас обоих чуть не убили.

- В любом случае сегодня я не смогу уехать. Завтра я приглашена на прием во дворец раджей Карангасема. Я не могу упустить такую возможность.

- Ты идешь на прием? - удивился Стив. - Как ты достала приглашение?

- Вообще-то его достала не я, а Йоши. Его пригласил какой-то там принц из рода Карангасемов, не помню его имени.

- Принц Барингли?

- Да. А ты откуда знаешь?

- Я тоже буду на приеме.

- Серьезно? А тебя кто пригласил? Тоже принц?

- Не совсем. Один из родственников принца.

- Вот здорово! У тебя приглашение на два лица?

- Кажется, да. Почему ты об этом спрашиваешь?

- Адела безумно хочет попасть на праздник. Может, возьмешь ее с собой?

- Ты не слышала, что я сказал? Забирай с собой свою подругу и сегодня же уезжай с острова.

- Это легче сказать, чем сделать! Ты плохо знаешь Аделу. Думаешь, я смогу так просто взять и увезти ее? Я понимаю, что ты действуешь из лучших побуждений, но уезжать я пока не собираюсь.

Стив вздохнул:

- Ладно, делай что хочешь. Моя совесть чиста. Я тебя предупредил.

- Так ты возьмешь на прием Аделу?

Иродиадис покачал головой:

- Не вздумай говорить ей, что у меня есть приглашение, иначе она от меня не отцепится, пока не добьется своего. Кажется, сейчас твоя подруга встречается с каким-то американцем. Пусть он и ведет ее на праздник.

- Ладно, как хочешь, - сказала я. - Кстати, мы можем отправиться во дворец вместе. Думаю, Йоши не будет возражать.

- Не получится. Мне придется заехать еще в одно место, так что я, возможно, опоздаю.

Меня так и подмывало спросить, куда это он собрался, но в последний момент я передумала.

* * *

В субботу утром я завтракала вместе с Аделой. Нервно прихлебывая кофе, подруга метала громы и молнии по поводу Билла, все еще не доставшего при

глашения на праздник. Я лицемерно сочувствовала ей, хотя на самом деле гораздо больше сострадала бедняге Биллу из Миннесоты. Страшно подумать, что выкинет Адела, если американец обманет ее ожидания. Возможно, после этого Билл до конца своих дней будет страдать от комплекса неполноценности.

После завтрака Адела помчалась разыскивать американца, чтобы в очередной раз напомнить ему о приглашениях, а я поднялась на свой этаж и обнаружила созерцающего дверь моего номера господина Сукиебуси. В руках у лжеяпонца была большая коробка, перевязанная красивой золотой лентой.

- Это тебе, - сказал Сианон, протягивая мне коробку.

- Спасибо. Только подожди, сначала я дверь отопру.

Мы вошли в комнату.

- Что это? - поинтересовалась я.

- Открой - увидишь.

Я развязала ленту и сняла крышку. Завернутое в мягкую прозрачную бумагу, внутри лежало длинное белое платье из тонкого блестящего трикотажа.

- Какая прелесть! - восхитилась я. - Оно просто потрясающее. Не ожидала от тебя такого подарка!

Ляо продолжал меня удивлять. За платье подобного качества он должен был выложить как минимум две месячные зарплаты полицейского инспектора. Если Сианон ведет расследование на свой страх и риск, откуда он берет деньги? Одно из двух: или его кто-то финансирует, или Ляо - продажный полицейский. Конечно, я могла предположить, что он выиграл в лотерею или богатый дядюшка из Макао оставил ему наследство, но в такие чудеса мне почемуто слабо верилось.

- Не стоило этого делать, - сказала я.

- Принцессы всегда надевают белые платья на праздник очищения душ, пояснил Ляо.

- Но я же не принцесса.

- Это не важно. Жители острова ценят, когда иностранные гости приспосабливаются к здешним правилам и не нарушают гармонии, к которой стремится балиец. Примерь. Надеюсь, тебе подойдет.

Платье сидело великолепно. Интересно, как Сианону удалось так точно угадать мой размер? Может, он и ненавидит женщин, но в женской одежде явно разбирается.

- Значит, ты оденешься, как балийский принц?

- На мужчин эти правила не распространяются. Я буду одет, как японский бизнесмен.

- В черный костюм? - ужаснулась я.

- Костюм будет белым, - утешил меня полицейский.

- Во сколько мы выезжаем?

- В три. Сначала мы посмотрим в Амлапуре подготовку к шествию золотых башен, а потом отправимся во дворец.

- Кстати, ты так и не проверил отпечатки пальцев Иродиадиса?

- Проверил.

- И что?

- Ничего. Абсолютно ничего. Они не числятся в картотеке Интерпола.

- А ты доверяешь картотеке Интерпола?

- В каком смысле?

- В том смысле, что за деньги можно подменить отпечатки. Для этого достаточно просто войти в соответствующую базу данных. Такие случаи уже известны.

- Почему ты вдруг решила, что отпечатки подменили? Ты что-то узнала о Стиве?

- Ничего я не узнала. Просто я подумала, что нельзя исключить и такой вариант.

- Если так рассуждать, то вообще ни на что нельзя полагаться - ни на данные Интерпола, ни на досье.

- Это было бы уже чересчур, - заметила я. - По правде говоря, я даже рада, что Стив чист.

- То, что у Интерпола нет его отпечатков пальцев, еще ничего не значит, заметил Сианон. - Ладно, ты собирайся, а мне надо идти. Я заеду за тобой около трех.

- Договорились, - кивнула я.

Я рассеянно наблюдала, как Ляо закрывает за собой дверь. Прислушиваясь к затихающим в глубине коридора шагам, я поймала себя на мысли, что забыла спросить его о чем-то очень важном.

Конечно же! Я рванула на себя дверь и выскочила в коридор в надежде остановить полицейского, но Сианона там уже не было.

- Черт! - выругалась я.

Из-за всех этих историй с убийствами, Мариком и Стивом-Адасовым я совсем упустила из виду главный вопрос: в чем будет заключаться моя роль на приеме во дворце раджей Карангасема? Я ведь понадобилась Ляо именно для того, чтобы пообщаться с высшим обществом Бали, а заодно разнюхать все, что можно, насчет Семена Тетерина и его электромагнитной бомбы. Но что именно я должна буду делать? Какую роль отвел мне Ляо в этом спектакле? Ладно, об этом я еще успею спросить.

Я вернулась в номер и, не удержавшись, подошла к зеркалу, чтобы еще раз полюбоваться подаренным Ляо платьем. Почти невесомый струящийся трикотаж отливал жемчужным сиянием. Плотно обтягивающий тело лиф плавно переходил в длинную и просторную юбку-солнце. Я крутанулась вокруг своей оси, и юбка сверкающим белым диском послушно взметнулась вверх.

"Под такой юбкой можно спрятать целый арсенал", - подумала я, жалея, что у меня нет при себе миниатюрного пистолета или хотя бы хорошего метательного ножа. Только рентджонг. Не самое удобное оружие, чтобы прятать его под платьем, но на крайний случай сойдет. Никогда не знаешь, что может произойти на такой вечеринке.

