Почта в Никогда-Никогда

Пока я спросонья искал в темноте трубку, телефон настойчиво звонил. Я услышал только одну короткую фразу: «Говорит доктор О’Лири, через четверть часа будем на месте…»

Очнувшись от крепкого сна, я несколько минут соображал, что происходит. Ах да, я в штате Квинсленд, в самом сердце Австралии. Где-то за тысячу миль к югу остался Сидней, раскинувшийся на огромной территории, с его гигантскими небоскребами и огромными кварталами, которые сами по себе могли бы быть городами, взять хотя бы Вуллумулу. Это название взято из языка австралийских аборигенов, произносится примерно как «уулумулу» с ударением на последнем слоге.

Джабба и педали

В Чарлвилле, маленьком сонном городке, я нахожусь уже два дня. Приезжий видит здесь Австралию огромных пастбищ, страну одиночества, страну пионеров. Трудно определить, что такое Австралия: может, это Сидней с его банками, многонациональным населением, где всю ночь течет рекой толпа, говорящая на всех языках мира, а пестрые неоновые вывески зазывают прохожих в маленькие кабачки, где подают, кажется, все, что выдумали повара от Бреста до Владивостока и от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Для меня же сердце этой страны, ее четкий пульс именно в таких небольших поселках, где все нацелено на овцеводство.

Австралийцы — летающий народ. В стране, насчитывающей едва треть населения Польши, но имеющей территорию в двадцать раз большую, самолет необходим каждый день. В Австралии шестьсот аэродромов, в том числе пять международных, а самолеты здесь — я видел это собственными глазами — могут приземляться не только на аэродромах… В Квинсленде австралийская проблема «много земли — мало людей» ощущается особенно отчетливо. В этом штате, территория которого почти в шесть раз больше, чем вся Польша, живут девятьсот семьдесят две тысячи мужчин и девятьсот пятьдесят семь тысяч женщин, то есть населения на этой гигантской территории значительно меньше, чем в каком-нибудь из воеводств Польши. Не менее важен еще и тот факт, что только в столице штата — Брисбене — сосредоточено больше трети всего населения Квинсленда.

В Квинсленде разводят овец и крупный рогатый скот. В степях разбросаны хозяйства-колоссы, расстояние между которыми составляет несколько десятков километров. Здесь это обычное явление. Поэтому для австралийского образа жизни характерно одиночество. Особенно там, где раскинулись безбрежные пастбища с миллионами овец, которые должны вовремя поставлять шерсть высшего качества для портных всего мира.

В прошлом несчастный случай в этой пустыне почти всегда заканчивался катастрофой. Правда, если на ферме кто-либо заболевал, в расщепленную с одной стороны палку, называемую здесь «yabba», тотчас вкладывалось тревожное сообщение. Эту палку доставляли в город по принципу эстафеты: скороход или верховой быстро передавал ее от одного другому, и если удавалось застать в поселке врача и найти для него коня, то часто уже через несколько дней поспевала помощь. Однако в случае сердечного приступа или болезни, требующей немедленной операции, помощь, как правило, запаздывала… Старые австралийские хроники описывали такие трагедии в степях, когда только пуля из пистолета друга или родственника могла прекратить мучения одинокого путника, охотника или пастуха, заболевшего в этих краях, называемых обычно Страной Никогда-Никогда.

Радио несколько изменило положение. Однако на отдаленных фермах было невозможно пользоваться радиостанциями на батареях, перезаряжать и хранить аккумуляторы в домашних условиях. Некто Альфред Трегер из Аделаиды изобрел радиостанцию, которая получала ток от вращения педалей. Это велосипедное приспособление не только нарушило великое австралийское одиночество, но даже вошло в словарь. Выражение «педалировать через забор» означало, что у хозяйки дома выдалась свободная минутка, она села у передатчика и обменивается рецептами блюд или сплетнями с соседкой, живущей в двухстах километрах от нее.

Все здесь «радиознакомые», поэтому никто никому не отказывает в мелких услугах. Местная радиостанция на минуту прерывает музыкальную передачу, дабы сообщить мистеру Мак-Набу, что в списке порученных ему покупок жена забыла записать соль. Мистер Мак-Наб, который едет по бездорожью на вездеходе и, конечно, слушает радио, сразу же возвращается в поселок доукомплектовать запасы. Что бы было, если бы ему пришлось возвращаться из дому: сотни километров в одну только сторону в такую жару не пустяк…

Время от времени сплетни и болтовня обрываются и слушателям сообщают о трагедии, происшедшей в пустыне. Полчаса назад в усадьбу вернулся конь, на котором вот уже два дня как Джо уехал проверять артезианский колодец. Седло цело, а седока нет. Соседей просят помочь, и поскорее. Мистера Смита с сыновьями просят осмотреть карнизы у Чертовой впадины, мистеру Доневану хорошо бы отправиться на пересечение Верблюжьего пути с Асфальтом, дядюшка Дэвид должен тотчас же поспешить по направлению к тому колодцу, куда уже скачут трое братьев пропавшего… Миссис О’Хара просят приготовить ночлег для четверых и запасы пищи для спасательной группы, которая доберется до ее фермы еще засветло. Может быть, найдутся какие-нибудь носилки?..

Выдумка Джона Флейна

Один австралиец, по имени Джон Флейн, имя которого чтят до сих нор, сжалился над участью женщин в отдаленных хозяйствах. Путешествуя на верблюде от фермы к ферме, он познакомился с жизнью в Стране Никогда-Никогда, где женщины рожали детей без врача или акушерки, где они были беспомощны даже перед легкими детскими заболеваниями, где им не с кем было посоветоваться, не говоря уже о том, чтобы попросить помощи. Он видел молодых фермеров, тяжкий труд которых — основа экономики великого континента, обреченных на одиночество, так как они не могли найти женщин, согласных жить вдали от людей.

