Опасное поручение

Глава 4

На следующий день Кондрат разбудил меня в девятом часу утра. Во дворе уже стояла арендованная мной карета, запряженная парой жеребцов. На козлах сидел ямщик Яков Беспалый. Он задумчиво курил трубку. Наш Автомедон был среднего роста, но крепкого телосложения. Он уже лет пять занимался извозом в Москве, знал её как свои пять пальцев. Я всегда обращался к нему, если у меня вдруг появлялась нужда в экипаже.

Пока я одевался, Кондрат сноровисто отнес наши вещи в карету, погрузил их, обмениваясь при этом шутками со своим приятелем-ямщиком. Через несколько минут я вышел на двор, поздоровался с Яковом и сел в экипаж. Мой слуга устроился на козлах рядом с ямщиком. Мы направились в Кострому.

Карета была относительно новой и удобной: трактирщик Дягтерев содержал её в хорошем состоянии. Я иногда и раньше брал её в аренду, но ещё никогда не ездил в ней на дальние расстояния. Первые же версты показали, что эта карета — вполне удобный экипаж для дальних путешествий.

В пути мои мысли вначале опять обратились к образу очаровательной Елены Старосельской, но я постарался от них побыстрей отделаться. Что толку всё время думать о ней? Между нами не может быть ничего, совершенно ничего, ведь у нее не только есть жених, но она ещё к тому же занимает гораздо более высокое положение в обществе, чем я. Можно вспомнить и то, что я беден как Ир, а также про другие препоны, но и первых двух, пожалуй, вполне хватит, чтобы перестать думать о ней. Я постарался сосредоточиться на чем-то другом. В конечном итоге под мерное покачивание кареты мне это удалось.

Был август 1809 года. Я ехал в затерявшуюся где-то на берегах Волги Кострому по делу, которое, если разобраться, меня совершенно не касалось. Ну подумаешь, повесился действительный статский советник. Может быть, у него на это имелись какие-то причины. Может быть, он, в конце концов, болел или действительно был пьян, как указывалось в полицейском отчете. Но, по словам Елены Старосельской, её отец никогда вином не злоупотреблял. И вот теперь, из-за своей собственной глупости, проявленной два года назад, из-за долгов, и из-за сомнений фрейлины Великой княгини, мне приходилось ехать в губернский город, вместо того, чтобы защищать Отечество на полях сражений, что всегда было моим призванием.

Ещё продолжалась война России со шведами за Финляндию, несмотря на то, что в марте сего года нашим войскам удалось совершить героический переход через замерзший Ботнический залив. Весной возобновили боевые действия наша Дунайская армия и войска на Кавказе, так как турки опять решили вторгнуться в Дунайские княжества и Грузию. Продолжалась война с иранским Фетх-али шахом за Закавказье, начавшаяся в 1804 году. Но самое главное, на мой взгляд, — Наполеон теперь, после разгрома Австрии и Пруссии, стал единственным властителем Европы, и он намерен подчинить себе Россию и Англию. Это предвещает нам неминуемую и скорую новую войну с Францией.

И вот вместо того, чтобы как настоящий российский офицер защищать свое Отечество от многочисленных врагов, я с позором изгнан из гвардейской кавалерии, и еду в какую-то глухомань. Ну что ж, винить мне некого кроме самого себя. Оставалось только расплатиться с долгами и найти какую-нибудь должность в провинции, чем, собственно, я в меру своих сил в последнее время и занимался. Правда, пока не очень успешно.

Дорога была длинной. Мы сделали несколько остановок, чтобы накормить лошадей и дать им отдых. Впрочем, останавливаться надолго не входило в мои намерения, поэтому я торопил Якова. И всё это время мрачные мысли преследовали меня. Не знаю, сколько бы я ещё занимался таким самоедством, но наконец-то громкий голос Кондрата возвестил:

— Барин! Кострома видна!

