Октябрь, который ноябрь

Глава семнадцатая Бесстрашные трусы

«Лорин» выскочил правыми колесами на тротуар и, на редкость, бесшумно, без скрипа и визга тормозов, остановился.

— На этот раз давайте как-то решительнее, — предупредил, спрыгивая, товарищ Дугов. — Прищемим, чтобы даже не вздумал дергаться.

— Бойцы отходы перекроют, — заверила Катрин. — Только пуста берлога. Нужно было сразу ехать.

— Может и повезет, — обнадежил Колька. — Дворовую арку я машиной перекрою. Как насчет нагана? Товарищ Островитянская обещала.

— Она обещала, с нее и спрашивайте, — буркнул штабс-капитан, проверяя собственное оружие. — У нас лишних наганов нет. И вообще вы бы, Николай, в сторону отъехали. Против пулемета даже револьвером много не навоюешь.

— Ага, тут такие дела, а мы отъезжать будем, — бесстрашный водитель полез под сиденье, где у него хранился слесарно-ремонтный арсенал, и принялся выбирать гаечный ключ посокрушительней.

Подкатил отставший грузовик с приданной следователям ударной силой, «попутчики» энергично спрыгивали, устремлялись во двор, перекрывать черный ход, пожарные лестницы и иные пути отхода. В кузове «Руссо-Балта» остался пулеметчик, навел толстый ствол «Льюиса» на окна второго этажа.

— Обучены, — отметил Лисицын. — Послушайте, Екатерина Олеговна, а почему так настойчиво именуете их «бойцами»? Естественно, не «нижние чины», но неужели «солдаты» уже окончательно вышло из моды?

— Все модно, и «солдаты», и «красногвардейцы», и революционно-контрреволюционные герои, они же опора и надежа классовых битв, — вздохнула Катрин. — Но «бойцы» мне как-то ближе. Ладно, не будем отвлекаться.

Москаленко и трое «попутчиков» ждали у двери подъезда. Шпионка с одобрением глянула на боевые силы. К политическо-агентурной работе резервная команда засланцев от Попутного была годна весьма ограниченно, но времени они не теряли, вооружились и обмундировались на славу. Даже сомнительного покроя шинели были ловко подогнаны по росту. Гранатные и патронные сумки, ремни, бебуты и саперные топорики, за последний сутки у бойцов появились и противогазы. Стволы… Москаленко рассказывал, как от безысходности ожиданий и отсутствий оперативного командования вздумали направить двоих делегатов в стрелковую школу Ораниенбаума, где без особого труда получили двенадцать автоматов Федорова и три самозарядки той же знаменитой конструкции. В полной комплектации, с уникальными штыками, боекомплектом, заказными патронными подсумками и прочим обвесом. Два ручных пулемета «Льюиса» прапорщик выменял уже в Питере. Определенно, его полувзвод являлся на данный момент самым оснащенным и боеготовым в столице.

— Дверь сразу выбиваем? — уточнил Москаленко. — Можно гранатами, чтоб глушануть и ничего осознать не успели.

— Маловероятно, что там вообще кто-то есть, — сказала Катрин. — Давайте для начала обойдемся без понтов, дверь пожалеем, по-старинке попробуем.

Группа захвата поднялась на второй этаж. Дугов сердито указал стволом «нагана» на дверь — действительно, преграда была классово-чуждой: огромной, надежной, с бронзовыми, не успевшей потерять блеск, ручками и «бобочкой» звонка.

Катрин пожала плечами, переложила маузер в левую руку, резко крутанула звонок, тут же заколотила кулаком в дверь и заголосила:

— Да что ж такое?! Опять?! Открывайте, не то околоточного вызову! Хватит хулиганить, сколько же можно?! Я жаловаться буду!

Судя по лицам коллег-следователей и бойцов, общение с тов. Островитянской не прошло даром и некоторые актерские способности напарницы Катрин все же переняла.

— Боже мой, вы мне всю квартиру загадите!

Катрин понимала, что надрывается напрасно, все равно придется взламывать дверь и обыскивать опустевший и остывший приют террористов, надеясь отыскать удачный след.

Но тут за дверью послышались явственные пришлепывающие шаги.

Следователи отпрянули под прикрытие стены, автоматчики вскинули оружие.

— Ой-вэй, так что там стряслось? — явно спросонья спросили из-за двери.

Катрин, стараясь не высовываться из-за прикрытия, порезче крутанула звонок и взвизгнула:

— Они еще спрашивают?! Вы трубу, трубу гляньте!

— Какую трубу, милая барышня? — изумился неведомый обитатель.

— В уборной, милостивый государь! В сортире-с!

