Подарок от злого сердца

28 Конец марта 2007 г.

Русалкин ужинал перед телевизором. Он был в халате, босой, сидел на ковре, разложив еду на подносе, на полу. Спина его опиралась о диван, ноги были вытянуты и отдыхали. Он знал, что его сейчас никто не видит, что он у себя и может наслаждаться покоем и тишиной. Он с аппетитом поглощал подогретые в микроволновке отбивные, приготовленные в ресторане, откуда ему приносили заказы, и салаты в пластиковых коробках, запивая еду холодным пивом. Футбол кончился, начался какой-то странный французский фильм про «ущербных» любовников, переступивших все нравственные грани и тем приведших к смерти молодого человека. Русалкин и раньше «примерял» на себя сюжеты из жизни киношных героев, пытался понять – а смог бы и он, скажем, переспать с дочерью своей любовницы или с любовницей сына, способен ли он на сильное, всепоглощающее и лишенное здравого смысла чувство? И когда он находился в приподнятом настроении и ощущал себя полным сил, ему казалось, что он может вообще все, лишь бы ему было хорошо. Когда же он пребывал в состоянии, близком к депрессивному, ему казалось, что на экране – чудовища, монстры и что он, слабый, пожилой и больной мужчина, ни за что не совершил бы подлость по отношению к близкому человеку. Но так было раньше. Теперь же, когда на его совести была смерть Марины, он все реже и реже стал задавать себе подобные вопросы. Однако в те минуты, когда Русалкин забывал о том, что он – убийца, его психологические игры с самим собой возобновлялись, и ему казалось, что он – не такой уж и плохой человек и по большей части осуждает наблюдаемое на экране преступление и дает категоричные оценки поступкам героев.

Как часто в своих фантазиях он жил один, без Марины, и в этой его холостяцкой жизни все было подчинено исключительно его желаниям. Так, во всяком случае, ему тогда казалось, и все эти желания сводились, как правило, к какой-то свободе, которая должна была дать ему возможность думать о том, о чем хочется, совершать поступки, не советуясь даже мысленно с женой, играть в преферанс с друзьями и братом, встречаться с Вандой в любое удобное для них время и там, где им хочется, не боясь встречи с Мариной. Но теперь Ванды в его жизни не было (она жила с другим мужчиной и ждала от него ребенка), он не совершал никаких поступков, которые принесли бы ему счастье или хотя бы даже временную радость, и думал он только об одном: что с ним будет, когда какой-нибудь хитроумный следователь вычислит, кто заказал его жену и где находится исполнитель? Состояние перманентного страха поселилось в его душе навсегда, как он считал, и даже отбивные, которые он сейчас ел, казались ему лишенными вкуса. Да, конечно, он испытывал чувство насыщения, но не более. Он был уверен, что такое же ощущение он испытает и при встрече с женщиной. То есть он почувствует, что он – с женщиной, но радости от близости, острого наслаждения, которое он испытывал, скажем, со страстной Вандой, уже никогда не будет. Деньги? А что деньги, когда он словно лишился органов чувств, и самое сильное переживание, которое владело им в последние месяцы, было чувство ледяного страха. А еще – злобное бессилие и раздражение, которые он испытывал по отношению к женщине, которую видел-то всего один раз в жизни, – к официантке из «Риголетто». Ее звали Тамара Карибова, и мысленно он уже тысячу раз находил ее, брал за плечи, тряс, говоря ей в лицо оскорбительные слова и требуя, чтобы она вернула ему деньги. И это при том, что он абсолютно не помнил ее лица. Да и какое лицо он мог разглядеть в ту жуткую ночь, когда она явилась к нему, вымазанная красной гуашью, словно кровью, и была удивительно похожа на Марину!

Одно время ему стало даже казаться, что никакой официантки и не было, что к нему приходила сама Марина; была просто история про официантку, придуманная Мариной, и Шаталов, объединившись с ней, просто разыграл Русалкина, подвел его к тому, что тот согласился платить деньги. Быть может, он продолжал бы думать так и дальше, если бы не возвращение Шаталова, блудного негодяя, который приполз к нему чуть ли не на коленях, чтобы попросить прощения и возможности заработать. Да, безусловно, Вадим – дурак, беспринципный идиот, однако он неплохо разбирается в людях, раз сумел предугадать реакцию Русалкина на свое возвращение и раскаяние: он словно знал, что будет прощен. Что, собственно, и вышло. Рассчитал, что Русалкину нужен именно такой человек, как он, – низкого полета, непрофессионал и подлец. Для выполнения грязной работы Шаталову же, в свою очередь, нужен был мягкотелый, но очень богатый заказчик, хозяин. Вернувшись, Вадим рассказал Русалкину в красках и мельчайших подробностях все, что произошло летом у него на даче, когда он вместо того, чтобы застрелить Марину, увидел перед собой одноклассницу Тамару Карибову, повернул дело совершенно в другую плоскость и тем самым спас ее и обманул Русалкина. Зато как он расстилался перед Александром Викторовичем: «Я не убил вашу жену, я сохранил ей жизнь! А вдруг бы вы потом раскаялись?»

