От Тарутино до Малоярославца

А. А. Васильев Французские карабинеры в бою при Винково 18 октября 1812 года

Карабинерские полки — эти элитные части французской тяжелой кавалерии — сыграли заметную роль в бою 18 октября 1812 г. при Винково (или Виньково, на реке Чернишня), называемого в русских источниках сражением при Тарутино. «Карабинеры под командой генерала Дефранса и некоторые польские полки, менее утомленные, чем другие, — писал Э. Лабом в своей истории русского похода, — сумели отомстить за честь нашего оружия и в этот день покрыли себя славой, достойной их блестящей репутации»[151].

Основным источником об участии этих отборных полков в кампании 1812 г. является так называемая «Рукопись карабинеров», составленная в эпоху Реставрации бывшим квартирмейстером 1-го карабинерского полка капитаном А. Альбером по воспоминаниям нескольких офицеров — участников наполеоновских войн. Приведенное ниже описание действий 1-го и 2-го карабинерских полков при Винково почти целиком опирается на этот источник[152].

К 18 октября 1812 г. резервная кавалерия «Великой армии» представляла собой лишь жалкие остатки от той огромной массы в 40 тыс. всадников, перешедшей летом через Неман. Накануне боя при Винково все четыре резервных кавалерийских корпуса, входивших в состав 20-тысячного авангарда маршала И. Мюрата (короля Неаполя), вместе имели около 6500 человек (включая канониров и ездовых конной артиллерии). Составлявшие их дивизии фактически сократились до численности полков (например, в 1-й легкой кавалерийской дивизии было около 400 коней, а в обеих дивизиях 3-го резервного корпуса — около 700)[153]. Во многих полках насчитывалось меньше всадников, чем в одном эскадроне (так, во 2-й легкой кавалерийской дивизии прусский Сводный уланский полк 16 октября имел в строю 54 человека, а вюртембергский 3-й конно-егерский полк «Герцог Луис» — 34)[154]. На этом фоне карабинерские полки выглядели сравнительно неплохо. Каждый из них подразделялся на три слабых эскадрона (вместо прежних четырех) и насчитывал около 200 коней. Маршевый эскадрон с пополнением для них тогда еще не прибыл, — собранный в малом депо в Дуркемене (Восточная Пруссия), он только 19 октября вступил в Москву вместе с 7-м маршевым кавалерийским полком[155].

1-м карабинерским полком командовал полковник барон Ф. Ларош, 2-м карабинерским — полковник барон А. Г. Бланкар. Кроме полковника в 1-м полку состояли налицо два старших офицера — эскадронные шефы Артюс и Куаффье, тогда как во 2-м после Бородинского сражения их уже не было, и функции старшего офицера исполнял капитан Миди. Оба полка входили в 4-ю тяжелую кавалерийскую (кирасирскую) дивизию дивизионного генерала графа Ж. М. А. Дефранса из 2-го резервного кавалерийского корпуса, возглавляемого дивизионным генералом графом О-Ф. Б. Себастьяни. При этом 1-й карабинерский полк составлял 1-ю бригаду дивизии (под командой бригадного генерала барона Ж. Бувье дез'Экла), а 2-й полк — 2-ю бригаду (бригадного генерала барона Л. К. Шуара). В дивизии Дефранса была также 3-я бригада (бригадного генерала П. Л. Ф. Польтра де Ламотта), в которую входили два полка — 1-й кирасирский (командир — полковник барон A. M. Клер) и 4-й шволежерский (легкоконный). Последний полк действовал отдельно от дивизии, временно объединенный в бригаду с 2-м шволежерским полком (полковника шевалье П. М. О. Беррюйе) из 2-й тяжелой дивизии. Командир 4-го шволежерского полка полковник барон Ж. Л. Ш. Дешан тогда возглавлял 7-й маршевый кавалерийский полк, прибывший в Москву 19 октября. Таким образом, генерал Дефранс имел под своим начальством только три полка тяжелой кавалерии, насчитывавших вместе около 600 всадников. Артиллерия 4-й кирасирской дивизии состояла из трех конных батарей (по 6 орудий в каждой). Это были французские 3-я и 4-я роты 1-го конноартиллерийского полка под командой эскадронного шефа Паризе, а также прикомандированная из 4-го кавалерийского корпуса 1-я рота польской конной артиллерии (капитана В. Островского). Кроме дивизии Дефранса в корпус Себастьяни входили еще две кавалерийских дивизии — 2-я легкая, которой командовал бригадный генерал барон Э. Бордесуль, и 2-я тяжелая во главе с дивизионным генералом графом П. Ватье де Сент-Альфонсом. Легкая дивизия, имевшая к началу октября около 450 коней[156], понесла большие потери в делах с русским арьергардом 3 и 4 октября (в последнем из них был ранен ее прежний командир — дивизионный генерал барон Р. Ж. И. Экзельманс), и перед Винковским боем сократилась до «почти что ничего» (по выражению «Рукописи карабинеров»)[157]. Временная бригада полковника Беррюйе своей численностью превосходила тогда любую из дивизий корпуса, так как составлявшие ее 2-й и 4-й шволежерские полки, имевшие при Бородино лишь по одному эскадрону, после занятия французами Москвы были доукомплектованы, получив значительное пополнение из маршевых эскадронов. Всего в боевом составе корпуса Себастьяни — самого сильного в резервной кавалерии Мюрата — насчитывалось около 2500 человек (включая артиллеристов), не считая при этом нескольких сотен больных и раненых солдат, находившихся вне строя.

