Победы, которых могло не быть

21 мая 1940 года, Франция Der Halte Befehl[216]

«Мы проиграли битву за Францию»

Премьер-министр Франции Поль Рейно — Уинстону Черчиллю, 15 мая 1940 г.

Вечером 10 января 1940 года транспортный самолет германских Люфтваффе совершил аварийную посадку на поле в окрестностях Мехелен-сюр-Мез. На его борту находился штабной офицер 7-й германской пехотной дивизии, имевший при себе подробный план намеченного вторжения во Францию. Офицера схватили прежде, чем он успел сжечь свои бумаги и карты. Из захваченных документов явствовало, что начало операции было намечено на ту же весну, вторжение должно было происходить через Арденны с форсированием реки Мез (Маас) к югу от бельгийской границы[217]. Захваченные документы были спешно доставлены генералу Морису Гамелену, главнокомандующему армиями союзников.

Гамелен не поверил в их подлинность — так же как он не поверил руководителю своей разведки, полковнику Пайолю из Deuxieme Bureau[218], получившему аналогичную информацию от своего глубоко законспирированного берлинского агента, высокопоставленного сотрудника германского Министерства обороны, работавшего под псевдонимом «Бертран»[219].

— Нет,— решил Гамелен,— никакая армия не сможет пересечь Арденны!

Странным образом он забыл, что всего два года назад, во время маневров французской армии, проводившихся под его собственным руководством, генерал Преталат использовал тот же самый путь прорыва, который изобразили на своих картах немцы. В конце концов, французский военный атташе в Швейцарии сообщил Гамелену, что германское наступление на Седан назначено на 8 мая. Он ошибся всего на два дня.

Утром 10 мая 1940 года особое подразделение немецких парашютистов, отработавшее операцию на специально выстроенном макете будущей цели, было сброшено на форт Эбен-Эмель, контролировавший три жизненно важных моста на голландско-бельгийской границе. Уже через двадцать минут этот стратегический дорожный узел перешел в руки немцев, ворота Франции были распахнуты настежь.

1 сентября 1939 года мир впервые познакомился с тем, что такое немецкий «блицкриг». Стратегия молниеносной войны, основанная на сочетании быстрого передвижения бронетанковых сил с тактическими воздушными ударами, была разработана в промежутке между мировыми войнами германским танковым гением Гейнцем Гудерианом[220]. Пока Германия создавала свои элитные танковые корпуса, британская армия скромно довольствовалась пулеметными танками «Матильда I»; у англичан имелись и несколько более тяжелые «Матильды II», но даже им было не под силу справиться с крепкой немецкой броней. Французы находились в еще худшем положении, их танки тащились со скоростью 6 км/час — чтобы не отрываться во время атаки от пехоты. Немецкие танки имели скорость в десять раз большую[221].

Несмотря на пример польской кампании вермахта, замшелые генералы, определявшие стратегическое планирование союзников, продолжали цепляться за доктрину стратегической обороны. Типичным примером их образа мысли является высказывание генерал-майора сэра Луиса Джексона при обсуждении одной из решающих битв Первой мировой войны, прорыве британских бронированных сил под Амьеном: «Танк — это неестественный уродец. Его появление на свет было вызвано совершенно исключительными обстоятельствами, которые вряд ли повторятся, но и в случае повторения с ними можно будет справиться иными средствами».

Представления о грядущей войне, доминировавшие в кругу руководителей французской армии, были вполне под стать близоруким взглядам британского генерального штаба. «Мы не поляки,— гордо заявлял генерал Гамелен,— с нами такие штуки не пройдут». Французский генеральный штаб полностью полагался на неуязвимость линии Мажино. Главным пороком этой мощной и весьма совершенной оборонительной системы было то, что она не доходила до моря, но обрывалась на бельгийской границе! Французы предполагали (как оказалось впоследствии — ошибочно), что линия Мажино вынудит немцев нанести удар через Голландию, после чего объединенная мощь французской, бельгийской и британской армий остановит продвижение вермахта на линии укреплений вдоль реки Диль. Именно эта концентрация союзных сил во Фландрии и привела к полному разгрому Франции.

План молниеносного достижения победы был представлен Гитлеру начальником штаба руководимой генералом фон Рунштедом Heeresgruppe А (группа армий А) генералом Эрихом фон Манштейном. Манштейн предложил нанести внезапный удар основной частью германских бронетанковых сил, семью дивизиями, по наиболее уязвимой точке французской обороны, через покрытые густыми лесами Арденнские горы, в то время как Heeresgruppe В генерала Бока изобразит ожидавшееся от немцев вторжение в Голландию путем, знакомым со времен Первой мировой войны. Французские военачальники попали в эту ловушку, в том числе даже стареющий маршал Анри Петен, герой Вердена, который уверенно заявил: «Арденны непроходимы, это направление не представляет опасности».

На сто пятьдесят километров лесистой перемычки между линией Мажино и бельгийской линией укреплений по берегу Диля генерал Гамелен выделил всего четырнадцать резервных дивизий. Против них было брошено сорок пять ударных дивизий Рейха, в том числе и все части, вооруженные тяжелыми танками[222].

Быстрота и головокружительный успех вторжения немцев во Францию породили множество мифов. Один из таких мифов апеллирует к германскому превосходству в танках. Это утверждение в корне неверно. Немцы имели 2574 танка[223] против 3254 танков у союзников. Кроме того, броня и пушки немецких танков Pz. II и Pz. III были слабее, чем у союзников. Вина за катастрофу полностью лежит на французских генералах. Они зациклились на линии Мажино, утратили гибкость мышления, основывали свои планы на безнадежно устаревших стратегических концепциях и, что хуже всего, неумеренно полагались на возможности статической обороны (на следующий день после капитуляции Франции линия Мажино была передана немцам в нетронутом виде!)[224].

В то же самое время историки обычно упускают из внимания действия семидесяти четырех британских танков в районе Арраса, эпизод не слишком масштабный, однако оказавший решающее влияние на дальнейший ход войны.

Уже через два дня после начала военных действий первые немецкие танки вышли на берег Мааса и заняли Седан. 12 мая генерал Корап, командовавший 9-й французской армией, получил ошибочное донесение, что немецкие танковые части форсировали Маас[225]. Он тут же ударился в панику и отдал приказ о спешном отступлении. Корапа сместили, поставив на его место генерала Жиро, который на следующий день попал в плен.

