Октябрь, который ноябрь

Глава шестая Светская жизнь

Не сон, а натуральная пытка. На нарах и то удобнее. Комната пуста — соратницы по шпионству и след простыл. Видимо, отлучилась по срочным иномировым делам. Катрин злобно натянула неудобное платье, умылась и почистила зубы сомнительным порошком с игривым намекающим названием «Чао-Чао»…

Оборотень гоняла чаи с хозяйками. Точнее, Лоуд сидела, с чувством дула на блюдце и втирала хозяйке что-то о цветоводстве, а младшая отеле-управительница, высунув от усердия язык, разрисовывала лист упаковочной бумаги. Причем фломастерами. Экая творческая личность, вон — даже про надкусанный пряник забыла.

Катрин поздоровалась, чуткая л-племяница тут же пододвинула яйца, сваренные вкрутую, вазочку с вареньем и вафли:

— Извиняюсь, хлеба так и не завезли-с. Но с голоду пока не помрем. А я тут объясняю про хризантемы. Опять же, энта глорская-пунцовая против крымской-прибрежной, все равно, что блесна супротив донки…

— Я поняла, поняла, — поспешно заверила Лизавета, пришибленная изобилием цветоводческих тонкостей. — Как спалось, Екатерина Олеговна?

— Средненько мне спалось, — призналась Катрин, чистя яйцо. — Все о деле своем размышляю. Откажут ведь с прошением.

— Вам, тетушка?! Откажут?! Да никогда! — л-племяница негодующе взмахнула кусочком колотого сахара. — Вашим малахитовым глазкам вообще отказать невозможно. А уж по совершенно справедливому прошению… Пойдем и вытребуем!

— Да, надо идти, — «тетушка» глотнула чаю — иное дело, вполне можно потреблять напиток. — Кто рано встает…

…- у того и клюет, — подтвердила ведающая и в рыбозаготовках цветочница, со свистом всосала чай с блюдца и подскочила. — Все, идем! Лизавета, будем к вечеру, не скучайте.

Накинув пальто, шпионки вывалились из гостеприимной каморки.

— Ты чего здесь расселась и людей смущаешь? — поинтересовалась Катрин.

— Сугубо из утилитарный побуждений, — немедленно оправдалась оборотень. — Город полон опасностей, того и гляди застрочат пулеметы и бабахнут крейсера. И подрываться в такой исторический момент на пошлом примусе вообще неинтересно. Я осмотрела прибор и решила не рисковать.

— Да, это тоже верно, опасный примусок. Ну, ладно чай можно и там попить. Но фломастеры зачем?

— Светлоледя, ты чего придираешься? Эту письменную принадлежность я своим штурманам для разрисовки новых карт принесла, но фломастеры бумагу насквозь прошибают. Сугубо не картографического они назначения. А девчонка пусть малюет, жалко, что ли…

— Не жалко. Но канцпренадлежность вопиюще не аутентичная.

— И чего теперь? Тоже нашла небывалое искажение темпоральной логики. Мелочная ты, боквоедистая. Вон, у Клеопатры на стене зеркало из «Экеи» висит, и ничего, все равно великая царица. Приставила к зеркалу двух евнухов с копьями, и порядок.

— Что, действительно, «экеевское» зеркало у царицы?

— Ценник, по-крайней мере, ихний. Я ногтем поковыряла.

— Гм, ну а сама египтянка, она как?

— Вот об этом бы и спрашивала. Понятный интерес. А то «фломастеры, фломастеры»… Но про внешность красавицы я разъяснить затрудняюсь. Там макияж просто панцирный. И ногтем не поковыряешь, все ж царица, легенда, нужно уважать. Впрочем, на ней если слоями начнешь отковыривать…

— Понятно. Непонятно зачем тебя к ней занесло. Вроде не входит царица в круг твоих взыскательных научных интересов.

— Бернард попросил. Сочинял пьеску, говорит «не могу уловить атмосферу». Я пересказала что и как, посодействовала сотворению классики. Нужное дело, нам ли, педагогам, не понимать?!

Шпионки поднялись в номера.

— О, а к нам наведывались, — прошептала, доставшая ключ, Лоуд.

Действительно, на замке виднелись свежие царапины — пытались вскрыть, но не успели.

— Нехорошо, — признала Катрин, запирая дверь изнутри. — Нагловат сосед, да еще и криворукий. Ножом, что ли, ковырял?

— Сказала бы я, чем он ковырял… Некоторым глуховатым дамочкам хорошо дрыхнуть, а мне пришлось полночь слушать как решают: бариться им или идти клиентов искать? Его зовут Яцех, ее — Махдачка. Шляхецкая кровь! Шмондюки и прощелыги. Надо их того… отселить.

— Будет или грязно, или шумно, — предостерегла Катрин.

— Будет быстро, — заверила напарница. — Ты тут еще раз прикинь план аудиенции, а я займусь. Ненавижу, когда в моем белье норовят покопаться!