Падеж коней от бескормицы являлся в то время подлинным бичом кавалерии Мюрата, а те лошади, которые еще находились под седлом, напоминали тощих, бессильных кляч. На таких конях рослые всадники из карабинерских полков, одетые в белые мундиры с голубой отделкой, в стальных кирасах, покрытых желтой медью, и латунных касках с красным волосяным плюмажем на гребне, выглядели уже не так внушительно, как в начале кампании. «Французская кавалерия и в особенности кирасиры и карабинеры, — вспоминал один из участников боя при Винково, польский офицер К. Колачковский, — представляли жалкое зрелище. Их огромные кони облезли, похудели и ослабели, и едва могли возить своих всадников с их тяжелым снаряжением, двигаясь только легкой рысцой»[158].

Позиция 2-го резервного кавалерийского корпуса, занимаемая им накануне боя, находилась на крайнем левом фланге группировки Мюрата — в районе деревни Тетеринка, на обоих берегах Десенки — ручья (левого притока Чернишни), протекавшего в глубоком овраге, тянувшемся на восток до селения Дмитровское (Дмитровка). На левом (южном) берегу этого ручья, впереди Тетеринки и к востоку от нее стояли на бивуаках 2-я легкая и 2-я тяжелая кавалерийские дивизии, а также отдельная шволежерская бригада. Бивуак 4-й тяжелой дивизии размещался позади них, на правом берегу ручья, восточнее Рязанского оврага (ответвлявшегося от Десенки в северном направлении), за которым имелся небольшой лесок, заканчивавшийся у места впадения Десенки в Чернишню. Позади этого бивуака находилась высота, на которой строились части корпуса Себастьяни, отправлявшиеся на фуражировку (отряды фуражиров обычно высылались за лес, простиравшийся на северо-восток от французской позиции). Перед фронтом 2-го кавалерийского корпуса, на расстоянии 1,5 — 2 км от южного берега Десенки, тянулся большой Дедневский лес, к которому были выдвинуты передовые заставы и конные патрули (ведеты). Вправо от кавалерии Себастьяни, на левом берегу ручья, располагался 5-й армейский (польский) корпус князя Ю. А. Понятовского (16-я и 18-я пехотные дивизии генералов Ю. Зайончека и К. Князевича, легкая кавалерийская дивизия генерала графа Ш. Лефевра-Денуэтта), который занимал позицию на опушке и по обеим сторонам березовой рощи, находившейся на пригорке между деревнями Тетеринка и Петрово. Дальше вправо находился 1-й резервный кавалерийский корпус генерала барона А. Ж. Сен-Жермена, имевший 1-ю легкую дивизию на левом берегу Чернишни, впереди деревни Петрово, и две дивизии кирасир (1-ю и 5-ю тяжелые) — на правом берегу, за деревней Ильино. Правее этих кирасирских дивизий, примыкая своим правым флангом к большой почтовой дороге (Старой Калужской), ведущей из Спас-Купли в Тарутино, размещалась 2-я пехотная дивизия (откомандированная из 1-го армейского корпуса) под командой бригадного генерала барона Ф. М. Дюфура. Впереди деревни Винково, на левом берегу Чернишни, стояла, оседлав большую дорогу, дивизия генерала графа М. М. Клапареда (пехота Вислинского легиона). Справа к ней примыкала 3-я легкая дивизия из 3-го резервного кавалерийского корпуса генерала барона А. Лебрёна де Лауссэ, другая дивизия которого (6-я тяжелая) оставалась на северной стороне реки, за деревней Кузовлево (правее Калужской дороги). На крайнем правом фланге группировки, между Ивановским погостом и деревней Олихово, лежащей на левом берегу Нары (выше того места, где в эту реку впадает Чернишня), находился 4-й резервный кавалерийский корпус генерала барона М. В. Н. Латур-Мобура. Протяженность всей позиции французских войск составляла 6 км. Позади ее центра, в селении Рожественно, размещалась штаб-квартира маршала Мюрата[159].

