Победившие смерть

МАРФА ИЛЬИНИЧНА

Строгий, подтянутый и сосредоточенный Медведев, заложив руки за спипу, молча ходил из конца в конец просторного шалаша, прозванного партизанами чумом.

Много времени прошло с тех пор, как партизанский отряд получил задание уничтожить палача Украины — гауляйтера Эриха Коха, но все попытки пока что не увенчались успехом.

«Этот зверь оказался столь же осторожным, как и свирепым, — размышлял Дмитрий Николаевич. — Он, видимо, почувствовал, что в Ровно за ним охотятся, и стал еще предусмотрительней. В этом городе расправиться с ним нелегко... А если правда, что он собирается съездить в Луцк? Может, встретить его там?.. Знать бы расположение главных фашистских учреждений Луцка, в которые он может наведаться...»

Медведев долго ходил молча. Наконец приказал ординарцу позвать партизанскую мать, как он называл Марфу Ильиничну Струтпнскую, семеро детей которой воевали в его отряде.

Стоя у печки, сложенной из сырца под старой ольхой, Марфа Ильинична чистила картошку и думала о сыновьях — Ростиславе и Жоре, два дня назад ушедших на опасное задание.

Опустит в котел миску начищенной картошки, разогнет на минутку спину и с тяжелой тоской посмотрит в гущу уже зеленеющего весеннего леса, прислушается, нет ли шороха на тропе, по которой могут вернуться ее ребята. Тихо в лесу. Только .птички перекликаются. Но сейчас они не радуют сердце матери. Погрустит она, подумает — и опять за дело: отряд большой, на всех приготовить обед нелегко.

Вдруг подошел ординарец командира, белобрысый застенчивый юноша, и как-то виновато сказал:

— Марфа Ильинична, вас просит к себе командир отряда.

— Сейчас? — Мать смахнула картошку в котел. «Что могло случиться? — встревожилась она, вытирая руки. — Может, что с сыновьями?»

Учащенно забилось материнское сердце... Накинув на плечи платок, Марфа Илышичиа пошла к Медведеву.

Дмитрий Николаевич окинул заметно поседевшую женщину внимательным взглядом и заботливо произнес:

— Мне передавали, что вы нездоровы: Простудились?

— Прошло, — улыбнулась Марфа Ильинична, — только поясницу еще ломит. Да ничего, прогреюсь возле печки, и пройдет.

— Как работается вам? Успеваете стряпать?

— Справляюсь, в хлопотах не заметно, как день бежит... Ребятам трудно. А мне что...

Дмитрий Николаевич подошел ближе. В глазах женщины он прочел тревогу и поспешил успокоить:

— Сыновья ваши вернутся завтра. Все благополучно, не беспокойтесь о них.

Мать облегченно вздохнула, положила руку на сердце:

— Спасибо за добрые вести.

— Ну, а вас я пригласил по очень важному делу. Садитесь, Марфа Ильинична. — Медведев сел на обрубок дерева по одну сторону стола, а Струтипской указал на другой, такой же березовый пень. И когда она села, продолжал, сурово глядя в глаза женщины. — Нам необходимо разведать обстановку в городе Луцке, выяснить, какими силами располагают фашисты. Большой ли у них гарнизон, много ли там обосновалось немецких учреждений. Где они расположены. Нельзя ли установить связь с местным подпольем.

— Так, так... — понимающе кивала Струтинская.

— Я узнал, что у вас там есть родные, и решил с вами посоветоваться, Марфа Ильинична. Кто из вашей семьи мог бы отправиться с таким заданием в Луцк?

Марфа Ильинична скороговоркой ответила:

— Туда пойти могу только я. Бывала в Луцке не раз, там у меня сестра. Чего же, мне в самый раз...

Дмитрию Николаевичу показалось, что в ее словах прозвучала требовательность, и он пытался найти ответ на вопрос: что заставляет мать большой семьи подвергать себя риску, идти, как говорят, в пасть врага, не задумываясь о последствиях?

— А на кого оставите малышей, Марфа Ильинична?

— Да что вы, Дмитрий Николаевич! За ними присмотрят! Уж убереглись от худшего... А меня, пожилую женщину, кто заподозрит, что я от партизан? Да и пользы принесу не меньше, чем молодые. В ходьбе не устаю, что к чему, разбираюсь и на память пока не жалуюсь.