На перекрестке дорог около Теннант-Крик скромный памятник Джону Флейну напоминает о том, кто «простер над материком охраняющий щит медицины, авиации и радио». Его сочли безумцем, когда сразу же после первой мировой войны он изложил свой проект. «Самолет — игрушка, радио же можно использовать лишь как дополнительное средство в странах с густой телеграфной сетью. Бедняга Флейн, должно быть, слишком долго пробыл на солнце с непокрытой головой», — поговаривали осторожные люди в кабинетах далеких городов, где врач живет тут же, за углом…

Идеализм Флейна и знания Трегера создали в конце концов систему помощи по радио, настолько простую в обращении, что даже дети с ней справляются. И вот 1 мая 1928 года первый врач вылетел первым самолетом на первый вызов. Родилось такое типично австралийское учреждение, как Королевская служба «летающего доктора».

Пространство перестало пугать, городские девушки более благосклонно поглядывали на молодых фермеров из центра материка, иммигранты перестали испытывать страх перед жизнью вдали от поселений. Сейчас вся Австралия охвачена густой сетью спасательных станций, на аэродромах круглые сутки ждут вызова санитарные самолеты. Дизельные моторы, работающие на нефти, которую изредка подвозят крупными транспортами по бездорожью, дают электроэнергию не только для радиостанций, но и для холодильников и других бытовых приборов, необходимых на фермах, расположенных в безлюдной местности…

Пространство — их царство

В тот день на станции Королевской службы «летающего доктора» в Чарлвилле дежурил радиотелеграфист Реджинальд Орр. Радиостанция помещалась в одноэтажном домике с большими вентиляторами, прикрепленными к потолку. Очень подробные карты на стенах показывают, как размещены аэродромы и фермы по всему району, который обслуживается постом в Чарлвилле, Границы района точно не определены, иногда случается летать даже в соседний штат, если все самолеты соседей на вызовах, а дело срочное. В каждом хозяйстве есть свой аэродром. Это просто выровненный и очищенный от камней участок земли и мачта с флюгером, показывающим направление ветра; когда самолет должен приземлиться, следят, чтобы овцы не шатались поблизости. И все…

Мистер Орр записал с утра несколько человек на консультацию. Он показывает мне на карте дома пациентов. Один из них живет в восьмистах километрах от Чарлвилла, другие — не ближе. В своих хозяйствах, затерянных в степи, ждут они у радиопередатчиков господина доктора. Доктор обычно принимает — если дело несрочное — с двенадцати часов. Он появляется на станции и начинает изучать истории болезни. Врач прекрасно знает большинство своих пациентов; некоторые из них с его помощью появились на свет, с другими он познакомился, периодически облетая отдаленные хозяйства на одном из самолетов.

Район обслуживания доктора намного больше, чем вся Польша. Пациенты ждут у своих передатчиков, сейчас господин доктор начнет прием. Наконец радиотелеграфист вызывает пациентов, я нахожу на карте фермы, откуда сегодня вызовы. Дела разные: и незначительные, и серьезные.

— Хэлло, миссис Мак-Набб! Вы сообщили, что у Дэвида с утра температура и рвота. Еще какие-нибудь симптомы есть? Перехожу на прием.

Минута тишины, после чего миссис Мак-Набб уточняет прежние данные. Дэвид чувствует себя несколько лучше, рвота прекратилась, из других симптомов интересно, пожалуй, лишь то, что в ночном столике рядом с кроватью ребенка была найдена дочиста вылизанная банка из-под апельсинового джема, которую недавно прислала в подарок мать хозяйки дома. Нет ли связи между этими фактами?

Доктор и в самом деле находит связь между страданиями маленького пациента и джемом. Он рекомендует соответствующие средства, которые помогут вновь отделить апельсиновый джем от малыша Дэвида, и добавляет:

— Я, конечно, на настаиваю, дорогая миссис Мак-Набб, но я, когда был в возрасте вашего Дэвида, тоже как-то стащил у моей матери повидло. Я получил от нее тогда такой шлепок, что помню его до сих пор, ведь моя мать была сильная женщина. До свидания, дорогая миссис.

— Мистер Джонсон, я давно предупреждал, что ревматизм не оставит вас в покое, пока вы не станете лечиться регулярно… Принимайте таблетки, которые я оставил.

— А если у меня острая боль?

— Тогда сегодня и завтра принимайте три раза в день порошки номер двадцать семь…

— Алло, миссис Браун! Так, значит, все-таки произошло именно то, что я предполагал. Хорошо, я поговорю с вашим мужем, пусть он ждет завтра в это время у аппарата, да-да, в воскресенье…

VH-DRA готов к старту

В каждом австралийском хозяйстве есть домашняя аптечка, где все лекарства пронумерованы. Это очень затрудняет самолечение, столь распространенное в наше время во всем мире: мы любим «попринимать таблеточки», которые, кстати, оказались в доме. Нумерация же известна только врачу, и самый рьяный любитель лекарств вряд ли отважится играть в аптечную лотерею и не станет принимать порошок, который может либо смягчить последствия змеиного укуса, либо вызвать месячные, либо очистить кишечник, не прерывая сна… Лучше все-таки вызвать врача, который даст но радио совет и укажет номер нужного лекарства.

В субботний полдень Чарлвилл заканчивает работу. Закрываются банк и почта, большинство магазинов, бездействуют различные учреждения и конторы. Лишь радиостанция на окраине поселка ловит в эфире сигналы тревоги, советует, помогает, охраняет. Врачи только этой станции «летающего доктора» сделали за месяц сто девять противостолбнячных уколов, приняли тридцать два ребенка, доставили в больницы триста двенадцать пациентов.

Вскоре после обеда у врачей закончился «прием». Дежурство же продолжается без перерыва. Я поехал в гостиницу. Дежурный врач доктор О’Лири обещал разбудить меня, если что-нибудь случится на огромном пространстве «Великого Одиночества», которое вверено заботам поста в Чарлвилле, и состоится срочный вылет.

На аэродроме ждет готовый к старту дежурный самолет VH-DRA. Трехмоторная машина с ярко-красными знаками на крыльях, несколько напоминающими мальтийский крест. Самолет приспособлен для несения медицинской службы. На борту имеется комплект операционных инструментов, так как принципиальная разница между польской воздушной скорой помощью и соответствующим австралийским институтом заключается в том, что, как правило, врач в Австралии обязан на месте происшествия действовать самостоятельно. Это уже не только первая помощь или доставка больного в специализированную больницу, но и — если необходимо — операция на месте.

