Перестройка

— М-да, — что-то тут не так, — сказал врач, — кто обрабатывал рану?

— На вокзале, в медпункте, я на переходе упала, спешила очень.

— В общем, девочка, мы вас увозим в больницу. Повыключайте все в квартире, напишите записку. Вы будете в первой травматологической больнице и будете там долго. А взрослые где: мать, отец?

— Погибли они, а старший брат уехал в командировку.

— Понятно, но оставаться тут вам нельзя, нужен специальный уход. А насчет того, упали вы или кто-то вас ударил тупым предметом по голове — это уже вам решать!

Настя написала записку, выключила газ, вывернула пробку на электрощитке и, закрыв комнату, спустилась вниз. Водитель завел «Рафик», и они понеслись по ночному Красноярску. Рядом с Настей сидела медсестра.

— Мне кажется, я тебя видела в медучилище.

— Да, я там учусь, перешла на четвертый курс, а вы?

— А я вот только закончила, в сорок второй группе была.

— В фельдшерской?

— Да, и кто же тебя так?

— Упала я, шла, споткнулась и упала.

— Да ладно, упала так упала, кто же тебя проведывать будет, если никого нет? Можно, я приду? Мы сутки дежурим, двое — дома, делать нечего.

— Приходите.

Глава двадцать четвертая

На следующий день около одиннадцати Андрей приехал из гаража на «тойоте». Вычищенная, выскобленная машина, с красивым двухосным прицепом, сияла. Еще бы! С ней уже давно так не обращались. Стояла она понуро в гараже, скучно коротая дни, недели, месяцы. А сейчас ее снова готовили в дальнюю дорогу.

Андрей проверил все крепления, смазал основные узлы, долил масла в двигатель, переставил «крест накрест» колеса, обкатал в гараже двигатель, обслужил прицеп, налил в банку запасного масла, просмотрел тормоза, сложил инструмент, даже походный вулканизатор не забыл взять. Выехал из гаража, на мойке помыл автофургон, заправил «под завязку» бак соляркой, налил две канистры «на всякий случай» (летом с дизтопливом не разгонишься) и только потом приехал к дому.

— Ну, мамка, я готов, можем отправляться. Пока в Рамони заберем Силиных, будет час дня, а туда ехать не меньше десяти часов, ночью там будем.

— Оксана куда-то делась, помогла мне дотащить лекарства, сказала: сейчас приду, — и вот уже двадцать минут нет.

— Как с медикаментами? Шприцы, ампулы, таблетки, бинты?

— Андрей, уж мы не на крайний север едем, а всего-навсего в Ростовскую область, там, небось, и больницы, и аптеки — все есть.

— Ага, разгонись: «все есть». Ничего там нет! Вот мы и восстанавливать будем. Мы — переселенцы!

— Ну да, какие там переселенцы, мы просто поможем Петру с Павлом.

— Посмотрим, по мне так если понравится, и остаться можно, «на всю оставшуюся жизнь».

— А как же полиция, работа? А вот и Оксана идет!

Дверь, действительно, распахнулась, и в тесный непроходимый коридор ввалилось сразу четверо. Оксана впереди.

— Вот, знакомьтесь, рабсилу привела: Сережа, Оля и Поля.

— Девочки, а вас мама, папа отпустили? — спросила Оксана. А дочь, улучив момент, шепнула матери на ухо:

— Они из интерната: нет у них ни папы, ни мамы.

— Я предлагаю срочно грузиться, а по дороге перекусим уже все вместе, где-нибудь часа в два. Идет?

Оля и Поля были, как матрешки, — обе круглолицые, сероглазые, белокурые, с маленькими носиками и ротиками. Зато Сергей вымахал под метр девяносто, ручищи — огромные кувалды, ноги в босоножках — неопределенного размера. Лицо неправильной, чуть продолговатой, формы, скуластое, волевой квадратный подбородок, прямой и острый нос, губы нормальной формы, глаза карие, брови и волосы черные.

Как ни старались, а выехали только через час. Ровно в двенадцать, присев на дорогу, вышли вереницей из подъезда, попросив соседку Раю посмотреть за квартирой, а та, узнав, куда едут Исаевы, чуть не прослезилась: оказалось, что родом она тоже прямо из Голодаевки.

— Вот, прожили столько лет и не знали, — сокрушалась Оксана.

Заработал двигатель и «тойота» плавно покатилась в сторону Чернавского моста. Осталось позади Воронежское водохранилище, громадный жилой массив — Левый берег, станция техобслуживание, пост ГАИ и, наконец, выехали на Ростовскую трассу.

У Рамони, не доезжая до поста ГАИ, увидели серую «волгу».

— Смотрите, Силины стоят!

Остановились, обменялись взаимными приветствиями и двинулись дальше. Впереди — «тойота» с прицепом, за ней — «волга», так же с прицепом.

— Зачем они свой прицеп зацепили? — спросила Оксана Ивановна.

— Это я вчера Силину сказал: на работу едем. Он еще две палатки взял.

— А наши? У нас же тоже две есть.

— Я и свои взял, по-моему, все взяли, а как, Поля и Оля, работать не боитесь?

— Чего нам бояться, мы из деревни.

— Какой секрет, мы на свою родину и едем.

— Ну да? Вот тебе и медсестры свои, а где же вы там жили?

— Недалеко от Родионово-Несветаевки, хутор был — Ротэ-Фанэ, что переводится как — «Красное Знамя».

— Так вы что, немки?

— Какие там немки, нам до немок далеко, но что-то фашистское в нас есть, — сказала одна из близнят.

Они до такой степени походили друг на друга, что не отличить.

— И что же в вас фашистское? — донимал Андрей.

— Я, например, люблю кур резать — это для меня лучшее удовольствие, — сказала вторая девочка.

— А я стрелять люблю. Ой, как люблю, хлебом не корми — дай стрельнуть!

— Отлично, а глазами вы не стреляете?

— И это бывает, только мы снайперы — поражаем наповал.

Сергей смотрел на проплывающие поля и молчал.

— А Сергей чего молчит?

— Он у нас неразговорчивый, — ответила Оксана, это его хобби — молчать.

— Поля и Оля, а вы знаете, к кому мы едем? Там два брата, притом, тоже близнецы, возьмем и женим вас, что тогда будет?

— А ничего, мы согласны, разберемся!

— Прямо, вот так, не увидев, и согласны.

— А чего глядеть, Оксана нам столько о них рассказывала, что мы не иначе, как замуж и едем!

— Ну, вы даете! Андрей, хватит, перестань изводить девочек, — вмешалась Оксана Ивановна, — будто другой и темы нет для разговора.

— Так это же самая ходовая тема: жизнь, любовь, куда лучше, не будем же мы о политике говорить.

— А я как раз о политике люблю, — подал голос Сергей. Девчонки покатились со смеху. — Наконец-то добрый молодец голос подал. И о какой же вы политике изволите говорить? И знаете ли вы, что означает само слово — политика?

— Политика — это разговор о власти.

— Молодец, юноша, кто-то у вас политэкономию ведет толково. Да, политика — это государство, политические вопросы всегда затрагивают спор о власти. И какой же класс сейчас правит нашей страной?

— Класс бандитов и жуликов!

— Сережа, по-твоему, тогда и глава нашего государства — бандит, но он никого не убивает, наоборот, борется с бандитизмом, у него есть силовые министры для этого.

— Фикция, а не борьба, я могу сделать больше, чем все наше правительство, только нечем.

— А что для этого надобно?

— Почти ничего, для правительства — серьезное желание, а для меня — миллионов десять, для начала.

— И кто же тебе их даст?

— По всей видимости, никто.

— А если самому взять? Скажем, у тех же ворюг и бандитов.

— Но у них же охрана, оружие.

— А у тебя голова на плечах, руки, вон, как кувалды. Что, этого мало?

— Андрей, ты чему его учишь? Ты же работаешь в милиции, — возмутилась Оксана Ивановна.

— Не в милиции, а в полиции, это две огромные разницы, и я его не учу, а мы философский разговор ведем. Я считаю так: если человек честным трудом заработал деньги, вот как наши Петр и Павел, пусть себе торгует и живет, если наворовал — нужно отобрать любыми путями и отдать тем, кто честно живет.

— Но это, же будет самосуд! — не соглашалась Оксана Ивановна.

— Может быть, может быть, но это справедливый самосуд. Многие из тех, кого убивают, заслуживаю этого. Я расследовал несколько таких дел и «преступника», в кавычках, не находил.

— Андрей, прекрати, так нельзя разговаривать с детьми!

— Это Сергей — ребенок? Дети уже спят, посмотри.

На заднем сиденье, облокотившись друг на друга, спали все три «невесты».

А вокруг один пейзаж сменялся другим, маленькая колонна машин летела на юг.

Глава двадцать пятая

Наконец, последняя полоса нескошенной пшеницы! Егор заглушил «Урал», и они, вчетвером, уселись на комбайн. Светлану посадили в кабину, Петр сел за штурвал, а Егор с Павлом примостились на лестнице.

— Сейчас будет самое интересное, только смотри, Светлана, внимательно, можно всякую живность увидеть.

— Петр, только не гони, иначе, и подрезать недолго.

— Да ладно, что я, не понимаю! Жара даже к ночи не спадает.

Заревел двигатель, и мощный комбайн медленно пополз по загону. Буквально через метров двести, впереди хедера, выскочила куропатка, а за ней штук пять сереньких в полосочку, цыплят. Пугливо озираясь, куропатка-мать, тем не менее, не взлетела и не убегала от своего выводка, она настойчиво призывала своих питомцев, уводила их все дальше и дальше от опасности, и вот она подбежала к только что сваленной копне и, спрятав цыплят, сама скрылась.