С бельем у оборотня-имитатора было не густо — в этом отношении Лоуд была максималисткой. Либо треники, либо комплект термобелья, но чаще ничего, поскольку «поддевание мешает быстрому преображению», как объясняла специалистка. Но в принципе права Лоуд — спокойно работать, когда на собственной базе мелкий лиходей норовит твои вещи подчистить, сложно. Все ценное из оборудования перепрятано на хозяйской половине, тем не менее…

Катрин разглядывала фото: пятеро, вернее, четверо, все похожие и все разные, но все слишком молодые. Кто из них решится и решится ли?

За дверью что-то происходило, к счастью, не особо шумное. Вот кто-то с придушенным визгом выскочил в коридор, просеменил по коридорчику. Эта, как ее… Магдачка. На лестнице что-то уронила — покатилось по ступенькам, беглянка в ужасе мы-мыкнула. Хлопнула дверь на улицу…

Жених пришел к решению покинуть номера минут через пять. Стремительно проклацал копытами штиблет по коридору, безмолвно ссыпался по лестнице.

Зашла Лоуд:

— Они нас покинули. По-английски. Но оставили деньги за житье и вот — папироски. Тебе надо?

— Не стану я такую дрянь курить. Я вообще завязываю. А что их вспугнуло?

— Да как обычно — люди полны предрассудков, — проворчала Лоуд, освобождая потертый бумажник от радужных керенок.

— Рассказывай-рассказывай, интересно все ж.

— Особо быстро не получилось, поскольку пришлось ждать пока разойдутся. Возвращается Махдочка, извиняюсь, из уборной, а милый друг-сутенер, поилец-кормилец, сидит на стуле и горло себе вскрывает — вот такенной финкой. Кровь так и брызжет, так и брызжет! Махдочка чемодан хвать, свое манто с вешалки — цап! И ходу!

— Понятно. А второй акт исхода?

— Там же. В номер входит Яцех. Он возбужден. Озирается. Видит возлюбленную, замирает. Махдочка раскачивается в петле над столом: башка набок, по лицу и шее зеленые трупные пятна. Яцех, не веря непоправимой потере, протирает глаза. Скрип-скрип, убеждает его веревка. Герой пятится к шкафу, желая нашарить бумажник и паспорт. Глаза висельницы распахиваются. Они белы и огромны как несвежие вареные яйца. Махдочка умоляюще тянет к возлюбленному пятнистые руки. Герой хватает что попадает под руку, срывает пальто, выбегает из комнаты. Он потрясен! Занавес. Конец второго акта.

— Ужасти какие. С трупными пятнами не перебор?

— Ничего ты не понимаешь в театральном искусстве. Это же гипербола, некое равновесие меж гнетущей реальностью темного настоящего и надеждой на грядущее весеннее очищение с пролесками, чистым небом и катарсисом!

— Хм, и где в этом катарсисе «очищающее и весеннее»?

— Ну, пятна-то зеленые. Ты не тупи, вдумайся, что хотел сказать художник.

— Да, теперь осознала. Идем Прыгать?

Приятно было вновь почувствовать под ногами легкое покачивание палубы. Неприятно было иное — шпионки явно ошиблись каютой.

— Это… чего это? Кто? — потрясенно пробормотал служивый человек в гимнастерке с распахнутым воротом.

— Не «это», а сестра милосердия, — мрачно объяснила Катрин. На ней действительно было импровизированное сестринское платье — строгой формы одежды у медперсонала все ж не имелось, возможны допущения. Но косынка с красным крестом вполне настоящая. Что тут недоумевать?

— Дык… — солдат был немолодой, повидавший, но внезапное явление красивой незнакомой сестрицы в узком кругу пароходной команды и пассажиров, да еще прямехонько в каюте, его заметно потрясло. Второй служивый пялился на сестрицу не менее ошалело. В принципе, можно понять.

— Мужчины… — проворковала оборотень, давай понять, что на нее тоже позволительно глянуть.

— Ох! — хором сказали служивые мужчины, обернувшись к восхитительному видению.

Катрин двинула ближайшего кавалера по затылку рукоятью маузера. Бедолага бухнулся на колени, его сотоварищ, потрясенный чредой абсолютно необъяснимых событий, глянул на него и в свою очередь схлопотал по темени мешочком дроби — оборотень навострилось вертеть полугуманным оружием весьма ловко.

Оглушенных воинов свалили на жесткий, оббитый кожей диван и положили рядом дубовое диванное навершие.

— Несчастный случай, мебель буржуйская, ненадежная, можно сказать, предательская! Отлежатся, — заверила Лоуд, помахивая кистенем. — Душновато здесь.

— Слушай, с какой стати?!

— Так лето, чего ты хотела.

— Я не об этом.

— А, так ошибочка стандартная: каюты, общаги, камеры тюремные и камеры хранения — они шибко похожи и тесно нагромождены. Различия в номерках, а номерки, они…

— Что ты хихикаешь? С какой стати я перед сомнительными военнослужащими наготой сверкать должна?

— Это не ты, а я сверкала. И не наготой, а стрингами. И вообще, что мне было делать? Внезапность, импровизация, полет фантазии. Подцепила наглядный образец. Они так восхитились тобой одетой, что грех было парнишек не порадовать. Мы ж им по башке, считай, ни за что дали. Пусть хоть глянули. Не будь ханжой!

