Подавление философии в СССР (20-е — 30-е годы)

Глава 3. Ход дискуссий с «меньшевиствующими идеалистами»

1. Речь Сталина на конференции аграрников и так называемый поворот в философской работе

2. Выступление Ярославского - начало антидеборинской кампании

3. Усиление вмешательства партийной печати. «Статья трех»

.

4. Заседание Президиума Комакадемии (17-20 октября) - кульминационный пункт дискуссии

5. Беседа Сталина с бюро ячейки Института философии

1930 год начался для философов и их руководства обычно. В январе опубликовано извещение о созыве летом того же года 1-й Всесоюзной философской конференции. Там отмечается, что конференция эта является вообще первой в истории марксизма и первой в истории русской философии. Были даже названы докладчики по трем секциям - диалектического и исторического материализма, а также истории философии: А. Деборин, И. Луппол, Г. Гессен, Е. Ярославский, Я. Стэн, М. Митин, С. Семковский, Н. Карев, С. Левит, Сапир, Ю. Франкфурт, Г. Дмитриев, Г. Тымянский, И. Разумовский, Д. Квитко, В. Асмус, Г. Баммель и некоторые другие.

Авторы столь «мирного» извещения явно не подозревали, что вокруг них стали сгущаться грозовые тучи. Это было связано с изменением общей обстановки в стране.

К этому времени Сталин устранил с политической арены всех своих политических противников. Троцкий был выслан в 1927 году. Каменев и Зиновьев были сняты со всех постов как «левые». В 1929 году началось наступление против «правых», в частности, Бухарина, основного теоретика партии. Сталин становится постепенно «вождем, отцом и учителем».

Однако область идеологии все еще оставалась вне его единоличного контроля. Это объясняется тем, что все внимание он уделял политической борьбе. В этой сфере он уже тогда стал единоличным авторитетом. Но другие области идеологической жизни - литература, философия, политическая экономия - все еще оставались вне сферы его непосредственного диктата. В конце 1929 г. Сталин развернул решительное наступление на идеологическом фронте, чтобы и в этой области захватить позиции в качестве «великого теоретика». Начало этому положила его речь «К вопросам аграрной политики в СССР», произнесенная в декабре 1929 г. на конференции аграрников-марксистов. Начался период дискредитации не только теоретиков высшего ранга типа Н. Бухарина, но и, так сказать, среднего звена. В политической экономии это коснулось И. Рубина, много лет считавшегося признанным авторитетом в этой области. Против него был сосредоточен весь огонь критики, и вскоре он был отстранен от активной деятельности, а затем уничтожен физически. Такая же участь постигла и В. Переверзева, авторитета в области эстетики. Наконец, очередь дошла и до философов - А. Деборина и его окружения. Этот процесс мы осветим более подробно. Он растянулся на целый год и принял форму дискуссии. Мы осветим основные ее вехи, узловые пункты.

Борьба против Деборина и его окружения началась в самой общей, туманной форме. Это был период начала развертывания так называемого метода критики и самокритики, и некоторые слушатели решили применить его на отделении философии Института Красной профессуры. Это были молодые тогда студенты Гончарская, Тащилин, Шевкин, Каммари, Широков, Пичугин и Тимоско. Не теоретические, принципиальные вопросы их интересовали, а взаимоотношения между студентами и преподавателями, некоторые из которых, по их мнению, были высокомерны и относились к ним, студентам, как к профанам, ничего не смыслившим в тонких философских вопросах. Обвинения не серьезные, не принципиальные. Авторитет Деборина и его окружения был тогда непререкаем, и они сравнительно легко справились с подобными нападками. Однако через некоторое время, когда тучи вокруг Деборина стали сгущаться, вспомнили и эту «критику молодых товарищей».

Положение на идеологическом фронте осложнилось после выступления И. Сталина. Он заострил внимание на том, что теоретический фронт отстает от «успехов практического строительства». И естественно встал вопрос: относится ли это к философии, отстает ли философская теория? И если Деборин ответил решительно «нет», то партийное бюро философского отделения ИКП, во главе которого стояли только что окончившие ИКП М. Митин и П. Юдин, ответило не менее решительным «да». Они заявили, что нужен крутой поворот на философском фронте в свете выступления Сталина. Вокруг этого вопроса и начались острые споры.

Но и на этой стадии положение деборинцев по видимости было еще прочным. Они были уверены, что их не коснется смерч, который поднялся на идеологическом горизонте сразу же после выступления Сталина. Уверенность эта была основана на том, что как раз 1929 год принес деборинцам «великую победу» над механистами. Вторая конференция марксистско-ленинских научно-исследовательских учреждений, подытоживая четырехлетнюю борьбу диалектиков с механистами, прошла так, что деборинцы чувствовали себя героями-победителями. Вот почему они и заявили, что никакого «отставания» на философском фронте нет. Некоторое время им удавалось доказывать: победа над механистами и означает, что они шагают в ногу со временем. Этим объясняется то обстоятельство, что в то время, когда полным ходом в начале 1930 г. шла уже чистка в области политэкономии и литературы, жертвами которой стали Рубин и Переверзев, для деборинцев это все еще был период относительного спокойствия.