Он нес всякую чепуху и казался смешным, но, как подумалось Русалкину, был безобидным. И главное – он был готов работать на него. Именно после долгого разговора с Вадимом Русалкин поверил наконец в то, что Марина к этому шантажу не имеет никакого отношения, она не вступала в сговор с Шаталовым, Тамара сама решила за себя отомстить, выставив перед Мариной и ее мужем – инициатором убийства – свои условия.

Конечно, Русалкин понимал, каким глупым, нелепым и слабовольным он показался этой алчной официантке, да и перед Мариной тоже выставил себя полным идиотом. Но он на самом деле испугался, как человек, впервые решившийся на убийство. Пусть даже оно и не произошло…

Однажды он позвонил Марине и сказал: «Мы отдали ей уже двести сорок тысяч евро, это огромные деньги!» Она молчала. Ей-то что, это были не ее деньги! Это он, ее муж, расплачивался за ее покой.

– Марина, нам надо встретиться и поговорить. Так дальше продолжаться не может. Я чувствую себя полным идиотом.

– Саша, это не телефонный разговор.

Она приехала к нему, и он поделился с ней своими планами: надо бы разыскать эту официантку, чтобы положить конец этому затянувшемуся шантажу, этому вымогательству. Он спросил Марину, не знает ли она, какое отношение эта Тамара имеет к милиции и не замешан ли в этой цепи какой-нибудь крупный милицейский чин, который прикрывает ее? Марина ничего не знала. Он заметил, что она тоже нервничает, что ее явно что-то беспокоит.

– Ты хочешь… убрать ее? – наконец спросила она, назвав вещи своими именами.

– Только так можно все прекратить.

– И ты целых полгода ждал, чтобы прийти к этому решению? – Она усмехнулась и достала сигарету. – Саша, ты не перестаешь удивлять меня.

Она презирала его. И он это знал – чувствовал. Но он и сам презирал себя за слабость, трусость. Ему уже хотелось, чтобы она поскорее ушла, оставила его одного. И еще одна мысль крепко засела в его голове: если он убьет Тамару, то тогда, быть может, и Марина изменит свое отношение к нему и поймет, что и он способен на многое. И хотя он не собирался жить с ней и вопрос развода продолжал оставаться лишь делом времени, он со стыдом понял – ему не все равно, что думает о нем жена.

А однажды ночью ему позвонили и сказали, что в Якутии взяли одного человека, через которого он покупал алмазы, и тот якобы назвал фамилию Седова как последнее звено в этой цепи. Седова, директора банка, которому, в свою очередь, продавал алмазы сам Русалкин. И что каким-то образом засветился полковник милиции Мичурин, который прикрывал их в течение вот уже нескольких лет, – человек очень опасный, двуличный, жадный. Чувствуя, что хорошо налаженный механизм покупки и продажи ворованных алмазов дает сбой, что люди, задействованные в этой авантюре, могут в любую минуту начать давать показания, и тогда уже Русалкину точно не отвертеться, и что развод с Мариной по сравнению с этой финансовой катастрофой и угрозой тюрьмы – детские игры, Александр Викторович вызвал к себе Шаталова и показал ему фотографии Седова с его братом, одновременно телохранителем, а потом и снимок Мичурина.

В день, когда была назначена операция, Русалкин должен был в лесу встретиться с Седовым. Это должно было выглядеть обычной встречей на их условленном месте, где они виделись либо для передачи камней, либо чтобы утрясти какие-то организационные вопросы. Русалкин всегда приезжал один, Седов – с братом, с которым не расставался никогда: тот был для него вроде талисмана. На этот раз Русалкин приехал с Вадимом, тот лежал на заднем сиденье, прикрытый подушками, ровно до тех пор, пока машина не остановилась. Вадим, которому стакан коньяка придал какую-то отчаянную храбрость, расстрелял обоих братьев в упор. Потом он так же бесстрашно выстрелил в Мичурина. Как Вадим признался Русалкину, когда он целился в своих жертв, перед глазами стоял новенький автомобиль, о котором он мечтал.