Медведев согласился, что доводы убедительные. Пожалуй, лучшей кандидатуры и не придумаешь. Но все же трудно ей будет.

— Не очень лежит сердце к такому решению, Марфа Ильинична. Тяжелая нагрузка для ваших лет.

— Порешили, товарищ командир, пойду я, — категорически заявила мать. — Останетесь довольны!

— Хорошо. Пошлем вас. Но не одну. С вами пойдет Ядзя Урбанович.

— Полно, Дмитрий Николаевич, зачем так опекать! Не будете на меня в обиде.

— Дело не только в опеке. У Ядзи будет другое задание...

— Ну, тогда воля ваша, посылайте вдвоем.

— Мы еще вернемся к нашему разговору, Марфа Ильинична. А теперь посоветуйтесь с мужем...

— Да разве он станет перечить? Ведь это для общего дела...

— А вы все-таки посоветуйтесь, — настойчиво рекомендовал Медведев.

В свой чум Марфа Ильинична вошла слегка возбужденной. И как бы между прочим сказала мужу:

— Володя, пойду в Луцк. Отряду сведения нужны.

Владимир Степанович не сразу понял, что к чему.

«В Луцк? Отряду сведения? — мысленно удивился он. — Да разве можно сейчас идти в Луцк, где земля горит под ногами и виселицы на каждой улице?! Что они, помоложе не нашли?»

Но вслух заметил робко:

— Как же ты, Марфа! А дети? Да сможешь ли ты в такую даль одна?!

Марфа Ильинична посмотрела на мужа и почти шепотом произнесла:

— Володя, сыновья наши ведь каждый день рискуют! А задание, которое мне доверяют, совсем неопасное. Бог даст, все обойдется.

— Ох ты! — вырвалось у Владимира Степановича. Он тронул ее руку. — Нет, Марфа, ты не оставишь малышей! Я попрошу командира, пусть меня пошлет.

— Да пойми же ты, Володя, я женщина, меньше подозрений! Кроме того, у меня, а не у тебя там родня, — возразила она с подкупающей ноткой в голосе.

Вспыхнувшее в душе Марфы Ильиничны вдохновение теперь, как пламя, осветило ее лицо. Владимир Степанович давно не замечал у жены такого молодого, задорного блеска глаз. Он чувствовал, что не находит в себе ни хитрости, ни настойчивости, чтобы расстроить ее намерения. Еще раз посмотрел в темно-серые, излучающие тепло глаза и, не скрывая тревоги, спросил:

— Так ты все же решилась?

— Иначе нельзя!

В чуме собрались дети. Мать крепко их перецеловала.

— Не скучайте, отца слушайтесь.

— А вы надолго, мамочка?

— Нет, милые, скоро... скоро вернусь.

В сопровождении сына Ростислава и группы партизан Марфа Ильинична с партизанкой Ядзей Урбанович вышла к ближнему селу Рудня-Бобровская. От места стоянки отряда Медведева до Луцка было почти двести километров. Путь лежал через дикие леса, непроходимые болота, густые кустарники. Шли ночью, отдыхали днем. И, лишь переправившись через реку Горынь, расстались.

Рассвет застал партизанок в дороге на Киверцы. А вскоре они уже были в Луцке. Вот и улица Кичкаров-ская... Здесь, в доме № 2, живет старшая сестра Марфы Ильиничны — Теофилия. С ней — дочь Мария и ее муж Григорий Обновленный. В этом доме и решила остановиться Струтинская. А Ядзя отправилась к своей знакомой — Прасковье Баранчук.

Марфа Ильинична постучала. Дверь открыла племянница. Увидев знакомое лицо, она воскликнула:

— Тетя Марфа!

— Узнаешь, Марийка? — улыбнулась гостья, вглядываясь в молодую хозяйку.

— Как же, узнала! Живы?

Как видишь...

— Проходите. Каким лихим ветром вас сюда занесло?

— Попутным! — отшутилась Марфа Ильинична.

К ужасу своему, Марфа Ильинична узнала от племянницы, что ее муж стал полицейским.

— Разве по своей воле? — сокрушенно качнула головой Мария. — Устроиться на работу нелегко. Мы голодали. А тут подвернулось место... Как было не пойти! А нынче ему выдали полицейскую форму. Скажу вам от чистого сердца, тетя Марфа, в душе не терпит Гриша ни фашистов, ни националистов, да уйти от них нельзя — шкуру спустят.