Самолет имеет на борту охотничье снаряжение и запас пресной воды в стальных канистрах, размещенных в разных отсеках. Если случится вынужденная посадка, то поиски начнутся сразу же, и спасители станут спасаемыми, но пить-то ведь надо.

В полночь радиотелеграфист разбудил дежурного врача.

— Экстренный вызов, — сказал он, — просят оказать срочную помощь. Вызывал Норман Зеллер, фермер, хозяйство которого находится в каких-нибудь пятистах километрах от Чарлвилла.

— Экстренный вызов, — повторял он и успокоился, только услышав голос доктора.

Оказалось, что у восемнадцатилетней девушки через несколько часов после ужина начались острые боли в желудке. Фермер утверждал, что об отравлении не может быть и речи, так как она ела то же, что и вся семья, а все остальные домочадцы здоровы. Так что же это может быть?

Тропик Козерога

В одиноком доме, затерянном среди пустыни, на самом тропике Козерога, из репродуктора раздаются распоряжения врача. Начиналось обследование больной по радио. Стоны пациентки, которые по волнам эфира отчетливо доносились и Чарлвилл, не нарушали, однако, спокойствия врача, необходимого для установления точного диагноза на расстоянии в пятьсот километров.

— Слушайте внимательно и делайте то, что я говорю, мистер Зеллер. Поднесите микрофон к губам больной, чтобы я мог хорошо слышать ее голос. Она хорошо меня слышит? Так вот, пусть сама обследует себе живот, нажимая рукой на расстоянии трех пальцев от пупка. А теперь пусть нажимает, отступая все дальше и дальше, уклоняясь вправо, и подробно рассказывает мне, где у нее сильнее болит. Боль локализована? Тошнота есть? У нее раньше на наблюдалось воспаления аппендикса?

Еще несколько указаний, и вот в эфире слышны удары сердца больной, донесенные через соответствующим образом поставленный микрофон. Доктор О’Лири слушает пульс с таким глубоким вниманием, словно держит свою пациентку за кисть руки. Все делается так, что приходится постоянно напоминать себе, что того человека, который просит помощи, и того, кто обязан ее оказать, разделяет огромное расстояние.

Подавляя стоны, девушка отвечает на вопросы, обследует себя сама, сообщает врачу о своих ощущениях. Наверное, это не самый лучший метод, но несколько лет назад для нее вообще не было бы никакого спасения. А теперь обследование закончилось, в эфире наступила тишина, и вся семья на далекой ферме ждет ответа врача. И вот диагноз за долю секунды преодолевает безлюдное пространство. Репродуктор в долине на тропике Козерога доносит слова:

— Острый аппендицит. Мы вылетаем. Ждите нас на аэродроме рано утром, мистер Зеллер.

Врач называет еще номер болеутоляющего лекарства, которое надо дать больной, чтобы облегчить ее страдания, и выключает радио.

Радиотелеграфист вызывает дежурного пилота, молодого человека по имени Грэхэм, а также медсестру Энн, которая имеет специальную подготовку, позволяющую ей ассистировать во время операций. О’Лири сам звонит репортеру из далекой страны. Доктор — полнеющий симпатичный мужчина средних лет с рыжеватыми полосами и веселыми глазами, свидетельствующими о его спокойном характере.

Шуточки доктора О’Лири

— Мисс Энн, вам нравится любоваться пустыней в лучах восходящего солнца? Разве на ваше воображение не действуют лучи солнца, заливающие золотом крыши нашего любимого города Чарлвилла? Разве ваше сердце, такое чуткое к человеческому горю, не волнует вид несчастных страусов эму, которые будут пробуждены от глубокого спа ревом моторов нашего самолета в это раннее воскресное утро? И наверное, вам небезразлично, что все это, вместе взятое, опишет сопровождающий нас знаменитый писатель? Вы знаменитый писатель, мистер Воляиовский?

— В моей стране мнения на этот счет разделились, доктор О’Лири, — большинство читателей так не считают.

— Но о бедных птичках вы обязательно напишете, и будет что-нибудь о блеске солнца, который золотил крыши нашего любимого города Чарлвнлла, ведь этого-то вы не пропустите?

— Если вы очень хотите, доктор, я обязательно об этом напишу.

— Спасибо. Я знал, что не обманусь в своих ожиданиях. Я надеюсь, что вы упомянете также о силуэте девушки из Австралии, которая летит на помощь больному в воскресное утро?

— Без сомнения.

— Я знал, что эта подробность не ускользнет от вашего внимания.

— Безусловно. Наш читатель любит подробности.

— В таком случае, пожалуйста, не забудьте упомянуть, что девушка в санитарном самолете легким движением руки поправила непокорные пряди волос, выбившиеся из-под медицинской шапочки. Вы что, не взяли шапочки, мисс Энн? Это серьезный недосмотр, ведь наш писатель сфотографирует вас во время полета, и люди могут подумать, что вы не умеете как следует причесываться.

— И что это, господни доктор, уже в такую рань вы взялись шутить, и притом именно надо мной. Если бы было время, я, конечно, вернулась бы домой за шапочкой.

Тем временем наша машина быстро миновала спящие улицы поселка, мы промчались по широкой аллее и остановились на взлетном поле аэродрома.

Доктор О’Лири оставил свою жертву, примостившуюся на скамеечке около ангара, и занялся пилотом, который возился около машины:

— Грэхэм, когда мы сможем вылететь?

— Все готово, доктор!

— А что, наша серебристая птица сделает круг над еще спящим городом, чтобы затем взвиться высоко и облака и мчаться навстречу солнцу?

— Не совсем так, доктор. Мы полетим очень низко и к тому же в северном направлении.

— Ты не чувствуешь величия момента, Грэхэм. Нарисованная мною картина очень подходит для репортажа, и на твоем месте, молодой человек, я бы не забывал об этом, находясь у крыла своей машины.

