Перуново урочище

ТВЕРДАЯ КРОВЬ

Вся жизнь современного человечества, как культурного, так и находящегося на низких, пока, ступенях развития управляется «золотым запасом», с таким трудом и ухищрениями добываемом людьми, не щадящими для этой цели ни своей, ни чужой жизни и крови.

Золото — по-китайски недаром называется «тин-за», что значит «твердая кровь», а по-индусски «хата-op», т. е. «камень смерти». Уже этих наименований достаточно, чтобы понять, как рано, почти на заре человечества, за золотом шел бесконечно длинный кровавый след.

Казалось бы поэтому, что металл недоступно редок, трудно находим. Ничуть не бывало!

Известный химик Фрезониус совершенно справедливо замечал, что золото так же распространено в природе, как и железо, и гораздо чаще встречается на нашей планете, чем, например, медь или серебро.

И, действительно, в глубокой древности золото было чрезвычайно ходовым металлом. Из него делались утварь, пояса, шпоры, военные доспехи, троны, столы и даже целые колонны, как это было во дворце Семирамиды или в древнем храме Бей-та-дзы под Нанкином.

Золото было металлом демократическим и в домах даже среднего достатка оно не представляло редкости.

Основываясь на исторических данных, директор Лондонского Монетного Двора, сэр Роберт Остен, делает попытку вычислить количество золота, бывшего в употреблении с начала древней истории и до эпохи Возрождения.

По этим подсчетам, древние народы располагали огромным количеством золота в изделиях.

— Если бы, — говорит сэр Остен, — все это золото превратить в один гигантский слиток, то размеры его были бы таковы. Длина 10 саж.; высота 8 саж. и ширина 7 1/2 саж., стоимостью 28.000.000.000 рублей.

Куда же пропала такая глыба золота? Куда исчезло и то золото, которое не попало в подсчет сэра Роберта Остена? А его было очень много на земле, если судить по хранившимся до нашего времени древним названиям отдельных местностей и городов.

«Золотая равнина» (в Южном Судане), Золотой берег (египетское название), Хризополис, Хризолидаймион, Аурипаймия и др.

Где золото древних мексиканских ацтеков, идолы которых и жертвенные изображения сделаны были из чистого золота?

Где, наконец, то золото, которое находили наши далекие предки, не знавшие еще огня и железа?

Хранящиеся в Бомбейском и Гортенфиелдском музеях доисторические идолы очень часто представляли собой огромные золотые самородки. Один из них, так называемый «Адам», весит около 1 пуда и представляет большую человеческую фигуру, очень красивую и вполне напоминающую человека.

На этот вопрос, невольно встающий перед каждым, кто знает о подсчетах сэра Остена, дал <ответ> еще в 1900 году знаменитый французский академик Марсель Вертело.

Подсчитывая все золото, находящееся в настоящее время в музеях Европы и Америки и заключающееся в предметах эпох, предшествующих Возрождению, Вертело оценивает стоимость этого золота в сумме 15 миллиардов. Остальное золото находится отчасти в частных сокровищницах и коллекциях, отчасти в земле, погребенное вместе с городами и жилищами прежних поколений.

Особенно много золота было погребено на дне океанов и морей нашей старой планеты, но Вертело все-таки предостерегает от безумных предприятий по добыче этого золота с больших морских глубин.

— Кроме технических затруднений, — пишет Вертело, — это предприятие было бы невыполнимым потому, что золото, пролежав в морской воде более 200 лет, исчезает. Вследствие присутствия в воде брома и йода, металл растворяется и делается неуловимым механическими приемами.

Значит, в морской воде есть золото? — спросит нас читатель.

Непременно, и к тому же в океане находится огромное его количество. Американец Кэри Ли, исследовав все моря на степень богатства воды золотом, вычисляет общее количество золота во всех морях в океанах в 42.000.000.000 тонн, т. е. 2.562.000.000.000 пуд., ценой в 51.240.000.000.000.000 руб., т. е. это кусок золота размером в 512.400 раз больший, чем тот, который люди добыли на земле до эпохи Возрождения (см. рис.).

Рисунок представляет покрытую вечными снегами вершину горной цепи и уходящую вдаль цепь гор, а рядом жалкую хижину горного пастуха. Таково соотношение золота, находящегося в растворимом в воде морей виде, и золота, добытого и использованного в древние времена и в Средневековье. Это, как легко убедиться, две почти несоизмеримые величины, что понятно, если взглянуть на морской бассейн, как на неисчерпаемый запас золота, на богатейший прииск, в котором природа скопила и копит с каждым годом все более и более проклятого желтого металла.

Количество золота в морской воде все более и более увеличивается, так как реки, потоки и ручьи несут, вместе с пылью и мутью, невидимые частицы золота, которое затем бесследно растворяется в морях.

Американцы, шведы и австралийцы делали многочисленные попытки извлекать «морское золото».

Теоретически вопрос этот решен, но практически, по-видимому, он еще очень далек от осуществления, хотя австралийская фирма Мак Бурнэй, Джон Сэвс и К^о вопрос этот разрабатывает вновь и на специальном пароходе-барже производит опыты извлечения золота из воды.

Принцип добычи очень прост. Под корпусом парохода проходит бесконечное полотнище толстого сукна, пропитанного хлористыми соединениями олова. Последнее с золотом дает красную краску — Кассиев пурпур, который затем идет в переделку на чистый металл.