— Я дико извиняюсь, но там все в ажуре. Я только что… — заверил жилец.

— Именно, что только что! Именно-с! — заголосила шпионка. — Вот, дворник — свидетель! Ермолай, ты видел или нет?!

— Несомненно, Евдокия Олеговна, ваша правда-с, — не растерялся штабс-капитан. — Убытков рублей на двадцать, а то и на четвертную. Нехорошо, господин-товарищ барин. Живете, так и пользоваться удобством надлежит усидчиво, с полной внимательностью.

— Да вы вообще о чем?! — рассердились за дверью и повернули ключ в замке.

Катрин врезалась в едва начавшую приоткрываться дверь, надеясь, что даже если там имеется цепочка, напора тренированного плеча она не выдержит. В конце концов, в «Двух лапах» кормили недурно, да и штурмовую форму шпионка не теряла.

Цепочки не оказалось, Катрин и не отстававший Москаленко влетели в прихожую, сшибли хозяина, а заодно и какую-то тумбочку. Следом ворвались анархист и офицер, добили злосчастную тумбочку и повергли на пол вешалку. Смутный свет доходил сюда лишь из глубин коридора, Катрин с трудом разглядела пытающегося отползти хозяина, прицелилась в спину:

— А ну, замер!

— Замер, уже замер, — согласился ползун, осторожно садясь и предусмотрительно поднимая руки. — Выключатель справа.

Свет зажгли, догадливого человека вздернули на ноги, прижали к стене и живо обыскали. Под бархатным с кистями халатом никаких пистолетов-револьверов, как и бомб, не обнаружилось. Но нашлось нечто иное, тоже вопиюще нелицензионное.

— Он, — кратко сообщил прапорщик.

Действительно, явившиеся под халатом красные трусы-боксеры выглядели не аутентично и вызывающе.

— Сколько шуму, — нагло удивился трусовладелец. — Надо думать, в уборной все в порядке? А таки да, я уж подумал, что поймал гава. Вас, я так понимаю, теть-Катей величают?

— Знакомы? — анархист остро глянул на Катрин.

— В первый раз этого типа вижу, — запротестовала шпионка.

— Ага, так-так, — понимающе протянул Дугов, рассматривая человека в странном белье. — Я уж подумал, просто на слабоумного наткнулись, а оно вон как.

Если анархист хоть что-то понимал, то Катрин оставалась в полном недоумении. Гражданин, взятый следовательской группой, оказался невысок ростом и ликом невыразителен. Невзирая на свою подчеркнуто иудейскую манеру речи, на еврея он не слишком подходил. Скорее, довольно бездарно под одессита косит. Но подозрения Дугова насчет слабоумия пленного едва ли имели под собой основу — взгляд обладателя трусов вполне разумный и даже ехидный, разговаривает нагло. Хотя сами трусы…

Наглость неизвестного гражданина и форма его одежды беспокоили шпионку больше всего. Нормальным людям свойственно выражать некоторую обеспокоенность, когда их в ночное время сшибают с ног и грозят маузером. А этот чувствует себя в полной безопасности, словно сидит на диване и сериал со спецэффектами смотрит. Труселя, опять же… пламенно-шелковые, тоже нарочитые, сериальные?

— Вы меня некошерно смущаете, тетечка Катя, — молвил трусовладелец и запахнул халат. — Раз я уж руки опустил, может, в апартаменты пройдем и поговорим как деловые люди?

— Пройдем, — согласилась Катрин.

Москаленко кивнул одному из бойцов — тот остался на лестнице, остальные гости прошли в гостиную.

Апартаменты шпионке не понравились: насвинячено, будто бригада «левых» гастарбайтеров квартировала. Нет, бутылок-стаканов не видно, но все пыльное, в крошках, следах от чашек-тарелок, отпечатки ботинок и на паркете, и на смятых газетах. Да, следят за политическими событиями господа гастарбайтеры, и спорту не чужды — в дверях покачиваются криво прикрепленные спортивные кольца. Физкультура это похвально, еще бы квартиру проветривали — на здешний аромат несвежих носков спортинвентарь цеплять даже надежнее, чем на дверной косяк.

— Присаживайтесь, теть Кать, — хозяин радушно сгреб с половины круглого стола бумаги и консервные банки. — И вы, товарищи, садитесь, ой вэй, не стесняйтесь.

— А почему «тетя», а, внезапный племянничек? — поинтересовалась Катрин, носком сапога откатывая под диван яркую жестянку. Консервированным персикам со значком Евросоюза здесь нечего делать ни в каком качестве.

— Так вы неимоверно древняя, — охотно пояснил обитатель сытых трущоб и кинул себе в рот печеньку из початого пакета.