От оружия мои мысли плавно переместились к Иродиадису.

Значит, отпечатков Стива в картотеке Интерпола не оказалось. Впрочем, этого следовало ожидать.

Если судить по заметке в "Московском комсомольце", сотрудники московского отделения Интерпола, несмотря на результаты дактилологической экспертизы, не были до конца уверены в том, что на Сицилии был убит именно Сергей Адасов. Если Шакалу действительно удалось подменить свои отпечатки, неудивительно, что его пальчиков не оказалось в картотеке. Хотела бы я знать, как именно ему удалось проделать такой трюк. Подменить отпечатки одновременно в ста семидесяти странах - членах Интерпола Адасов мог только через компьютерную сеть. Теоретически это возможно.

От размышлений меня оторвал телефонный звонок. Это был Саша.

- Кое-что удалось узнать, но совсем немного, - сообщил он. - Фамилия студентки, которая тебя интересовала, - Адасова. Елена Сергеевна Адасова. Жила в Поти, работала официанткой, погибла в семьдесят первом году в возрасте двадцати девяти лет от ожогов. Самоубийство. А теперь, будь добра, объясни, почему тебя ни с того ни с сего заинтересовала мать мафиозного киллера?

Я отодвинула трубку от уха и недоверчиво посмотрела на нее. У меня, конечно, возникали определенные сомнения по поводу брата Марика, именно поэтому я и попросила Сашу выяснить что-либо о студентке Лене, но ничего подобного я не ожидала.

- Эй! Ты меня слышишь? - послышался из трубки Сашин голос.

Я вздохнула и снова приложила ее к уху.

- Адасова? - переспросила я. - Ты совершенно уверен, что это была Адасова?

- Уверен, раз говорю. Так во что ты вляпалась на этот раз?

- Ни во что, - снова соврала я. - Это я так, из чистого любопытства. Просто услышала одну старую историю и решила кое-что уточнить.

- Уточнила?

- Да. Большое спасибо.

- Больше тебе ничего не нужно узнать?

- Пока нет. Если понадобится - позвоню.

- Тебе помощь не требуется? У меня сейчас пара знакомых ребят налаживают в Сингапуре службу без

опасности для одной фирмы. Если что - можно к ним обратиться. От Сингапура до Бали рукой подать.

- Буду иметь в виду. Спасибо за заботу.

Повесив трубку, я плюхнулась в кресло, раздираемая самыми противоречивыми чувствами. Я чувствовала себя примерно так же, как невеста, в день свадьбы обнаружившая, что ее возлюбленный женат и имеет пятерых детей. Я настолько свыклась с мыслью, что Стив - это Сергей Адасов, что принимала это уже за аксиому.

А как же я с Мариком лопухнулась! И нечего валить все на близорукость. Близорукость близорукостью, но, чтобы спутать совершенно незнакомого киллера с давним ухажером, нужно быть полной кретинкой. Теперь понятно, почему за ним охотились люди Яши Мухомора. "Мор на цветную масть" - ведь дело рук Шакала. Возможно, именно Яша Мухомор должен был стать его следующей мишенью.

Ладно, если Марик - Адасов, то кто же тогда Стив? Он знает русский язык, если, конечно, это не плод моего воображения, он умеет маскироваться и обращаться с оружием, совесть у него явно нечиста, если судить по его рассуждениям о том, можно ли оправдать убийцу, и прочей рефлексии. С ума можно сойти.

С другой стороны, если Марик, то есть Макс, на самом деле Сергей Адасов, почему он так заботится обо мне? Варана мне подсунул, сделал предупредительный выстрел в Батубулане, прикончил в лодке Федю с компанией.

С Федей, допустим, все понятно. Для Шакала уничтожать людей Яши Мухомора - милое дело. Почти наверняка двое убитых, обнаруженные мной в китайском храме, тоже на его совести. Сианон ведь сказал, что это были русские.

Но почему все-таки Шакал заботится обо мне? Ради памяти брата?

Дверь с грохотом распахнулась, и в номер вихрем влетела Адела.

- Ты представляешь, этот остолоп до сих пор не достают приглашения на прием, - пылая праведным гневом, заявила она. - Ума не приложу, что делать!

Резко затормозив, Адела уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

- Вот это платье! Ну-ка, встань! С ума сойти! Где ты такое отхватила?

Я поднялась с кресла.

- Йоши подарил. В таких платьях балийские принцессы ходят на праздник очищения душ.

- Ай да Сукихренуси! - восхитилась подруга. - Везет же тебе! А от моего американского оболтуса вообще никакого прока. Даже приглашения достать не способен. Ты не в курсе, где там у них Миннесота?

- На границе с Канадой. Примерно посередине между Восточным и Западным побережьем.

- В общем, нечто вроде Тамбовской области, - язвительно подытожила Адела. - Трудно ждать чудес от Билли из Тамбова.

- Не стоит так наезжать на бедного парня. Он же старается.

- Плохо старается. И Стив куда-то пропал. Ты не в курсе, Стив пойдет на праздник?

- Понятия не имею, - соврала я.

- Слушай, а что, если я поеду на прием с тобой и с Сукихренуси? Вы отвлечете охранника, а я как-нибудь незаметно проскочу.

Только этого мне не хватало. Неизвестно, что может произойти на этом празднике. Судя по предостережениям Стива и Марика, вернее, Адасова, лучше там не появляться. Чем дальше Адела будет находиться от дворца раджей Карангасема, тем спокойнее я буду себя чувствовать.

- Я бы с удовольствием взяла тебя с собой, но Йоши будет недоволен, дипломатично заметила я.

- Йоши будет недоволен? - возмущенно вскинула брови Адела. - Нам-то что до. этого? Как разозлится, так и успокоится.

- Это не так просто. Он хочет побыть вдвоем со мной, чтобы никто нам не мешал.

- Если Сукихренуси хочет побыть с тобой вдвоем, ему нужно было приглашать тебя не на праздник,

а в мотель, - возразила подруга. - На приеме во дворце побыть вдвоем вам точно не удастся.

- Ты понимаешь, что я имею в виду. На празднике будут незнакомые люди, а находиться в толпе незнакомых людей - это все равно, что быть вдвоем.

- Предательница, - драматически произнесла Адела. - Ты готова променять меня на первого попавшегося японца. Тоже мне подруга. Никогда тебе этого не прощу.

- Да ладно, не обижайся. Я поговорю с Йоши. Может, он и согласится тебя взять. А может быть, Билл достанет приглашения.

- На Миннесоту я уже не надеюсь, - грустно вздохнула Адела.

* * *

Сианон зашел за мной без пяти три. Я была уже полностью готова. После ухода Аделы я, представив себе ожидающие меня на празднике опасности, окончательно запаниковала и на скорую руку соорудила из искусственной кожи, резинок и липучек ножны и крепление для рентджонга. Прицепив подарок Стива на бедро, я надежно укрыла его под длинной широкой юбкой белого платья.

