Очень смертельное оружие

- Привет от Яши Мухомора, - с усмешкой произнес бандит.

"Кретин, - подумала я. - Никакого профессионализма!"

Не знаю почему, но меня всегда удручало непрофессиональное поведение киллеров. При такой опасной профессии непозволительно допускать подобные ошибки.

То, что убийцы в фильмах в большинстве случаев ведут себя как полные идиоты - это понятно. За них сценарист думает. Если "плохие парни" прекратят делать глупости, "хорошим парням" придется туго. Кино - это кино. Но в жизни-то зачем выпендриваться? Хочешь убить - так стреляй, пока есть возможность, не тратя время на разговоры. Каждое упущенное мгновение - это неоправданный риск. Так нет, надо время потянуть, поиздеваться, с жертвой для кайфа побеседовать.

- Придурок, - тихо пробормотала я, прицельно запуская яйцо в голову киллера.

Попала!

В воздух взметнулось облако соли и перца. Убийца как-то странно дернулся, а потом медленно осел на землю. Вот это да! Никогда бы не подумала, что яйцом можно оглушить человека!

Перечный ореол немного рассеялся, и я с некоторым разочарованием поняла, что дело было не в яйце. Из горла убитого торчала узкая рукоять метательного ножа.

- Ап-чхи! - чихнул Марик.

- Хорошо метаешь нож, - похвалила я.

Поэт мрачно посмотрел на меня и снова чихнул.

- Чем это ты в него швырнула? - поинтересовался он,

- Яйцо, начиненное солью и перцем, - гордо сообщила я. - Секретное оружие ниндзя.

- У тебя что, ничего другого не нашлось? - проворчал Марик и высморкался.

Перец оказался забористым.

- Представь себе, не нашлось. Не забывай, что я писатель, а не суперагент МОССАДа, как ты. Здорово я тебя выследила, правда?

- _Ты_ меня выследила?

Как очаровательно мужское самолюбие!

- Ладно, давай сойдемся на том, что мы оба друг друга выследили. Кстати, почему ты дал мне неправильный адрес?

- Могла бы догадаться. Чтобы не встречаться с тобой.

- Так я и подумала, хотя не могу понять, почему. Мне нужен ответ всего на один вопрос: чего ради ты подбросил мне в номер светящегося варана?

- Какого еще варана? - изумился Марик.

Поскольку он в этот момент чихал, я не могла определить, было его удивление искренним или поддельным.

- Сам знаешь какого.

- Прекрати нести чушь и спускайся. Надо побыстрее линять отсюда.

Достав из кармана носовой платок, поэт подошел к трупу и аккуратно стер отпечатки пальцев с рукоятки торчащего из раны ножа.

- Если я спущусь, то тоже буду чихать.

- Тогда я пошел, а ты оставайся сторожить труп.

- Нет, подожди, я с тобой!

Натянув на нос майку, я спустилась вниз.

Марик осторожно выглянул за ворота и, убедившись, что никого нет, быстро зашагал к лазу в ограде сада.

- Хотела бы я знать, чем ты так досадил Яше Мухомору, - сказала я. - Я полагала, что сфера твоих интересов ограничивается исключительно арабо-израильским конфликтом.

- Я весьма разносторонняя личность.

- Вот в этом я никогда не сомневалась. Так это ты подсунул мне варана? Ты был в Батубулане? Зачем ты следишь за мной?

Марик резко остановился, повернулся ко мне и, больно сжав мои плечи, заглянул мне в глаза.

Длинные рукава его рубашки с подвернутыми манжетами скользнули вниз, обнажив прикрепленные к предплечьям ножны метательных ножей. На левой руке из-под ножен к сгибу локтя тянулись четыре свежие багровые полосы. Теоретически такие царапины могла оставить женщина, но я бы поставила на варана. Итак, я получила ответ на свой вопрос.

- Что тебе от меня надо? - скрипнул зубами поэт.

- Мне? Ничего. Хотя не мешало бы сказать мне "спасибо" за то, что я спасла тебе жизнь.

- Спасибо, - мрачно выдавил из себя Марик. - Я попытаюсь объяснить тебе одну вещь и надеюсь, что ты поймешь меня правильно.

- Постараюсь, - пообещала я.

- Все, что было между нами когда-то, давно прошло, и у меня нет ни времени, ни желания продолжать наши отношения.

- Что, интересно, ты имеешь в виду под нашими отношениями? - удивилась я.

- Думаю, ты меня понимаешь.

- Представь себе, нет. Ты так и не ответил, зачем ты за мной следил.

- И не собираюсь отвечать. В любом случае это уже неважно. Просто раз и навсегда позабудь о том, что я существую. Мы никогда не были знакомы. Ты ничего обо мне не знаешь. Садись на первый же самолет и возвращайся в Москву.

- Почему?

- Потому что я не хочу, чтобы И тобой что-нибудь случилось. Считай, что я делаю это ради того Марика, которого ты когда-то знала.

- Странно. Ты говоришь так, как будто его больше нет.

- Его больше нет. А теперь мне пора. Надеюсь, больше мы никогда не увидимся.

Отпустив мои плечи, поэт быстро зашагал прочь.

Я хотела окликнуть его, но передумала.

* * *

Сидя за столиком в кафе, я, верная правилу, что после пережитого стресса непременно следует побаловать себя чем-либо приятным, задумчиво уничтожала третью порцию шоколадного мороженого со взбитыми сливками. Ну и поездочка у меня получилась. Ни дня без трупа! Сначала мертвая парочка в китайском храме, потом девочка-фея, а теперь вот "браток" Яши Мухомора. К своему удивлению, я поняла, что совершившееся на моих глазах убийство оставило меня почти равнодушной.

Я начинала воспринимать все происходящее как захватывающую партию в го, начало которой я не видела, и исход которой был совершенно неясен. Неизвестные игроки "жертвовали" и "убивали" камни, а затем снимали их с доски. Меня беспокоили даже не убийства, а что-то совсем другое. Что именно, я пока не могла понять.

Это необъяснимое иррациональное ощущение возникло в тот момент, когда Марик схватил меня за плечи. Что-то было не так. Но что? Его слова? Его поведение? Он вел себя вполне логично, так, как я ожидала. Так в чем же дело?

Отправив в рот последнюю ложечку растаявшего шоколада, я грустно вздохнула. Все прекрасное когда-нибудь кончается. Конечно, я могла бы взять одну порцию, но ведь надо и о диете подумать. Я задумчиво царапала ложечкой по донышку металлической вазочки и вдруг неожиданно поняла, что очерчиваю контуры лица. Конечно! Лицо Марика.

Если бы я встретила его на улице, то не узнала бы. Впрочем, это было неудивительно. Помимо близорукости, я обладала столь отвратительной памятью на лица, что иногда не сразу узнавала своих друзей детства. Со времени нашей последней встречи прошло почти десять лет. Неудивительно, что Марик изменился. Кроме того, он сбрил бороду и усы. Из его юношеского облика я запомнила только длинные волосы, бороду и глаза. И еще очертания атавистической растительности на спине и плечах, по которой я его, собственно, и узнала. Так что же меня беспокоит в его лице?

Повинуясь внезапному импульсу, я расплатилась, вышла из кафе, купила телефонную карту и направилась к ближайшему автомату. Номер Валеры Авербаха, моего бывшего сокурсника, ныне живущего в Израиле, я помнила наизусть.

Трубку взяла Света, жена Валеры.

- Ирка, привет! - обрадовалась она. - Ты откуда звонишь?

- С острова Бали.

- Здорово. И что ты там делаешь?

- Как всегда, развлекаюсь. Слушай, у меня тут возник один вопрос. Вы там в Израиле все друг друга знаете. Ты случайно не знакома с Марком Симонией? Он эмигрировал на историческую родину лет семь назад и, говорят, стал известным сионистским деятелем.

- Ты была знакома с Марком?

В голосе подруги прозвучали какие-то странные нотки.

- Очень давно. Мы общались некоторое время, когда я училась в университете. Дело в том, что одна моя знакомая просила меня узнать, где сейчас Марк, чем он занимается и все такое прочее. По-моему, у них когда-то был роман, и скорее всего она до сих пор питает к Симонии какие-то чувства. Иначе я не могу объяснить подобного любопытства.

- Боюсь, мне придется тебя огорчить, - тихо сказала Света. - Тебя и твою знакомую.

- В чем дело?

- Два с половиной месяца назад Марк был убит палестинскими террористами.

- Что? Марка убили? Но этого просто не мажет быть!

- Мне очень жаль. Террористы подложили бомбу в его машину. Его пришлось хоронить в закрытым гробу. Похороны показывали по телевидению.

- Ты не ошибаешься? Это был точно Марк Симония? Может, его однофамилец? Марк, которого я имею в виду, был поэтом, пел и свободно говорил на нескольких языках.

- Не может быть никакой ошибки. Друзья Марка сейчас подготавливают к изданию сборник его стихов.

- Спасибо, - сказала я и, попрощавшись, повесила трубку.

Некоторое время я постояла, тупо созерцая телефонный аппарат, а потом повернулась и побрела к морю.

Голова была пустой и легкой, словно сообщение о смерти Марика разом вышибло из нее все мысли. Не этого ли известия я подсознательно ожидала, когда звонила в Израиль? И почему, собственно говоря, я вообще позвонила? Оттого, что что-то в лице моего бывшего поклонника показалось мне странвым? В лице иди в поведении?

Мне вспомнился наш последний диалог.

"Все, что было между нами когда-то, давно прошло, и у меня нет ни времени, ни желания продолжать наши отношения", - сказал Марик.

"Что, интересно, ты имеешь в виду под нашими отношениями?" - спросила я.

"Думаю, ты понтимаешь".

Он говорил так, словно между нами действительно что-то было. избегая пои этом вдаваться в детали. Но ведь между нами ничего не было!

"Считай, что я делаю это ради того Марика, кооторого ты знала", - сказал он.

"Ты говоришь так, как будто его больше нет", - сказала я.

"Его больше нет", - ответил он.

Но если это не Симония, то кто же он такой? У него такие же глаза, такой же рост, такая же фигура, он знает стихи Марика, он узнал меня, хотя и не обрадовался моему появлению. Если этот греческий подданный по имени Максимилиан Коксос не Марик, то зачем он "узнал" меня? Он ведь явно не хочет, чтобы его принимали за Симонию. Он мне и варана подбросил, чтобы я убралась с острова и не проговорилась, кто он такой. Зачем такие сложности? Гораздо проще было бы с самого начала не узнать меня, сказать, что я обозналась. Нет, что-то тут не складывается. Это не может быть другой человек.

Света уверена, что Марик погиб при взрыве бомбы, подложенной в его машину палестинскими террористами. Его хоронили в закрытом гробу. Похоже, поэт повторил трюк Сергея Адасова: Марк Симония умер, да здравствует Максимилиан Коксос. Забавно, что он, как и Адасов, в новой жизни стал греческим подданным. Похоже, Греция нынче в моде.

Я добрела до полосы прибоя и села на песок. Океан, как и весь остров, сомлел от жары и был ленив, как сидящий на печи сказочный дурачок Емеля. Вода даже не набегала на песок, а скорее медленно поднималась и опускалась, словно в такт сонному дыханию океана. Примерно в полумиле от берега мирно стояли на якоре ледокол "Ленин" Яши Мухомора и роскошный "Абу Захид" Халеда Бен Нияда.

"Вздохнув" в очередной раз, океан выбросил к моим ногам яркий фиолетовый цветок, похожий на георгин. Я подняла его и понюхала, но уловила только запах моря. Скорее всего, цветок был жертвоприношением какого-либо рыбака Лоро Кидул, богине южных морей.

Забавно. Мир балийских богов чем-то напоминает российскую бюрократическую систему: не подмажешь - не поедешь. Хочешь получить лицензию на коммерческую деятельность - дай чиновнику взятку, хочешь наловить побольше рыбы или вырастить урожай риса - подмажь богов жертвоприношениями, ублажи танцами мышей и саранчу. В любом случае, если выбирать между богами и чиновниками, я бы предпочла богов, но это опять-таки в силу романтичности натуры и личной неприязни к бюрократам.

Согласно легенде, Лоро Кидул была прекрасной принцессой, но из-за происков завистников она была вынуждена броситься с высокой скалы в морскую пучину. Там она обрела вечную молодость, превратившись в богиню. Разве можно сравнить страдающую принцессу княжества Пандаджаран с заурядным русским взяточником?

Я представила, что сама Лоро Кидул послала мне в подарок этот цветок. Вот только зачем? Может быть, цветок поможет ответить на мои вопросы?.

- Спасибо, принцесса, - сказала я.

Один за другим, я принялась отрывать у цветка лепестки и бросать их в воду.

- Марик, не Марик, - приговаривала я по ассоциации с "любит, не любит" детским гаданием на ромашке.

Лепестков было много. Кружась, они падали в воду и на песок, где их подхватывала вода.

- Марик, - сказала я, отрывая предпоследний лепесток.

- Не Марик, - прошептала я, протягивая руку к последнему.

Лепесток оторвался сам, за мгновение до того, как я успела к нему прикоснуться. Я завороженно следила за тем, как он коснулся поверхности воды.

Лоро Кидул подшутила надо мной.

- Так все-таки Марик или не Марик? - спросила я у океана.

Океан не ответил. Фиолетовые лепестки образовывали причудливый узор на золотистом фоне песка. В небе послышался шум мотора. Очертив над океаном полукруг, сине-белый вертолет опустился на носовую палубу яхты Халеда Бен Нияда.

* * *

В холле отеля я увидела Стива. Грек сидел в кресле, явно кого-то поджидая. Как оказалось, меня.

- Похоже, Адела нашла мне замену, - с улыбкой пожаловался Иродиадис.

- Тебя это очень расстраивает?

- Нисколько. Даже наоборот. А где твой потомок камикадзе?

- Понятия не имею. Вероятно, сидит где-нибудь за компьютером и занимается делами своей фирмы. Типичное поведение для японца. Там живут одни патологические трудоголики. Япония - единственная страна, в которой существует закон, запрещающий работать больше установленной правилами нормы.

- Похоже, ты к трудоголикам не относишься, - заметил Стив.

Вот тут он попал прямо в точку.

- Если бы работа была таким хорошим делом, за нее не платили бы деньги, вздохнула я. - Впрочем, я на свою работу не жалуюсь. Писать детективы для меня скорее развлечение.