Катрин приподняла бровь. Видимо, даже краткое пребывание в концентрированно-революционном периоде сказывались на внешности шпионки не лучшим образом. Вот же и тетечка, да еще «древняя».

— Я не в этом смысле, — засмеялся таинственный грубиян. — Выглядите вы даже кошернее, чем рассказывают. Я об истинном годе прописки и обстоятельствах вашего ветвистого жизненного пути.

— Ну, спасибо, что не бабкой именуете. Сами-то вы, знаток обстоятельств, кем будете? Как-то неудобно, знаете ли, обращаться, — занимать место за столом Катрин не спешила. Штабс-капитан и Дугов сели, но прятать револьверы не торопились. Прапорщик и бойцы скромно стояли в дверях, блокируя все три выхода из гостиной. Но что-то особого спокойствия за тылы и общую обстановку шпионка пока не испытывала. Наоборот…

— Дико извиняюсь, сразу не представился, — ситуация явно доставляла немалое удовольствие хозяину квартиры. — Бен Ганн, полит-координатор.

— Насчет координации не знаю, а так не похож. Мелковат для пирата, — заметил начитанный Дугов.

— В восемнадцатом веке люди вообще были мельче, — возразил, перестав улыбаться, трусовладелец. — И потом, я Ганн — через два «н». Такой вот орфограф, нате вам.

— В «Бенн» тоже двойное «н»? — педантично уточнил штабс-капитан, открывая записную книжку и доставая карандашик.

— Ой вэй, к чему эта бюрократия? — ухмыльнулся Ганн. — Конечно же, партийная кличка. Но ношу ее так давно, что аусвайсовое имя забыл. Да и знают меня только по партийному сетевому имени. Я — профессионал!

— И к какой партии изволите принадлежать, господин Ганн? — записывая, осведомился Лисицын.

— Товарищ Ганн! Не делайте мне на нервы, я строго «товарищ»! — бурно поправил профессионал…

Катрин подумала, что клоун весьма обидчив. В этом не наигрывает. Может, все-таки псих? Вон, ботинки на босу ногу, по полу сквозит, ступню о ступню трет как увлеченный баловством мальчишка.

— … Я профессионал, принадлежу, к партии РКСП. Второе место в национальном рейтинге опроса по системе Вест-Алт-Провайдерс…

— Издевается, суслик буржуазный, — с ленцою протянул Дугов. — Давайте время не терять, поедем в Смольный, там спокойно и поговорим. Без спешки. У кого наручники? Я, как анархист, старорежимные кандальные железа презираю, но как-то поспокойнее, если этот фокусник под контролем окажется. Чую, наплачемся мы с ним.

— В наручниках я говорить не буду! Не имеете права! — заявил задержанный. — Предупреждаю вполне серьезно!

— Такие уж сейчас дни, очень серьезные, — согласился Москаленко, и двинулся к столу. В руке прапорщика, раскрываясь, мелодично лязгнули стальные браслеты.

— Стоять! — внезапно изменившимся голосом скомандовал Ганн. Лицо его исказилось, словно у него заболели зубы, глазки стали сосредоточенными и злыми.

Москаленко, или догадавшись, или чисто интуитивно кинулся к задержанному. От дверей, разворачивая для удара приклады, рванулись бойцы. Штабс-капитан и Дугов, в определенных сферах несведущие, но тоже чуткие, вскинули оружие. Но первой Ганна ухватила шпионка, мигом оказавшаяся за плечом пленника и, предчувствовавшая нечто этакое…

Катрин ощутила как ее задел бедром комвзвода, но прапорщика, стола и вообще комнаты, уже не было. Стула тоже не было, поскольку шпионка, падая, крепко припечаталась к спине задержанного. Придавленный Ганн ухнул своей не особо широкой грудной клеткой, невнятно из-за сбитого дыхания просипел:

— Пусти, дура!

— Прямо вот сейчас, — прорычала Катрин, ужасаясь.

Они лежали на какой-то гладкой и просторной прохладной дряни в мраморных разводах, бесшовной, явно искусственного происхождения. Вокруг простиралась веранда или огромный балкон, сияло яркое, но не дающее жара солнце, вдали высилась гора, похожая на Ай-Петри, но выглядящая почему-то столь же фальшивой, как и «мрамор».

— Пусти! — засипел пленник.