— Во-первых, узреть себя со стороны и в неглиже довольно странно. Во-вторых….

— О, поехала арифметика. Что за самомнение такое перераздутое? Блондинка, она и есть блондинка — на нее все клюют. Вот ты сама выпустила прядочку из-под косынки этак откровенно эротичненько, а на других сваливаешь, — обвиняюще ткнула оборотень перстом с ухоженным ногтем.

— Ладно, потом поговорим. Сейчас-то ты чего в этом образе?

— Ты мне зубы заговариваешь и от дела отвлекаешь, — Лоуд превратилась из длинноногой неприличности в балтийского матроса: квадратного телосложения, в широченных клешах, сдвинутой на затылок бескозырке — на ленте значилось воинственное «Хорь». — Как смотрюсь? Могу для интеллигентности бородку добавить.

На обветренной физиономии появилась шкиперская бородка.

— Все равно зверовато, — покачала головой Катрин. — Напугаешь.

— На контрасте сыграем. Ты — милосердность, я — серьезный намек на текущие обстоятельства, — оборотень похлопала по рукояти заткнутого за ремень огромного «смит-вессона» с перламутровыми накладками на рукояти.

— Ты — чересчур театральный намек.

— Еще раз тебе объясняю — люди верят постановочности. Она, акцентированная театральность — она понятная. А вот тебе, если ты будешь так очами сверкать, никто и близко не поверит, будь ты хоть насквозь реалистичная. Это в голых блондинок охотно верят, а в серьезных и мозговитых — фигушки!

— Ладно. Мы вообще к цели, наконец, попадем или как?

— Плевое дело, — оборотень молодцевато закусила ленты бескозырки и высунула башку в открытый иллюминатор. — Во, на спасательном кружалке начертано «Русь», часовой торчит на корме. Следовательно, все правильно, нам нужна каюта через одну.

— Логики не уловила, — призналась Катрин.

— Чего тут ловить? Чай не палтуса вываживаешь. В соседней каюте дверь распахнута и ее стул придерживает, зато в следующей голоса, молодые-дамские. Много ли на двухпалубном речном корыте с названием «Русь», молодых дев, не ругающихся матом через слово?

— Понятно, пошли…

Высокая сестра милосердия и коренастый матрос деловито прошагали по палубе — расслабившийся в тени тента часовой не оглянулся. Гости скользнули в каюту, л-матрос тут же притворил дверь.

Что можно сказать… Узнать всех семерых по фотографиям вполне можно, в то же время вживую они производили совершенно иное впечатление. Возможно, ореол мученичества отсутствовал. Что и понятно. Лица девушек, молодые, без всяких там теней трагического будущего, болезненный мальчик… Отец семейства в своей полевой полковничьей форме показался более густобородым, мамаша — отяжелевшей.

— Здравия желаем, граждане Романовы, — негромко поприветствовал вежливый л-матрос. — Комиссия к вам. На вопросы отвечать точно, ясно, лаконично. А то враз засыплемся.

— Какая еще комиссия? — испуганно спросила одна из девушек.

— Авторитетная комиссия. По решению конкретных вопросов, — л-матрос указал на Катрин. — Звать предкома — Екатерина Георгиевна, княгиня баронского звания. Крайне ответственный и осведомленный человек. Беседуйте.

Моряк извлек из-под бушлата потертый толстенький томик, сел на стул у двери, закинул ногу на ногу и углубился в чтение.

Создавать дурацкие ситуации Лоуд умела мастерски. Иной раз этот талант шел на пользу делу, иной раз наоборот.

Семья смотрела на гостью, в большей степени удивленно, чем испуганно. Впрочем, они разные, и смотрят с разным выражением. Нужно это учитывать.

— Прежде всего, должна признаться, что и к монархизму как общественно-политическое движение у меня восторга не вызывает, — резко заявила Катрин. — Более того, не скрою, что отношусь крайне сдержанно к вами, Николай Александрович, и к вам, Александра Федоровна. Управлять Россией нужно было как-то иначе.

— А вы, сударыня, основательнее представиться не желаете? «Предком» — это шифр или фамилия? — позволил себе очевидную иронию бывший император.

— Бросьте, Николай Александрович. Ни к чему эти формальности, да и время поджимает. Короче говоря, я вашей подданной никогда не была и не буду, посему говорим конкретно и по делу, — Катрин переложила пистолет в левую руку и поправила вновь выбившуюся из-под косынки прядь. — Сейчас дела обстоят так — ваше семейство двигается в ссылку. Это вы знаете. Вот что оттуда никто из Романовых не вернется, пока для вас неочевидно.

— Откуда вам знать? — с акцентом и определенной дерзостью прервала мать семейства. — Вам, ряженой сестре, должно быть стыдно, размахиваете револьвером, пугаете…

— Мне не стыдно. Господин полковник, извольте объяснить супруге, что иногда нужно дослушать гостя. Хуже вам от этого не будет.

Николай Александрович взял жену за локоть, что-то кратко шепнул не по-русски.

