Пепельная столица

Глава 4. Кисти и Копья

У Перекрестка много ипостасей. Для торговцев и бродяг это путь, соединяющий четыре Мира. Для изгнанников, дезертиров и воров Перекресток — место, где можно, остановиться. Тела и разумы неосторожных Лим'Нейвен Перекресток может извратить и деформировать, вместе с тем, он освобождает ткачей от ограничений, наложенных Создателями, и манит полным отсутствием норм морали. Для Викковаро Перекресток стал колыбелью и яслями. Вик попался Нуаркху в самом начале своей жизни, когда тоннельник искал одаренных детей для Ренмаера Калрингера, увлеченно работавшего над разгадкой природы Лим'Нейвен. Как у многих детей, зачатых и выношенных на Перекрестке, Викковаро был искажен этим местом. Дар, с которым Вику повезло родиться, еще более усугубил ситуацию. Но «Глаз ткача» глядел сквозь жалкую искореженную оболочку, покрытую несчетными ссадинами и синяками. «Глаз» видел тряпичную куклу, окруженную плотным ореолом ярко-золотых щупалец, которые испуганно вздрагивали от прикосновений к нитям Тепла.

Не все опыты Ренмаера умещались в узких рамках морали, принятых на Надоблачных Аллодах. Старик искал в мучениях других не удовлетворение, но знания. Архонт Башни Перекрестка щедро компенсировал страдания золотом, а многие эксперименты ставил на себе. Благодаря страстной увлеченности, внушительному состоянию и титулу Архонта масштабы его исследований вскоре стали беспрецедентны. Калрингеру перестало хватать собственной пары рук, и он пригласил множество ассистентов. Одним из них была молодая пепельная девушка по имени Хати — в прошлом дочь Нара. При всем многообразии ее сильных качеств, убежденность не была одним из них. Она быстро прогнулась, когда ей пришлось испытывать двадцатилетнего Викковаро. Сам мальчик без куска хлеба оставаться не желал и был готов перетерпеть длительные пребывания на грани смерти ради.

Хати отказалась передавать Викковаро другому ассистенту и забрала мальчика домой, чтобы залечивать его раны. Накопив средства, они переехали на историческую родину, чтобы избавить Викковаро от тлетворного влияния Перекрестка. За последние тридцать лет пара сменила множество городов. Во многом из-за вспыльчивой натуры Викковаро, и невероятного упорства, которое он проявлял в поиске проблем. Два года назад они снова появились на Перекрестке с бандой головорезов за спиной. Калрингер попросил Нуаркха спрятать беглецов и помочь им обустроиться на новом месте, которым стал Саантир.

Особняк пробыл во власти Викковаро и Хати не более полутора лет, но уже обратился полем брани их противоречащих представлений об идеальном внешнем виде жилища и мастерской. Стены покрывали рисунки, написанные размашистыми мазками Викковаро. Пастельные оттенки в его работах резко контрастировали с угловатыми угольными контурами и жирной штриховкой. Натурщицей для настенной росписи, как всегда, служила Хати. Сюжеты были непривычно романтичными и легкими. Они не отражали грязь и несовершенство, которые Вик обожал подчеркнуть. На радостном лице Хати не было синяков и ссадин, а морщины не мяли утонченные черты. Женщина, облаченная в легкие и светлые наряды, расслаблялась на элементах пестрого фасада, облокачивалась на подоконник, сидела в углах и лежала на гамаке, натянутом под крышей. Хати понимала, что если дать Викковаро полную свободу в росписи дома, то ни один адекватный хинаринец не закажет у него портрет холеного ходока. Вик выразил протест через яростные мазки, оставившие глубокие борозды на влажной штукатурке.

Еще в половине квартала от порога слух Нуаркха, раздраженный недавней контузией, атаковал хрипловатый крик Хати. Тоннельник затащил себя на крыльцо, хватаясь за перила обоими руками, и постучал клюкой в железную дверь. Викковаро и Хати, поглощенные друг другом, никак не отреагировали. Подъем по ступеням выжал из Нуаркха остатки сил и терпения. Тоннельник грузно сел на раскаленные перила и достал плоский пенал из шкуры мимика. Отмычки и щупы из черного железа ловко скользнули в замочную скважину. Несмотря на превосходную Саантирскую сталь, замок не продержался даже минуты. Петли двери издали пронзительный скрип, но не смогли перекрыть бурный поток брани и звонких пощечин, льющийся со второго этажа.

За дверью Нуаркха ожидала уютная и опрятная гостиная, выкрашенная в теплые тона. Стены закрывали прямоугольники жизнерадостных масляных полотен. Написание скучных картин явно потребовало от Викковаро не малой выдержки. Центр комнаты занимало кольцо, образованное пушистыми коврами и горами плоских подушек. В центре кольца на большом подносе располагалась ваза, блестевшая начищенной медью. Из тонкого горлышка показывался букет жезлов, увенчанных круглыми креплениями из темно-зеленого обсидиана. Подле чаши были рассыпаны бесформенные слезинки Урба, напоминавшие стеклянные осколки. Прохладительные жезлы оберегали высокородных клиентов от назойливой жары, а пузатая печь, расположенный левее, отгонял холод позднего вечера. К коротким, фигурным ножкам печи жались маленькие блюда, накрытые начищенными колпаками. Хромая и со скрежетом волоча клюку, Нуаркх подошел к коврам и опустился на них. По старой привычке тоннельник отложил мягкие подушки, чтобы не повредить деликатную обшивку зазубринами панциря. Не обращая внимания на неприятное покалывание, он поднял слезинку голой рукой и затолкал в навершие жезла. Эффект от жезлов был слабее чем от утерянного посоха, и все же обжигающая хватка местной жары отпустила разгоряченное лицо.

Под пузатыми колпаками Нуаркх обнаружил комочки свернувшейся крови ходоков, а также румяные лепешки с семенами и пряными специями. Был даже поднос, заполненный Ориекскими фруктами. Немного раскисшими, но вполне свежими по Саантирским меркам. Нуаркх расслабился и приступил к трапезе. Усталость загнала его в непроницаемую животную апатию. Взгляд тоннельника обернулся бессмысленным, а с пищей он расправлялся совершенно машинально. Потакая проявившейся детской привычке, тоннельник нанизывал еду на жвала, перед тем как отправить в рот. Неосознанно он прикладывался и к бутылке сидра. Звонкий звук, с которым сосуд опускался на гранитный пол, наконец, привлек внимание хозяев.

Женский голос, выкрикивающий грязные ругательства, и звуки ударов оборвались, уступив крадущейся поступи. Тощие ноги Викковаро, одетые в аляповатые шерстяные тапочки с загнутыми носками, начали медленно ступать по лестнице. Халат, накинутый на нагое, тщедушное тело, усеивали проплешины и многоцветные кляксы. Одеяние обнажало жилистые лодыжки и предплечья, покрытые прямоугольными чешуйками ярких цветов. Крупные, длиннопалые кисти Викковаро были непроницаемо черными и казались перепачканными сажей. Раздутые, бугристые костяшки блестели кровоточащими ссадинами. Мощные потоки Тепла, которые Лим'Нейвен неосознанно поглощают и испускают, постепенно изменяют их тела. Десять Лим'Нейвен из двенадцати, как сам Виковарро, бояться превратить проклятье в дар и постепенно превращаются в уродцев. Только крошечная доля ткачей обладает необходимым умом и отчаянностью, чтобы изучить Искусство. Они обретают способность подчинять пространство, продлевать молодость, а также перекраивать собственные тела. Существуют и более изощренные техники, позволяющие быстрее залечивать раны, совершенствовать органы чувств и усиливать врожденные способности. Все эти практики чрезвычайно рискованны, требуют большого терпения и еще больших знаний, а потому мало кто на них решается.

Викковаро всегда не хватало усидчивости в вещах, которые не вызвали у него страсти. Потому даже перед угрозой проникновения он не решился воспользоваться Искусством, справедливо опасаясь подвергнуть себя и Хати еще большей опасности. Пепельный лишь стиснул эфес обнаженного клинка, обвязанный лоскутами ярко-красной ткани с затейливым золотым шитьем. Кончик ржавого лезвия закручивался спиралью, придавая оружию смехотворный вид и делая его абсолютно бесполезным. Хати следовала за Викковаро по пятам, впившись рукой в его острое плечо. На женщине было короткое светло-голубое платье, напоминавшее ночную сорочку. Юбка обрывалась выше колен, обнажая темно-серую кожу стройных ног, которая давно потеряла девичью упругость и покрылась небольшими морщинами. Хати немного прихрамывала, на ее лодыжках, бедрах и предплечьях растеклись чернильные пятна синяков. На мятом платье застыли следы пыли и грязи.

Когда взволнованные лица пары, наконец, показались из-за пола второго этажа, приличный вор успел бы закончить и неторопливым шагом покинуть их жилище. Поэтому Нуаркха Викковаро и Хати застали закрывшим лицо ладонью и разочарованно покачивающим головой.

— Хати, побои очень удачно подчеркивают твои чудесные глазки, — оборвал повисшую тишину Нуаркх, отпустив лицо и потянувшись за очередным комочком высушенной крови, — а ты, Вик, все также некомпетентен в вопросах защиты близких, как и два года назад.

Кустистые брови Викковаро насупились над прищурившимися глазами, которые располагались на немного разной высоте и еле различимо мерцали. Раздражённое дрожание высоких скул передалось закрученной рыжевато-черной бородке, продолжавшей острый подбородок. Пепельный потянулся к потрепанному блокноту для набросков, что свисал на впалую грудь, и принялся торопливо выводить что-то на желтоватых страничках. Хати даже не думала обращать внимание на обыденную колкость. Она уставилась на Нуаркха с выражением утомленного порицания из-под растрепанной светло-серой челки. Влажные от слез глаза заплыли набухшими темными синяками. Побои тянулись до распухшей переносицы, все шесть ноздрей подводили свежие капельки крови. Хати было около шестидесяти лет, и границу среднего возраста она перешла совсем недавно, но не слишком здоровый образ и пристрастие к алкоголю подпортили некогда почти совершенные черты.