- Я тоже не жалуюсь на свою работу.

- А ты чем занимаешься? - поинтересовалась я.

- Бизнесом, - пожал плечами грек.

"Значит, теперь заказные убийства называются бизнесом, - подумала я. Действительно, работенка не пыльная, и свободного времени предостаточно".

- Да, бизнес - хорошая штука.

- Ты когда-нибудь плавала на перау? - сменил тему Иродиадис.

- Я даже не знаю, что это такое.

- Это выдолбленная из цельного дерева лодка с балансиром. Мы можем устроить пикник на одном отдаленном пляже. Места там совершенно удивительные. Уверен, что тебе понравится.

Я задумалась. Отправиться на пикник с русским киллером #1 - в этом определенно что-то было. С детства меня, как магнит, притягивали неординарные личности и неординарные ситуации. Что может быть скучнее, чемкаждый день идти на служубу, потом со службы, потом вяло лежать на диване и смотреть набившие оскомину сериалы. То ли дело прокатиться на лодке с балансиром по Индийскому океану в компании легендарного наемного убийцы! Вот если бы он был маньяком, тогда другое дело. От маньяков стоит держаться подальше. Но Сергей Адасои профессионал, а не маньяк, он явно симпатизирует мне, так что опасность с его стороны мне вряд не угрожает. А если кто-либо попытается напасть на меня, го лучшего защитника не придумаешь.

- Поехали, - сказала я. - Пикник на пляже - это здорово. Только подожди, пока я переоденусь и захвачу купальный костюм.

* * *

Я ожидала, что перау окажется весельной или, в крайнем случае, парусной лодкой, но на ней, к моему удивлению, был установлен мощный японский мотор

Устроившись на корме, Стив резко дернул за шнур. и мы, рассекая небольшие волны, помчались на восток, навстречу легким, как обрывки сахарной ваты, облакам.

На море было гораздо прохладнее, чем на берегу, и я поеживалась под дождем мелких брызг, миниатюрными иголочками впивающихся в кожу.

Стив со всей серьезностью подошел к вопросу организации пикника, и в стоящей у моих ног корзинке. сплетенной из пальмового волокна, лежали пакетики с купленной в китайском ресторане жареной муреной, запеченными в тесте креветками и салатом с морскими гребешками, а также шампанское, фрукты и минеральная вода.

Из-за шума мотора разговаривать было почти невозможно, да этого и не требовалось. Я просто наслаждалась стремительной гонкой на этом странном суденышке, в котором, как, впрочем, и в самом острове Бали, причудливым образом сочетались древность и современность.

Из-под носа перау вспорхнула стайка летучих рыб, пронеслась, сверкая, над морем и серебряным дождем посыпалась в воду.

Полоса пляжей и отелей осталась за кормой. Берега становились все более крутыми и обрывистыми. Между скалистыми утесами прятались уютные бухточки с узкими полумесяцами песчаных пляжей. Вначале на них мелькали фигуры загорающих туристов, но их становилось все меньше и меньше.

В скалах открылся проход, напоминающий то ли грот, то ли вход в подводную пещеру. Рядом с ним мягко изогнутым серпом протянулась полоса золотого песка, заканчивающаяся далеко выдающимся в море обрывистым мысом.

Стив заглушил мотор, и лодка мягко уткнулась носом в песок. Спрыгнув в воду, Иродиадис вытащил перау на берег

- Это мой любимый пляж, - сказал он. - Я обнаружил его четыре года назад.

- Удивительно, как хорошо ты знаешь Бали, - сказала я. - Наверное, ты очень любишь этот остров.

- Это _мой_ остров, - с какой-то странной интонацией произнес Стив.

- Почему бы и нет, - согласилась я. - В таком случае, если ты, конечно, не возражаешь, я приватизирую соседний Ломбок. Будем ездить друг к другу в гости на перау.

- Я серьезно, - сказал Иродиадис.

- Разумеется.

- Ты мне не веришь.

- Если ты считаешь, что этот остров твой, значит, он твой. В детстве у меня была собственная скала на Кавказе. Я устроила наверху свое убежище. О нем никто не знал, и никто никогда не взбирался на эту скалу, так что она была только моей.

- В моем случае все не так. Бали действительно _мой_ остров. По крайней мере, в ближайшем будущем он станет моим.

Я задумчиво посмотрела на Стива. Интересно, он псих или просто выпендривается? Только психа мне не хватало для полного счастья. Одно дело развлекаться на пляже с разумным и уравновешенным киллером, и совсем другое отправиться на пикник с убийцей, страдающим маниями и навязчивыми идеями. Бали ему, видите ли, захотелось. Хорошо хоть, не мирового господства. Будем надеяться, что Стив просто решил произвести на меня впечатление.

Иродиадис чутко уловил возникшее у меня ощущение тревоги.

- Я пошутил, - сказал он.

- Я так и поняла, - улыбнулась я.

Почему-то теперь я была совершенно уверена, что он не шутил.

- Не знаю, как ты, а я проголодалась, - я решила перейти на нейтральную тему. - Будет интересно попробовать жареную мурену. Никогда ее не ела. В России есть поверье, что если ты в первый раз пробуешь новое блюдо, то можешь загадать желание, и оно исполнится.

- В Греции есть такая же примета, - сказал Иродиадис. - Только, к сожалению, я уже пробовал жареную мурену, так что с желаниями сегодня мне не повезло. А какое желание собираешься загадать ты? Я засмеялась.

- Получить в собственность остров Ломбок и стать твоей соседкой.

- Возможно, твое желание и осуществится. Но все-таки Ломбок не Бали. Там, как и на остальных островах Индонезии, превалирует мусульманская религия и слишком заметно влияние западной цивилизации. Я бы предпочел вообще позабыть о том, что существует цивилизованный мир.

"Для русского киллера этот парень мыслит достаточно нетривиально", подумала я, аккуратно выкладывая на пластиковые тарелки мурену, креветки и салат.

- За что же ты так не любишь цивилизованный мир? В нем, конечно, есть кое-какие недостатки, но есть и несомненные достоинства. Джакузи, например, или шоколадное мороженое.

- Цивилизованный мир лишает человека естественности. Сначала люди приспосабливают мир к себе, а потом сами никак не могут приспособиться к приспособленному миру.

- По тебе этого не скажешь, - заметила я. - Судя по всему, ты весьма неплохо к нему приспосабливаешься. Да и мне, честно говоря, тоже не приходится жаловаться.

- Ты смотришь на вещи слишком поверхностно.

- Я начала с того, что смотрела глубоко и писала умные книги. Их, конечно, покупали, но далеко не так, как мои детективы. Это лишний раз доказывает, что мудрость заключается в простоте. Кому сейчас нужны глубокие мысли? Люди озабочены тем, как заработать деньги.

- А ты цинична.

- Неправда. Циник - это человек, который, учуяв запах цветов, озирается в поисках гроба. Я же, учуяв запах цветов, ищу только источник запаха, да и то в том случае, когда мне не лень это делать.

- Есть другое определение цинизма: циник - это человек, который в десятилетнем возрасте обнаружил, что никакого Санта-Клауса нет, и никак не может с этим смириться. Я отношусь скорее к этому типу.

- Все рано или поздно обнаруживают, что Санта-Клаус не существует. Большинство людей воспринимают этот факт совершенно спокойно. Для тех, кто не хочет смириться с реальным положением вещей, существует своя классификация. Одни обижаются на весь мир, другие начинают мстить окружающему миру, третьи пытаются изменить этот мир, а четвертые сами создают для себя Санта-Клауса. Интересно, к какой категории относишься ты? Мне кажется, в душе ты веришь, что твой Санта-Клаус живет на Бали.

Иродиадис расхохотался.

- Боюсь, что в здешнем климате старика хватил бы солнечный удар.

- В таком случае твоего Санта-Клауса зовут подругому. Возможно, это Гунунг Агунг.

- Не думаю. Скорее я отношусь ко второму типу.

- Неужели ты мстишь всему миру? Я тебе не верю. Это слишком трудоемкое и, как мне кажется, довольно неблагодарное занятие.

- А ты смирилась с тем, что Санта-Клаус не сущствует?

- Наверное, смирилась. Я как-то не задумывалась об этом. В любом случае мстить я никому не собираюсь.

- Когда именно ты обнаружила, что Санта-Клаус не существует? И как ты на это отреагировала?

- У меня было много Санта-Клаусов. Сразу всех и не вспомнишь.

- Всех и не надо. Вспомни одного.

- Пляж - неподходящее место для воспоминаний.

- Ну пожалуйста. Мне интересно.

- Ладно - вздохнула я. - В двенадцать лет я впервые прочитала "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына. До этого я читала только идеологически выдержанные советские книги, в которых положительные герои побеждали зло, и книги о Великой Отечественной войне, воспевающие героизм русского народа. Сейчас мне стыдно за собственную наивность, но в детстве я искренне ненавидела фашизм и гордилась своей страной.

В двенадцать лет было непросто принять тот факт, что Сталин уничтожил в несколько раз больше советских граждан, чем немецкая армия за все годы войны, и что отчаянный героизм русских солдат в значительной мере был связан с тем, что за их спиной стояли заградительные отряды, безжалостно расстреливающие из пулеметов всех, кто пытался отступать.

Чем больше исторической правды я узнавала о своих соотечественниках, тем отвратительнее себя чувствовала. По сравнению с тем, как русские истязали и уничтожали русских, немецкая жестокость перестала казаться страшной. Более того, для немцев я могла найти оправдание. Им внушили, что русские - низшая раса, которую они должны поработить для блага Великой Германии. Русских я оправдать не могла. Они убивали своих соотечественников не столько ради великой цели, сколько из страха, подлости, стадного чувства или любви к искусству.

Каждый второй был стукачом. Люди без зазрения совести строчили ложные доносы на соседа, надеясь занять его комнату в коммунальной квартире, или на коллегу по работе, чтобы получить повышение. О зверствах в лагерях лучше вообще не вспоминать. Миф о благородстве и величии русской души рассыпался в прах. Мне было до тошноты стыдно за свою страну. За страну и за ее народ. Долгое время я не могла с этим смириться.

- А потом?

- Потом я стала изучать историю других народов, историю религий и с некоторым облегчением убедилась, что прочие нации вели себя не намного лучше русских. Это утешало, хотя и не радовало.

- И ты смирилась с этим фактом?

- Естественно. Так устроен мир. Когда идет дождь, ты ведь не обижаешься на него и не пытаешься ему мстить, а просто берешь с собой зонтик или остаешься дома.

- Это неправильная позиция. Дождь не обладает разумом и не может отвечать за свои поступки, а человек - разумное существо.

- Разум - понятие относительное. Трудно найти дурака, который не считал бы себя умным. Естественно, что человек _считает_ себя разумным существом, но _быть_ разумным существом и _считать_ себя таковым - несколько разные вещи. Ты видел, что вытворяют на стадионах английские футбольные фанаты? Возможно, с научной точки зрения их можно считать разумными существами, но на меня они не производят подобного впечатления.

У испанских охотников есть традиция по окончании охоты вешать на деревьях ставших ненужными борзых собак, причем вешают их так, чтобы собака умирала в течение двух часов в страшных мучениях, а охотники тем временем пьют вино и веселятся, наблюдая за ее агонией. Предсмертные конвульсии пса они называют "игрой на банджо", потому что борзая

быстро-быстро перебирает лапами. Ты назовешь этих охотников разумными существами?

- Я бы их самих повесил, - заметил Стив.

- И что бы это изменило? Их дети остались бы сиротами и, в свою очередь, захотели бы повесить тебя. Человечество всего лишь следует законам природы, а разум не является синонимом мудрости или гуманности. С другой стороны, чем темнее небо, тем ярче звезды. Чем больше дикости видишь вокруг, тем больше ценишь общество приятных людей и нормальные человеческие отношения.

- Вся эта философия хороша лишь до тех пор, пока зло не коснулось лично тебя. Если бы просто так, без всякой вины, убили кого-либо из твоих близких, вряд ли ты захотела бы сидеть сложа руки и рассуждать о законах природы. Лично я не желаю смиряться и принимать мир таким, какой он есть. Я уверен, что могу кое-что изменить.

- Что, например?

- Неважно. Зря мы затеяли этот разговор.

- Я понимаю тебя, - сказала я. - Даосы считают, что у каждого человека есть своя правда. Бессмысленно спорить о том, чья правда правильнее и лучше. Такие споры не приводят ни к чему, кроме конфликтов. Разве ты сможешь доказать балийским крестьянам, что их боги не существуют? Разве они смогут доказать тебе, что при помощи танца можно подольститься к мышам и саранче и убедить их не трогать посевы?

- Значит, у убийцы тоже есть своя правда?

- Как и у всех.

- И ты могла бы оправдать убийцу?

- Я не суд, чтобы оправдывать кого-либо. Убийца убийце рознь, В некоторых случаях у человека бывают веские причины для убийства, а иногда причины просто кажутся ему вескими. В Испании одного человека страшно выводило из себя то, что кто-то регулярно отодвигал от дверей его квартиры коврик для вытирания ног. Пару раз хозяин квартиры вывешивал на дверь записки, где требовал оставить его коврик в покое, но это не помогло. И тогда он установил в квартире напротив двери заряженное ружье и протянул от курка к коврику веревку. В следующий раз, когда соседский ребенок сдвигал с места коврик, ружье выстрелило сквозь дверь и убило его.

Логику убийцы можно понять. Он полагал, что никто не имеет права трогать его коврик. Прежде чем взяться за оружие, он просил оставить его в покое. Некоторым образом он боролся за свои права и восстанавливал справедливость. Все горе в том, что во многих случаях то, что нам кажется смертельно важным, на самом деле всего лишь очередной коврик для вытирания ног, который кто-то отодвигает от нашей двери.

- Ты ставишь все с ног на голову, - сказал Стив.

- Или, наоборот, с головы на ноги.

- Жареная мурена, - напомнил Иродиадис. - Не забудь загадать желание.

Мурена оказалась на удивление вкусной. Мы запивали ее шампанским, а потом, разомлев от жары, просто молча лежали на песке, прислушиваясь к мягкому шороху волн.

- Пойдем поплаваем, - предложила я. - Иначе я окончательно расплавлюсь и превращусь в медузу.

Океан был теплым, как парное молоко, но всетаки в воде было прохладнее, чем на воздухе. Я выбралась на берег и, взяв полотенце и расческу, стала приводить в порядок волосы.