Пилот рассмеялся и приставил к машине лесенку в знак того, что пора вылетать. Если врач считает, что больной выдержит до рассвета, самолет избегает посадки на незнакомом аэродроме ночью. Это очень опасно, и только при крайней необходимости, когда важна каждая минута, машины рискуют садиться в абсолютной темноте, в безлюдной местности, выходя на цель с помощью ракет. Как мне объяснили, когда ракеты сбрасывают ночью на парашютах, их свет, отражаясь от поверхности аэродрома, может дать пилоту ошибочное представление о высоте, на которой он летит. А ведь на полевом аэродроме нет ни контрольной вышки, которая помогает при посадке, ни пожарной машины. Пилот может рассчитывать только на себя. Авария будет означать гибель не только всего экипажа, но, возможно, и ожидающего помощи человека. Поэтому летчик предпочитает вылетать еще до рассвета, но с таким расчетом, чтобы приземлиться при дневном свете.

Доктор О’Лири успел еще рассказать мне забавную историю о надгробье («Памяти моей незабвенной жены Дорнс возвожу я этот памятник, который в то же время является образцом моей работы по камню, цена пятнадцать фунтов»), какое якобы кто-то видел на сельском кладбище в Новом Южном Уэльсе. Наконец все мы уселись в самолет, короткие переговоры пилота с контрольной вышкой аэродрома и… старт!

О’Лири сразу после взлета погрузился в глубокий сон человека с чистой совестью. В хвосте самолета, забившись в кресло, спала сестра Энн. Для них вид из иллюминаторов низко летящего самолета был настолько будничным, что они не находили в нем ничего достойного внимания.

А между тем было хорошо видно, как эму, согласно предсказанию врача, разбегались во все стороны, когда самолет, гудя, пролетал над ними. Обещанное солнце отражалось от иллюминаторов кабины. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, — ни домов, ни людей. Через полтора часа полета мы совершили посадку на гражданском аэродроме, чтобы пополнить запас горючего. Было уже совсем светло, несколько рейсовых самолетов и маленьких частных, а также воздушных такси ждали своей очереди. Нас, конечно, заправили в первую очередь: «Экстренный вызов».

Летим все дальше и дальше. Пилоту, наверное, порядком наскучил этот полет на такой небольшой высоте. Доктор О’Лири связался с Чарлвиллом, который, в свою очередь, вел переговоры с той фермой, куда мы летели. Больная очень страдает, хозяин уже выехал из дому, чтобы встречать нас на посадочной площадке.

Не надо плакать

Выспавшийся и полный энергии, доктор О’Лири вернулся в свое кресло и снова начал добродушно поддразнивать по очереди то меня, то сестру Энн, а охотнее всего нас обоих. Он развертывал перед нами великолепные картины, говорил, что медсестра обладает врожденным обаянием и умением обходиться с мужчинами, что я, как журналист, обязан написать о достоинствах австралийских женщин и это прославит их во всем мире. Потом он поинтересовался техникой изготовления водки из картофеля, а затем произнес речь о достоинствах австралийской кухни, вероятно потому, что мы сегодня завтракали очень рано. О’Лири заметил, что никак на поймет, каким образом размножаются австралийцы, если в стране, как правило, почти все публичные собрания происходят отдельно для мужчин и отдельно для женщин. Он упомянул, что средний австралиец обращается к своей жене только за столом, когда просит, чтобы она передала ему бутылку с томатным соусом. Наконец, он рассказал, как один лондонский врач остановил свою машину в таком месте, где стоянка была запрещена, и всунул под «дворник» записку для полицейского: «Обошел вокруг квартала двадцать раз, у меня свидание. Отпусти нам грехи наши…» Вернувшись, он нашел на стекле ответ полицейского: «Обхожу этот квартал двадцать лет. Если не возьму с тебя штраф, потеряю место. И не вводи нас во искушение…»

Все рассказы прекратились, как только Грэхэм нашел аэродром. Мы сделали круг над постройками и без приключений приземлились недалеко от автомобиля, ожидающего в степи, около мачты. Как только затих шум мотора, плечистый загорелый мужчина помог нам выйти. Он внес ручной багаж доктора в машину, и через четверть часа езды по ухабистой песчаной дороге мы добрались до дома. Хозяйка ждала нас точно так, как ждут во всем мире врача, вызванного к больной дочери. Никто бы не поверил, что врач приехал издалека. Правда, услышав, что самолет уже гудит над ними, она расплакалась, поняв, что помощь близка.

Мы с пилотом при осмотре, конечно, не присутствовали и прогуливались по ферме. Диагноз врача оказался правильным. Дальше шла сплошная проза: квалифицированный врач плюс самое современное медицинское оборудование, плюс квалифицированная ассистентка, плюс антибиотики — все это, в сумме предоставленное пациентке спустя короткое время после объявления тревоги, помогли совершить удачную операцию и обеспечить быстрое выздоровление.

Да, чуть не забыл! Пока врач осматривал больную, хозяйка сразу же сообщила обо всем соседке. «Ну конечно же, по радио, соседка живет рядом, через межу, всего в ста восьмидесяти километрах, это наши самые близкие соседи, мистер». Ну а когда мы выходили в пустыне из самолета, репортер машинально спросил у врача:

— Можно ли оставить в кабине пиджак или все-таки лучше взят.) его с собой? Ведь самолет в пустыне никто не охраняет.

Несравненный доктор О’Лири был уже серьезен: в этот знойный день его ждала тяжелая работа. Но он ответил, не моргнув глазом:

— Обязательно заберите пиджак, иначе его наденет какой-нибудь кенгуру, вы даже представить себе не можете, до чего любят наши квинслендские кенгуру носить легкие пиджаки, сшитые за границей…

Мигающие фонари Албери

Было бы смешно выяснять, какой парод следует считать «самым летающим» в мире. Однако я хочу обратить ваше внимание на совершенно необычайное применение самолета в повседневной жизни Австралии потому, что положение там отличается от того, которое существует в крупных государствах. Разумеется, как в СССР, так и в США «самолет — царь и бог», по в конечном счете в этих странах есть также еще и густая сеть железных дорог и автострад. Из Москвы в Ленинград или из Нью-Йорка в Бостон можно попасть также и самолетом. В то же время в Австралии есть поселки, связанные между собой только воздушными линиями. Далее, тринадцать миллионов австралийцев не могут позволить себе такой роскоши, как строительство железнодорожных линий или шоссе в бескрайних просторах этой страны. Таким образом, самолет в Австралии — не просто «царь и бог», а необходимость. Без него жизнь в этой стране невозможна.