— Вик, он просто хочет тебя разозлить, не играй ему на руку, — успокаивающе прошептала Хати и попыталась приобнять Викковаро, уткнувшегося в блокнот. Когда Вик раздраженно вывернулся, она устало вздохнула и снова обратилась к Нуаркху., - зачем ты здесь? Ренмаер послал тебя?

— Не совсем так. Просьба Филмафея, — принялся убедительно врать Нуаркх, — видишь ли, Филмафей хочет титул Архонта Башни Сина, а потому не слишком желает афишировать эксперименты, в которых принимал участие вместе с Ренмаером.

— Выходит, ты пришел заткнуть нас? — Хати вздернула бровь и скептично ухмыльнулась.

— Боюсь, моя девочка, вы не из тех, кто умеет держать язык за зубами, — продолжил Нуаркх. Голос его сохранял медленный, размеренный темп, а взгляд распахнутого глаза мрачнел с каждым словом. Тоннельник потянулся к изогнутому кинжалу, и Хати начала сомневаться в своей правоте. В глазах девушки вновь показалась тревога, а ноги непроизвольно сделали несколько шагов назад. Избавление от сомнений она решила искать у Викковаро. Вик, как раз закончивший набросок, поймал взгляд Хати и отрицательно мотнул головой. Его внимательные глаза было не обмануть даже самой изощренной лжи. Успокоив Хати, он протянул Нуаркху неряшливый рисунок. Размашистые линии обратились в портрет Нуаркха, за спиной которого несколько Змеев прокрадывались в лагерь тоннельников.

— Это был не первый и не последний раз, когда я крупно облажался, — расслабленно ответил Нуаркх и отмахнулся, — вот только что это меняет? Тебе это поможет, когда за Хати придет незнакомец с Карликом на плече?

— Оставьте это, — вклинился властный тон Хати, — Нуа, чему мы обязаны твоим визитом?

— Мне нужно безопасное место чтобы отлежаться и спланировать вылазку за стену. Только и всего… хотя от приличной еды я бы тоже не отказался, — Нуаркх приподнял маску, поднес ко рту гроздь маленьких красноватых ягодок и протолкнул их в глотку ритмичными движениями жвал.

— Судя по тому как мерзко… то есть… потрепанно ты выглядишь, приют тебе нужен не менее чем на половину этого сезона? — неуверенным тоном поинтересовалась Хати, борясь с позывами брезгливо сморщиться. Викковаро, напротив, довольно мыча, строчил заметки в блокноте.

— Всего неделя, дольше не продержусь, — ответил Нуаркх, ухмыляясь одним глазом, — Хинаринские сутки слишком длинные.

— Думаю… — Хати и Викковаро переглянулись. Хинаринец, пожав худыми плечами, кивнул, и Хати, закусив губу, кивнула в ответ, — почему бы и нет. Только прошу не надо уничтожать еду, приготовленную для клиентов.

Хати и Вик спустились с узкой лестницы, и подошли к Нуаркху. Даже опираясь на трость и плечи Хинаринцев, встать тоннельнику оказалось не просто. Взор мгновенно поглотила непроницаемая туча, а ноги прострелила острая боль. Зрение Нуаркха прояснилось только, когда, пыхтящие от напряжения, пепельные затащили его на несколько ступеней.

Второй этаж выглядел обжитым. Хати и Викковаро не разделяли страсти к чистоте. Просторная комната с открытой стеной, ведущей в студию на балконе, была равномерно присыпана разнообразным барахлом. Скомканная одежда свисала с бортов высокой двуместной кровати, занимавшей центр комнаты, а также вываливалась из открытых ящиков и створок гардероба. Украшенный золотыми бляхами ремень перевешивался через железное кольцо люстры, качающейся под потолком. Сам потолок был раскрашен под темно-синее небо Перекрестка, затянутое воронками бушующих вихрей. Очертания пышных спиралей туч подводил бледный свет луны, написанной светящейся Синской краской. Потоки ливня, извергаемые терзаемыми облаками, напоминали о загадочной природе Перекрестка и падали по непредсказуемым траектории, зачастую не достигая земли.

Стены комнаты, в основном, покрывала нетронутая светлая штукатурка, но один угол темнел очертаниями Башни Перекрестка. Громада помпезного бастиона сторожила центральный шпиль и купалась в его ярком синем свечении. Лазурными мазками были написаны окна, взбирающиеся по монолитным стенам, и крытые оранжереи на зубчатых вершинах. От основания Башни, усеянного разношерстными торговыми лавками, кабаками и приличными заведениями начинался перепутанный клубок улиц Забытого Города. Ткань Перекрестка была нестабильной, и само пространство дрожало, словно полотно флага. Улицы заворачивались петлями, вздымались над вершиной обители Калрингера и срывались вертикально вниз. Только незыблемая башня казалась гвоздем, вбитым в землю и не дающим буре сорвать город с положенного места.

— О, это мой балкон, — услышав утомленный голос Нуаркха, Викковаро, будто невзначай, остановился рядом с участком картины. — скреты размером с ходока скачут по крышам, в половине подворотен кого-нибудь пускают под нож… Вик, ты, как всегда, поразительно внимателен к деталям…теперь, когда я почесал твое эго, можешь вести меня дальше.

Следом Нуаркх миновал высокий мольберт, выполненный из гладкого красно-бурого дерева с яркими голубыми годичными кольцами. На незаконченном полотне была запечатлена Хати, сидевшая на полу с поджатыми к груди коленями. Особое внимание было уделено разбитой и опухшей переносице, морщинам лица, ладоней и стоп, а также появляющемуся жирку на талии. Видимо неожиданный визит Нуаркха прервал работу именно над этой картиной. Не останавливаясь миновав полотно, Вик и Хати помогли Нуаркху до кухни, выполнявшей также роль обеденного зала. Янтарный свет масляной лампы, которая покачивалась под потолком, заставлял густые тени накатывать и отступать подобно приливу. Изрезанную трещинками штукатурку покрывали точные и живые, но небрежные, наброски, выполненные жирными штрихами сажи. Вдоль противоположной стены тянулась гладкая каменная столешница, заваленная грязными медными мисками. Нуаркх обрушился на мягкую стеганую подстилку с пышными красными кисточками.

Обед было решено устроить пораньше, и Хати принялась оживлять разнообразную кухонную утварь. С грохотом она сметала использованную посуду в многоуровневую печь, где пламя горючих масел обратит в пепел остатки обильного завтрака. Викковаро вернулся из прохладного чердака, взвалив на узкое плечо Галафейскую Сизокрылку. Крупная полуметровая тушка с двумя парами дугообразных крыльев бессильно мотала обрубленной шеей, припорошенной блестящими лазурными перышками. На Надоблачных Аллодах празднование сезона последнего теплого ветра было в зените, и бесчисленные тушки Сизокрылок заполоняли мясные лавки по всему Хинарину. Когда птица оказалась на изогнутой столешнице, Хати похлопала ее по плотному животу и принялась доводить до совершенства заточку серповидного кухонного ножа, качеству которого позавидовали бы шпаги и глефы бледных. Лязг металла о точильный камень вскоре оборвал кристально чистый звон. Изящные Сосуды Ориекского африта отозвались на небрежное прикосновение Нуаркха:

— Этот звук показался мне дорогим еще, когда мы тащили тебя по лестнице, — воодушевленно произнесла Хати, — но Ориекское золотое!

— Не будем слепо верить авторитету, — подмигнул Нуаркх Хати, заметно дернув зашитым веком. Не успел тоннельник выставить бутылки на низенький деревянный столик, как Викковаро принес три широких чаши на коротких граненых ножках. Прежде чем плеснуть янтарный напиток, Нуаркх охладил бутылки захваченным скипетром. Сосуд медленно запотел, покрывшись матовыми островками водяных капелек, Хати томно застонала и закусила губу. Ее рука метнулась к чаше, стоило ей наполниться до краев. В том, как женщина выжидала пару минут и давала напитку подышать, чувствовалось сладостное самоистязание. После нескольких жадных глотков глаза Хати блаженно зажмурились, а извилистая струйка африта побежала от уголка губ вниз по изящной шее.

— О, Нар! Я будто чувствую прохладный бриз, принесший аромат Ориекских арфитовых рощ! Как приятно щекочет горло!

— Все еще слишком изысканно для меня, — сухо резюмировал Нуаркх и потянулся за сидром. Когда коренастая деформированная бутылка с грохотом заняла свое место на столешнице, Викковаро оживился, вылил остатки пригубленного африта в чашу Хати и жестами попросил тоннельника поделиться.

— Ходоки вы дикие, — разочарованным голосом заключила Хати и, забрав сосуд с афритом, вернулась к Сизокрылке. Двумя чашами позднее Хати стала гораздо разговорчивее и раскрепощение, пространные рассуждения сыпались с ее губ непрерывным потоком. Привычная к общению с немым Виком, она не оставляла даже крошечных промежутков тишины, в которые Нуаркх мог вставить пару слов. Вначале она лепетала про слухи, которыми отравило Саантир нападение небесных всадников. После женщина осеклась и, прищурившись, осмотрела израненного тоннельника.

— Закати рукав, Нуаркх, — подозрительным тоном попросила Хати. Не дожидаясь ответа, она прыгнула к тоннельнику и грубо задрала манжету дорогой сорочки.

— Карлик тебя забери! Ты залил клеем рану от арбалетного болта!? — воскликнула Хати, неприязненно поморщившись, — как у тебя жвала поворачивались называть Синитов дикарями? Они хотя бы накладывают швы из насекомых и чистят личинками раны.