17 октября в расположение группировки Мюрата прибыл из Москвы долгожданный обоз с продовольствием и водкой, из которой вечером того же дня и в ночь на 18-е французы варили в огромных кастрюлях ром с сахаром, тут же на месте распиваемый. «Во французских лагерях, — писал К. Колачковский, — изголодавшиеся солдаты набросились на припасы и пьянствовали целую ночь напролет. Даже многие офицеры, забыв о службе, провели всю ночь в беседе и утром были почти совершенно неспособны к исполнению своих обязанностей. Особенно во втором корпусе Себастьяни, где забыли о всякой осторожности и не выслали даже, как обыкновенно, утренних разъездов»[160]. Надо отметить, что «Рукопись карабинеров» обходит данный факт молчанием. В ней указано, что, соблюдая меры предосторожности, части 2-го кавалерийского корпуса обычно садились на коней за два часа до рассвета и оставались в таком положении до восхода солнца, причем в этот промежуток времени по всем направлениям высылались разъезды. Если не было ничего нового, кавалерия спешивалась, после чего солдаты разнуздывали и расседлывали лошадей, а затем приступали к утреннему уходу за ними. Согласно «Рукописи карабинеров», вместе с обозом приехали из Москвы офицеры-казначеи карабинерских полков, привезшие жалование за два предыдущих месяца. Там же сказано, что в дивизии генерала Дефранса раздача припасов началась лишь утром 18-го, на рассвете, как раз перед нападением русских[161]. В это время кавалеристы 2-го кавалерийского корпуса уже занимались чисткой коней, поэтому в 7-м часу утра, когда колонна генерал-адъютанта графа В. В. Орлова-Денисова, насчитывавшая около 8500 человек[162], начала свою внезапную атаку, во французских полках часть лошадей оказалась расседланной.

Сигналом к атаке на бивуаки корпуса Себастьяни послужил выстрел из русской пушки, раздавшийся с опушки Дедневского леса, находившегося перед фронтом карабинеров. Из «Рукописи карабинеров» трудно понять, стреляла ли это одна из пушек Донской конноартиллерийской роты º 2, приданной колонне Орлова-Денисова, или, что более вероятно, одно из четырех орудий легкой роты º 8, сопровождавших егерскую бригаду полковника Е. М. Пиллара (последняя наступала к Тетеринке в авангарде 2-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта К. Ф. Багговута). Ядро, выпущенное этим орудием, убило одну из лошадей в запряжке фургона, стоявшего возле палатки полковника Бланкара. Французы сразу поняли смысл этого сигнала, но их сторожевые посты, расположенные впереди ручья, были застигнуты врасплох. В таком положении очутилась и застава 2-го карабинерского полка, состоявшая из 30 человек под командой лейтенанта Прюдомма и младшего лейтенанта Дювико. Она была окружена казаками и целиком захвачена в плен.