Такие доводы не убедили Марфу Ильиничну. Она рассуждала иначе. Многих ведь застигла беда! Натерпелись люди да и сейчас страдают, а в полицию служить не пошли и поклонов фашистам не бьют. Да знают ли они, каково было ей, когда ее преследовали жандармы и полицейские после ухода сыновей и мужа в партизаны? От хутора к хутору бродила с малышами на руках. А тут!.. Нет, есть, видимо, другая причина...

Как же теперь им открыться? И следует ли это делать вообще? Хозяева квартиры могут ее не понять, откажутся помочь.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел мужчина в черной полицейской форме. Женщины умолкли. Обновленный приветливо поздоровался, не сразу узнав родственницу.

Марфа Ильинична вспомнила свою первую встречу с Обновленным в начале войны. Узнав о том, что ее старшие сыновья и муж стали партизанами, Григорий тогда с недоверием говорил о делах партизан. Что, дескать, может сделать горсточка людей, если даже регулярная армия и та не выдержала натиска фашистов?

«Ну а теперь что он скажет, как поведет себя?» — терзалась догадками Марфа Ильинична.

Григорий подсел к столу.

— Значит, в гости приехали. — И, не дождавшись ответа, негромко добавил: — Слыхал, слыхал о том, как летят под откос поезда... Смело действуют партизаны. Немцы их боятся как огня.

От этих слов у Марфы Ильиничны потеплело на сердце. Значит, известно, чьими руками делается!

— И часто такое случается? — прикинулась она.

— Счет не веду, но досаждают.— Григорий сдвинул брови и понизил голос: — Их постепенно вылавливают — куда же им деваться?

— Но и жить безмолвно тоже не гоже... — Голос у Марфы Ильиничны словно осекся.

Григорий уставился в окно. «Права Ильинична. И он бы за дело взялся, да кому об этом скажешь!..»

— Я и сам завидую таким смельчакам, — признался Обновленный. — У нас в городе тоже есть отчаюги, чуть не на спинах немцев листовки расклеивают! У них, видимо, целая организация! Друяшые...

Марфа Ильинична встала, сложила на груди руки:

— А ты, Гриша, мог бы помочь нашим людям?

Эти слова словно электрическим током ударили Обновленного. Собрался с мыслями, прошелся по комнате, заглянул в доброе, покрытое мелкими морщинами лицо гостьи.

— Конечно, но при условии...

— Спасибо, Григорий. Дай бог тебе здоровья, — растроганно промолвила Марфа Ильинична.

Задание, которое получил Обновленный, носило сугубо разведывательный характер: установить, большой ли в Луцке гарнизон, какие имеются в городе гитлеровские учреждения, узнать по возможности адреса главных фашистских предводителей.

За несколько дней Обновленный собрал нужные сведения, тщательно записал их на листке и передал Марфе Ильиничне, а та распорола воротник своего пальто и зашила туда драгоценную бумажку.

Ядзя Урбанович легко нашла Пашу Савельеву: адрес дали Медведеву еще осенью прибившиеся к отряду трое пленных. Спасенные Пашей ребята ничего не знали о принадлежности Паши к подпольной организации. Но уверяли командира, что эта девушка и ее подруги могут оказать партизанам немалую услугу.

Узнав, что Ядзя партизанка, Паша крепко обняла ее и долго смотрела, как на какое-то чудо.

— Когда я слышу о том, как партизаны расправляются с фашистами, мне кажется, что это необыкновенные люди! — сгорая от восторга, шептала Паша. — Не то что мы тут...

Паша, устроив Ядзе надежные документы, оставила ее у себя. А на следующий день встретила в парке Виктора и рассказала о ней. Измайлов так долго и подробно расспрашивал о Ядзе, что Паша вспылила:

— Ну чего ты! Мне не веришь? Нутром чувствую, что она своя. Ты бы увидел и тоже поверил...

— Видишь ли, Паша, — пе обращая внимания на вспышку Савельевой, спокойно продолжал Измайлов. — Мы почти все время будем ходить по острию ножа. Это так. Но мы не имеем права порезаться.

— Я согласна. Только же бывает, что сразу поверишь в человека и не ошибешься.