Катрин промолчала, плотнее зажимая в сгиб локтя его шею. Случилось самое херовое: неконтролируемый Прыжок в абсолютную неизвестность. Это не просчитанная программа прокалывания времени-пространства, и не шуточки оборотня, и даже не заброска из поганой экспериментальной лаборатории. Сейчас все куда хуже…

Ганн захрипел. Ну, ему тоже было несладко. Наверняка понимал, что его не придушат до смерти — он единственная надежда на возвращение. Но в такие моменты мозг без кислорода впадает во вполне понятную панику…

…Осознать мгновение нового прыжка можно только задним умом. Под сцепившейся в отнюдь не любовном объятии парой оказалось нечто мягкое, что само по себе не так плохо. Чуть хуже, то, что Катрин теперь оказалась внизу. По-видимому, на кровати. На широкой. Пахло духами, дымом курильницы, фруктами. На подушках сидела парочка остолбеневших чернявых девиц, обе наряжены лишь в премиленькие прозрачные шаровары.

— Левая недурна, — признала Катрин, плотнее нажимая на кадык невольному проводнику. — И глазки выразительные. Но я таких длинноволосых не люблю. А ты, Гання, походу, наоборот? Гривастых предпочитаешь?

Катрин улыбнулась глазастой гурии, но, видимо, не очень дружелюбно. Красотки дружно набрали воздуха для визга, но душный гаремный блудуар уже исчез…

…Прыгуны катились куда-то вниз. Катрин осознала, что они кувыркаются по песчаному крутому склону, рядом катился поднос, прыгали шарики гранатов и на редкость крупные яблоки. Придушенный Ганн, похоже, слегка лишился чувств и безвольно шлепал макаронинами конечностей по белому песку, но шпионка лишь плотнее прихватила добычу. Такого бесценного как не обнимать, с таким хоть в огонь, хоть в воду…

Вода, кстати, оказалась рядом — дальнобойное яблоко торжественно вкатилось в невысокую волну, остальные фрукты и шпионы застряли на прибрежной пляжной полосе. Катрин выплюнула песок, по-прежнему намертво обхватывая шею умника из таинственного РКСП, поволокла того к воде. Оказался довольно увесист, несмотря на малые габариты. В лицо ударило соленым. Значит, море. Ничего, спутник простит — в морских купаниях сплошная польза. Погрузила башку гада в воду, стукнула лбом о дно, — не самое умное решение, но ярость так слепила, что хотелось немедля говнюку шею свернуть.

Освежился, забулькал…

Катрин на миг подняла голову жертвы над водой:

— Назад, сука!

— Ты, ав…

Теперь Катрин окунулась вместе с ним и держала дольше. Пытался вырываться, бить локтем, но шпионка не на комнатных кольцах физподготовку проходила. Бывали в практике подобные случаи «переговоров в плотной и дружеской обстановке». Забился уже отчаянно, бессмысленно. Ладно, пусть дыхнет…

Волны мягко накатывали, умывали лица.

— Ты не можешь… Без меня не вернешься, — Ганн извергал водичку и хаос мыслишек.

— Не угадал. Меня найдут. Но сидеть здесь, на курорте, мне никакого интереса. У тетечки много дел.

Ганн снова начал надувать щеку. В правой у него…

…Катрин окунула гаденыша в воду, но поздно — брякнулись на твердое и сухое. Оказалось кладбище. Ухоженное: кованые двери в белокаменные склепы, горюющие ангелы-скульптуры, мраморные надгробия, солнце и цветущая зелень…

— Спасите! Убивают! — в отчаянии и помутнении разума Ганн перешел на англицкое наречие, что не помешало ему хрипеть довольно громко и вновь начать вырываться.

— Лежи, тварь! — Катрин сунула противника харей в камень, свободной рукой принялась доставать оружие.

Маузер пришелся кстати — по аллейке между могил не очень быстро бежали люди, и заботливо издали вопрошали:

— Что случилось?! Мой бог, вы ушиблись?! Нужно сказать экскурсоводу, возможно, здесь что-то незаконное. О, теракт?!

Людей было много, все англоязычные, пестрые (и в смысле расовой принадлежности, да и по одежде). Видимо, планета все та же, старая.

Катрин продемонстрировала спасателям вполне убедительный, хотя и морально устаревший пистолет и несколько противоречиво проорала:

— Имела я вас всех! Пошли на…! Всех хакну!

Логичнее было убеждать на одном языке, но если эпоха попадания определена относительно правильно, то здесь русских хакеров боятся на порядок больше, чем террористов. Пестрое сборище действительно прытко и дружно устремилось назад. Подопечный прохрипел:

— Ты что творишь? Ой вэй, они же нас застрелить могут!

— Меня? — удивилась Катрин. — Я же практически здешняя. Если по второму паспорту. Потребую соблюдать мои гражданские права. Может, ты меня изнасиловать пытался. И проявлял шовинизм по возрастному принципу.

— Это не то время, дура! — застонал Ганн. — Убери ископаемую железку и отпусти меня.