Более того, можно сказать, что инициатива еще в какой-то мере была в их руках. Партийное бюро не смеет еще перейти в решительное наступление, а печать не смеет еще открыто выступить против Деборина. Если это было необходимо, Сталин действовал очень осторожно и осмотрительно. А здесь был именно такой случай: еще не поворачивался язык открыто обвинить главных героев - антимеханистов - в ереси. Должно было пройти определенное время раньше, чем такой вывод можно будет сделать во всеуслышание. А пока, в начале 1930 г., обсуждение вопроса о реализации поворота в философской работе идет в обычном, казалось бы, деловом порядке. Причем выкристаллизовались две точки зрения: партийное бюро стоит за непосредственную связь философии и политики. Деборинцы же стоят за разработку теоретических вопросов и в этом видят основную задачу философии. Внешне это еще выглядело как столкновение двух равноправных позиций.

Деборинцы принимают самое деятельное участие в обсуждении, сами вносят даже соответствующие декларации, призванные наметить конкретные пути осуществления «поворота» на философском фронте. Вокруг вносимых деборинцами деклараций, правда, идут горячие споры. Партийные собрания длятся порою до 8 дней. Но это относительно «мирный» период борьбы, когда дискуссия не выходит еще за пределы философского отделения ИКП. А там позиции деборинцев еще прочны, и молодые философские работники, из среды которых вышли основные критики деборинцев, в массе своей все же оказывают философскому руководству доверие и принимают резолюции, в основном одобряющие его деятельность. Наоборот, Деборин и его группа оказываются в роли наступающих: не только все до одного отказываются признать какие бы то ни было свои ошибки, но еще резко нападают на своих молодых оппонентов с вполне обоснованными обвинениями, что они подняли поход против теории, подменяют философию политикой.

Так очень скоро стало ясно, что те, кто желал сбросить деборинцев с философского Олимпа, встретились с большими трудностями. Это в основном была молодежь, теоретическая подготовка которой все еще оставалась на студенческом уровне. Демагогичность выступлений делала их неуязвимыми, когда они разоблачали то, что сами называли «троцкистскими формулировками» в декларациях деборинцев. Но как только они пытались выступить с обсуждением теоретических вопросов, направляя острие критики против деборинцев, получался конфуз, который последние неизменно использовали, демонстрируя, с одной стороны, свое теоретическое превосходство, а с другой - теоретическую несостоятельность молодого «боевого отряда» философов. Так постепенно стало ясно, что силы «снизу» теоретически слишком слабы, чтобы справиться с деборинцами. Верхам пришлось сбросить маскировку будто молодые философы - инициаторы решительного поворота на философском фронте. Примерно с конца марта- начала апреля 1930 г. в философскую дискуссию начали вмешиваться представители ЦК, а несколько позже - орган ЦК газета «Правда». Первым бросили в бой Ем. Ярославского.

В марте 1930 г. состоялся 2-й пленум Центрального Совета Союза воинствующих безбожников, на котором вопрос о механистах и деборинцах встал в новом свете. Это было время, когда в Институте философии началось наступление на группу Деборина. И хотя события не получили еще широкой огласки, хорошо информированный председатель Союза безбожников Е. Ярославский уловил уже тенденцию. В его докладе, опубликованном в газете «Безбожник» от 30 марта 1930 г., было нечто такое, что принципиально не могло быть в конце 1929-го или в начале 1930-го годов, когда Деборин и его окружение были почти вне критики. А в конце марта Е. Ярославский вдруг засомневался в абсолютной правоте деборинцев, заявив, что сейчас нужно еще кое в чем разобраться: «диалектики» наговорили немало вещей, от которых следует отказаться. А в заключительном слове он прямо заявил:

«Надо выправить и ошибки диалектиков точно так же, как это сделали в отношении Рубина и других в области политэкономии. Думаю, что здесь нельзя проводить такого водораздела, - мол, здесь правильная марксистская линия, а это - еретики. Ведь так думали и в отношении Рубина, а в конце концов оказалось, что это не так, и проглядели за этим спором о пустяках большие серьезные вопросы, в которых как раз те, которые считали себя ортодоксальными людьми, оказались неправы».

А когда, согласно стенограмме, «голос» прервал Ярославского репликой: «Могут механисты быть и правыми?», Е. Ярославский недвусмысленно ответил:

«Да, в отдельных вопросах кое-кто из механистов может оказаться на более правильном пути, чем те, которые их критикуют» [3-1].

Это было нечто новое и, по-видимому, серьезное: все понимали, что Е. Ярославский высказывает не свою личную точку зрения.