Если за морским золотом гонятся безумцы или гениальные фантазеры и изобретатели, то за золотом, находящимся в земле, охотятся все, причем во всем мире ежегодно добывается не более 28.000 пудов (в России около 1500 пуд.).

Добывается золото промывкой россыпей, т. е. разрушенных пород, среди которых находится золото в самородках, пластинках или пыли. Для этого породу переносят на промывные машины ручными лопатами или же черпаками землечерпалок (драгами), или паровыми лопатами (экскаваторами).

Иногда искусственно образуют россыпь, для чего с высоких мест направляют по трубам к месторождению золота воду, которая разрушает твердую породу и несет песок и ил вместе с золотом к улавливающим металл шлюзам и более тонким установкам.

Отдельную отрасль золотого промысла составляет разработка рудного золота, т. е. такого, которое в чистом виде или в каких-либо соединениях заключается в твердых, кристаллических породах. Тогда приходится строить заводы с мельницами и толчеями для измельчения камня, а затем уже направлять его в другие отделения завода, где золото извлекается ртутью, хлором или цианистым калием.

Запасы золота в земной коре огромны и исчислены геологами на сумму: 800.500.000.000.000.000.000.000.000 р. <…> Конечно, большая часть этого золота, вероятно, останется навсегда недоступной человеческой предприимчивости и жадности, хотя уже теперь производятся опыты над глубоким бурением в тех местностях, где предполагается залегание глубинного золота.

Богатые залежи, на разработке которых обогащались сотни родов, выработаны окончательно. Современный промышленник не мечтает даже о 15–20 % прибыли на затраченный капитал; 8 % — считается удачным дивидендом.

Потребность в государственном запасе золота, в монете, потребление золота в технике, в ювелирном и зубоврачебном деле, незаменимость золота другим металлом с теми же высокими качествами — оставляют цену неизменно высокой, а именно около 21.000 руб. за пуд чистого золота.

Кроме столь высоко ценимых техникой свойств золота, как его неокисляемость и весьма большая стойкость при воздействии на него других веществ, золото обладает особыми свойствами, издавна сделавшими его волшебным металлом.

Реальный XIX век развенчал всю чертовщину, но не мог победить ореола таинственности, окружающей золото. Наоборот, точные, эмпирически изучившие все химия и физика еще более подчеркнули особенность золота.

В первую очередь, следует упомянуть о необыкновенной тягучести золота.

Два золотника чистого металла возможно вытянуть в такую тонкую проволоку, что из нее отлично можно устроить большую телеграфную линию в Европе.

Настоящую телеграфную линию можно оборудовать из куска золота весом в 2 золотника. Полученной тончайшей, более тонкой, чем паутина и волокно водорослей, проволокой можно соединить Петербург с Берлином через Москву, Киев, Софию, Вену, Париж и Лондон. Линия эта потребовала бы очень мало электрической энергии и средств на ремонт никогда не ржавеющей проволоки, если бы эта проволока была видима глазом и прочна.

Таким образом, за два золотника золота можно установить сношения между столицами Европы и решить, например, кровавый балканский спор. Золото тянется в такие тонкие нити, что их можно разглядеть лишь в микроскоп. Зрение же и осязание бессильны при изучении этого вопроса.

При богдыхане Куань-Сяо-Цан, династии Мингов, один ювелир из Баодинфу подал челобитную ко двору о выдаче ему золота мерой в один лесной орех; из этого количества золота ювелир обещал сделать подарок только что родившемуся сыну богдыхана.

Золото было выдано, и обещание исполнено. Когда сын Цана царствовал уже 15-й год, в столицу явился древний старик и просил принять от него подарок. Это была деревянная лошадь в натуральную величину, покрытая тончайшей золотой шерстью, изготовленной из золота «мерой в один лесной орех».

Лошадь эта существовала до 1785 года, когда, во время пожара Саньдзинского дворца, где хранились редкости, принадлежащие династии, она сгорела вместе с библиотекой Мингов и древними сайотскими манускриптами.

Конь Куан-Сяо-Цана сделан из орехового дерева и покрыт тончайшей шерстью из золотой проволоки. Конь этот из Пекинского и Нанкинского дворцов перекочевал в монастырь Джан-Су, где стоял рядом с фигурой Будды. В начале XVIII века эту лошадь старых Мингов зарисовал и описал английский миссионер Гартммут, который говорит: «Металлическая золотая шерсть так тонка, что ее едва осязаешь пальцами». Здесь же и шерстяной орех, тончайшей проволокой которого покрыта лошадь.

В начале XVI века флорентийский кузнец Микаэло Ранчио из 10 граммов золота (полгинеи) выковал столько пластин, что покрыл ими мраморный двор рыцаря Дальмини, пригласившего всю флорентийскую знать полюбоваться на его золотой двор.

Современные золотобойцы делают еще большие чудеса. Один золотник металла может превратиться в такое количество листков сусального золота, что они могут покрыть всю площадь Петербурга.

Пишущему эти строки приходилось видеть такие тонкие золотые листочки, что они были прозрачными и напоминали пластинки фиолетового стекла.

Наука всегда обращалась к помощи золота для различных своих опытов.

Еще болонские академики, изучая скважность металлов, брали золотой полый шар и, наполнив его водой, били его деревянными молотами, причем убедились, что сквозь металлические стенки шара, как мелкий пот на утомленном челе, выступали капли воды.