— А мы по-аглицки вполне понимаем, — заметил л-матрос, обладающий недурным земноводным слухом. — Заодно, по-французски, по-испански могем. А Екатерина Георгиевна и по-германски очень прилично может обложить. Вот такие нынче полиглотские нравы, граждане Романовы.

— Действительно, давайте без двойного дна и дипломатии, — поморщилась Катрин. — Сокращая вступительную часть: вы приезжаете в Тобольск, далее конвоируетесь в Екатеринбург. Живете за высоким забором. Через год вас убивают.

— Как это?! — вскрикнула младшая княжна.

— Без затей и довольно вульгарно. Никаких барабанов, народных гуляний и гильотин. Подвал, револьверы, беспорядочная пальба.

— Вы этого никак не можете знать, — резко сказал Романов. — Прекратите запугивать, здесь дети!

— Детям и говорю, — злобно пояснила гостья. — К вам бы, к взрослым, и не подумала заходить. Вы ошибок наделали, расплатиться будет справедливо. Несправедливо детям по вашим счетам платить.

— Вы лжете! Никто не посмеет… — закричала Александра Федоровна.

— Рот закрой, — посоветовал л-моряк, закладывая страницу толстым пальцем. — Не с тобой разговаривают.

Бывшая императрица осеклась, встретившись взглядом с матросом. Тот кивнул и вернулся к чтению.

Все уставились на книгу бородача: Данте, «Божественная комедия».

Катрин вскинула маузер, посмотрела сквозь прицел на мальчика:

— Алексей, это будет примерно так. Не сомневаюсь, что тебе хватит мужества встретить пулю достойно.

Мальчик шмыгнул носом. Вообще, он был уже вовсе не младенцем — четырнадцать лет, но судьба и образ жизни…

— Будет страшно, всем под пулями страшно. Но такая смерть быстра, — холодно продолжала Катрин. — У меня тоже есть сыновья, рано или поздно они встретятся лицом к лицу с безжалостным врагом. Надеюсь, не в подвале.

Мальчик плакал. Кажется, не замечая слез и пытаясь твердо смотреть в зрачок маузера. Сестры на грани, мать сейчас впадет в истерику. Ну и сука вы, Екатерина Григорьевна.

— У вас есть шанс: раз и навсегда покинуть Россию. Исчезнуть мгновенно и безвозвратно, — сквозь зубы процедила Катрин.

— Но мы же русские, как вы не понимаете?! — стиснула кулачки одна из сестер.

— Понимаю. Вы — часть России, несомненно. И как бы мы не относились к нелепости самодержавия, лишний грех России брать ни к чему. Потому я и предлагаю — исчезните навсегда. Жить будете, но никогда не вернетесь.

— Это провокация! — с некоторым облегчением воскликнул старший Романов. — Подлый, ничтожный шантаж!

— Может и подлый, но не ничтожный, — отрезала гостья. — У меня не было ни малейших сомнений, что добрый совет вы не примете. Не из таких-с, Николай Александрович, да? Что ж, у меня есть для вас совет от авторитетнейшей личности. Кстати, та личность предупреждала о моем появлении, пусть и иносказательно…

Конверт смялся в узком рукаве платья. Катрин игнорировала протянутую руку бывшего самодержца, сунула Александре Федоровне:

— На чтение и осмысление — три минуты.

Письмо сочиняли лаконичным, но доходчивым. Старец попыхтел, но вложился. Донеслись рыдания чувствительной Алисы Гессен-Дармштадской — кажется, лобзала драгоценное мятое послание.

— Слушай, может, оставим тетку тут? — не отрываясь от книги, процедил л-матрос, явно размышлявший об особенностях воздействия эпистолярного жанра на отдельных представителей гомо сапиенс. — Между прочим, погоняло «даром-штадская» не просто так дают. К чему нашей экологии такие сомнительные царицы?

— Для наглядного отрицательного примера. Электорат станет наших доморощенных королев больше уважать. Да и кто узнает, что она бывшая императрица? Тетка и тетка. К тому же, дети к ней привязаны.

— Тоже верно. Обрыдаются, бедолаги.

— Угу. Книжка-то тебе как?

— Так-то ничего, стильно автор расписал. Но я Алигьерычу иначе все рассказывала. Воспарил сочинитель, заврался малость. Поэт, чего с него взять. Кстати, ты знаешь, что героин в его честь назвали?

Вот так всегда с этим земноводным. Всё изложенное правда, но такая перевывернутая, что…

Николай Александрович корректно кашлянул:

— Мы готовы уйти немедля. Разрешено что-то взять из вещей?

— Ручная кладь, по одному месту на человека. Полковник, вы поняли куда идете?

— Не совсем, но… Безлюдье, суровые условия, чистота и смирение.

— В общем, да. И все зависит от вас. Колка дров и чистка снега — в неограниченных количествах.

— Понимаю вашу иронию, но хотел бы заметить… Впрочем, неважно. Григорий Ефимович пишет, что наслед… что Алексей может выздороветь. Это правда?

— Гарантировать не могу. Но гемофилии в тех местах пока не встречалось.