Опасаясь, что в последний момент появится Адела и у нас уже не будет возможности избавиться от нее, я, к удивлению полицейского, чуть ли не бегом потащила его к выходу.

На улице меня ожидал приятный сюрприз - "Кадиллак" с одетым в ливрею шофером.

- Вот это размах, - восхитилась я. - Даже не подозревала, что на острове есть "Кадиллаки". Надеюсь, мы нигде не застрянем. Дороги здесь узковаты для автомобиля такого класса.

- Зато шофер опытный, - подмигнул мне Ляо. - Эту машину прислал за нами сам принц Барингли.

Дорога до провинции Карангасем некоторое время вилась вдоль береговой линии, а затем нырнула в уютную лощину между холмами, и с обеих сторон замелькали, словно расчерченные по линейке, уходящие вверх бесконечные террасы золотящихся рисовых полей.

Подъезжая к Амлапуре, мы увидели поднимающуюся из долины к княжескому дворцу процессию девушек, одетых в белые и светло-желтые одежды. Под зонтиками платинового цвета они несли на головах закутанные в белую ткань символы душ фигурки, вырезанные из сандалового дерева.

Две девушки в центре колонны вместо фигурок держали блюда для жертвоприношений. На одном из них лежала золотая корона, на другом - маленький темно-красный бархатный пиджак, предназначенные для приглашенной на праздник души последнего правителя Карангасема.

Мы с Сианоном вышли из "Кадиллака" и последовали за процессией. Вслед за девушками мы миновали ворота дворца и оказались на площади, расположенной на вершине холма. Шесть гигантских золотых башен со множеством расположенных друг над другом напоминающих пагоду ярусов стояли в ряд по диаметру площади, словно шеренга мифических солдат. Башни вздымались на высоту как минимум трехэтажного дома, а с их вершин, расправив могучие крылья, насмешливо взирали на суетящихся внизу смертных золотые изображения птицы Гаруды.

Зазывая души умерших предков, призывно звенели колокольчики, окружающая процессию возбужденная толпа галдела, как наячий базар, местный оркестр из пяти гамеланов исправно вносил свой вклад в общий шум.

Жрецы торопливо окропляли проходящих святой водой, совершали ритуалы жертвоприношения, очищения и заклинания демонов и духов.

Площадь казалась огромной. На нее непрерывным потоком продолжали стягиваться женщины в высоких, переплетенных цветами коронах и мужчины в традиционных нарядах с крисами на поясе. Я с любопытством рассматривала эти странные, длинные как меч кинжалы с волнистым лезвием, почти такой

же, как у рентджонга, изогнутой пистолетной рукоятью и лезвием, прикрепленным к шарниру и свободно вращающимся вокруг продольной оси. Входя в тело противника, такое подвижное лезвие легко огибало препятствия в виде костей, безжалостно разрывая мышцы и сухожилия волнистыми изгибами клинка.

- Я и не представляла, что здесь будет столько народа, - сказала я.

- Правители Карангасема устраивают на площади праздничный ужин, рассчитанный на три тысячи человек, - объяснил Ляо, - а для того, чтобы перенести золотые башни в Уджунг, к берегу моря, требуется не менее тысячи мужчин. Но башни понесут только завтра. На сегодня запланированы праздничный ужин и танцы.

Сианон, ловко лавируя среди горячих бронзовых тел, провел меня вдоль павильона с жертвоприношениями для душ умерших предков и "дома очищения", в который по крутой лестнице непрерывной чередой поднимались молодые балийки. Жрец, стоящий наверху, снимал с их голов фигурки с душами предков.

- В ночь после святой трапезы сандаловые фигурки будут сожжены, а на следующий день их пепел будет предан морским волнам. Так души умерших полностью очистятся от остатков земной скверны и смогут вознестись на самые высокие небеса, - объяснил Сианон.

Я оглядывалась по сторонам в надежде увидеть Стива, но в глазах безумным калейдоскопом мелькали пестрые наряды женщин и бесконечные серебристо-стальные крисы мужчин.

- Давай найдем местечко поспокойней, - попросила я. - Меня начинает угнетать такое количество людей. Не люблю толпу.

- Если хочешь, мы можем пройти дальше и посмотреть дворцовые постройки. Там почти никого нет.

- Отлично. Мне бы хотелось поговорить с тобой в спокойной обстановке.

- О чем?

- Ты не догадываешься? В частности, о том, что мы будем делать на приеме. Ты ведь не для развлечения все это затеял. Что именно ты хочешь от меня?

- Насколько я понял со слов Унтунга, переговоры с Тетериным велись через какого-то правительственного чиновника. На этом приеме Тетерин впервые должен будет встретиться непосредственно с заказчиком. Праздник во дворце - идеальная маскировка для их встречи. Будут многие члены правительства и огромное количество гостей, среди которых нетрудно затеряться. Мы станем наблюдать за гостями и попытаемся вычислить Тетерина. Я знаю в лицо индонезийских политиков, а ты русская, как и Семен. Тебе будет проще обнаружить его, чем мне.

"Блажен, кто верует, - подумала я. - Кажется, бедняга поставил не на ту лошадку".

Сианон явно переоценил мои шпионские способности. Если со своей близорукостью я ухитрилась спутать Марика с Сергеем Адасовым, то как, хотела бы знать, я распознаю совершенно незнакомого мне человека среди сотен гостей? Я не стала заранее разочаровывать полицейского. В конце концов, надежда - мать дураков. Пусть живет иллюзиями, если ему это нравится.

- У тебя есть фотография Тетерина или хотя бы описание его внешности?

- К сожалению, нет. О нем вообще немногое известно. Эмигрировав из Советского Союза, Тетерин сотрудничал с правительствами разных стран, занимаясь военными разработками. Ходят слухи, что коекакие секреты он ухитрился продать одновременно Ливии, Китаю и Соединенным Штатам. После этого он исчез, а через полгода во Франции потерпел катастрофу "Конкорд". Месть за смерть отца была одной из навязчивых идей Семена. Ничего конкретно так и не было доказано. В официальной версии гибели самолета электромагнитная бомба не упоминается по тем же причинам, по каким полет "Миража" не фигурирует в отчете о причинах катастрофы советского "Ту-144", но французские спецслужбы не исключают возможности ее использования.

- Но хоть какие-то сведения о внешности Тетерина у тебя есть? Хотя бы возраст, рост, толстый он или тонкий?

- Тетерину около сорока лет, рост выше среднего, темные волосы. После того, как он продал сделанные для Штатов военные разработки Ливии и Китаю, Семен полностью изменил внешность при помощи серии пластических операций. Больше мне ничего о нем не известно, кроме того, что за Тетериным уже давно и безуспешно охотится ЦРУ. Американцы, как всегда, ведут расследование в обстановке столь глубокой секретности, что данных о Тетерине нет ни у европейских спецслужб, ни у Интерпола.

На мгновение у меня перехватило дыхание.

"Ничего. Абсолютно ничего. Они не числятся в картотеке Интерпола", прозвучал у меня в ушах голос Сианона. Он сказал это сегодня утром об отпечатках пальцев Иродиадиса.