Вольта, Франклин, Фарадей и Волластон, приступая к познанию сущности электричества, применяли для своих приборов золото, а в настоящее время золотые и золоченые гири при физических и химических исследованиях, золотые лабораторные сосуды повсеместно применяются при научных работах.

Совсем недавно, не более пяти лет тому назад, двум ученым, Осмонду и упомянутому выше Остену, посчастливилось открыть новое свойство твердых веществ, особенно ясно выраженное в золоте и названное «движением мертвой природы».

Они помещали на золотую пластину цилиндр из чистого свинца, и по прошествии двух дней наблюдали самовольное проникновение золота в массу свинца на глубину 2–6 миллиметров, а с течением времени и до самой вершины свинцового цилиндра.

Итак — беспристрастная наука установила необычайные и почти не повторяющиеся в других металлах свойства золота.

Еще гораздо раньше официальной науки, адепты тайных, магических знаний, чернокнижники и колдуны приписывали золоту свойства «эликсира жизни», «вечной юности» и видели в этом тяжелом желтом металле эмблему и источник неиссякаемых и могучих сил.

Потому-то они и искали способа превращения камня в золото, так как из этого «рожденного золота» предполагали приготовлять «великую панацею», дающую силы и юность, уничтожающую старость и недуги, предохраняющую от несчастий и злого глаза.

Алхимик Тримегисг, а позднее Павел Савойский утверждали, что, получая золото из черного, тяжелого камня, они видели, как в горне по металлу бежали зеленые, синие и красные змейки и прятались затем внутри затвердевших капель золота.

Теперь всякий пробирер и плавильный мастер знает эту разноцветную побежалость на поверхности расплавленного золота, но в Средние века и это простое свойство усиливало веру людей в «нездешние» свойства золота.

Амулеты, — самые действительные лечебные и приворотные средства, — приготовлялись в золотых сосудах и с прибавлением к составам и снадобьям золота. При упадке сил у коронованных особ в Средние века врачи давали крепкий настой целебных трав на старом вине, в которое опускалось несколько оплавленных золотых зерен.

Обычай этот сохранялся до начала прошлого столетия, а в Германии до настоящего времени считается лечебной данцигская водка, представляющая самую обыкновенную водку с брошенным на дно сосуда золотым листочком.

Золотые самородки, особенно если они обладают странной формой и напоминают человека, животное и дерево, очень ценятся именно потому, что им приписывается свойство приносить вред или пользу их владельцу.

В Сибири и в Южной Америке до настоящего времени самородки, напоминающие человеческую фигуру, немедленно бросаются обратно в шахту или разрез, так как, по местному поверью, это — «деньги дьявола».

Странные фигуры, находимые в россыпях, запрятываются «на счастье» в щелях домов, в горных расселинах и служат залогом удачи и спасения от всяких бедствий.

Если ученые и философы смотрят на золото с некоторой долей почтения, то что же говорить о простых смертных, памятующих, что —

Из-за «желтого дьявола» происходят войны и не раз менялась географическая карта; из-за золота отправляются в опасные и тяжелые экспедиции энергичнейшие люди современности; пренебрежение законов, насилие над слабейшим, падение нравов — спутники погони за золотом, двигателем нашей жизни.

Утайка золота путем глотания его и запрятывания в карманах, сделанных в собственной коже чернорабочего, влекут за собой грубые и гнусные приемы обыска и защиты от хищения..

Перевозка краденого золота в вяленой рыбе, в тушах кур и поросят, организованная охота за такими перевозчиками, краткие, стремительные драмы на глухих полянках темного леса или в пустынных и мрачных оврагах, бой и кровь, а вслед за ними тюремная решетка, а то и виселица — вот победный гимн жестокого «тин-за», «твердой крови» и злобный смех «хата-ор» — камня смерти.

РУССКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ-АВАНТЮРИСТЫ

Страсть к путешествиям — одно из сильнейших проявлений человеческой энергии, не находящей применения в тесных рамках общественности. С этой точки зрения, без сомнения, Россия представляет чрезвычайно благоприятную почву.

История, а еще раньше до нее, — мифология и легендарный эпос всех народов богаты сказаниями о путешествиях отважных авантюристов. Одни из этих авантюр имели чисто идеалистическое направление, носили отпечаток стремлений и исканий, как, например, поход аргонавтов и плавание Колумба; другие совершались с завоевательными целями, подобно воспетым Оссианом плаваниям внуков Фингала, разнесших славу каледонских кланов по всему побережью Атлантического океана; третьи, наконец, являлись путешествиями торговыми. К таким надлежит отнести — экспедицию героя «Луизиад» Камоэнса, Васко да Гама, а гораздо раньше экспедицию Тирского царя Фаркиссерна к берегам теперешней Англии.

Только о русских путешественниках, влекомых в неведомые области нашей планеты духом искания, или мятежной непримиримостью с обыденщиной, или попросту стремлением к захвату и наживе, — очень мало известно.

Намеки на далекие плавания ушкуйников, лихих «вольных» людей, полуразбойников, полуотпетых бездомных бродяг, поход Ермака в Сибирскую землю, подвиги Ерофея Хабарова на Амуре, авантюра Ашинова в Африке — вот почти все в этой области, что занесла на свои страницы история.