***

Кострома в 1809 году представляла собой небольшой, уютный городок, раскинувшийся по берегам Волги. В 1796 году по указу императора Павла I этот город стал административным центром Костромской губернии. Численность его населения мне точно не была известна, тысяч десять или немногим больше. По меркам Москвы и Петербурга это, конечно, немного, но для российской провинции — достаточно.

Перед Костромой росли березовые и сосновые рощи, а в самом городе практически у каждого дома зеленели яблони, березы, тополя и липы. Они придавали городу очень живописный вид.

Меня удивил строительный бум в столице Костромской губернии, а также большое количество монастырей и церквей, некоторые из которых по своей красоте не уступали московским храмам. Можно только представить, какие прекрасные церкви уничтожил ужасный пожар 1773 года, когда в центральных районах Костромы сгорели практически все деревянные здания. После этого Кострома начала активно застраиваться каменными домами, что собственно, я в августе 1809 года и застал. К счастью, пожар не уничтожил прекрасную каменную пятиглавую Церковь Воскресения на Дебре, построенную в 1651 году, и я имел возможность вволю ей налюбоваться.

На костромских улицах было оживленно, часто встречались экипажи. В этом городе, насколько я знал, работало несколько суконных мануфактур, организованных местными купцами. Там также выпускали продукцию кирпичные заводы, колокололитейный и изразцовый заводы.

***

Моя карета остановилась у постоялого двора купца Аничкова, расположенного практически в центре Костромы на Русиной улице. Это был двухэтажный кирпичный дом с фасадным декором в стиле псевдобарокко. В нем чуть более двух месяцев назад и совершил самоубийство действительный статский советник Павел Николаевич Старосельский.

Постоялый двор купца Аничкова имел презентабельный вид, и я подумал, что комнаты там стоят недешево. Впрочем, другого выхода ведь у меня всё равно не было: нужно обязательно осмотреть комнату, где произошел два месяца назад столь трагический случай со Старосельским. Постоялый двор построили, видимо, в конце прошлого века. Он не сильно отличался от других двухэтажных и трехэтажных зданий Русиной улицы, разве что на его заднем дворе находилась небольшая конюшня.

У входа в него стояли два купца, о чем-то друг с другом оживленно разговаривавших. Видимо, они были достаточно зажиточными, если могли себе позволить здесь остановиться. Кондрат, великий эрудит, успел уже меня просветить, что в Костроме чаще всего купцы останавливаются в постоялом дворе на Торговых рядах.

Заметив мою карету, купцы замолчали и с интересом стали наблюдать, как я выхожу из нее. Вскоре они потеряли интерес к моей персоне, а я сумел спокойно пройти в постоялый двор.

Меня встретил приказчик:

— Хотите у нас остановиться, сударь?

— Да, но пока не знаю, сколько я пробуду в вашем городе. Заплачу пока за два дня. Дайте мне хорошую комнату.

— У нас как раз сейчас есть очень хороший номер. На втором этаже №12. Извольте пройти, сударь.

Приказчик, которого звали Илья Семенович, лично проводил меня в номер, оказавшийся действительно вполне приличным. Его хорошо освещали солнечные лучи, проникавшие из большого окна. В нем приятно пахло какими-то травами. Кровать застлали новым бельем. Предложенный мне номер был чистым, аккуратным и просторным. Я объявил, что беру его, заплатил положенные деньги, и попросил приказчика передать моему слуге Кондрату, чтобы он занес вещи.

Илья Семенович хотел было выйти из комнаты, но я его остановил:

— Скажи, любезный, место для моего слуги у вас найдется?

— Да вот обычно на сундуке слуги спят при господах. — Приказчик указал на большой, широкий старинный ларь, стоявший у входа возле стены. — Но можно вашего слугу определить в другое место, там, где простые люди останавливаются.

Я сказал, что слуга останется при мне, после чего приказчик удалился. Вскоре появился Кондрат с моими чемоданами.

— Сейчас пойду за остальными вещами, — объявил он, и опять исчез.