Понимали это и деборинцы. Уже в прениях по докладу Е. Ярославского вопрос об отношении к деборинцам и механистам оказался в центре внимания. Дело в том, что многие из механистов, например, Вл. Сарабьянов, принимали активное участие в работе Союза воинствующих безбожников. И в проекте резолюции, предложенной ЦС СВБ, имелся пункт об укреплении союза с ними. Верно ли это? Допустимо ли? - ставили вопрос некоторые участники пленума. Делегат из Артемовска Привалихин заявил:

«Нас учили ... когда мы были здесь на полуторамесячных курсах, что механисты проповедуют метафизическую точку зрения и что это разновидность идеализма. Так ли это? - Так. С другой стороны, мы ведем борьбу с идеалистами, мы проводим чистку профессуры и мы стремимся тех, которые проповедуют идеалистическое направление, снять с той или иной кафедры. Но в результате мы наблюдаем обратное положение. ЦС СВБ является учреждением классовым, а не дискуссионным клубом. Он является орудием проведения большевистской политики, а в результате мы видим, что в этом воинствующем учреждении находятся механисты» [3-2].

Его поддержал представитель Бурят-Монголии Тогмитов. Он, не чувствуя еще изменения обстановки, боится, как бы сотрудничество с механистами не «рассердило» диалектиков.

«Мы в настоящее время принуждены питаться теми авторами, которые подвергаются большому обстрелу со стороны диалектиков, в то время, когда имеется довольно авторитетная резолюция марксистско-ленинских учреждений, и если бы мы прямо сказали - мы с механистами должны идти в союзе - мы отвернулись бы от этих авторитетных организаций» [3-3].

Е. Ярославский недвусмысленно выступил против этого мнения, еще так недавно казавшегося сверхортодоксальным. Он дал понять, что «гнев» деборинцев его сейчас не пугает, а «авторитетная резолюция марксистско-ленинских учреждений», принятая всего каких-нибудь 5 месяцев тому назад и возвещавшая полную победу деборинцев, - не смущает. Он - за союз с механистами, за то, чтобы Сарабьянов и другие активно и беспрепятственно работали, хотя с их философскими взглядами не всегда можно согласиться. Он даже готов «перенести в высшие инстанции этот спор» («если вы считаете, что мы неправы»), до того он уверен в том, что выражает мнение самых «высших инстанций» [3-4]. Центр тяжести явно перемещался в сторону борьбы против деборинцев.

Деборинцы, или «диалектики», конечно, насторожились и выступили с критикой позиции Ярославского. В своем «Письме в редакцию», опубликованном в газете «Безбожник» [3-5] и затем перепечатанном в журнале «Антирелигиозник», Г. Гессен, И. Агол, С. Гоникман, М. Левин, С. Левит, И. Подволоцкий, Я. Стэн, Ник. Карев, И. Луппол возражают против самой сущности постановки вопроса Е. Ярославским, который (и это они правильно уловили), оценивая философские воззрения механистов,

«признает наличие у них лишь отдельных ошибок, между тем как диалектикам, по мнению т. Ярославского, следует отказаться от многих своих положений» 6].

Деборинцы не стесняются в выражениях, считая, что течение механистов «полностью противостоит диалектическому материализму, как система ревизионистских взглядов имеет глубокие корни и является отражением мелкобуржуазных шатаний» [3-7]. Они явно пытаются основной огонь направить против механистов и тем самым отвести его от себя, еще не понимая, что обстоятельства резко изменились.

А вместе с тем ответ Ярославского: «Можно ли сотрудничать в антирелигиозной пропаганде с механистами», опубликованный в той же газете и в том же журнале, указывает, что его позиция, занятая на 2-м пленуме ЦС СВБ, отнюдь не случайна, и не случайно огонь его критики сосредоточен против деборинцев. Ответ Ярославского примечателен не теми разъяснениями, которые он дает, почему следует привлекать к работе его ведомства механистов: «На протяжении многих лет СВБ» вел свою работу с «очень слабым подбором работников» и каждый желающий сотрудничать - как бы на вес золота [3-8]. Это подход прагматика, готового идти на некоторые уступки, лишь бы шла работа. Ответ Ярославского примечателен другим - это одно из первых серьезных выступлений против деборинцев, еще более серьезное, чем его доклад на пленуме ЦС СВБ. И когда через некоторое время выпустили против деборинцев специальный сборник «За поворот на философском фронте» [3-9], эта статья стояла на первом месте. Ярославский критикует в ней Деборина, бросает обвинения автору, подписавшему «Письмо в редакцию», - Гессену, а также активному деборинцу Милонову [3-10].

Немаловажным является то обстоятельство, что резкие выпады Ярославского - представителя ЦК - совпали с выходом в теоретическом органе ЦК журнале «Большевик» статьи преподавателя ИКП М. Фурщика, направленной против Деборина. Е. Ярославский объявил о ней на указанном пленуме ЦС СВБ еще до ее выхода в свет и всячески ее рекомендовал. А когда она вскоре действительно вышла, то обнаружилось, что в ней пространно и подробно доказывалось, что Деборин проблему нравственности решает с идеалистических позиций, находясь «всецело под влиянием Каутского и Плеханова» [3-11]. Статья, однако, была малоубедительна, и даже противники Деборина были вынуждены это признать. И тем не менее многие, как и Ярославский, считали ее статьей «официальной», о чем заявил, например, один из активных механистов А. Варьяш [3-12].

