Пешка

Глава 36

На следующий день все новости были забиты сообщением, что леди Элнер Лайрон Та Минг избрана в Совет Безопасности. Я пропустил это событие, поскольку, добравшись до кровати, проспал три дня подряд. Когда я, наконец, очнулся, боль утихла настолько, что я уже мог терпеть ее без наркотиков. Большая часть опухолей спала, и я уже начал узнавать свое отражение в зеркале. Я сорвал повязку с глаза. Мертвый Глаз перепутал бы его со своим. Но, тем не менее, он видел. Я подумал о том, что значит быть слепым всю жизнь; подумал о Старом городе. В «Соул» мне сказали, что шрамов не останется. Во всяком случае таких уродливых. Два зеленых глаза с круглыми зрачками, которые уже начинали казаться мне старыми знакомыми, оглядели мое лицо и скосились в сторону.

Медленно, ступенька за ступенькой, я спустился вниз. Когда я прихромал в кухню, лицо Шандера Мандрагоры на стене объявило, что Соджонер Страйгер покончил жизнь самоубийством.

Мой желудок подскочил к горлу. Чтобы водворить его на место, я выпил чашку кем-то недопитого остывшего кофе.

— Он оставил сообщение, — сказал Аспен, обнимая одной рукой Миднайта. — Что-то вроде: «Я ухожу туда, где меня ждут».

Я подумал было, что Аспен шутит, но он не шутил.

— Как ты считаешь, рай существует? — спросил Миднайт.

— Я не верю в рай, — ответил я. — Но надеюсь, что существует ад.

Они посмотрели на меня и больше ничего не спросили.

— Где Аргентайн? — спросил я, чтобы как-то заполнить тишину.

Аспен опустил глаза. Я почувствовал внутри него внезапный прилив замешательства.

— Она у Дэрика.

У меня из горла вырвался какой-то звук.

— Прости, парень, — сказал Миднайт. — Не принимай близко к сердцу.

— Как гласит пословица, — пробормотал я, — «Коты и джентльмены всегда приземляются на ноги».

— Леди Элнер пыталась связаться с тобой, — вступил Аспен. — Она оставила кучу сообщений, пока ты отсутствовал.

Отсутствовал. Я усмехнулся. Отсутствовал в своей собственной голове.

— Что она сказала?

Они рассказали мне старые новости о ее назначении. Я не удивился, но успокоился.

— Она только передала, что хочет поговорить с тобой как можно скорее. Это очень важно.

Я встал.

— Спасибо.

Я попытался дозвониться до нее, но даже не смог пробиться. Вероятно, вся галактика пыталась сделать то же самое, и быстро это не кончится. Я постоял с минуту в холле, позволяя своему разочарованию вытечь и пытаясь думать. И затем позвонил Натану Испланески. Он и вправду появился на экране собственной персоной, когда я назвал свой идентификационный код. Как и все остальные, он долго разглядывал мое лицо, но выслушал меня не перебивая. Когда я закончил, Испланески нахмурился, почесывая бородку.

— Не знаю, возможно ли это, — сказал он. — Она инсталлируется сегодня. Период адаптации к должности члена Совета труден…

— Мне нужно ее увидеть, — настаивал я. — У меня осталась всего пара дней.

Испланески удивился.

— А что произойдет потом?

— Не знаю.

— У вас неприятности из-за Страйгера?

— Нет.

— Вы в порядке?

— Нет, — сказал я, он видел это и сам.

— Вот черт. Не знаю уж, что коробит меня сильнее: то, что вы говорите, или то, что вы не говорите.

Я рассмеялся. Натан Испланески сдержанно улыбнулся.

— Посмотрю, что я смогу устроить.

Он перезвонил мне во второй половине дня.

— Поднимайтесь в офис, — сказал он. — Там я вас встречу.

То, что Испланески выполнил свое обещание, удивило меня почти так же, как удивляло меня все, что происходило последние несколько недель. Но я промолчал и отправился наверх, как он велел.

Испланески встретил меня у дверей офиса и, увидев мое лицо вблизи, постарался не вздрогнуть.