Стив расстегнул сумку и вынул из нее фотоаппарат.

- Давай я сфотографирую тебя.

Я с удивлением посмотрела на мощный телескопический объектив. Это тебе не туристическая "мыльница".

- Ты что, увлекаешься фотографией?

- Это одно из моих хобби. Я даже подумываю о том, чтобы устроить свою персональную выставку.

Шакал, если, конечно, это был он, удивлял меня все больше и больше. Нет, все-таки русские киллеры далеко не так ограниченны в своих интересах, как их обычно представляют.

- Боюсь, я не слишком фотогенична.

- Ошибаешься. В этом деле все зависит от фотографа. На моих снимках ты будешь выглядеть не хуже, чем профессиональная фотомодель.

Стив со знанием дела давал мне указания, как и где стоять, как улыбаться, о чем думать и что представлять. Похоже, он действительно разбирался в том, что делает.

- Ладно, теперь я тебя сфотографирую. - Я протянула руки к камере.

- А вот я действительно не фотогеничен.

- Не скромничай. Это тебе не идет.

- Серьезно. Ненавижу фотографироваться. Ты не поверишь, но у меня нет даже детских фотографий.

"Ничего удивительного, - подумала я. - В отличие от фотомоделей, киллеры предпочитают, чтобы их лица не мелькали на обложках журналов".

- Дай я тогда хоть море сфотографирую. Никогда в жизни не держала в руках подобное чудо техники. Я пользуюсь исключительно автоматическими камерами, рассчитанными на полных идиотов. Кстати, какое увеличение у твоего объектива?

- Пятидесятикратное, - похвастался Иродиадис.

- Здорово. А как его регулировать?

- Сейчас я тебе покажу.

Камера оказалась на удивление тяжелой. Я села на землю, для удобства оперлась локтями о колени и, наведя объектив на маячивший на горизонте корабль, отрегулировала его на максимальное увеличение.

В кадре мелькнули лопасти сине-белого вертолета. "Абу Захид", - опустив камеру вниз, прочитала я надпись на борту.

- Потрясающий фотоаппарат, - восхитилась я. - Представляешь, я даже название корабля смогла прочитать: "Абу Захид". Не знаешь, кому он принадлежит?

- Судя по названию, какому-нибудь богатому арабу, - пожал плечами Стив.

Врет, конечно, что не знает. И правильно делает.

Я перевела объектив на верхнюю палубу, гадая, находится ли на корабле знаменитый Халед Бен Нияд и как он может выглядеть.

- Интересно, куда он направляется? - задумчиво произнесла я.

- Кто?

- "Абу Захид". Не возражаешь, если я немножко понаблюдаю?

- Зачем тебе это?

- Издержки профессии. Ты не представляешь, как скучно сидеть целыми днями и придумывать детективные повести. Гораздо приятнее чувствовать себя героем детектива.

- Это зависит от того, чем заканчивается повесть.

- Мои истории обычно заканчиваются хорошо.

- Для кого хорошо? У тебя там что, никого не убивают?

- Убивают, конечно. Иначе бы их не напечатали. Кому нужен детектив без трупов? Мои издатели - как киллеры: зарабатывают на крови.

- И ты, конечно, всегда убиваешь "плохих парней" и оставляешь в живых "хороших"?

- Скажем так, что в силу необходимости приходится ликвидировать некоторых персонажей, преимущественно наименее симпатичных. Я пишу веселые детективы, а не ужастики.

- Значит, ты, как ты выражаешься, "ликвидируешь" преступников и убийц?

Вот ведь привязался! Какая ему разница, кого я ликвидирую? Нет, у этого парня явно какие-то проблемы. Совесть его, что ли, начала мучить? Только этого мне не хватало. Убийцы, страдающие от угрызений совести, не были мне особо симпатичны, как, впрочем, и прочие личности, терзающиеся от неразрешимых внутренних противоречий. "Достоевщиной", как и корью, я с успехом переболела в детстве. С тех пор я успела пообщаться с таким количеством психопатов и личностей с психологическими проблемами, что утомилась от мутных глубин душевных терзаний и стала предпочитать людей с нормальной, устойчивой психикой.

- Далеко не всегда. Это было бы примитивно, как штампованный вестерн. И скучно. Добро побеждает, зло наказано. В жизни так почти никогда не случается.

- А как случается?

- По-разному. Странный вопрос. На подобные вопросы не бывает однозначных ответов.

- А я хочу получить однозначный ответ. Я привык к однозначным ответам.

- В таком случае ты обратился не по адресу. У меня таких ответов нет.

- А как же ты тогда принимаешь решения?

Оторвавшись от созерцания "Абу Захида", я с удивлением посмотрела на Шакала.

- Что?

- Я спрашиваю, как ты принимаешь решения, если у тебя нет однозначных ответов? Откуда ты знаешь, что правильно, а что неправильно?

Я тяжело вздохнула.

- Ты не поверишь, но когда-то я написала на эту тему несколько книг. Меньше всего мне хочется пересказывать сейчас их содержание. Философские вопросы хорошо от скуки обсуждать в Москве, зимой, за чайком на кухне, но мы-то не в Москве, а на Бали. В тропическом раю следует наслаждаться жизнью, а не рассуждать о субъективном восприятии добра и зла. Ты только посмотри вокруг: море, солнце, пляж, яхта загадочного арабского миллионера неизвестно куда направляется, а ты вдруг решил обсуждать проблему однозначных ответов. Может, дело в твоей греческой крови? Ты случайно не потомок какого-нибудь античного философа?

- Вряд ли, - сказал Стив. - Не думаю.

Я тоже так не думала.

- И слава богу, - кивнула я. - Именно философия угробила Элладу. Пока греки попивали винцо и рассуждали о высоких материях, полагаясь на то, что рабы сделают за них всю черную работу, римляне укрепляли свою империю. В результате аграрная Греция со всей ее философией плетется в хвосте Европы, с трудом выживая за счет туризма, оливок и помидоров. Так что лучше забудь о философских вопросах, расслабься и радуйся жизни.

Я снова навела фотоаппарат на "Абу Захид". Матросы на яхте суетились, опуская якорь. Я плавно переместила объектив на корму. Вдоль борта, слегка покачиваясь, на канатах двигался вниз небольшой катер.

- Они спускают на воду моторную лодку, - проинформировала я Стива.

- Ну и что?

- Интересно, зачем?

- Покататься захотелось или рыбу половить, - пожал плечами Иродиадис. - А может быть, на пляж поедут.

- Возможно, - пробормотала я.

Не похоже, чтобы его интересовали дела Халеда Бен Нияда. Или Стив не хотел показывать, что они его интересуют.

В лодку по трапу спустились трое мужчин, одетых по-европейски, в белые рубашки и идеально отутюженные брюки. Отделившись от борта, катер стремительно понесся к берегу. Судя по направлению его движения, он должен был причалить немного восточнее, в километре или двух от нашего пляжа. Арабы не захватили с собой ни полотенец, ни сумок, ни удочек - вообще ничего. Вряд ли они настроились на купание или рыбную ловлю. Чем же они собираются заниматься? Это могло бы заинтересовать Сианона.

- Как ты думаешь, мы можем за ними проследить? - возбужденно спросила я.

- Проследить? Это еще зачем? - удивился Стив.

- Просто так. Это ведь арабы.

- Ну и что, что арабы?

Я вздохнула, удивляясь непонятливости киллера.

- Судя по яхте, это должны быть очень богатые арабы, а богатые арабы просто так ничего не делают. Возможно, тут кроется какая-то тайна, а нам все равно делать нечего. Давай поиграем в папарацци. Подкрадемся и незаметно сфотографируем их. Вдруг нам повезет сделать какой-нибудь уникальный сни

мок? Типа того, что арабский шейх пожимает руку знаменитому гангстеру из Триады. Я смогла бы продать его в газеты и разбогатеть.

Иродиадис посмотрел на меня, как на ненормальную.

- Гангстеру из Триады? С какой стати арабский шейх будет пожимать ему руку?

- Откуда мне знать? В детективах часто происходит нечто подобное: кто-то кому-то пожимает руку, фотограф это снимает, а потом у него начинаются неприятности.

- Вот насчет неприятностей ты правильно подметила, - кивнул Стив. - Если ты собираешься продолжать в таком же духе, неприятности тебе обеспечены.

- Надо быть осторожными, и никаких неприятностей не будет, легкомысленно заявила я. - Ты лучше подумай, сколько можно заработать на таком снимке.

- Сколько? - поинтересовался Иродиадис.

- Точно не знаю, - пожала плечами я. - Как повезет. Если снимок будет интересным, в газете за него можно тысяч двадцать долларов получить, а то и больше. Кроме того, мы развлечемся.

- Похоже, наши представления о развлечениях несколько отличаются. Не думаю, что следить за арабами - хорошая идея.

- Почему?

- Потому что арабам это может не понравиться. Неизвестно, что это за люди. Может быть, преступники какие-нибудь.

- А если осторожно? Это же просто игра. Стив, ну пожалуйста! Я еще ни разу в жизни не следила за арабами.

- С крыши небоскреба ты тоже никогда в жизни не прыгала. Не хочешь попробовать?

- Но ведь здесь нет небоскребов, - напомнила я.

Иродиадис тяжело вздохнул.

- А что, если я тебе заплачу двадцать тысяч долларов за то, чтобы ты не занималась этой ерундой? Будем считать, что я редактор газеты, и я купил сделанный тобой снимок.

- Ты это серьезно?

- Совершенно серьезно.

- Я не согласна.

- Почему?

- Потому что ты не редактор газеты.

- А ты представь, что я редактор газеты. Думаю, на это у тебя хватит воображения.

- Нет, так не пойдет, - твердо сказала я. - Можешь считать меня идиоткой, но я привыкла честно зарабатывать деньги. Если ты ни с того ни с сего подаришь мне двадцать тысяч долларов, это будет выглядеть несколько двусмысленно. Давай просто сядем в лодку, покатаемся по океану, а заодно совсем немножко последим за арабами. Так, между делом. Ну что тебе стоит? Решайся быстрее, а то мы их потеряем.

Стив укоризненно посмотрел на меня.

- Ты всегда такая или только по праздникам? - мрачно поинтересовался он.

- А ты когда-нибудь встречал женщину без недостатков?

- Если мы поедем на лодке, арабы нас сразу заметят. Единственный вариант - это взобраться на утес. Оттуда мы сможем, оставаясь невидимыми, наблюдать за всеми их перемещениями.

- Спасибо, Стив. Ты просто прелесть! - обрадовалась я.

Я перевела взгляд на возвышавшиеся вокруг пляжа скалы, и радость моя померкла. В детстве я долгое время жила с отцом в горах, с увлечением занимаясь скалолазанием, но с тех пор много воды утекло. Скалы, окружавшие пляж, были высокими и почти отвесными. Похоже, Стив предложил мне этот вариант с единственной целью: чтобы я от него отвязалась. Не получится.

Прекрасно сознавая, что надо быть полной идиоткой, чтобы лезть на утес без страховки, я нежно улыбнулась Шакалу:

- Ты полезешь первым и понесешь камеру. С ней я не заберусь.

Стив недоверчиво посмотрел на меня:

- Ты что, согласна забраться на утес?

- Разумеется, - с невинным видом пожала плечами я. - Какие могут быть проблемы? Это действительно великолепная идея.

- Великолепная идея? - мрачно повторил Иродиадис.

Я кивнула, окончательно отрезав себе путь к отступлению.

Пробормотав себе под нос нечто неразборчивое - вероятно, какое-либо греческое ругательство, Стив засунул камеру в чехол, повесил его на плечо и решительно двинулся к утесу.

Я в очередной раз восхитилась подготовкой наших кадров. Шакал быстро карабкался вверх с непринужденной легкостью профессионального скалолаза.

Мысленно попросив о помощи всех балийских богов, а заодно, на всякий случай, Христа, Магомета и Иегову, я последовала за ним.

К счастью, все оказалось не так страшно, как я представляла. Скалы изобиловали расщелинами и небольшими уступами, которые издали я по близорукости не разглядела, так что я тоже довольно резво поползла вверх вслед за Стивом, стараясь не смотреть вниз и внимательно следя за тем, чтобы всегда иметь как минимум три точки опоры.

К моему разочарованию, ни с обрыва, ни с возвышающегося над ним утеса лодки с арабами не было видно.

- Придется пробежатьься, - деловито сказал Стив.

Похоже, он понемногу начинал входить во вкус нашей детективной деятельности, а может быть, он просто привык делать хорошо все, за что бы ни ьрался.

Бег всегда был моим слабым местом. Несмотря на то, что я без труда могла отмахать тридцать километров на лыжах, проплыть брассом несколько миль или протанцевать пару часов подряд, в марафонцы я явно не годилась. Но делать было нечего, и я, пристроившись в кильватере за Стивом, со спринтерской скоростью рванула вперед, надеясь на то, что мои легкие не разорвутся и сердце не выскочит из грудной клетки.

Видимо, Иродиадис действительно хорошо знал эти места, потому что повел меня не вдоль берега, а срезая путь через разделенные межами банановые плантации. Промчавшись сквозь рощу кокосовых пальм, мы выбрались на обрыв длинного, далеко врезающегося в море мыса, с которого открывался великолепный обзор береговой линии.

Примерно в полукилометре от нас белел вытащенный на песок катер. Лениво растянувшись на лавке и закинув ноги за борт, один из арабов попыхивал сигарой. Двух других нигде не было видно.

- А где остальные? - мучительно задыхаясь после пробежки, спросила я.

Стив насмешливо взглянул на меня:

- Чтобы получить ответ на этот вопрос, придется еще немного побегать.

Я с завистью отметила, что его дыхание было ровным и лишь слегка учащенным. Похоже, все происходящее начинало доставлять ему удовольствие.

- Опять бегать? И далеко?

- Понятия не имею. Тебе еще не надоело играть в детективов?

- Не надоело, - упрямо сказала я, надеясь, что бежать придется не больше километра. В противном случае, возможно, мне больше никогда не придется писать книги.

- Ты уверена, что действительно хочешь еще пробежаться? Какая-то ты красная. Как бы теплового удара не было. Это опасно.

В голосе Стива звучала ирония.

Надо же, киллер, а какой заботливый!

- Беги, - с мрачной решимостью велела я. - Я за тобой.