Итак, антидеборинская позиция Ярославского вырисовалась весьма определенно. В силу этого его выступление внешне выглядело как «послабление» механистам. Последние восприняли дискуссию между Е. Ярославским и деборинцами с некоторой надеждой. Они пишут «Письмо в редакцию», которое было опубликовано в газете «Безбожник» [3-13] и затем перепечатано в журнале «Антирелигиозник». Подписали его А. Варьяш, С. Перов, В. Сарабьянов, А. Тимирязев, Ф. Перельман, Ив. Чукичев. Они решили, что пришла долгожданная пора освободиться от самой клички «механистов», которую, по их словам, им навязали деборинцы [3-14]. Но это была аберрация. Внимательное чтение резолюции 2-го пленума ЦС СВБ могло их убедить, что избавление еще не пришло, просто основной удар постепенно переносился в другую сторону, однако это для них не означало еще свободу вообще от ударов. Ибо в резолюции ясно сказано, что идеологическая борьба против механистов не прекращается, и Ярославский не раз на это ссылался [3-15].

Ответ механистам не заставил себя долго ждать. И пришел он с несколько неожиданной стороны. Не деборинцы его написали и не Ярославский, а те «новые силы», которые в Институте философии вот уже несколько месяцев как подняли знамя критики и самокритики, - понятия, ставшие как раз к тому времени модными. Это была группа Митина и Юдина. Только критиковали они до тех пор в основном деборинцев. А тут решили также выступить против, употребляя их слова, «новой вылазки механистов». Они сражались на двух фронтах, и ответ их так и назывался: «О задачах борьбы на два фронта». Подписали его М. Митин, Пичугин, Путинцев, Тащилин, Тимоско, П. Юдин. Их возмущает, что «механисты вновь поднимают голову» [3-16]. И они требуют не просто критиковать их, а «прежде всего вскрыть политический смысл этой вылазки». Они подчеркивают, что «механистическая ревизия марксизма» - это теоретическая основа правого уклона, - обвинение весьма опасное в то время [3-17]. Таким образом, знамя борьбы с механицизмом как бы вырывается из рук деборинцев.

Не забыты были и сами деборинцы. Против них тоже выдвинуты тяжелые обвинения: из их поля зрения «выпала задача разоблачения методологии троцкизма» [3-18]. В ходе борьбы против механистов они забыли актуальные вопросы социалистического строительства " [3-19]. Одним словом, стал пробивать себе дорогу новый стиль, которому суждено было крепнуть, расти и победить: философия политизируется в такой мере, что от нее почти ничего не остается. Статья Митина, Юдина и других «О задачах борьбы на два фронта» положила начало этому процессу. Таких статей, особенно в период культа Сталина, будет много. Статья, о которой идет речь, по времени первая среди них.

Но деборинцы не успокоились, все более и более заражаясь новым, «наступательным» стилем. 20 апреля 1930 года они созвали соединенное заседание фракций Института философии Коммунистической Академии и московской организации Общества воинствующих материалистов-диалектиков - организаций, где деборинцы сохраняли еще свое влияние. Они решили повернуть события в желаемую сторону, направить острие критики против механистов, напомнив, что главную опасность все-таки представляют последние. Доклад «Итоги и задачи на философском фронте» сделал А. Деборин. Лейтмотивом доклада была мысль, что механицизм - главная опасность. Заседание продолжалось 5 дней, и 24 апреля А. Деборин произнес заключительное слово, в котором с тревогой отметил, что «сейчас мы переживаем очень серьезный момент» [3-20]. Он почувствовал, что идет линия, как он выразился, на дискредитирование философского руководства, ибо наметилась новая группировка, которая «жаждет власти» [3-21]. На заседании 24 апреля Деборин выступил с заключительным словом, и была принята резолюция «Об итогах и новых задачах на философском фронте», которая затем была утверждена правлением Всесоюзной ассоциации ОВМД 30 апреля 1930 г. В ней отмечается, что решена важнейшая задача, указанная Лениным, - развернута борьба за материалистическую диалектику. А так как об этой задаче и необходимости ее решения всегда говорили деборинцы, то все понимали, в чей актив это следует записать. А то, что на этом пути «пришлось выдержать ожесточенную борьбу с механистами», - сказано уже прямо. Более того, авторы резолюции констатируют:

«В тот момент, когда требовался самый резкий отпор росткам буржуазно-контрреволюционной философии, пробивавшейся сквозь почву НЭПа, и когда требовалось ясное понимание диалектико-материалистического метода для проникновения его в отдельные науки, это течение объективно явилось теоретическим ликвидаторством, могущим привести к теоретическому разоружению пролетариата... Разоблачение этой ревизионистской группировки стало важнейшей задачей на философском фронте борьбы за марксизм» [3-22].