— Ты права, — кивнул Виктор. — Но! — он поднял палец. — Доверие и доверчивость — разные понятия.

— Да, ты прав. Нельзя, конечно, так сразу раскрываться перед незнакомыми, — согласилась Паша и виновато улыбнулась. — Ладно. Убедил. А что же делать? И упускать-то ее жалко. С партизанами-то связь надо устанавливать.

— Вот и начнем. Только не прямо в лоб... Передай пока ей адрес ветеринара.

— Баранчука? — удивилась Паша. — Разве и он с нами?

— Если и не с нами, то за нас. Он сам ходил в лес,

но партизаны его попросили пока остаться в городе, — мол, там ты нам пригодишься больше, пришлем связного. Но этот отряд перебрался на другое место. А Баранчук все ждет связного.

— Ну так, конечно, лучше, — согласилась Паша, = Тут и мы их проверим, не только они нас.

* * *

Получив ценную информацию, Марфа Ильинична и Ядзя отправились в обратный путь. На «маяке» их уже ждали партизаны Павел Банацкий, Семен Еленец, Зигмунд Котиевский и Ростислав.

Стоявший часовым у дома Ростислав первым увидел приближавшихся на подводе мать и Ядзю. Как только повозка поравнялась с ним, он, счастливый, бросился в объятия матери.

— Устали, мама?

— Ничего, сыночек, вам не легче. Что в отряде? Как наши?

— Все живы, здоровы, ждут вас. — Ростислав обратился к Ядзе: — Соскучилась?

— Очень. — Девушка сняла с каштановых волос косынку, стряхнула с нее пыль и легко спрыгнула с подводы.

Возница, он же хозяин конспиративной квартиры, распряг вспотевших лошадей, бросил им охапку сена и вошел в дом. Все вместе пообедали. А вечером партизаны попрощались с хлебосольными хозяевами.

Хутора и села обходили со всеми предосторожностями: по непроторенным дорожкам, через кустарники и заросшие болота. На вторые сутки добрались до села Гута-Степанская. Отсюда — по прямой дороге — до районного центра Степень оставалось всего двенадцать километров.

Над землей уже подымалось теплое весеннее утро, когда набрели на хутор, стоявший вдали от села. С северной стороны к нему клином примыкали вспаханные, еще не засеянные поля. Узенькая, чуть заметная дорожка вилась через поле. Облюбовав обнесенный низким забором домик, Павел Банацкий решил расположить в нем разведчиц на отдых.

Пожилой мужчина выглянул в окно. Увидев вооруженных людей, он не решился выйти из дому. Банацкий заметил его нерешительность и подошел ближе.

— Хотим поесть, за продукты заплатим. — В доказательство вынул из кармана немецкую десятку и потряс ею в воздухе. Тогда хозяин открыл дверь.

Маленькое тощее лицо Петра Авраамовича Загоруйко выражало скорбное недоумение, смешанное с глубокой тревогой. Он хорошо усвоил истину: недоглядишь оком — заплатишь боком. Поэтому несколько мгновений оставался неподвижным. Исподлобья смотрел на Банацкого, стараясь понять, кто он: красный партизан или бендеровец. Наконец пригласил хриплым голосом:

— Заходи!

Еленец остался с хозяином, а Банацкий пошел в лес за остальными. Кругом было безлюдно, дремлющий покой нарушался только шагами Павла. Неожиданно он заметил человека, притаившегося за стволом дерева.

— Руки вверх! — скомандовал Павел незнакомцу.

Тот осмотрелся и, скривив в безвинной улыбке тонкие белые губы, спокойно поднял руки. К месту происшествия поспешил Ростислав.

Задержанный оказался жителем хутора Островки — Иваном Грищенко. В разговоре он то и дело подчеркивал свою неприязнь к фашистам. Рассказывал, что только отодвинулся фронт, он собрал в этих местах бросовое оружие. Об этом узнала жандармерия, и ею арестовали. Из тюрьмы удалось бежать, и сейчас он вынужден скрываться. Чтобы убедиться в правдивости этого рассказа, партизаны привели Ивана Грищенко в дом Загоруйко.

— Земляком вашим назвался, — показал Банацкий рукой на Грищенко. — Знаете?

— Знаем, — двусмысленно ответил Загоруйко. — Из наших краев. Это так...

А про себя подумал: «Разве скажешь правду? Расстреляют, подлюку, дети сиротами останутся».