Цифры могут, конечно, меняться но в последнее время в Австралии было около четырех тысяч аэродромов. Так называемая Северная Территория, то есть наименее заселенная часть страны, насчитывает более сотни аэродромов на неполные двадцать тысяч населения.

Известные в Европе международные компании QANTAS не обслуживают местные линии, если вообще позволительно употребить такой термин для определения перелетов на расстояние около пяти тысяч километров, которые все время проходят над территорией Австралии. Два гиганта — частная авиакомпания ANA и мощная государственная TAA — борются друг с другом за пассажиров. Это действительно странная война! Можно было видеть, как в одно и то же время с двух концов аэродрома поднимаются два самолета одного и того же типа, но принадлежащие конкурентам, чтобы лететь крыло в крыло до одного и того же места назначения! Есть еще более десятка мелких фирм, но в принципе каждый штат Австралийского Союза имеет свою авиакомпанию.

Со слезами на глазах я вспоминаю компанию «Вуд Эйрвей Лтд» в Перте, которая процветала еще во времена моего первого пребывания в Австралии, но сейчас уже не существует. Она не выдержала борьбы за преодоление австралийских просторов.

Эта компания обслуживала с помощью одного-единственного самолета линию, ведущую на крошечный островок вблизи западного побережья. Ее оригинальность заключалась в том, что владельцем, пилотом, штурманом, радистом, кассиром и стюардом был один человек, сам мистер Вуд. Когда мистер Вуд, случалось, вставал с утра с похмелья (обычно по понедельникам) или у него были срочные дела, рейсы отменялись и островитяне на целый день оставались без связи с материком.

В небе Австралии прокладывают себе путь сотни легких самолетов самых разнообразных назначений, необходимых в связи с огромными просторами этой страны. Например, в Дарвине (Северная Австралия) организован парашютный десант скорой помощи… Когда я был в Брокен-Хилле, самолет, пилотируемый Фрэнком Кларком, после трех дней розыска нашел заблудившуюся в буше двадцатилетнюю Вильму Эванс из Оберона (район Батерста). Ее машина сломалась в пустыне в каких-нибудь семидесяти километрах от ближайшего жилья. Но так как у нее не было с собой ни охотничьего ружья, ни консервов, Вильма ничего не ела три дня. Каждый день она проходила по восемнадцать километров, чтобы добраться до ближайшего водоема, по ночам страшно мерзла. Мистер Кларк нашел ее, а затем по радио руководил оперативной группой, которая искала девушку… Да, самолет имеет в Австралии множество назначений!

Однако при всем этом авиационные традиции здесь относительно недавние. Более полувека прошло с тех времен, когда Билл Харт пролетел тридцать километров от Перта до Параматта. Еще задолго до второй мировой войны австралийские самолеты перевезли пятьдесят две тысячи тонн груза на золотые прииски в Новой Гвинее, летая на высоте (небывалой по тем временам!) четырех тысяч метров. Это было то героическое время, когда прогноз погоды давали, послюнив собственный палец для определения направления ветра… А в 1926 году знаменитый сэр Чарльз Кннгсфорд Смит приземлился на своем самолете «Южный Крест» в Брисбене после перелета через Тихий океан.

Это — страницы истории авиации, написанные золотыми буквами. Но мне хотелось бы напомнить о событиях, которые произошли здесь много лет назад и которые — как мне кажется — известны далеко не всем. Лично меня они поразили, и я думаю, что память о них будет жить так долго, как долго люди будут прославлять храбрость и мгновенную реакцию — эти важные достоинства человека в воздухе и… на земле.

Итак, в 1934 году штат Виктория и его столица Мельбурн праздновали свое столетие. Для придания празднику торжественности были организованы «Мельбурнские гонки» с первым призом в двенадцать с половиной тысяч фунтов, установленным австралийским миллионером Мак-Персоном Робертсоном. Воздушная трасса вела в Мельбурн из Великобритании (Минделхолл в графстве Саффолк), протяженность ее составляла двенадцать тысяч миль. Из семидесяти четырех машин, претендовавших на участие в гонках, только двадцать соответствовали высоким требованиям, установленным Королевским аэроклубом. Интересно, что праправнук участвовавшего в этом соревновании самолета «Блэк Мэджгнк» вошел в историю второй мировой войны под названием «москнто». Лишь девять машин долетели до Мельбурна.

Драматическое приключение пережил экипаж ДС-2, представлявший Голландию. После старта в Чарлвилле, то есть уже на территории Австралии, самолет бесследно исчез. Его рация отказала, сам аэроплан попал в бурю и целый час летал но кругу. Парментье, его пилот, снизился и увидел какой-то город, но, совершенно потеряв ориентацию, не знал, где находится и как называется этот город. Это был Албери.

И тут события развернулись с молниеносной быстротой. Местная радиостанция передала призыв бургомистра ко всем водителям машин собраться на ипподроме и выстроиться так, чтобы можно было осветить дорожку для приземления фарами. Затем с помощью переключателя городской электростанции азбукой Морзе стали передавать слово «А-Л-Б-Е-Р-И» уличными фонарями! Экипаж прочитал сигналы и в половине второго ночи «ДС-2» благополучно приземлился. Самолет занял второе место в соревновании — сразу после английского, — пролетев трассу за трое суток восемнадцать часов двадцать минут.

Голландия неистовствовала. Мистер Вуг, бургомистр Албери, наделенный молниеносной реакцией, был приглашен в страну тюльпанов, где благодарные голландцы приняли его с большим теплом.

«Летающая говядина»

Большие стада рогатого скота, поставляющие мясо, которое Австралия вывозит кораблями-холодильниками и далекие страны, естественно, не пасутся на приусадебных участках. Огромные стада все время кочуют, так как насчитывают по нескольку десятков тысяч голов. Не упрекайте меня, пожалуйста, за ту фривольность, с которой я округляю здесь цифры, но поверьте, что сам владелец такого стада не знает точно, сколько у него коров. При подсчете поголовья всегда учитывается возможность «проглядеть» сколько-то голов — это означает, что стадо может насчитывать две тысячи восемьсот голов, а может и три тысячи. Никто не знает, где какая корова сломала ногу, какой теленок насколько подрос и сколько их прошлой ночью загрызли дикие и хищные собаки динго. Поправка на расстояние тоже учитывается.