Организаторы упомянутого совещания явно преследуют цель: во всеуслышание напомнить о заслугах деборинцев и о том, что не следует этих заслуг забывать. Они напоминают, что вели борьбу против богдановщины, против всех форм ревизионизма, критиковалась философия Г. Лукача, были «подвергнуты беспощадной критике» философские воззрения идеологов социал-демократии, фрейдизма и многих-многих других [3-23]. Весь пафос резолюции как бы направлен на то, что, естественно, осталось за ее строками, - на безмолвный вопрос: почему же против деборинцев направляется острие критики, все более и более начинающей выходить за стены Института философии? Но, как показали события буквально через считанные недели, это оказался глас вопиющего в пустыне.

Это заседание, длившееся целую неделю, - последняя более или менее свободная дискуссия, формально закончившаяся победой деборинцев, которые энергично отстаивали свои позиции.

Видя, что теоретические вопросы им явно не под силу, группа Митина и Юдина уже в ходе заседания меняет тактику. Она отказалась от претензии дать бой по важным философским вопросам, как пытался это сделать, например, Фурщик, а выступили в роли политических комиссаров. Выдвигая против деборинцев политические обвинения, эта группа получила сразу же преимущества. Митин и Юдин знали, что против необоснованных, голословных, но крикливых политических обвинений люди рано или поздно становятся бессильными, их воля слабеет. И несмотря на то, что в правлении ОВМД деборинцы имели подавляющее большинство, Митин, Юдин, Тимоско и Тащилин, составлявшие незначительное меньшинство, перешли в решительное наступление, полагаясь, главным образом, на помощь партийных верхов. Они предъявили философскому руководству «всего лишь» три обвинения: 1) совершенно недостаточная борьба с троцкизмом; 2) отрыв теории от практики и 3) примиренческое отношение к рубиновщине. Каждого из этих обвинений было достаточно для расправы. Деборинцы отвергли их на заседании правления ОВМД в конце апреля, будучи, следовательно, еще в большинстве. Но это было большинство, которое уже не наступало, а оборонялось. С этого момента борьба против деборинцев стала развиваться более интенсивно, а вмешательство официальных средств массовой информации стало явным и откровенным.

Это почувствовали участники партийного собрания философской ячейки, состоявшейся в мае. Оно длилось шесть дней и проходило под знаком усиления антидеборинской кампании. В газете ИКП «За ленинские кадры» в рубрике «Что делается в ячейках» сказано, что собрание «прошло в болезненной обстановке». Были моменты нездорового подхода к критике, попытки подменить настоящую критику личными нападками. Некоторые оценили отлив крестьян из колхозов как «расплату за неудачи». Кто знаком с эзоповским языком подобного рода отчетов, знает, что здесь речь идет об исключительно напряженной обстановке, царившей на собрании, и о том, что партийному бюро отнюдь не легко было провести свою линию. Деборинцы имели еще много сторонников. В той же газете напечатана заметка И. Руднева-Разина «Размышления вслух».

«Не может не беспокоить тот факт, - писал он, - что икапистская ячейка, состоящая из квалифицированных партийных сил, не дала отпора политически неверным выступлениям. Президиум собрания молчал. Собрание молчало. А расходясь, бунтарски шушукались...» [3-24] .

Как на заседании правления ОВМД в апреле, так и на партийном собрании в мае деборинцы, пользуясь еще влиянием, отклонили все так называемые антидеборинские поправки к проектам резолюции, которые вносили представители бюро. По тому, как П. Юдин рассказал об этом осенью 1930 г. на одном собрании, когда сопротивление деборинцев было уже сломлено, можно судить, что представители партийного бюро встретились с непробиваемой стеной деборинской защиты. На реплику одного из присутствовавших «Что же вы молчали?» - П. Юдин ответил:

«Мы не молчали. Через несколько дней мы втроем написали в «Правду»... и буквально изложили эти поправки» [3-25].

Так родилась знаменитая «статья трех», предвещавшая не только закат деборинской школы, но даже ее конец. Она ознаменовала собой перелом в ходе всей дискуссии.

Речь идет о статье М. Митина, В. Ральцевича и П. Юдина, опубликованной в «Правде» 7 июня 1930 г. «Правда» не только ее опубликовала, но и сообщила в специальном примечании, что «Редакция солидаризуется с основными положениями настоящей статьи». Подобное примечание - высшее проявление внимания, и его удостаиваются немногие: редакция «Правды» обычно предпочитает не связывать себя подобным образом. То, что такой «вексель» был все же выдан авторам сравнительно мало известным, делающим только свои первые шаги, - лучшее свидетельство, что их действия направляла какая-то всесильная рука.