Двух арабов с катера мы обнаружили в лощине

между холмами. Она изгибалась таким образом, что мужчины были надежно укрыты от взглядов со стороны. Даже сверху их было не так легко заметить. Похоже, арабы кого-то ждали. Резко дернув меня за руку, Стив заставил меня укрыться за большим валуном.

- Набери в руку земли, - приказал он.

- Зачем? - удивилась я.

- Для маскировки. Поплюй на нее и вымажи грязью лицо, иначе тебя будет слишком легко заметить, если ты высунешь голову из-за камня.

Набрав в ладонь несколько щепоток сухой красноватой почвы, он растер ее между пальцами и, увлажнив слюной, широкими, хаотично расположенными полосами раскрасил себе лицо и руки. Я последовала его примеру.

- А как ты замаскируешь камеру?

- Сейчас увидишь.

Иродиадис отполз к росшему невдалеке кустарнику и, наломав крупных веток, соорудил импровизированный "куст" около нашего убежища. Теперь мы могли наблюдать за арабами через ветки и листья, не опасаясь, что нас заметят.

- Кстати, каким бизнесом ты занимаешься? - поинтересовалась я. Что-нибудь связанное с организацией военных переворотов в странах третьего мира?

- Я продаю органические удобрения.

- Продаешь органические удобрения? Неужели?

- А что тебя так удивляет?

- Да нет, ничего. Просто ты совершенно не похож на продавца органических удобрений.

- Вообще-то я занимаюсь не только органическими удобрениями.

- Я так и поняла.

- Это не то, что ты думаешь. Просто когда-то мне нравилось охотиться. Вот я и научился маскироваться.

- И на кого же ты охотился?

- На крупных хищников.

"Можно и так их назвать", - подумала я.

Из-за склона холма появился человек.

- Дай мне фотоаппарат, - попросила я.

Осторожно просунув объектив между листьями и радуясь, что солнце находится у меня за спиной, так что арабы не увидят бликов от линз, я поймала в кадр лицо мужчины. Это был индонезиец средних лет, весьма представительного вида. У него было широкое лицо с неприятно опущенными вниз уголками губ. С угольно-черными, коротко подстриженными волосами резко и немного гротескно контрастировали совершенно седые виски.

Индонезиец подошел к арабам и пожал руку одному из них, возможно, самому Халеду Бен Нияду. Я успела несколько раз "щелкнуть" историческое рукопожатие.

Подрегулировав объектив, я попыталась снять лицо араба крупным планом, но Стив резко дернул меня за руку, снова оттаскивая меня за камень.

- Дай-ка мне аппарат.

- В чем дело?

- Сиди и не высовывайся. - Голос Иродиадиса звучал напряженно.

Я с тревогой наблюдала, как он внимательно рассматривает склон расположенного напротив холма. Лицо Стива помрачнело.

- Что там такое?

- Мы не одни следим за арабами.

- Серьезно? А кто еще за ними следит?

- Понятия не имею. Но эти ребята еще и прослушивают их.

- Ты уверен? Откуда ты знаешь?

- У них там микрофон направленного действия.

- А как ты думаешь, нас они заметили?

- Вполне возможно. Если мы засекли их, почему бы им не обнаружить нас? Надо побыстрее сматываться отсюда. Прямо как чувствовал, что не стоило ввязываться в эту дурацкую авантюру.

- Но ведь ничего не случилось, - заметила я.

- _Пока_ не случилось, - мрачно возразил Стив.

* * *

Спускаться со скалы на пляж оказалось гораздо сложнее, чем подниматься. После пробежки по тридцатиградусной жаре я была явно не в лучшей форме. Три раза у меня соскальзывали ноги, и я чудом удерживалась от падения. Вдобавок я разбила коленку и до крови расцарапала предплечье, так что на пляж я ступила далеко не в лучшем настроении. Единственное, о чем я мечтала, - это вдоволь напиться минеральной воды, смыть с себя налипшую пыль и грязь вкупе с "боевой раскраской", вернуться домой, принять ванну и завалиться спать.

Опередивший меня на спуске Стив с яростью посмотрел на меня.

- Идиот, - скрипнул зубами он. - Полный идиот!

- Кто? - поинтересовалась я и на всякий случай оглянулась.

- Я, кто же еще! Только последний идиот мог пойти у тебя на поводу. В детективов ей, видите ли, захотелось поиграть!

Я вздохнула. До чего все-таки мужчины занудные существа. Я ведь не тянула его на аркане. Все было нормально, и вдруг он решил выяснять отношения!

- Давай выпьем водички, - примирительно предложила я. - Может, это улучшит твое настроение.

- Отличная идея, - в голосе Иродиадиса прозвучала непонятная мне ирония. - Может, нальешь мне стаканчик?

"Мог бы и сам позаботиться о даме, - обиженно подумала я. - Впрочем, откуда у киллера хорошие манеры? Надо радоваться тому, что он вообще меня не убил".

Ссориться с Шакалом я не собиралась.

- Подожди, сейчас принесу.

- Давай-давай, - подбодрил меня Стив.

Я внимательно обвела взглядом полосу прибоя.

- А где лодка?

- Хороший вопрос.

- Я серьезно.

- А ты не догадываешься? Я решил подшутить над тобой, и пока ты спускалась, закопал ее в песок.

- Как ты думаешь, она сама уплыла или ее украли?

- Сама бы она не уплыла, это я тебе гарантирую.

- Может, ее украли местные крестьяне?

- Хотелось бы на это надеяться.

Я с тоской посмотрела на обрыв. Прощай, прохладная минеральная вода, прощайте, гостиница и мягкая постель. Впрочем, винить в этом я могу только саму себя. У Стива были все основания сердиться.

- Значит, придется идти пешком. Доберемся до ближайшего поселка, а там возьмем такси.

- Такси? В балийской деревне?

- Не такси, так рикшу или, на худой конец, какую-нибудь тележку с буйволом, - пожала плечами я. - В любом случае мы не можем здесь оставаться.

- Да уж, другого выбора у нас нет. Если хочешь, можешь быстро искупаться, а я пока осмотрю вход в пещеру. Конечно, это почти невероятно, но вдруг лодка окажется там.

Расстроенная пропажей перау, я плюхнулась в воду, совершенно не подумав о расцарапанных коленке и предплечье, и тут же на своей шкуре ощутила, что означает выражение "сыпать соль на раны".

Я взвыла от боли и, забыв об усталости, подпрыгнула вверх на добрых полтора метра и выскочила на берег.

Из-за скалы, закрывающей вход в пещеру, показалось встревоженное лицо Стива.

- Что ты орешь? - раздраженно поинтересовался он, убедившись, что никто на меня не нападал. - Что-нибудь случилось?

- Соленая вода на царапины попала, - объяснила я.

- А я уж подумал, что тебя убивают.

- Только этого мне сейчас не хватало.

Киллер укоризненно покачал головой, вздохнул и снова скрылся за скалой, а я аккуратно вошла в воду по щиколотки и стала здоровой рукой смывать с себя грязь.

Вода все равно попадала на царапины, но боль уже не была такой сильной. Она даже бодрила меня.

Не сыпь мне соль на раны,

Не говори навзрыд,

с надрывом запела я, пародируя известный шлягер.

К сожалению, поведать Индийскому океану, что моя рана еще болит, мне так и не удалось. Чья-то рука грубо зажала мне рот, а в висок уперлось нечто, напоминающее дуло пистолета.

- Don't move [не двигайся (англ.)], - тихо скомандовал человек, находящийся у меня за спиной.

Я слегка повернула голову вправо и скосила глаза. Действительно, пистолет. Держащую его руку обтягивал блестящий черный гидрокостюм. Суставы пальцев были украшены незамысловатыми чернильно-синими орнаментами в виде колечек и могильных крестов. Вокруг указательного пальца обвивалась змея, скорее напоминающая недокормленного глиста.

Под всеми этими художествами, прямо на костяшках пальцев, были изображены четыре отнюдь не латинские буквы, складывающиеся в незатейливое и до боли родное слово "Федя".

"Тоже мне, "don't move", - подумала я. - Как верно подметил Жванецкий: "Даже у лошадей наши морды".

Не знаю почему, но тот факт, что напали на меня отечественные братки, как-то грел душу. Наверняка это "ленинцы" Яши Мухомора. В любом случае это лучше, чем китайская мафия, и уж, несомненно, намного предпочтительнее, чем арабы. Я никогда не была феминисткой, но отношение арабов к женщинам возмущало меня до глубины души. Мысль о том, что на меня в жару могут напялить чадру в сочетании с бесформенным черным балахоном и, в довершение всех унижений, могут заставить мыть посуду и драить полы, ужасала меня больше, чем китайские пытки. Яша Мухомор, конечно, способен на многое, но ему уж точно не придет в голову нацепить на меня чадру.

К захвату меня бандитами я отнеслась с философским спокойствием. В присутствии Сергея Адасова вообще не имело смысла о чем-либо волноваться. Сейчас из-за скалы появится героический суперкиллер, и у бедного Феди начнутся неприятности. Хотелось бы надеяться, что Шакал его не убьет.

Стыдно признаться, но мне было жалко убивать преступников даже в собственных книгах. В детстве мне внушили, что любое живое существо имеет право на существование, и с тех пор в душе я симпатизировала даже мышам и тараканам. А Федя хоть и бандит, но все-таки человек, к тому же мой соотечественник.

Мне показалось, что в гроте послышался какойто плеск, а потом из-за скалы выплыл еще один российский браток в гидрокостюме и с аквалангом. Нащупав ногами дно, он направился к берегу.

"Хохол", - подумала я, увидев свисающие из-под маски густые темно-рыжие казацкие усы. За собой, как попавшую на спиннинг рыбину, аквалангист тащил тело то ли мертвого, то ли потерявшего сознание Стива.

Черт! Все складывалось гораздо хуже, чем я предполагала. Легендарный русский киллер явно не оправдал возложенных на него надежд.

Усатый без особых церемоний швырнул Иродиадиса на песок, присел рядом с ним и, крякнув, с силой нажал Стиву на грудную клетку. Услышав, как хрустнули ребра, я болезненно поморщилась. Этот тип не был похож на специалиста по искусственному дыханию.

Тем не менее прием подействовал. Изо рта Шакала выплеснулся фонтанчик воды, и он надсадно закашлялся. Бандит еще пару раз надавил ему на ребра, а затем, убедившись, что реанимация прошита успешно, достал из прикрепленной на поясе кобуры пистолет и, размахнувшись, огрел им Иродиадиса по голове. Стив дернулся и затих, лишив меня последней надежды избежать нежелательной встречи с Яшей Мухомором.

Рассекая волны, к берегу неслась вынырнувшая из-за мыса моторная лодка. Управляющий ею браток был одет в гавайскую рубашку и белые шорты и смахивал на самого обычного туриста, решившего отправиться на экскурсию вдоль берегов живописного острова. Третий "ленинец" сбавил обороты, и лодка мягко зарылась носом в песок.

Усатый перебросил Стива через борт, а Федя без особых церемоний затащил туда и меня. Впрочем, я особо не сопротивлялась. "Хохол" осмотрелся вокруг, подобрал лежащую на песке сумку с фотоаппаратом и тоже отнес ее в лодку.

Как и в Батубулане, я не различила звука выстрелов, только почувствовала, как Федя всей тяжестью навалился на меня, и услышала плеск за бортом. Это, как впоследствии выяснилось, свалился в воду усатый. Парень в гавайской рубашке тихо охнул и безвольно раскинулся на носу, уронив простреленную голову на руль.

С трудом отпихнув в сторону тело Федора, я заглянула за борт. Тело усатого плавно опускалось на дно. Его голова тоже была пробита пулей. Вода вокруг нее приятно розовела.

Три выстрела, и все - точно в голову. Вот это снайпер! И снова меня не тронули! Машинально я отметила, что, судя по траектории пуль, стрелять должны были с обрыва. Я перевела взгляд наверх, но, как и следовало ожидать, никого не увидела. На всякий случай я помахала своему невидимому спасителю рукой и послала ему воздушный поцелуй.

Я была готова поклясться, что где-то там прячется Марик. Кто еще стал бы проявлять обо мне такую заботу? Конечно, думая так, я немного себе льстила. Если на обрыве действительно находился грузино-еврейский поэт, то привели его туда отнюдь не романтические воспоминания о наших юношеских отношениях. Скорее всего сейчас он следил за арабами или за "мухоморовцами" в надежде заполучить электромагнитную бомбу, но разве имеет значение, почему он там оказался?

"Но ведь Светка сказала, что Марика убили полтора месяца назад", неожиданно вспомнила я.

Она могла ошибаться. В любом случае, сейчас не время об этом думать.

Подхватив Федора за плечи, я с трудом перевалила его через борт. Почему-то больше всех мне было жаль именно Федю. На мгновение я задумалась о том, была ли у него семья. Может, стоило посмотреть его документы? Черкнуть семье пару строк, типа: "Пал смертью храбрых в борьбе за правое дело"? Хотя вряд ли он таскает свой паспорт в кармане гидрокостюма, а его близких наверняка известит Яша Мухомор. Я вздохнула над темнеющим под водой телом Феди, а затем без особых сожалений спихнула за борт бандита в гавайской рубашке.

Склонившись над Стивом, я прикоснулась пальцами к его сонной артерии. Пульс нормальный. Дыхание вроде ровное. Будем надеяться, что к тому времени, как мы доберемся до Ловина-Бич, он очнется. Если, конечно, нам еще позволят добраться до Ловина-Бич.

На полу под штурвалом я обнаружила любимую игрушку "настоящих мужчин" пистолет-пулемет "кедр-Б" со встроенным глушителем и лазерным целеуказателем. На военном стрельбище, куда по блату пару раз проводил меня третий бывший муж, мне приходилось стрелять из "кедра". Думаю, что при необходимости справлюсь и с этой моделью, благо они не слишком отличаются друг от друга. Я отсоединила магазин. Он был полон. Что ж, это хорошо.

Вставив магазин на место, я положила автомат обратно под штурвал и резко дернула за шнур, заводя мотор. Как ни странно, он завелся с первой попытки.

Поставив рукоятку газа на максимум, я, радуясь быстро сгущающимся сумеркам, понеслась навстречу полыхающему золотыми и розовыми тонами тропическому закату. Если кто-то решит нас преследовать, в темноте это будет не так просто сделать.