Потом выскочили два сереньких, совсем крохотных, зайчонка. Егор с Павлом поймали их и показали Светлане. Светлана что-то говорила, но из-за шума комбайна ничего не было слышно. Братья отпустили зайчат, снова повисли на лестнице, и, вдруг, вылетели сразу четыре довольно крупных фазана. Три самки и один петух. Серо-песочные курочки, быстро махая крыльями и распустив веером полынный хвост, упали тут же, почти рядом с комбайном и, пробежав метров десять по стерне, скрылись в копне, а, почти сизый с красноватым оттенком, самец, пролетел еще метров десять и грохнулся прямо на копну. Светлана что-то кричала, показывая на фазанов, но ее, кроме Петра, никто не слышал. Комбайн прошел больше половины загона, когда из полосы, стремглав, вылетел крупный заяц. Он, подпрыгнув высоко вверх, упал беленьким брюшком на колючую стерню и помчался в сторону делянки подсолнухов.

Уже темнело. На безоблачном, еще голубом небе, — ни звездочки. Зной не спадал. Воздух так накалился, что обжигал легкие. Дувший днем, юго-восточный ветер почти стих, и стало невыносимо душно.

У дороги комбайн остановился, выгрузил из бункера зерно и пополз в сторону асфальтовой дороги, там, свернул влево и по грунтовке, идущей рядом с большаком, увеличив скорость, побежал к небольшой акациево-березовой роще, еле различимой в надвигающемся мраке.

Зерновые скошены! Теперь обработка, очистка, сушка и сдача на элеватор, план большой, — для продажи останется мало. А тут, как на зло, дождя нет! Что будет с подсолнухом?! «Урал» с иномаркой умчались, вначале, в сторону тока, а потом, выскочив на асфальт, понеслись с зажженными фарами следом за комбайном.

Поздно ночью, когда, поужинав, пожилая и молодая женщины улеглись спать, братья сидели возле большой солдатской палатки, на самодельной лавке, и беседовали.

— Меня интересуют ваши проблемы, — все, и как можно поподробнее, — говорил Егор.

— И что изменится, если мы тебе их выложим? У нас их столько, что половины бюджета нашего района не хватит.

— Слушайте, мужики, давайте по-серьезному. Я хочу вам помочь, а, следовательно, должен знать ваши задумки, желания.

— Ну ладно, слушай, первое: если не пойдет дождь, пропадут подсолнухи, кукуруза, свекла, морковь и т.д. и т.п.

— Есть, понял, а у вас зерно сейчас под навесом, или как?

— Какая разница?!

— Ну, так, если сейчас пойдет дождь, то ваше зерно поплывет.

— Ты что, издеваешься?! Ему шуточки, а нам — хоть пропади! — Павел даже встал и повернулся лицом к братьям.

Ему, прямо в глаза, упала большая капля, потом — вторая, капли стали падать на лицо, шею...

— Что это, дождь? Откуда?! — Но крупные капли уже хлестали по палатке и заставили братьев спрятаться. Так неожиданно начавшийся дождь вдруг пропал.

— Так, я повторяю: зерно у вас накрыто?

— Егор, и давно это у тебя?

— Как вам сказать, заметил в училище: однажды очень хотел вытащить пятый билет по тактике. Прихожу на экзамены, — пятый, и так пошло-поехало. Попробовал посложнее желания — получается, а однажды, во сне, ко мне дед приходил, я-то его живым и не видел, потому лица его и не помню, а вот что сказал — могу повторить дословно. А сказал он: «Все, что ты пожелаешь, будет исполнено, если это направлено во благо не тебе одному, а и другим людям: твоим родственникам, знакомым. Если это желание будет помогать тебе в борьбе со злом, подлостью, предательством, то эти желания будут исполняться. А для тебя, лично, исполнятся только три желания, поэтому сам решай и очень хорошо думай, прежде чем пожелать».

— И какое же ты исполнил желание для себя?

— Пока никакого, а вот для вас — могу многое.

— Ну, во-первых, нам нужны жены, сюда никто не хочет ехать, в эту глухомань. Это сейчас — прекрасно, а что тут зимой делается, поглядел бы.

— Понятно, конечно, этот вопрос для вас важен, ведь вам уже по двадцать пять. В таком возрасте мой отец женился.

— Может, это и не первой важности вопрос, но все же. А вот второе — деньги. Нужна куча денег! Скважину бурить — раз, асфальтированный крытый ток — два, а лучше сразу амбар, чтобы не возить туда-сюда зерно. Нужна дорога вот к этому месту, хотя это — всего пятьсот метров, но это — миллионы. И, наконец, нужны дома. А их некогда и некому строить. У нас задумка была: организовать тут родственный хутор, но скольким мы, ни писали знакомым, дальним родственникам — никто не едет.

— Между прочим, это идея. Мне отец несколько раз рассказывал про наших родственников, которые живут где-то в смоленских лесах, и как он их хотел оттуда вызволить. Дед мой, Виктор, с братом, Яковом, были там, видели, в каких диких условиях они живут. Надо связаться с ними. Если они приедут, то — что надо, их там много. Отец говорил, что семей десять.

— Да-да, если они крестьяне, то не так-то просто сорваться со своего места, они сначала разведку сделают, только потом, если понравится...

— Понравится. Я вижу, у вас уже и сад подрастает, и водоем плещется, рыба, наверно, водится?

— Какой там водоем! Глубина всего два метра. Зимой думали насквозь промерзнет, но, слава Богу, пронесло. Карпа запустили, линь есть, сами не знаем — откуда щуки появились, есть раки, но водоем надо расширять и углублять. Там, рядом, камень залегает, будем добывать, — опять котлован получится.

— Так если есть камень — вот вам и дорога: подрывай, грузи, вывози, сваливай, укатывай, заливай асфальтом. Бульдозер у вас есть.

— Ага, «бульдозер», «Дт-75», хотя, и на нем мы грейдер сделали.

— Видел, только узок, нужно шире.

— Ладно, надо ложиться спать, завтра чуть свет подниматься.

В этот момент заголосил петух.

— Пожалуйста, часы. Уже половина первого.

— Чего это он так рано?

— Ну да, «рано». Он первый раз кричит в полпервого, второй — в полвторого, третий — в полтретьего, а четвертый — орут уже все, начинают в половине четвертого и орут до четырех, почти без перерыва.

— Интересно, — сказал Егор и посмотрел на часы, — точно — полпервого.

В траве звенели кузнечики, а совсем рядом перекликались сверчки. На небе ярко горели звезды. Только что народившийся месяц узкой полоской висел в южной стороне неба, а рядом с ним ярко мигала звезда.

Легли тут же, в палатке, на куче соломы, и моментально уснули.

Глава двадцать шестая

За Ново-Шахтинском остановились. Была ночь, звездная, безоблачная. Съехав с дороги, решили отдохнуть, поспать в машинах. Жара сменилась духотой. Легкий ветерок гонял туда-сюда горячий воздух.

Оксана Ивановна прошлась вдоль дорожной насыпи. «Почти три года я здесь не была, — подумала, — целых три года. Ваня, наверно, и ждать перестал.

— Чего задумалась, Оксана Ивановна? — позвал ее Силин, подходя ближе.

— Да вот думаю: много лет Ваню не навещала. Как Петра с Павлом отвезли, в то лето и были тут.

— А я так, наверное, лет десять-двенадцать, место даже не помню. И как это Петр и Павел именно сюда захотели?

— Им было все равно, это я предложила, говорю: так или иначе, вам сюда ездить придется, тем более, что и я решила, чтобы меня похоронили тут.

— Ну, тебе, скажем, еще далеко, вот мне уже скоро, седой весь стал, поджелудочная замучила.

— Кто ж его знает, кому когда, но я-то родом отсюда. Вот жарит солнце, духота — сил нет, а душа радуется! Родина ведь! Мне все эти запахи, эта холмистая степь, балки, поросшие бурьяном проселки, — все в радость. Раньше как-то не замечала, даже, может, не любила сельскую жизнь, а сейчас тянет — сил нет.

— А нам с Ниной в городе тоже неспокойно, хотя наш поселок городом и не назовешь. Я сам бы махнул куда-нибудь в деревню!

— Так вот тут и поселяйтесь, и я у Петра с Павлом останусь, вот и снова вместе будем.

— Нам-то все равно, а где жить-то будем? Ведь, как ты говоришь, ничего там нет, одна времянка стоит.

— Нет, так будет! Андрей настроен по-боевому, говорит, что деньги он выбьет. А когда будут деньги — все будет. Я вот смотрю: уборка зерновых завершается, будет небольшой перерывчик, завезем стройматериалы и начнем. До зимы еще, почитай, четыре месяца.

— Ладно, на месте виднее будет, а тут, и впрямь, темно. Смотри, какой месяц молодой народился!

— Дождика надобно, хотя бы небольшого, чтобы пыль прибил, духота неимоверная.

В ближайшей светившейся несколькими огоньками деревне запел петух, ему, еле слышно, ответил другой.

— Чего это они? Рано еще, только половина первого ночи, почитай, полночь.

— Эти петухи донские — ранние, тут и люди встают рано. Моя мама говорила: кто рано встает — тому Бог дает.

— Может и так. Я пойду к машине, там, рядом, копна соломы, на ней примощусь, может, часок посплю. Отдых, хоть маленький, нужен. А ты, Оксана, иди к своим, они уже давно сопят, наверно, вторые сны видят. В прицепе место есть, туда и Нина ушла.

— Да нет, мне что-то не хочется, я лучше тут посижу, вон клочок соломы белеет, на нем и устроюсь.

Прошла еще несколько шагов, подошла вплотную к белеющему пятну. Вначале не поняла, что это. Но потом все ясней и ясней стала различать лежащее в неестественной позе тело женщины. Разорванное белое платье клоками прикрывало ее наготу.