— Элнер присоединится к нам, как только сможет. В офисе он протянул мне одну из бутылок своего тысячелетнего пива.

— Вы заслужили его. Ваш поступок потребовал изрядного мужества и железных кишок. Народ Федерации должен вам гораздо больше, чем пиво. За выведение Страйгера с орбиты.

Я старательно изучал бутылку, и мне не пришлось встречаться с ним взглядом.

— Я сделал это не ради них.

— Ну, похоже, очень немногое делается по тем причинам, по которым оно должно делаться, — изрек Испланески, бегая из угла в угол. — Если уж на то пошло, я сам должен вам больше, чем пиво.

— За что это?

— Вы доказали мне, что я не всеведущ. В конце концов, Элнер рассказала, что произошло с вами на шахте.

Я заглотил сразу полбутылки и ничего не ответил. Испланески опустил глаза.

— Я исследую возможности системы, чтобы модернизировать ее, — говорил он, — чтобы у меня появился прямой доступ ко всем ее частям. И чтобы задействовать дополнительные ресурсы системы для защиты ее клиентов. Я не знаю, хватит ли этого, чтобы удовлетворить тех, с кем она жестоко обошлась… Но надеюсь, что положение все же улучшится.

В словах Испланески не прозвучало то, что мы оба — каждый со своей стороны — знали: что даже он, Испланески, был, в сущности, только мышью в машине. И что очень многое ему никогда не изменить. Система всегда больше своих частей.

И все же ему было важно изменить ее. И даже здесь — в его личном офисе, на вершине мира, на вершине властной структуры Федерации для него имело значение то, что случалось с людьми, и не только с такими, как я. Я вспомнил свою первую встречу с Испланески и что я чувствовал тогда. И, стоя здесь сейчас, чувствуя за его глазами боль, отчаяние, надежду, я понял вдруг, как изменился мир, когда я открыл для себя Испланески. Понял, как изменила мир Испланески дружба с Элнер.

— Привет, Кот.

Я испугался, услышав голос Элнер, потому что не почувствовал, как она вошла. Она стояла у дверей и улыбалась. Я шагнул было к ней, но остановился в недоумении.

— Вас здесь нет.

Это было изображение, голограмма. Она выглядела как настоящая, реагировала как живой человек, но внутри нее никого не было. Я стоял на месте, а мои щупальца накручивали круги в пространстве, ища Элнер.

— Где вы? Я не могу вас найти…

— Знаю.

Улыбка ее постепенно угасала, превращаясь в неулыбку, и я не мог сказать, что скрывалось за этим.

— Боюсь, большего я сделать не могу. Я сейчас в Совете.

— Я знаю, но… Тогда где вы?

Элнер повернулась к Испланески:

— Натан, вы не объяснили?

— Я думал, он знает.

— Что? — сказал я, уже приготовившись выдернуть ответ прямо из его мозга.

— Можно, мы поговорим наедине? — попросила Элнер Испланески.

— Конечно. Мне все равно нужно возвращаться в систему. — Испланески взглянул на меня: — Прощайте, Кот. Удачи вам. Закончите университет — не бойтесь дерзать.

Я наблюдал, как Испланески пересек комнату и сел в свой проволочный шезлонг. Откинувшись назад и закрыв глаза, он подключился к Сети, забирая с собой энергию своих тела и мозга. Он был с нами в одной комнате, но на несколько минут нам с Элнер было обеспечено полное уединение. Я ссутулился. Видеть Элнер и одновременно не видеть ее было тяжело.

— Итак, мы выиграли, — тихо сказала она, разглаживая рукав своего длинного серо-голубого платья. Лицо ее светилось гордостью и еще чем-то, более глубоким. — Вы нашли гвоздь — достаточно острый, чтобы заставить Конгресс подскочить на стуле. Ведь все это вы сделали, а не Дэрик?

— Да. Но если бы это не было ради вас, Страйгер мог бы уже получить то, что он хотел. Мои действия могли бы ничего не изменить, если бы я не совершал их ради вас… — У меня перехватило в горле, и я с трудом справился со своим лицом.

Элнер перестала улыбаться:

— Но, в конце концов, он стал возмездием самому себе.