А между тем, мы можем смело сказать, что русская широкая натура издревле не могла вместить себя в рамки жизни на Руси, несмотря на то, что земля наша была всегда «широка и обильна».

С этой, ставшей исторической, фразой русские послы совершали путешествие за море к варягам, т. е к скандинавским народам, но перипетии этого путешествия остались неизвестными потомству.

А между тем, в одной древней, как серые граниты на Торисо, норвежской саге «О пришельцах с Севера» говорится очень много интересного и знаменательного[42]:

— Когда однажды упало багровое солнце в далекие воды холодного моря и на берег с шумом кинулись волны, жители Хордгаура вдали увидали большой струг с четырьмя желтыми парусами. На высоком носу горел костер, и человек в белом, стоя над пламенем, воздевал к небу руки. Выйдя на берег, люди со струга спрашивали о чем-то жителей Хордгаура на чуждом и непонятном языке. Мечи и топоры были в руках пришельцев, а на цепях вели они за собой лохматых, злобных псов. Старики, зрелые мужи и юноши, рослые крепкие люди с длинными белокурыми и русыми волосами, вышли из незнакомого струга, и встретил их Финбог. Незнакомцы обнажили мечи, но Финбог поднял руку к небу, и старший из пришельцев вышел из толпы и сказал, указывая себе на грудь: «Я — Тоуэррог!..»

Этот «Тоуэррог», по толкованию Сенковского, был не кто иной, как Турог, Турий рог — прозвище, часто встречаемое среди северных славян той эпохи и сохранившееся поныне в виде названий различных местностей.

Это было более 1000 лет тому назад, а через 300 лет после встречи Турога с Финбогом, по финским источникам[43], на город Кюэммь (нынешняя Кемь) произвели нападение пришельцы, приплывшие с южной части Белого моря в легких парусных баркасах. Они сожгли Кюэммь и вырезали всех жителей, похитив бронзовые идолы и мечи вождей из храма в Кюэмми. Бросаясь в бой, пришельцы призывали на помощь Перкуна и Сварога; это совершенно ясно говорит за то, что истребителями Кюэмми были славяне, по Онеге спустившиеся до Студеного моря и принесшие на скандинавский берег огонь и кровь.

Память об этой седой были осталась в финской песне в честь ветра, где говорится:

После этих отрывочных сведений о том, что славяне, населяющие великую Российскую равнину, отважно проникали в чужие страны, не щадя при этом ни своей, ни чужой жизни, наблюдается большой перерыв, если не считать походов Святослава и Игоря. Перерыв этот тянется до царствования Иоанна IV.

Кровавая и мрачная эпоха грозного царя ознаменовалась завоевательной экспедицией непокорного, вольного казака Ермака Тимофеевича на далекие Тобол и Иртыш, но одновременно с этим казни и душная атмосфера интриг и шпионства, допросов «с пристрастием», жестокостей и беззаконий опричнины вызвали усиленную эмиграцию русских людей не только в соседние Польшу, Литву, как это сделали князья Шуйские и Курбские, и в Туречину, куда убежали «под высокую руку» султана бояре Ромодановские и Миклеевы, но и в далекие, незнакомые страны, о которых говорит русская поговорка, что туда «Макар телят не гонял» или, что они находятся «у черта на куличках».

В одном из северных монастырей была найдена рукопись времен Иоанна Грозного, и в ней неизвестный летописец сообщает, что тридцать боярских детей и служилых людей из Москвы бежали в Архангельск и, взяв с собой инока Козьму, «в мореходном плавании искушенна», ушли в море и не вернулись.

Совершенно случайно английская геологическая экспедиция Д. Кольрея, профессора Дублинской коллегии, в 1902 г. на берегу пустынного Тана-Фиорда, на северном берегу Исландии, нашла два разрушенных временем и ветрами жилища, построенных из камней и выброшенных морем стволов. В одном доме были открыты почти истлевший и рассыпающийся череп человека, изломанная оловянная посуда, куски заржавленного железа и древняя медная икона-складень.

Через несколько лет археологи определили, что икона работы суздальских монастырей первой половины XVI века, а оловянная посуда очень распространенного в России того времени вида. Приват-доцент А. М. Микулев, на основании целого ряда предположений и остроумных косвенных доказательств, приходит к заключению, что экспедиция проф. Кольрея случайно натолкнулась на забытую всеми колонию русских людей, бежавших из утопающей в крови при Грозном Москвы.

Даже слабого воображения достаточно для того, чтобы представить все труды и лишения парусного баркаса с тридцатью смельчаками и благочестивым иноком Козьмой на руле, обогнувшими с севера Скандинавию и в постоянной борьбе с Ледовитым океаном и с полчищами пловучих льдов доплывшими до далекой Исландии, где среди мертвых камней и льдов зияют огнем «адские врата» — вулкан Гекла и дышат серой горячие гейзеры.

Жутко представить полное тревог и ужаса житие этих добровольных изгнанников, бежавших от «слова и дела» московской опричнины, перед лицом таинственных сполохов, горящих на северном небосклоне, вздрагивающих от подземного клокотания гор и земли, извергающей из своих трещин огонь, горячую воду и «серный смрад геенны нечестивой».

Почти одновременно с этим забытым путешествием крепостной человек Строгановых на Урале, бергмейстер Павел Хвостов, в 1575 г. совершил удивительное путешествие вглубь земной коры, пройдя, по собственным его указаниям, около трех верст.