— Там хыщники, — заметил, опять же не отрываясь от книги, л-матрос. — Сожрут быстрее, чем чем-нибудь мудреным заболеете. Так что не цацки берите, а что нужнее для мужицкого обживания.

— Понимаю, понимаю, — похоже, бывший император пребывал в смятении чувств. В данном случае, вполне простительном.

— Вы насчет доктора подумали? Или Боткин не пойдет с вами? — пришла на помощь Катрин.

— Да, схожу и предложу Евгению Сергеевичу, непременно, непременно! — Николай Александрович суетливо надел абсолютно ненужную фуражку. — А он, простите, э…

— В подвале был и сполна разделил судьбу, — подтвердила Катрин. — Только без суеты…

Бывший император вернулся с семейным доктором — вид у Боткина был донельзя растерянным, но лекарский саквояж он сжимал намертво, да и пальто не забыл прихватить — сказывалась военный опыт. В каюту проскочила и служанка Анна Демидова — шпионки не удивились — зеркальный вариант вытягивал сам себя.

— Так-с! — л-матрос встал, деловито сунул томик за пазуху. — Граждане бывшие самодержцы и примкнувшие, слушать сюда! Ты и ты! — грубиян ткнул пальцем в императрицу и одну из княжон, — соберитесь с психикой. Я с Ефимычем советовался — непросто у вас с ентим нервным делом. Вы стоите первые, взялись за руки, остальные попарно, ноги на ширине плеч, свободная рука на плече впередистоящего. Начинаем производственную гимнасти… тьфу, это я для пробы голоса. Сначала тесты на сочетаемость и трезвость мысли. Так, багажом не размахивать! Задача! Сидят три обезьяны, удят черноперку. Две поймали по две, у одной не клевало. Каков улов?

— Четыре рыбы, — озадаченно сказал бывший цесаревич.

— Очень хорошо. Продолжаем сосредотачиваться. Кстати, что вы, товарищ сестрица, торчите столбом как на акушерской практике? Пристраивайтесь в хвост построения.

Катрин встала в конце строя, положила руку на плечо доктору:

— Не волнуйтесь, Евгений Сергеевич, стандартные упражнения для успокоения.

— Я не совсем понимаю, что происходит, — растерянно отозвался доктор.

— Не отвлекаться! — цыкнул л-матрос. — Следующая задачка чуть сложнее. Уравнение! 4,4 ыкс — 1,5a — 2,2 = 3,Зыкс — 1,5a! Время пошло!

Переход от обезьян-удильщиц к алгебраическому построению оказался немного внезапен даже для Катрин. Эк нагромождено…

В этот момент в дверь каюты забарабанили:

— Граждане Романовы! На каком основании днем запираетесь?!

— Отвали, урод! — императорским голосом гаркнула оборотень. — Консилиум у нас. Сейчас закончим.

За дверью оторопели от неожиданности, л-матрос шагнул к бывшей императрице, тряхнул даму за плечи:

— К сокращению все «а», живо!

Ни ответить, ни возмутиться Александра Федоровна не успела. Видимо, в голове Романовой витали «ыксы», поскольку Прыжок прошел безукоризненно.

Неопытные княжны и прочие попадали на траву, Катрин успела вобрать в легкие такой знакомый хрустальный воздух… и взвыла — доктор умудрился уронить ей на ногу саквояж, да так пребольно.

— О боги, да что у вас там?! Компактная операционная?

— Простите великодушно, собрал все что успел, в основном инструменты, — отозвался стоящий на четвереньках врач.

Засмеялся младший Романов — мальчик крутил головой и хохотал. Нет, не шок, — легкая эйфория — так случается от здешнего воздуха. Похоже, Алексей Николаевич из «здешних». Забавно…

Катрин, разувшись, сидела на коряге и полоскала ушибленную ногу в прохладной воде. Лето, но не жарко. В самый раз для обустройства лагеря. Минимум инструментов и посуды заготовлены в шалаше у старого кострища. Дальше уж сами…

Озеро, сосновый лес, рядом два ручья, черничник. Комаров в меру, снежаки с гор сюда не доходят. Чем не жизнь?

Л-матрос великодушно указывал княжнам на плесе места наилучшего клева, разъяснял про долбленки. Бывшая императрица критически разглядывала дареный котел. Глава семейства с наследником устремились за хворостом.

К Катрин подошел доктор:

— Еще раз, простите. Не знаю, как это вышло. Видимо, от растерянности.

— Пустое, Евгений Сергеевич. В подобной ситуации не мудрено уронить что угодно.

— О да, удивительное дело! — лейб-медик окинул взглядом опушку и полоску прибрежного песка. — Знаете, как бы там не сложилось в будущем, а я вам благодарен. Чудилось мне нечто роковое… Видимо, подвал, да… Уж лучше здесь.

— Я бы на вашем месте смотрела в будущее оптимистичнее. Строго между нами — это озеро соединено с более крупным — Амбер-Озером. Людей там немного, но они есть. Даже русскоговорящие. Протока вот там — на северо-востоке.

— О! Но почему не сказать Романовым сразу?

— Евгений Сергеевич, мы с вами не чужды медицине и военной службе. Понятие «карантин» вам что-нибудь говорит?