Оксана рванулась к женщине, схватила за руку. Пульса нет. Руки, ноги, голова — холодные. «Что делать? Что делать? — пронеслось в голове, — сказать всем, что задержка — это разбирательство, а еще хуже, если суд. Толику надо сказать».

— Толик, Толик, — толкала она, уже задремавшего, Силина, — вставай, только тихо!

— Что, уже едем?

— Да нет, идем быстренько со мной. — Оксана показала труп.

— Этого нам только не хватало, — сказал Толик. Долго думали, что делать.

— Решаем так, помочь ей мы никак не можем, она мертва и уже давно, просто отвезти в морг, заявить в полицию, и что?

— А если нам это припишут, следы ног, машин, тем более что мы будем недалеко отсюда.

— Но какие мотивы? Мы ее не знаем, мы ехали из города, она — неизвестно чья, откуда, сейчас не мало таких, которые промышляют по дорогам, может, одна из них чем-то насолила водителям, ее и кокнули. В общем, пойдем отсюда, уснуть теперь не придется, я бы, за то, чтобы двигать дальше, только боюсь, что проедем в темноте поворот, тут осталось километров двадцать-тридцать.

— Да нет, побольше, если не все сорок, на карте мы обозначили то место.

Снова прокричал петух.

— Ну вот, смотри, только через час и другой запел. Так что, поедем или посидим еще часик?

— Бедная женщина, а ведь ее, наверно, кто-то ждет, переживает, может, и дети есть.

По дороге, утихшей где-то к часу ночи, начали проскакивать, в основном, большегрузные автомобили.

— Дальнобойщики пошли, значит, утро скоро.

На южной стороне неба сверкнула молния.

— Гляди, молния, а вроде бы и облачности не было, дождь сейчас как нельзя кстати.

Дунул легкий ветерок. За ночь остывший в балках и низинах воздух пробежал по воспаленным лицам путников, заполз за ворот одежды.

— Слава Богу, ветерок потянул, хоть духота спадет. А мне жалко эту женщину. По-моему, совсем молодая.

Силин с Оксаной сидели на стоге соломы, и каждый, думая о своем, перебрасывались ничего не значащими фразами.

Глава двадцать седьмая

Засерел рассвет. Клавдия Ивановна вышла из времянки и остановилась.

— Дождь был, — удивленно еле слышно сказала она, — а я и не слышала — вот спала, так спала.

В загоне зашевелились гуси, загорланил во всю мощь своих легких петух, ему ответил другой и, вдруг, запищал совсем молоденький.

Клавдия Ивановна подошла к загону и открыла калиточку. Животные, вначале осторожно, а потом все смелее и смелее, пошли, перекачиваясь из стороны в сторону, к проселочной дороге. Выпустив гусей, женщина открыла курятник и пошла вглубь двора, там, за небольшим ограждением, стояло несколько овец и коз. Взяв за ошейник самого крупного козла, Клавдия Ивановна вывела его и, по пути, сняв со столба длинную плоскую веревку, состыкованную из нескольких парашютных фал, черный кол и молоток, повела его поближе к делянке подсолнухов. Остальные овцы и козы побрели следом. Большая, лохматая, серая, не то овчарка, не то дворняга, бежала следом за женщиной.

— Охранять, Барс, — приказала Клавдия Ивановна, и пес остался возле стада.

Женщина направилась было к постройкам, когда увидела, как с асфальтной дороги съезжает два автомобиля, оба с прицепами, оба светло-серые, и направляются по грунтовке в сторону времянки. Не доезжая метров двести и поравнявшись с Клавдией Ивановной, остановились. Из машин вышло довольно много людей. Так много, что женщина не смогла даже сосчитать.

— Здравствуйте! — сказала одна из приехавших, седеющая пожилая, но довольно красивая женщина, — вы Клавдия Ивановна?

— Здравствуйте, — ответила старушка, — да, я, а вы кто?

— А я Оксана Ивановна, а это все наши и ваши родственники. Я вижу, у вас дождик прошел, а где Петр, Павел, здоровы ли, а чья это легковушка стоит?

Все приехавшие окружили старушку. Собака, вначале удивленно и подозрительно смотревшая на них, теперь обходила каждого, обнюхивала, но не лаяла.

— Так это Егор с женой приехал.

— Как это, с женой? — удивились все.

— А я почем знаю, спят все пока, а чего будить, сыро еще.

Но возле строений кто-то появился.

— Подъем, братики! Мамка приехала! — вдруг услышали они зычный командирский голос Егора.

— Ну, все, Егор раскомандовался! — заметил Андрей. — Держись, бедные родственнички! — Но первым побежал навстречу трем братьям, идущим босиком по еще не окрепшей после дождя земле.

— Ну, здорово, мужики!

Почти раздетые «селяне» (босиком и в одних трусах), измученные и запыленные гости обнимались и возбужденно приветствовали друг друга.

— Егорка, а где же жена?! — спросила мать.

— Чья жена-то?

— Ну, твоя, что ли!

— А, жена, так спит, наверно. Клавдия Ивановна, где моя жена?

— Да ладно вам, что за народ, сам говорил: жена, а теперь: Клавдия Ивановна, Клавдия Ивановна, — спит она.

— Ну вот, а я вам что говорил!

Все дружно рассмеялись. Незнакомые перезнакомились. Особенно удивлялись Оля и Поля.

— Глянь, а они еще и красивые, — сказала Оля.

— Это кто же? — не понял Егор.

— Так, братики ваши.

— А, это которые ПП? Еще бы, они в конкурсе мужской красоты участвовали, вот вчера он только и закончился.

— Правда? Вот это да! И много было народа?

— Ой, ей-ей, не сосчитать!

— Да ладно тебе, пойдемте, девочки, на коров посмотрите. Клавдия Ивановна их выгонять будет.

И действительно, возле обнесенного проволокой забора появились две коровы. Одна — совсем белая, а другая — буланая. Они тут же начали хватать траву и жевать.

— А хозяйство у вас уже большое, одной живности сколько! — заметила Оксана Ивановна.

— Это еще не все, мы лошадей еще хотим закупить. Тут, недалеко, есть конезавод. Павел ездил, смотрел, осенью купим двух, — сказал Петр, — ну что же мы встали посреди улицы, пойдемте во двор.

И улицей еще называть было нечего, но все-таки! Было ограждение, состоявшее, правда, из бетонных виноградных столбиков и проволоки, но все же.

— Нет, Петя, я все-таки вначале к могилке схожу, — сказала Оксана, — первый, к кому рвалось мое сердце, — это к нему, моему папочке. — На глазах женщины показались слезы, и она медленно побрела в сторону рощи. Так получилось, что, не говоря друг другу ни слова, все приехавшие гуськом пошли к березкам. А оттуда, будто приветствуя такое решение, вдруг свистнул протяжно соловей, потом щелкнул и замолчал. А в подсолнечном массиве закричала перепелка: «Пить-кавав, пить-кавав!»

— Егорка, Павлик, пошли, оденемся и сходим тоже к могилкам, — сказал Петр.

— Может, взять это..., ну, помянуть чтобы.

— Да нет, пойдем пока так, могилки-то там не убраны. Мамка скажет...

Но «мамка» ничего не сказала, она, молча, постояла у плиты, перекрестилась, вырвала самый большой бурьян, окружавший надгробие, и положила возле ограды. Силин постоял, постоял и отошел в сторону. Девочки-близнецы вначале прочитали надпись на ограде, потом на плите и стали рядом с Оксаной и Андреем. Со стороны времянки, уже одетые, шли близнецы-братья, Андрей и, пока никому незнакомая, Светлана.

А на востоке горело зарево, да такое сочное и красно-бордовое, что почти все приехавшие это заметили, а Сергей, доселе молчавший, сказал:

Никогда такого не видел, еще солнца нет, а небо все полыхает такими красками, будто вот-вот вспыхнет.

— Да, тут все не так, тут все по-другому, ведь эта земля святая, и слезами, и потом, и кровью политая, и ни чьими-нибудь, а человеческими, так нам мамка говорила, а она уж точно знает, — в тон ему ответила малая Оксана.

Может, и она сама станет тут другой, не двоякой: тут такая, а там этакая, — может, объединятся на этой святой земле душа ее и тело, и станет она просто Оксаной, ведь тут кривить душой не принято, здесь все видно, как на ладони.

Братья подошли к могилке и стали рядом с матерью. Оксана, будто поняв что-то, потихоньку подошла к ним. Так и стояли все: Оксана-мать, три сына и Оксана-дочь, внутри ограды, а все остальные с внешней ее стороны. Постояли так несколько минут. Оксана Ивановна еще раз перекрестилась и еле слышно сказала:

— Да хранит Господь ваши души. — Первой вышла, за ней последовали братья и Оксана.

— Теперь пойдемте домой.

Приехавшие и живущие тут люди уже все вместе, толпой, пошли к строениям, возле которых, с тыльной стороны, стояли два трактора, комбайн и грузовик, на улице — иномарка, а рядом с ней, с большой хворостиной, Клавдия Ивановна. Метрах в ста, так и стояли с прицепами две машины, вокруг которых паслись овцы и коровы.

Из-за горизонта выползало солнце. Начинался день, хотя для большинства сельских людей он уже давно начался. Над домиком-времянкой, палаткой, загонами, курятниками закружилось несколько голубей, среди них были два или три белых, серые и один почти черный.

— Братики, а голубей я не видел, откуда они, где живут? — спросил Егор.

— Они уже не впервой сюда прилетают, даже не знаем, откуда, видать, место понравилось.

— Голуби — это к известию, это к радости, — сказала Нина. Только Егор с Варварой, дети Силиных, все так же не вступали в общий разговор.