— Значит, не обманывает?

Загоруйко нерешительно мотнул головой.

Вначале партизаны намеревались оставить задержанного под охраной до вечера, но передумали и позволили ему принести спрятанное им оружие.

— Мигом туда и обратно, — ответил Грищенко.

На пороге показалась шустрая девочка с тугой черной косой.

— Вот моя старшая, — с нежностью глядя на дочку, сказал Загоруйко. — Аптося, постели гостям.

Девочка убежала и тут же вернулась с охапкой соломы и приветливо зазвала партизан.

В дом зашла вся группа. Позавтракали, расстелили на полу солому и улеглись на отдых. Установили закрытый пост. Первым нес вахту у двери Банацкий.

Резкий визг неожиданно нарушил тишину. Распахнулась калитка, и тут же в двери показалась девочка с черной косой.

Немцы! Спасайтесь! — закричала она во весь голос и исчезла.

Партизаны с оружием в руках выскочили во двор. Дом окружали жандармы и полицейские. Семен Еленец и Зигмунд Котиевский залегли и открыли по фашистам огонь. С другой стороны отбивались от наседавших жандармов Павел Банацкий и Ростислав.

— Мама! Ядзя! — крикнул во весь голос Ростислав показавшимся на пороге женщинам. — Бегите в лес, быстрее...

Марфа Ильинична и Ядзя проворно пролезли через пролом в заборе и, пригибаясь, побежали к скирде соломы, стоявшей у леса. Частыми автоматными очередями партизаны прикрывали их отход.

Вдруг автомат Еленца умолк. Котиевский крикнул, что друга убили, и тут же сам повалился, сраженный пулей. Оставшись вдвоем, Павел и Ростислав стали отходить за дом. Тогда часть гитлеровцев перенесла огонь на беглянок.

Марфа Ильинична, бежавшая по открытому полю, изнемогала, силы покидали ее. Она сняла на бегу пальто и кинула его Ядзе.

— Легче мне так... а главное... ты знаешь, воротник...

Но что это? Разгоряченная ладонь Марфы Ильиничны судорожно вырвалась из Ядзиной руки.

— Родная моя, ну продержись еще немного, — наклонилась к упавшей Ядзя. Но тут же все поняла.

Припав к земле рядом с убитой, Ядзя увидела, что пуля пробила голову Марфы Ильиничны, с седых волос горячей струей текла кровь. Бросив прощальный взгляд на безмолвно лежавшую женщину, Ядзя быстро побежала в лес. Надо было во что бы то ни стало спасти документы, за которые партизанская мать отдала свою жизнь.

Отстреливаясь от преследователей, Ростислав и Банацкий успели укрыться в лесу.

* * *

Впоследствии крестьяне рассказали, кем был в действительности Грищенко. Сын кулака, он ненавидел Советскую власть.

— Всю жизнь воровал, таким путем и нажил себе хозяйство, — с гневом отзывались о нем старожилы.

Когда оккупанты вторглись на Украину, Грищенко поступил в полицию. Гестапо сразу оценило его качества. И так как он жил у самого леса, где часто появлялись партизаны, гитлеровцы решили наиболее выгодно использовать предателя. Для видимости его арестовали, затем инсценировали побег. С той поры Грищенко «скрывался».

Выслуживаясь перед захватчиками, предатель и привел их в дом Загоруйко.

Избитый жандармами, Загоруйко, пошатываясь, вошел в дом. Здесь он увидел страшную картину: в кухне на полу корчилась от боли тринадцатилетняя дочь Антося с зияющей раной в груди. Это она первая заметила жандармов и предупредила партизан. В какой-то миг проблеска сознания дочь узнала отца и еле пошевелила губами: «Та-ату...»

В первые минуты Петр Авраамович точно одеревенел, его потрясло увиденное, руки и ноги стали чужими, а и глазах застыл ужас.

— Антося, доченька! Что же делать? Доченька!

Крупные слезы катились по щекам сразу постаревшего человека. Обезумевший от горя, Петр Авраамович разводил руками, не зная, как облегчить страдания дочери. Потом быстро сбросил с себя пиджак, сильным рывком оторвал кусок полотняной рубахи и неловко начал перевязывать кровоточащую рану.

Но тело девочки холодело, ослабевало. И пока отец заканчивал перевязку, девочка умерла.