— Понимаю. Но и вы поймите — семья по сути абсолютно беспомощна. Что они могут в лесу, без навыков, полевого опыта и знания ремесел? Да и дальше, встреча с местными дикими людьми…

— Никаких гарантий. Абсолютно. Все в ваших руках. А для того чтобы попытаться выйти к людям, нужно добывать пищу, не замерзнуть, построить лодки.

— Несомненно! Но там, дальше… Что они будут делать?

— Не они. Вы — главный, — сказала Катрин, глядя на прохладную воду озера. — Здесь нет врачей. Поставьте амбулаторию или больничку. У вас-то опыт есть. Местные вам будут благодарны. Княжны имеют некоторое представление об уходе за больными. Косынку с красным крестом я им оставлю на память. Истопник у вас есть.

— Вы жестоки, — грустно сказал доктор.

— Что делать. Живите.

— Вы бы все же Николаю Александровичу про озеро и людей сказали, — осторожно намекнул доктор.

— Я Романовым другое скажу, — Катрин принялась напяливать жутко неудобные сестринские туфли.

Л-матрос, не чуждый иронии, выстроил переселенцев в шеренгу. Кривоватую, невзирая на наличие полковника.

— Мы отбываем, — объявила Катрин. — Реалии вам понятны, вопросы выживания решаются самостоятельно, в текущем режиме. Вы не первые. Товарищ матрос будет изредка заглядывать, но особо на него не надейтесь. Он весьма занятая личность.

— А старец? Старец, он придет?! — выкрикнула бывшая императрица.

— Ефимыч размышляет, очищается и черноперку сушит, — объяснил л-матрос. — Если и прибудет, то не в ближайшее время. Но письмишко я при случае заброшу.

Александра Федоровна разрыдалась, то ли в совершенийшем разочаровании, то ли просто в смятении чувств.

— Теперь, когда ситуация со святыми знакомцами прояснилась, хочу задать иной вопрос. Здешнее бытие вы видите, — Катрин обвела рукой озеро и лес. — Для меня это рай. Для вас еще неизвестно. А есть ли среди вас кто-то, желающий вернуться в знакомый, по-своему милый, русский ад образца семнадцатого года?

Вот этого не ждали. Ошалело переглядываются. Действительно, чистое свинство и издевательство. Только сюда, начали свыкаться, и…

— Никогда! — проявила твердость бывшая императрица и решительно высморкалась. — Лучше здесь все передохнем!

— Откровенно говоря, вас, господина полковника и бывшего наследника данное предложение не касается, — пояснила Катрин. — Алексея исключается по состоянию здоровья, а вы, граждане старшие Романовы, уже наделали так много, что больше и не нужно. Лица нецарского происхождения смогут высказывать свои пожелания индивидуально, попозже. Вот — к представителю матросского сословия обратитесь. Сейчас о княжнах. Сразу оговорюсь — речь о жертве. Самодержавие в России навсегда кануло в прошлое. Это всем понятно, даже здесь присутствующим. Но монархия — штука более сложная и гибкая. Это часть истории и сгинуть без следа она, видимо, не должна. Что-то остается, пусть в декоративной, условно-представительской форме. Так сказать, дань традиции, трогательный и забавный символ ушедшего прошлого. Но в России есть люди, считающие эту самую традицию очень нужной и горячо любимой. Это странные люди, но есть мнение, что они тоже наши, русские граждане. Дадим им символ?

— Это невозможно! — выкрикнул побледневший Николай Александрович. — Акт о престолонаследии от 5 апреля 1797 года не позволяет претендовать на трон особам женского пола, в случае если таковые… Прекратите издеваться над девочками!

— Ша, Александрич, спокойнее, — перед строем, заметая хвою клешами, прошелся л-матрос. — Как лично знающий ваших предков, могу заверить, что они-то были посдержанее, порассудительнее. Всякое разное встречали в жизни даже не дрогнув усом. Вдумаемся! Ежели стране и революции понадобится маленький примирительный символ монархии, то никакой казуистический устарелый закон той возможности воспрепятствовать не должон! Ибо закон не догма, но руководство к воздействию. Ну, вы образованные, вы знаете. Как видится будущая ситуация? Небольшая конторка-присутствие, в Кремле или ином памятнике архитектуры. Пара секретарей и одна высокородная особа безупречных кровей. Выдержанная, тактичная, всегда улыбающаяся. Железное хладнокровие! Не нервы — броня канонерки! Жизнь будет — сплошное испытание. Богатств не обещаем. Наоборот — гарантирован океан оскорблений, моря презрения и приливы покушений. Но традиция! Нужен Руси герой-страдалец рода Романовых? Само-собой, не только страдать придется, уж можете поверить. Работы будет прорва. Начать, к примеру, с благотворительности, иных цивилизованных чудаковатостей, и превозмогать, превозмогать и превозмогать! Мнение народа очень супротив, ненавидят тебя, а ты улыбайся и держись. Достойная задача, а?

Видят боги, иной раз грубиянка-оборотень формулирует куда как доходчивее.