Как всегда в тропиках, сумерки надвигались на океан стремительно и неотвратимо, как эпидемия бубонной чумы на беззащитные города средневековой Европы. Берег почернел, и на фоне угасающего неба

лишь неясно выделялись очертания вулкана, великого и всемогущего Гунунг Агунга. Небо на горизонте закрывала сплошная темная пелена. Прямо по курсу лодки пелена расслаивалась на длинные полосы, подсвечиваемые снизу невидимым глазу пламенем. Их форма и цвет менялись, как в калейдоскопе. Теплое золото сменилось светло-розовым цветом. Он, в свою очередь, наливался краснотой, становясь кровавобагровым, а потом фиолетовым. Рябь на поверхности океана сверкала, как чешуя летучей рыбы, отливая всеми цветами радуги.

Меня всегда завораживали закаты и восходы над большими водными пространствами. Вот и сейчас божественная красота заката помогала забыть о прилепившихся к днищу лодки бесформенных белесых кусочках человеческого мозга, о пятнах крови, заляпавших безупречную девственную белизну сверкающих пластиковых бортов.

В отличие от Стива, я давно смирилась с тем, что Санта-Клаус не существует. Горький ошибался, полагая, что "человек - это звучит гордо". История человечества была в первую очередь историей жадности, жестокости и насилия. Чем же тут гордиться? Только что на моих глазах разыгралась очередная кровавая драма. Сколько подобных драм видели эти зализанные волнами скалы?

В 1846 году недалеко от нашего пляжа потерпел крушение маленький китайский парусник. Никому из членов экипажа не удалось спастись. Часть груза была прибита к берегу и подобрана местным населением.

Воспользовавшись этим предлогом, голландцы обвинили балийцев в воровстве и объявили войну балийскому радже княжества Бадунг. На остров была отправлена карательная экспедиция. С военных кораблей голландцы безжалостно обстреляли беззащитные густонаселенные села южного побережья острова. После этого вооруженные скорострельными нарезными ружьями голландские войска высадились на берег.

Балийцы могли противопоставить огнестрельному оружию только луки, стрелы и копья. И еще пу путан.

Этот уникальный, напоминающий амок боевой транс когда-то принес балийцам славу бесстрашных непобедимых воинов. Пупутан спасал их всегда от любых врагов, но перед нарезным оружием и он оказался бессилен.

Впадая в особое состояние контролируемого безумия, в котором боец перестает испытывать страх перед смертью, балийские воины двинулись на европейцев в психическую атаку: размеренным шагом, сомкнутыми рядами, под лихорадочно-резкие звуки помогающей поддерживать транс ритмичной музыки.

Не видя ничего вокруг, не оборачиваясь на упавших, балийские мужчины шли и шли грудью на оружейные залпы и продолжали наступление до тех пор, пока было кому наступать...

Когда голландский экспедиционный корпус подступил к дворцу раджи Бадунга, женщины с криками: "Вот то, за чем вы пришли!" - бросали из окон в солдат золотые монеты. Солдаты смеялись и набивали карманы испачканным кровью золотом.

Раджа велел поджечь свой дворец. В праздничных одеждах, со всей своей семьей, священнослужителями, воинами и военачальниками, он вышел на свой последний смертельный бой. С помощью медитации войдя в пупутан, раджа первым пошел на голландские ружья.

Балийцы падали сотнями. Те, кому не досталось пули, закалывали себя кинжалами. Жрецы наносили смертельные удары женщинам, детям, тяжелораненым. В живых не осталось никого. Голландцы могли гордиться собой. В их летописи было внесено упоминание о новой знаменательной победе. Они считали себя героями, а не преступниками. Победителей не судят. Удобная жизненная позиция.

Сколько еще подобных эпизодов было в жизни балийского народа? А в истории человечества?

Заварушка вокруг электромагнитной бомбы Семена Тетерина чем-то неуловимо напоминала паро

дию на завоевание Бали. Хотя Бали тут ни при чем. Это была просто пародия на завоевание. Мужики разных национальностей в который раз с азартом убивали друг друга, чтобы получить то, чего все равно им потом будет мало. А раз мало - надо снова убивать. Убивать или быть убитым. Победителей не судят, а мертвому уже ничего не нужно.

На дне лодки застонал и заворочался Стив.

Неожиданно я поняла, что замерзла. Волнение на море усилилось, нос лодки с размаху вонзался в волны, вздымая высоко в воздух злые вспененные струи, и я насквозь промокла от снежинками секущих тело колючих холодных брызг.

На горизонте подсвеченными леденцами засияли башни отелей Ловина-Бич. Над золотыми блестками окон рекламные щиты изливали яркие неоновые потоки бегущих огней.

Держа руль одной рукой, другой я прикоснулась к щеке Стива.

Он что-то пробормотал и пошевелился.

- Ты как? В порядке?

- Где мы?

- Почти дома.

Иродиадис тихо выругался, видимо, снова погречески, и сел, ощупывая шишку на голове.

- Больно? - сочувственно спросила я, заглушая мотор.

- А ты как думаешь?

- В отеле я сделаю тебе компресс.

- Что произошло? Где эти типы?

- Кормят акул, - лаконично пояснила я.

- Как это - кормят акул?

Удар по голове явно повлиял на сообразительность Шакала. Причем не в лучшую сторону.

- Они убиты.

- Убиты?

Стив подобрал с пола тускло поблескивающий при свете луны "кедр-Б" и, как мне показалось, с уважением посмотрел на меня.

- Это ты их?

Жаль, конечно, его разочаровывать, но лучше все-таки сказать правду.

- За кого ты меня принимаешь? Я тебе не Рэмбо, чтобы мужиков пачками мочить.

- Ты можешь толком объяснить, что произошло? Я исследовал грот, а потом кто-то дернул меня за ногу, и я оказался в воде. Какой-то тип с аквалангом начал меня топить. Он схватил меня сзади за горло, так что я ничего не мог сделать. Я только помню, как в легкие хлынула вода, а потом я отключился. Хотя нет, кажется, еще я видел тебя на берегу. Это было уже после нападения. Рядом с тобой стоял какой-то парень с пистолетом. Или это мне почудилось?

- Не почудилось. Просто тебя вырубили сразу после того, как ты пришел в себя.

Я вкратце изложила Стиву ход событий, на всякий случай не упомянув о том, что это были люди Яши Мухомора. Не стоит щеголять излишней осведомленностью. По моей версии, на нас напали неизвестные, которые говорили по-английски, а потом кто-то их подстрелил. Судя по меткости, тот же самый стрелок, что случайно убил девочку-фею.

- Опять этот чертов снайпер! - проворчал Иродиадис. - Надо признать, что в этот раз он появился на редкость вовремя. Я бы многое отдал, чтобы выяснить, откуда взялся этот тип и чего ради он помогает нам.

- Если узнаем, кто он, пошлем ему ящик шампанского, - сказала я. - Тебе не кажется, что нам стоит избавиться от лодки? Не хочется, чтобы полиция или приятели типов, которые охотились за нами, через эту лодку вышли на нас.

- И как мы от нее избавимся?

Бедный Стив. Похоже, удар по голове оказался сильнее, чем я думала.

- Затопим, - пожала плечами я. - Лучше сделать это прямо здесь. У нас есть оружие с глушите

лем, корпус лодки из пластмассы. Продырявим пулями днище, а сами вплавь доберемся до берега.

- А как насчет акул?

- Здесь нет акул. Точнее, я надеюсь, что их здесь нет. Я читала, что обычно акулы не заплывают за линию коралловых рифов. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться.

- А если все-таки заплывают?

- После того, что с нами случилось, слишком маловероятно, чтобы нас съела акула, - оптимистично заявила я.

На самом деле я немного лукавила. Не то чтобы я столь слепо верила в судьбу, готовую защитить нас от акульих зубов, просто балийская полиция и Яша Мухомор пугали меня гораздо сильнее.

- Отсюда до берега около километра, - сказал Стив. - Утопим лодку здесь или подплывем поближе?

- Лучше здесь, - ответила я, заглушая мотор. - На воде звук усиливается. Не хотелось бы, чтобы нас заметили или услышали. Я предпочитаю перестраховаться.

- А ты доплывешь?

- Плаваю я гораздо лучше, чем бегаю.

- Тогда прыгай в воду и отплыви немного. Я сам прострелю днище.

- А твоя фотокамера? - вспомнила я. - Ты заберешь ее с собой или затопишь вместе с лодкой? Она, наверное, испортится, если промокнет.

- Так ты захватила камеру?

- Не я, а один из бандитов.

- В футляре есть непромокаемый чехол, как раз на такой случай, так что с камерой все будет в порядке. Я заберу ее. Прыгай.

Вода оказалась теплее воздуха. Я отплыла метров на двадцать, когда над водой раскатилась автоматная очередь. Очертания лодки и стоящего в ней Стива сливались в единый черный силуэт на фоне чуть более светлого неба. Лодка закачалась и стала быстро погружаться. Иродиадис спрыгнул с нее и, с силой рассекая воду руками, кролем поплыл ко мне.

* * *

До отеля мы добрались на велорикше. Мечтая о том, чтобы поскорее скинуть мокрую одежду и завалиться в постель, я распахнула дверь своего номера и чуть не застонала от отчаяния.

Поигрывая подаренным мне Стивом антикварным рентджонгом, в кресле сидел Ляо Сианон.

- Привет, - без особого энтузиазма сказала я.

- Привет.

Голос лейтенанта полиции звучал холодно и отчужденно.

- Где ты была?

- Купалась.

- Я это заметил. Ты всегда купаешься в одежде?

- Только когда хочу показаться оригинальной. Мы не могли бы поговорить завтра утром? Извини, но я страшно устала и хочу спать.

- Так все-таки чем ты сегодня занималась?

Я вздохнула. Похоже, отделаться от Сианона будет непросто. И за что мне все это?

- Каталась на лодке со Стивом.

- А зачем ты убила пингвина?

Они что тут, все ненормальные? Теперь я еще и пингвина убила!

Я вздохнула еще раз и сочувственно посмотрела на полицейского. Бедняга явно заработался.

- Во-первых, я люблю животных. Во-вторых, пингвины на Бали не водятся. В-третьих, даже если бы они здесь водились, можешь быть уверен, что я не стала бы их обижать. А сейчас мне нужно принять душ, переодеться и лечь в постель. О пингвинах, белых медведях, касатках и гагарах мы вполне можем побеседовать завтра.

Ляо скрипнул зубами. Вид у него был прямо-таки зловещий. Если бы я не чувствовала себя такой усталой, то, возможно, даже испугалась бы.

- Не прикидывайся дурочкой. Сегодня в "Саду многообразия" был обнаружен труп Михаила Савина, работающего на Яшу Мухомора и известного под кличкой Пингвин.

Этого еще не хватало! Под впечатлением последних событий я начисто позабыла о стычке Марика с бандитом в "Саду многообразия". Почему только Сианон решил, что это я убила Савина?

- А я-то тут при чем?

- Похоже, я в тебе ошибался.

- Ты, конечно, можешь думать, что хочешь, но к смерти твоего Пингвина я не имею ни малейшего отношения.

- И, разумеется, даже в глаза его не видела и понятия не имеешь, кто он такой?

- До сегодняшнего дня пингвины ассоциировались у меня исключительно с антарктической фауной, - уклонилась от ответа я. - Говорю тебе, никаких пингвинов я не убивала.

- В таком случае, кто его убил?

- Ты меня об этом спрашиваешь? Не могу же я, в самом деле, стучать в полицию на Марика!

- Ладно. Не хочешь по-хорошему, сделаем поплохому. Ты арестована. Переодевайся. Мы едем в полицейское управление.

- Ты не можешь меня арестовать.

- Это еще почему? - удивился Сианон.

- Потому что сейчас ты японский бизнесмен, а не полицейский, - напомнила я. - Если ты меня арестуешь, то, во-первых, я не смогу тебе помочь, а во-вторых, это будет настоящее свинство с твоей стороны, потому что я никого не убивала.

- Может, и не убивала, но ты там была.

- Где?

- В "Саду многообразия", - скрипнул зубами Ляо. - Лучше не доводи меня. Не стоит играть с огнем.

- А почему ты думаешь, что я там была?

- Потому что у меня работа такая.

- Нельзя ли поконкретнее?

Сианон открыл дверцу тумбочки, стоящей около кровати, извлек из нее пакетики с остатками перечно-солевой смеси и яростно помахал ими в воздухе.

- Не догадываешься?

- Кажется, уже начинаю, - грустно кивнула я.

- На теле убитого и на земле возле него были обнаружены соль и красный перец. Кроме того, рядом с трупом лежали осколки яичной скорлупы. Пара осколков запуталась у Савина в волосах. Пока тебя не было, я успел побеседовать с горничной, убирающей твой номер. Она утверждает, что видела у тебя на столе начиненные солью и перцем яйца. Если хочешь, мы можем произвести экспертизу. Готов побиться об заклад, что смеси, обнаруженные на трупе и в твоей тумбочке, окажутся идентичными.

- Ладно, сдаюсь, - вздохнула я. - Действительно, я там была.

- Я в этом не сомневался.

Полицейский откинулся на спинку кресла и хмуро посмотрел на меня, ожидая объяснений.

Как же мне выкрутиться, не выдав при этом Марика? Может, все-таки удастся уговорить Сианона отложить разговор до завтра?

Я бросила на Ляо жалобный взгляд.

- Я не уйду, и не надейся, - покачал головой он.

Не сработало. Придется импровизировать.

- Я решила еще раз прогуляться по "Саду многообразия", - с невинным видом объяснила я. - Яйца с перцем и солью я захватила просто так, на всякий случай. Удобнее было бы носить с собой газовый баллончик, но я понятия не имела, где их можно достать на Бали, и вообще, разрешено ли ими здесь пользоваться. Итак, я взяла с собой яйца и пошла погулять.

- Продолжай, у тебя хорошо получается, - подбодрил меня Сианон.

- Я осматривала балийский храм, когда неожиданно появился этот тип, которого ты называешь Пингвином. Прицелился в меня из пистолета и заявляет: "Привет от Яши Мухомора". Я испугалась и бросила в него яйцом. Он упал. Я удивилась, а потом смотрю - у него из горла торчит метательный нож. Тут я совсем перепугалась и убежала. Вот и все.

- Все? - недоверчиво вскинул брови Сианон.

- Все, - убежденно подтвердила я.

- И ты не видела того, кто метнул нож?

- Нет.

- Очень странно.

- Ничего странного. Во-первых, у меня близорукость, а во-вторых, мне как-то в голову не пришло обшаривать окрестности в поисках убийцы.