Эти хозяйства-гиганты имеют достаточно пастбищ для огромных стад. По поскольку розы не бывают без шипов, то и упомянутые огромные расстояния представляют серьезное осложнение для скотоводов… Потому что в момент, когда приходит пора животных сложить голову на алтаре человеческой кухни, то есть, попросту говоря, когда они должны идти под нож, то, разумеется, их надо доставить на крупные промышленные бойни. Иначе убой невозможен: в этом климате мясо портится очень быстро. А многодневное путешествие выматывает животных.

Традиционный путь — неделями по степи своим ходом на бойню — очень дорогостоящее предприятие. Приходилось высоко оплачивать труд австралийских ковбоев-стокменов; стадо значительно уменьшалось из-за несчастных случаев, нападений динго, а когда в конце концов оно уже добиралось до места, потеря в весе оказывалась так велика, что все предприятие переставало окупаться. Кроме того, как утверждали знатоки, форсированный марш очень плохо влиял на качество самого мяса. Говорят, если коровы не бредут неделями под знойным солнцем в цех, где им предстоит расстаться с жизнью, а сохраняют приятные воспоминания о своих последних днях, то бифштекс гораздо вкуснее.

И вот в 1919 году в Австралии появляется Ян Грабовскнй, уроженец Финляндии. Он выходец из семьи, которая почти два века назад эмигрировала из Польши в Шотландию. Хотя эта семья и сохранила польскую фамилию, а также сознание польского происхождения, после столь долгого пребывания на чужбине было уже трудно считать ее польской. Ян Грабовский — специалист по разработке особых проектов в дирекции TAA (Trans Australian Airways), мощной государственной авиакомпании, которая обслуживает только внутренние линии Австралии и Папуа — Новую Гвинею.

Но в то время он был летчиком, демобилизованным после первой мировой войны. Сначала летал над деревеньками жителей Новой Гвинеи. Его помнят там и сейчас. Он доставлял людей и оборудование для приисков, бары для пивных в небольших поселках, гофрированное железо для крыш бараков, а позже даже скаковых лошадей: ведь там, где есть австралийцы, должны быть и скачки.

В 1936 году Грабовский разработал проект боен, которые располагались прямо в скотоводческих хозяйствах и обслуживались самолетами. Проект этот был реализован в 1949 году, и теперь говядина «летает».

Итак, смерть ожидает стада прямо на пастбищах «AIRBEEF» (букв. «летающая говядина») — название предприятия, которое занимается перевозкой грузов подобного рода. Его самолеты приземляются на крошечных аэродромах и сразу же после убоя забирают мясо, запакованное по четверти туши в герметически закрытые целлофановые мешки. После непродолжительного полета оно попадает или прямо в мясные магазины крупных городов Австралии, или в порты, где дожидаются своего груза корабли-рефрижераторы. Таким образом, мясо попадает в Европу в прекрасном состоянии. Страдают от такой транспортировки, конечно, только динго и хищные птицы, которые обычно сопровождали стадо на всем его пути. Благодаря самолетам говядина попадает теперь не в пасть хищника, а прямо в кастрюлю.

Над Грабовским смеялись, когда он мечтал о «летающей говядине». Теперь же задуманное нм предприятие стало в Австралии необходимым и незаменимым. Самолет нашел себе еще одно применение…

Млечный Путь

Для усердного почтальона любого государства почтовая служба в Австралии показалась бы кошмарным сном. По своей площади район доставки почты равен здесь пяти территориям Польши. А населяют его столько же людей, сколько проживают в одном лишь районе Варшавы. В городах и поселках, где, разумеется, существует нормальная почтовая служба, сосредоточено каких-нибудь пятнадцать тысяч человек, остальные пятнадцать рассеялись по бескрайним просторам Северной Территории — таково официальное название этой части страны. Кстати, это не отдельный штат, территория подчиняется непосредственно союзному правительству.

Я хочу напомнить читателю, что наш рассказ относится к Южному полушарию, поэтому, если на Юге Австралии по вечерам на прогулку выходят пингвины, то на Севере стоит или жаркая или очень жаркая погода. В то же время, как раз в центральной части Северной Территории — прекрасные условия для скотоводства. Именно здесь возникли такие гиганты, как ферма «Victoria River Downs», где стада пасутся на пастбищах площадью почти в тридцать четыре тысячи квадратных километров. Правда, сейчас это всего-навсего остатки огромнейшей когда-то фермы…

Сто километров — обычное здесь расстояние между домами. О расстоянии между поселками лучше и не упоминать. И все-таки в этой пустыне должна быть почта. Раз в неделю почтальон обязан являться в самый отдаленный и одинокий дом. Но как?

Австралийцы создали службу доставки почты, дав ее работникам необычное название «почтальон Никогда-Никогда». А поскольку маршрут, который обслуживается этим почтальоном, соединяет Алис-Спрингс с крупными молочными хозяйствами, его называют иногда «Млечным Путем».

Здесь, где тонкая ниточка узкоколейки обрывается в Алис-Спрингсе, а сеть автодорог очень редка, самолет, как уже говорилось, стал универсальным средством транспорта. На самолете прибывают и почтальон, и врач, и ветеринар, и даже полицейский…

Весь город говорит об этом

В Алис-Спрингсе до сих пор вспоминают жуткую историю, которая произошла с миссис Боумэн. В декабре 1957 года она вместе с дочерью и сыном отправилась на машине в Аделаиду, столицу штата Южная Австралия. Дорога здесь идет большей частью через пустыню. Поезд узкоколейки преодолевает этот путь за тридцать шесть часов довольно быстрой езды. На машине, и притом без сменщика за рулем, ехать значительно дольше. Однако прошло уже два дня после того, как они должны были прибыть, а никаких известий не поступало. Обеспокоенный муж и отец пассажиров поднял тревогу.