13 сентября танки 7-й дивизии генерала Эрвина Роммеля действительно перешли Маас по быстро собранному понтонному мосту. Они не встретили никакого сопротивления и сразу же двинулись дальше, не дав французам времени закрепиться на новой линии обороны. В боевых порядках французской армии образовалась зияющая дыра. Этот танковый прорыв был осуществлен с молниеносной быстротой, немцы даже не утруждали себя тем, чтобы брать сдающихся французов в плен. Обочины дорог, по которым неслись немецкие танки, были забиты французскими солдатами, многие из них продолжали тащить свое оружие. Время от времени какой-нибудь танк останавливался, танкисты собирали у французов винтовки, давили их гусеницами и мчались дальше.

Французское командование все еще имело в своем распоряжении три бронетанковые дивизии — вполне достаточно, чтобы остановить немецкий прорыв. Хотя к этому моменту военная разведка успела надежно установить, что немецкие танки и не думают направляться в Бельгию, генерал Гамелен медлил, не в силах отказаться от предвзятых представлений о будущем ходе войны; именно эта неспособность французского командования вовремя реагировать на быстро меняющуюся ситуацию и явилась основной причиной последовавшей катастрофы. Когда Гамелена заменили на генерала Вейгана и было принято безнадежно запоздалое решение выдвинуть танковые дивизии, все уже валилось под откос. 19-й танковый корпус Гудариана при поддержке пикирующих бомбардировщиков Ju.87 «Штука» в щепки разнесли 1-ю французскую бронетанковую дивизию генерала Бруно в окрестностях Бомона. 2-я танковая дивизия генерала Бронше из-за ошибки в расписании поездов выгрузилась не там где надо, а 3-я танковая дивизия попросту не дошла до фронта — у нее кончилось горючее.

Выдвижение французских и британских подкреплений столкнулось с еще одной серьезной проблемой, проблемой, лишь косвенно связанной с действиями немецких войск. Все дороги, ведущие к фронту, были забиты тысячами беженцев из Восточной Франции и Бельгии. Люди тащили за собой тележки, толкали тачки и детские коляски, в спешке набитые всем что попало под руку — гитарами, картинами, зонтиками и прочим бесполезным хламом. У автомобилей кончалось горючее, иногда их владельцев вытаскивали из кабин другие обезумевшие от страха беженцы, так или иначе все заканчивалось тем, что машины застревали посреди дороги, создавая дополнительную помеху движению. Оголодавшие люди ели недозрелое зерно с полей и зеленые фрукты из садов, а затем мучались от последствий. Маленький мальчик, крепко вцепившийся в материнскую юбку, еле переставлял негнущиеся от усталости ноги; чтобы погладить сына по голове, мать бросила на дорогу все, что несла в руках. Крошечная сцена любви и нежности посреди обезумевшей от страха толпы. Выбившиеся из сил садились на обочину и обреченно ждали неизбежного. Усталые, оборванные беженцы безразлично ковыляли мимо таких же, как они, несчастных, убитых при воздушном налете. Немецкие «юнкерсы» постоянно обстреливали беззащитных, ищущих спасения людей, эта угроза висела над дорогой, как темное грозовое облако.

Дюнкеркская операция 26 мая — 4 июня 1940 г.

Беженцы сделали то, что было бы не под силу и десяти дополнительным немецким танковым дивизиям — в тот самый момент, когда на фронте с отчаянной надеждой ожидали подхода резервов, трагический людской поток надежно перекрыл им путь. К вечеру 15 мая три германских танковых корпуса под командованием Гота, Райнхардта и Гудериана уже мчались по дорогам Франции. Наспех сколоченная 4-я французская бронетанковая дивизия (ее возглавил молодой полковник Шарль де Голль) проявила чудеса героизма, однако не смогла не то что остановить, но хотя бы замедлить танки Гудериана. Битва за Францию, начавшаяся всего пять дней назад, была уже, по сути дела, проиграна. Впереди маячило неизбежное унизительное поражение.

Успех двухнедельной польской кампании был достигнут благодаря таланту генералов, возглавлявших танковые корпуса Гитлера, однако сам политический лидер Германии практически не имел военного опыта, необходимого для понимания всей сложности современной танковой войны. В то же самое время Гитлер был уверен в своем уникальном военном гении — ничуть не меньше, чем в своей особой исторической миссии. Он окружил себя генералами вроде Кейтеля и Йодля, такими же бездарными, как и их французские коллеги, но зато обладавшими ценным свойством поддакивать каждому слову любимого фюрера. Настоящая сила Германии была в ее фронтовых полководцах, в таких людях, как Гудериан или молодой дивизионный генерал Эрвин Роммель. Роммелю предстояло стать лучшим из немецких генералов — потому, что он один сумел преодолеть окостенелую жесткость прусского военного духа. Он никогда не состоял в нацистской партии и, подобно своему начальнику Гудериану, считал OKW[226] кучкой бездарных и никчемных личностей. Роммель почти не скрывал своей крайней неприязни к людям вроде Гиммлера, Йодля и Кейтеля и не питал особых иллюзий относительно политической структуры, от которой прямо зависела ею личная безопасность. Его первоначальное восхищение Гитлером быстро сменилось недоверием и презрением. К этому были весьма основательные причины. Когда три танковых корпуса вырвались с маасского плацдарма и погнали остатки разгромленных армий в глубь Франции, у Гитлера сдали нервы, его озабоченность возрастала прямо пропорционально глубине продвижения немецких танков.

Вечером 15 мая передовые части буквально бомбардировали OKW донесениями. Генералы, отмечавшие на картах их продвижение, едва успевали переставлять флажки. Изучив общую карту театра военных действий, Гитлер начал проявлять явные признаки нервозности. Кейтель быстро сообразил, чем именно обеспокоен фюрер, и поспешил его поддержать. «Mein Fuhrer, я вполне солидарен с вашим пониманием сложившейся ситуации. Танковые силы слишком выдвинулись вперед. Противник может перейти в контрнаступление.»

16/5 OKW: Der Franzose fuhrt anscheinend aus seinem Reservoir Dijon-Belfort Kräfte nach der linken Seite des Durchburchkeils heran. (По-видимому, французы выдвигают свои резервные силы из района Дижон—Бельфор против наших клиньев прорыва).

Вот так оценил ситуацию Гитлер; генералы Кейтель и Йодль были того же мнения. Блестящий стратег Гальдер попытался справедливо возразить, что англичане попросту не успеют помешать столь быстрому наступлению танковых корпусов вермахта, а французская армия полностью утратила боевой дух, однако Гитлер слушал только тех, кто с ним соглашался. 17 мая 19-й танковый корпус получил приказ остановиться[227].

Генеральный штаб — 19-му танковому корпусу: «Послушайте, генерал, это не только приказ OKW, это личный приказ самого фюрера!»