Около нынешних Березовских промыслов существовала «Зеленая Падь», в каменистых склонах которой была пещера. В эту-то пещеру забрался Павел Хвостов и наткнулся на глубокую расщелину, уходящую под землю.

Отважный человек, запасшись салом и фитилем, пустился в путь и через несколько часов достиг обширной пещеры.

В донесении управителя Владимира и Дорофея Строгановых[45] московскому торговому приказу говорилось, что крепостной человек Павлушка Хвостов, обучавшийся горному искусству «у размыслов»[46] в немецкой земле, открыл «чудо чудное», увидел «диво дивное».

В пещере, открытой им в недрах земли, Хвостов нашел стены из камней самоцветных и горящих, «как солнце» и, с великим трудом отбив их от стен и сводов пещеры, принес Строгановым, узнавшим в них светлые смарагды (хризопразы, бериллы и хризолиты), сапфиры, лазоревики (аквамарины), хрусталь белый и дымчатый и яхонты (рубины и альмандины).

Но самым удивительным, о чем поведал своим владельцам отважный крепостной человек, было упоминание, что в небольшом озерке, которое лежит посередине открытой Хвостовым пещеры, он видел «чудищ с черными хребтами и хвостами, как у белужьих рыб».

Голов их не видал Хвостов, но большие и неуклюжие тела их выставлялись из воды и заставили своим видом человека, дерзко заглянувшего в недра земли, бежать оттуда. Управитель Строгановых, Михей Горностаев, дав Хвостову товарищем Пимена Грыку, послал их вторично за самоцветами и за сведениями о происходящем в пещере. Смельчаки не вернулись, и никто больше не видал той пещеры, пока в конце 60-х годов прошлого века не наткнулись при рудничных работах на подземные пещеры, где стали добывать ляпис-лазурь, малахит, горный хрусталь, топазы, аквамарины и хризолиты. Это — Хвостовские пустоты, в которых знавший эту быль немецкий маркшейдерский мастер Петцольд тщетно искал останки погибших Хвостова и Грыки, а также подземное озеро «с чудищами». Но вода этого озера ушла куда-то по глубокой трещине, а в породе, обставлявшей дно бывшего озера, нашлись лишь кости и чешуя рыб больших и панцири моллюсков.

При царицах Анне Иоанновне или Анне Леопольдовне из Архангельска ушла морская экспедиция в Северный Ледовитый океан для отыскания новых рыболовных мест. Бури загнали судно на берег Новой Земли, где остатки жилищ погибших мореплавателей в истекшем году открыла экспедиция капитана Вилькицкого, водрузившего русский флаг на земле императора Николая II.

Религиозное подвижничество не раз гнало людей в неизвестные страны к людям, лишенным света истинной веры. Много их было, но кто они и где сложили кости эти самоотверженные и многострадальные люди, с Евангелием и крестом в руках проникавшие в девственные леса и горы, к диким и часто жестоким племенам — никому не ведомо.

Трогательной и жуткой иллюстрацией подвижнической жизни неизвестных никому героев служит открытие, сделанное Болингом и Гусаковым, нашедшими в безлюдной тундре, между устьями Оби и Енисея, древний скит, истлевшие бревна которого и новгородской работы медный крест доказывали, что это бедное жилище простояло здесь многие века.

Тут же в скиту был найден костяк неизвестного подвижника, наполовину зарытый в землю, и валявшиеся рядом, совсем изъеденные ржавчиной тяжелые вериги.

Задолго до неудачной продажи Россией богатейшей Аляски правительству С.-А. С. Штатов, семейство русских промышленников Орловых, пройдя проливом Шелехова, высадилось в виду горы Св. Ильи, пошло на северо-восток и поселилось вблизи впадения большой Рыбьей реки в оз. Гарри, где основали посад Орловку.

Обитатели этого поселка во времена победоносного шествия англосаксонских и французских колонистов к северному полярному кругу выдерживали жестокие схватки с вооруженными отрядами озерных ирокезов.

Куда девались теперь Орловы — неизвестно и память о них сохранилась лишь в названии американской фактории на южном берегу Гарри — Orlofstown.

Когда в 1912 г. экспедиция немецких зоологов и ботаников, руководимых лейпцигским профессором Нотшибом, от города Пебаса в Перу (Южная Америка) начала подвигаться вниз по течению р. Амазонки, то в районе впадения Рио-Негро наткнулась на факторию, население которой состояло из выходцев из России.

Люди эти совершенно не знали русского языка и только по преданию помнили, что их предки вышли из России. Это были отличные и отважные охотники, знающие льяносы от границы Колумбии до Гран-Пара и оказавшие экспедиции неоценимые услуги.

Эти рослые и загорелые люди с рыжевато-белокурыми волосами живут в домах, построенных на высоких сваях во избежание затопления в половодье. Средством передвижения для них служат длинные и остроносые, очень легкие и быстроходные лодки.

В лесных трущобах Бразилии, где не только звери и птицы, но насекомые и даже растения нападают на неосторожного путника, эти колонисты были как дома. Они показали, как длинной и гибкой лианой легко перебить хребет чудовищного питона, ядовитую гремучую змею поймать на удочку, каймана (вид крокодила) взять в плен при помощи простой деревяшки, заостренной с двух концов, ядовитого птицелова-паука убаюкать монотонным посвистыванием и т. д.