Элнер знала про самоубийство Страйгера. Но я не мог утверждать, что она верила только что сказанному — что его самоубийство — на его совести, а не на нашей. И я не мог сказать, верил ли в это я.

— Я так благодарна вам, — продолжала Элнер. Ее голос стал вдруг очень глубоким; взгляд, на мгновение задержавшись на моем лице, заскользил вниз и потемнел, когда наткнулся на перевязку. — Зная то, что я знаю теперь — о Страйгере и истинной природе Совета Безопасности… Если бы он получил эту должность, то мог бы возникнуть невообразимый, страшный хаос, причиной которого стал бы его фанатизм. Но если бы я знала, что вы собираетесь сделать с собой, — я бы никогда этого не допустила.

— Поэтому я вам и не сказал… Леди… почему вас нет здесь? Это охрана…

— Я сейчас в Совете, — ответила она и замолчала, словно для нее было очень важно подобрать нужные слова. Или очень тяжело: — Я подключена к системе, как Натан, но… постоянно.

Я впал в какое-то идиотское замешательство, поскольку не мог прочесть контекст, придававший этим словам то значение, которое вкладывала в них Элнер.

— Постоянно?

Элнер кивнула.

Я оглянулся на Испланески.

— То есть… вы даже не можете выйти из системы?

— Да. Так.

— Почему? — ссутулившись еще больше, спросил я.

— Потому что работа в Совете требует постоянного подключения. Контролировать межзвездную сеть, покрывающую огромные пространства, — почти невыполнимая задача. А ФТУ — самая крупная из объединенных сетей. Внутри системы ФТУ есть свои подсистемы. Натан — на одном уровне, я — на другом, гораздо выше. На каждом следующем уровне сложности, когда ты поднимаешься в иерархии, требуется все больше и больше усиления, чтобы преодолеть структурные ограничения человеческого мозга, дать ему те способности, которые позволят обрабатывать возросшие потоки информации и полноценно их анализировать. Большинство корпораций никогда не работают на высших уровнях; они вынуждены сегментировать свои операции из-за ограничений в продолжительности сеансов связи. И только ФТУ управляет этими уровнями, потому что ему приходится реагировать на огромное множество самых разных факторов. И на этих уровнях интерфейс такой сложный, что постоянное подключение просто необходимо.

— Что же происходит тогда… с вами? — У меня свело челюсти.

— Мое тело проходит сейчас консервацию. Они отлично сохранят его… И, вероятно, оно протянет еще лет пятьдесят — семьдесят пять.

— А потом что?

— Им придется выбрать на эту должность еще кого-нибудь. Устав не разрешает членам Совета… оставаться после смерти.

Я отвел взгляд от той штуки, которая стояла у дверей, притворяясь, что мы с ней знакомы.

— А Элнер? То есть я имею в виду… Черт! Я не знаю, что я имею в виду! — В отчаянии я ударил себя по ноге и вздрогнул от боли. — Я не могу вас чувствовать. Вы — живы или вы просто — информация? Вы чувствуете как человек? Вы еще хоть что-то можете чувствовать?

— О да… — пробормотала она. — Знали бы вы, что я чувствую, Кот. Вы могли бы это понять лучше всех, — из-за того, кто вы есть.

Я кивнул, поскольку знал, что она имеет в виду. Может быть, знал лучше, чем думала Элнер, может быть, лучше… чем знала она сама. Но я не мог сказать ей этого.

— Может, это и прекрасное местечко. Но я не хотел бы там жить.

Элнер слегка улыбнулась.

— Я только-только начинаю осознавать, что это на самом деле такое. Насколько я понимаю, мое ощущение собственной личности теперь не что иное, как просто искусственная конструкция… и все-таки каким-то образом я чувствую себя вполне человеком. Возможно потому что теперь я звено в цепи других человеческих существ, разбросанных по всем уровням системы. Мы взаимодействуем как электрическая цепь, ну, вот как я сейчас разговариваю с вами.

— И каким я вам представляюсь?