«Да пусть хоть Папы Римского. Вызовите по телефону генерала Листа из 19-й армии и сообщите ему, что я подаю в отставку»,— кипел Гудериан. В отличие от большинства генералов Лист являлся отличным дипломатом, а потому компромисс был достигнут. Гудериан получил разрешение «провести разведку боем». Все это походило на фарс. Чтобы скрыть перемещение корпуса от фюрера, Гудериан поддерживает непрерывную телефонную связь между своим передвижным командным пунктом и местом, где его застал приказ OKW об остановке. Германские танки рвались к Ла-Маншу без ведома Гитлера и даже против его воли!

Директива № 2 генерала Гамелена была помечена временем 9.45 утра 19 мая 1940 года. Всем северным армиям предписывалось любой ценой пробиваться на юг, чтобы не попасть в окружение и не быть прижатыми к побережью Ла-Манша. Войска, находившиеся в подчинение генерала Жоржа, должны были наступать с севера в южном направлении, в то же самое время 2-я и 6-я французские армии получили указание атаковать от Мезьера в северном направлении Выполнению этого приказа помешали посторонние обстоятельства. Генерал Гамелен, впавший в полную депрессию на почве застарелого сифилиса, был заменен на Максима Вейгана. Новый план, разработанный Вейганом в сотрудничестве с генералом Жоржем, командующим Северо-Восточной армейской группой, предусматривал двусторонний охват («клещи») передовых германских частей, оторвавшихся от основных сил и не имевших флангового прикрытия. Жорж, мало подходивший на роль лидера как по физическим качествам, так и по складу характера (после поражения на Маасе он громко разрыдался), посетил штаб генерала Горта. Он попросил командующего БЭС (Британские экспедиционные силы) бросить в бой все остающиеся танковые резервы, чтобы отрезать две передовые танковые дивизии немцев, далеко обогнавшие свою вспомогательную пехоту. БЭС должны были установить оборону по линии Аррас—Камбре—Бапом. В обмен Жорж обещал мощную французскую атаку с юга.

Командующий БЭС Горт не стал информировать Жоржа, что англичане уже обдумывают отход к Дюнкерку. Несколько ранее он обратился с таким предложение к премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю, и тот приказал приступить к подготовке плана операции «Динамо»[228] — шаг, который позднее спас британскую армию от полного уничтожения.

Пока французы и англичане попусту растрачивали драгоценное время на базарную торговлю, кто будет атаковать и где, 7-я танковая дивизия Роммеля стремительно продвигалась в глубь Франции. Его танки наступали по фронту шириной всего в три километра и оторвались на пятьдесят километров от своего ближайшего источника боепитания. Роммель шел на значительный риск, так как с обоих его флангов находились крупные силы союзников. 18 мая он снова их потеснил. «Weiteren Marschweg: le Cateau—Arras. Auftanken! Antreten!» («Дальнейшее направление: Ле Като—Аррас. По машинам! Быть наготове!»)

Вскоре у танков кончилось горючее. (По некоторым сведениям, иногда им удавалось заправиться на местных автозаправочных станциях). Генерал пришел в полную ярость, однако скоро выяснилось, что он сам и виновен в такой ситуации. Танки Роммеля наступали так быстро, что не столь мобильная дивизия поддержки все еще находилась в Бельгии! Когда Гитлер узнал об этом, у него начались желудочные колики, а генералы OKW пережили бессонную ночь[229]. Однако отчаянный риск Роммеля был по достоинству вознагражден. Потеряв 35 человек убитыми и 50 ранеными, его дивизия взяла 10000 пленных, а также захватила или уничтожила свыше ста вражеских танков. 20-го мая, в день, когда первые подразделения гудериановских танков вступили в Абвиль, командующий БЭС Горт возложил руководство аррасским сектором на генерала сэра Гарольда Франклина. Генерал Франклин собрал старших офицеров своего штаба в командном центре корпуса, занимавшем крестьянский дом неподалеку от Сен-Элуа[230]. Мнения штабистов безнадежно расходились, так что не удавалось создать ясную картину происходящего. Согласно последним донесениям отступающих частей, немецкие танки уже переправились через Шельду в районе Камбре и приближались к последней водной преграде, годной для организации обороны — Северному каналу. Немцы явно намеревались окружить корпус Франклина, а вместе с ним и все северо-восточные силы союзников, состоявшие из 1-й и 7-й французских армий, бельгийской армии и британских Экспедиционных сил[231].

Горт сказал Франклину, что не сможет обеспечить поддержку с воздуха, так что тому приходилось рассчитывать только на свои собственные наземные силы — 5-ю и 50-ю дивизии плюс к ним — 1-я британская танковая бригада, составленная из подразделений 7-го и 4-го королевских танковых полков. Планировался сосредоточенный удар пехотой и танками вдоль шоссе Аррас—Бапом с целью отсечь голову гадюки — 7-ю танковую дивизию Роммеля прежде, чем к ней успеет присоединиться хвост — подтягивающая пехота. Танковые подразделения Франклина были достаточно сильны для выполнения этой задачи,— но никак не для прямой схватки с основными силами Роммеля. Придумать какую-либо иную оперативную схему помешала срочная телеграмма президента Рейно Черчиллю: «...Танковые колонны, находящиеся на открытом месте, следует уничтожать силами многочисленных мелких групп, снабженных несколькими артиллерийскими орудиями...»[232]

Генерал назначил начало операции на 14.00 21 мая. Непосредственное командование было возложено на генерала Мартеля. В первой волне должны были наступать 13-я и 151-я пехотные бригады при поддержке шестидесяти пяти танков «Матильда I» и восемнадцати «Матильда II». Мартелю была обещана фланговая поддержка семидесяти легких танков французской 3-й механизированной дивизии,— но не воздушное прикрытие. Здесь намечалась некая проблема, и далеко не маленькая. Хотя разведка совершенно верно идентифицировала 7-ю танковую дивизию Роммеля, она упустила из виду 5-ю и 8-ю танковые дивизии, а также панцергренадеров (моторизованную дивизию СС), следовавшие за Роммелем,— всего 410 танков и 20000 человек.

Вернемся на несколько дней назад. Усатый командир 1-й британской танковой бригады сидел в своем командном фургоне. Поступила радиограмма: «С юго-запада наступают крупные силы противника». Как это так? С юго-востока — да, но с юго-запада? Его подразделения все еще удерживали оборонительную линию вдоль реки. Неужели немцы сумели форсировать Диль, например, на стыке с 1-й французской армией?

Рация быстро положила конец всем сомнениям... Передовые части германского 39-го танкового корпуса форсировали Диль... несем тяжелые потери... И чуть позже: Внимание, всем частям и подразделениям. 5-я и 7-я танковые дивизии Гота двигаются в общем направлении Мобеж—Ле Като...