След обрывался на одной из заправочных станций по пути следования, где миссис Боумэн видели в последний раз, когда она пополняла запас бензина. Над шоссейной дорогой кружились самолеты в поисках бесследно исчезнувшего автомобиля. Наконец Джеральд Санти, штурман бомбардировщика, заметил какую-то машину, неподвижно стоящую в тени деревьев, вдалеке от дороги. Деревья закрывали машину, и ее невозможно было опознать. Бомбардировщик стал пикировать на другую машину, которая шла по шоссе в направлении неподвижного автомобиля, и бросил записку со следующим текстом: «В пятнадцати милях от вас под деревьями поблизости от главного шоссе находится машина, похожая на ту, что исчезла вместе с пассажирами. Мы покажем дорогу. Прошу установить, не «вангард” ли это за номером №3049; если так — прошу подать знак чем-нибудь белым».

Водитель отправился вслед за самолетом и подтвердил предположение летчика. Радист уведомил о находке Алис-Спрингс, и оттуда немедленно вылетел на легком самолете известный пионер авиации Северной Территории мистер Эдди Коннеллан. Точности ради необходимо упомянуть, что, как и полагается во всяком порядочном поселке с пятью тысячами жителей, в Алис-Спрингсе есть собственный ипподром, без которого трудно себе представить австралийский город, а также три аэродрома. Один из них — государственный; здесь приземляются тяжелые машины регулярной линии, обслуживающие трассу в две тысячи шестьсот семьдесят три километра, соединяющую два города Австралии — Дарвин и Аделаиду. Другой — для планеров, которые выводятся на старт с помощью машин, обслуживающих окрестности города. И наконец, третий — это база «почтальона Никогда-Никогда»…

Итак, именно мистер Коннеллан полетел расследовать происшествие. По пути он захватил с ближайшего поста полицейского по имени Комми. И ото нуждается в пояснении: укомплектованный единственным полицейским, ближайший пост находится в Финке, то есть в двухстах километрах от места, где нашли машину… Я опускаю здесь подробности погони за убийцей, ибо Комми нашел трупы пассажиров; я хотел только показать, насколько необходимым стал самолет в повседневной жизни этих мест…

С мистером Коннелланом я познакомился в Алис-Спрингсе и обязан его любезности тем, что в течение двух дней развозил почту по Стране Никогда-Никогда.

Это было накануне Рождества, и почты было очень много. Я должен был помогать пилоту-почтальону, который всегда испытывает трудности с сортировкой соответствующих мешков с почтой для отдельных хозяйств. За это я получил возможность лететь почтовым самолетом. Договор был устный, заключен стоя, в баре «Stuart Arms», обмыт двумя большими кружками пива и припечатан взаимным дружеским похлопыванием по спине.

Метки с «королевской почтой»

Было еще совсем темно, когда я прибыл на аэродром. Машина связи вышвырнула прямо на бетон кучу мешков с нарисованной короной и жирной надписью: «Королевская почта». Она лихо отъехала, так что взвизгнули шины на повороте, и, не сбавляя скорости, помчалась в направлении поселка.

Я взялся за сортировку мешков, предназначенных для нашего самолета. Несколько других машин ждали на поле своего груза. Я должен был быть очень внимательным, так как допущенную ошибку можно исправить только через неделю. А это значит, что нечаянно оставленный мешок дойдет до адресата лишь через две недели. Этого клиенты никогда не простят, ведь почта в пустыне — целое событие. Регулярность обслуживания здесь удивительна. Если известно, что в Юэндуму почту вручают и забирают каждый вторник в двенадцать пятьдесят, то только «высшие силы» могут нарушить этот порядок, что случается крайне редко.

Самолет служит только для перевозки почты. Правда, он имеет от одного до трех пассажирских мест, но людей берут лишь в том случае, если мешки с почтой не перегружают его. Поэтому заранее составляется список желающих лететь. Примерно за десять-двадцать часов до вылета первых но списку пассажиров уведомляют о рейсе, а те, кому не хватило места, слышат только слово «sorry»[32] и ждут, как минимум, еще неделю. В предпраздничные дни, когда мешки с почтой становятся значительно объемистей, шансы на полет для пассажиров минимальны.

Короткие «прыжки» с фермы на форму, стоянки и новые старты проходят так четко и так ритмично, что невольно начинаешь признавать такую доставку почты совершенно обычной…

Собачья «корреспонденция»

Ритуал очень прост. Летящий под знойными лучами солнца самолет ныряет в облако пыли над землей, которая редко орошается дождем. Замирает мотор, останавливаются пропеллеры. Автомобиль уже ждет нас, из него выходят люди, передают свои мешки с почтой и забирают те, что мы привезли. Местные жители иногда бегут к нам, иногда идут с достоинством, но их собаки всегда несутся со всех ног! Они тоже пользуются летающей почтой, чтобы сделать свои дела, если употребить это выражение в несколько более широком смысле слова.

Войдите в горькое положение пса в этом уголке мира, пса, который тяжко работает за баранью кость: сторожит стада и воюет с кровожадными динго. А светская жизнь поистине собачья. Ведь до ближайшего уличного фонаря отсюда тысяча километров, а другие собачки, проживающие в соседнем хозяйстве, не ближе… Собачья жизнь, говорю вам точно!

Собаки из Страны Никогда-Никогда переписываются друг с другом тоже с «помощью» воздушной почты. Разница лишь в том, что люди употребляют для соответствующих целей тонкую бумагу, а собаки — исключительно массивные нагретые каучуковые колеса самолета… на следующем аэродроме четвероногие внимательно все изучат, прочитают и «допишут» кое-что от себя. Собаки в буквальном смысле слова заливали нас восторгом. Зато люди сдержанны. Именно здесь живет и процветает этот удивительный тип неразговорчивого человека, потому что он неделями кочует в одиночестве со стадами и говорить ему не с кем. Именно здесь существует этот «silent Aussie» — молчаливый австралиец, источник десятков анекдотов, взятых из жизни. В этих местах и произошел — как гласит молва — знаменитый разговор между фермером, который только что вернулся из города, и его женой. Когда женщина, жаждущая услышать новости о большом мире, узнала, что супруг был на богослужении, она замучила его расспросами о проповеди.