На княжон было больно смотреть. Вот она — рванулась, шагнула как в пропасть. Вот они, сжатые кулачки, кровь великих прадедов. Ведь были там великие, как им не быть.

— Танечка, не надо!

— Татьяна, не смей! Я тебе приказываю, ты с ума сошла…

Поздно, она решила…

— Шмондец, что за погода, — ворчала л-племяница. — Надо было хоть на море заскочить, зад погреть, искупаться.

Шпионки возвращались по Бассейной.

— Злоупотребляем, — пробормотала Катрин. — С купаниями и авантюрами.

— Уже и задний ход включила, Светлоледя. Мысль-то брезжила правильная. Да может и не получится ничего с этой княжеской затеей. Ежели как обычно пойдет — сразу к стенке поставят. Не будем же мы девку этак бессмысленно губить.

— Осмысленно губить тоже не стоит. Мы определенную ответственность на себя берем.

— Так и берем, я ж не отказываюсь. Если выгорит, я за ней присмотрю. Даже забавно — уж сколько я царьков и королей свергла, а тут вдруг наоборот.

— Лоуд, слово «забавно» здесь абсолютно неуместно.

— Что ты говоришь?! Вот сейчас добредем до комнатки, я словарь у хозяйки возьму и вымараю это незаконное слово. Тебе разом полегчает. Что ты напряглась? Тут до возвращения в общественную жизнь юной Романовой как до Парижа лангустом. Где у нас гарантии, что вообще выгорит? Нету таких гарантий, кроме, естественно, моей твердой профессорской решимости. А она, решимость, не всесильна! Пусть Танька готовится, а там видно будет. Нечего пока кипешиться.

— Да, рановато. Но домашние заготовки у нас вообще иссякли. Мыслей нет, следов конкурентов-вредителей не видно. Что будем делать?

— Обедать. А потом думать и анализировать. Сейчас вот газет возьмем, они думать помогают.

Пансион пансионом, а обед выглядел малопитательным — Лизавета старалась, но с продуктами в городе становилось все хуже. Лоуд исчезла, вернулась через пару минут с килограммовой банкой тушенки и рассыпающимся свертком с яблоками.

— Господи, красота-то какая! — не удержалась Лизавета, любуясь наливными румяными плодами.

— Царские! Романовым уже без надобности, а нам витамины. Мне по знакомству садоводы выделили — у нас с мичуринцами общий дружественный профсоюз, — пояснила оборотень.

Пообедали щами с тушенкой. Лоуд наказала малой хозяйке яблоки грызть постепенно, ибо «иначе можно и с горшка не слезть», и шпионки отправились пить чай, анализировать, совещаться, и, по возможности, думать.

— Яблоки что, действительно с парохода?

— Ага, заглянула я на нашу «Русь», в целях милосердия и восстановления справедливости. А то там уж всю команду заодно с конвоем в тюрягу собрались гнать. Дело-то серьезное — не каждый день царское семейство утекает! Явная измена с монархическим душком. Весь Тобольск кипит, награда за поимку беглого самодержца назначена. Хотя скромно оценили, да.

— И что?

— Как это «и что?!» — возмутилась оборотень. — Показала мандат, возглавила следствие. Весь пароход перерыли, но следы обнаружили! На иллюминаторе явные царапины крючьев и веревки. Да еще двое из конвоя пострадали — определенно отравлены и шибко бредят. Ловок оказался бывший монарх, урвал момент, сошмыгнул в лодку со всем табором. Были соучастники, были! Полагаю, нити заговора тянутся в Петроград. Там монархист на монархисте — затаились гады! Сейчас Тобольский комитет запрос Керенскому составляет. Но это уже без меня, я на обед торопилась.

— Проколешься когда-нибудь, — вздохнула Катрин.

— Так не в первый раз, — бодро заверила соучастница. — Все одно уйду.

— У нагана пуля быстрая, может и догнать.

— Это да. Вот за это и не люблю ваши времена. Зато познавательно. Сейчас вот телеграмму диктовала — занятная машинка, стучит, повизгивает.

Лоуд принялась просматривать газеты, вслух зачитывая выдержки из самых актуальных и загадочных статей, а Катрин лежала на неудобной кровати и думала о том, что не только тобольское следствие зашло в тупик, но и здесь уперлись наглухо. Следа чужих боевых групп не обнаружено, происшествий со стрельбой в городе десятки, но уловить в них какую-то «ненормальность» трудно. Ждать событий у Зимнего и Смольного? Чужаки там непременно объявятся, но как их вычислить? Осуществить круглосуточное наблюдение силами одного человека и одного оборотня невозможно. Невзирая на всю гениальность Лоуд, рассредоточить профессора даже вокруг крупного объекта никак не получится.

…- Слабительныя пилюли «Ара», нежное, без боли средство, с большим успехомь потребляемое при расстройстве пищеварительных органовь! — с выражением зачитала оборотень. — Кстати, отличная штука, я как-то пробовала.

— Не заливай. У тебя организм иной.