Это было вчера. Сегодня он увидел их собственными глазами. Танки расходились веером, рассредоточивались перед атакой на его позиции. На этот раз решение проблемы нельзя было переложить на кого-то другого. Отступать нельзя, слишком поздно. Пули со свистом проносились мимо, впивались в землю и деревья. Вдоль всей линии обороны его солдаты палили по бронированным машинам из винтовок. Не очень равное состязание.

«Нуждаюсь в артиллерийской поддержке. Прием.» Отдаленный грохот. Еще один мост взлетел на воздух прямо перед носом вражеских танков. «А что там у вас такое?» — спросил он в микрофон.

В голосе, прозвучавшем из динамика, чувствовалась безмерная усталость. «Измордовали нас, начальник, как маленьких — вот что такое.»

— Синий-четырнадцать. Это фокстрот-седьмой, вы меня слышите?

— Говори, фокстрот-седьмой.

— Синий-четырнадцать, я прошу разрешения отойти.

— Фокстрот-седьмой, в разрешении отказано. Держитесь всеми силами, какие есть. Конец связи.

Он знал, что секунду назад подписал батальону смертный приговор, но иного выбора не было. Их отход открыл бы немецким танкам фланг дивизии, а заодно и фланг всех экспедиционных сил.

Вошедший офицер едва держался на ногах, по землисто-серому лицу катились бусинки пота.

— Сэр, мы не можем связаться со штабом дивизии, они там словно все вымерли. Нам нужны танки. Эти самые «матильды» четвертого королевского были бы в самый раз.

— Хорошо.— Он повернулся к радисту.— Черт с ней с дивизией, свяжи меня прямо с командованием.

— Попробую, сэр.

— Пробовать мало, сынок, ты свяжись с ними, а иначе отправишься туда сам, ножками.

Ему нужно было перейти в контратаку, и чем скорее, тем лучше. Для этого требовалась поддержка тяжелых танков, если она запоздает, немецкие гусеницы размажут по земле всю дивизию. Главный железнодорожный мост взорван, однако саперы джерри[233] навели рядом понтонный, теперь их танки под прикрытием тяжелой артиллерии хлынули на этот берег. Радист, напряженно вслушивавшийся в звучащие в наушниках голоса, поднял голову:

— Сэр, пришло подтверждение — немцы форсировали реку Вавр![234]

— А что наш сектор?

— Сэр, командование приказывает сдерживать противника — и никаких больше приказов.

Звуки канонады заметно усилились, снаряды ложились все ближе к его позициям. 88-миллиметровый снаряд, прилетевший из-за реки, накрыл расположение роты «А». Пятеро убитых.

— Сэр, командование на связи.

— Давай микрофон. Это Синий-четырнадцать...

Желтая вспышка и оглушительный грохот.

Радист ткнулся лицом в рацию и замер; из дыры, появившейся в его спине, хлынула кровь.

— Это Синий-четырнадцать,— крикнул еще раз бригадир, прижимая к губам микрофон. Мог бы и не стараться. Рация была разбита — тем же самым осколком, который убил радиста. Бригадир выскочил из фургона. Требовалось найти другую рацию. В роте «А» есть, правда — слабенькая, дальности не хватит, но это ничего, передадим по цепочке. Добравшись до расположения роты «А», он узнал от солдат, что командира убило.

— Послушайте, сержант...

— Да, сэр! — Правая ладонь четко вскинулась к виску.

— Примите командование ротой «А».

— Хорошо, сэр.

Выйдя в конце концов на связь с командованием, они не узнали ничего утешительного. Немцы были уже далеко за линией обороны. На юге — в тылу французов, на севере — у бельгийцев, а скоро обойдут и британцев. Командиры дивизий приказывали своим подчиненным до последнего защищать свои позиции, успевшие уже попасть в руки противника. И все эти проклятые танки. Но тут просматривается один вариант. Собрать все танковые резервы в один кулак и попытаться разрезать немецкую лавину пополам. С точки зрения этой задачи его бригада находилась на идеальной позиции: основные танковые силы немцев двигались прямо к югу от нее, услужливо подставляя свой открытый фланг. Бригадир передал свое предложение командованию. Ответ оказался не совсем таким, как он ожидал. Ни слова об атаках, только все тот же «выход из боя». «Всем частям срочно отойти к линии Delta Blue!» Он справился по мишленовской дорожной карте. И немцы, и союзники одинаково пользовались этими роскошными французскими картами, которые свободно продаются на любой автозаправке. Получалось, что немцы стремятся к Дандру, следующей реке к западу от Диля. Ну что ж, отступать так отступать. Только без суматохи и паники. Если отступление будет организованным, эти солдаты еще сразятся с немцами, в другой день и в другом месте. Нужно было подумать, как бы это вытащить роты, стоящие на самом переднем крае, с их крайне уязвимых позиций. Им придется уходить втихую, оставив для вида маленькое прикрытие.

— Майор, мы отходим. Пушки у нас механизированные, а люди — нет. Что будем делать?

Майор повернулся к полковому старшему сержанту, тот мгновенно вытянулся по стойке смирно. Вот уж кого не выведут из равновесия никакие немецкие танки.

— Устрой для ребят что-нибудь такое с колесами.

— Да, сэр. У нас есть хозяйственные и продуктовые грузовики.

— Выкидывай барахло, люди ценнее палаток,— вмешался бригадир.— Диспозиция такая: пушки трогаются в три часа ночи, люди в три двадцать. Никаких фар, полная светомаскировка. Идем к реке Дандр. Как только все переправятся, взрываем мост.

Ему могла помочь только артиллерийская поддержка. Над головой выли снаряды немецкой полевой батареи. Последнее британское подразделение, стоявшее на Диле, сумело отойти без потерь. Солдаты ехали и шли, ковыляли и спотыкались; добравшись до леса, они хотели уже только одного — спать, однако тут же получили приказ окапываться.

— Сэр,— осторожно возразил один из ротных командиров,— ребята малость устали.

— Устали? — резко переспросил бригадир.— А кто не устал?

Радио приносило все новые тревожные сообщения: Тридцать немецких танков, шестьдесят грузовиков, двадцать орудий в пяти милях, к востоку от Гросара, в 7.15 двигались на северо-запад.

Линия по реке Дандр атакована превосходящими силами противника. Прошу разрешения...

К тому времени как британцы закрепились на новом рубеже, немцы уже оказались глубоко у них в тылу. Над бригадой нависла опасность полного окружения.

18 мая, 22.00. Группы тяжелых танков быстро продвигаются по направлению Ле Като—Камбре и Валансьен—Ауэ.

То есть, попросту говоря, немцы уже прорвались к югу и теперь двигались прямо на его бригаду. Они явно намеревались раздавить все британские силы с тыла. Теперь над головой шуршали снаряды 25-фунтовых орудий, нацеленные на приближающуюся танковую колону. Новый приказ командования перечеркнул предыдущий: Британским Экспедиционным силам к 12.00 19 мая закрепиться на линии Эско[235] в секторе Ауденарде—Молд.