Катрин поняла, что именно вот эта его самоуверенность, абсолютно ни на чем не основанная, ее больше всего и бесит.

— Сейчас.

Убирать «маузер» она не собиралась. Наоборот. Неизвестно, сможет ли пистолет стрелять после непрерывного каскада прыжков, но пока пальбы и не требовалось.

— Ситуация шесть восемь шесть! — вопил в рацию кто-то за гущей каменных ангелов. — Срочно пришлите подкрепление!

Где-то, кажется в небе, взвыла полицейская сирена. Пролетела мелкая дрон-дрянь, блеснула объективами. Слева на лежащих смотрела печальная каменная дама, судя по эпитафии, при жизни откликавшаяся на имя Мариса Перкинс, справа опирался о плечо коленопреклоненного мраморного архангела суровый усопший красавец по имени Ч.-К. Кэпвелл. Незваными гостями здесь явно были недовольны.

— Вот сейчас они… — предупреждающе начал Ганн, видимо, имея в виду не покойников и статуи, а служителей местных правоохранительных органов. — Брось свой музейный экспонат…

— Это рабочий экспонат. И у меня почти сотня патронов, — слегка преувеличила Катрин. — Но, в любом случае, ты полицейской «кавалерии» не дождешься. Ты же лишнего наболтаешь, да, товарищ полит-координатор?

Ганн не понимал или делал вид, что не понимает. Шпионка ударила его рукоятью пистолета в область почки.

Видимо, так больно ему еще никто не делал. Онемел, казалось, глаза из орбит выскочит.

— Тебе ведь говорили, что у тетки большой опыт, — напомнила Катрин и повторила экзекуцию. — Ну-ка, что там с зубками? Верни тетю где взял.

Корчился, но все же напрягся. Стойкий шмондюк, этого не отнять. Что за дурацкий у него чип? Абсолютно идиотская идея электронику в зубах прятать, киношная шуточка…

…Видимо, склад. Затхлый пыльный воздух, ящики. Прыгуны не удержались на вершине штабеля — Катрин показалось, что углов у пирамиды с полусотню и половина ей определенно досталась. Лежали в темном проходе, Ганн стонал.

— Что за несдержанность? — прохрипела Катрин. — Лежишь с приличной женщиной, веди себя прилично.

— Послушайте, Екатерина. Давайте договоримся, — взял себя в руки полит-координатор. — Я могу…

— Ты ничего не можешь! — зарычала шпионка, ловчее перехватывая «маузер».

Она била Ганна в лицо, в подбородок, окончательно перестав сдерживать руку. Гад вообще не представляет себе, что такое «вероятностное попадание» и «личная квота», ему кажется, что прыжок с чипом просто забавное приключение. Да и вообще бесконечно обнимать полуголого, чрезвычайно неприятного мужчину попросту невозможно…

Рукоять маузера раздирала дурно выбритые щеки, разбивала пытающиеся заслониться пальцы. Хрустели зубы, в лицо шпионке брызгала кровь. Попытки схватить за разящую руку закончились — Ганн только бессмысленно выл и бил в ящики ногами.

— На место или сдохни! — рычала Катрин. — Я тебе башку вместе с электроникой отобью.

— Ыыф, — взмолился-всхлипнул прыгун. Угроза навсегда лишиться чипа подействовала.

— Давай! — сдерживая свою руку, приказала шпионка.

…Опять темно, но рядом голоса, а под спиной разломанная этажерка. В сгибе руки по-прежнему зажата шея конвоируемого. На данный момент скользкого и бесчувственного, в вульгарно распахнутом халате.

— Москаленко! — заорала Катрин.

— Я! — немедленно откликнулся комвзвода и в коридор повалили люди…

…- Ко мне цепляйте, — требовала Катрин. — Он со мной уже немного научился считаться.

Запястье Ганна приковали наручниками к левой руке шпионки, другую длань задержанного прикрепил к своей мощной анархической руце товарищ Дугов. Ткнул врага под ребра и поинтересовался:

— Как он это делает? Как исчез?

— Иллюзионист, мля… — Катрин добавила о полит-координаторе несколько искренних слов и попросила. — На морду ему плесните. Еще не хватало, чтобы сдох.

Смотреть на Ганна было жутковато. Особенно на левую сторону физиономии — сырая котлета, да и только. Впрочем, когда начали умывать над тазиком, беглец пришел в себя, начал бормотать и ругаться вполне членораздельно, следовательно увечья были легкой тяжести. Крепкомордый полит-координатор попался.

— Заткнулся живо! — гаркнула Катрин.

Ганн глянул на нее, на наручник, и вновь сомлел.

— Поехали в штаб, — злобно сказала Катрин. — В бесчувственном виде он меньше тошноты вызывает.