Машину он купил в кредит, так посоветовал ему осторожный Русалкин, пообещав вносить в банк ежемесячные суммы на имя Вадима. Таким образом, Шаталов всегда был на глазах и в какой-то мере зависел от него.

О том, как сложились отношения между Русалкиным и Тамарой Карибовой, Вадим узнал не сразу, да и возвращаться к этой теме было опасно – ему не хотелось ворошить свое прошлое предательство. Хотя, как понимал Русалкин, Вадиму было любопытно, чем же закончилась эта история с несостоявшимся убийством, каковы ее последствия. И вот однажды, напившись в квартире Русалкина, Вадим все-таки не выдержал и спросил – куда, собственно, делась официантка? И тогда Александр Викторович рассказал ему о том, на каких условиях они договорились и что выплаты уже начались, причем Карибову прикрывает кто-то из милиции или, что того хуже, из прокуратуры. Русалкин нарочно сгустил краски, чтобы в глазах Вадима не выглядеть полным идиотом, отдававшим неизвестно кому огромные деньги (что, собственно, и происходило на самом деле). Реакция Шаталова была удивительной. Несмотря на то что Тамара была якобы его одноклассницей, Вадим разразился в ее адрес площадной бранью, он обзывал ее самыми последними словами, и Русалкин вдруг понял, что Вадим не может простить ей того, что она обошла его в своем стремлении обогатиться за счет простачка-бизнесмена, пошла далеко вперед, причем как бы с его, Вадима, подачи. Тогда же оба они решили, что от официантки надо избавиться. Вот только где ее искать, у кого она скрывается? Поскольку дело было опасным, Русалкин решил не подключать к ее поискам настоящих профессионалов или частных детективов, которые за деньги могли бы разыскать ее в считаные дни. Поэтому ему приходилось пользоваться услугами все того же Шаталова. Но если убивать Шаталов уже научился, то искать Тамару, следить за Ларой Британ, которая наверняка знала, где скрывается ее подруга, оказалось ему не под силу. Это была тяжелая и нудная работа, требующая огромного терпения. Вадиму же хотелось кататься на своей новой машине, проводить время в дорогих ресторанах в компании девиц, развлекаться, словом, жить на полную катушку. «Шеф, да куда она денется, найдем ее, как только – так сразу!» Вот и весь разговор.

Что касается Лары Британ, то здесь надо было действовать осторожно, поскольку (как считал сам Русалкин, и Вадим его в этом поддерживал) Лара могла быть связана с теми людьми из милиции, которые помогали им с Карибовой и прикрывали сам факт получения денег. Если бы Лара заметила слежку или же кто-то попытался бы у нее выяснить адрес ее подруги, то последствия могли оказаться необратимыми: ведь понятно, зачем кто-то ищет Тамару. Вот почему ее поиски велись вяло, да и Русалкин особенно не спешил, считая, что и так в последнее время позволил себе многое и ему есть чего опасаться: трое его приятелей убиты, ведется следствие, и его, как одного из знакомых Седова, его брата Бориса и Мичурина, уже вызывали на допрос.

Когда же Шаталов позвонил ему и спокойно произнес в трубку: «Я нашел ее», – он испытал тихий ужас. Как, уже?! Началось?! Голос Вадима прозвучал как призыв к действию.

– Где?

– В своем ресторане. Выглядит так, словно вернулась на работу. Лицо озабоченное, договаривается с хозяйкой. Думаю, вечером выйдет на работу.

– Вадим, приезжай!

Когда он приехал, Русалкин набросился на него:

– С чего ты взял, что она собирается там работать? И зачем ей работать, если у нее куча денег? Моих денег? Ты хорошо ее рассмотрел? У тебя как со зрением?

– Вообще-то, я близорукий, но вроде бы это она. Волосы, прическа, фигура. Правда, одета как-то уж очень скромно. Да! Еще – очки. Темные. Но это и понятно – чтобы ее не узнали. Что будем делать?

– А если это не она? Или она, но пришла на минуту и снова исчезнет?

Русалкину в тот момент почему-то захотелось, чтобы она исчезла. И больше никогда не появлялась.

– Послушайте, Александр Викторович, вот вы говорите, что она получала ваши деньги. А что, если нет? Что, если этот канал перекрыли те, кто вызвался ей помогать? И она осталась без денег, а? Мы же ничего не знаем. Ну подумайте сами: зачем ей приходить в ресторан? Если она получает деньги исправно, то какой смысл ей вообще ходить по улицам, тем более приходить в ресторан, где за ней могут следить? Думаете, она не допускает мысли, что вы уже сто раз пожалели о том, что согласились на ее условия? Да она – нормальная девчонка, она должна бояться вас. Деньги-то какие большие!