Еще мне вспомнился тонкий, почти незаметный шрам под волосами, то, как напрягся Стив, когда я по-русски сказала ему "руки вверх". Его стиль мышления, слишком нетипичный для киллера, его рефлексия, все эти разговоры о Санта-Клаусе, размышления о добре и зле, об однозначности ответов... Его почти болезненная привязанность к Бали, к образу жизни простому и ясному, как первобытный коммунизм, к миру, в котором даже принцы искренне верят в своих балийских Санта-Клаусов, а ответы просты и однозначны: хорошо то, что угодно богам. Каджа - это добро, а келод - это зло. Если все чочог, человек - сенанг. Удобство, гармония и соответствие.

Сианон прикоснулся к моему плечу. Я вздрогнула.

- Что с тобой? Ты что, меня не слышишь?

- Извини, я задумалась. Ты что-то сказал?

- О чем ты думала?

- Да так, ни о чем.

- Не надо мне врать.

- Я размышляла о Тетерине. Мне непонятно одно: если ЦРУ все держит в таком глубоком секрете, что сведений о Семене нет даже в Интерполе, откуда ты о нем знаешь?

- Слухами земля полнится. Тетерин продал кое-какие разработки китайцам. Некоторое время китайские спецслужбы помогали ему уходить от ЦРУ. Индонезия недалеко от Китая, а чужие секреты в Юго-Восточной Азии рано или поздно становятся известны.

- Но если у Тетерина такие хорошие связи с китайцами, то почему он не продаст электромагнитную бомбу им, а не Индонезии?

- Понятия не имею. Возможно, контакты с ливийцами подпортили отношения Семена с Китаем. Мало ли какие у него могли быть причины.

Кажется, я догадываюсь, какие именно.

"Это мой остров", - вспомнились мне слова Стива.

"В таком случае я приватизирую соседний Ломбок", - пошутила я.

"Я серьезно".

"Разумеется".

"Ты мне не веришь. Бали действительно мой остров. По крайней мере, в ближайшем будущем он станет моим".

Так вот какую цену готова заплатить за электромагнитную бомбу индонезийская оппозиция! Им даже не придется тратить украденные из бюджета деньги. Дадут Стиву какую-либо должность типа губернатора Бали, а то и княжеский титул, чтобы он в свое удовольствие разгуливал по острову, считая его своим, а заодно разрабатывал для Индонезии новые типы вооружений. Всем хорошо, и китайцы никому не нужны.

- Давай немного посидим, - предложила я и огляделась вокруг.

За разговором мы незаметно углубились в дворцовый комплекс. Пагода, молельня, беседка. И главное, тишина. Такая приятная после гудящей, как растревоженный улей, площади. В глубине беседки виднелась скамейка.

Мы вошли внутрь и уселись на низкую резную скамью. Через увитые листьями плюща проемы хаотично пробивались солнечные лучи. Игра света и тени вновь напомнила мне о мужчинах, убитых в китайском храме.

- Какая-то ты сегодня странная, - заметил Ляо. - Слишком задумчивая.

- Жара и избыток народа на площади. Толпа всегда действует на меня угнетающе.

- Мне кажется, дело не в толпе.

Он был совершенно прав. Дело во мне. В положении, в котором я оказалась. Я хорошо относилась к Стиву даже когда считала его Сергеем Адасовым, и, честно говоря, мне было глубоко плевать на то, чем именно Семен Тетерин занимался с ЦРУ, ливийцами и китайцами. Это его собственные дела, а его причастность к гибели "Конкорда" вообще не доказана. По отношению ко мне Стив всегда вел себя хорошо. Это означало, что если я его заложу, то буду чувствовать себя последней стукачкой. А если не заложу? Хороший вопрос.

- Допустим, нам удастся вычислить Тетерина. Что ты тогда сделаешь?

- Его электромагнитная бомба не должна взорваться в Индонезии, да и вообще нигде.

- Это не ответ.

- Это ответ.

- То есть ты его убьешь и постараешься уничтожить бомбу?

- А разве есть другие варианты?

- Не знаю. Может, ограничишься лоботомией?

Лицо Сианона исказилось от ярости.

- Твоя ирония неуместна. И не начинай говорить о том, что его надо арестовать и судить. Тетерин с его бомбами является угрозой для всего мирового сообщества. Из-за него уже погибли сотни невинных людей. Подумай о пассажирах "Конкорда". Сейчас счет жертвам может пойти уже не на сотни, а на тысячи.

- На борту "Ту-144" тоже были невинные люди. Убийцу отца Тетерина французское правительство почти наверняка наградило.

- По-твоему, он имеет право на месть? Только кому? Пассажиры "Конкорда" не имели никакого отношения к смерти его отца. Если ты и дальше продолжишь в таком духе, то скоро начнешь петь хвалу терроризму.

- Боже упаси, - отмахнулась я. - Просто я пытаюсь поставить себя на его место.

- Ты не можешь поставить себя на его место. Ты не он и никогда им не будешь. Лучше поставь себя на место людей, которых его бомба убьет.

- Ты совершенно прав, - вздохнула я. - Просто все это как-то грустно.

- А ты ожидала, что это будет весело? Что веселого в смерти? У каждого убийцы есть свои мотивы. Их можно понять, даже можно счесть их резонными, но рано или поздно надо становиться на чью-то сторону. Ты же пытаешься остаться сторонним наблюдателем, понять всех и в результате не делать ничего. Так не получится. Рано или поздно всегда приходится делать выбор.

- Не надо меня агитировать, - поморщилась я. - Я все прекрасно понимаю.

- Рад, что ты все понимаешь.

Сианон посмотрел на часы.

- Пора идти во дворец. Гости уже собираются.

Я дотронулась до его руки:

- Не злись. Я на твоей стороне.

Ляо повернулся ко мне. Выражение его лица смягчилось.

- Я знаю. Извини. Зря я втянул тебя в это.

- Ты тут ни при чем. Я сама себя в это втянула. Черт бы подрал мое проклятое любопытство.

- Именно поэтому я ненавижу женщин, - усмехнулся Сианон. - Они сами не знают, чего хотят.

- И еще писателей детективных романов, - напомнила я. - Меня утешает только то, что, как бы плохо мужчины ни думали о женщинах, женщины думают о них еще хуже.

Руки полицейского скользнули к моим плечам

молниеносно, как при выполнении боевого приема. Мое тело отреагировало автоматически, пытаясь блокировать его движения, но в следующее мгновение горячие губы Ляо уже накрыли мой рот. Он прижимал меня к себе с такой силой, что я не могла пошевелиться.

Испуг от его резкого движения на мгновение сменился изумлением, а потом меня затопила горячая волна эйфорических ощущений, идущих от его губ и отдающихся невыносимым жаром внизу живота. Позабыв обо всем на свете, я до боли целовала Сианона, чувствуя телом напряжение его мышц и железную хватку его пальцев.

Я так и не поняла, сколько времени мы целовались - минуту или целую вечность. Руки полицейского разжались, и мы, тяжело дыша, отодвинулись друг от друга.

- Нам надо идти, - внезапно охрипшим голосом произнес Сианон.