— Постой, ты ж вообще мокрая и это… запачканная, — спохватился Дугов. — Да и он тоже.

— Да и хер с ним. Не на бал направляемся.

— Нет, это, Екатерина Олеговна уж ни в какие ворота, — Лисицын расстегивал свою шинель. — Не хватало только простудиться. Давайте-ка хоть сверху сухое накиньте.

— Жакет промокший по весу как кираса, — признала шпионка. — Но наручник отстегивать нет желания — подопечный еще тот резвун.

Жакет с нее попросту срезали — «попутчики» орудовали кинжалами шустро. В накинутой на плечи офицерской шинели, на пару с Дуговым выволакивая к машине вялого пленника, шпионка окончательно согрелась.

Загрузились на заднее сиденье, пара автоматчиков вскочила на подножки, анархист оседлал багажник.

— В Смольный, — скомандовал Лисицын с переднего сиденья. — Только не гони, людей растеряем.

— Соизмеряю, — заверил Колька, оглянулся, оценил физиономию арестованного и сделал логичное предположение:

— Укусить вас хотел, да, товарищ Катерина?

— Почти. Коля, езжай, не выводи из себя, — нервно попросила шпионка.

Чуткий водитель кивнул, «Лорин-Дитрих» на удивление ровно тронул с места.

Катрин пыталась успокоиться, но не очень получалось. Доставали мысли сугубо сюрреалистические, типа прыжка всем автомобильным экипажем куда-нибудь в меловой период, на берега теплого болота с меланхоличными диплодоками и любознательными крокодилами-антропофагами. Завернутый в пальто Ганн явно пришел в себя, и, хотя дергаться не пытался, совершенно неясно, что у него на уме. Хотя, конечно, чип у полит-координатора явно индивидуальный, крупные объекты с собой не потянет. Лоуд как-то упоминала, что в недалеком будущем изобретут развлекательные «попрыгунки», которые почти сразу и запретят в силу полной «ненужности, аморальности и опасности для здоровья». Но в каком варианте будущего это произойдет и не враки ли это вообще, оставалось неясно — оборотень частенько несет всякое-разное, не затрудняя себя объяснениями и достоверностью. Но получается, басня об индивидуальных чипах вполне себе правда.

Все ж какая дрянь эти «прыжки». Особенно в компании неадекватов типа полит-координаторов.

Притормаживая перед мостом, Колька обернулся и нахлобучил на голову шпионки свою шоферскую фуражку.

— Ловко, — удивилась Катрин. — С чего такая галантность?

— Ветерок, считайте, вообще ноябрьский. А у вас голова влажная. Волосы жалко, потому как красивые, — объяснил рыцарственный гонщик.

Ветер, действительно был холодноват. И вообще Катрин была сыта северной столицей по горло.

Прибытие следовательской группы в Смольный не осталось незамеченным. Когда конвоировали задержанного шпиона-попрыгуна многолюдными коридорами, следовательскую группу опережал слух: отдел Островитянской еще одного подрывника поймал! По лестнице едва пропихались — народу сбежалось уйма.

— Мало вы его измордовали, — сетовал седоусый красногвардеец. — Таких на месте стрелять надо.

— Только после окончания следствия, — отрезала Катрин. — Пусть рассказывает.

— Так тоже верно, — признал рабочий. — Ну, Орготделу виднее. Дожимайте его, змея мелкого.

— А он чего, из офицеров? — крикнул с верхнего пролета парень в мохнатой папахе, опасно наваливаясь на перила животом и указывая на шинель с погонами на плечах Катрин — по виду явно трофейную.

— Вы, товарищ, поосторожнее, не свалитесь ненароком, — холодно посоветовал шагавший за подконвойным Лисицын. — Шинель моя. И никакие офицеры гарнизона в террористических актах не замешаны. Это я вам как представитель штаба Округа заявляю.

— Да мы ж не про вас, а про других, — малость стушевался парень, и оглянувшись, сообщил кому-то. — На Воскресенской шпиона поймали. Офицеры от моста заметили, а наши прямо в воде за жабры взяли. Веслом глушили, во как оно!

Да, от народа правду не скроешь. Детали, конечно, могут и приукрасить, но суть уловлена верно.

В отделе было тепло, пахло цветами и почему-то медом. Товарищ оборотень беседовала с неизвестным человеком в инженерской фуражке, сынуля-телефонист корпел над заполнением какого-то срочного формуляра.

— Ага! — Лоуд мигом оценила задержанного. — Попался, голубчик. Еще и сопротивления оказывал, извращенец.

— Да, были у него такие поползновения, — признала Катрин.