- А почему ты сразу не позвонила мне?

- Я собиралась позвонить из отеля, но в холле я встретила Стива, и он пригласил меня покататься на перау. Не могла же я упустить такую возможность! Я решила, что успею поговорить с тобой, когда вернусь.

- Из сада ты вышла через дырку в ограде. Рядом с твоими следами эксперты обнаружили отпечатки мужских следов. Как ты это объяснишь?

- А надо объяснять?

- Надо, - кивнул полицейский.

- Но это же очевидно. Просто какой-то мужчина прошел по тому же самому маршруту, - пожала плечами я. - Не одна я забираюсь в сад через отверстие. Ты, например, тоже. Вряд ли твои эксперты смогут доказать, что мужчина находился там одновременно со мной.

- У тебя на все есть ответ, да?

Сианон явно не верил мне. И правильно делал.

- Если тебе так хочется пришить мне убийство, могу предложить еще троечку свеженьких трупов. Все равно рано или поздно ты на них наткнешься, если их, конечно, не унесет в море. Только заранее предупреждаю: их я тоже не убивала.

- Еще три трупа? - вскинул брови Ляо. - Чьи трупы? И где?

- Кажется, это были подручные Яши Мухомора, Это произошло на пляже, где мы загорали со Стивом. Они напали на нас, оглушили Стива, затащили нас в лодку, а потом кто-то подстрелил их. Скорее всего тот же снайпер, что убил девочку-фею. Как и в Батубулане, выстрелов не было слышно, и мы никого не видели.

- На вас напали на пляже? - В глазах полицейского загорелся охотничий азарт. - Где именно это произошло?

Ну вот, еще один допрос! Когда же наконец это кончится?

- Сначала я приму душ и переоденусь в сухую одежду, - решительно заявила я. - Покойным приятелям Яши Мухомора хуже уже не будет, а вот я могу простудиться.

Сианон скрипнул зубами и яростно сжал кулаки. Выражение его лица напомнило мне Отелло в момент финальной разборки с Дездемоной.

- Знаю, знаю, - кивнула головой я. - Ты ненавидишь женщин и писателей детективных романов.

- И с каждым днем все больше, - тяжело вздохнул полицейский.

* * *

- Значит, вы видели, как арабы встречались с каким-то индонезийцем? взволнованно повторил Сианон.

Я задумалась, стоит ли говорить Ляо о том, что я даже сфотографировала их встречу. Перед тем как мы расстались, я попросила у Стива пленку, но он заявил, что сам проявит ее и, если фотографии получатся, сделает для меня копии. Предчувствие подсказывало мне, что фотографий я не увижу, но не драться же с ним! Меньше всего на свете в мои намерения входила ссора с киллером. Возможно, я и спасла ему жизнь, и он даже питает ко мне определенную симпатию, но это ничего не значит. Профессиональные убийцы - как ядовитые змеи: рядом с ними никогда не можешь быть уверенным в собственной безопасности.

Может, зря я рассказала Ляо о событиях на пляже? С другой стороны, я и так скрываю слишком много информации. Сианон ведь тоже не дурак. Пожалуй, остановлюсь на нейтральном варианте - упомяну, что сделала фотографии, но напечатать их нельзя, потому что пленка испортилась, когда Мы

плыли к берегу. Она ведь действительно могла испортиться!

Так я и поступила.

- И ты, конечно, не сможешь толком описать лица арабов и индонезийца, проворчал Сианон.

- Арабы были похожи на арабов. Смуглые, темноволосые. Один был лет сорока-сорока пяти, другой лет на десять моложе.

- Так я и думал, - вздохнул полицейский. - Твоей наблюдательности можно позавидовать. Ты никогда не принимала участия в конкурсах на звание худшего свидетеля?

- Я же не виновата, что у арабов были совершенно стандартные лица!

- _Стандартных_ лиц не бывает, - проворчал Сианон. - Эту идиотскую формулировку изобрели безмозглые писатели, неспособные отличить негра от вымазанного сажей голландца.

- Зато индонезийца я разглядела хорошо. Но раз ты считаешь, что я не могу отличить негра от немытого европейца, вряд ли имеет смысл тратить время, описывая его...

Ляо метнул на меня яростный взгляд.

- Не забывай, что я вполне могу повесить на тебя четыре трупа, так что лучше не доводи меня.

- Шесть, - напомнила я. - Но ведь ты не станешь этого делать?

- Как выглядел индонезиец?

- На голову ниже арабов, коренастый, с намечающимся брюшком. Лицо круглое и приплюснутое, словно его ударили сковородкой, глаза маленькие, глубоко посаженные, углы губ неприятно опущены, короткая стрижка, черные волосы и резко контрастирующие с ними совершенно седые виски. Кажется, что их специально покрасили в белый цвет.

- Сиварван Сутхамико, - подытожил Сианон.

- Ты его знаешь?

- Политический деятель. Ходили слухи, что он был связан с движением "Свободный Асех" и финансировал Фронт национального освобождения Асеха, но ничего конкретного так и не удалось доказать.

- А что это за движение "Свободный Асех"? - заинтересовалась я.

- Асех - это северный район Суматры. Организация "Свободный Асех" пыталась совершить государственный переворот, но мятежники были разбиты правительственными войсками.

- А какое отношение к этому имел Сиварван Сутхамико? - Я с трудом произнесла непривычно звучащее имя.

- Ничего так и не было доказано, но ходили слухи, что именно он подстрекал лидеров "Свободного Асеха" к открытому вооруженному выступлению. Сиварван прекрасно понимал, что армия разобьет их в пух и прах, но жестокие карательные операции должны были вызвать волну антиправительственного возмущения. Слабость правительства он рассчитывал использовать в своих целях, но чуть не погорел сам, когда поползли слухи о его, хоть и косвенном, участии в мятеже.

- Везде одни и те же игры, - вздохнула я. - А какие дела у него могут быть с арабами? Думаешь, речь шла об электромагнитной бомбе Тетери на?

- Не обязательно. Сиварван ведь тоже мусульманин. С Халедом Бен Ниядом он может проворачивать любые сделки, от торговли живым товаром до создания баз по подготовке террористов. Хотел бы я послушать, о чем они там договаривались.

- У вас что, политики занимаются торговлей живым товаром?

- Да это я так, к слову. Хотя исключать такую гозможность нельзя. Детская проституция приносит необычайно высокий доход. Деньги всем нужны, а политикам - в первую очередь. Нельзя утверждать наверняка, что переговоры велись о бомбе, но это вполне вероятно.

- Но ведь индонезийцам самим нужна бомба. Зачем же Сиварвану отдавать ее Бен Нияду?

- Потому что Бен Нияд заплатит ему за это, - пожал плечами Сианон. - За деньги Сутхамико зарежет собственную мать. Впрочем, все это домыслы. Неизвестно, о чем они говорили на самом деле.

- Значит, нет никакого толка от того, что я узнала?

- Я этого не говорил.

- И что ты собираешься делать дальше?

- Для начала я приглашаю тебя на прием во дворец раджей Карангасема, правивших на Бали и Ломбоке.

- Прием во дворце? Ты серьезно?

- Абсолютно серьезно.

- А как мы туда попадем?

- Мы будем личными гостями принца Барингли, потомка династии Карангасемов.

- Ты знаком с принцем?

- Я же предупреждал, что тебе предстоит пообщаться с высшим обществом.

- Но ведь ты простой полицейский. Как тебе удалось получить приглашение?

- Я не простой полицейский. Я богатый японский бизнесмен.

- Хотела бы я знать, как тебе это удается. С зарплатой полицейского невозможно изображать богатого японского бизнесмена. Кроме того, обычный полицейский не получает приглашений от принцев. Это означает, что ты обманул меня, утверждая, что проводишь расследование один, на свой страх и риск. Кто тебе помогает?

- Но ведь и ты рассказываешь мне далеко не все, - усмехнулся Ляо. - Вряд ли нам стоит затевать дискуссию по поводу взаимной откровенности. Прием в честь праздника Балигиа назначен на субботу. Сделай мне одолжение, постарайся за оставшиеся два дня никого не убить.

* * *

- Где это ты пропадаешь целыми днями? - недовольно поинтересовалась Адела.

- Вчера я каталась на лодке со Стивом, - объяснила я.

- Ты каталась на лодке с _моим_ греком?

- А что в этом такого? Ты же сама променяла его на американца.

- Да ладно, это я так. Пользуйся на здоровье. Для любимой подруги мне ничего не жалко. Ну и как он?

- В каком смысле?

- Не прикидывайся. Ты меня прекрасно понимаешь.

- Никак. Мы просто купались, загорали и разговаривали.

- И только?

- И только.

- Жаль.

- Чего?

- Печальная ошибка природы. Такой красивый парень - и импотент.

- С чего ты взяла, что он импотент?

- Со мной он тоже только разговаривал.

Судя по сообщениям, периодически мелькавшим в российской прессе, импотентом Сергей Адасов не был, скорее наоборот. Подружек у него было много, но даже не потому, что он привык менять их, как перчатки. Причина подобной "текучести кадров" была несколько иная. Не имея возможности добраться до неуловимого киллера, кореша его жертв отыгрывались на любовницах Шакала.

С навязчивой регулярностью Сережиных дам душили, четвертовали, расплющивали под прессом, поджаривали заживо, замуровывали в стенах и растворяли в кислоте. Журналисты млели от восторга, смакуя кровавые подробности и рассуждая о том, что сколько веревочке ни виться, а конец будет. Тот еще конец.

Неудивительно, что после всего этого Шакал не жаждет новых романов. У киллеров тоже нервы не железные, и импотенция тут ни при чем.

На всякий случай я решила не обсуждать с подругой вопрос о сексуальных возможностях Стива. Пусть считает его импотентом. Чем дальше она будет держаться от Сергея Адасова, тем меньше мне придется за нее беспокоиться.

- Представляешь, Йошинори пригласил меня на праздник Балигиа во дворец раджей Карангасема, - сменила я тему.

- Ты все еще встречаешься со своим Сукихуюси? - удивленно вскинула брови Адела.

- Сукиебуси, - поправила я.

- И когда он тебя пригласил?

- Вчера ночью, после того, как я вернулась с прогулки со Стивом.

- То есть днем ты гуляла с греком, а ночь провела с Сучкихренуси? уточнила подруга.

- Не говори глупостей. Мы просто поговорили немного, он пригласил меня на праздник - вот и все. Кроме того, его фамилия Сукиебуси.

- Понятно, - многозначительно кивнула Адела.

- Что тебе понятно?

- Критический возраст.

- Что? - вытаращилась на подругу я.

- Ты не расстраивайся, все мы через это проходим, - покровительственно похлопала меня по плечу Адела.

- Какой еще критический возраст?

- Как бы тебе объяснить? В этот период женщина без видимой причины резко меняет свое поведение. Сначала она, например, рассуждает о здоровом образе жизни, об одиноких прогулках у моря, дает себе слово целыми днями работать, а потом вдруг срывается с цепи и целыми днями пропадает неизвестно где в обществе разных мужчин.

- Ну, ты даешь! - восхитилась я.

- А разве я не права? - пожала плечами подруга.

- В таком случае для тебя критический возраст начался с первого посещения детского сада!

- Не обижайся, - покровительственно потрепала меня по плечу Адела. - Со всеми нами рано или поздно случается нечто подобное. Относись к этому философски. Главное - ни о чем не беспокойся и не забивай себе голову вопросами морали. На меня ты всегда можешь положиться. Можешь быть уверена, что я ничего не скажу Бобчику.

- _Ты ничего не скажешь Бобчику?_ - опешила я. - А он-то тут при чем? Ведь это ты его подружка, а не я. Какое Бобчику дело, где я гуляю и с кем? Ведь это _я_ должна за тобой присматривать.

- Именно поэтому я ничего и не скажу Бобчику, - лукаво подмигнула мне Адела. - Пусть продолжает считать тебя разумной и добродетельной. Если он узнает правду, то перестанет отпускать нас вместе на отдых. Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось?

- Не хочу, - со вздохом подтвердила я.

Критический возраст так критический возраст. Пусть думает что хочет. Не рассказывать же ей, в самом деле, во что я ввязалась! За три дня шесть трупов, а если считать девочку-фею, то даже семь! Не слишком ли? Приключения, конечно, хорошая вещь, но и с ними не стоит перебарщивать. Может, хватит с меня общения с киллерами и полицейскими? Расскажу все Аделе, соберем вещи, отправимся в аэропорт, сядем в первый попавшийся самолет...

Идея была заманчивой, но я понимала, что ничего подобного не сделаю. Не то чтобы мне слишком нравилось играть в детектива, скорее дело было в любопытстве. Мне безумно хотелось узнать, о чем арабы договаривались с индонезийским политиком, что нужно было от Марика Яше Мухомору и кем на самом деле был Марик. Мне было любопытно, удастся ли индонезийской оппозиции взорвать на острове Нуса-Пенида электромагнитную бомбу, и действительно ли Семен Тетерин спровоцировал гибель "Конкорда". Вопросов накопилось слишком много.

"Вряд ли на Бали намного опаснее, чем в Москве, - мысленно успокаивала я себя. - Зато здесь тепло, красиво и интересно".

Пока я колебалась между благоразумием и любопытством, в голове у подруги продолжались мыслительные процессы.

- Значит, ты идешь на праздник во дворец раджей Карангасема, - задумчиво произнесла она.

Я кивнула.

- Наверное, это будет что-то сногсшибательное.

- Скорее всего. Йоши говорил, что на этом

празднике соберется все высшее общество Индонезии.

- Я тоже туда хочу.

- Хотеть не вредно.

- Я серьезно.

- Не выйдет, - покачала головой я. - Во дворец можно попасть только по приглашениям. Йошинори получил приглашение на два лица от принца Барингли, а это не так легко. Вряд ли он сможет достать отдельное приглашение для тебя.

- Надо будет поговорить с Биллом.

- С Биллом? О чем?

- Попрошу его достать приглашение.

- Ты надеешься, что строитель из Миннесоты раздобудет тебе приглашение во дворец? - изумилась я.

- У него просто не будет другого выхода, - пожала плечами Адела.

* * *

Не откладывая дело в долгий ящик, подруга отправилась разыскивать американца. Я вернулась в свой номер, а мои мысли в очередной раз вернулись к Марику.