- В самом деле, - согласилась я.

- Я этого не хочу.

- Чего именно?

- Уходить отсюда.

Я вздохнула. Интересно, чего хочу я? В любом случае прием во дворце раджей Карангасема уже не так меня интересовал.

- Но тебя зовет чувство долга, - догадалась я.

- Не издевайся.

- Я не издеваюсь. Предлагаю компромиссный вариант: еще раз поцелуемся и пойдем во дворец.

На этот раз Сианон не спешил. Его поцелуй был долгим и нежным, как лепестки тропических цветов.

- Как ты это делаешь? - изумилась я.

- Что ты имеешь в виду?

- Где ты научился так целоваться?

- У нас на Бали свои секреты.

- Знаешь, мне все больше нравится на Бали.

- Значит, ты на моей стороне?

- Конечно, на твоей, - совсем немного слукавила я.

* * *

Вход во дворец для приглашенных на прием гостей оказался на противоположной от площади стороне, вероятно, для того, чтобы праздничная толпа не мешала прибывающим.

Я много читала о восточной роскоши, но даже отдаленно не представляла, с каким размахом живут потомки балийских раджей. Больше всего их дворец напоминал мне удачно адаптированные к современности сказки "Тысячи и одной ночи". На огромную, как олимпийский стадион, стоянку один за другим подъезжали роскошные автомобили. Традиционные индонезийские наряды мешались с длинными вечерними платьями и строгими мужскими костюмами.

С любопытством разглядывая туалеты индонезийской знати, я неожиданно почувствовала беспокойство, смутное ощущение опасности, которое, как мне казалось, я уже испытывала недавно. Когда-то давно, занимаясь боевыми искусствами, я училась спиной ощущать взгляд противника. В повседневной жизни я не использовала эту способность, лишь иногда для тренировки настраиваясь на восприятие "кожей" окружающего мира, но случалось, что хорошо знакомые техники срабатывали сами по себе, и я начинала на расстоянии воспринимать чье-то невидимое присутствие, человека, который думал обо мне или, может быть, смотрел на меня.

- Подожди минутку, - сказала я Сианону.

- Куда ты?

- Я сейчас. Хочу кое-что посмотреть.

С типичным для туриста любопытством рассматривая архитектуру дворцовых сооружений, я двинулась в направлении, в котором меня подталкивали ощущения. Странное чувство становилось все сильнее. Казалось, меня тянет в сторону мощный невидимый магнит. Завернув за угол, я остановилась. На меня в упор смотрели зловещие черные глаза на широкоскулом смуглом лице.

Я сразу узнала его. Луксаман Сурьяди, отец де

вочки-феи. Мастер боевых искусств, сумевший вернуться из амока в мир людей.

- Здравствуйте, - сказала я. - Вы тоже пришли на праздник?

Луксаман кивнул головой, но выражение его лица было далеко не праздничным.

- Я знал, что ты умеешь _чувствовать_.

Сильный непривычный акцент заставлял внимательно вслушиваться в его английскую речь.

- Что вы имеете в виду? - не поняла я.

- Ты ведь почувствовала меня.

- Пожалуй, да.

- Можешь идти. Он ждет тебя.

- Кто ждет? Стив?

- Нет. Тот, с которым ты пришла. Будь осторожна с ним.

- Почему? Он хочет причинить мне вред?

- Просто будь осторожна.

- Хорошо.

Луксаман чуть заметно наклонил голову и, отвернувшись от меня, бесшумно растаял в наступающих сумерках.

- Где ты была? - недовольно поинтересовался Ляо.

- Да так, хотела кое-что посмотреть.

- Ты прямо как ребенок. Носишься туда-сюда.

Я погладила полицейского по руке.

- Не нервничай. Все будет хорошо.

- Я и не нервничаю.

- Конечно, ты не нервничаешь, - усмехнулась я. - Обожаю мужчин с железными нервами.

Как ни странно, несмотря на предупреждение, касающееся Сианона, встреча с Луксаманом удивительным образом успокоила меня. Интуитивно я понимала, что слова в нашем диалоге не имели особого значения. Зловещий мастер боевых искусств вынудил меня подойти к нему, чтобы передать мне что-то еще, помимо предупреждения.

Как всегда в случае внесловесной и внелогической передачи информации, характерной для восточных эзотерических учений, важно было не то, что он сказал, а скорее то, чего он _не сказал_. Луксаман передал мне какое-то странное чувство, которое я пока не хотела осмысливать и расшифровывать. Это чувство было связано с Сианоном и с тем, что должно было произойти. Ради собственного спокойствия я предпочла подавить его и загнать поглубже в подсознание. К черту всю эту мистику! Чему быть - того не миновать. Надо просто вести себя более осторожно, и тогда все закончится хорошо. По крайней мере, хотелось бы в это верить.

* * *

Два охранника у входа внимательно сверяли приглашения со списком гостей. Девушка в красно-золотом наряде с поклоном протянула нам программу праздника в розовом переплете, украшенном изображением башни княжеского дворца и стилизованным изображением Гаруды.

"Карья Агунг Малигиа" - было написано в заголовке. В скобках приводился перевод: "Княжеское жертвоприношение очищения".

- А почему Малигиа? - спросила я Сианона. - Разве праздник называется не Балигиа?

- Балигиа - балийское слово. На бахаса Индонесиа - официальном языке Индонезии - оно звучит как Малигиа.

- Так эти Карангасемы князья или раджи?

- Они потомки правивших на Бали раджей. Князья или принцы - это европейский эквивалент титула.

- Господин Сукиебуси! Рад приветствовать вас!

Нам широко улыбался полноватый усатый индонезиец в белых полотняных одеждах и белой шапочке, напоминающей надетую поперек головы пилотку с забавными улиточными рожками и массивной золотой кокардой, изображающей вездесущую Гаруду.

- Принц Барингли. А это моя подруга, Ирина Волкова, писательница, представил нас Сианон.

- В самом деле? - расплылся в улыбке принц. - И что же вы пишете? Стихи? Прозу?

- Прозу, - ответила я.

- Замечательно. Это просто замечательно. А я вот в молодости стихами баловался.

Везет же мне на поэтов!

- Всегда мечтала писать стихи, - соврала я. - Но для этого у меня, к сожалению, не хватало таланта.

- Если хотите, я могу почитать вам кое-что из моих произведений. Разумеется, если это вам интересно.

- Это огромная честь для меня, - с легкой растерянностью произнесла я, пытаясь угадать, на каком языке творит потомок Карангасемов, хотя, если честно, для меня не имело особого значения, будет ли это бахаса Индонесиа или балийский диалект.

Принц цепко подхватил меня под локоть и, оторвав от Сианона, поволок куда-то в толпу гостей.

Я недоуменно посмотрела на полицейского. Ляо лукаво улыбнулся мне, подмигнул и исчез в толпе.

Карья сучи чо пти дхарма,

Анчинтийя Лока мокса карма...

вдохновенно декламировал Барингли.