Едва прозвучал первый пушечный выстрел, как многочисленная русская конница вышла колонной из Дедневского леса (точнее из его северо-восточной оконечности, огибавшей левый фланг французской позиции) по тропе, ведущей из деревни Стромилово, пронеслась дальше через Дмитровское и, развернувшись фронтом на запад, устремилась на артиллерию 2-го кавалерийского корпуса, стоявшую на пригорке за бивуаком дивизии Дефранса. Быстро захватив пушки [163], казаки бросились с тыла на 1-й карабинерский полк, одновременно показывая свое намерение отрезать корпус Себастьяни от остальных войск Мюрата. На бивуаке 4-й кирасирской дивизии царил тогда величайший беспорядок. В этот первый момент многие люди не могли сразу собраться, перемешавшись с заводными лошадьми, среди повозок и экипажей. Однако карабинеры сохранили присутствие духа, поэтому порядок был скоро восстановлен. Сев на коней, 1-й карабинерский полк, возглавляемый бригадным генералом Бувье, не стал дожидаться, пока выстроятся все его ряды, и поспешно развернулся фронтом назад, в ту сторону, откуда слышались громкие крики «Ура!» русской конницы. Как только три его слабых эскадрона, один за другим, сделали эту перемену фронта, полк бросился на конные массы, находившиеся у него в тылу. Опрокинув и изрубив казаков, преграждавших ему путь, он достиг высоты, обычно служившей корпусу Себастьяни местом сбора и построения. Русские каждую минуту все больше усиливались, и 1-й карабинерский полк был возвращен на прежнюю позицию возле бивуака. Здесь он некоторое время оставался и даже имел успех в бою с казаками, но численное превосходство последних было слишком велико. Считая себя не в силах удерживать эту позицию, полк вновь решил пробиваться в тыл сквозь массы русской конницы. Несмотря на храброе сопротивление, эти массы были опрокинуты карабинерами и прогнаны в небольшой лесок, находившийся справа от французского бивуака (за Рязанским оврагом).

Когда 1-й карабинерский полк совершал свой отход, его командир, полковник Ларош, отделился от полка и не смог присоединиться к нему на новой позиции за леском. Тогда на поиски полковника, судьба которого внушала опасения, был послан капитан Макрео, имевший хорошего коня. Объехав лес и осмотрев встреченных на пути убитых и раненых, этот офицер убедился, что Лароша среди них нет. Он уже возвращался назад к полку, когда заметил 9 казаков, выехавших из леса и атакующих его. Офицер, возглавлявший эту группу, первым подскакал к Макрео и выстрелил в него в упор из пистолета, но промахнулся. В то же мгновение французский капитан пронзил его тело саблей, а затем, видя, что казаки, следовавшие за офицером, замешкались, полным галопом пустил своего коня прямо на них. Донцы растерялись, и Макрео прискакал к своему полку, даже не преследуемый ими. Тем временем 1-й карабинерский полк полностью восстановил связь с главными силами Мюрата, но при этом между ним и двумя другими полками дивизии Дефранса образовался значительный интервал, заполненный вскоре русской конницей. В результате создалась большая угроза для 2-го карабинерского и 1-го кирасирского полков, которые могли лишиться всякой надежды на отступление.