— И чем ты его так? Кастетом? — оценила повреждения опытная товарищ Островитянская.

— Не суть важно, — Катрин огляделась. — Товарищ завотделом, мне и задержанному срочно нужно переодеться. Найдем помещение и какие-то шмотки? Еще нужен твой мешочек, а у Гру испросим губчатый инструмент.

Пугать арестованного заранее было неразумно, а Лоуд и так должна понять суть вопроса.

— Одежда есть, я запаслась, ты у нас вечно то изорвешься, то испачкаешься. Этому креветочному тоже что-то найдется. Гру, ты слышал?

— Ну, — мальчишка с облегчением оторвался от мучений с бланком.

Арестованного завели в какую-то фото-кладовку или лаборантскую — вокруг густо громоздились шкафы с пробирками и ретортами. Гру закрыл дверь, Москаленко и двое бойцов остались охранять снаружи.

— Сел! — Катрин ногой подвинула задержанному табурет. — Вот тебе портки сухие.

— Вы не имеете права, — невнятно, стараясь не шевелить левой частью лица, заявил Ганн. — И освободите мне руки. Я не могу одной переодеваться.

— Сел, я сказала, — процедила шпионка.

Полит-координатор сел, но не замедлил сообщить:

— Так я разговаривать не намерен. Вы обязаны дать мне гарантии…

Катрин кивнула напарнице. Оборотень пожала плечами и приложила разговорчивого умника по затылку волшебным мешочком-глушилкой. Ганн обмяк и попытался рухнуть с табурета — Катрин удержала его за скованную руку и поудобнее прижала голову пленника к своему животу.

— Не, вы интимно играйтесь как хотите, но как ответственная завотделом, я хотела бы знать, что за шмондюк, и когда мы к делу перейдем, — намекнула оборотень.

— Этот дебил — куратор пулеметчиков. Видимо, из иновременного слоя-плюс. В зубах у него чип, — объясняя, Катрин открыла слюнявую пасть безвольному преступнику.

— Теперь понятно. Гру, инструментарий! — скомандовала Лоуд.

Мальчишка открыл футляр с инструментами:

— Есть пассатижи, кусачки, уткоклювы.

Катрин взяла пассатижи, глянула вопросительно.

— Обижаешь, приступай, не стесняйся, мальчонка и не такое видал, — заверила оборотень.

Чип обнаружился в четвертом зубе.

— Красивый, — отметила Лоуд, заглядывая в корень с крошечной разноцветной микросхемой.

— Изумительный, — согласилась Катрин. — Молоток в наборе имеется?

Третий удар превратил чип в неопределенное пятно — словно крупного клопа торжественно казнили.

— Ты, Светлоледя, как всегда, прямолинейна, — с некоторым сожалением молвила оборотень. — Можно было трофей в университетский музей поместить. «Зуб известного межмимрового контрреволюционного агента». Уникальный экспонат!

— Мелкий и невыразительный девайс, — возразил Гру.

— Именно, — согласилась с мальчишкой Катрин и пихнула пленника ногой. — Не окочурился?

— Да что ему будет? Надобно указать, чтобы пасть керосином или водкой пополоскал. Для обеззараживания и во избежание сепсиса. Ему, голубчику, еще рассказывать и рассказывать, — напомнила оборотень.

— Вопрос не в том, чтобы он начал говорить. Он должен нужное сказать. Так-то он болтун просто редкостный.

— Да? А по виду и не скажешь, — удивилась Лоуд. — Ладно, мне нужно к руководству. О захвате этого беззубого свидетеля все уже знают. Эдмундыч ждет новостей. Вопрос архиважный, на контроле у ЦыК!

— И что ты там скажешь? Отдавать-то такого говоруна им никак нельзя. Он такого нанесет, что и сам в психушку угодит, и нас потянет. Скажи, что ранен и без сознания.

— Я товарищам по революции врать не буду! Скажу, что в истерике и рыдает. Так, кстати и будет, когда очухается, — товарищ Островитянская с неодобрением посмотрела на беспамятного полит-координатора. — Отвлек нас от важнейших дел, шмондюк, и отдыхает. А у нас эшелон с ударниками подходит, давить на Временное нужно, Ильич опять же… Дел невпроворот.

— А что с Лениным?

— Нашли его товарищи. Но он спит. Непробудно. Что внушает закономерные опасения товарищам по партии, — оборотень перешла на шепот. — Там еще твои вещички нашли, блузочка, то-се… Ты зачем вождя компрометируешь? Переоделась, так запихни тряпье куда подальше.

— Я вообще не помню, как в ту дурацкую медсестру переоблачалась, так ты торопила, — призналась Катрин.