Если бы можно было окинуть одним взглядом всю обширную территорию нашего отечества, то в горных ущельях Яблонового хребта, на Хингане, Хамар-Дагане и Сихоте-Алине в тайге по Уссури, в тундре на Лене и обеих Колы-мах, среди снежных увалов Камчатки и дальше за северным полярным кругом виднеются дымки над жильем отважных русских людей.

Они изучают страну и людей, проповедуют слово Божие и переводят Евангелие на гортанный «звериный» язык орочон, гиляков и айнов; ищут золото в сухих логах и лесных падях новых земель; рыщут по снегу за соболем, горностаем, куницей и бобром; на парусных вертлявых челнах подкрадываются к заснувшим в Беринговом море китам или бьют на запретных лежбищах драгоценных котиков, моржей, нерп и сивучей.

В их жизни столько романтизма и здорового картинного и колоритного героизма, что в памяти, как живые, встают давно канувшие в Лету герои Майн-Рида, Густава Эмара и Фенимора Купера, и хочется верить, что «Морской волк» Джека Лондона вышел из их среды людей труда, упорства и фанатического служения своей идее, как бы сумасбродна она ни была подчас.

СЛУША-А-АЙ!

Еще так недавно раздавался этот монотонный, хотя странно жуткий окрик «Слуша-а-ай!» около всех тюрем и острогов нашего необъятного отечества. И звучал он той же сторожкостью и суровостью как здесь, в Петербурге, так и там, где сугробы снега заносят Колым, Якутск и Пропадинск чуть ли не до верхушек крыш. Теперь не услышать уже этого окрика бдительной стражи, удерживающей в тюрьмах тех, кого страшится нормальное общество. Изменились времена, и культура пошла вперед во всех отраслях нашей жизни.

Железобетон, сигнализация, внутритюремный надзор сделали уже ненужными особые способы внешней охраны мест заключения. Тюрьмы потеряли навсегда вид особо тщательно защищаемых фортов и крепостей. Все знают, что тот безумец, кто хотел бы пробить монолитную стену своей камеры или подкопаться под ее фундамент, ушедший глубоко под поверхность земли.

Однако, безумцы находятся, а наградой их безумной отваге или столь же безумной изобретательности служит полная неудача, горькое разочарование или смерть.

Можно смело сказать, что за последнее десятилетие в более или менее усовершенствованных тюрьмах не было совершено удачных побегов, а если они относительно и удавались, то и тогда беглецы бывали почти в момент побега задерживаемы и вновь водворяемы в тюрьмы.

Знакомясь с происходившими в разных тюрьмах и в разное время случаями побега, можно без труда разделить все эти попытки на две категории: побеги технического свойства и личного.

Первые из них представляют собой образцы упорно работающей в одном определенном направлении мысли и могли бы для психолога явиться источником многих чрезвычайно поучительных умозаключений и теорий.

От первобытного строительного фокуса, когда крепкие пальцы арестанта и клинок карманного ножа в течение долгих дней выбирали кирпич за кирпичом в стене, пока не образовался выход на двор или улицу, до таких гигантских работ, как проведение тоннеля в стенах и под фундаментом тюрьмы, существует целый ряд переходов.

…Ночь. По длинному коридору мерно шагает дежурный надзиратель, заглядывая в дверные «глазки» или прямо в железные решетчатые двери камер. На нарах все, как всегда.

Те же неподвижные, черные фигуры людей, тускло освещенные неярким пламенем висящей высоко под потолком лампы, громкий храп, неясное бормотание спящих, порой короткий лязг кандалов.

С коридора не видно, как чуть заметно шевелятся головы арестантов, как вспыхивают глаза лежащих, притаившихся людей. Изредка легкий, едва различимый ухом свист раздается в камере и тогда быстрая тень человека бесшумно скользит под нары, где прячется черная, слепая темнота.

Громче раздается в такие минуты храп, чаще лязгают и гремят цепями и мечутся во сне кандальники.

Где-то в глубине тревожного, мятущегося сердца тюрьмы идет отчаянная и мрачная работа.

Давно уже измельчена, вынута и разнесена по двору во время прогулок часть стены. На день отверстие искусно заклеивается разрисованной под кирпич или штукатурку бумагой и хлебным мякишем, а ночью туда вползает очередной арестант и крошит камень, разъедает его кислотой, этим другом заключенного, порой же, когда в тюрьме, в одной из камер, начнут шуметь, затеют ссору или драку, вступят в ожесточенную перебранку со стражей, — работающий просверлит в камне длинный и узкий ход и, вложив туда куски пироксилиновой шашки, взорвет их. В общем шуме, грохоте ломаемых нар и железных дверей, в невообразимой суматохе, всегда вызываемой тюремным бунтом, глухой гул взрыва часто проходит незамеченным.

Это большая работа и тогда соединяются все камеры. Ненадежных или подозрительных в смысле доноса или болтливости арестантов под разными предлогами и различными способами, — преследованием, боем и насмешками, — выпроваживают в другие камеры.

Медленно, упорно подвигается вперед трудная и тайная работа.

Канал, или, по-тюремному, «лаз» в стене прошел уже в фундамент, здесь свободнее и безопаснее работать, из-под земли не так доносится звук ломаемого камня и шорох выкидываемой земли. Составитель плана подкопа всегда ищет каналов, по которым идут трубы отопления, водопровода, газа или электрические кабели. Напав на такие каналы, работающие быстро подвигаются вперед. Теперь уже не надо возвращаться в камеру и в мешке выносить куски кирпича или вынутую землю.