Я с удовлетворением отметила, что благодаря юношескому увлечению эзотерическими учениями без особой подготовки понимаю индонезийский язык. Мне были известны целых три слова: мокса, карма и дхарма. Этого было достаточно, чтобы сообразить, о чем идет речь.

- В этом стихотворении я напоминаю о том, что спасение, избавление, освобождение состоят в соединении с абсолютным божеством, обитающим в Анчитийа Лока, - пояснил принц.

- Я об этом уже догадалась, - глубокомысленно кивнула я. - Сразу чувствуется, что у вас настоящий талант. Как великолепно подобрана рифма: "карма - дхарма". Звучит даже лучше, чем исконно русские "розы - морозы".

- Мо-ро-зы, - по складам повторил Барингли. - А что это такое?

Интересно, как объяснить балийцу, что такое морозы?

- Это основная причина, по которой я сбежала на Бали из Москвы, вздохнула я. - У вас во дворце есть морозильник?

- Разумеется, и не один.

- Так вот, жить в Москве еще хуже, чем в морозильнике. В морозильнике по крайней мере не дует ветер и никогда не идет снег.

- Кажется, я понял, - кивнул принц. - Очень вам сочувствую. Я бы предпочел умереть и попасть на пару веков в нирайя-ад, чем провести жизнь в морозильнике.

- Надеюсь, что в своем следующем воплощении я окажусь немного ближе к экватору, - заметила я.

Мы миновали колоннаду, какую-то арку и наконец оказались наедине в увешанной коврами овальной комнате, в центре которой стояла кровать под большим балдахином. Я с подозрением посмотрела сначала на нее, а потом на толстенького жизнерадостного принца.

Усы вороньими крылышками взлетели над обнажившимися в широкой улыбке крепкими белоснежными зубами.

- Вам что-нибудь нужно? Я в полном вашем распоряжении.

- Вообще-то я хотела бы отыскать господина Сукиебуси. Мы пришли вместе, и как-то неудобно оставлять его надолго одного.

- Боюсь, что это невозможно. Господин Сукиебуси занят. Нам тоже пора заняться делом.

Каким еще делом? Я снова с подозрением взглянула на кровать.

Ай да Ляо! Неужели он так меня подставил? Вот ведь негодяй! Я попыталась представить, что сделаю со лжеяпонцем, когда мы снова встретимся. По сравнению с этим китайские пытки покажутся ему ласками райских гурий.

Видимо, зловещее выражение моего лица слегка обеспокоило потомка Карангасемов.

- Боюсь, вы меня не так поняли.

- Я тоже этого боюсь.

- Я просто хотел остаться с вами наедине. _Я все знаю_, - добавил он свистящим шепотом.

- Что вы знаете? - в тон ему поинтересовалась я.

- _Все_! - доверительно наклонился ко мне принц. - И я неимоверно признателен вам за то, что вы согласились помочь моей стране.

Так вот в чем дело! Кажется, я обнаружила источник финансирования Сианона. Что ж, это приятно - иметь в союзниках принца.

Я рассмеялась. Накопившееся за последние дни напряжение неожиданно отпустило меня. Веселый толстячок-принц словно напомнил мне, что не стоит воспринимать жизнь слишком серьезно. В конце концов, не так уж и важно, кто в итоге получит электромагнитную бомбу. Если бы в моих силах было изменить этот мир, он не был бы таким, как сейчас, но, к сожалению, от меня почти ничего не зависит. Так стоит ли из-за этого расстраиваться? Я просто поучаствую в этом захватывающем спектакле и посмотрю, чем все закончится. Конечно, хотелось бы, чтобы все закончилось хорошо, но жизнь - не голливудский фильм. Надо быть готовой к любому финалу.

- Рада иметь вас союзником, - сказала я.

- Так вам что-нибудь надо?

Я задумалась.

- Пожалуй, фотоаппарат с мощным объективом.

- Фотоаппарат? - удивился Барингли. - Зачем?

- Потому что у меня близорукость, - вздохнула я. - Господин Сукиебуси хочет, чтобы я попробовала опознать кое-кого, а без очков, да еще на расстоянии, я даже лица не могу разглядеть.

На всякий случай я решила до поры до времени не упоминать настоящее имя Сианона.

Принц бросил на меня слегка растерянный взгляд и задумчиво почесал в затылке.

- А может быть, вам просто надеть очки? - вкрадчивым тоном психотерапевта предложил он.

- У меня нет очков. Я оставила их в Москве.

- Забыли?

- Просто я их не взяла. Не люблю носить очки.

- Логично, - кивнул Барингли. - А фотоаппарат вам зачем? Хотите заснять гостей, а потом рассматривать их фотографии? У нас на это просто нет времени.

- Фотоаппарат мне нужен вместо очков, - пояснила я. - Конечно, было бы удобнее воспользоваться театральным биноклем, но если я начну разглядывать гостей в бинокль, это привлечет внимание, а на фотоаппарат никто и не посмотрит. Гости подумают, что я делаю репортаж для какой-либо газеты.

В глазах толстяка мелькнула тихая грусть. Я явно его разочаровала. Похоже, в душе он уже прощался с любимым островом. Не хватало еще, чтобы по моей вине принц вслед за Сианоном начал ненавидеть женщин и писателей детективных романов.

- Скажите, вы всегда такая? - поинтересовался принц.

- Какая?

- Н-ну... в общем, не важно. Вопрос снимается.

- Камеры слежения! - неожиданно вдохновилась новой идеей я. - У вас во дворце наверняка есть система безопасности. По мониторам я смогу наблюдать за всеми людьми, перемещающимися по дворцу.

- Кажется, вы путаете мой дворец с Белым домом, - вздохнул Барингли. - Вы же на Бали. Это мирный, спокойный остров. Здесь никому и в голову не придет набивать свой дом камерами слежения и мордоворотами из службы безопасности.

- А если кто-то решит устроить на вас покушение?

- Покушение? На меня? Зачем?

- Вопрос снимается, - вздохнула я.

- Это же Бали, - снова напомнил принц.

- Тогда остается только фотоаппарат, - пожала плечами я.

- У меня есть идея получше. Если вам нужно не

заметно наблюдать за гостями, я могу это устроить. Видите ли, у меня во дворце есть потайные коридоры для наблюдения и, естественно, бинокли.

- Камер слежения нет, а потайные коридоры для наблюдения есть? удивилась я.

- Камеры слежения нужны для обеспечения безопасности, - пояснил принц, а потайные коридоры - несколько для других целей. На Бали жизнь размеренная и, должен признать, немного скучная, а в старину, когда у нас не было ни видео, ни телевизоров, было еще скучнее. Можно сказать, что наблюдение из потайных коридоров до некоторой степени заменяло нам телевизионные сериалы.

- Я вас понимаю, - кивнула я.

- Тогда пойдемте, - подмигнул мне принц.

* * *

Система потайных коридоров оказалась продуманна до мелочей. Особенности интерьера и огромные размеры дворцовых комнат не позволяли догадаться, что в стенах могут прятаться дополнительные Проходы. "Глазки" были замаскированы деталями орнаментов или отделки. Их можно было незаметно открывать изнутри. В потайных коридорах второго яруса, из которых открывался полный обзор на расположенный внизу зал для приема гостей, рядом с "глазками" были укреплены подставки для биноклей. Просто мечта для шпиона. Или для любителя сериалов.