— И как размер? Подошел? — заинтересовался Гру, видимо, знавший откуда изъят стильный костюмчик медперсонала.

Маманя попыталась призвать мальчонку к порядку, ловкач увернулся и зашипел, поскольку Катрин прихватила его за ухо.

— Пассатижи забыл, — доброжелательно напомнила светловолосая шпионка, слегка раскачивая поганца за орган слуха. — И не надо нам лишних вопросов, не так ли?

— Ну! — немедленно согласился юнец. — Я к телефону. Можно?

Гру, прихватив инструменты, удрал в штабной кабинет. Катрин позвала прапорщика и попросила снять наручники.

— А этот… иллюзионист не удерет? — спросил комвзвода, пристегивая шпиона к себе.

— Не должен, — заверила Катрин. — Но скажи бойцам, чтобы присматривали. Этот тип очень знающий. Кстати, его и какие-нибудь посторонние могут попытаться убрать. Так что повнимательнее, товарищи.

— Кстати, еще один знающий у нас в кабинете сидит, — вспомнила Лоуд. — Который инженер с подпольной кличкой Лев. Сознательный воспитанный человек — сам пришел и мне сдался. Можете побеседовать. Так, а я побежала. Время, время, товарищи!

Обстановка действительно оставалась сложной. Красная гвардия и солдаты ВРК теснили силы Временного правительства по всему городу. На данный момент Смольный прочно овладел Николаевским вокзалом, Центральной электростанцией, Госбанком. Были закрыты редакции центральных газет. Шли упорные переговоры об оставлении юнкерами Варшавского вокзала. Крейсер «Аврора» и тральщики уже заняли место у Николаевского моста.

Переговоры и уговоры, демонстрация военной силы делают свое дело — правительственные войска уступают. Комиссары Смольного упирают на избежание кровопролития — обе стороны помнят о судьбе алексеевцев и опасаются провокаций. Стрельба вспыхивает редко, но у Мариинского дворца офицерами-дружинниками обезоружен и арестован отряд кронштадцев, с десяток упорствующих моряков там крепко избиты. Есть и раненые в различных районах столицы.

Наибольшие волнения вызвал инцидент на Невском. Неизвестный броневик с свежезамазанным названием на броне внезапно открыл дикую пулеметную пальбу. У кинотеатра «Паризиана» даже утром было многолюдно, раненых и погибших насчитали более двух десятков, хотя, по-видимому, сидевшие в броневике стреляли преимущественно поверх голов. Опустошив ленту, броневая колымага укатила по Владимирскому проспекту. Патруль юнкеров пытался преследовать злодеев, но отстал. У Графского переулка броневик обстреляли солдаты ВРК, но колесный провокатор надбавил ходу и исчез. По городу циркулировали упорные слухи о проникшей в город германской разведке — многие свидетели видели, как из броневика выглядывал немец в офицерском шлеме.

В 9:00, заслушав доклад об обстановке, штаб ВРК принял решение решительно требовать сдачи власти Временным правительством. Ленина в Смольном нет, требовать решительнейших мер по скорейшему захвату центра города и немедленному аресту министров пока еще действующего правительства, некому. На Центральную телефонную станцию направлены делегаты связи от противостоящих сторон. Организована прямая телефонная линия между Зимним и Смольным (по предложению тов. Островитянской линия наречена «горячей», особой госважности).

В 11 часов Керенский, отказавшись от мысли лично мчаться за верными войсками в Гатчину, из Зимнего грозит ВРК немедленным вводом в город конного корпуса генерала Краснова, полков 44-й пехотной дивизии и самокатных батальонов — пятнадцать тысяч штыков и сабель! ВРК ответил, что Балтийская эскадра уже вошла в Неву. Высажено семнадцать тысяч решительно настроенных моряков. 305-миллиметровые орудия линкора «Заря свободы», шестидюймовки «Авроры» и шести батарей Петропавловской крепости готовы начать бомбардировку Зимнего, казаков, баррикад и вообще чего угодно, по первому приказу Смольного.

Обе стороны крепко привирали: казачьи полки были еще далеко, 44-я пехотная колебалась и не спешила выступать, «Заря свободы», хотя и дотащилась до морского канала, по своему техническому состоянию здоровья была мало на что способна, а четыре исправных шестидюймовых орудия Петропавловки пальнуть, конечно, могли, но куда попадут снаряды предположить сложно — офицеров, способных управлять огнем, у артиллеристов крепости не осталось.

Стороны знали что блефуют, знали, что и противник поступает так же, но проверять реальные возможности друг друга не спешили. Пока что орать в телефонную трубку и ругаться казалось более естественным делом, чем инициировать сабельную рубку на Лиговском или сожжение артиллерией Зимнего.