Снова отходить! А люди валятся с ног.

Но затем пришла еще одна радиограмма.

Она застала генералов Франклина и Мартеля за согласованием маневров по выходу войск на новый рубеж обороны.

19 мая, 08.15. Части германской группы армий «Б» прорвали линию Эско в районе Ауденарде.

Из чего следовало, что линию Эско тоже не удержать. Нужно было спешно отходить, чтобы перегруппироваться вдоль Северного канала и Скарпа.

Части германской группы армий «А» продвигаются вдоль шоссе Камбре—Аррас. Противник идентифицирован как 7-я танковая дивизия и две немоторизованные пехотные дивизии, следующие за ней с разрывом в двадцать четыре мили.

Это было то самое, чего они с нетерпением ожидали, танки далеко обогнали пехоту. Пора действовать. 18 «Матильд II» и 65 «Матильд I» против двухсот немецких танков. Не много, но на первый случай хватит.

Бригадир снова вынул карту. Приказ генерала Мартела не оставлял никаких сомнений. К 22.00 20 мая организовать исходные позиции для атаки вдоль южного берега Скарпа, закрепиться в Витри. Мишленовская карта говорила, что в промежутке между Дуэ и Руйолкором есть шесть мостов через Северный канал. Вот к ним-то и направлялись танки. На данный момент эта линия удерживалась двумя дивизиями 1-й французской армии. Через день-другой немецкие танки нанесут фланговый удар и сбросят их в Сенсе.

Он не принимал во внимание Роммеля, чей 25-й танковый полк успел пересечь Северный канал у Маркиона прежде, чем британцы заняли оборонительный рубеж. В 5.00 утра 20 мая роммелевские части уже передвигались в тылу союзников, к югу от Арраса[236]. Генерал Роммель лично провел разведывательную вылазку группой, состоявшей из его собственного легкого бронеавтомобиля и двух танков сопровождения. Неподалеку от деревни Виз-ан-Артуа группа попала в засаду. Оба танка были подбиты, сам же генерал оказался на час отрезан от своих войск. Еще бы чуть-чуть...

Командир 1-й британской танковой бригады получил донесение, что одно из его передовых подразделений уничтожило два немецких танка. Бригадир с трудом поверил, что немцы уже в двух шагах. Он спешно организовал засады изо всех своих 25-фунтовых батарей и противотанковых пушек. Артиллерия встретит немецкие танки лобовым огнем и замедлит их продвижение, тем временем «матильды» ударят по открытому флангу противника. План казался очень разумным. Он сработает, он просто обязан сработать.

— Атакует 17-я бригада при поддержке 4-го королевского танкового. Мы получаем в свое распоряжение всю артиллерию дивизии плюс все, что сможет выделить корпус Нам поручена серьезная работа, и мы ее выполним — хоть сдохнем, а выполним.

И тут налетели «юнкерсы». Они гудели, как рой разъяренных пчел, целая туча самолетов — тридцать, сорок, а может и больше. Следуя для ориентировки вдоль русла реки Скарп, они быстро приближались к тесно размещенным британским батареям.

Первые бомбардировщики завалились на крыло и стремительно понеслись к земле, ровное гудение сменилось надсадным, пронзительным воем[237]. Они целились по дымовым шашкам, сброшенным наблюдателями-корректировщиками с головных машин. Из раскрытых бомбовых люков сыпался град бомб. Земля содрогалась от взрывов, вокруг батарей вставали фонтаны грязного пламени, в небо летели куски разбитых грузовиков и клочья человеческих тел. Самолеты заваливались на крыло, неслись вниз, круто выходили из пике, когда до земли оставались какие-то десятки метров, натужно воя, поднимались к облакам, делали круг и снова пикировали, адская карусель, стервятники, дорвавшиеся до добычи. Бригадиру казалось, что мир вокруг него рушится, от грохота бомб и торопливых выстрелов зенитных пушек лопались барабанные перепонки. Простучала жалкая на этом фоне очередь «Брена»[238], и тут же один из стервятников выкинул шлейф черного дыма. Не выходя из пике, самолет врезался в землю[239].

— Мы его сделали! Мы его сделали!

— Ну вот,— криво усмехнулся бригадир,— хоть какая-то радость ребятам. Гибель одного из «юнкерсов» не имела вроде бы существенного значения — остальные машины продолжали сбрасывать свой смертельный груз. Однако плотный зенитный огонь отвлек их внимание от британской артиллерии, бригада понесла серьезные потери в живой силе, однако стоявшие в засаде пушки по большей части уцелели. Танки были надежно укрыты в лесу.

— Сэр, прорывается танковая колонна.

В бинокль хорошо различались черные силуэты с кургузыми пушками. Колонна казалась бесконечной, танки, танки, машины обеспечения, снова танки... «Пусть себе идут». Приказ был четким и однозначным: «21 мая 14.00. И сразу бросайте на них все, что есть. Время еще не пришло».

Минуты казались часами. 13.40...13.50...14.00!

— Танки, вперед!

С ревом моторов и лязгом гусениц танки вырвались из тени деревьев на солнце, давя кусты, служившие им прежде укрытием, их становилось все больше и больше — тридцать, пятьдесят, восемьдесят... Немцы не могли их не видеть, однако в первый момент никакой реакции не последовало. Возможно, командир попросту растерялся, не имея достаточных сил для отражения танковой атаки противника, ведь охранение грузовиков с боепитанием и бензовозов состояло всего из трех десятков «Pz.II» и нескольких чешских «шкод»[240]. Основные танковые силы Роммеля ушли далеко вперед.

Бригадир решил воспользоваться преимуществом неожиданности и нанести молниеносный удар. «Открывать огонь без промедления, при первой же возможности». Как только танки вырвались из укрытия, заговорили замаскированные противотанковые пушки, они в упор расстреливали немецкие танки и грузовики. Командир батальона «Матильд II» руководил своими ведомыми по пояс высунувшись из люка. Батальон легких пулеметных «Матильд I» подошел к немцам с фланга; когда до противника оставалось менее четырехсот метров, пулеметы танков открыли огонь по небронированным машинам снабжения. На месте грузовика с боеприпасами вырос огромный куст ярко-желтого пламени. Над головой выли снаряды. Немецкий «Pz.III» получил прямое попадание под башню и взорвался. Мы их бьем!