А по большаку неслись автомобили, отдаленный гул их не прекращался.

Глава двадцать восьмая

Иван прилетел из Японии утром, взял такси и через час открывал свою квартиру. Настроение было преотличное! Еще бы! Теперь все будет в порядке! Он вез хорошие вести не только для своего предприятия, но и для всей семьи. Наконец-то встретил такую девушку, на которой сможет жениться! Надо же, такое создание: и ум, и красота — все присутствует! О таком можно было только мечтать!

Дома никого не было. Зашел на кухню. Сразу две записки. «Когда же какая писалась? Ни на одной нет даты, — подумал, почему больница? Куда девался Виктор? Вот тебе и новости!» С трудом нашел Настю. «Постельный режим, ходить может только при сильной необходимости. Сотрясение мозга второй степени», — записано в приемном отделении.

В палату не пускали — неприемное время. Настя появилась в больничном коридоре.

— Только недолго, меня очень контролируют, — сказала.

— Что случилось, Настя? Коротко, и самое главное.

— Витя, Виктор, — сквозь слезы начала девушка.

— Только без слез, я этого не терплю.

— Виктор сжег дом на Чулыме!

— Как сжег? Зачем?

— Проиграл в карты, сначала меня, потом ему заменили на дом.

— Как это — тебя? Что ты говоришь? Как это можно, человека — в карты, притом, родную сестру! Ты думай, что говоришь!

— Я уже столько думала-передумала, что самой тошно стало, лучше бы меня убили. Теперь этот Гущин, все равно, от меня не отцепится.

— Это Иван? Такой рыжий? Так мы же с ним в одной школе учились. Он в девятом классе в колонию угодил, потом еще сидел. И что он от тебя хочет?

— Говорит, что нравлюсь ему.

— Тебе говорил?

— Нет, записки писал и передавал.

— Записки эти где?

— Я их рвала, а зачем они?

— Дура, извини пожалуйста, записки — это ведь улики. Сюда, в больницу, писал?

— Да, писал, даже дважды.

— Какого содержания?

— «Нужна встреча, от нее зависит судьба, твоя и Виктора», — примерно такие.

— Кто знает про дом?

— Теперь я и ты, да те подонки, что заставили Витю сделать это.

— Ладно, ты пока никому, ничего... Я подумаю, как выйти из этой ситуации. Выздоравливай, теперь буду приходить часто.

— Я боюсь, Ваня, они меня могут убить.

— Теперь нет, но ты их все, же остерегайся. Я буду действовать тоже осторожно.

Настя ушла, а Иван вышел и решил идти домой пешком, было недалеко, да и обдумать все надо. «Как же мне его достать? Если заявить в милицию, можно все испортить. А если взять на понт?!» Кто-то негромко окликнул задумавшегося Ивана. Тот оглянулся. К нему от угла дома шел парень, невысокого роста, светловолосый. Остановились друг против друга.

— Здрасьте, — сказал юноша, — я хочу вам сказать, что Насте угрожает опасность.

— Ты кто такой, во-первых?

— Я Сергей, мы учимся вместе.

— А почему ты считаешь, что угрожает?

— Мой брат двоюродный сказал.

— А почему он это сказал тебе?

— Дело в том, что Настя мне нравится, и мой брат знает об этом. А брат с этими якшается.

— Откуда угрожает опасность? Что за опасность?

— Больше я ничего не знаю. Но заправляет всем этим Гущин. На меня можете рассчитывать.

— Спасибо, Сережа, я разберусь!

«Нужно срочно действовать, иначе можно опоздать, — подумал Иван, продолжая путь к дому, — где же он живет, по-моему, вон в том подъезде». Зашел в подъезд. Осмотрел почтовые ящики, нигде никаких фамилий. Сверху кто-то спускался вниз. «Тук, тук, тук», — стучали каблуки. «Пожилая женщина», — подумал Иван. Действительно, вначале показались толстые ноги, обутые в старомодные туфли, а потом и полная, тяжело дышавшая женщина.

— Вы не подскажете, где живут Гущины?

— Если Иван, то в тридцатой квартире, а если Василий, так он сидит сейчас, не связывайся ты с ними, сынок, подонки они. Мать у них недавно умерла, мы ходили по всему дому, деньги собирали, чтобы хотя бы гроб сделать. Отдали Ивану, так он их пропил, деньги-то. Так в целлофане и похоронили, а он даже на кладбище не пошел. Не ходи к нему, он сейчас в запое! Послушайся бабку, не ходи.

Иван постоял, пока бабка ушла, и поднялся на третий этаж. Вот и тридцатая квартира. Звонка нет. За дверью тихо. Постучал — тихо.

«И чего это я вдруг с этим подонком буду любезничать!» — обозлился Иван и постучал громко и настойчиво. Что-то зашаркало за дверью, щелкнул замок, и в приоткрывшуюся дверь высунулась пьяная рыжая морда.

— Ну? — промычал. — Че надо?!

Ивана это еще больше взбесило. Он со всей силы ударил в дверь ногой и, повалив Гущина на пол, заскочил в коридор, тут же захлопнув дверь. Гущин довольно резво встал.

— Меня! Гущина! — завопил и замахнулся наполовину пустой бутылкой, но Иван, отбив руку, с такой силой припечатал его к стенке, что тот, закатив глаза, медленно сполз на пол.

Глава двадцать девятая

После завтрака огромная семья, образовавшаяся буквально час назад, сидя за двумя сколоченными из досок и покрытыми ДВП столами на таких же самодельных длинных скамейках, слушала Андрея, который, привлекая всеобщее внимание, сказал:

— Учитывая то, что Анатолий Иванович хотя и подполковник, но отставной, а я капитан, но настоящий, потому я хочу предложить вам следующее: во-первых, все серьезные решения будем принимать вот так, сидя за этими столами; во-вторых, поскольку нам предстоит многоплановая работа, то предлагаю разбиться на следующие группы: первая — сельскохозяйственная. В ней работают, конечно, братья, Петр и Павел, им в помощники поступают Егор, Светлана, Поля и Оля, пока все. Да, еще машина, по-моему, «вольво». Дальше — общее руководство всеми нами будет осуществлять Силин Анатолий Иванович. Вторая группа — строительная. Старшим в группе будет Силин Егор.

— Но я, же не по тому профилю учусь.

— Все мы «не по тому профилю», пока все молчите, когда я закончу, начнем обсуждать. Я всю дорогу думал, а теперь говорю. Так вот строительная группа, — в нее входят: Силин Егор, ему будет придано две бригады каменщиков, одна — плотников и две — штукатуров, итого — человек двадцать пять-тридцать, да плюс техника: экскаватор, автопогрузчик, панелевоз. Третья группа — хозяйственная, в нее вошли те, кто будет заботиться о наших желудках. Это, конечно же, Клавдия Ивановна, Нина Ивановна, Варвара, Оксана, и, по мере прибытия переселенцев, мы будем ее пополнять.

— Каких переселенцев?

— Я сказал: помолчите пока! Дальше — медсанчасть: конечно, наша мамочка, а помогать ей будет Оксанка. Эти две бригады будут располагаться рядом и, соответственно, помогать друг другу. Четвертая группа — снабжение. За это берусь я, помощников мне не надо. Пятая группа — добыча камня и рытье котлованов под дома. Я извиняюсь, Сережа, но это твоя работа, ты — подрывник, сапер, мы тебе все необходимое дадим буквально завтра. Вот теперь у меня все. Пожалуйста, предложения, замечания.

Андрей так мощно все продумал, что замечаний почти не было

— Я немножко не согласен, — сказал Егор, — мы забыли про отдых, про море.

— Какой там отдых! — закричали все. — Работы по горло!

— Ну да, а вы забыли истинно русское: по щучьему велению, по моему хотению.

— Ага, это только в сказках бывает.

— А я что, против? Конечно же, в сказках. Но вы обратили внимание, что сегодня дождь прошел? Вот-вот, а вы видели, сколько сзади постройки кирпича сложено? А сколько блоков фундаментных? Видели?

— Где лежит-то? Никто ничего не видел.

— Ладно, выйдите, поглядите. Поэтому я не согласен, что мне нужно работать только в сельскохозяйственной группе, я попробую всем помогать. А плиты для перекрытия видели?

— Ладно, согласны, посмотрим о каком кирпиче и о каких плитах идет речь.

— Так как же насчет отдыха? Предлагаю каждую пятницу в четырнадцать часов уезжать на море. Транспорт есть, расстояние небольшое, и быть там до понедельника. В понедельник утром выезжать обратно. Тут оставаться будем по графику. Как, согласны?

— Согласны!

Только братья-близнецы сидели молча, улыбались, всем своим видом показывая: давай, давай, скоро ваш пыл поугаснет.

Но когда все вышли на улицу и увидели огромные кучи кирпича и около десяти штабелей красиво уложенных плит для перекрытия и горы блоков, то даже братья-близнецы изумленно переглянулись.

— Ну, дает, брательник! Так и город можно построить!

А когда огромная семья снова вопросительно посмотрела на Егора, то он спокойно сказал:

— А чего? Если наше Российское правительство не думает восстанавливать многострадальное черноземье, кто-то это должен делать, иначе нам — труба. Вот мы и будем делать.

— Притом, любыми путями, кто как может, — добавил Андрей, потом отозвал в сторону близнецов и сказал, — я вам подарок привез, пойдемте к машине — покажу.

— Вот берите, пользуйтесь. Они нигде в розыске не значатся, это память.

— Пистолеты? А зачем они нам?

— Как это — зачем! Вы на рынок что-нибудь вывозили? Чем-нибудь торговали? Берите, точно пригодятся, можете пока спрятать куда-нибудь. Я их из Молдавии привез. Там они свое дело сделали, хотя папка и запрещал. Берите!