— Мягкотелым вечно приходиться ухищряться, чтобы удержать искры в хилых тушках, — Небрежно отмахнулся тоннельник, отгоняя назойливую пепельную.

— Волоски на отростках надорваны и немного кровоточат. Ты пережил контузию от взрыва или сильного удара, — заключила Хати, пристально изучив один из отростков на остром подбородке тоннельника, — неужели тебе повезло встретиться с небесными всадниками? Думала, ты пришел в Саантир сегодня.

— Я не мог ходить и застрял на ночь в палатах Храма Черной Крови, — ответил Нуаркх, вновь отстраняя руки Хати.

— Как думаешь, сколько Саантир продержится в осаде Галафейцев? У Вика будет время вдохновиться зверствами, или лучше сразу уносить ноги? — спросила Хати, возвращаясь к чаше Африта. Виковарро отвлекся от очередного наброска и уставил на Нуаркха заинтересованные, мерцающие глаза.

— Это были ненастоящие небесные всадники, — небрежно отозвался Нуаркх, массируя мускулы под треснувшим панцирем. После он нацепил привычную ехидную ухмылку и начал переводить взгляд между Виком и Хати, — единственная угроза для Саантира исходит от легковерных идиотов, которым не терпится линчевать пару бледных за грехи лже-всадников.

— Провокация? Кто-то хочет развалить Саантир изнутри? — задумчиво кивнув, протянула женщина, — беспорядки и самосуд даже лучше, правда, Вик?

— Каждый раз срабатывает… — добавил Нуаркх, его рука поучительно потянулась вверх.

— Нет, я не хочу снова слушать историю о Перламутровом Синглинге! — оборвала тоннельника Хати, резко мотнув головой. После она единым глотком осушила чашу и потянулась к початой бутылке, — плевать на войну и перевороты, займемся обедом.

— Знаешь, чем отличается Саантир от других городов, в которых нам довелось побывать? — привычными движениями Хати рассекла шкуру Сизокрылки и принялась вмешивать в подкожный жир щедрые щепотки пряностей.

— Тут так громко читают проповеди, будто пытаются что-то ими перекричать, — Хати поджала губы и задумчиво постучала окровавленным ножом по кончику отекшего носа. Вик между тем вернулся к наброскам, оторвавшись от очистки крупных зелено-красных корнеплодов.

— Понимаете о чем я? — Продолжала тараторить Хати, небрежно размахивая острым как Нар'Охай ножом.

— Саантир ведь вырезан в скале, которой обернулся Нар после смерти. Получается, они вырывают черное железо из мертвого тела, прямо из головы, — Хати поморщила и комично свела глаза, с силой упираясь пальцем в висок. Улыбнувшись, Викковаро показал ей карикатуру, которую только что закончил. Женщина хихикнула и, одобрительно закивав, указала пальцем на Нуаркха. Викковаро протянул тоннельнику листок, на котором одна под другой располагались четыре картинки. На первой был изображен полный пепельный, жирные пальцы которого терялись под толстыми перстнями. С потным лицом, застывшим в выражении остервенения, он крушил киркой череп скрюченного трупа, облаченного в черную чешую. Из раны на черепе обильно сыпались камешки, которые пепельный пихал в карман. На второй картинке к нему со спины подошла монахиня, в ужасе закрывшая ладонью рот и скривившийся от подступивших рыданий. Еще ниже тот же пепельный был изображен c натянутой на тучную морду смиреной миной. Он успокаивающе похлопывал монахиню по плечу, оставляя на робе отпечатки пухлой окровавленной ладонью. Свободной рукой он вставлял один из черных самородков в кулон, свисавший на грудь женщины. На последней картинке оба, умиротворенно закрыв глаза, касались завершенного амулета. При этом, тучный пепельный незаметно сметал гору самородков в сундук.

— Стоило придать разорению тела Нара налет духовности и это уже не кощунство, а почти что святая обязанность, — Хати прокомментировала карикатуру, коснувшись острием ножа нижней картинки.

— Я думаю, что вы пепельные зашли слишком далеко в стремлении персонифицировать Нара. Он — Создатель, и каждая пепельная песчинка это часть его тела. Ему нет никакого дела до вас и до того в какой скале вы ковыряетесь. Тем более он мертв… — когда Нуаркх приостановил тираду и приложиться к бутылке, Вик протянул ему еще один листок и снова принялся перемешивать нарезанные колечками овощи с мягким Фенрикским сыром. На рисунке был изображен тоннельник, бессильно опустившийся на колени и вытиравший обильные слезы. За его спиной свернулся в кольцо огромный змей — Урб, не обращавший никакого внимания на мольбы и причитания своего дитя.

— Хм… Это довольно точное описание культуры тоннельников, — признался Нуаркх, внимательно изучив мятый клочок желтоватого пергамента.

— Только мы плакать не умеем, у нас слезных желез нет, — тоннельник поднес палец к распахнутому грязно-желтому глазу, а затем моргнул парой прозрачных и влажных вертикальных век.

— Что на картинке? — праздным тоном поинтересовалась Хати, расправившаяся с половиной бутылки африта. Безупречный хрусталь сосуда был замаран жидкой глиной, которой женщина мазала Сизокрылку, фаршированную сухофруктами и волокнистыми кубиками свежего, сочного афри. Оставив птицу, Хати подкралась к Нуаркху и перевалилась через его плечо, пытаясь выхватить рисунок перепачканными в жире и глине руками. Боль растеклась жидким пламенем по истерзанным мускулам, Нуаркх зашипел и врезался грудью в столешницу, опрокинув бутылку сидра.

— Прости… ты же раааанен. — протянула Хати, небрежно похлопывая Нуаркха по плечу, — а Вик как всегда прав. Вы просто обозлились на Урба и равняете остальных Создателей по нему.

— Хати, я, конечно, понимаю что после Перекрестка, где всем на вас плевать, очень хочется поверить в то, что Нар хотел о вас позаботиться. Но зачем тешить себя этими сладкими сказками?

— Мой суровый, израненный солдатик. Совсем один в четырех мирах, — Сюсюкаясь, Хати подергала Нуаркха за жвало и добавила, — я понимаю, что ты просто хочешь меня разозлить. Вот только я слишком пьяна, чтобы мне было до этого дело.

Нуаркх вернул улыбку давящемуся от смеха Викковаро. В это время Хати забрала у Хинаринца противень с овощами и влажно чмокнула в щеку. Не прошло и часа, как печь начала выдыхать букет густых ароматов печеной сизокрылки, овощей и пряностей. На деревянном столике появились тонкие шершавые пластинки из аквамаринового Синского камня с темно-бордовыми кольцами. В плоских медных мисках, которые Хати и Вик расставили на пластинки, уже парили овощи. Их укрывала вязкая пелена сыра, украшенная бурыми подрумянившимися пятнышками. Парой железных клещей Хати достала из печи глиняный кокон, сковавший сочное мясо сизокрылки, а затем свалила его в вытянутую лодочку, занимавшую почетное центральное место на обеденном столе. Следом женщина начала вяло бродить по кухне, рассеянно обыскивая шкафчики и комоды.

— Мы кайло потеряли…и как нам теперь добраться… до сизокрылки? — запинаясь и икая, промолвила Хати. С ее губ не сходила довольная полуулыбка, а сузившиеся глаза затянула мутная пелена серьезного опьянения, — Нуаркх! А помнишь, как ты выдавил глаза… как было его имя? Глор… Хи-Хи! Глормррррр! Камнезуб! Его маленькие стеклянные глазки, помнишь?

— Он не оставил мне выбора. Зажал в углу плоской башкой и намеривался отгрызть ноги, — Нуаркх медленно разомкнул веко, и, валяясь на подстилке, поднял руку с напряженно растопыренной кистью. Благодаря дешевой маске голос тоннельника звучал неуместно уныло и безжизненно, — У Змей есть мягкое место на подбородке, и я ткнул туда костяшками.

Нуаркх вспорол воздух стремительным выпадом, и, не обращая внимания на притупленную алкоголем боль, медленно поднялся. При этом он отпихнул ногой пустую бутылку сидра. Сосуд отправился катиться по полу, звонко подпрыгивая на кухонной плитке.

— Его вопль прогремел как бой барабана! — Нуаркх навалился на толстый глиняный кокон Сизокрылки и приставил острые когти больших пальцев к неровной скорлупе, — он попытался отступить, но я не дал ему сбежать! Схватил за мясистые губы и что было сил надавил на глаза. Этот трюк не раз спасал мой панцирь!

Пальцы Нуаркха с хрустом впились в глиняный кокон, утопая в податливой плоти сизокрылки. По скорлупе пробежали глубокие, извилистые трещины. Через мгновенье черепки осыпались на стол вместе с сизыми перьями и выпустили клубы горячего пара. На окорочке, который Нуаркх резко вырвал из сустава, еще оставался пух, но оголодавшего тоннельника такая мелочь остановить не смогла. В один момент зазубренные жвала оторвали розоватое мясо от пышущих жаром костей, рассекли на мелкие кусочки и отправили в приоткрывшуюся ротовую щель. Горячая плоть и смесь острых специй огненным шаром свалились в желудок, обжигая небо и глотку. Нуаркх блаженно выдохнул, выпуская клубы пара, а после потушил пожар крупным глотком охлажденного сидра. Миска с овощами тоже недолго оставалась без внимания. Столовыми приборами тоннельники почти никогда не пользовались, Нуаркх просто поднес миску к лицу и принялся жвалами выуживать рассыпчатые зелено-красные ломтики из вязкого сыра. Не переставая глупо хихикать, Хати и Вик подражали тоннельнику, вылавливая овощи губами и зубами. Впрочем, через несколько минут они потеряли к еде интерес и увлеклись друг другом. Вик набрал полный рот африта и прижал Хати к стене страстным поцелуем. Затем он грубо схватил ее за горло и принялся изучать покрытое испариной лицо женщины, ее приоткрытый опухший рот, влажный от африта, и бессмысленные глаза, окруженные ореолом черных синяков. Звонкой пощечиной он рассек измочаленные улыбающиеся губы, и принялся выводить карандашом портрет ее довольного лица на ближайшем клочке чистой штукатурки.