Принц предложил мне на выбор несколько точек для наблюдения и два бинокля с разной степенью увеличения. Я выбрала "глазок", расположенный напротив входа. Из него я могла видеть лица всех прибывающих гостей.

- А где господин Сукиебуси? - спросила я. - И что я должна делать, если обнаружу кого-либо подозрительного?

- Ляо сейчас занят тем же, что и вы. Он тоже ведет наблюдение, но в основном за индонезийцами. Если потребуется, вы сможете связаться с нами по мобильному телефону, - Барингли вытащил из кармана миниатюрную складную трубку и протянул ее мне. - Если вы нажмете единицу, то соединитесь с Сианоном, двойку - со мной. Желаю удачи. А теперь, если вы не возражаете, я вас оставлю. Хозяин не может надолго покидать своих гостей. Я не возражала.

От обилия лиц и ярких туалетов у меня зарябило в глазах. Если бы они хоть стояли на месте, так нет же! Гости бессистемно бродили туда-сюда, формируя небольшие группы и переходя от одной группы к другой. Хотя зачем я все это делаю? Разве что для очистки совести. Сианон и принц Барингли надеются, что я смогу вычислить Семена Тетерина. Но ведь я уже вычислила его. Вернее, думаю, что вычислила. Совсем недавно я была точно так же убеждена, что Стив - это Сергей Адасов. Что, если я снова ошибаюсь? Или в этот раз я угадала?

Я начала мысленно воспроизводить наш последний разговор со Стивом. Он упомянул об израильско-арабском конфликте, а я в этой связи заговорила об электромагнитной бомбе.

"Если бомба такого типа действительно существует, мне не хочется, чтобы ее где-нибудь взорвали - ни в Израиле, ни в Палестине, ни в Индонезии", сказала я.

"Почему ты упомянула Индонезию?" - спросил Стив.

"Не знаю. Просто так".

"Нет. Ты сделала это не просто так. Ты специально завела со мной этот разговор? Ты нападаешь на меня так, словно я изобрел эту чертову бомбу!"

Настроение Стива резко изменилось сразу после того, как я упомянула об Индонезии. Он быстро взял себя в руки и переменил тему разговора. Если Стив и Семен Тетерин - одно и то же лицо, то такая реакция вполне естественна. Но существует и другой вариант. Стив - один из тех, кто охотится за изобретением Семена. Нет, не похоже. Он должен быть Тетериным. Так подсказывала мне интуиция. Впрочем, та

же самая интуиция совсем недавно уверяла меня, что Стив - Сергей Адасов.

Ладно, предположим, что Стив - это Тетерин. Что я должна сделать в этом случае? Набрать единицу и заложить его Сианону? Не исключено, что Ляо сгоряча его прикончит, с него станется, и тогда еще неизвестно, в чьих руках окажется бомба. Иметь на своей совести смерть Иродиадиса мне категорически не хотелось.

Рассмотрим альтернативный вариант. Я не закладываю Стива. Он взрывает остров Нуса-Пенида с его секретным заводом по производству фейерверков, после чего в Индонезии происходит государственный переворот. В конце концов, какое мне дело до того, какая именно партия будет управлять этой страной? По большому счету, все правительства одинаковы. На смену одним ворам приходят другие воры, так что черт с ним, с правительством. Плохо, что на острове погибнут люди, хотя, теоретически, взрыв может произойти в ночное время. Тогда никто не пострадает.

Если предположить, что Тетерин - это Стив, за Бали можно не беспокоиться. Иродиадис влюблен в этот остров и никогда не причинит ему вреда. Насчет резонансной частоты человеческого сердца я, похоже, все нафантазировала. Раз так, почему бы не оставить все как есть? Сианон, конечно, расстроится, но плохое настроение полицейского по сравнению со смертью Стива - мелочь, которой можно пренебречь. Погрустит пару дней и утешится, гоняясь за новым преступником.

Хорошо, теперь подумаем о худшем варианте развития событий. Стив и его бомба попадают к Халеду Бен Нияду или к Яше Мухомору. Бомба в руках таких отморозков еще опаснее, чем банка с гремучей ртутью в лапах игривой обезьяны. Вот этого действительно не хочется допустить.

Нацелив бинокль на вход, я, поглощенная размышлениями, рассеянно наблюдала за проплывающими в окулярах скуластыми смуглыми лицами. Стоп! А вот и европеец! Светлые волосы, слегка загорелое лицо... очень знакомое лицо. Да это же Билли из Миннесоты! Вот молодец. Достал-таки приглашение. Ацела должна быть на седьмом небе от счастья. Только где же она?

Внимательнейшим образом обследовав территорию вокруг американца, подругу я так и не обнаружила. Оставалось предположить, что Адела отправилась "припудрить носик". Странно только, что Билл не подождал ее и вошел в зал один. Здесь столько народу, что немудрено и потеряться, а американец не выглядит так, словно кого-то ждет.

Взяв с подноса у официанта бокал с прохладительным напитком. Билли неторопливо дрейфовал по залу, как бы ненароком присоединяясь то к одной группе гостей, то к другой. Ожидая появления Аделы, я с интересом наблюдала за его немного странными маневрами. Так прошло минут пять. Подруга так и не появилась, а мне стало ясно, что Билл пришел сюда не для того, чтобы развлекаться. А он явно кого-то искал, и этот кто-то не был Аделой.

Отделившись от очередной группы, американец прислонился к колонне и, потягивая напиток, как бы ненароком периодически поглядывал куда-то влево.

Проследив за его взглядом, я аж присвистнула от восторга. У стены под стилизованным изображением слона доверительно беседовали четверо арабов в белых национальных одеждах и тюрбанах. Несмотря на то что все арабы казались мне на одно лицо, двоих я сразу узнала. Это были мужчины, беседовавшие в лощине с Сиварваном. Любопытно, с чего это вдруг мирный строитель из Миннесоты решил последить за людьми Халеда Бен Нияда? И где, черт возьми, Адела? Неужели Билли приехал один?

Решив, что неподалеку от мусульманской четверки непременно должны тусоваться другие любители электромагнитного оружия, я принялась тщательно сканировать биноклем окрестности и почти сразу обнаружила белоснежные виски Сиварвана Сутхамико. Беседуя с парой солидных пожилых индонезийцев, он старательно глядел в противоположную от арабов сторону, словно давая понять окружающим, что категорически незнаком с этими господами.

Вдохновленная успехом, я перевела бинокль чуть вправо, и тут же в окуляр попала держащая бокал белая кисть руки с темно-синим узором между большим и указательным пальцем. Татуировка!

Схватив более мощный бинокль, я нетерпеливо навела его на заинтересовавшее меня изображение. Не знаю, каким было его увеличение, но кисть руки неожиданно заполнила все поле зрения. Моему взгляду предстал синюшный орел с распростертыми крыльями, напоминающий то ли голубя-мутанта, то ли чернобыльскую курицу. В лапах птичка сжимала ручку чемодана. На чемодане виднелись какие-то буквы. Подстроив резкость, я даже ухитрилась их прочитать: "Сочи - Магадан".