Петр с Павлом посомневались, но пистолеты все, же взяли.

— И вот еще, это уже дополнительно, — Андрей протянул увесистую коробку.

— А тут что?

— Там патроны к ним, по четыре магазина, два прибора ПБС, — знаете, что это?

— Конечно, ты что нас за идиотов считаешь, мы хоть и на флоте служили, но о приборах бесшумной стрельбы знаем.

— Ну, вот и хорошо, так будет надежнее.

Ярко-красное солнце, стоявшее высоко над горизонтом, сегодня, как никогда, было сказочно нарядное и красивое, окруженное желто-оранжевым ореолом, оно улыбалось.

Глава тридцатая

«Вот черт, наверно, переборщил», — подумал Иван и метнулся в комнату. На столе стояли графин с водой и чайник. Матыцин схватил графин и подбежал к лежащему на полу Гущину. Набрал в рот воды и брызнул в лицо, — безрезультатно. Тогда он стал лить воду прямо из графина на голову. Гущин зашевелился и открыл глаза.

— Падла, я тебе этого не прощу, сука ментовская! — зашипел он, пытаясь встать.

— Да-да, «ментовская», ты хотя бы знаешь, кто я? Ну, что вытаращился? Знаешь, кто я? Не знаешь? Где Виктор?

— К-какой В-Виктор? стуча зубами, не понимал Иван Гущин.

— Который дом сжег! По твоему приказу!

— А, э-этот, ха-ха, тут все ч-честно было, кореш, п-проиграл — д-делай!

— Так, запомни, ты не так уж пьян, чтобы не понять! О том, что ты шантажируешь Настю, знают пять человек, все твои записки у нас, с них тоже копии сняты. Тронешь — не сносить тебе головы! А насчет Виктора, — жду до завтра: не найдется, я с тобой расчитаюсь. — Иван помог подняться матерившемуся Гущину, даже уложил на что-то, напоминающее кровать, и только потом вышел на улицу.

Было около двенадцати часов дня. «Может, поехать на Чулым? Никто из сотрудников не знает, что я вернулся, завтра и появлюсь. На машине будет надежнее и быстрее, тем более что я давно на ней не ездил». Зашел домой, чтобы взять ключи от гаража, но их на обычном месте не оказалось. «Может, Виктор куда переложил? А если он в гараже? Конечно же, в гараже, где же ему еще прятаться! Там он».

Сделав такой вывод, Иван все же вспомнил о запасном комплекте, который обычно лежал в шкатулке. Но где она? Мать шкатулку хоть и прятала (там лежали не очень ценные вещи: кольца обручальные, сережки, бусы и всякая другая бижутерия), но все, же Иван неоднократно на нее натыкался, а теперь не мог найти. Все перерыл, наконец, нашел в самом неожиданном месте, под кухонным столом. Открыл и сразу же наткнулся на крупную сумму денег, долларами. «Вот дурак, а я такую вещь продал! Не знали мы об этих деньгах, считали, что есть, но где? Больше всего думал, что в гараже. А может, и в гараже есть? На что же Виктор живет, пьет?» Нашел все-таки ключи и, перепрятав деньги, поехал в гараж.

— Наконец-то хозяин появился! — встретил его не совсем дружелюбно сосед по гаражу.

— А в чем дело, Иван Константинович?

— «В чем», «в чем»! Шатаются тут всякие проходимцы, с твоим Виктором. Смотри, Ванька, я хоть и добрый, но пакостей не люблю.

— О каких пакостях ты говоришь?

— Да ты сам зайди в гараж и посмотри, иди, иди, там бордель твой малый устроил!

Иван открыл гараж. Сразу бросился в глаза исключительный беспорядок. Дверки машины открыты. Кругом пустые бутылки из-под водки, вина, всяких напитков, банки из-под консервов. Сверху, на крыше, женские трусики и бюстгалтеры. Заглянул в кабину и сразу же увидел на передней панели два одноразовых шприца. «Вот подонок, колется! Пропал парень! Нужно принимать меры, но какие?!» Иван, не переодеваясь, стал наводить порядок в гараже, выбросил в мусорный ящик весь хлам, подмел пол, очистил и протер машину.

«Что же делать? — подумал. — Если уехать, тогда Виктор поймет, что я тут был, и смоется куда-нибудь. Нужно ждать». Матыцин закрыл гараж изнутри и сел в машину.

«Может, все же поискать деньги? Начну с машины». Иван поднял сиденье, проверил все карманы, — нигде нет. Вернул все на место, сел, на переднее сиденье и включил приемник, сзади лежала целая батарея динамиков, они дружно загремели. Иван, сделав маленькую громкость, пересел на заднее сиденье, хотел выключить ненужные в данный момент динамики. Еле дотянулся до тумблера батареи, но стальной корпус отодвинулся. «Значит, не закреплены! — сообразил Иван, — а может, под ними...» Поднял, так и есть: лежали две купюры по сто долларов.

«Двести долларов?! Не может быть, чтобы отец тут спрятал только двести. Значит, Виктор нашел их и почти все истратил». На улице послышался шум. Кто-то пьяным голосом пытался петь. Иван стал у ворот, рядом с калиткой. Снаружи долго не могли открыть замок. Послышался голос: «Дай я, тоже, хлюпик, уже раскис!» Замок щелкнул, калитка открылась, и на пороге показался Виктор.

— Тебя-то я и поджидал! — громко сказал Иван, — а ну-ка, братик, садись в машину!

— Н-н-никуда я не сяду! — пьяно и со злостью бормотал Виктор.

Матыцин открыл ворота, оттолкнув второго парня.

— Я кому сказал, садись! — уже заорал Иван.

— Витек, че эта сука тобой командует?! — вмешался второй и подошел к Матыцину. В руке у него сверкнул нож.

— Не балуй, парень! Убери нож! Но в это время Виктор, дико заорав, бросился на брата и вонзил ему нож в спину.

— Это ты! Это ты! — завопил второй, — Я не бил! Это ты убил эту шкуру! Рвем, Витек, заметут! Давай, сматываем!

В широко раскрытые двери выскочил вначале дружок Виктора, а потом и он сам. Но, пройдя несколько шагов, вернулся, закрыл ворота, а калитку бросил. Второй парень довольно резво перемахнул через невысокий забор гаражей и скрылся. А Виктор, внешне — совершенно спокойно, немного покачиваясь, побрел через центральный выход.

— Ну что, досталось тебе от брата? — сказал ему идущий навстречу сосед по гаражу. — Сколько раз я тебе говорил: кончай пьянки! Это до хорошего не доведет!

Но Виктор посмотрел на Ивана Константиновича безумно-отсутствующим взглядом и молча, пошатался дальше.

— Тебя теперь только могила исправит, — сказал сосед и пошел в сторону своего гаража. Увидев открытую калитку соседа, прокричал:

— Ну что, Иван, разобрался? Хотя с ним теперь трудно сладить, надо было раньше. — Но ему никто не ответил. Константинович открыл свой гараж и подошел к Ивановой калитке.

— Ты что там, оглох? Братик-то твой опять на бровях потепал. — Внутри была тревожная тишина. — Иван, ты где?! — И тут сосед, под тусклым светом гаражных фонарей, увидел лежащего возле машины Матыцина. Маленькая струйка крови, паруя, вытекала из его спины.

Константинович, схватив довольно большое тело Ивана, вытащил из гаража и поволок к центральному входу.

— Ну, вы даете, чтобы так, да почти с утра, — проговорил один из водителей проезжавшей мимо машины.

— Стой! — заорал Иван Константинович, — ножом его полосонули, нужно в «скорую»!

— А я думал — дернули с утра, — говорил водитель, когда Матыцина уложили на заднее сиденье, — сейчас доставим, тут рядом, а может, он уже труп?

— Нет, стонал, давай, жми!

Записав номер машины, которая привезла раненого, врачи отпустили всех, а Матыцина увезли во внутрь. Но Константинович не ушел, он все сидел и сидел, пока не вышел дежурный хирург.

— Все в порядке, немного задето легкое, но все уже позади, можете спокойно идти домой.

«Брат брата! Какой ужас! До чего мы дожили», — подумал сосед по гаражу.

Глава тридцать первая

Владимир Яковлевич стоял у своего строящегося дома и думал: «Осталось не так и много. Главное, крыша уже есть, впереди плотницкие работы: двери, окна, стекла, отделка внутри, электропроводка, отопление, — не мало. Потом надо ехать в Красноярск, решать с детьми Людмилы, хотя они уже и взрослые, но присмотр необходим. Да и что я о них знаю? Почти ничего. Иван — тот совсем самостоятельный. Наверно, ему уже больше двадцати пяти. Настя, сколько же Насте? Помню совсем малышкой. А Виктор? Тот вообще под стол пешком ходил. Да, если бы не Андрей, не осилить бы мне этой стройки. Откуда же он деньги взял?

— Так что, отец, решаем: вначале плотницкие работы или отделка, отопление? — вывел его из задумчивости сын Яков.

— Вот думаю, где Надежда?

— Пошла в магазин, хлеб-то привозят в двенадцать.

— Слушай, как у нее там с этим, как его?

— Василием? Никак, не любит она его. А он все не отстает.

— Как у вас все это просто: любила — разлюбила. Я вот еще про детей Людмилы думал. Забирать их надобно. Насчет Ивана — не знаю, пусть сам решает, а вот остальных двоих — факт, надо забирать.

— А где жить-то будем? Дом, вроде бы, и большой, а если подумать: вы, двое, я, вот только из-за жилья и не женюсь, Надежда, да тех двое, каждому хотя бы комнатку надобно.

— Ну не бросить же их там? Уж кому, как не мне, им помочь.