Нуаркх еде не изменил и вышел из гастрономического транса только, когда от щедрого обеда остались лишь крошки, остывшие разгрызенные кости и бледные пятна застывшего сыра. Тоннельник почувствовал полное удовлетворение и, как раздувшийся желудок упирается в панцирь. Поколения предков, боровшиеся за выживание в клубке извилистых тоннелей Урба, и годы, проведенные на Сине, научили организм Нуаркх быстро очищать кровь, в том числе и от алкоголя. Тоннельник поспешил свалиться на подстилку и заснуть, прежде чем отогнанная сидром Проклятье вернется.

Нуаркх ощутил прохладное прикосновение полумрака, прятавшегося на кухне от зарождающегося дня. Больное воображение нарисовало стынущие руки мертвецов, которые оплетают ноющее тело. Тоннельник не выдержал, распахнул глаза и судорожно осмотрелся. Слева поджидала плоская морда чудовища, сверкавшая россыпью раскаленных глаз. Сердце затрепетало, почувствовав укол страха, но Нуаркх не шелохнулся и присмотрелся внимательнее. Морок не выдержал пристального взгляда и развеялся. Скалящаяся пасть обратилась стальной чашей с разогретой каминной галькой, которая отдавала слабым свечением.

Нуаркх осознал, что укутан в огромную синюю занавеску. Ворсинки мягкой шерсти цеплялись за острые грани лицевых пластинок, а раздраженными отростками ткань ощущалась как грубый песок. По внутренней поверхности панциря пробегали пульсации навязчивого зуда, симбионт неспокойно ворочался, родной глаз ощущался чугунным шариком.

Пару минут Нуаркх провел за созерцанием плывущего пятна, которое постепенно оборачивалось железным кольцом потухшей люстры. Вернув ясное зрение, тоннельник снова осмотрелся и обнаружил неряшливо разбросанную одежду. Заглянув под покрывало, он обнаружил нагое тело, расписанное мерцающей краской. Аккуратные бледно-серые линии петляли по пластинкам панциря, подражая очертаниям спрятанных под ними мускулов.

Поднимаясь с пола, Нуаркх ощущал себя значительно сносней, чем вчера. Мышцы неохотно подчинялись приказам и почти нестерпимо болели, но уже не прогибались под весом панциря. Тоннельник поплелся к выходу из кухни, громко шаркая костяной подошвой и шурша медными колечками, которые украшали полы его мантии. Спальня находилась в состоянии беспорядка, граничащего с разрухой. Стопы Нуаркха ощущали себя храбрыми исследователями Синских джунглей, продирающимися сквозь густые заросли. Викковаро с Хати были на балконе и не обращали внимания на шумное приближение тоннельника. Хати расслабленно сидела в объятиях Викковаро, подобрав ноги и положив голову на его плечо. Перед парой стоял мольберт. Резкие штрихи кисти, покрытой слоями засохшей краски, заставляли вязкие капели ложиться на голые ноги женщины вытянутыми кляксами. На холсте постепенно проявлялось детальное изображение совсем юной полноватой девушки. Ее голубая кровь текла по лабиринту стертой брусчатки. Сделав еще несколько шагов, Нуаркх увидел натурщицу, неподвижно замершую в переулке сбоку от особняка. На светло-сизой коже уже проступать трупные пятна, тонущие в густых рассветных тенях. На опухших веках, глубоких ссадинах и разбитых губах хозяйничали жирные насекомые. Скреты жадно глодали кончики пальцев и мочки ушей.

— Вижу, бдительные Саантирцы уже начали очищать город от Галафейских шпионов, — сухо констатировал Нуаркх.

— Для Вика начинается период плодотворного творчества, — запинаясь, пробормотала Хати и посмотрела на тоннельника снизу вверх:

— Слишком роскошная мантия для простого солдата подземных троп, — девушка крупно задрожала от смеха, который с трудом протискивающегося сквозь запрокинутое горло. После разгромной победы над Сидром и Ориекским золотым, Хати принялась за собственные запасы, — вику всегда нравились традиционные Урбские узоры. Мы не могли не воспользоваться твоей беспомощностью.

— Выгодно подчеркивает мою складную фигуру, — безразлично пожав плечами, прощелкал Нуаркх и закончил наматывать маску-переводчик. Перила заскрипели от напряжения, когда он тяжело на них навалился. Хати проводила его взглядом помутненных глаз и, хихикнув, спросила:

— У меня есть один пикантный вопрос… а как вы на Урбе размножаетесь? У тебя… там только костяная пластинка.

— Радует, что вы оказались недостаточно настойчивыми, чтобы отыскать полость с молокой, — отозвался Нуаркх, коротко присвистнул от смеха, — когда королева готова нести детей, ее брюшко раздувается до огромных размеров, а по бокам появляются несколько кармашков. Избранные мужчины одновременно прокалывают пленки кармашков жвалами или пальцами…

— Очень романтично, — резко воздев руки, Хати оборвала тоннельника.

— Даже не думай это зарисовывать! — прикрикнула она и звонко хлопнула Викковаро по руке, потянувшейся к блокноту.

— Более романтично, нежели использовать акт размножения подобно алкоголю и вкусной пище, а затем обращаться к отрекшимся от Нара детям, чтобы извлечь результат сего акта, — Нуаркх пристально наблюдал за тем, как брови Хати на мгновенье насупились. Викковаро попытался резко обернуться и встать.

— Ты же не думал, что он это не упомянет? — Хати нежно обняла Вика за плечо, и успокоила поцелуем в шею, — ему обязательно надо быть полным подонком.

— Надеюсь, ты достаточно хорошо чувствуешь себя, чтобы дать нам небольшую передышку от своего общества? — поинтересовалась Хати огрубевшим тоном с плохо скрываемыми нотками неприязни.

— Вполне. Планировал наведаться к наемникам Пяти Копий, — улыбнулся Нуаркх. Выдержав паузу и задумчиво закатив глаз, он дополнил, — завтрак, впрочем, не помешает.

— Могу помочь только советом, — ехидно мягким тоном отказалась Хати, — удели внимание национальной кухне.

Так Нуаркх и поступил, наткнувшись на приличную мясную лавку в нескольких кварталах от особняка. Не обращая внимания на навязчивую боль и почти не опираясь на трость, тоннельник бодро шагал по высеченной в отвесной скале улице, смакуя острую кровяную колбаску и недолговечную утреннюю прохладу. Над изрезанной вершиной восточного утеса, вспаханного террасами района чужеземцев, вспыхнуло пурпурное марево. Первые лучи солнца пронзили пелену раскаленных облаков, протиснулись между резными периллами и легли на мрачные лица прохожих. Видимо ночные беспорядки и мольбы о помощи испортили их ночной сон. Резкую смену настроения отражали и разбитые окна домов, выполненных в опрятном стеле Надоблачных Аллодов.

Пять Копий — крупная и преуспевающая организация, почти монополист в сферах выбивания долгов, охоты за головами и охраны богачей. Но даже они не были настолько расточительны, чтобы арендовать центральный квартал Саантира. Наемники ограничились бастионом, пронзающим три верхних уровня ремесленного района. Шагая вдоль перилл, Нуаркх изучал бочкообразный бок крепости, который нависал над лабиринтом Саантирских улиц. Стены из подогнанных гранитных блоков раздели на три уровня полосы изящной гравировки, посвященные горизонтам Четырех Миров и их Перекрестка. Горизонт Сина составляли алые и лазурные Пики, возвышавшиеся над непроходимой пестрой чащей. Скалам не уступали в высоте исполинские деревья, умещавшие на ветках города. Урб был бесконечной грядой обсидиановых пиков с аквамариновыми жилками. Недра острых зубцов пронизывали тоннели богатые сверкающими Слезами. Уровнем ниже парящие суда скользили между водяными потоками Арга. В пучинах могучих течений воображение дорисовывало незримые исполинские силуэты. Хинарин разделяла розоватая пелена пушистых облаков, выполненных из мрамора. Над ней вздымались узнаваемые панорамы Фенкриса, Галафея и Аркефаля, а также парили корабли и птицы. Пышные облака зиждились на мощных стенах городов-государств, нависавших над разноцветными барханами по которым плелись цепи караванов. Фреска, изображавшая Перекресток, вилась спиралью по куполу крыши.

Бастион неприветливо уставился на Нуаркха рядами зарешёченных арочных окон. Густой звериный аромат просачивался сквозь плотные занавески, отмеченные следами когтей и зубов. На закрытых вратах из кипящего Синского дерева развевались сизые флаги, украшенные темными контурами вихрящихся туч. К дереву их пригвождали круглые металлические печати с соединенными копейными наконечниками. Фонари подчеркивали яркими бликами рельеф стальных гербов, а также бугристые шрамы на остром лице синита, который сторожил врата вместе с ручным иглошерстом.

Синит изнывал от Саантирской жары и сбривал голубую с сиреневыми крапинками шерсть. Лезвия щадили только уложенный на бок ирокез и иссиня-черные усы, напомаженные блестящей пудрой. Под опрятной гербовой накидкой позвякивали мелкие чешуйки доспеха, который был распахнут на взмокшей груди. Сквозь короткую щетину обнаженных предплечий бледнела кожа, собравшаяся складками на массивных мускулах и узловатых венах. Наемник вольготно расположился на сложенных кольцах собственного хвоста, скрываясь от вездесущих солнечных лучей за высоким щитом. Синит водил охлаждающим жезлом над матерым иглошерстом, который растянулся в тени и тяжело сопел.