«Сэр, 7-й королевский уничтожил дюжину панцеров. Мы уничтожили восемь, а потеряли только два». Британские танки наступали размеренно и неумолимо: одна волна стояла и вела бой, тем временем вторая продвигалась вперед, подставляя снарядам противника только лобовую, самую толстую броню. На ровном поле застыли подбитые, потерявшие ход немецкие танки, некоторые из них ярко пылали, те, что поудачливее, успели спрятаться в лесу. 42-й противотанковый батальон Роммеля был разбит вдребезги, большая часть экипажей погибла — не в последнюю очередь потому, что 37-миллиметровые немецкие противотанковые пушки[241] не могли пробить 80-миллимет-ровую лобовую броню британских «матильд». Бригадир не выпускал из руки микрофон. «Продолжайте движение». Впервые за время этого нескончаемого отступления он слышал в наушниках веселые, возбужденные голоса, торжествующие крики. Но он знал, что радость будет короткой. Немцы непременно пойдут в контратаку.

21 мая, вблизи побережья Ла-Манша, полевой штаб немецкого 19-го танкового корпуса. Вчера, 20 мая, 2-я танковая дивизия Гудериана вышла к Ла-Маншу у Нуайеля. Силы союзников разделены пополам. За ближайшие четыре, максимум, пять дней Гудериан надеялся захватить все до последнего порты вдоль пролива. Донесение о танковой битве при Аррасе поступило к нему в 14.10.

— Генерал, части 7-й танковой подверглись атаке тяжелых танков противника к югу от Арраса. Их оттеснили к Сансе.

— Каковы силы противника?

— Идентифицированы 4-й и 7-й королевские танковые полки.

— Какие силы есть там у нас?

— Генерал, ближе всего к месту находятся некоторые части 8-й и 5-й танковых дивизий.

— Противник имеет авиационную поддержку?

— Нет.

Гудериан на секунду задумался.

— Хорошо, пошлите туда части 8-й и свяжитесь с Люфтваффе, пусть поработают их «Штуки».

Приказы были посланы и приняты к исполнению.

— А где сейчас 8-я?

— Они посылают подкрепление по дороге на Бомеле Лож.

— Прекрасно, прекрасно,— кивнул Гудериан.

— Еще какие-нибудь приказы, генерал?

— Никаких. Нашими основными целями являются порты вдоль пролива. Прежние приказы сохраняют силу: Первая на Кале, Вторая на Булонь, Десятая на Дюнкерк.

Штаб 1-й британской танковой бригады к югу от Арраса.

— Сэр, с запада приближается колонна вражеских танков.

Бригадир слышал отдаленный рокот. В составе колонны были не только танки, но и длинноствольные, в камуфляжной окраске 88-миллиметровые зенитки[242] — страшное противотанковое оружие. Из-за лесополосы донеслись громкие хлопки выстрелов.

— Красный-пятый, как там у вас? Прием.

— Мы нарвались на ак-аки.

— Дайте мне координаты, я накрою их артиллерией.

После первого же залпа батареи 25-фунтовых пушек «ак-аки» смолкли.

Роммель оказался в кольце рвущихся снарядов. Один из разрывов прогремел совсем рядом, адъютант генерала был убит, но сам он чудом уцелел.

Роммель привел к Скрапу свой 25-й танковый полк. Услышав о событиях под Аррасом, он тут же приказал частям, имевшим на вооружении тяжелые танки; развернуться и ударить британцев с тыла. Яростная битва, разгоревшаяся неподалеку от поселка Агнес; складывалась не в пользу немцев. Впервые за всю эту кампанию Роммель был вынужден перейти к обороне, дело дошло до того, что вокруг некоторых слабых подразделений немецкие саперы устанавливали минные поля. За этот день 7-я танковая дивизия потеряла 250 человек убитыми, гораздо больше, чем за любой предыдущий.

21 мая. 17.30. Полевой штаб британской 50-й дивизии. Генерал Мартель изучает быстроменяющуюся ситуацию. Карта исчерчена синими и красными стрелами. Пока что трудно говорить о какой-то определенной картине. Они ударили Роммеля в самое уязвимое место. До сих пор 1-я танковая бригада сражалась по преимуществу с колоннами снабжения и пехотой. Сейчас семьдесят с чем-то британских танков теснят немцев вдоль Бапомского шоссе, к югу от Арраса. Линия фронта начинает выпячиваться. Самое подходящее время бросить все резервы по шоссе, ведущему на Камбре, нанести удар по отступающим немцам, пробиться через их порядки, синхронизировать этот удар с танковым ударом с юга, который обещали французы, противник попадет тогда в клещи...

Мысли генерала были прерваны жутким воем «хейнкеля», прошедшего над деревней, едва не цепляясь за крыши домов. Генерал заметил, как дрожал крест на колокольне, как по улице побежали фонтанчики земли, выбитые пулеметной очередью.

— Сэр, в добавление к 7-й танковой дивизии противника обнаружены группы бронетехники, опознанные как части 8-й танковой дивизии. Они продвигаются к Боме, а часть 5-й танковой дивизии немцев подходит к Витри.

После этого начали поступать другие сообщения с идентификацией все новых и новых немецких танковых частей. Затем генерал услышал гул самолетов. «Юнкерсы». Над крестьянским домом, где размещался штаб, прошла первая волна. Хитрые они, эти немцы, придумали использовать пикирующие бомбардировщики в качестве мобильной артиллерии, результаты получаются сокрушительные. Вскоре загремели первые разрывы бомб, ходуном заходила земля.

Бригадир отложил микрофон и взялся за бинокль: немецкие танки тучами надвигались со всех сторон — части 8-й дивизии справа, 7-й — по центру, 5-й — с левого фланга. Первую британскую танковую бригаду зажимали в клещи три немецкие дивизии! Немцы подошли уже на триста метров, до них было так близко, что британские артиллеристы стреляли прямой наводкой. Одной из «матильд» перебило гусеницу, она завертелась на месте, но затем остановилась и продолжала вести огонь. Немецкий «Pz.III» получил прямое попадание и вспыхнул, один из танкистов начал вылезать из люка, но тут же бессильно обвис, срезанный пулеметной очередью. В небе появился разведывательный «шторьх», он покрутился над полем боя, обозначил цели ракетами и улетел. Немцы подтягивали все больше длинноствольных зениток, они были заметны по особенно ярким вспышкам выстрелов. Одна из «матильд» взлетела на воздух, затем другая. Положение становилось безнадежным, но нужно было держаться, чтобы успели отойти другие части Экспедиционных сил. А затем предвечернее небо потемнело от «юнкерсов». Отвратительный вой пикирующих самолетов мешался со свистом несущихся к земле бомб, загремели взрывы, вспыхнул один танк, другой, пятый...

21 мая 18.25 от HGrB[243] в OKW.

Сопротивление противника усилилось. Танковая контратака в юго-восточном направлении. Группа армий намерена сосредоточить основные усилия на правом флате. Для этого требуется, чтобы армейское командование (OKW) приняло решение оказать сильное давление вдоль линии Валансьен—Аррас—Абвиль. Запрашиваем срочное решение армейского командования.