Благодаря мужественному сопротивлению 1-го карабинерского полка, другие части корпуса Себастьяни получили время и возможность устроиться. Стоявшие на левом берегу Десенки 2-я легкая и 2-я тяжелая кавалерийские дивизии генералов Бордесуля и Ватье, вместо того, чтобы перейти этот ручей и построиться вместе с дивизией Дефранса на высоте позади бивуаков, предпочли пойти вправо от Тетеринки к польскому (5-му) корпусу, с которым благополучно соединились. Этот маневр оказался настолько безопасным, что им удалось забрать с собой даже имущество 4-й тяжелой дивизии. Генерал Дефранс мог сделать то же самое, однако долг повелел ему принять иное решение. В то время как две дивизии 2-го кавалерийского корпуса с такой легкостью выходили из дела, а 1-й карабинерский полк выручал сам себя, он приказал 2-му карабинерскому и 1-му кирасирскому полкам под командой бригадных генералов Шуара и Польтра двинуться на врага с целью спасения артиллерии. При этом командир дивизии, очевидно, рассчитывал на поддержку других частей французской кавалерии, еще не задействованных в бою. Оба полка поднялись на высоту, но опоздали, — казаки уже увезли большинство орудий, бросив на месте только те, у которых не было запряжек[164]. 2-й карабинерский и 1-й кирасирский полки были вынуждены расположиться на еще более опасной позиции, где постоянно возраставшая в числе русская конница охватила их со всех сторон. В особенно тяжелое положение попал 1-й кирасирский полк, находившийся на правом фланге. Из-за неслаженности движений он слишком отдалился от 2-го карабинерского полка и оказался почти в самой середине конницы Орлова-Денисова. Окруженные казаками, кирасиры 1-го полка долго и успешно отражали их нападения, надеясь на помощь карабинеров. Генерал Шуар хотел им помочь, несмотря на то, что возглавляемый им 2-й карабинерский полк сам был окружен. Все же казаки атаковали карабинеров не так опасно, поэтому отважный командир 2-й бригады, приказав полковнику Бланкару держаться на месте с половиной 2-го полка (около 100 всадников), попытался во главе другой половины прорваться к 1-му кирасирскому. Однако, потеснив передовые казачьи сотни, Шуар наткнулся на слишком крупные силы русской конницы и был вынужден возвратиться на исходную позицию, причем привел за собой многочисленного противника.

Сражение при с. Тарутине. П. Хесс

Генерал Польтр, потеряв надежду на подмогу, приказал трубить сигнал отхода, по которому 1-й кирасирский полк начал пробивать себе обратный путь сквозь линию казаков. «К несчастью, — сообщает об этом эпизоде „Рукопись карабинеров“, — вместо того, чтобы направиться в сторону 2-го карабинерского полка, он взял направление намного более назад, на лес, о котором мы уже говорили, находившийся вправо от бивуаков. Вынужденный разомкнуться и рассредоточиться, чтобы пересечь этот лес, он понес весьма большие потери»[165]. Возможно, именно в этом лесочке, кишевшем казаками, 1-й кирасирский полк и потерял своего «орла» (штандарт с позолоченной фигурой орла на навершии древка). Известно, что орлоносец полка, младший лейтенант Ж. де Берлемон, защищая «орла», получил 13 колотых ран, нанесенных казачьими пиками[166]. Согласно русским источникам, этот почетный трофей (первый в Отечественной войне 1812 г.) был взят сотником Карповым 4-м из Донского казачьего полка полковника Иловайского 10-го [167].