Неожиданное напоминание о любимой родине согрело душу. Ну конечно! Разве может прием у индонезийского принца обойтись без присутствия нашей милой братвы? Разумеется, нет. Верная когорта Яши Мухомора занимала боевые посты.

Смысл этой наколки я знала. Ее должны были сделать в тюрьме. Орел с чемоданом в когтях означал гастролера со склонностью к побегу. Если бы вместо чемодана чернильная птичка держала в лапах женщину, это значило бы: осужден за изнасилование.

Переведя бинокль вверх, я обнаружила курносую квадратную физиономию, словно сошедшую с рекламирующего мафию плаката. Рядом с курносым гастролером, неуклюже поводя обтянутыми белым смокингом плечами, маялся еще один отечественный браток.

Так! Это уже становится интересным. Кого же я еще обнаружу? Охваченная охотничьим азартом, я с удвоенной энергией стала исследовать толпу развлекающихся гостей. А вот и Стив! Наконец-то я обнаружила главного виновника торжества. Иродиадис мирно беседовал с увешанной драгоценностями пожилой дамой европейской наружности.

Как же мне теперь поступить? Только не звонить Сианону! Лучше для начала немного пообщаюсь со Стивом. О чем я собираюсь с ним говорить и для чего это нужно, я плохо представляла, скорее таким образом я подсознательно тянула время, откладывая принятие решения.

Куда бы засунуть мобильник? Сумочки у меня с собой не было, платье без карманов. Таскать телефон в руке как-то не хотелось. Немного подумав, я задрала юбку и втиснула миниатюрный аппарат под резиновые крепления рядом с рентджонгом. Конечно, доставать его в общественном месте будет не слишком удобно, но вдруг пригодится?

Хорошенько запомнив расположение и, главное, одежду всех обнаруженных мною охотников за электромагнитной бомбой, я решительно двинулась к выходу из потайного убежища. Теперь близорукость мне не помешает. По одежде я смогу идентифицировать интересующих меня лиц даже на противоположном конце зала.

Спустившись вниз, я поняла, что найти Стива будет не так просто, как я надеялась. Гости бестолково сновали туда-сюда, полностью перекрывая обзор. Вздохнув, я двинулась в нужном направлении.

- Черт! - выругался кто-то по-русски.

"Пожар на Останкинской башне произошел в результате ее столкновения с неопознанной иностранной телебашней", - мелькнуло у меня в голове.

Вот ведь балда! Увлекшись поисками Иродиадиса, я отвлеклась и налетела на какого-то типа, выбив у него из рук бокал. Да еще вдобавок на русского. Небось очередной "ленинец" Яши Мухомора.

- Простите, - по-русски откликнулась я.

Мужчина рассерженно повернулся ко мне. Светлые волосы, усы, борода, темные очки, сползшие на нос при столкновении... Я узнала его по глазам.

- Марик?!!

По инерции я продолжала называть Адасова Мариком. Наверное, это даже к лучшему. Вряд ли Шакал обрадуется, узнав, что мне известно, кто он такой.

- Опять ты? Что ты здесь делаешь? - яростно прошипел киллер, возвращая очки на место. - Я же велел тебе побыстрее убраться с острова!

- Извини. Не получилось. Кстати, справа от тебя

я видела ребят Яши Мухомора. Надеюсь, они тебя не узнают. Не хватало еще, чтобы вы начали палить друг в друга среди всей этой толпы.

- Ты что, преследуешь меня? - скрипнул зубами Шакал.

- Делать мне больше нечего! Я понятия не имела, что ты окажешься здесь!

- Как ты попала на прием?

- Сукиебуси пригласил. Не могла же я упустить такую возможность.

- Суки - что? - оторопел лже-Марик.

- Ебуси. И не что, а кто. Японский бизнесмен.

Киллер крепко схватил меня за руку.

- Ну-ка, пойдем отсюда. Мне надо с тобой поговорить.

- Куда ты меня тащишь? - забеспокоилась я.

- Туда, где народа поменьше, - сквозь зубы процедил Шакал.

Втащив меня в коридор, он наугад приоткрыл дверь первой попавшейся комнаты и, убедившись, что там никого нет, втолкнул меня внутрь и захлопнул дверь.

- Видит бог, я пытался... - свирепо произнес Адасов.

Что именно он пытался, я так и не узнала. Дверь распахнулась, и в нее влетел Сианон со зловещим выражением лица и очень большим пистолетом.

- Не двигаться! - рявкнул полицейский, нацеливая оружие.

Шакал послушно замер. Его лицо окаменело.

- Я был уверен, что ты выведешь меня на него, - со злорадной ухмылкой произнес Ляо.

- Что это еще за тип? - поинтересовался Адасов.

- Это и есть Сукиебуси, - пояснила я.

- В чем, собственно, дело? - Шакал слегка пошевелил кистью правой руки.

Я догадывалась, что означает этот жест. Еще пара фраз, чтобы отвлечь полицейского, а потом молниеносный бросок метательного ножа - и мой симпатичный индонезийский приятель превращается в скучный и непривлекательный труп.

Вздохнув при мысли о собственной глупости, я встала перед Адасовым лицом к Сианону. Теперь, чтобы метнуть нож, киллеру придется перейти на другую позицию.

К сожалению, Ляо не оценил моего самопожертвования.

- О, ты даже готова принять за него пулю! - Сарказм в голосе полицейского был просто убийственным. - Не стоило меня недооценивать. Я с самого начала тебе не доверял и оказался прав.

- Не пори чушь, - разозлилась я. - Это вовсе не тот, кто ты думаешь.

- Разумеется, - продолжал язвить Сианон. - Это твоя старая больная бабушка.

- Это Марик, - сказала я. - Мой старый приятель. Он поэт. На Бали мы встретились совершенно случайно.

- Никакой он не поэт, - оскалился Сианон. - Этот человек - опасный убийца. А я привык уничтожать убийц. Считаю до трех. А потом или ты отойдешь, или я тебя пристрелю.

- Раз... два...

Губы Ляо выразительно искривились, готовясь произнести слово "три", а я все еще мучительно решала, будет ли у меня шанс уцелеть, если я надумаю и дальше проявлять героизм. "Будь у героев время подумать, героизма вовсе бы не было", - вспомнилась мне фраза Питера Устинова. Нет, в герои я явно не гожусь. Пусть киллер и охотник за убийцами рвут друг друга на части, если им так нравится. Какие же все-таки мужики идиоты! Нет бы сначала разобраться, кто есть кто! А может, Ляо только блефует? Не станет же он в самом деле стрелять в меня, да и, прежде чем убивать Тетерина, по логике вещей, ему следовало бы выяснить, где спрятана бомба.

- Три!

Адасов с силой толкнул меня в бок, так что я кубарем отлетела к стене. В комнате грохнул выстрел. Почти мгновенно с ним вспыхнул ослепительный