Почти наверняка его смерть была имитацией, но поручиться за это я не могу. Подозрительно, что Симония так старательно избегает более тесного общения со мной. Или двойник Марика боится, что я начну вспоминать старые добрые времена, о которых он не имеет понятия?

Я подошла к телефону и снова набрала номер Авербахов. На этот раз трубку взял Валера.

- Света говорила, что ты звонила вчера и расспрашивала о Марке, - сказал он. - Мне жаль, что так получилось. Я плохо знал Симонию, но говорят, он был очень талантливым человеком.

- У меня к тебе есть одна просьба. Возможно, она покажется тебе немного странной.

- Слушаю.

- Света упоминала, что Марка хоронили в закрытом гробу.

- Совершенно верно.

- Ты не мог бы узнать для меня, кто опознавал труп, много ли людей видели тело Симонии, легко ли было его опознать, или он обгорел до такой степени, что его пришлось идентифицировать по зубам?

- То есть, насколько я понимаю, ты подозреваешь, что на самом деле похоронили другого человека?

Валера, как всегда, схватывал все на лету.

- Есть такая мысль. И, пожалуйста, расспрашивай осторожно, не привлекая к себе внимания.

- Позвони мне завтра вечером, хорошо? Думаю, что за это время я смогу что-нибудь разузнать.

Я повесила трубку и прилегла на кровать. Вчерашний день я провела чересчур бурно. Имело смысл немного отдохнуть и собраться с мыслями.

В дверь постучали.

- Кто там? - поинтересовалась я.

- Это Стив.

Похоже, отдохнуть мне не удастся.

- Заходи. Не заперто.

- Как ты? - поинтересовался он.

- Немного спать хочется, - зевнула я. - А в остальном все в порядке.

- Я хотел пригласить тебя съездить со мной в Батубулан.

- В Батубулан? - удивилась я. - Что мы будем там делать?

- Я был там вчера утром. Навестил родителей убитой девочки-феи.

- Зачем? Решил выразить им свои соболезнования?

- В Батубулане живут в основном крестьяне. Они небогаты, а кремация на Бали - дорогостоящее удовольствие. Я дал денег отцу девушки. Жрец решил, что сегодняшний день благоприятен для проведения обряда, и меня пригласили в качестве почетного гостя. Хочешь поехать со мной?

- На похороны? Боюсь, что нет. Это слишком грустное зрелище.

- Ошибаешься. Это настоящее торжество. Кремация на Бали - праздник, который отмечают все жители деревни. Индуисты считают, что обряд сожжения освобождает душу от земной оболочки, одновременно очищая ее огнем. После совершения обряда девочка-фея сможет продолжить предначертанный ей путь в круговороте существований и в соответствии со своим желанием когда-нибудь снова родиться. День кремации - самый прекрасный день в жизни человека, своеобразный балийский эквивалент христианского вознесения. Уверяю тебя, это будет незабываемое зрелище. Его стоит посмотреть. Ты не пожалеешь.

- Ты в этом уверен?

- Абсолютно.

Я задумалась. Ничего похожего на индуистскую кремацию мне видеть до сих пор не приходилось. Искушение было слишком велико.

- Давай решайся, - подмигнул мне Стив. - Я же вижу, что тебе хочется поехать.

- Что обычно надевают на похороны?

- У тебя есть длинная юбка?

- Есть. Только она очень пестрая.

- Цвет не играет роли. Балийские женщины в день кремации надевают свои лучшие и самые яркие наряды. Здесь нет специальных правил. В принципе ты могла бы пойти и в шортах, но будет лучше, если ты не станешь слишком выделяться на фоне толпы.

- Ладно, уговорил. Подожди, я переоденусь. Надеюсь, наша сегодняшняя поездка окажется более спокойной.

- Вчера все было спокойно до тех пор, пока тебе не пришло в голову следить за арабами, - заметил Иродиадис. - Так что не стоит меня упрекать. Не забывай, что я был против твоей затеи.

- Бес попутал, - вздохнула я. - Но теперь с меня хватит. Больше никаких приключений.

- Интересно, сколько раз в день ты повторяешь эту фразу? - с усмешкой спросил Стив.

* * *

В деревне царило необычное оживление. Внутри и вокруг кампунга Луксамана Сурьяди, отца убитой девочки, стояли бесконечные столы, уставленные всевозможными яствами. Там были пиалы с рисом, приправленным кусочками жареной курицы, блюда из овощей и креветок, какие-то остро пахнущие сладости. Вокруг столов толпились нарядно одетые гости.

Музыканты исполняли на гамеланах нежную, спокойную мелодию.

В центре площадки перед домом Луксамана возвышались многоярусная башня для сожжения тела и "небесный корабль" - громадный саркофаг в виде крылатого льва. Его основание было украшено золотой фольгой, изображениями духов, могучих змей-нагов и символическими орнаментами.

"Действительно, дорогое удовольствие", - подумала я.

Стив снова меня удивил. Не ожидала подобной щедрости от наемного убийцы. Впрочем, в былые времена мне бы в голову не пришло, что Герой Советского Союза может превратиться в киллера. Чужая душа - потемки. Или таким образом Шакал "замаливает" свои прошлые грехи?

Послышалось мелодичное пение, и из ворот кампунга потянулась вереница девушек в золотистых одеждах. В руках они несли миниатюрные фигурки рыб, быков, драконов.

- Куда они направляются? - поинтересовалась я.

- На кладбище, - объяснил Стив. - фигурки у них в руках - это своеобразные "повозки" для путешествия на небеса, С помощью священных песнопений девушки надеются пробудить души умерших, но не кремированных людей и дать им возможность перейти в "повозки". После приношений богам и злым духам над фигурками будет совершен очень дорогостоящий ритуал пембресихан, символизирующий первое очищение, а затем фигурки предадут огню.

- Разве не всех умерших кремируют? - удивилась я. - Ты же говорил, что без кремации душа не сможет освободиться от земной оболочки.

- У крестьян не хватает средств на кремацию, - пожал плечами Иродиадис. Поэтому они хоронят покойников на кладбище, а потом иногда в течение десятков лет собирают деньги на проведение обряда. Скопив нужную сумму, крестьяне выкапывают останки и сжигают их. В данном случае девушки с фигурками как бы "присоединяют" к обряду кремации девочки-феи символическое сожжение других покойников. Хочешь попробовать праздничные блюда?

- Что-то у меня нет аппетита.

- Ты обязательно должна что-либо съесть, иначе твое поведение оскорбит хозяев.

- Похоже, у меня нет выбора.

Мы смешались с шумной смеющейся толпой, окружающей столы.

- Попробуй бубур-айям, - предложил Стив, указывая на пиалу с желтоватым рисом и кусочками жареной курицы.

- Напоминает плов, - заметила я.

- Только видом. Особые специи придают бубур-айяму совершенно неповторимый вкус.

Взяв пиалу со стола, Стив протянул ее мне.

- Подожди меня, я сейчас вернусь.

Я не успела спросить, куда он собирается, как Стив уже исчез. С пиалой в руках я отошла от стола, пытаясь сообразить, что за дела у него могут быть в Батубулане.

Я обнаружила Иродиадиса около ворот. Стив беседовал со смуглым коренастым мужчиной. Балиец жестом пригласил его последовать за собой, и оба скрылись за дверью одного из строений кампунга.

С трудом подавив порыв проследить за Шакалом, я все же решила обуздать свое любопытство и с некоторым сожалением вернулась к столу. Все. Хватит с меня. Больше никакой слежки, никаких приключений. Я это твердо решила.

Стив вернулся минут через пятнадцать.

- Куда ты ходил? - невежливо поинтересовалась я.

Иродиадис усмехнулся.

- Ты же видела.

- Это получилось случайно. Я просто гуляла.

- Кто бы спорил.

Стив явно насмехался надо мной.

- Что это за человек, с которым ты разговаривал?

- Отец девочки.

- Я так и подумала. Он как-то не вписывается в праздничную толпу. Любопытный типаж. Он не похож на остальных. В нем есть что-то дьявольское. Какое-то скрытое безумие. Может быть, он производит такое впечатление из-за того, что очень расстроен из-за смерти дочери, хотя мне он показался не столько расстроенным, сколько зловещим.

- И после этого ты жалуешься на близорукость? Ты ведь была далеко от нас.

- Вряд ли я определила это по выражению его лица. Скорее это было чувство. Когда я впервые встречаю человека, у меня часто возникает особое чувство, связанное с ним, примерно как у собаки, которая с первого взгляда отличает любителей животных от "плохих" людей. Возможно, таким образом я компенсирую слабое зрение, как слепые восполняют свой дефект сверхразвитыми слухом и обонянием. В большинстве случаев это чувство слабо выражено, но иногда оно бывает очень сильным, как сигнал тревоги. От этого балийца исходит ощущение скрытой опасности.

Стив с любопытством посмотрел на меня.

- А какое чувство ты испытала, когда встретила меня?

- Точно не помню. Обычно я не фиксируюсь на таких вещах, если, конечно, не чувствую чего-то особенного. С тобой ощущение было достаточно нейтральным. В любом случае ты не казался мне таким опасным, как этот балиец.

- Насчет отца девочки ты попала в точку. Луксаман родился на Бали в семье колдуна. С двухлетнего возраста он обучался ритуальным боевым танцам, а в десять лет исчез из деревни. Родственники считали

его погибшим, но, неожиданно для всех, через восемнадцать лет он вернулся в деревню. Луксаман не любил говорить об этом периоде своей жизни. Похоже, его похитили по приказу главы крупной мафиозной группировки. Некоторое время он жил на Суматре, обучаясь одной из разновидностей стиля минанг-кабау, базирующейся на создании особых состояний аффектированного и неаффектированного боевого транса.

- Боевого транса? Ты имеешь в виду пупутан? - заинтересовалась я. Транс, который использовали воины раджи Бадунга в борьбе с голландскими завоевателями? В свое время я писала о психотехниках, предназначенных для входа в боевой транс, и даже испробовала их на себе. Потрясающая штука. Почище любого наркотика. Как ты думаешь, я могу попросить Луксамана рассказать мне об индонезийском трансе?

- На твоем месте я бы этого не делал, - покачал головой Стив. - Боевой транс минангкабау слишком опасен. Пупутан обратим и контролируем. Это его преимущество и в то же время недостаток. Транс Луксамана скорее напоминает амок.

- Но ведь амок считается необратимым и неконтролируемым, - удивилась я. Бойцы, вошедшие в амок, как правило, умирают. Известны лишь редчайшие случаи, когда с помощью колдуна воина удавалось вернуть к реальности. Но рано или поздно у таких людей вновь повторялись приступы амока, и они начинали крушить все вокруг и убивать всех без разбора, пока их самих не приканчивали, как бешеных зверей.

- Пару лет назад в Батубулане взбесился буйвол, - сказал Иродиадис. - Он вырвался из-за загородки и стал преследовать людей. Сурьяди впал в амок почти мгновенно. Он бросился на буйвола и свалил его ударом кулака в лоб. Затем он разорвал животному пасть и принялся руками раздирать его шкуру и мясо, пока не добрался до сердца. Люди в страхе убегали и прятались, понимая, что вслед за буйволом настанет их черед. Проглотив сердце. Луксаман начал голыми руками крушить строения. Лишь через полтора часа, когда запал иссяк, он упал на землю и заснул. Крестьяне связали его, боясь, что безумие стало необратимым. Но Сурьяди проснулся в своем обычном состоянии. Ходят слухи, что во сне он говорил о том, что уничтожил людей, похитивших его.

- Отличный сюжет для гонконгского боевика, - оценила я. - И ты после этого утверждаешь, что на Бали живут миролюбивые и спокойные люди?

- Бали универсален. Здесь ты можешь найти все, что угодно, - улыбнулся Стив.

- О чем ты говорил с Луксаманом?

- Он намерен найти людей, виновных в смерти его дочери, и отомстить.

- Но ведь смерть для балийца - это освобождение от земной оболочки. Здесь даже похороны превращаются в праздник. Неужели на Бали распространена кровная месть?

- Сурьяди не обычный балиец. Он уважает богов и духов, но, тем не менее, живет по своим законам.

- И ты пообещал ему свою помощь в поиске убийцы?

- А как бы ты поступила на моем месте?

Если бы этот вопрос мне задал человек, не являющийся русским киллером #1, я не сомневалась бы в своем ответе, но в данном случае штамп о том, что убийца непременно должен быть наказан, как-то не годился. Кроме того, я была почти уверена, что девочку застрелил Марик. Пусть это вышло случайно, но для разъяренного отца вряд ли это станет серьезным аргументом в защиту грузино-еврейского поэта. Представив, как впавший в амок Луксаман вырывает из груди моего старого приятеля еще трепещущее, сочащееся кровью сердце и, громко чавкая, пожирает его, я поежилась.

- Ты действительно надеешься отыскать убийцу? - уклонилась я от ответа.

- Не люблю, когда убивают детей.

- А взрослых? - не удержалась я.

- Взрослый взрослому рознь.

Затевать дискуссию по этому поводу мне не хотелось.

К воротам кампунга постепенно стягивались молодые люди. По моим прикидкам, их набралось уже не меньше сотни.

- Эти ребята понесут башню и саркофаг к месту кремации, - пояснил Стив. Давай выйдем наружу. Там тебе удобнее будет смотреть на процессию женщин.

Протиснувшись через толпу, мы поднялись вверх по склону холма, и, усевшись в тени баньяна, как зрители из амфитеатра, принялись наблюдать за разыгрывающимся внизу спектаклем.

Из узких ворот кампунга появилась вереница женщин с блюдами в руках. Одна за другой они выкладывали в саркофаг жертвоприношения - пищу, необходимую покойнице во время ее длинной дороги в рай. Горы последних даров девочке-фее росли на глазах.

Как только поток жертвоприношений иссяк, к саркофагу приблизились родственники покойной с длинным белым полотнищем в руках.

- Белая ткань символизирует чистоту, - объяснил Иродиадис.

Завершали процессию четверо молодых людей, торжественно несущие гроб с телом девочки. Ее маленькое тело было завернуто в белую ткань и прикрыто дорогим узорчатым покрывалом.

Взобравшись по бамбуковой лестнице на самый верх башни, носильщики поставили гроб на украшенную цветами площадку.

Дробно застучали барабаны. Мягкий напев гамеланов сменился пронзительным тревожным ритмом. Десятки юношей подхватили бамбуковую платформу с башней и, повинуясь громкой команде священнослужителя, неожиданно сорвались с места и помчались вперед как угорелые. За ними по пятам, стараясь не отставать, неслись носильщики с саркофагом.