Существо жадно глодало ледяную глыбу гибкой пастью, напоминавшей вытянутый цветочный бутон с четырьмя лепестками. Крестообразный разрез зубастой челюсти исчезал в жесткой шерсти груди и мускулистых плеч. Среди красных волосков торчали изогнутые иглы, соединенные с ядовитыми подкожными железами. Задней конечностью иглошерста был хвост, разветвляющийся дюжинами когтистых щупалец. Цепкие отростки лениво шуршали по полу. Мощные плечи перетекали в четыре когтистые лапы, две из которых обнимали наемника за кончик хвоста.

Когда Нуаркха подошел на сотню шагов, иглошерст почувствовал пришельца, несмотря на отсутствие глаз. На кончиках предупредительно задрожавших игл вздулись капли мутного яда. Стражник успокаивающе похлопал закипающего зверя по разгоряченной челюсти и продолжил ворковать с Синитками, которые выглядывали из окна на противоположной стороне улицы. Несмотря на неспокойную ночь, все трое были в приподнятом настроении.

— Зверства не умерили ваш аппетит? — поинтересовался Нуаркх, распознавший глубоко непристойную природу мелодичных синских речей.

— Что бы ты понимал, костяшка, — ответил стражник, подергивая длинными надбровными вибрисами, — ваша кровь холоднее Аргийского океана.

Обворожительно сверкнув желтоватыми клыками, наемник помахал девушкам кончиком хвоста. Синитки, кокетливо хихикая, исчезли в оконном проеме, наемник повернулся к тоннельнику и оскалился в кривой полуулыбке.

— Если не макияж, выглядел бы сурово, — синит скользнул взглядом по высокому силуэту Нуаркха, — пришел вступить в гильдию?

— Избиение должников и лобзание задниц не самые мои сильные стороны, — яд, содержащийся в словах тоннельник, частично остановила маска-переводчик, — Я здесь, чтобы заключить контракт.

— Хочешь, чтобы мы позаботились о твоем кошельке или о седалище? — вздувающиеся мускулы разглаживали морщины на шее наемника синхронно с лающими смешками.

— Не хочу тебя огорчать, но мне нужны спутники в одном многообещающем, хотя и опасном, приключении.

— Обычно я сразу прогоняю тех, кто предлагает подобные авантюры. Но ты похож на приземлённого тоннельника, — наемник задумчиво почесал широкий подбородок, усеянный колючей щетиной, — в любом случае, я не могу тебя впустить. Посетителям лучше не оказываться за этой дверью. Спустись на два уровня и войди через главные врата.

— Ближайший спуск в квартале отсюда. Ты что не видишь трость? — неторопливо прощелкал Нуаркх, убирая руку за пазуху. Наемник закатил огромные глаза и разочарованно покачал головой. Пренебрежительность обернулась осторожным интересом, когда в руке Нуаркха блеснула не взятка, но затертая стальная монетка с изображением герба Пяти Копий.

— Эта штука, даже если она подлинная, не убеждает меня доверять тебе, — скептично отреагировал Синит, — как тебя зовут, и кто дал тебе эмблему?

— Зовут — Нуаркх, символ получил от Орека Каламита, — тоннельник протянул монету наемнику, не обращая внимания на вибрирующую холку вновь насторожившегося иглошерста.

— Каламит… Каламит… Это имя ничего мне не говорит. Разве что, судя по нему, он бледный, верно? — выжидающий взгляд Синита замер на лице Нуаркха.

— Для бледного у него чересчур роскошные усы.

— Это верно, — усмехнулся Синит и немного расслабился. Напрягшиеся предплечья обмякли, а мозолистые пальцы отодвинулись от пояса с оружием, — Каламит — настоящая знаменитость, я пока не до конца уверен. Скажи, в каких бастионах Пяти Копий ты бывал?

— Бастионах Галафея, Перекрестка и в том, что свешивается с ветвей Даурги Белого.

— Я родился и вырос в белой кроне, — тихо пропел Наемник и, закатив глаза, оперся о стену, — напомни какого цвета своды бражного зала в моем родном бастионе.

— Их невидно под слоями шкур, — маска вновь подвела Нуаркха, не справившись с явными нотками утомленности, — но я точно помню, что там меня принимали без затянувшихся расспросов.

— Вопросы были для твоего же блага. Если ты пытаешься проникнуть в бастион, не имея на это права, то, поверь, лучше выяснить сейчас. Тогда отделаешься только парой переломов и укусов, — Синит, не моргая, уставился на тоннельника, а затем усмехнулся и добавил более добродушным тоном, — Но! Если ты не лжешь, то добро пожаловать в бастион, союзник. Мое имя — Силмва. Будут вопросы… доставай кого другого. Да, и не обращай внимания на проволочки, у меня не было выбора. Сам видел, что твориться на улицах. К тому же под нашей охраной находиться особый гость. Не буду портить тебе сюрприз.

— Уже сгораю от нетерпения, — отозвался Нуаркх, не утруждая маску какими-либо эмоциями.

— Поверь, даже ты удивишься, — усмехнулся Наемник, — проходи. Только Слезы оставь. Ты же тоннельник, они всегда у вас есть.

— А нож тебе не отдать, вместе с тростью? — Нуаркх неохотно протянул кошельки.

— Зубочистку оставь себе, а лучше обзаведись чем-нибудь поприличнее.

— Как раз намеривался заняться этим, — Нуаркх перешел на приглушенный, осторожный тон, — могу я рассчитывать на вашу помощь?

— На что ты намекаешь?! Торговля артефактами ткачей в Саантире запрещена! — раздраженно отрезал Синит, насупив брови. Через секунду суровая мина пошла трещиной улыбки, — если хочешь узнать, к чему приводят подобные неосторожные расспросы, обратись к Змею Урба Гаору.

— Тот самый Черный Лед осел в Саантире? — Нуаркх мысленно перебрал сумасшедших Лим'нейвен, которых Гаор обезглавил за последние шесть десятилетий. Имя Синагара Галафейского Губителя вспыхнуло особенно ярко, — у него точно завалялась парочка занятных трофеев.

— Не сомневайся в этом, костяшка. Только убедись, что в карманах достаточно Хаков, — Силмва осклабил загнутые клыки, — Наедешь его этажом ниже рядом с кострами бражного зала. Гаора непросто пропустить. За полтора века он отъелся до весьма внушительных размеров, а еще у него слабость к цветастым тряпкам. Хотя, в этом он не выбивается из толпы остальных Змеев.

— Кажется, он был в зеленой попоне, когда приносил завтрак, — Синит опустил глаза и задумчиво поскреб бритый череп, — раздражающее бряцанье золотых монеток на бахроме все еще звенит в ушах.

— Передам Гаору, что ты меня послал.

— Буду благодарен, а теперь перестань отвлекать и проходи, наконец. Обстановка неспокойная, — Синит сдвинулся в сторону, освобождая Нуаркху путь к вратам. Створки открылись без видимой помощи. Не слишком почтительно перешагнув через хвост иглошерста, Нуаркх погрузился в темноту, которая зияла внутри бастиона.

— Старайся не делать резких движений, — прошептал Синит, заглядывая в сужающуюся расщелину двери.

Глаза Нуаркха не сразу привыкли к прохладному, сырому мраку и зацепились за островок мерцающего зеленоватого света. Рой светлячков копошился в хрустальной бутыли и проливал свечение на клочок пола, выстланный голубым Синским мхом. Свет мягко касался и пожилого, но крепкого, бледного. Густые тени подчеркивали выступающие позвонки, глубокие морщины на лице и безобразный шрам, бегущий от уголка тонких губ до жидких зарослей седой щетины. Хинаринец стоял на одном колене и возился со стальной конструкцией, которая была вдвое выше его самого. Только через пару секунд Нуаркх узнал в груде начищенной стали шлем, который повторял хищные черты Хоакса.

— Фалариин'Aф'виурам'Аф'Ортисс, — властная команда Хинаринца перекрыла шуршание, царившее в комнате. Эхо начало блуждать под сводами просторного зала, а в конус света протянулась массивная лапа, покрытая пышным буро-золотым опереньем. Четыре кожистых пальца, каждый толщиной с ногу Нуаркха, осторожно подцепили шлем за пластинчатый шлейф и постарались аккуратно перевернуть доспех. Лапа Хоакса оказалась слишком неуклюжей, шлем со скрежетом рухнул и разогнал ударную волну, которая подстегнула боль в ногах Нуаркха. Когтистые пальцы спазмически согнулись и отпрянули обратно во мрак, но Хинаринец настиг их увесистой затрещиной и грязно выругался. Исполинская туша Хоакса вздрогнула, и сама тень, заполнявшая зал, пришла в движение. Следом проснулись еще несколько гигантов. Один из них приподнялся на задние лапы и почесался холкой о покатые своды, находившиеся на высоте трех этажей. Опускаясь, Хоакс расправил крылья и разогнал тугую волну сжатого воздуха, которая толкнула Нуаркха в грудь. Хинаринец отвлекся от починки шлема, снова выругался и, наконец, обратил внимание на приближающегося тоннельника.

— Ты у нас надолго? — старик развернулся к Нуаркху. С его акцентом даже грубый Хинар'аурат отдалено напоминал ветер, воющий в узких переулках Фенкриса.

— А тебе зачем? — недоверчиво вернул вопрос Нуаркх, отмахиваясь от дружелюбной стаи подрастающих иглошерстов. Животные пихали тоннельника в колени и заинтересованно обнюхивали ладонь, которая недавно держала кровяную колбаску. Обонятельные ворсинки на острых кожистых мордочках распознали манящий аромат, и разветвленные языки облепили руку. Щенки быстро отступили, стоило самому крупному из них, захватившему роль вожака, получить размашистый шлепок по морде.