— А вот и Надежда идет. А насчет племянников — надо им сначала предложить наш вариант, — пусть сами решают.

— Здравствуй, папка, как ты доехал? Уволился? Как мамка?

— Ты прямо как с луны свалилась. «Как-как»! Не знаешь, как сейчас в поезде. А уволиться — уволился, теперь вот тут пропадать буду. Мамка пусть пока там живет. Надо тут, хотя бы, одну комнату доделывать, проводить свет, а будет свет, можно сказать, что жить можно. Сюда и все вещи переправить, сосредоточить пока в одной из комнат. Вот тебе и ответ, Яков, с чего начинать. Пойдемте в дом, будем решать, что делать. Еще почти четыре месяца до холодов.

Зашли в дом. Через дверные и оконные проемы свистел ветер.

— Может, сначала покушаем? Мы с Яковом проголодались, а потом и начнем. Пойдемте в подвал, там хоть ветер не гуляет, да и стол там. — Спустились вниз. — Может, с подвала и начнем? Тут работы поменьше, да и зимой теплее будет. Можно поставить времянку — печку, жили же люди тысячелетия без газа.

— За меня, папка, не переживай, я в общежитии, вот Яков тут.

— А чего: «тут», — и я пока могу жить в общежитии, хотя и закончил учебу, а там еще надо мной армия висит, вдруг призовут.

— Получается, что нам с матерью вдвоем и жить тут придется? Ладно, давай, Надежда, готовь, что бог послал, а, заодно, решим следующее: у меня есть семь миллионов, проводим свет — раз, делаем плотницкие работы — два, ну и жить на что-то надо — три. По-моему, пока все — приехали, большего нам не потянуть. Остальное: печка, свечка и уздечка, — как говорили в старину. Из подножных материалов делать надобно.

— Неужели так много для этого надо? — спросила Надежда. — Слышали: тех, кто разделался с местными буржуйчиками в игорном доме, поймали, троих.

— Не слышали... А дорого? Так, посчитай, каждая дверь «пол-лимона», окно тоже, может еще и не хватить. Надежда, ты, когда в общежитии была?

— Уже почти месяц прошел, как мы с Яковом тут прозябаем, видишь, как загорели. А сделали сколько! Весь фронтон выложили, трубы закончили, остались перегородки. Кирпич есть, раствор — тоже, чего мыкаться туда-сюда. У нас тут все есть. Видишь, что-то наподобие кровати. Вот печка, рядом — посуда, прямо как туристы.

— Да я не за то, просто, на твой адрес все письма идут, может, письмо, телеграмма, еще что.

— И от кого же? Обе Оксаны уехали, Андрей не появлялся, Егор, по-моему, тоже туда уехал, ты вот рядом, мамка, а кто еще?

— Меня Красноярск волнует, из-за матери. Не смог я тогда к ним съездить, как они там одни? По сути, из них никто еще толком не определился.

— Папка, а как это получилось, что ты был старшим в семье, а у тети Люды дети старше нас? Вот Иван, например.

— А чего тут непонятного, я дважды в Афгане был. Первая семья распалась, а вот вы... вот так вот.

— А дети? Я что-то не слышал об этом.

— Да ладно, чего пристала, отцу, думаешь, приятно это вспоминать?

— Чего уж там, приятно или нет. Есть у вас брат и сестра, живут в Благовещенске, у обоих семьи, дети, так что я уже дедушка.

— А мне было бы интересно их видеть, — мечтательно сказала Надежда, — родные все-таки.

Глава тридцать вторая

Прошел месяц. Всего-навсего! Но события развивались так стремительно, что Оксана Ивановна не знала, что и думать. «Может, и правда Егор обладает каким-то сверхестественным даром, — думала, — то, что он, иногда, преподносит, не входит ни в какие рамки! Как он, например, познакомился и привез прямо сюда, в Исаевское Логово (как окрестили временно строительную площадку) целого главу администрации района?! А привез же!» Плотный, средних лет, коренастый, седеющий мужчина вышел из светланиной машины и представился: «Пужаев Евгений Григорьевич».

Потом они вместе с Силиным, Егором и Андреем ходили по точкам стройки, о чем-то спорили, что-то доказывали друг другу. Наконец, Пужаев, перед самым отъездом, подошел к Оксане Ивановне.

— Великое дело затеяли ваши дети, давно пора возрождать Задонье. Я ваш помощник и союзник, убедили, очень рад. Я такого не ожидал. Единственное плохо: спорное место вы выбрали. Тут сложно решить: к какому району вас прикрепить, к нашему — Голодаевскому, или к соседнему — Родионо-Несвитаевскому? Дело в том, что поля явно наши, а вот сама усадьба... Через дорогу — Украина, можно сказать, «заграница», и тут не все ясно. Но я думаю, все решится. Разрешение на строительство уже есть. Остальное, я думаю, тоже уладится. До свидания, я еще приеду. Кстати, кто была вам Урминская Мария Анатольевна?

— Как вам сказать, и мамой, и бабушкой, и всем сразу, а что, вы ее знали?

— Дело в том, что я недавно копался в районном архиве и вычитал, что, оказывается, она моя двоюродная тетя.

— Вот как! Так тогда Петр и Павел — ваши прямые родственники! Они же ее внуки!

— Кто такие? — непонимающе посмотрел на Егора, Андрея и Силина, стоявших тут же, Евгений Григорьевич.

— Так они же и есть истинные владельцы этих угодий и этой стройки.

— Тогда где же они?

— В поле, у них сельхозбригада, сейчас готовят поля к уборке кукурузы и подсолнуха.

— Но тогда их фамилия должна быть Сердюченко!

— Как Сердюченко? — все переглянулись.

— Потому что отец у них носил такую фамилию. Ох, тут вы так накрутили, что сразу не разберешься. Ладно, поехали, красавица! — обратился Пужаев уже к Светлане, молча сидевшей в кабине, — Егор, ты едешь?

— А как же! Жену, велосипед и автомобиль доверять никому нельзя!

— Это, верно, особенно такую, — согласился Евгений Григорьевич.

Когда запылившая машина скрылась за горизонтом, Силин сказал:

— Вот и мне задание выпало на всю оставшуюся жизнь.

— Какое? — не поняла Оксана.

— Так вот глава администрации назначил меня главным прорабом строящегося хутора. Только, пока, без названия.

— А как на это Нина посмотрит?

— Говорить сегодня будем. По-моему, ей все равно, бредила деревней, так тут даже лучше будет, чем под Воронежем.

Раздался оглушительный взрыв.

— Во, Серега разошелся! Машины не успевают отвозить. А чего это каток стоит и грейдер возле него? Перерыв что ли? Так в колокол никто не бил! — И тут раздался звон настоящего колокола.

— Начинается, — вроде бы с неудовольствием, но с улыбкой сказала, подошедшая Клавдия Ивановна, — такую ораву накормить! Нужно кухню армейскую выписывать. С нашими кастрюлями не управиться, а там котел — хоть на сто!

Силин отвел Оксану в сторону:

— Слушай, Пужаев такое нам сказал, что у меня мурашки по коже пробежали!

— И что же он сказал?

— Мы ему предложили сюда, к нам, на жительство переехать, шутя, конечно. Говорим: вместе с женой и детишками. А он говорит: «Нет у меня теперь никого — ни жены, ни детишек. Жену хоть месяц назад возле этой же дороги нашли, а вот детей пока нет». Может, та женщина и была его жена?

— Господи, что творится, что творится. А где же дети?

— А кто ж его знает! Мы не стали допытываться, может, Егору сказать? Он же все может.

— Он же с вами был.

— Да нет, как раз в это время он ходил к Сергею. Его самого когда-то в Молдавии похищали, да ты же знаешь, так что он точно поможет. А вообще — это мафия. Чем хотя бы не угодил глава администрации? Он же не банкир какой-то!

— У каждого свое. Интересно, почему он сказал, что фамилия у Петра и Павла должна быть Сердюченко?

— Откуда я знаю, может, Урминская переписала их, а потом они, когда паспорт получали, захотели быть Исаевыми. Тут уж я им помогла, старых-то документов не было, а дети тогда ничего не понимали, им-то всего сколько было?

— Ну что, Оксана, сбывается мечта Ивана построить тут поселок, растут дома, как грибы, уже второй заканчиваем.

— Да, бригады работают хорошо, где вы их только выкопали?

— За такие деньги да не найти...

Глава тридцать третья

Иван очнулся в больнице. Возле кровати сидела пожилая женщина и читала.

— Почему я здесь? — тихо спросил. Женщина встрепенулась и, быстро отложив книгу, повернулась к Матыцину.

— Все хорошо, все уже позади, вы только лежите спокойненько, вы много крови потеряли, вам надо лежать и побольше спать, — нажимая на слова «вам», «вы», успокаивающе шептала женщина, будто экстрасенс.

А Иван вдруг все вспомнил: и гараж, и нож. «Но кто, же ударил? Неужели Виктор?! До такого дойти! Родной брат! И что же теперь? Наверно, уже и следствие началось. Кто-то же меня сюда привез. Как же быть, сказать правду? Но это, же тюрьма! Дадут срок и немалый. А если узнают про дом? Я так туда и не съездил. Может, он его и не сжег! — Всякие мысли лезли в голову Ивану. — Сколько же я тут лежу? Может, уже долго, Настя ничего не знает, будет волноваться».

— Я тут давно? — спросил у медсестры.

— Да нет, два часа назад вас и привезли.

— А кто привез?

— Вот этого уж я не знаю, «скорая», наверно.

