Один билет до Савангули

За это приходится платить

…Несколько впереди, на другой стороне вагона и лицом к Никифору Андреевичу сидела девушка. Он не заметил, на какой станции она села, поскольку сидел, уткнувшись в свой блокнот и временами поглядывая в пустое окно. В общем, когда в голову спустился туман, а в окне появилось изображение, он заметил девушку. В её голову туман, видимо, ещё не спустился, и она тоже сидела, чирикая что-то в своём блокноте. Судя по её остановившемуся взгляду, в своём окне она тоже вряд ли что-то видела. Девушка была совсем молоденькая, но при помощи коричневой помады старавшаяся выглядеть взрослее. Она сидела, поджав под себя ноги несколько боком к Никифору Андреевичу и лицом к окну. Каштановые волосы спускались на плечо, заслоняя и оттеняя светлое лицо. «Похоже, стихи, – подумал Никифор Андреевич. – Интересно, что она там пишет? Какую-нибудь наивную подростковую чушь, наверное. Хотя… уже и не подросток. Если не совсем, то почти взрослая». Никифор Андреевич попытался смотреть в своё окно. Оно опять оказалось пустым, но теперь по другим причинам: мысли отвлеклись на другой предмет и упрямо не хотели возвращаться в стойло. «Ну вот! – недовольно подумал Никифор Андреевич и попытался зацепиться глазом за несуществующую деталь зелёной пустыни – не для того, чтобы узнать больше об этой детали, а чтобы хитро обмануть упрямую и своенравную мысль и потихоньку её оседлать. – Хоть место меняй. Пройтись, что ли?» На следующей станции он сошёл на перрон. Поезд стоял минут двадцать. Купил в киоске какую-то газету – старался выбирать не совсем «жёлтую». Да разве теперь разберёшь, где «жёлтая» снаружи, а где с изнанки!? Какую-то, короче, купил – несколько раздражённо – абы что! Посидел на скамеечке, поглазел на пассажиров, спешащих в противоположных направлениях, полистал «абы что». Потом поднялся в вагон и бросил газету на своё место. Девушки не было. «Кофейку пойти выпить, что ли?» – подумал он. Вагон-ресторан не был забит. Девушка сидела одна за столиком и пила кофе. Блокнот был открыт и лежал перед ней. Ну теперь было просто необходимо просить разрешения и садиться напротив: «Можно?» Строгий и слегка удивлённый взгляд: «Пожалуйста».

– Можно взглянуть? – спросил он.

Девушка посмотрела на него долго и внимательно и подвинула блокнот:

– Пожалуйста.

Холодок по спине: «Зря это я… пустой ресторан – садись, не хочу». Он стал читать. Не вслух, про себя:

«Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы

Ведут меня к морю моей печали…»

– Почему печали? Почему так грустно? – поднял он глаза.

Девушка вздохнула:

– Дорога, монотонность. Почему-то навевают соответствующее настроение.

– Вы едете к морю? – неудачно спросил он.

Девушка уничтожила его взглядом, но всё же ответила:

– К морю печали!.. Печали! а не к морю!

С подростковым максимализмом глаза продолжали уничтожать. «Глупо, – подумал Никифор Андреевич. – Ничего умнее не придумал спросить».

– Извините, это я неудачно. От этой вот как раз монотонности ватной. – И добавил. – Я больше не буду.

Девушка улыбнулась, хмыкнула и прикрылась чашечкой кофе. «Ну слава богу!.. а то… прям, ледышка какая-то».

«…Капли дождя в окно косого

И серое небо, совсем пустое.

Столбы телеграфные, проводов сети.

Одни ли мы на этом свете?

Каждый сидит на своём берегу,

Свой встречает закат…

Провожает зарю».

– Да. У меня тоже бывает такое… дождливое настроение. Даже очень бывает. А куда вы едете? Что не к морю, я уже понял.

– К озеру!

«Несколько по-детски, – подумалось ему, – но сам виноват… чего лезешь?».

– К большому озеру. Петрозаводск. Город такой. Может слышали? Так вот он на берегу большого озера – Онежским называется.

– Слышал, конечно. Вы оттуда?

– Да.

– Коренная?

– Может быть.

Он удивился бровями и глазами. Девушка сменила гнев на милость и с нотками извинения пояснила:

– Я не знаю точно, но может быть. Мой дедушка ребёнком был в финском концлагере в Петрозаводске во время войны. Дедушка уже умер. Он особенно, видимо, ничего и не рассказывал о своём детстве. Так что, я не знаю, откуда он родом. Может быть из Петрозаводска. Он без родителей остался. Со старшей сестрой там после войны жил… А Вы откуда и куда?

– Я живу в Хельсинки. А сейчас из Питера. У меня там встреча была. Или можно и интервью назвать. Я книгу пишу и пытаюсь… пытаюсь как-то… продвинуть, что ли.

– А что за книга, можно спросить? О чём? Художественная? – глаза девушки округлились, брови поднялись «домиком». Она смотрела заинтересованно и серьёзно. «Похоже, не обиделась».

– Я переехал в начале девяностых в Финляндию из Эстонии, и книга об этом. О переезде людей в другую страну, о том, как это им даётся, чем за это приходится платить.

– Ну и чем же за это приходится платить? – девушка наклонила голову и смотрела серьёзно в упор, не мигая. «Кабы я сам знал!» – подумал Никифор Андреевич, слегка насупился и погрустнел.

– Да как Вам сказать… Платить ведь нужно всегда и за всё, а чем?.. Мы платим и за то, что делаем, и за то, что оставляем несделанным. А чем?.. Каждый платит свою плату. Кто-то замечает, что платит, кто-то даже и не задумывается над такими глупостями – просто живёт.

– А у меня в Хельсинки бабушка живёт и тётя. Бабушка – финка-ингерманландка.

– Да, – покивал Никифор Андреевич головой. – Таких тут, наверное, полпоезда.

Позже, сидя на своём месте, глядя в однообразный океан проносившегося мимо времени и считая эти самые столбы с сетью проводов, ему подумалось: «Да-да, помню-помню… вот только не к чему это сейчас… сейчас нужно деньги рубать… если стихи, то только в виде песни… с одним припевом… или лучше совсем без слов… Пушкин, Пушкин… кому он нужен нынче?.. что в голосе тебе моём?.. оно умрёт, как звук печальный… говорят – ничто не имеет цвета… мы лишь отражение звёздного света… погаснет звезда и пропали мы… нет ни света, ни темноты… зарастёт?.. не зарастёт… зарастёт?.. не зарастёт?..»