— Вижу, ты умеешь обращаться с животными, — низким раскатистым голосом заметил Хинаринец, медленно разгибая пощелкивающие подагрические колени, — один из нас притащил беременную самку Урбской долгоножки. Она понесет яйца недели через три. Возьми одно из них, и оно не окажется на серебряной тарелке Саантирской знати.

Нуаркху доводилось иметь дело с долгоножками. Был он свидетелем их стойкости, неприхотливость, а также сцен, в которых они перегрызали позвоночники Змеям. Спустя минуту задумчивого молчания, он изъявил желание осмотреть самку.

— Не переживай, будущая мать успела зарекомендовать себя надежной опорой. Впрочем, животным в любом случае пора просыпаться.

Подойдя к стене, старик навалился на железный рубильник, который привел в движение паутину тросов, бегущую вдоль стен. Смазанные механизмы зашелестели, канаты зашуршали по проворачивающимся блокам, и занавески на окнах синхронно разъехались в стороны. Лучи света, очерченные пыльцой и водяным паром, пронзили густой полумрак. Солнечные блики заплясали на гладких контурах начищенной брони Хоаксов, растянутой под потолком. Изящные латы из легкой Нар'дринской стали включали монолитную кирасу, увенчанную парой кожаных седел, и крупные пластины, бегущие вниз по спине. Места, где гибкость и подвижность были важнее непробиваемой брони, защищали треугольные чешуйки. Покачивающиеся рукава, отмеченные острыми налокотниками, заканчивались латными рукавицами с серпами стальных когтей.

Хозяева снаряжения лениво валялись на полу, прикрывая лапами глаза и наслаждаясь освежающими прикосновениями влажного мха. Только двое были уже достаточно бодры, чтобы сидеть, опустив расправленные крылья, и игриво похлопывать друг друга лапами. Трое гигантов заполняли массивными тушами почти весь внушительный зал, но в комнате было еще множество животных, которые отходили ото сна и наполняли воздух какофонией голосов.

Вдоль стен тянулась дуга крытых стойл. Рядом с породистыми, поджарыми ходоками располагались редкие животные со всех уголков Четырех Миров. Ближе к окнам и раскаленным лучам дремали каменные саламандры, неподвижно распластавшиеся на горячем песке. За клубами водяного пара проглядывались тонконогие силуэты синглингов, которых Син создал по своему подобию. Волнистую шерсть величественных животных покрывали извилистые полосы, а вытянутые головы украшали глубокие очи и роскошные ветвистые рога.

Основное внимание Нуаркх отдал стойлам, из-под которых сочилось ледяное свечение Слез Урба. В гнезде из неровных осколков свернулось в клубок существо, покрытое черным панцирем с грязно-оранжевыми прожилками. Тонкая грудина переходила в раздувшееся, непропорционально огромное, брюшко. Пластины хитина на нем разошлись и обнажили кричаще-оранжевую кожу. Шесть длинных лап, отмеченных парой локтей, были неуклюже растопырены из-за огромного брюха. Короткая морда зияла круглым провалом рта. Пасть прикрывали острые жвала и костяное забрало. Из шести глубоких глазниц, заслоненных хитиновыми решетками, блестели недружелюбные черные бусинки.

Несмотря на почти беззащитное положение, размеры долгоножки и острые шипы, тянувшиеся вдоль позвоночника, производили грозное впечатление. Будь у зверя необходимость вытянуться, она стала бы в полтора раза выше крупного ходока.

— Как она могла залететь вне Урба? — удивленно спросил Нуаркх, переваливаясь через заскрипевшие ставни.

— Никак. Идиот не заметил, что ему подсунули беременное животное. В его оправдание, тогда она выглядела значительно стройнее, — посиневшие глаза старика смотрели на тяжело сопящее животное, а мозолистые пальцы задумчиво скребли подбородок, — вне Урба беременность проходит мучительно. Не уверен, что она разродится.

— Если щенок выживет, я его возьму, но только бесплатно. В конце концов, это я делаю вам одолжение.

— Наглый кусок засохшего Хоаксинового помета.

— Ты хочешь, чтобы я заплатил за яйцо, из которого может вылупиться нежизнеспособный уродец? — расслабленно отозвался Нуаркх, а после осознал, что поджатые губы старика не двигались. Среди густого животного аромата тоннельник различил сладковатые нотки Аргийского эфира. Он уже сделал несколько вдохов, в его голове набирало силу странное ощущение. Разум будто заполнялся густеющей жидкостью. Каждая громкая мысль становилась волной, которая покидала застенки черепа. Даже спустя множество циклов чужеродное чувство было невозможно не узнать.

— Аргийцы посреди пепельной пустыни? — мысль взобралась по спине Нуаркха и вылетела из удивленно раскрывшегося глаза, — будто рыбы, что ходят по земле.

— Скорее черви, которые хотят взлететь. Наемники назвали нас Клан Безумцев, — мысленная речь Аргийцев была прохладным каскадом, ниспадающим на макушку. Она звучала подобно мелодичному, слаженному хору, в котором постоянно меняются голоса.

— Довольно меткое имя. Меня назвали — Нуаркх — Чистый обсидиан. Последние годы звучит скорее иронично, чем метко, — признался тоннельник незримым собеседникам.

— Поэтому мы не пользуемся именами, — ответ настиг Нуаркха на секунду раньше, чем громкий шорох и тяжелое сопенье забрались в комнату по широкой лестнице. Вскоре показалась и туша червя Арга — телесной оболочки нематериальных Аргийцев.

Морда червя походила на обрубленную шею, зияющую провалом глотки. Огромное, аморфное тело закрывали слои сырых грязно-серых тряпок, обратившиеся на животе в замаранные лохмотья. Тучное туловище оканчивалось клубком переплетенных отростков, покрытых ковром мясистых, липких ворсинок. Всю жизнь телесные оболочки Аргийцев проводят в одной норе, щупальца помогают удерживаться за своды и противостоять бурным приливам. Сейчас клубок отростков, туго перетянутый измочаленной тканью, пытался стянуть с лестницы сумасшедшего червя, забравшегося в пепельные пустыни.

От беглого взгляда Нуаркха не ускользнули шесть карикатурно коротких, пухлых лап, почти незаметных под складками обрюзглой плоти. Конечности у червей Арга были не типичнее второй головы у хинаринцев. К тому же, Аргиец казался непропорционально вытянутым, будто отражение в кривом зеркале. Глаз ткача, неохотно отозвавшийся на мысленный приказ, явил Нуаркху сверкающие очертания примитивного скелета, который дополнял естественный хордовый остов. Зрительные искажения, возникающие вокруг червя, объяснили сотни золотых щупалец, которые видел только симбионт. Один из Аргийцев, обитавших в трансформированной оболочке, был Лим'Нейвен. Аккуратными движениями незримых щупалец он сминал плетение Мира вокруг себя, уменьшая расстояния, которое нужно было преодолевать червю. Несмотря на ухищрения, телесная оболочка передвигалась натужно и производила впечатление неуклюжего калеки.

— Я не встречал Лим'Нейвен, который зашел так далеко в перекраивании собственного тела. Аргийцев перестали устраивать норы, до которых можно доползти?

— Мы еще очень далеки от обретения того, чего мы желаем, — вместо хора Нуаркху ответил дружелюбный голос неопределенного пола. Тоннельник различал мысли Аргийцев, адресованные именно ему, но внешне червь никак не реагировал на диалог. Не проявлял он видимого интереса и к хинаринцу, наблюдавшему за стойлами. Бледный, в свою очередь, внимательно смотрел на червя и активно жестикулировал руками. Аргийцы говорили сразу со всеми, при этом с каждым по отдельности. Это обуславливало отсутствие мимики и манеры разворачиваться к отдельному собеседнику.

— Наши сородичи спросили тоже самое. «Зачем вы хотите вытащить нашу оболочку из норы? Наш сосуд ее еще не перерос. Вокруг полно еды». Мы со стыдом признались, что, подобно вам пришельцам, не полноценны и жаждем увидеть все Четыре Мира, а также Перекресток. Они клеймили нас безумцами и покинули сосуд. Теперь внутри червя остались лишь семеро. Мы надеемся вырастить крылья у этой неповоротливой оболочки и отправиться в путешествие. Возможно, творения Создателей вдохновят нас и помогутстать полноценными.

Подавляющее большинство Аргийцев придерживается идеи о том, что истинные свобода и счастье можно достичь лишь через самопознание. Всю жизнь, за редким исключением, они проводят в собственном воображаемом Мире, который постоянно расширяют и перекраивают. Даже столь странные существа нашли место в обществе Четырех Миров. Аргийцы, питающиеся Теплом других существ и способные заключать их в мире иллюзий, стали превосходными тюремщиками. В их силах не только сплести темницу, из которой не существует выхода, но и перевоспитать пленника, заставляя его проживать одну праведную жизнь за другой. Выделяемые при этом галлюциногены потеснили синскую сомку на пьедестале самого востребованного способа убежать от осточертевшей действительности.

— Последняя пара недель убедила меня в том, что в пепельные пустыни богаты лишь жарой и агрессивными аборигенами. Не представляю, какое вдохновение можно здесь обрести, — тоннельник, не оглядываясь, направился к спуску на нижние этажи. Голоса, разразившиеся подобием клокочущего смеха, не затихали и поддерживали иллюзию близости Аргийцев.

— С таким телом Синские леса, Урбские тоннели и пепельные пески одинаково непреодолимы. В Саантир наше тело принес дирижабль Пяти Копий. Как они и обещали, здесь мы можем наблюдать за Хоаксами, Хакетами и болезнью каменной кожи, — червь вытянулся неподалеку от пернатых исполинов. Натужное хрипение постепенно затихло, а тело расслабилось и растеклось по полу. Червь пристально разглядывал движения каждого мускула на лапах и боках Хоаксов. Бледный, следивший за животными, неохотно командовал Хоаксам подниматься, расправлять крылья и вытягивать лапы.