— Вы очень далеко от меня, — печально сказала Элнер. — Возможно, мое ощущение себя как человека со временем исчезнет… возможно, это мудрое решение — ограничить нашу службу продолжительностью жизни. Но ведь я не одинока здесь, внутри. И это помогает мне помнить, зачем я существую и даже кто я. Я — часть Совета. В буквальном смысле. Мы — единый мозг.

Я вспомнил о светящихся существах, которых встретил внутри информационного ядра Совета Безопасности, потерявшись там во время прогулки с Мертвым Глазом. У меня сердце екнуло, когда я представил, что могло произойти, если бы Страйгер стал одним из них. Но потом я вспомнил ощущение единения. Гидраны были способны делить пространство мысли с одним, двумя, тысячей людей. Но сливаться с чужим мозгом — даже одного человека — полностью, до исчезновения, люди не могли никогда. Это было почти невозможно для человека-псиона… даже для меня.

Мною завладела зависть… которая не была завистью.

— А вы знали, что вот так будет всегда? — Я почти не мог поверить в это или не хотел. — Что, если вы выиграете, то никогда уже не встретитесь ни с кем лицом к лицу, не почувствуете запаха кофе, не нарисуете картину, не погуляете в лесу? — Меня заполнили воспоминания всего того, что Элнер любила делать.

— Да. Знала. Я только не знала — не могла знать — как все будет происходить в точности. Это невозможно описать словами, в наших понятиях. Но я понимала, что обратного пути не будет.

— Так вы хотели этого, — произнес я как очевидное, а не как вопрос. — Вы не боялись исчезнуть?

— А вы не боялись последствий, отдавшись во власть Страйгера?

— Да, чертовски боялся.

Элнер рассмеялась:

— Я тоже чертовски боялась. Но, Кот, кто-то сравнил процесс усиления человеческого мозга с выливанием голубой краски в ведро, потом ведра — в бочку, а бочки в море. Но вот это ведро краски сохраняет в море свою форму — не важно, как перемешиваются молекулы в море, как они рассеиваются. Понимаете, Кот, Божья тварь ею и останется. И я думаю, что это просто приспосабливание, возможно, даже ключ к нашему выживанию как рода — то, что мы живем как части систем, нами же созданных: как клетки, как органы… и, я надеюсь, как души. Каждый живет по своим способностям. Потому что мы уже вступили в трансформацию — нравится нам это или нет. Развитие — это всегда такой процесс, который оставляет что-то позади. Каждое наше решение, наш выбор означает, что мы вынуждены от чего-то отказываться, дабы жертвовать тем, что нашему выбору не соответствует.

— И никаких сомнений?

— О! — Элнер через силу улыбнулась. — Немного жаль. Фантомные боли по моему потерянному телу. Мне сказали, что они усилятся, но со временем пройдут, — когда прошлое исчезнет. Но сейчас я — это мои воспоминания, и больше ничего, поэтому даже сожаления для меня — драгоценности.

Меня охватило такое сильное разочарование, что я даже не мог говорить. Я пришел сюда, чтобы увидеть Элнер — живую женщину, человека, с которым и для которого я через столько прошел; увидеть ее еще раз, прежде чем наркотики перестанут действовать и я потеряю способность видеть ее по-настоящему: ее мозг, ее душу. Но из-за этих проклятых седативов я проспал целых три дня моей жизни. Я пропустил Элнер, и теперь у меня уже никогда не будет другого шанса.

— Ну а вы? — спросила Элнер мою спину.

— Мерзко себя чувствую. Правда мерзко.

— Вы злитесь?

Я покачал головой.

— Тогда — разочарованы?

Я пожал плечами.

— Боитесь меня?

Я повернулся к ней лицом.

— Нет. Я не знаю, — хрипло и резко сказал я. — Я не знаю, как чувствовать, поскольку не знаю, кто вы теперь.

— Тогда, возможно, вы чувствуете себя так, как я во время нашей первой встречи, — мягко произнесла Элнер.

— Я просто хотел бы, чтобы вы сказали мне. Чтобы я мог подготовиться.