Ответная радиограмма, поступившая в 20.05, ясно показывает, какая паника охватила штаб Гитлера: OKW придерживается следующих соображений. HGrB должна с боями удерживать свои настоящие позиции. HGrА наступлением на Аррас в направлении Кале преграждает противнику путь к Сомме. Наступление HGrA последует после занятия высот к северо-западу от Арраса пехотными дивизиями HGrB.

Генерал Йодль связался с командующим группы армий «Б»; то, что он сказал, свидетельствует о полном смятении в OKW, вызванном противоречивостью поступавших с фронта донесений: Фюрер обеспокоен тем, что пехотные дивизии продвигаются вперед недостаточно энергично.

Этой ночью Гитлер перепугался. Он пробыл в OKW до половины третьего, напряженно ожидая новых донесений. Донесений не поступало.

Под прикрытием ночной темноты остатки британских частей отошли на первоначальные позиции вдоль берега Скарпа; вся операция, проведенная корпусом Франклина, продолжалась двадцать четыре часа. Обещания французской танковой атаки так и остались обещаниями, Франклин скрипнул зубами и приказал своим частям произвести ночью перегруппировку. Утром они снова пошли в атаку — с катастрофическими для себя последствиями.

Британские части были сразу же прижаты к реке, мосты через которую они сами же и взорвали. Не имея путей к отступлению, они всеми силами сдерживали противника, однако к вечеру положение стало совсем отчаянным. Британцы потеряли почти все свои танки, у них оставался, по существу, единственный выход — бросить остатки техники, преодолеть неширокую реку вплавь и пробираться к Ла-Маншу. Пробираться как можно скорее, поступили сведения, что танки Гудериана обошли британские Экспедиционные силы с фланга и вот-вот перекроют им последние пути отступления к спасительным портам.

Генерал Франклин сообщил генералу Горту, что его части понесли огромные потери, и запросил разрешение отвести их к Дуэ. В действительности Горт уже три часа как отдал приказ об общем отступлении, однако не смог довести его до своих подчиненных: в грузовик с передвижной радиостанцией угодил случайный снаряд. За неимением другого способа приказ был доставлен в части вестовыми-мотоциклистами. Вскоре английские войска начали отходить к Ла-Маншу. По дорогам ползли длинные колонны солдат с винтовками за спиной и пулеметными лентами через плечо. Многие из них были кое-как перебинтованы обрывками собственных рубашек, у кого-то висела на перевязи перебитая рука, кто-то ковылял на самодельных костылях. Заслышав в небе гул моторов, они без раздумий укрывались в ближайшей канаве — ни у кого не возникало даже мысли, что летят британские или французские самолеты. Танков в отступающих колоннах не было — все они либо сгорели, либо остались на Скарпе.

Британские экспедиционные силы, а вместе с ними бельгийская и 7-я французская армии оказались в ловушке. План генерала Гамелена организовать мощный оборонительный рубеж на Диле привел к плачевнейшим результатам. Все дивизии союзников к северу от Соммы попали в стальное полукольцо, неумолимо теснившее их к морю. Перед ними стоял выбор: либо капитулировать, либо утонуть. Этой ночью немецкие танковые дивизии могли беспрепятственно выйти ко всем портам континентального побережья Ла-Манша, так что третий вариант — погрузиться на пароходы и отплыть на Британские острова — отпадал.

Спасти союзников могло только вмешательство провидения — хотя, если разобраться, что могло какое-то там провидение противопоставить пушкам и броне немецких танков?

Утром 23 мая генерал Гудериан доложил командующему группой армий «А», что ситуация под Аррасом урегулирована, все британские танки либо уничтожены, либо захвачены. Верховный главнокомандующий генерал фон Браухнич приказал группе армий «А» приступить к заключительной фазе операции[244].

Самоубийственная атака 1-й британской танковой бригады под Аррасом серьезно выбила Гитлера из равновесия. Последующие два дня он поражал окружающих необычной суетливостью и раздражительностью. В этот критический момент к игре подключился еще один игрок, чей интерес заключался исключительно в стремлении к личной военной славе — Der Dicke, командующий Люфтваффе маршал Герман Геринг[245]. Узнав, что окружение армий союзников завершено, он потребовал срочного свидания с фюрером.

— Das ist glanzende Aufgabe fur die Luftwaffe.

Блестящая задача для его военно-воздушных сил. Затем амбициозный и самоуверенный Геринг постарался заверить Гитлера, что пилоты его бомбардировщиков сотрут томми[246] в порошок. Маршал аргументировал необходимость препоручить эту задачу авиации тем, что северные армии союзников надежно отрезаны от остальной Франции и не могут рассчитывать ни на какую помощь, в то же самое время фюреру нужно сохранить танковые силы во всей их мощи, чтобы раздавить Париж и тем отомстить за унизительное поражение 1918 года. Фюреру требуется только приказать танкам остановиться, чтобы самолеты Люфтваффе не бомбили по ошибке свои собственные войска. Гитлер, все еще не совсем оправившийся после шока, вызванного танковыми боями под Аррасом, охотно согласился с предложением Геринга[247].

В Oberkommando der Wermacht (OKW) разгорелся возбужденный спор между генералами Гальдером и фон Браухничем, с одной стороны, и Гитлером, которого вяло поддерживали его подпевалы Кейтель и Йодль,— с другой. Кончилось все тем, что Гитлер истерически закричал:

— Ich wunsche, dass alle Panzerspitzen bis an die Kanallienie[248] zuruckgenommen werden. Jeder Verlust an Panzern ist unbedingt zu vermeiden. Meine Luftwaffe wird den Englandern den Rest geben[249]. (Я хочу, чтобы все танковые клинья отошли на линию каналов. Следует строго избегать каких-либо потерь в танках. Мои Люфтваффе отправят англичан на тот свет.)

Сливки генералитета с их золотыми погонами и широкими красными лампасами неизменно вызывали у бывшего ефрейтора острое чувство собственной неполноценности, а люди, ощущающие свою неполноценность, чаще всего испытывают острую потребность возвыситься, как в глазах окружающих, так и в своих собственных. У Гитлера мечты о славе приняли — как это обычно и бывает у невротиков — форму побега от грубой реальности. Он не понимал, что реальность бывает не только грубой, но и смертельной.

В этот момент ход делал не Гитлер, а самоя История, он только согласно кивнул.