— Мы решили перекроить сосуд по подобию этих существ. Каменная кожа тоже не кажется лишней, по крайней мере, на спине и груди…. - голоса Аргийцев источали восхищение и уважение. Немного помолчав, они задумчиво добавили, — так странно рассуждать о подобных вещах. Пару лет назад у нашего червя не было ни спины, ни груди…

— Когда окажетесь на Перекрестке, советую заглянуть в Башню. Ренмаер Калрингер, мой старый знакомый и Архонт, будет рад вашему визиту.

— Спасибо за приглашение, но Саррин Калрингер уже опередил вас. Нам, определенно, есть, что обсудить со столь выдающимся Лим'Нейвен.

— Рад видеть, что старик не теряет хватку, — усмехнулся Нуаркх. Последние ступени вывели тоннельника из облака Аргийского эфира, голоса в голове, попрощавшись, затихли. От подножья лестницы тянулся прямой, узкий коридор. Справа он разрастался на множество ответвлений, ведущих к апартаментам наемников. Стены освещали пузатые масляные лампы, заключившие трепещущие лепестки янтарного пламени. Они напоминали цветочные бутоны, распустившиеся на раскидистых ветвях древа коридоров. Слева стену лишь намечал ряд угловатых колонн, поддерживающих потолок. За ними был виден просторный бражный зал, заставленный рядами железных столов и лавок. Зал призывно дышал густыми ароматами, которые не успевали утекать через арочные окна, прикрытые сизыми полотнами. Наемники, покинувшие бастион по зову контрактов, оставили большинство лавок пустыми. Парящую похлебку с грибами и вездесущим мясом сизокрылки неспешно поглощала только дюжина грозных и сонных фигур. Нуаркх всегда находил особенно забавным, что бытовой утварью им служили предметы большой ценности, почти артефакты. Плащи с гербом Черно-Синего Каэт'Анара стали пледами. Кинжал из когтя мракозверя гонялся за куском сочной грудинки, а переливающиеся усы Камнеглодов поддерживали штаны и украшали широкополые шляпы. Во всем чувствовалась стойкая пресыщенность богатой добычей, которой приличные офицеры Пяти Копий забили несколько сундуков.

Взор Нуаркха мгновенно вычленил крупного змея в замшевой попоне светло-зеленого цвета, который плавно кружил вокруг котла с булькающей похлебкой. Золотые монетки на бахроме и толстые медные кольца на запястьях звонко бряцали в такт размеренным движениям гиганта. Распознать в Гаоре Лим'нейвен было несложно. Плечи Гаора были непропорционально широкими, а измененная форма мускулов позволяла свободно разводить руки в стороны. Чудовищно толстый хвост выглядел достаточно могучим, чтобы удержать вес выпрямившегося змея. Издалека уловив приближение тоннельника, Гаор легко развернулся и вытянул массивную шею, обмотанную обычным поварским передником. Плоскую, широкую голову пересекали безобразные светло-серые шрамы, бегущие от затылка к неуютно длинному разрезу пасти. Глаза Лим'нейвен, холодно и бесчувственно уставившиеся на Нуаркха, напоминали полированные медные шарики.

— Гаор? — в вопросительном темпе прощелкал Нуаркх, спуская маску-переводчик. Тоннельник едва дотягивался до середины мускулистой шеи змея.

— Зачем ты искал меня, союзник? — Лим'нейвен ритмично покачивал головой из стороны в сторону. Ни лишенный эмоций взгляд, ни низкий голос, напоминающий приглушенный рокот барабанов, не давал Нуаркху понять настроение змея.

— Силмва сказал, что у тебя есть артефакты ткачей, которые ты можешь продать.

— В следующий раз положу ему еще одну грудку сизокрылки. У тебя есть миска? — Нуаркх отрицательно мотнул головой и Змей потянулся к столу за парой глубоких тарелок, одна из которых походила скорее на таз. Зачерпнув мисками еду, Гаор опустился на пол рядом со столом и указал Нуаркху на ближайшую лавку.

— Судя по твоему виду, тебя интересует оружие, — констатировал Змей и принялся степенно расправляться с превосходной похлебкой, тщательно смакуя каждый глоток.

— Ты очень проницателен. Что-нибудь вроде алебарды или короткого копья, — не задумываясь, ответил Нуаркх. Под описание прекрасно подходило костяное копье Синагара, знакомое каждому приличному коллекционеру. Глубокую осведомленность Нуаркха такая конкретность не выдавала, ведь тоннельники предпочитали именно короткие копья.

— Не откажусь и от многозарядного арбалета, — добавил тоннельник, тепло вспоминая отобранный Саантирцами трофей.

— Лим'нейвен, за которыми мы охотились, предпочитали быть ближе к жертвам. Единственный арбалет я выткал лично для своего компаньона, но она с тобой даже болтами не поделиться, — пророкотал Гаор, неохотно прерывая серию неспешных глотков. — Копье у нас есть. Примечательный экземпляр, а потому недешевый. Двадцать пять полновесных золотых хаков.

— Это целое состояние! Слишком много даже за артефакт. Не уверен, что ты убедишь меня в обратном, — разочарованным голосом отозвался Нуаркх.

— Я попробую, — Гаор медленно наклонил голову и облизнулся широким мясистым языком. Он убрал с груди полу накидки, обнажая бесформенный шрам. Безобразный каньон раны, выстланный безжизненно-серой плотью, глубоко врезался в мускулы множеством ответвлений, — острие не вспороло кожу, но через пару секунд плоть вокруг царапины вскипела. Остановить разрастание такой раны невозможно без помощи соответствующего артефакта или Лим'Нейвен, сведущего в хирургии. Оба попадаются очень нечасто. Приличную Саантирскую сталь копье прошило как масло и оставило пару глубоких зазубрин на скимитарах из черного железа.

— Получается, если я случайно задену лезвие собственного оружия, то лучше сразу отрезать руку? — скептически отозвался Нуаркх, — двадцать пять марок за вещь, которая смертельно опасна для хозяина? Ты, верно, шутишь.

— Убедительно притворяешься идиотом, костяшка. Ты прекрасно понимаешь, что артефакты, подобно Искусству, всегда очень опасны. Особенно если использовать их без осторожности, — шея Гаора перевалилась через стол и угрожающе нависла над Нуаркхом. Помолчав, Змей продолжил более тихим тоном, — я продолжу, забыв о дурацкой попытке сбить цену. Рана, оставленная копьем, даже с учетом отупляющей боли, это не самое неприятное. Оружие способно прикончить не оставив никаких следов. Наконечник подобен крупной и пустой слезе Урба.

— И что? Пустые артефакты отнимают Тепло тех, кто имеет неосторожность к ним прикоснуться, — голос Нуаркха был скучающим и не заинтересованным, но сам тоннельник узнавал в описании костяное копье Синагара и с трудом скрывал ликование.

— Острие копья делает это независимо от того сколько жертв или заряженных Слез оно опустошило.

— Оставив в стороне все необоснованные придирки… — медленно прощелкал Нуаркх, облокачиваясь на столешницу и скрещивая руки, — это оружие чрезвычайно опасно для хозяина. Как аккуратен бы я ни был, разно или поздно что-нибудь пойдет не так. Это просто неизбежно, ведь копье мне нужно не для украшения гостиной. И все же, оно меня заинтересовало. Снизь цену до 20 хаков, и я буду рад на него взглянуть.

— 22 хака. Тепло жертвы никуда не исчезает, но переливается в носителя. Это дает ощутимое преимущество.

— Надеюсь, копье выглядит под стать возможностям и цене, — произнес Нуаркх, поднимаясь с лавки не без помощи клюки.

— Выглядит оно весьма примечательно. Настолько, что я не советую вынимать его из чехла в пределах Саантирских границ, — прогремел Змей, ощерившись, толи в улыбке, толи в оскале. Следом он вышел из-за стола и направился к своим покоям.

После короткой прогулки по ветвистым коридорам, заполненным густыми темно-карамельными тенями, двое оказались перед высокой дверью. Массивные створки из кипящего дерева пересекали широкие полосы черного железа, каждую венчал внушительный замок. Проворно с ними разобравшись, Змей навалился лбом на дверь. Медленно и неохотно она поддалась, тихо шурша тщательно смазанными петлями. Через расширяющийся дверной проем, взгляд Нуаркха коснулся просторной комнаты. Богатое убранство содержало следы трех жильцов. Мягкая пуховая подстилка с невысокими бортиками и плотным непроницаемым пологом служила постелью Гаору и напоминала Змею расщелины родного Урба. Ложе явно не могло вместить и трети чешуйчатой туши. Неподалеку от странной кровати возвышалась деревянная перекладина. С гребня свешивался подлатник из шкуры каменной саламандры, идеальный в условиях испепеляющей жары. Темно-серую шкуру облегал элегантный латный доспех Змея. Свечение ламп разлилось по пластинкам матовыми золотистыми бликами. Идеально подогнанные элементы покрывала непрерывная вязь бронзовых узоров, которые закручивались вокруг круглых прорезей для глаз. Позади доспехов темнел вертикальный росчерк клеймора, пересекавший трехметровую стену. Сюрреалистично тонкий клинок не выдержал бы собственного веса без помощи Искусства. Обманчиво хрупким казался и эфес, в который сплелись две змеи. Чешуя одной блестела начищенной медью, а у второй мрачнела Саантирской темно-пепельной сталью.

— Очень изящное оружие, узнаю тонкий вкус Змеев Урба, — тоннельник одобрительно кивнул. Гаор никак не отреагировал и даже не поднял на клинок безжизненные медные глаза. Соседями Змея, судя по остальному интерьеру, был мрачный тоннельник из числа Хранителей, а также бледная со слабостью к непрактично роскошным и откровенным нарядам.