Обстоятельства ее появления, однако, отличаются от того, о чем говорил Юдин. На середину июня было назначено заседание бюро партийной ячейки ИКП, на котором ставился доклад бюро философского факультета «О положении на философском фронте». А за несколько дней до этого «Правда» опубликовала «статью трех». Такое совпадение не случайно. Основное назначение статьи - задать тон, недвусмысленно заявить, на чьей стороне ЦК. Так готовилось важное собрание.

Что касается содержания статьи, то в ней в основном повторяется то, что группа Митина-Юдина вот уже несколько месяцев твердила на партийных собраниях: деборинцы проявили пассивность в разоблачении троцкистов, имеется «отставание философской мысли» от практического строительства, недостаточно критиковались идеалистические теории. «Где и когда была дана развернутая критика целой системы ошибок Асмуса, одного из активных участников борьбы с механистами?» - спрашивают авторы «статьи трех». Они далее утверждают, что «в настоящих условиях обострения классовой борьбы, непрекращающихся вылазок идеалистов (Лосев и др.) эта борьба приобретает особое значение». Так была охарактеризована деятельность двух выдающихся философов - Асмуса и Лосева.

Деборинцы дали резкую, полную сарказма отповедь в философском журнале, который они все еще контролировали. Их ответ под названием «О борьбе на два фронта в философии» написал целый авторский коллектив: А. Деборин, И. Луппол, Я. Стэн, Н. Карев, И. Подволоцкий, Б. Гессен, М. Левин, И. Агол, С. Левит, Ф. Тележников. «Статье трех» была противопоставлена «статья десяти».

По основному вопросу - о связи с социалистическим строительством, о партийности философии - деборинцы в этой статье подчеркивают, что необходим философский аспект, а не формальное упоминание актуальных проблем, решающихся в данный текущий момент. Именно разработка теории материалистической диалектики и есть для философии то основное задание, которое ставит перед ней жизнь [3-26]. И если Митин, Юдин и Ральцевич не шли дальше общих слов о партийности, то деборинская группа дает весьма глубокий набросок основных задач философии, указывая на ее специфику. Они предупреждают против растворения философии в политических лозунгах сегодняшнего дня.

Гигантские задачи стоят перед философией в области теоретического естествознания, писали они. Проблема времени и пространства в теории относительности, проблема эфира, волны и частицы в физике, проблема наследственности и изменчивости биологии, проблемы космогонии, геологии, физиологии необходимо приводят современную науку к философским вопросам, к учению о причинности, проблеме соотношения материи и движения, непрерывности и скачков, формы и содержания, случайности и необходимости. «Поэтому совершенно неправильно противопоставлять разработку теории материалистической диалектики изучению важнейших проблем социалистического строительства» [3-27], - писали они. Пророчески, далее, отмечалось, что из того истолкования поворота, которое сквозит у их оппонентов, может в качестве результата последовать лишь поверхностная разработка вопросов и легкомысленная игра в цитаты [3-28]. Создается опасность, что вместо изучения при помощи диалектики конкретных явлений и обогащения ее самой, опираясь на всю совокупность современного знания, законы диалектики будут превращаться в бессодержательные схемы, жонглирование которыми приведет к чисто схоластическому ее пониманию. Диалектика вместо того, чтобы быть методом открытия нового, превращается в пустую формулу, в которой замораживается готовый результат прошлого исследования. Формалистические взгляды и ошибки привели к тому, что стали ограничиваться повторением общих формул без решения конкретных вопросов, выдвигаемых самой жизнью [3-29].

Мы привели основные тезисы «статьи десяти», чтобы показать, насколько позиция ее авторов отличалась от того пути, на который хотели повернуть философию Митин и Юдин (Ральцевич впоследствии был арестован и погиб). К сожалению, им это удалось, и в течение четверти века философия в Советском Союзе имела тот жалкий вид, который пророчески предвидели Деборин и его соратники.

«Статья десяти» не могла, конечно, пройти незамеченной. Слишком ярким был этот полемический документ, чтобы его игнорировали. Его и встретили «в штыки». Журнал «Большевик» опубликовал ответ В. Ральцевича – «Философский "подарок" XVI съезду партии». Не теоретические вопросы выдвигаются на первый план, и не их логическое обоснование волнует известного в то время автора, а ссылка на газету «Правда». Он пишет: от журнала «естественно было б ожидать соответственного реагирования на указания центрального органа партии – "Правды"» [3-30]. Не смей возражать, если редакция «Правды» «солидаризировалась»...

«Тройке», от имени которой выступил В. Ральцевич, ответил один из талантливейших полемистов - деборинец С. Новиков. Уже заглавие статьи говорит о ее содержании: «Воинствующая путаница. Философские подарки тт. Ральцевича и Митина». Он там, между прочим, писал:

«Я "всегда готов" (и не в кавычках!) критиковать Деборина и его ближайших учеников на страницах "Большевика", но... добросовестно, в полной противоположности "основному методу работы" Митина и Ральцевича» [3-31].