«Какая в гаражах «скорая», а может, вызвали, — подумал Иван, — значит, пока вряд ли сообщили в милицию. Как же все-таки быть? Видимо, все будет зависеть от врача». Иван попытался вдохнуть полной грудью, — больно, в левой руке игла капельницы, жидкость почти вся вытекла. Медсестра поднялась, легонько придавив вену, вытащила иглу, собрала капельницу и потащила к выходу. В палате Иван один, вторая койка пуста. Все же попытался повернуться на правый бок, — больно, но терпимо.

— О, да вы уже на боку! — сказала еще на пороге молоденькая, круглолицая красивенькая врач, — ну и как мы себя чувствуем?

— А вы кто? — спросил Иван.

— Ваш лечащий врач, Нина Ивановна.

— Вы хирург?

— Да, хирург. Получается, не я вас опрашиваю, а вы меня, может, сделаем наоборот?

— Конечно, конечно, только я вас просить буду очень, умолять даже, не извещать милицию. Дело в том, что у меня есть подозрение, что сделал это мой родной брат, а ему еще только шестнадцать. У нас погибли родители, понимаете, это для нас всех трагедия. А он попал под плохое влияние. Вы меня понимаете?

— Понимать-то я вас понимаю, но у нас травматология, все сведения сразу записываются в приемном отделении. Боюсь, что я вам помочь не смогу. Давайте, я вас все-таки осмотрю. Так-так, чуть глубже. Что, сильно болит? Да, конечно, пока поболит. Давление почти в норме. Ну что ж, полежите, я схожу в приемное отделение, посмотрю запись, потом вам скажу, тем более, что я сегодня дежурная.

— Спасибо, доктор, помогите, если можно.

Врач ушла. «Как же известить Настю? Кого же послать?»

Минут через десять вернулась доктор.

— Ничего не могу сделать, там черным по белому написано: «Ножевая рана» и так далее, — даже отметка стоит: «Сообщено в милицию». Извините, но...

— Понятно, неужели ничего сделать невозможно?

— Тут уж я не знаю.

— Нина Ивановна, вы меня извините, что со своими проблемами лезу, но у меня в 1-ой больнице сестра лежит, будет волноваться, что не пришел.

— Так это же наша, родственная, и находится рядом.

— Как рядом, а я тогда где?

— Во второй, а у сестры что? Тоже травма? Это же в одном корпусе, вы в правом крыле, а она в левом. Как ее фамилия?

— Матыцина Настя. У нее черепная травма.

— Опять братик? Может, он больной?

— Все может, но с сестрой не он, может, с ним связано, но не он.

— Вы не переживайте, я схожу, тем более, что мне туда давно надо было.

— Спасибо, Нина Ивановна.

Ивана тянуло в сон, видимо, лекарства делали свое дело. Вечером, когда проснулся, то первое, что увидел, было лицо Насти. Она сидела в больничном сиреневом халате возле его кровати и смотрела в окно. Где-то светились многоэтажные корпуса больницы. В палате свет не был включен, но еще было светло.

— Настя, — позвал Иван, — вот видишь, сам я тоже попал.

Настя наклонилась к брату и, поцеловав в щеку, прошептала:

— Лежи, лежи, тебе нельзя много говорить, врач так сказала. А я уже все, могу бегать, скоро выпишут.

— Как же нам быть с Виктором?

— Я долго об этом думала и решила однозначно: пусть идет по им же выбранной дороге.

— Но это тюрьма и надолго.

— Пока не тюрьма, а колония, дальше — посмотрим. У меня, кстати, следователь был, я ему все честно рассказала.

— И про дом тоже?

— Нет, про дом ничего. Может, его и не сожгли. Мы-то не знаем.

— Зажги свет, совсем стемнело.

Глава тридцать четвертая

А поселок, действительно, вырисовывался. Уже стояли с красивыми, из оцинкованного железа, крышами два дома, с широкими, с выдумкой сложенными трубами. Еще два подведены под крыши, и уже стоят леса, а в остальных перекрыты первые этажи. Всего восемь домов. По проектной архитектуре совершенно разные, но площади одинаковые. Всего строительных бригад было восемь, то есть, на каждый дом — своя. С рабочими заключили договора на выполнение работ «под ключ», поэтому строители трудились от темна до темна. Две недели — дом. А семья Исаевых и примкнувшие к ним Силины обеспечивали строительство, кто, где и кто чем.

Андрей пропадал в городах Ровеньки, Красный Луч, Боково-Антрацит, — выбивал стройматериалы. Он, видимо, и забыл о последнем своем «деле». Но вдруг неожиданно к стройке подкатил полицейский «мерседес». Из него вышли двое, а двое остались в машине. Первой, кого встретили вышедшие, была Клавдия Ивановна. Она им показала на стоящий возле одного из домов панелевоз. Двое в штатском направились туда. «Мерседес», как черный навозный жук, пополз следом. Там они встретились с Андреем, отвели в сторону и долго беседовали. Потом посадили в машину и уехали, никому ничего не сказав. Собственно, видела это только Клавдия Ивановна. Остальные родственники занимались каждый своим, а большинства просто не было на усадьбе. Так что, куда увезли Андрея, и кто увез, — никто не знал.

Оксана Ивановна сидела в это время под тенью поднятой палатки и чистила картофель в большое ведро с водой и думала. А что же ей оставалось? Только думать, анализировать. Она несколько дней пыталась поговорить с Егором об исчезновении самородка, но никак не могла, ни минуты свободной не было. А после того, как решила, что его взял Андрей, хотя и успокоилась, но сомневалась. А однажды ей приснился странный сон: будто она взяла этот самородок в обе руки, сложив ладони, и подняла их высоко над собой. Почему-то была ночь, темень непроглядная. И вдруг самородок засветился ярким белым огнем, будто раскаленный металл, искрился он отлетающими искрами-кристаллами. Но ладони не жгло. Блестящие сверкающие звездочки просачивались сквозь пальцы, ползли между рук и летели на землю, но не оставались на ней, а, прожигая, неслись дальше, в бесконечную черную темноту. Стало светло в ночи, и Оксана вдруг увидела лицо Ивана, тоже сверкающее ореолом, особенно выделялись глаза. Так и проснулась, лежа с вытянутыми над головой руками. Сильно испугалась и решила, не откладывая, поговорить с Егором.

В тот же день выдался момент. Оксана предложила Егору проведать могилки. Они пошли на кладбище, там мать все и рассказала. Егор к этому отнесся спокойно. — Я думаю, что ты просто его не нашла, но даже если действительно взял Андрей, нечего волноваться. То, что тут уже построено, стоит не одного самородка. Отец только бы приветствовал это. А насчет кристаллов — мне очень часто такое снится. Я уже привык. А вначале очень переживал, потому что после таких снов обязательно что-нибудь случалось, и я стал уже считать, что это свыше кто-то мне сигнализирует. Таких случаев было уйма. Но в большинстве своем сны о кристаллах были к добру.

— Оксана Ивановна! — услышала прямо над головой. — Андрея увезли.

— Кто увез и куда?

Стояла Клавдия Ивановна с большой миской зерна.

— Машина подъехала, спросили его, я показала. Они долго с ним беседовали, а потом уехали.

Оксана встала с табуретки, вытерла о фартук руки и вышла из палатки.

— И Егор где-то запропастился, говорил, что уезжать ему надо в часть. Должен собираться, а тут пропал. Может, ему глава администрации рассказал про детей?

— Каких детей?

— Ладно, сейчас не до этого. А где Силин?

— Да где же, наверно, в прорабской.

Оксана пошла прямиком к строящимся домам и сразу же увидела Силина, беседовавшего с одним из бригадиров.

— Почему же мне не сказали?

— Никто, кроме Клавдии Ивановны, и не видел.

— Ты пока горячки не пори, может, это кто-то из его партнеров из города, он же со многими работает. Снабжение — это вещь серьезная.

— А если рэкет? Они на все пойдут!

— У Андрея наличных денег нет. Он мне вчера сказал, что деньги закончились.

— Тогда кто же эти четверо? Хоть бы Егор появился.

— Ему, действительно, нужно уезжать?

— Дня через два, а тут еще не знаю, что они со Светланой решили.

— А чего знать, женится он на ней, как пить дать. Да вон, по-моему, они и едут.

Поднимая темно-серую пыль, по проселку неслась легковушка, она выскочила на строящийся грейдер и понеслась в сторону асфальтобетонной трассы.

— Куда это они? — Но машина остановилась на несколько минут у асфальтоукладочной бригады. Егор вышел, что-то сказал бригадиру, и «вольво» понеслась, выскочив на дорогу, в сторону Ростова.

— Я схожу, узнаю, — сказал Силин.

— Пойдемте вместе.

— Нет, Оксана, иди к себе, не надо заострять внимание.

Анатолий пошел, но не в сторону дымившейся кротообразной машины, а к водоему.

«И к чему эти премудрости? Пойти спросить, куда уехали, — и все. Нет, все вокруг да около, — подумала Оксана, — может, самой сходить? Нет, буду ждать».

Была середина августа. По ночам жара спадала, а в последнее время даже стала появляться по утрам роса. Приближалась осень. И хотя работа шла очень хорошо, сроки поджимали. Вначале регулярно ездили на море, но рабочие строители категорически отказались, а кормить их было некому, поэтому и семья Исаевых перешла на график без выходных. Но зато на водоем бегали и утром, и в обед, и вечером.

Минут через десять в хозяйственную палатку вернулся Силин.

— Они сказали, что Егор будет через четыре часа. Куда поехал и зачем — не знают.

— Начинаются дни золотые, никто ничего не знает. Мы оторваны от всего мира, письма никуда не пишем, почты тут нет. Если что-то случится — и не узнаем ничего.

— А приемники, телевизор, — все мы знаем. А писать нам некому и письма получать тоже не от кого. Тут все, и твои, и мои.