— Накидки из шкур Урбского Мимика? — Нуаркх обратил внимание на несколько плащей, которые издалека казались неровной кладкой, — моя не пережила перехода.

— Подарю тебе одну, если согласишься на 22 марки, — Гаор нагнулся к огромному цельнометаллическому сейфу. На черной, выщербленной поверхности двери не было замочной скважины, только приоткрытая пасть, сверкающая острыми клыками. В когтистой лапе змея возник небольшой кусок сырой грудинки, который он нанизал на иглы зубов. Через секунду нечто принялось рывками утягивать подачку в недра двери. Под стальными платинами в сбивчивом живом темпе провернулись шестерни, и дверь бесшумно отворилась, открывая вид на множество богато украшенных шкатулок и футляров из черного железа.

— Осторожней, оно голодно, — предупредил Змей и взялся за древко, собранное из позвонков множества Хинаринцев или Синитов. Широкий наконечник томился в массивных кандалах из черного железа, туго перетянутых красной Хинаринской нитью. Гаор ловко разделался с узлом, и явил острие из нижних челюстей змеев Урба. Роль режущей грани играли маляры, стесанные до борозд нервных каналов. Между собой их соединяли два фрагмента лицевых костей, совмещенных по вытянутому носовому отверстию. Кости казались только что извлеченными из жертв. Хрящи наполняла студенистая, мутная жидкость, а пористая ткань зубов сочилась влагой и имела яркий черно-зеленый цвет. Рассматривая безобразное оружие, Нуаркх ощутил стремительно нарастающее беспокойство, будто стена Урба уже гремела у стен бастиона. Мысли заменил вихрь тошнотворных образов, спина начала зудеть в ожидании коварного удара, тоннельник с трудом подавил желание оглянуться и проверить коридор.

— Вижу, ты умолчал о некоторых особенностях этого артефакта, — резюмировал Нуаркх, инстинкты молили отшвырнуть кровожадное оружие.

— Когда оружие поймет, что не может тебя запугать, то признает хозяином. Оно прогонит любой страх и заменит его безудержной кровожадностью, — низко прогремел Гаор, и неохотно вложил оружие в протянутые руки тоннельника, — если поддашься копью, то даже Проклятье Урба не рискнет прикасаться к твоему разуму.

— Копье исцелит Проклятье?! — глаз Нуаркха расширился, дрожащие пальцы вцепились в омерзительный эфес.

— Не исцелит. Заменит неутолимым желанием калечить, — змей покачал огромной мордой.

— Я многие годы пытался перекроить копье или сотворить его менее кровожадное подобие. Каждый раз терпел неудачу. Синагар знал секрет, недоступный мне, — Гаор пристально посмотрел на тоннельника, застывшего в нерешительности.

— Я понимаю и разделяю твои чувства, Нуаркх, Урб оставил след в каждом из нас. Если не можешь отказаться от копья, запри в ящике из черного железа, когда вернешься на Перекресток, и будь осторожен.

— Не знал, что мое имя тебе известно, — тоннельник медленно проворачивал копье и выбрасывал пугающие образы из головы.

— Мы не были представлены лично, но мне известно о твоей работе на двух Архонтов Перекрестка. О коллекции вооружения, которую ты держишь в Башне, я тоже слышал пару слов, — продолжил Гаор, бесшумно присаживаясь на пол. Взгляд медных глаз жадно облизывал наконечник копья, когтистые лапы подрагивали.

— Признаюсь, я хотел заполучить копье с тех самых пор, как услышал о вашем триумфе. Но не пытайся задрать цену, я не собираюсь переплачивать, — твердо прощелкал Нуаркх, поднимая уверенный взгляд на змея.

— Не собираюсь требовать переплаты. Забери его, увези далеко и запри в сундуке. Я давно хотел от него избавиться, но подобную вещь нельзя просто выкинуть. Рано или поздо до него доберется сумасшедший, находящий пример Синагара вдохгновляющим, — ответил неестественно неподвижный змей.

— Ты находишь мою кандидатуру достойной? — Нуаркх удивленно поднял надбровные пластины.

— Ренмаер Калрингер имеет репутацию сдержанного и дальновидного Архонта. Он не стал бы доверять ненадежному Тоннельному Скитальцу. Мнению Треснувшей Слезы я тоже всецело доверял.

— Осторожность вынуждает меня спросить. Синагар точно мертв? Опасные подробности мне знать не обязательно, просто не хочу обнаружить эту тварь у себя за спиной, — аккуратно спросил Нуаркх, уставив немигающий взгляд на холодную морду Змея.

— Галафейские Лагориты действительно хотели сделать Синагара подопытным скретом, но мы отказали. Мы не решились оставлять чудовище в живых, даже за тройную плату, — признался Гаор, и Нуаркх не разглядел признаки лжи в случайных подпрыгиваниях огромного тела. Тоннельник подавил скребущиеся подозрения.

— То самое копье, которым Синагар умертвил две с половиной сотни жертв… — прощелкал Нуаркх, морщась и скользя ладонью по гряде влажных костяшек.

— Не совсем. Первые три дюжины из них пошли на его создание.

— Хорошо. 22 хака представляются разумной платой, — рассудил Нуаркх и, застыв на секунду, прикрыл ужасающий наконечник. Поза Гаора неуловимо изменилась и стала более расслабленной. Тоннельник облегченно выдохнул и беззаботно навалился на запечатанное оружие, словно на дорожный посох. Смакуя спавшее напряжение, он неспешно извлекал увесистые монеты из потайной сумы.

— Есть еще одна вещь, о которой я хочу тебя попросить. — прощелкал Нуаркх, охотно пересыпая хаки в огромную лапу змея.

— Арбалета нет, — сухо повторил Гаор, — гражданам и гостям Саантира запрещено их носить, а потому я сомневаюсь, что чужеземцу будет по силам легально раздобыть один из них.

— С этим я уже смирился, — отмахнулся тоннельник, — могу ли я соблазнить тебя и твоих со-партийцев на небольшое приключение? Охоту за сокровищами, если быть совсем откровенным. Я буду чувствовать себя в безопасности рядом с убийцами того самого Синагара. Все же это проявление выдающейся компетенции.

— И обоснование для выдающейся платы, — сильный женский голос раздался за спиной Нуаркха. Принадлежал он высокой и статной бледной, которая появилась из-за приоткрытой створки двери с глубокой миской в руках. Откровенное платье намечали лоскуты огненно-рыжего и сиреневого цветов. Оно открывало прекрасный вид на богатую коллекцию безобразных рубцов и аккуратных ритуальных шрамов, собравшихся в изображения кудрявых облаков. Черты вытянутого лица, отмеченного заметными морщинами, можно было посчитать излишне мужественными и угловатыми, но они обладали вызывающей красотой. Грубые мозоли и разбитые костяшки казались столь же чужеродными на ее ухоженных руках, как ножны со скимитаром на изукрашенном поясе корсета. Одеяние подчеркивало бронзу коротких кудрявых локонов, и пурпурные закатные блики в усталых глазах. Женщина неприязненно щурилась, стоило лампе попасться на пути ее взгляда. Густая угольная подводка припухших век сливалась с налитыми синяками. Пышные губы были измочалены поцелуями и блестели свежей кровяной коркой.

— Синтра, ты, как всегда, излишне тороплива в вопросах финансов. Мы еще не знаем, о каком заказе идет речь, и с Арахкетом ничего не обсудили. Впрочем, чего еще ожидать от Хинаринки? — осадил Гаор компаньона. Разглядев свежие отметины на ее лице и руках, он добавил более громким тоном, — что с тобой произошло?

— По дороге от ухажера на меня накинулась компания отвратно смердящих пепельных. Ничего серьезного, — Синтра потерла шею ребром ладони и поморщилась от боли.

— Учти, мы не собираемся рисковать жизнью за гроши. Если ты не при деньгах, то не трать попусту наше время, — наглым тоном обратилась Синтра к Нуаркху и жадно отхлебнула дымящуюся похлебку через край миски.

— Я сам готов доплатить тебе за небольшое приключение, — вмешался голос Гаора, — Проклятье давно заставляет лезть на стену.

— Я тоже истосковалась по настоящему делу и всей сопутствующей романтике. Я ведь не Силмва, который рад стезе вечного стражника. Но мы обязаны не забывать держать марку, Гаор. Если не ради себя, так ради братьев, — продолжила бледная хрипловатым, но приятным голосом.

— Тоннельник отдал 22 золотых хака за копье Синагара. Не думаю, что у него проблемы с деньгами, — строгий голос Змея прозвучал громче и настойчивее, предотвращая следующую корыстную ремарку.

— Неужели, наконец, нашелся сумасшедший, готовый вытащить эту дрянь из моего дома? — наигранно обрадованным тоном воскликнула женщина, а затем оценивающе осмотрела вытянутую фигуру тоннельника.

— Саррин Нуаркх — рука Архонта Перекреста, — представил Гаор гостя. Тоннельник заметил вызывающую позу Синтры и уязвил ее плавным мановением кисти, которым приветствуют благородных дам на Надоблачных Аллодах. Синтра раздраженно поджала губы, когда ее ладонь, протянутая для рукопожатия, нашла лишь воздух.

— Теперь, когда с формальностями покончено, перейдем к обсуждению моей просьбы? — прощелкал Нуаркх, иронично поглядывая на раззадоренную женщину.

— Хочу, чтобы вы сопроводили меня до гробниц забытого Саантирского клана Хан Хенат, — добавил он, когда завладел вниманием наемников, а затем достал из-за пазухи карту с Галафейского дредноута, — скорее всего, оттуда выскребли все до последней монетки, но меня, как вы понимаете, больше интересует сам процесс…