После отступления 1-го кирасирского полка массы русской конницы двинулись на 2-й карабинерский полк и со всех сторон напали на него, испуская громкие крики. Но этот полк, как сказано в «Рукописи карабинеров», «держал свои ряды с великолепной стойкостью, которая внушила врагу уважение и заставила остановиться на дистанции около 15 шагов». «Долгое время, — продолжает тот же источник, — противник ограничивался тем, что пытался поколебать его ужасными воплями и ничтожным по своему воздействию огнем карабинов»[168]. Это продолжалось до того момента, когда капитан Матьё, раздраженный провокациями одного русского офицера, находившегося прямо перед ним, бросился на него, «увлекшись достойным осуждения и необдуманным пылом». Горячий француз сразил своего противника саблей, но тут же был окружен казаками и сброшен с коня ударом пики в голову. На выручку ему пришел полковник Бланкар с несколькими карабинерами, которым удалось доставить раненого капитана обратно в строй (оставшись без лошади, этот офицер все-таки попал в тот день в плен, но позже, при отступлении полка, произведенном галопом). Освобождая капитана Матьё, полковник Бланкар получил легкую рану в лицо, которое из-за этого было так сильно залито кровью, что даже испугало его подчиненных. К тому времени генералу Шуару стала ясна очевидная бесполезность и опасность дальнейшего противостояния 2-го карабинерского полка тысячам казаков, и он приказал ему отступать. Эта ретирада была для карабинеров не столь тяжелой, как для 1-го кирасирского полка, — они потеряли совсем немного людей убитыми или упавшими вместе с лошадьми. Казаки, которые находились на пути 2-го карабинерского полка, либо сами открыли ему проход, либо были опрокинуты. Часть русской конницы двигалась за карабинерами, следуя у них на хвосте и на фланге. Бланкар, чьи воспоминания использует «Рукопись карабинеров», отмечал «хладнокровие, присутствие духа, дисциплину и храбрость», проявленные его людьми, «несмотря на беспорядок отступления, проводимого в подобных обстоятельствах и под вражескими пиками»[169]. Сам полковник тогда тоже отличился. Заметив, что голова его полка направляется к лесочку, оказавшемуся ранее ловушкой для 1-го кирасирского, он своевременно почувствовал опасность и крикнул карабинерам: «Не заходить в лес!». Полк тотчас на ходу изменил направление своего движения и подался намного правее, хотя в той стороне находилось больше казаков, чем перед леском. Проложив себе дорогу сквозь эту конницу, 2-й карабинерский полк вскоре соединился с 1-м карабинерским и 1-м кирасирским полками, уже находившимися в сообщении с главными силами Мюрата. Сосредоточив все свои войска на правом берегу Чернишни, маршал выстраивал их в виде прямого угла, меньшая сторона которого была развернута фронтом на юг поперек Калужской дороги, а более длинная — фронтом на восток, растянувшись вдоль дороги. Перейдя Чернишню, 4-я кирасирская дивизия по приказанию Мюрата встала справа от — польской батареи бригадного генерала барона Ж. Б. Пельтье (начальника артиллерии 5-го корпуса), на которую тогда наступала русская пехотная колонна. За правым флангом дивизии Дефранса развернулась уступом 5-я тяжелая дивизия 1-го резервного кавалерийского корпуса (6-й, 11-й и 12-й кирасирские полки).

К тому времени два полка русской пехоты (Тобольский пехотный и 4-й егерский), возглавляемые командиром 4-й пехотной дивизии генерал-майором принцем Евгением Вюртембергским, перешли через Десенку и Рязанский овраг и продвинулись к селению Рожественно. Затем к этим частям примкнул справа 20-й егерский полк из отряда Орлова-Денисова, после чего под начальством принца Евгения оказалось 6 батальонов с тремя легкими орудиями[170]. Переправившись на правый берег Чернишни, эти войска приблизились к Калужской дороге, по которой должна была отступать вся группировка Мюрата. Правофланговый 20-й егерский полк майора А. З. Горихвостова очень лихо, с песней, ударил в штыки прямо на батарею Пельтье и уже достиг пушек, когда его атаковали карабинерские полки во главе с генералом Дефрансом. Одновременно на русских егерей обрушился с фланга 6-й кирасирский полк полковника шевалье Ж. Б. И. Мартена, находившийся во второй линии за 4-й тяжелой дивизией[171]. 20-й егерский полк успел построиться в каре, но французские карабинеры и кирасиры прорвали его и изрубили многих солдат (потери полка в тот день составили 336 человек, в т. ч. 180 убитыми и пропавшими без вести)[172]. Согласно «Рукописи карабинеров», эта успешная атака, в которой полковник Бланкар был ранен пулей в руку, явилась главной причиной остановки, а потом и отступления русской колонны. Сам принц Евгений Вюртембергский, отмечая в своих воспоминаниях «львиную храбрость» 6-го кирасирского полка, утверждал, что 20-й егерский полк, «встреченный конницей, потерпел потерю и выручен был уже другими двумя полками, с которыми и продолжал наступление»[173]. Тем не менее, захватить польскую батарею и перекрыть Калужскую дорогу русским не удалось. Хотя вскоре пехоту принца Евгения поддержали полки 1-го кавалерийского корпуса генерал-адъютанта барона Е. И. Меллера-Закомельского и 12 орудий конно-артиллерийской роты º 2, этих сил было недостаточно, чтобы помешать организованному отходу всей группировки Мюрата. Казачьи полки, находившиеся поблизости, не проявили должной активности, — захватив парк резервной артиллерии и экипажи, расположенные у Рожественно, они слишком увлеклись грабежом этой добычи (здесь в их руки попала часть багажей самого неаполитанского короля). Другой крупный отряд конницы Орлова-Денисова, пройдя мимо деревни Бринево (называемой также Гринево или Горнево), устремился дальше на север и вышел к Калужской дороге севернее Спас-Купли, где находилось дефиле, по которому группировке Мюрата предстояло отступать к селу Вороново. Чтобы прикрыть этот важный проход от нападения казаков французский маршал заблаговременно послал к Спас-Купле 1-й и 3-й пехотные полки Вислинского легиона (из дивизии Клапареда) и весь 4-й кавалерийский корпус Латур-Мобура, насчитывавший около 700 всадников. Отбросив русскую конницу, эти части удерживали дефиле до подхода главных сил Мюрата. Последние тем временем отступали в полном порядке, преследуемые только кавалерией и слабым отрядом Евгения Вюртембергского, и около 13 часов остановились на позиции под Спас-Куплей, причем части польской и французской пехоты были построены в каре. Спустя два часа огонь русской артиллерии совершенно затих, и французы спокойно ретировались к Воронову.