— Похоже, мы оба храним в себе болезненные секреты, — слегка упрекнула меня Элнер. — То, что я узнала об истинной природе Совета Безопасности, — не предмет широкого обсуждения. Те, кому положено это знать, чувствуют — и, я думаю, обоснованно, — что народ Федерации, народ, которому и призвано служить ФТУ, предпочел бы верить в то, что Федерация управляется человеческими существами, личностями, которых можно опознать. И они… и мы стараемся поддерживать эту иллюзию. Теперь вы тоже знаете секрет. Потому что я уверена, что вы не выдадите его.

Я смотрел на голограмму, расфокусировав глаз и ничего не говоря.

— Но есть вещи, которые мне необходимо обсудить с вами. — Голос Элнер стал жестче, возвращая меня в реальность. — Я нахожусь в неловком положении. По закону, меня нет ни среди живых, ни среди мертвых. Я хотела встретиться с вами, не только чтобы попрощаться, но и чтобы обсудить управление моим состоянием.

— Со мной?

— Мои личные акции, включая контрольный пакет ЦХИ, в мое… отсутствие должны находиться под наблюдением доверенных лиц. Я бы хотела назначить вас на борт.

— Меня? — обалдело спросил я. — Я ничего не понимаю… уффф… в наблюдении.

— Это и не нужно. Борт возглавит Филиппа. Она увидит, какие меры должны быть приняты. Просто я нуждаюсь в людях, которым могу доверять, чтобы заполнить другие вакансии. Полагаю, именно поэтому таких людей называют «доверенными лицами». Это даст вам свободу жить, как вы хотите. И вам не придется разрешать таким, как Брэди, шантажировать вас и пользоваться вами как пешкой.

Я улыбнулся:

— Ну уж, не очень-то жесткие были условия. Но… да. — Может, мне это понравится. Свобода. Но что еще важнее свободы — безопасность.

Элнер тоже улыбнулась в ответ.

— У вас все вакансии заполнены?

— А у вас есть кандидаты на примете?

— Джули.

Элнер, помолчав, кивнула.

— Джиро.

На этот раз Элнер удивилась, но, улыбнувшись снова, сказала:

— Спасибо, Кот.

— Я хочу знать одну вещь: вы по-настоящему счастливы, Элнер?

— Да, — без колебаний ответила она. — Да, я счастлива.

— Тогда все будет в порядке, я думаю.

— Ну а какие ваши планы, — спросила Элнер, — теперь, когда это «суд божий» закончился, наконец, для нас обоих?

— Не знаю. Думаю, вернусь в университет и буду учиться, пока не пойму, что же мне делать с оставшейся частью жизни. — У меня задрожали губы, пытаясь вымучить улыбку. Я дотронулся до кружка за ухом и стиснул зубы. — Но сначала мне нужно найти место, где я мог бы побыть один и повыть немного. — Я попытался произнести это как шутку, но у меня не вышло.

В глазах Элнер вспыхнули нежность и боль, которых я не мог чувствовать. Но затем выражение ее лица изменилось. Она пробормотала:

— Я знаю одно такое место. Сейчас там весна. Никто вас не побеспокоит. Оно поможет вам вспомнить хорошее. Вы разрешите предложить вам?

Удивленный, я чуть не сказал «нет». Но, подумав, кивнул. И тут же почувствовал, как расслабилось мое тело, избавляясь от страха, мучившего меня все это время. Я вытер глаза.

— До свидания, Кот.

— До свидания, Элнер, — сказал я и затем, чтобы не признаваться самому себе в правде, улыбнулся и добавил: — Думайте обо мне иногда. Может быть, я услышу вас.

Элнер тоже улыбнулась и махнула на прощание рукой. И я даже попытался дотронуться до нее, прежде чем она исчезла.

Я вышел из офиса Испланески и в последний раз пошел по залам и коридорам комплекса Федерации. Дойдя до экспозиционного зала, я остановился в толпе туристов, которые разглядывали мозаичные портреты народа Земли. Я изучал эти лица очень долго. Человеческие лица. Я сделал это не для них. Так я сказал Испланески. Но почему-то на этот раз смотреть им в глаза было уже не так тяжело. Они, похоже, изменились. Или, может быть, изменился я. «Добро пожаловать», — произнес я наконец.

Никто не оглянулся мне вслед.