- Зачем они так бегут? - удивилась я. - Таков ритуал?

- То ли еще будет, - усмехнулся Стив. - Пора спускаться. Потихонечку двинемся за процессией. Только держись подальше от толпы, иначе тебя могут затоптать.

Пришедшие на похороны гости, заводясь от оглушительного барабанного боя, приходили во все большее возбуждение. В руках женщин появились ведра с водой. Они выплескивали воду под ноги носильщиков, разливали ее по улице.

Остроконечная крыша башни металась взад-вперед, вздымаясь над беснующейся толпой, как мачта застигнутого штормом парусника.

Держась на безопасном расстоянии, я улавливала только отдельные сцены и не могла понять, что именно там происходит. Потоки воды уже неслись по улицам поселка, превращая их в. арыки. Видимо, крестьяне ухитрились направить на них воду из каналов для орошения рисовых полей.

- Что здесь происходит? - спросила я Стива. - Похоже на коллективное помешательство.

- Носильщики кружатся на месте и резко меняют направление, чтобы затруднить покойнику ориентировку и одновременно отпугнуть демонов, - объяснил он.

- А вода? Для чего столько воды?

- Согласно балийским поверьям, больше всего на свете духи и демоны боятся воды, поэтому, если носильщики топчутся в воде, силы зла окончательно обращаются в бегство и оставляют процессию в покое. Если бы носильщики не выполнили эту часть ритуала, дух девочки вернулся бы обратно в деревню и превратился в лаяка, мучителя семьи.

- Все это выглядит несколько странно, - покачала головой я.

- Для этих людей еще более странно выглядел бы христианский ритуал отпевания в церкви, - пожал плечами Иродиадис. - Христиане жертвуют свечи, балийцы - пищу и цветы. Евреи засовывают записки с просьбами к богу в трещины Стены Плача и верят, что бог прочитает их. Буддисты звонят в колокольчики, чтобы боги прислушивались к их молитвам. Люди не могут без ритуалов. Им необходимо во

что-то верить. Ритуал превращает хаос в порядок, а вера объясняет необъяснимое и дарует надежду на справедливость и лучшую жизнь.

Окончательно сбив с толку злых духов, намокшая процессия приблизилась к площадке, предназначенной для кремации. Вокруг нее, как часовые на боевом посту, тихо шелестели листьями громадные баньяны.

Носильщики трижды обнесли башню вокруг площадки. Женщины распахивали дверцы клеток с птицами, выпуская их на свободу. С пронзительными криками яркие, как ожившие цветы, птицы стремительно взмывали ввысь. Еще немного - и они помогут душе девочки-феи вознестись на небеса.

Бамбуковый помост с башней поставили на землю. Четверо юношей, громко крича, взбежали по лестнице на самый верх башни. Подхватив гроб, они спустили его вниз и торжественно уложили в наполненный дарами саркофаг.

По указанию жреца саркофаг обложили дровами. Жрец окропил их благовониями и, наконец, поднес к бамбуковым щепкам пылающий факел.

Огонь стремительно разгорался. Оглушительный треск пылающего бамбука напоминал разрывы орудийных снарядов. Взвившись до небес, пламя перекинулось на стоящую рядом башню. Теперь и она пылала, как гигантский жертвенный факел.

Стив положил руку мне на плечо.

- Вот и все. Душа девочки на крыльях птиц отправилась в рай. Теперь родственники соберут ее прах, завернут в белую материю и отнесут к морю, где предадут пепел волнам. Ну как? Тебе понравилось?

- Настолько, насколько вообще могут понравиться похороны.

- Твое настроение улучшится, если я приглашу тебя в ресторан?

- При одном условии. В нас не будут стрелять, нас не станут похищать, и еще нам не придется затапливать лодки и плавать среди полчищ голодных акул.

- Ты называешь это _одним_ условием?

- Основные пункты перечислены через запятую, - пояснила я.

- Резонно. Но все же ты слегка преувеличиваешь. Акул не было. По крайней мере, я их не видел.

- Главное, что они нас не видели, - вздохнула я. - В следующий раз нам может не повезти.

- Не будь пессимисткой. Так как насчет ужина? Ты согласна? Обещаю отвести тебя в самый шикарный ресторан Ловина-Бич.

- Ладно, - покорно согласилась я. - Ты не собираешься попрощаться с отцом девочки?

- Это не обязательно. Мы уже обо всем договорились.

- О чем договорились?

- Я обещал помочь ему.

- Так ты всерьез пообещал ему найти убийцу?

- Преступник должен быть наказан.

Лицо Стива неуловимо изменилось. На миг в его выражении промелькнул фанатизм безумия, чем-то напоминающий зловещую отстраненность Луксамана. Голос Иродиадиса звучал холодно и угрожающе.

У меня по спине пробежали мурашки. Я подумала, что он произнес эти слова так, словно уже знал имя убийцы.

* * *

Ночью прошел безудержный и могучий тропический ливень. В полусне я прислушивалась к шуршащим, как змеи в листве, стремительным струям дождя, восхищаясь первозданным неистовством стихии. В такой момент особенно приятно лежать в теплой уютной постели, зная, что тебе ничто не угрожает, в то время как на улице бушующие водяные потоки увлекают за собой в океанскую пучину случайно оказавшиеся на их пути автомобили, коляски рикш и прохожих.

Возникало странное ощущение, что дождь, такой же, как и тысячи лет назад, смывает с острова не

только накопившуюся на улицах пыль и грязь, но и уродливую накипь бессмысленных страстей чуждой этим девственным землям западной культуры. Возможно. в точности такой же тропический ливень будет бушевать над Бали во времена, когда уже ничто не будет напоминать о существовании давным-давно исчезнувшей с лица планеты технократической цивилизации.

Утром над островом висела густая, как сметана, серебристая дымка, а воздух так пропитался влагой, что, казалось, его можно было выжимать, как мокрое белье.

Я открыла глаза, потянулась и подумала, как хорошо было бы пойти с Аделой на пляж, бездумно и лениво валяться на песке, слушая новые увлекательные подробности о ее романе с Биллом из Миннесоты, и напрочь позабыть о трупах и электромагнитных бомбах, о наемных убийцах и арабских террористах, о милых русских братках, контролирующих Австралию и острова Океании, и прочих неординарных персонажах, в окружении которых я так неожиданно оказалась.

И почему только я отказалась поехать с подругой на Таити? Хотя кто нам мешает купить билеты и отправиться туда прямо сейчас?

Некоторое время я забавлялась с этой идеей, прекрасно понимая, что никуда я с Бали не уеду. Любопытство, как всегда, оказалось сильнее здравого смысла. Что бы я там ни говорила, но на самом деле мне безумно хотелось узнать, чем закончится эта восхитительная русско-арабско-индонезийская заварушка.

Я еще раз потянулась и сняла телефонную трубку. Возможно, Авербах уже что-то выяснил по поводу смерти Марика.

Так и оказалось.

- Смерть Симонии не была инсценировкой, - убежденно заявил Валера. Чисто случайно один мой знакомый оказался свидетелем взрыва. Давид встретился с Марком в кафе. Они выпили по чашечке кофе, потом попрощались, и каждый пошел к своей машине. Когда Симония открывал дверцу, раздался взрыв. Моего приятеля отбросило назад взрывной волной и слегка контузило. На счастье, его автомобиль находился на приличном расстоянии от машины Марка. Тут не может быть никаких сомнений. Давид собственными глазами видел, как Симония открывал машину, а потом раздался взрыв.

- Спасибо, - внезапно севшим голосом сказала я. - Ты очень мне помог.

- Похоже, ты не ожидала услышать нечто подобное. У тебя действительно были основания предполагать, что Марк жив?

- Произошла ошибка. Я случайно встретила коекого очень похожего на Симонию. Может, это был какой-то его родственник? Ты не в курсе, у Марка были братья?

- Понятия не имею. По крайней мере, на похоронах из близких родственников присутствовала только мать. Сейчас она находится в больнице. Психиатрической. У нее был психический срыв. Если хочешь, я попробую узнать насчет братьев.

- Не стоит, - покачала головой я. - Вряд ли это теперь имеет значение.

Некоторое время я сидела, задумчиво глядя на телефон, а потом снова сняла трубку и заказала в номер шоколадные конфеты с ликером и апельсиновый сок.

Разговор с Валерой Авербахом оказался для меня подлинным шоком. Несмотря на все подозрения в отношении Коксоса-Симонии, в глубине души я была уверена, что Марик жив. Он был таким забавным, веселым, жизнелюбивым. Я попыталась представить Марика мертвым, но не смогла. Он ведь был моим ровесником. Одно дело, когда умирают люди старшего поколения. Это грустно, но это и естественно. Но когда ни с того ни с сего умирают друзья твоего возраста, еще совсем молодые, кажется, что и ты умираешь вместе с ними. Уходит в небытие хранящаяся в их памяти частичка тебя, частичка неповторимой эпохи нашего детства времен государства, уже давно не существующего на картах мира.

В дверь постучали. Молодой индонезиец в белоснежной форме поставил на столик большой бокал свежевыдавленного апельсинового сока и перевязанную золотой ленточкой коробку из темно-синего бархата. Лучшее лекарство от стресса.

Я сунула в смуглую руку купюру в тысячу индонезийских рупий. Блеснув белозубой улыбкой, довольный официант слегка поклонился и исчез бесшумно, как привидение. Даже дверь не скрипнула. Интересно, как он этому научился?

Сняв крышку, я мягко провела пальцами по завернутым в блестящую разноцветную фольгу конфетам. На каждой обертке было обозначено название содержащегося внутри напитка. Шампанское, ром, водка, вишневый ликер, джин, текила, коньяк... Какая же будет первой? Сложный вопрос. Извечная проблема выбора.

Где-то в этом полном ненависти мире взрываются бомбы. Евреи ненавидят арабов, арабы ненавидят евреев. Индонезийцы вдохновенно уничтожают индонезийцев. Русские... Нет, о любимых соотечественниках лучше вообще не вспоминать, чтобы не расстраиваться. Такие, как Яша Мухомор, не задумываясь, угробят полмира, если только это принесет им прибыль. Одно утешение, что наша мафия - лучшая мафия в мире.

Моя рука потянулась к пурпурному кирпичику, на котором было написано "ром". Любимый напиток пиратов, если, конечно, верить детским книжкам. Шоколад был черным и горьким, в точности таким, как я люблю. Ром мягко пощипывал язык. Конфета, как миниатюрная модель этого мира: черная, горьковатая, с пьянящей начинкой, но сколько от нее удовольствия!

Один мой знакомый вообще не понимал, как люди могут получать удовольствие от пищи. Он воспринимал еду как восемнадцать аминокислот, необходимых для нормального функционирования организма. Ему действительно было безразлично, что есть - черную икру или овсяную кашу. Точно так же он относился и к жизни раз ты родился, жить было необходимо, хотя и не особенно приятно. Какие разные взгляды на мир...

Я запила конфету апельсиновым соком. Какую выбрать теперь? Пусть будет шампанское. Под шампанское всегда хорошо думается.

Итак, Симония умер. Остается вопрос: какое отношение к нему имеет Максимилиан Коксос? Он хорошо знал Марика. Это несомненно. Он наизусть помнил его юношеские стихи, хотя, насколько мне известно, в России они никогда не публиковались. Вряд ли их издавали на русском языке в Израиле. Поэзия нынче не в моде. Кроме того, эмигрировав и преобразившись в правоверного сиониста, Марк полностью сменил имидж. Скорее всего он вообще перестал писать стихи.

Я уже не сомневалась, что между Марком и Максом должно быть какое-то родство. Коксос явно не обрадовался тому, что я приняла его за Симонию. Он не выдавал себя за Марика, не пытался походить на него, он _действительно_ был похож на Марка. Черты лица Симонии я, как всегда, помнила плохо, тут я могла ошибиться, но насчет рисунка атавистической растительности на плечах и спине я была совершенно уверена. У Коксоса он был в точности такой, как у поэта, а подобную деталь не воспроизведешь за счет пластической операции. Да и фигуры у них были похожи. Рост один и тот же. Таких совпадений не бывает. Эта парочка непременно должна состоять в родстве.

Во время нашего знакомства Симония неоднократно упоминал о своих родных. Я знала, что его отец был известным оперным певцом. Он погиб в результате несчастного случая, когда Марку было четырнадцать лет, а мать его работала переводчицей в одном крупном издательстве. От матери Марик унаследовал способности к языкам, а от отца - голос и музыкальный слух. Если у него был брат, зачем Марку скрывать это от меня?

Рассеять мои сомнения могла только Нина, то ли двоюродная, то ли вообще сводная сестра Симонии, в доме которой я и познакомилась с темпераментным поэтом. Хотя Нина по национальности была русская,

она шутила, что на самом деле она наполовину грузинка, потому что, когда ее родители развелись, мать вышла замуж за грузина, а отец женился на грузинке. Кажется, Марик считался ее братом то ли по отчиму, то ли по мачехе.

В любом случае Нина должна быть в курсе его семейных дел, поскольку они с Мариком долгое время очень тесно общались. Ходили слухи, что Нина была в него влюблена, но романа так и не получилось.

Проблема заключалась в том, как разыскать Нинку. Я потеряла ее из вида лет семь назад. Мне было известно только, что она познакомилась на мехмате с аспирантом из Венесуэлы, вышла замуж, уехала в Латинскую Америку и теперь преподает математику в каком-то провинциальном венесуэльском университете. Как бы ее разыскать? Может быть, через нашу общую подругу, живущую в Соединенных Штатах?

Я попыталась прикинуть, сколько времени должно быть сейчас на Восточном побережье Штатов и в Каракасе. Вроде бы поздний вечер. Вполне можно позвонить. Порывшись в записной книжке, я отыскала бостонский телефон Наташи.

Мне повезло. Подруга оказалась дома. Обменявшись последними сплетнями о русских, русско-американских и русско-еврейских приятелях, я перешла непосредственно к интересующему меня вопросу и выяснила, что Нинка родила троих детей и в данный момент обитает с мужем в Кабимасе, портовом городе, расположенном на берегу Венесуэльского залива. Записав телефон сестры Марика, я передала приветы всем знакомым эмигрантам и попрощалась.

- Ирка, ты, что ли? - удивилась Нина, услышав в трубке мой голос. - Вот так сюрприз!