— Пастор говорил о грехе.

— Ну и что он сказал?

— Был против.

Чаепитие в Хартс-Рейндже

В этом пустынном крае разговаривают редко, даже с почтальонами. А ведь в почтовом мешке находятся нt только письма и газеты.

Например, в мешке, взятом из одинокого дома в среду, передали письмо с заказом для универмага в Аделаиде. Оно наверняка будет вручено адресату в пятницу, а в понедельник посылка отправится вторым пассажирским самолетом из Аделаиды в Алис-Спрингс, куда попадет во вторник на рассвете. Таким образом, она успеет к самолету, который, как обычно, в среду доставляет почту этому адресату. Таким путем попадают на фермы косметика и лакомства, лекарства и материал на платье, соска для малыша и лосьон от комаров, журналы мод и корм для золотых рыбок, батарейки для радио и жевательная резинка… Итак, я летал в среду с утра до обеда, развозя почту. Мы добрались до самой границы штата Квинсленд. В четверг с утра я был свободен, а после обеда мы снова вылетели.

В четверг, уважаемый читатель, почту доставляют по трассе «1285». Самолет вылетел из Алис-Спрингса точно по расписанию — в тринадцать часов. В этот день пассажирские лайнеры из Аделаиды и Дарвина прибыли вовремя, поэтому и почтовая машина, которая курсирует между государственным аэродромом и нашим, успела привезти мешки к этому времени.

Через три четверти часа мы были в Рингвуде. Собачки, обмен почтой, запуск мотора, старт. Четырнадцать двадцать — Кварцевый Холм. Пилот заметил, что на посадочной площадке никого нет, и в гневе пролетел так низко над постройками фермы, что едва не зацепил крылом высокую стальную вышку ветряка, который качает воду и приводит в действие генератор.

— Спят они, что ли? — возмущался летчик.

Правда, к посадочной площадке сразу же помчался вездеход с почтой. Оказалось, что какая-то барышня заканителилась с письмом, а ведь у нее для этою была целая неделя!

Plenty River, или Река Изобилия. Прибытие — в четырнадцать сорок, стоянка — четыре минуты. Сын фермера сказал нам даже «Hello, how are you?»[33] До чего же болтливый малый!

В Макдоннелл-Даунс мы прибыли в пятнадцать десять — по расписанию, но полет был трудный. Мы летели очень низко, под нами висела туча песку, проникающего через все вентиляционные отверстия. Следовало их закрыть, но ведь тогда мы не смогли бы прислонять к ним запотевшие ладони, что хоть немного освежало нас.

Пятнадцать тридцать — Делмор-Даунс. Пятнадцать пятьдесят — Суон-Хилл. В Хартс-Рейндже мы должны быть в шестнадцать пятнадцать. Сразу после старта пилот обращается ко мне:

— Пора пить чай.

Я согласился и стал оглядываться, ища термос. Пилот посмотрел на меня с укоризной. Разве нельзя рассчитывать на добрые обычаи этих мест? Ведь само собой разумеется, что если мы появляемся в Хартс-Рейндже к вечернему чаю, то он будет нам подан. Именно там!

Осторожно — банки!

В Хартс-Рейндже — боковой ветер. Однако мы изящно приземлились, подняв тучи пыли. Когда она осела, передо мной развернулся пейзаж в лучших традициях сюрреализма.

Пустыня… Ни одного дерева на добрую версту от постройки. И вдруг — стол, настоящий стол, застланный скатертью. Все приготовлено для чая, укрыто от ныли целлофаном. За столом какая-то женщина и двое белоголовых малышей. Мы с пилотом прямо от самолета идем к столу. Женщина не обращает на нас особого внимания: просто пришел почтальон… Она откладывает вязанье, снимает целлофан. Какие-то печенья, мармелад, сахарница, молочник со сливками. По всем правилам, как полагается. Она молча указывает нам места на складных стульях, молча вынимает из сумки еще один прибор и ставит передо мной. Молча разливает чай.

Пилот обращается к ней:

— Миссис Мак-Робертсон, этот господин приехал из самой Польши…

— Хоу, правда? С сахаром?

Она, естественно, не собиралась выяснять, не привез ли я из Польши сахар. Имелось в виду более существенное, не терпящее отлагательства дело: установить, какой чай я буду пить — сладкий или несладкий.

Однако пилот не сдавался:

— Миссис Мак-Робертсон, этот господин напишет потом в газете о полете к вам…

— Хоу, правда? С молоком?

Я выпил чай (с сахаром, без молока) и через несколько минут оживленного разговора («погода, в общем, ничего, отличная, могло быть попрохладнее… на следующей неделе, пожалуйста, будьте поосторожней с мешком, заказаны банки с джемом…») мы попрощались, поблагодарив за угощение. Собачки пролаяли на прощанье, заревели двигатели, взвыли пропеллеры. Пилот передал по радио, что в Хартс-Рейндже «все о’кей», мы берем направление на Маунт-Риддок. Посадка через пятьдесят минут. Алис-Спрингс дал согласие на старт, теперь он ждет вызова из Маунт-Риддока.

И снова земля ушла из-под ног, постройки фермы завалились под крылом самолета, потом все снова аккуратно выровнялось — и вот мы изящно и спокойно парим над Страной Никогда-Никогда, распугивая стада эму и диких ослов.

В сумерки, когда мы вернулись на базу в Алис-Спрингс и только собирались ступить на землю, из ангара вышел механик и сказал пилоту, что для него есть посылка из Сиднея. На государственный аэродром она пришла фрахтом. Можно получить хоть сейчас. Я наивно подумал, что мы поедем туда на машине — ведь это на другом конце поселка. Но пилот снова запустил мотор. Даже не успев как следует набрать высоту, он стал садиться. Мы приземлились между большими рейсовыми лайнерами, забрали посылку, контрольная вышка благословила наш вылет, и меньше чем через минуту снова оказались на базе. Самолет «пошел спать» в ангар.

Если так пойдет и дальше, то, наверное, скоро все маленькие австралийцы из Страны Никогда-Никогда станут рождаться с крылышками.