Это — самая опасная часть работы. Нужно выбросить из камеры землю и камень. Надзиратели сразу заметят это. Приходится раздать всю землю арестантам по горсточке. Они же на прогулке разбросают землю по двору, при удаче перекинут камни через ограду, а не то изломают, искрошат кирпич и незаметно раскидают повсюду.

При такой совместной работе иногда всего населения тюрьмы почти всегда грозит опасность быть выданным подсаженной ли «птичкой» (шпионом) или своим же братом, но доносчиком и болтуном.

Подкоп близится к концу. Арестантам это видно ясно. Главные зачинщики ходят бледные, с посиневшими губами и лихорадочно блестящими глазами. Нет воздуха в слепых и узких каналах в стене или под землей. Стучит кровь в висках и неприятно замирает сердце, готовое остановиться. Гаснет без воздуха огарок свечи, освещающей сизифову работу арестанта, но долго еще после ее последней вспышки копается в темноте задыхающийся человек. Еще мгновение, и в глазах его замелькают, забьются красные и зеленые огненные круги. Он дергает за веревку, и его тянут обратно уже помертвевшим и неподвижным. Окатят голову водой, дадут несколько раз глубоко вздохнуть, и снова поползет он, как гигантский червь, в темное жерло лаза, освещая свой путь трепетным, тусклым светом огарка.

На прогулке встречающиеся арестанты пытливо переглядываются, незаметно делают друг другу какие-то знаки и неслышно перешептываются на тюремном, изменчивом жаргоне.

Главари отдыхают после тяжелой работы. Пройдет день или два, и настанет срок побега. Всякими способами и путями давно уже дано знать на волю, что готовится массовый побег.

В разных притонах и тайных квартирах, где собираются герои ночи, люди, живущие преступлением, приготовлены костюмы, наклейные бороды, усы и парики, стоят готовые подводы, куплены железнодорожные или пароходные балеты и приготовлены «настоящие» паспорта и другие необходимые при путешествии документы, именуемые тюрьмой и преступниками одним общим названием — «ксива».

За несколько часов до совершения побега в самой тюрьме идут последние приготовления. Одни — для остающихся, другие — для бегущих.

Остающиеся, но посвященные в «дело» арестанты должны в момент «полета» (как здесь называют побег) «завести волынку» для отвлечения внимания стражи и надзирателей.

С этой целью их снабжают двумя главными орудиями: пилками для подпиливания решеток и ключами к дверям камеры.

Поднимается страшный переполох, свистки, крик, стрельба, когда на двор через перепиленную отогнутую решетку неожиданно выпрыгнут несколько человек и разбегутся для отвода глаз по тюремному двору, или когда внезапно откроют они двери и появятся в коридоре, для вида наступая на надзирателя. А тюрьма вторит этой тревоге завыванием, треском отрываемых от нар досок и грохотом железных дверей.

Бегущие в это время совершают последние церемонии. Они пьют водку, пьют без конца, как лекарство, от которого ожидают эти озлобленные, больные люди исцеления; а потом с дикими глазами и сумрачными лицами тянут жребий, «на фарт», на счастье, кому первому идти во главе всех «летящих».

Через мгновение они один за другим спускаются в лаз, а вскоре вынырнут они уже за стеной и побегут, не слыша, как трещат вслед им выстрелы часовых и как кричит мчащаяся за ними погоня.

Потом их мертвых, с простреленными грудью и головами, или мертвецки пьяных несут или везут обратно в тюрьму, в штрафные камеры, карцеры, больницу или мертвецкую. И всех их одинаково с молчаливым и грозным сочувствием провожают мрачные взгляды обитателей камер.

Таковы массовые побеги.

Неудача возбуждает энергию, и мысль работает упорно в том же направления, ища выхода за высокую острожную тюрьму.

Пироксилин, кислота, водка, пилы, яд и оружие — все это можно найти в тюрьме. Придет ли кому-нибудь в голову обвинять в недосмотре тюремную администрацию? На всем свете, во всех наиболее усовершенствованных местах заключения уголовных преступников все эти атрибуты борьбы арестантов с карающим правосудием хранятся тюремным населением вместе с неугасающей надеждой на удачный побег, на выход на волю задолго до определенного законом срока.

Да разве мыслима борьба нормальных людей с болезненной, надрывной изобретательностью преступника, с навязчивой идеей побега и часто мести?

Можно препятствовать их выполнению — и это делается. Можно обезвреживать побег в последний момент — так и бывает на деле, так как уже упоминалось раньше, что массовые побеги никогда не удаются. Одиночные побеги с подпилкой решетки или подкопом под фундамент удаются иногда вследствие полной конспиративности и неожиданности, хотя в отношении общего количества таких побегов, процент удачных весьма незначителен.

Гораздо более часты и более или менее удачны побеги, для которых требуются личные качества беглеца.

Конец приема посетителей. Заплаканные женщины, матери и жены, и печальные, сумрачные мужчины идут медленно, провожаемые пытливыми взорами надзирателей.

Вместе с ними уходит и арестант. Он тщательно загримирован и среди наклеенных бровей, бороды и усов трудно разглядеть его тревожные, бегающие глаза.