Он завидовал своей однокласснице, и Русалкина это раздражало. Зато именно этот факт мог помочь Русалкину убрать Тамару с помощью Шаталова. Уж теперь-то он точно не промахнется! Выслужится перед своим хозяином, чтобы и ему перепало что-то крупное, настоящий гонорар. На фоне волчьего аппетита Карибовой первый гонорар Вадима казался жалкой подачкой. И вот этого-то он и не мог простить своей однокласснице.

– Поужинай в «Риголетто», убедись, что это она. А там – действуй по обстановке. Только обязательно позвони мне!

Он говорил, но голос его предательски дрожал. Убийство! Какое страшное слово! За ним – ничего, пустота. И одновременно освобождение от чего-то неотвратимого, страшного, такого, как суд, тюрьма, конец свободной и, в общем-то, счастливой жизни. Вот не стало Петра и Бориса Седовых, Николая Мичурина, и жить стало спокойнее, он словно избавился от тяжелой, смертельной болезни. Но ведь он совершил убийство…

Вечером Вадим позвонил и сказал, что Тамара вышла на работу. Что это точно она.

– Ты видел ее вблизи?

– Да что я, Томку, что ли, не узнаю? К тому же ну не может быть, чтобы в ресторан устроилась девица – точная копия Карибовой. Такого не бывает! Значит, не получала она ваших денежек, Александр Викторович.

– А может, наоборот, получала и получает, да только хочет продемонстрировать, что не боится меня, что ей надоело прятаться? Или, – и тут Русалкин взмок, – или она нарочно вышла, чтобы…

Он не стал произносить вслух свою догадку: Тамару могли вернуть в ресторан как живца – чтобы поймать Русалкина, попытавшегося встретиться с ней! Может, в прокуратуре уже догадались, что он связан с убийствами Седых и Мичурина?

– Я не понял! – орал в трубку Шаталов. – Повторите!

Да нет, если бы его в чем-то заподозрили, то уже давно бы арестовали. Нет, все нормально, тихо, спокойно. Остается только одна головная боль – Тамара.

– Если это она, действуй, – сказал он осипшим от волнения голосом. – Только не пей много.

– Вы бы подъехали. Я не могу светиться на своей машине. Она белая, новая, а я – пьяный.

– Хорошо. Я подъеду к черному входу, буду приблизительно через полчаса. Я тебе дам знать.

Одно усилие, всего только одно усилие, и тогда в его жизни наступит порядок, все будет кончено. Исчезнет Тамара, он разведется с Мариной. Интересно, как она отреагирует, когда узнает, что официантки больше нет? Она сразу догадается, что произошло? Кто ее?

Он мог бы, конечно, отказаться помогать Шаталову, и пусть он сам решает, как побыстрее исчезнуть из ресторана, но его могут схватить. Идиот, он снова напился! Но трезвый он ничего не может.

Русалкин вышел из квартиры (промелькнула мысль, что он может сюда уже никогда больше не вернуться, мысль нехорошая, болезненная, впору хоть кусок мыла взять, зубную щетку, чтобы было чем в тюрьме мыться), спустился, сел в машину и медленно, оглядываясь на свой дом, двор и деревья, покатил в «Риголетто».

Припарковав машину позади ресторана, в темном переулке, он позвонил Вадиму, сообщил, где находится.

– Я сейчас, – промычал тот.

Русалкин зажмурился, представляя, как этот разодетый в пух и прах парень встает из-за своего столика, оставляя на скатерти деньги, направляется к выходу, но в последний момент сворачивает в сторону кабинок, просачивается сквозь малиновые бархатные занавеси в узкий коридор и делает несколько шагов влево, где начинается ряд подсобных помещений. Он должен сделать это в определенном месте, где можно подловить возвращающуюся после перекура в подсобке официантку (или, наоборот, направляющуюся туда, чтобы немного отдохнуть, перекурить, поправить чулок).

Он появился через двадцать минут. Высокий, нескладный, нелепый.

– Вот теперь – все. Я изрешетил ей голову. После такого не живут.

– Значит, она точно мертва?

– Мертвее, как говорится, не бывает.

А потом было то, что было. И Шаталов, узнав о том, что он пристрелил жену хозяина, уже не прятался, он словно бы находился в каком-то ступоре и много пил, пил и пил… Никто не мог понять, каким образом Марина превратилась в официантку и что ей понадобилось в ресторане, да еще и переодетой в эту кошмарную синюю униформу.