Реакцию «Правды» тоже недолго пришлось ждать. Она публикует в августе четыре документа, относящихся к ходу дискуссии. 2 августа напечатана резолюция бюро ячейки ИКП «Положение на философском фронте». Там сказано:

«За последние пять с лишним лет в развитии марксистско-ленинской философии имеются значительные достижения по ее разработке и защите» [3-32].

Однако далее идет перечисление «ряда недостатков» в духе тех, о которых все время говорило партийное бюро: отставание философии от практики, недостаточная борьба с троцкизмом и т.п. Это весьма характерный документ. С одной стороны, там отдается должное деборинцам. Это дань тем, кто еще месяц тому назад в том же ИКП принимал продеборинские резолюции. Но, с другой стороны, в резолюции перечислен уже ряд «недостатков», которые всего лишь месяц назад деборинское большинство вообще отказывалось признать. Это результат настойчивой антидеборинской кампании «Правды» и «Большевика».

Более резкой была статья М. Митина «За действительную разработку ленинского философского наследства» [3-33]. После «статьи трех» прошло лишь два месяца. Но как резко изменился тон, как по-новому заговорил Митин! «Статья трех» - это первая ласточка, проба сил. Авторы еще осторожны, даже, как говорит русская пословица, мягко стелют. Правда, сам факт публикации указывал, что на такой «постели» жестко спать. И все же в первой статье материал так осторожно подан, что может создаться впечатление: авторы просто ратуют за партийность философии, за поворот лицом к социалистическому строительству - не более. Через два месяца статья Митина наносит Деборину и его окружению уже более чувствительный удар. Он пишет нечто такое, что похоже на тягчайшее обвинение:

«Приверженность к логическому в противовес историческому, приверженность к абстрактному в противовес конкретному, разрыв между теоретизированием над диалектикой и ее применением, разрыв между философией и политикой - ведь эти черты в той или иной степени присущи т. Деборину и его ближайшим ученикам» [3-34].

И когда в статье далее говорилось, что необходимо поставить вопрос о большевизации философской теоретической работы, то становилось ясно: речь идет о решительном наступлении на деборинцев. И действительно, оно началось летом 1930 г. и все время шло по прямой вверх.

В августе «Правда» опубликовала еще два документа, мимо которых нельзя пройти. 17 августа появилось письмо А. Максимова. Он вскоре стал помощником М. Митина и сыграл зловещую роль в истории советской философии. А пока, в августе 1930 г., он делает первые шаги. С чего же он начал? С того, что на страницах «Правды» бросил обвинение Деборину в том, что из его, Максимова, статьи, напечатанной в 1927 г. в журнале «Под знаменем марксизма», было «выброшено все, что там говорилось о связи механистической методологии с троцкизмом» [3-35]. Не в бровь, а в глаз метил А. Максимов: в момент, когда обвинение Деборина в примирении с троцкизмом стало едва ли не основным, он решил вспомнить историю трехлетней давности, изрядно ее исказив. Об этом рассказал А. Деборин в своем «Письме в редакцию», напечатанном в «Правде» от 24 августа. Это весьма интересный документ, и мы приведем его с некоторыми сокращениями.

«Да, признаюсь, - писал Деборин, - я действительно выбросил из статьи тов. Максимова "все, что там говорилось о связи механистической идеологии с троцкизмом". Тов. Максимов, как обычно делается в таких случаях, умолчал о самом существенном, а именно о том, что "все, что там говорилось о связи механистической идеологий с троцкизмом", было направлено против покойного И.И. Степанова-Скворцова, проводившего генеральную линию партии и ведшего в то время борьбу с троцкизмом и со всякой оппозицией. Как ни ожесточены были мои споры с тов. Степановым в области философии марксизма-ленинизма, для политических обвинений его в троцкизме у меня не было никаких оснований. В качестве ответственного редактора журнала я не мог допустить, чтобы бросались голословные политические обвинения против И.И. Степанова-Скворцова. Что дело было именно так, свидетельствует сохранившееся у меня письмо тов. Бухарина к членам редколлегии следующего содержания:

"Дорогие товарищи! Я узнал, что в очередном номере идет статья против тов. Степанов-Скворцова и др. с обвинением его в... троцкизме. Это, ей-ей, и смешно, и политически... как бы это выразиться ... не шибко умно. Думаю, что вы с этим согласитесь. Дискуссию можно и должно вести, но не этакими методами, которые и по существу мало соответствуют действительности, и явно вредоносны политически. Это - мое личное мнение. С тов. приветом Н. Бухарин. 12 декабря 1927 г."»

Надо полагать, что гранки статьи тов. Максимова попали в руки И.И. Степанова-Скворцова, который и сообщил об этом тов. Бухарину. В ответ на это письмо было послано секретарем редакции сообщение Н. Бухарину и И.И. Степанову следующего содержания:

«Еще месяц назад редакция по предложению А.М. Деборина решила снять в статье Максимова обвинение механистов и тов. Степанова-Скворцова в троцкизме» [3-36].