Но большой навык у надзирателей. Они привыкли присматриваться не только к лицу арестанта, они запоминают походку и движения людей. Из 1.000 случаев в 999 узнают они убегающего и водворят его, злобно ругающегося и надрывно, исступленно проклинающего, — в карцер.

…Морозный туман навис над полями, и из-за его пелены молчат черные стены тюрьмы. Мерно шагает часовой. От одного угла до другого сто шагов. Невольно считает часовой каждый свой шаг и зябко ежится в своей негреющей шинели. Мерзнут руки в вязаных перчатках и сквозь них проникает колючий холод замерзшей стали ружья. Издалека, со стороны города, доносятся разные звуки: лай собак, какие-то крики, гудок паровоза или фабрики. Там жизнь, там движение. А здесь? За этими толстыми стенами томятся в неподвижном сонном бездействии сотни людей, чуждых и даже враждебных всем.

— Проклятая сторонка! — копошится в голове мысль, и грудь поднимает тяжелый, нерадостный вздох.

В тумане над стеной мелькнуло что-то, что чернее стены и заметнее в тумане. Часовой поднял голову и насторожился. Тишина кругом и глухое молчание. Он повернулся, чтобы продолжать свой путь до следующего угла, и поднял уже ружье, готовясь накинуть его на плечо.

Что-то большое и черное мелькнуло над головой часового, метнулось к нему, закричало и с громким топотом ног, ударяющих в замерзшую землю, побежало, скрываясь в густеющем тумане…

Едва не выронив ружье от неожиданности, часовой торопливо сдергивает толстые неуклюжие перчатки и берется за затвор ружья. Через несколько мгновений он стреляет в туман, с которым давно уже слился силуэт убежавшего человека.

Тревога…

А где-нибудь в другой тюрьме в это же время другой обезумевший от тоски человек ставит все, что у него осталось, — свою жизнь, — на карту, стремясь на волю.

Он тоже вызывает тревогу. Она промчится черным вихрем по мрачным тюремным коридорам и, быть может, даже не вырвется за стены острога.

Из одиночной камеры, где содержится опасный уголовный преступник, раздается тихий окрик и дребезжащий стук в железную дверь.

— В больницу надо! занемог я, — говорит вялым, страдающим голосом арестант подошедшему к двери надзирателю. — Всю ночь глаз не сомкнул… Режет, жжет все нутро…

Лишь только открыл надзиратель дверь, согнувшееся от боли тело арестанта выпрямляется. Как пружина, оно бросается вперед и сбивает с ног озадаченного надзирателя…

Тихо крадется человек по лестнице вниз и гасит за собой лампы. Он в форме надзирателя, того самого надзирателя, который с перерезанным горлом хрипит там в коридоре, кобур револьвера отстегнут, за пазухой связка ключей, и жаждой воли горят глаза.

Минуя коридор, козырнул стоящему в другом конце его надзирателю и вышел во двор. Еще темно, но у ворот, у заветных ворот, за которыми воля и жизнь, маячат тени. Это сменяется дежурство и караул.

Человек, стараясь не привлечь к себе внимания, медленно отступает и, пятясь спиной, входит в тюрьму.

Отчаянный крик, резкий, как выстрел в ночной тишине, вырывается у него из груди. Его схватывают сзади дюжие руки заметившего его побег нижнего надзирателя, валят с ног и вяжут…

А то и в полдень, когда все налицо, на глазах арестантов, надзирателей и солдат может «полететь» такой отчаянный человек. Он ведь решил, что легче умереть, чем жить в цепких объятиях тоски. В тот момент, когда солнце так ярко светит и ласкает даже песок тюремного двора и стены острога, когда теплые лучи его озаряют печальные и злобные лица арестантов, когда никто не ожидает никаких происшествий, от подвижной толпы гуляющих арестантов отрывается одинокая фигура и бежит, делая гигантские прыжки, в сторону стены.

Он выскользнул на рук схватившего его надзирателя, другого сшиб ударом в грудь и в одно мгновение взобрался на стену. Он пробегает вдоль стены несколько шагов, еще момент, и он будет уже по ту сторону постылой ограды, но трещат сразу несколько беспорядочных выстрелов и грузно падает обратно, глухо ударяясь о землю, мертвое тело беглеца…

Везут с тюремного двора мусор и всякие отбросы. Мерзко пахнущую телегу или бочку у ворот тщательно осматривают.

В истории тюрьмы нередки ведь случаи, когда арестант выезжал, засыпанный сверху толстым слоем мусора и земли или погрузившись в зловонную жижу ассенизационной бочки.

При первой возможности с толпой рабочих, идущих из тюрьмы с работ, уйдет случайно или умышленно подвернувшийся тут арестант; перелетит турманом через стену самый тихий, самый покладистый арестант, как только зазевалась стража или началась суматоха по какому-нибудь случаю.

Говорят, что давно в одной из далеких тюрем был такой случай. Хоронили умершего в больнице арестанта. Закрыли гроб крышкой и понесли на ближний погост. А в глухом месте, около леса, крышка сразу свалилась, покойник вскочил и, не оглядываясь на убегающих в ужасе людей, скрылся. Потом только спохватились, что убежал известный разбойник, а покойника нашли в бане под нарами.

Всех уловок стремящихся на волю людей не перечислить. Все они остроумны, все безумно отважны и все одинаково безнадежны. В этом, быть может, и кроется их острота, их заманчивость?!