— Да нет, мои не все. Владимир Яковлевич где-то в Масловке, с детьми сейчас горбатится на строительстве своего дома. В Красноярске осиротелые отпрыски Людмилы. Как они там? Да и из Смоленска Андрей очень ждал вестей. Мы даже не знаем, какой адрес он им дал.

— Скорее всего куда-нибудь на «до востребования». Может он вот-вот появится, пока нечего расстраиваться.

Шло время. Уже под вечер на усадьбу Исаевых снова зарулил черный «мерседес». Оттуда вышел Андрей, а с ним мальчик лет десяти. Буквально, минуты через три с другой стороны дороги появилась «вольво». Она, резво соскочив с бетонки, подъехала к «мерседесу». Вышел Егор, опять-таки, с таким же мальчиком. Дети бросились друг к другу.

— Глядите, Оксана Ивановна, что творится! Дети-то копии друг друга! Видать, близнята! И бывает же такое!

Послесловие

Обычно пишут в таких случаях: «Прошло столько-то лет...» Да, действительно, прошло два года всего-навсего! Егор Исаев уже служил на Дальнем Востоке, в небольшом городке Белогорске, куда занесла его офицерская судьба. Женился, но не на Светлане, а на Насте. Да-да, на Насте! В тот год, о котором мы рассказывали, он уехал из Исаевского Логова, по пути побывал в Красноярске и... Ну вы сами знаете, как это бывает. Андрей остался. Кстати, все, что он задумал, осуществилось. Но об этом попозже.

Силин Анатолий Иванович с Ниной Ивановной тоже остались у акациево-березовой рощи, а их дети вернулись в Рамонь, где и живут поныне.

Владимир Яковлевич Сердюченко достроил-таки дом в Масловке, хотел забрать к себе Ивана Матыцина, Настю и Виктора. Так Виктора Сердюченко все же посадили. Настя вышла замуж, а Иван остался. Он в очередной раз съездил в Японию и женился там, на ком бы вы думали? Никогда не догадаетесь! Да на дочери Тики — Мими! О, это была сказочная любовь! Может, мы к ней еще вернемся. Кстати, тогда же, весной (уже почти летом), Тики, вместе, с Тое, и побывали в России. После свадьбы приехали к Оксане Ивановне, и вместе с ней съездили на могилку к Ивану Исаеву.

Но что самое интересное то, что Егор Исаев, приехав в отпуск к матери уговорил её уехать с ним на Восток! «Ну и что?» — скажете вы. Конечно, что тут особенного? Конечно ничего, но... Представьте себе: Оксана Ивановна и Егор собирают чемоданы, малая Оксана возится на кухне — и вдруг звонок! Да нет, не телефонный, а в дверь! Оксана Ивановна, стоявшая ближе всего к двери, открывает и видит молодого человека спортивного телосложения.

— Я Иван Исаев, — говорит он. И вы представляете, что было дальше?! Нет, вы не представляете! И я тоже! Ну ладно, оставим это на потом, тем более, что повод к этому предвидится. А Егор, все-таки, увез Оксану Ивановну в Белогорск к Насте, которая верно сидела дома (как и все жены молодых офицеров) с маленьким, даже крохотным созданием, родившимся только, что и нареченным, в честь деда, Иваном. Вы скажете: «Опять Иван!» Да, а куда денешься! «Иванами да Марьями» богата была Россия, но мы взяли только Ивана, простого, русского:

И в офицерских погонах ходившего,

Безумно и страстно любившего,

И тюрьмы повидавшего.

И в предпринимателях побывавшего.

Всякие жизни прожившего,

И настоящие, и будущие.

В общем, обыкновенного — российского, каких немало на нашей такой громадной, такой разной и такой любимой Родине!

А что же Петр и Павел? Так выполнил же их просьбу Егор! Правда, невест привез Андрей, а женами все-таки сделал Егор. И живут сейчас, не нарадуются Павел с Олей и Петр с Полей, и детки уже пошли. А Андрей так и остался разведённым холостяком. Но что удивительно, приехали со Смоленщины Сердюченко, да не восемь, а десять семей и, говорят, что продолжают прибывать. И хутор этот сейчас называют не Исаевым Логовом, а, официально, Исаево-Сердюченковский. Тут еще не малую роль сыграл и глава администрации Голодаевского района Пужаев, кстати, живущий со своими близнецами сейчас на этом же хуторе. Во дела!

А что же многострадальные березки? Живут они, сердечные! А куда же им деваться, только посадили Петр с Павлом у той рощи дуб, большой, думали, не приживется. Нет, прижился, а рядом с ним дерево грецкого ореха, чтобы напоминал Ивану Крым. Сделали они это сразу же после смерти Клавдии Ивановны. И стоит сейчас вечно молодеющая роща у двух дорог, и поют в ее ветвях всякие птицы, и воют морозные злые ветры зимой, и поливает долгими осенними слезами их дождь, омывая могильные плиты и ограду. А ведь была здесь когда-то одна-одинешенька заброшенная, неухоженная могилка, где была похоронена простая русская красавица — Варвара, и окружали ее траурные, а подчас и заросшие бурьяном, поля Задонья.

Но все меняется. Изменилось и отношение к донским степям, и стоят они теперь очищенные, обласканные да ухоженные, и кормят, и поят простых русских людей, земляков моих. И пусть имена у них не Петр и Павел, а Олег и Серёжа, или еще как, все равно — это мои земляки, родные россияне! Честь и хвала вам! Каждый из вас — неповторимый кристалл, сверкающий своими, только ему присущими, цветами! И да поможет вам бог в делах ваших!

А куда же все-таки девался самородок? Ведь Оксана Ивановна так и не нашла его! Егор утере не придал почти никакого значения, согласившись, что его взял Андрей, превратил в валюту и вложил все в стройку. Иначе откуда у него столько денег? Но Оксана спросить прямо у Андрея не решилась. Егор-то знает. А это главное. Но получилось не так, как думалось. Егор уехал к новому месту службы, прямо из Исаевского Логова отвезла его тогда в Ростов Светлана. На вокзале простились и... А Оксана Ивановна вернулась домой только к первому сентября. Малой Оксане надо было идти на занятия. И только через два года, когда Егор, уже став отцом, приехал в отпуск, пошел в гараж и осмотрел нишу за слесарным столом, и был обнаружен самородок, лежавший на прежнем месте, как ни в чем не бывало! Тогда Егор вспомнил, как, уезжая в училище, последний раз развернул тряпку, в которой был, завернут драгоценный металл, и сказал:

Заклинаю наперед,

Пусть тебя тут не найдет

И никто, и никогда,

Только я один, всегда!

А ведь узнал Исаев о своих способностях только в училище, почти на год позже! Дома рассказал матери — не поверила, пошли в гараж. Егор видит самородок, мать — нет! Тогда сын взял в левую руку драгоценный металл, а правой трижды перекрестил, и мать увидела! Когда уезжали, самородок забрали, а «тойоту» оставили.

— Видно, судьба так распорядилась, — сказал Егор, — подарен был этот драгоценный металл Ивану, ему и передадим. Ведь теперь на земле снова есть Иван Исаев, ему и решать судьбу самородка. Правильно я говорю, мама?

— Пусть будет так, я согласна, может, хотя бы второй Иван Исаев использует самородок по назначению. Всё таки как все осложнилось.

А Егор Исаев и до сих пор летает над бескрайними просторами Сибири и Дальнего Востока. Однажды он побывал там, где когда-то жил его дед. Завис над развалинами избушки. Нашел-таки место для более или менее безопасной посадки. Было лето, и вокруг все страшно заросло. Порубив винтами молодую поросль, Егор все же посадил вертолет. Зашел в полуразвалившуюся хижину, удивительно, но сразу, же нашел люк подпольного лаза, открыл его, — заискрились разноцветные кристаллы в глубине подполья, и открылся широченный вход! Но Егор, испугавшись, захлопнул крышку, и тут, же на ней подпрыгнуло что-то небольшое, квадратное, покрывшееся многослойной пылью. Это была толстая самодельная тетрадь. Егор отряхнул ее, сдул пыль и на обложке прочитал: «Волчье Логово», а ниже — «Дневник». Я не стану вам рассказывать, что же там было написано. Егор привез этот дневник домой. Всей семьей несколько недель читали его. Там было столько сказочного и необычного, что в двух словах и не перескажешь. А посему должна появиться еще одна книга под общим названием — «Волчье Логово». Иначе будет совсем несправедливо по отношению к судьбе фронтовика, офицера, капитана Егора Исаева, лично наказавшего себя и прожившего в тайге четырнадцать лет! И хотя та избушка, которую построил в дикой непролазной тайге в общем-то донской казак, степной человек, и была почти обычной сибирской. Но что-то родное, неповторимое: то ли каменная большая печь, то ли амбарная пологая крыша, то ли окна, то ли ставни были такими, как в доме Василия Лукича. А вокруг избы невесть откуда даже появилась полынь — истинно степная трава. А лопухи?! Многое здесь, даже в тайге, напоминало Егору о его родине, красивейшем и плодороднейшем крае, Центральном Черноземье. Голуби ворковали по-донскому, козы кричали тоненько, нежненько, и цвета были степной ковыли. Вот обо всем этом и писал Егор в своем дневнике. А все остальное, его приключения в Волчьем Логове, только дополнение к тоске по родному краю.

А край донской живет и расцветает. И даже улыбающиеся подсолнухи цветут сейчас необычно. Они, как тысячи ярко-желтых кристаллов, окруженных белым ореолом, поворачиваясь за солнцем, качают красивыми бархатными головками, будто соглашаясь со мною: «Да, так оно и есть! Возродилась донская степь. Господь не бросил ее на растерзание!» Дух его всегда витает над полями! И да святится имя его! Отца и Сына и Святого духа.

7.07. 1994год