Случилось так, что впервые в своей жизни Адольф Гитлер, искушенный политикан и пропагандист, ввязался в дело, которое следовало оставить на усмотрение профессиональных военных. Он не хотел прислушаться к мнению Браухнича и Гельдера, лучших немецких тактиков, а также фронтовых командиров Гудериана, Райнхардта и Гота и принял решение, катастрофическое по своим отдаленным последствиям. 24 мая 1940 года он отдал знаменитый приказ об остановке.

Der Halte Befehl.

24/5/40 — 12.31 Uhr.

(Fernmundlich von HGrA an AOK 4 Ab)

OKW. Auf Befehl des Fuhrers ist der Angriff ostwarts Arras mit VIII und II AK im Zusammenwirken mit linken Flugel H Gr В nach Nordwesten fortzusetzen. Dagegen ist nordwestlich Arras die alldemeine Linie Lens-Bethune-Aire-St Omet-Gravelines Kanallinie nicht zu uberschreiten. Es kommt auf dem Westflugei vielmehr darauf an, alle beweglichen Krafte aufzuschliessen und den Feind an der genanten gunstigen Abwehrlinie anrennen zu lassen[250].

(ОКБ. По приказу фюрера атака к востоку от Арраса в северо-западном направлении силами 8-го и 2-го армейских корпусов и левого крыла группы армий «Б» должна быть продолжена. Однако к северо-западу от Арраса не должна пересекаться линия Ланс—Бетюн— Эр—Сент-Омер—Гравлин (Линия каналов). Более того, западное крыло должно отвести все мобильные силы и сдерживать противника на вышеупомянутом благоприятном оборонительном рубеже.)

События, обусловившие «Дюнкеркское чудо», шли своим предопределенным путем. Гальдеру пришлось передать всем германским танковым частям следующее указание: «По настойчивому пожеланию фюрера быстрое левое крыло должно остановиться».

Гудериан не мог в это поверить, так же как и его дивизионный командир Эрвин Роммель. В этот день Роммель впервые серьезно усомнился в стратегической мудрости своего вождя. Не слишком помогло делу даже то, что его адъютант подошел к нему парадным шагом, отдал честь и торжественно объявил: «По приказу нашего фюрера мне выпала огромная честь вручить господину генералу der Ritterkreuz». (В жизнь не поверю. Адъютант вручает своему генералу высшую награду? Да и где он взял этот крест?) Эрвин Роммель стал первым командиром дивизии, получившим в период Французской кампании рыцарский крест. Его это мало трогало. Его танки бездействовали.

24 мая в 15:42 британская разведка перехватила германскую радиограмму, подтверждавшую предыдущий приказ и посланную, как это ни странно, открытым текстом:

24 мая. От OKW в HGrA и HGrB. Закрепиться на занимаемых в настоящий момент позициях и прекратить дальнейшее продвижение до специального указания фюрера[251].

24 мая 1940 года, в 17:15 командир вдребезги разбитой 1-й британской танковой бригады получил от своего командования разведывательную сводку:

Поступательное движение германской группы армий «А» остановлено в секторе Сент-Омер—Бетюн—Дуэ...

Чудо свершилось. Гитлер остановил свои танки.

Генерал фон Рунштадт записал в своем военном дневнике:

«Аррас, 21—22 мая 1940.

На короткое время возникло опасение, что наши бронетанковые дивизии будут отрезаны и пехотные дивизии не успеют оказать им поддержку. Ни одна из французских контратак не несла столь серьезной угрозы, как эта, под Аррасом».

Таким образом, значение самоубийственно отчаянной атаки, проведенной британскими танками, состоит в том, что Гитлер не на шутку испугался за свои ценные и крайне ему необходимые танки. По принятому им решению танки остановились 24 мая и простояли до 26-го.

26/5 - 16:25

Oт OKW в HGrA и HGrB

Только для офицеров.

Продолжить наступления на противника, окруженного группами армий A u Б.

Но было поздно, слишком поздно.

Эта трехдневная передышка дала Британским экспедиционным силам возможность добраться до эвакуационных пунктов. Дальнейшее хорошо известно.

Ну, а если бы...

Ну, а если бы — Гитлер не придержал свои танки?

330000 британских солдат прямиком направились бы в лагеря для военнопленных. Англия оказалась бы почти беззащитной, что подтолкнуло бы Гитлера к скорейшему осуществлению операции «Морской лев», как называли германские стратеги спланированное ими вторжение на Британские острова.

А теперь о фактах

24 мая 1940 года заветная цель Гитлера уничтожить Англию была близка, как никогда. После войны те из уцелевших генералов, кто находился в гуще событий, развернувшихся в критические утренние часы этого дня, единодушно заявляли, что гитлеровский Der Halte Befehl определил поражение Германии во Второй Мировой войне.

Никто и никогда не дал однозначного объяснения, почему Гитлер послал свой второй приказ об остановке открытым текстом. Некоторые эксперты считают, что тут сыграли свою роль политические соображения, что Гитлер таким образом намекал Черчиллю на возможность мирных переговоров[252]. Однако сегодня совершенно ясно, что Гитлер никоим образом не намеревался позволить трети миллиона британских солдат ускользнуть из стального кольца. Он понадеялся на клятвенные заверения маршала Геринга, что Люфтваффе без труда уничтожит британские Экспедиционные силы.

Геринг не выполнил своего обещания. Дюнкерк пал 4 июня, к этому моменту британские и союзные войска численностью 338226 человек были уже благополучно эвакуированы. Эта операция сама по себе является серьезным достижением, для осажденной же Британии она представляла истинный триумф.

Двумя годами позднее эти солдаты вторично встретились с танками Роммеля при Эль-Аламейне. На этот раз исход битвы был совсем иным[253].

Германские армии достигли точки своего наивысшего подъема в день 22 июня 1940 года, когда капитулировала Франция. Блицкриг против Франции дал Гитлеру искаженную картину реальности. Прорыв немецких танков к побережью Ла-Манша можно было без труда обеспечивать снабжением из Германии, с расстояния в какие-то три сотни километров, по отличной сети железных дорог. Все вышло совсем иначе в России, где расстояния стали в десять раз больше, где ширина железнодорожной колеи была не такая, как в Германии и Франции, где на огромных расстояниях, отделявших Берлин от Москвы или Сталинграда, партизаны ежечасно взрывали рельсовое полотно и мосты.

Россия не похожа на Францию. Некоторые из немецких генералов предупреждали Гитлера об этом, однако «величайший военный гений после Юлия Цезаря» не прислушался к своим Кассандрам.

Вот таким образом молниеносный успех, достигнутый талантливыми командирами танковых армий в войне с неприятелем, до которого было рукой подать, подтолкнул Гитлера на авантюру в далекой стране, которая привела его к полному краху.

Решающим фактором «Битвы за Францию» стало самопожертвование маленькой группы английских танков, чья отчаянная атака привела Гитлера к паническому решению остановить свои собственные танки.