Русалкин тоже много пил и пытался ответить самому себе на вопрос: как изменится его жизнь после смерти жены? Выиграл он или проиграл, убив Марину?

После похорон они с Вадимом пили еще неделю. Пили нехорошо, много, глуша чувства и заливая мысли. Он не мог прогнать своего киллера-дилетанта, поскольку слишком многое их связывало. Они по-прежнему были нужны друг другу. Но в один момент оба поняли, что им пора расстаться. Русалкин щедро расплатился с ним и отпустил. Почему-то он не боялся, что тот предаст его. Где-то в глубине души оба понимали, что впереди еще целая жизнь и они могут пригодиться друг другу.

И Русалкин остался один. Каждое утро он начинал свою новую, чистую жизнь. С чистыми мыслями, чистыми планами. Он даже мыться стал чаще, а на работе каждые полчаса мыл руки с мылом.

…Отбивные были съедены. Он допил пиво, унес поднос с грязной посудой на кухню, открыл посудомоечную машину и уложил тарелки и стаканы внутрь, сунул таблетку моющего средства в специальную капсулу, закрыл машину и включил. Пластиковые контейнеры из-под салатов выбросил вместе с остатками еды. Сварил себе кофе, достал из холодильника клин песочного торта. Вернулся с подносом в комнату и снова уселся на ковер. По телевизору шло какое-то политическое шоу. Он защелкал пультом.

Была ночь, за стеной ругались соседи (приличные на вид люди: муж, кажется, профессор, а жена – певица из оперного театра), где-то внизу плакал ребенок. И только он, Саша Русалкин, жил один, ел один, спал один, просыпался в огромной постели один и даже разговаривал сам с собой…

Когда раздался звонок, он уронил кусок торта в тарелку. К нему никто не должен был прийти! И время позднее, почти одиннадцать. Да и друзей у него, похоже, не осталось. После смерти Марины все куда-то исчезли. Перестали звонить, приглашать в гости, словно подозревали его в чем-то.

Он не дыша подошел к двери и остановился. И снова эта идиотская мысль о куске мыла (вдруг за ним пришли, сейчас скрутят руки, больно скрутят, и поведут его куда-то в неизвестность, где холодно, дурно пахнет и кругом – одни уроды, убийцы, насильники, бандиты…).

Заглянул в глазок. Ванда?! Яркая картинка, залитая электрическим светом: рыжие волосы, алые губы.

Он распахнул дверь и обомлел. Это была не Ванда. Совершенно другая женщина, но такая прелестная, что он забыл, что стоит перед ней в халате, босой, жующий торт.

– Извините, что я так поздно, но мне Олег сказал, что вы нас ждете. – Она весело заглянула ему за плечо, куда-то внутрь квартиры, и подмигнула ему. – Ну же, не стесняйтесь! Впускайте меня немедленно, а то я передумаю!

Он отстранился, не мог не пропустить эту птицу с роскошным оперением в свою холостяцкую берлогу, в обитель вдовца.

Что она может передумать? Такая красотка, ночью? Может, она – девушка по вызову и перепутала адрес? А Олег – ее сутенер, телохранитель?

Он оставит ее. Уговорит остаться здесь. Объяснит, что это судьба. Он проведет с ней время, забудется, расслабится. И черт с ней, с этой чистой жизнью! Он – мужчина, к тому же женщина ему нужна для здоровья, в гигиенических, так сказать, целях.

Между тем медноволосая девушка прошла в комнату и уставилась в окно.

– Вот черт, а я думала, что оно выходит во двор. Перепутала я, что ли? Но в целом мне здесь нравится.

Она вдруг повернулась к нему и как-то жеманно, играя и рисуясь, сморщила носик:

– Ну что же вы?! Даже и кофе не предложите? Понимаю, что уже поздно, но Олег сказал, что вы будете ждать нас, что вы спешите, уезжаете. Кстати, вы куда уезжаете? В Израиль или Германию?

Он не хотел ничего выяснять, потому что понял: она что-то перепутала, залетела сюда по ошибке, но ему так не хотелось ее отпускать!

– В Германию, – зачем-то сказал он. – Если хотите, можем поехать вместе. Знаете, я еще ни разу в своей жизни не видел такой красивой женщины, как вы! Я просто потерял голову. Меня зовут Александр.

– А меня – Тамара. Хотя какая разница, как меня зовут? Главное – это ваша квартира. Пойдемте, вы покажете мне спальню, ванную и вообще, все!