В результате пассивности русских корпусов (как тех, которые наступали по большой дороге из Тарутино и после занятия Винкова остановились на левом берегу Чернишни, так и тех, которые под общим руководством генерала от кавалерии барона Л. Л. Беннигсена наступали от Дедневского леса и остановились на линии деревень Рожественно и Круча), отход французских войск к Воронову не встретил затруднений. Общие потери группировки Мюрата 18 октября составили 2795 человек (790 убитых, 426 раненых, 841 пленный и 310 пропавших)[174]. Русские войска потеряли более 1500 человек[175]. Из корпусов французской резервной кавалерии особенно пострадал 2-й, потерявший 806 человек, в т. ч. 104 убитыми, 287 ранеными, 176 пленными и 239 пропавшими (большинство последних также следует причислить к пленным). Среди тех, кто попал в плен, оказался и начальник штаба дивизии Дефранса штабной полковник (adjudant-commandant) барон Ж. Мержес[176]. В 1-м карабинерском полку были ранены 3 офицера (лейтенант Байе, попавший при этом в плен, младшие лейтенанты Пирр и князь де Бово-Краон, которого вынес из боя вахмистр Гийо). Во 2-м карабинерском 1 офицер (капитан Анго) был убит и 10 ранены (полковник барон Бланкар, капитаны Де Прео и Матьё, лейтенант-старший адъютант Сотро-Дюпар, лейтенанты Крево и Прюдомм, младшие лейтенанты Де Майи, Мазукки, Пэи и Дювико), причем трое из них (Матьё, Прюдомм и Дювико) попали в плен. 1-й кирасирский полк потерял 8 офицеров[177]. Об убыли прочих чинов этих трех полков есть данные только по 1-му карабинерскому, который, согласно «Рукописи карабинеров», потерял около 45 унтер-офицеров и рядовых[178]. Тот же источник утверждает, что и 2-й полк имел примерно такие же потери, чему, однако, трудно поверить. Совершенно ясно, что урон рядового состава должен быть соразмерен офицерским потерям. В связи с этим более близким к истине представляется свидетельство бывшего трубача 2-го карабинерского полка К. Шеля, отметившего в своих мемуарах, что вечером 18 октября от его полка оставалось в строю всего 60 человек [179]. Конечно, указанная цифра не означает, что 2-й полк лишился в бою около 140 карабинеров, поскольку в числе отсутствовавших, очевидно, находились и те солдаты, которые потеряли своих лошадей. Можно предположить, что солдатские потери этого полка убитыми, ранеными и пленными составляли от 80 до 100 человек. Исходя из численности обоих карабинерских полков перед Винковским боем, следует признать, что они понесли весьма значительный урон (1-й полк около четверти состава, а 2-й — около половины).