— Естественно! Мы, коки-тэно — сложные и высокоорганизованные существа. Тем ни менее, тушенка и «Ара» на меня действуют схоже. Нужно запастись этим замечательным средством, я ему доверяю. Тебе взять? А то ты какая-то бледная…

— Отчепись! Что там по делу пишут?

— По делу… Заседание… по поводу насильственных действий казачьих частей в Калуге по отношению к советам рабочих. Безобразие! А тута что… Совет Российской республики… Опять заседание… «Продовольственная разруха. На очереди разъяснения министра внутренних дел по поводу самочинных захватов продовольственных грузов, предназначавшихся для столицы». Ну, это мы уже догадались. Голод по пансионной кухне уже шныряет.

— Искусственно создают дефицит, уроды. Отлавливать бы этих продуктовых барыг и спекулянтов, да в Неву спихивать, — проворчала Катрин.

— Топить — рыбе вредить! — немедленно проявила экологическую сознательность оборотень. — И вообще ты говорила, что никого убивать не будем. Если передумала, давай злодеев под паровоз толкать. Это прогрессивно и я еще такого членовредительства вблизи не видела.

— С паровозами сейчас тоже проблема — не хватает их. Не будем ввергать в паралич остатки подвижного состава. Но с главными спекулянтами недурно было бы побеседовать. Только их хрен нащупаешь. Ладно, что там дальше в прессе?

— Место нахождения Ульянова-Ленина неизвестно… «Сообщение из ставки. Северный, западный, юго-западный и румынские фронты. Перестрелка и действия разведывательных партий. Севернее Кщавы, происходило братание…» Это правильно! Хватит бабахать! «Временное правительство постановило уволить…, объявило и призвало…» Гм, увольнять они еще будут. «Технические проблемы на электростанции будут решены в ближайшее время…» Ага, вот тоже интересное: Гражданка Н., следовавшая к вокзалу, на набережной Фонтанки подверглась нападению вооруженной шайки. При нападении есть жертвы среди лиц охранявших экипаж. Сама Н. ограблению и насилию не подверглась».

— И что тут любопытного? Вооруженный гоп-стоп, нынче частенько случается.

— Вот это и странно. Ладно бы эта Н. была раздета до нитки и подверглась многократному насилию — интригующее и живописное преступление, как такое не расписать в газете?! Но ничего ж такого не было. Бедолагу-солдатика завалили, только и всего. Но уделяют же место в газете. Нонсенс! Ага, — вот! Намекают, что гражданка Н. состоит в близких отношениях с полковничьим генералом.

— С кем? — удивилась Катрин.

— Да, тут наоборот. «С генералом Полковниковым». Демон знает, что за ералаш в газетах. Слушай, товарищ капитан, у вам наведется когда-нибудь порядок с этим бардаком по части чинов и воинских званий? Ничего же не понятно проезжему шпиону.

— Тут как раз понятно. Он генерал, но фамилия Полковников, — Катрин села на истошно заскрипевшей кровати. — Это нынешний командующий оставшимися силами Временного. Надо бы с ним пообщаться.

— Я, конечно, в генерало-полковниках путаюсь, но сейчас вспомнила. Ты же говорила, что этот генерал ничего не решал? Или он из себя интересный, высокорослый и достойный твоего высочайшего знакомства?

— Нет, не особенно интересный. Но нужно же что-то делать.

— Ты бы лучше нашими, революционно-пролетарскими слоями поближе интересовалась, — осуждающе зашелестела газетой оборотень.

— Что ж ими интересоваться? Мы их, в общем, знаем. Особенно ты. Как-то всерьез воздействовать на ВРК сейчас бесполезно. Они еще толком сами не знают, что и как будут делать.

— Как это не знают?! Ильич все точно расписал. Я тебе про карту с инструкцией говорила?

— Это понятно. Но ведь рано за карту браться. Или наоборот — поздно? Ситуация уже иная, не факт, что «Аврора» бабахнет по графику и все пойдет как прописано. Но все равно, на данный момент нам просто нечего сказать Смольному. Да и нет там наших «искомых».

— Тоже верно. В Смольном люди занятые, что их зря отвлекать, — согласилась Лоуд. — Слушай, Светлоледя, а раз нам непонятно за что ухватиться, пошли в таверну? При подобных случаях шпионских затруднений это очень продуктивных ход. Там воры, дураки, зарвавшиеся буржуи, наркоши и прочие полезные людишки. Главное уровнем заведения не промахнуться — низкосортные кабаки нам сейчас не к лицу. Вот как раз сообщают: «несмотря на катастрофическую ситуацию в городе, в «Берлоге» на Б.Конюшенной все так же рекой льется шампанское и подают устриц». То, что надо! Тебя декольтированную там выставим, наверняка, на тебя клюнут.

— Что-то мне не хочется выставляться. Тем более, декольтированной. Не девочка уже. Да и клюнут-то, наверняка какие-то не те.

— Сначала не те, а потом и те. Чой-то за базар такой — не хочется ей?! А мне хочется?! От шампанского у меня жуткая изжога, а на тех устриц как взглянешь — зарыдаешь. Но надо! Как наживка ты недурна, особенно когда молчишь. Поудим, приглядимся. Или есть иные дельные предложения?