Обустройство на новом месте заняло не очень много времени. К тому моменту, когда мы наконец-то устроились, настал ужин. Павел Николаевич Старосельский покончил с жизнью в комнате №8, располагавшейся, как и мой номер, тоже на втором этаже. Конечно, было бы неплохо остановится в комнате №8, но не мог же я прямо или намеками говорить об этом, не выдав цели моего прибытия в Кострому. Поэтому я решил пока не показывать своего интереса к комнате, где недавно совершил самоубийство Старосельский, а попытаться вначале, как говорится, разведать обстановку.

Возможность разузнать о трагическом случае в постоялом дворе купца Аничкова появилась у меня на следующее утро, когда в дверь моей комнаты постучала служанка, пришедшая сменить белье. Это была симпатичная девушка лет девятнадцати или двадцати, одетая в скромное темное платье и белый передник. Она вопросительно смотрела на меня, ожидая разрешение переменить постельное белье. Пока она выполняла свою работу, я завел с ней разговор.

— Как тебя зовут, красавица?

— Прасковья, ваша милость.

— Это ты убираешь здесь в комнатах? Очень хорошая работа. Ни пылинки! Вот тебе серебряный рубль за это. — Я вынул из кошелька деньги и вручил их девушке. Она с радостью взяла монету, искренне меня поблагодарив. После этого она охотно отвечала на все мои вопросы.

Я узнал, что именно Прасковья два месяца назад нашла в одном из номеров этого постоялого двора самоубийцу. Девушка очень испугалась, что вполне естественно, и закричала. На её крик прибежали постояльцы, бывшие тогда в гостином дворе, а также прислуга и приказчик Илья Семенович.

— Сколько было времени, когда ты нашла самоубийцу?

— Около девяти часов утра, ваша милость. Я уже заканчивала на своем этаже перестилать белье в комнатах. Оставался один номер. Вот там и был самоубийца.

Служанка обрадовалась, что нашла в моем лице внимательного слушателя. Без сомнения, она много раз пересказывала разным людям историю о том, как она нашла самоубийцу. Мне оставалось только надеется, что её теперешний рассказ не сильно отличается от того, что она увидела на самом деле. Человек обладает способностью добавлять в реальное событие, свидетелем которого он стал, факты и подробности, которых в действительности не было. А виновато в этом в том числе и наше воображение. Точно так древнегреческие и древнеримские историки часто при описании каких-либо исторических событий добавляли в него слухи или свои собственные домыслы.

Оказалось, что господин Старосельский сдвинул сундук, забрался на него, и повесился на веревке, перекинутой через потолочную балку. Его смерть, как сказал вызванный приказчиком доктор, наступила за несколько часов до этого, как Прасковья обнаружила тело.

— Он, наверное, выпил много вина? — спросил я.

Если действительный статский советник Старосельский был в тот вечер пьяным, то это могло объяснить причину самоубийства: под влиянием вина люди совершают иногда непоправимые ошибки. Полиция, кстати, объяснила поступок Старосельского именно этим обстоятельством.

Девушка посмотрела на меня каким-то загадочным взглядом. Она не спешила откровенничать. Я постарался как можно приветливей ей улыбнуться. Это подействовало.

— Вообще-то, тот господин не был пьян. Он вернулся рано. Заказал ужин в номер, а за едой выпил только кружку пива. Больше он ничего не пил, чем хотите поклянусь. У нас он жил четыре дня. Всё это время он пил мало, разве что полбутылки вина вечером.

— А тебе в тот вечер господин Старосельский не показался странным или взволнованным чем-то? Может быть, он чего-то боялся?

Служанка задумалась на несколько секунд, а потом неуверенно проговорила:

— Я не знаю. Мне кажется, он в самом деле был тогда какими-то странным. Он повторял постоянно одни и те же слова.

— Что он говорил?

— Этого я точно не помню. Обычные слова. Что-то вроде «вот это номер» или «вот это поворот». Я ещё подумала, почему это ему номер не нравится. Вот и всё.

Больше ничего интересного Прасковья рассказать не сумела. Я отпустил её, поблагодарив за свежее белье и интересную беседу. Девушка почему-то покраснела, когда выходила из моей комнаты.