Казалось бы, ясно. Но в августе борьба против деборинцев достигла такого накала, что не истину искала редакция, а возможность больнее ударить по Деборину. И без тени смущения она в своем примечании «От редакции» берет под защиту А. Максимова и нападает на Деборина, повторяя старые обвинения.

В приведенных документах имеется штрих, бросающий свет на историю событий того времени. В письме Максимова и в примечании редакции сказано, что редколлегия журнала «Под знаменем марксизма» «как коллектив за последнее время не работает» [3-37].

Действительно, к концу августа психологическое давление на деборинцев до того усилилось, что они уже не могли спокойно работать, и журнал перестал выходить. Только в феврале 1931 г., уже после того, как была сформирована новая редакционная коллегия, вышел «строенный» номер - 10, 11, 12 за 1930 год.

Летом 1930 г. ЦК вообще действовал так, как будто Деборина и его помощников не существовало. В это время ЦК вынес решение о реорганизации ИКП, на основе которого философское и естественное отделения выделялись в самостоятельный Институт Красной профессуры философии и естествознания (ИКПФиЕ). Вся работа по набору слушателей, по составлению программ, подбору руководителей и т.д. была проведена не дирекцией, как обычно, а силами партийной организации. Это ударило по престижу руководства институтом в лице его директора Деборина и его ближайших помощников. Но именно этого добивались те, кто направлял всю эту сложную, затянувшуюся дискуссию. И естественно, что в таких условиях деборинцы не в состоянии были работать. Психологическое давление на них оказывалось со всех сторон.

Хотя тенденция к лету 1930 г. стала уже вырисовываться, трудно было предвидеть, что развязка так близка. «Правда» и «Большевик» уже метали в деборинцев громы и молнии, а казалось, что все идет по-старому. Так, 18 июля прошли выборы членов и членов-корреспондентов в Комакадемию, и деборинцы могли друг друга поздравить с большим успехом: Агол И.И., Гессен Б.М., Горин П.О., Диманштейн С.И., Карев Н.А. были избраны в академики, Гоникман О.С, Кон А.Ф., Столяров А.К., Тымянский - в члены-корреспонденты. М.Н. Покровский, директор Комакадемии, обратился к собравшимся со следующим приветствием:

«Имею честь поздравить Комакадемию с прибавлением 37 действительных членов и 24 членов-корреспондентов. Позвольте выразить надежду, что это будет твердый настоящий пленум, который можно будет собирать без особенных усилий, который будет действительно комплексным... Это будет действительно новая научная сила, которая будет жизнедеятельной и энергичной» [3-38].

Приведем список избранных членов Академии и членов-корреспондентов.

А. Члены Коммунистической Академии, избранные на пленуме 18/ VII-1930:

Агол И.И., Берман Я.Л., Беспалов И.И., Бессонов С.А., Борилин Б.С., Вайсберг Р.Е., Ванаг Н.Н., Гессен Б.М., Гопнер СИ., Горин П.О., Диманштейн СМ., Игнатовский В.М., Карев Н.А., Кривошеина Е.П., Крумин Г.И., Куусинен, Лепешинский П.Н., Мануильский Д.З., Мартене Л.К., Махарадзе Ф.И., Мендельсон А.С., Орахелашвили М.Д., Островитянов К.В., Панкратова А.М., Позерн Б.П., Попов Н.Н., Ронин С.Л., Рубинштейн М.И., Савельев М.А., Семашко Н.А., Скрыпник, Стецкий А.И., Сырцов СИ., Фридлянд Г.С., Шестаков (Никодим), Шлихтер А.Г., Юринец В.А.

Б. Члены-корреспонденты Комакадемии, избранные на пленуме 18/ VII-1930:

Ангаров А.И., Билаш Г., Верменичев И.Д., Голендо М.С., Гоникман О.С, Дубровский С.М., Зайдель Г.С, Зелькина Е.В., Игнатов Е.Н., Икрамов А.И., Кин Д., Кирпотин В.Е., Кон А.Ф., Кубанин М.И., Леонтьев А.А., Маца И., Моносов СМ., Пионтковский С, Сорин В.Г., Столяров А.К., СтальгевичА.К., Тымянский, Угаров А., Хмельницкая Е.Л.

Скоро, однако, обнаружилось, что выборы эти - случайный эпизод, результат прошлой инерции, не выражающий, однако, новой тенденции. Это стало очевидным в октябре.

Октябрь - самый напряженный месяц в ходе дискуссии. Партийная ячейка вновь организованного Института Красной профессуры философии и естествознания (ИКПФиЕ) явилась в это время главным орудием осуществления задуманного плана. 14 октября на бюро ячейки был поставлен доклад М. Митина «О положении на философском фронте». Собрание, длившееся несколько вечеров, привлекло внимание, поскольку получило широкую огласку, его рекламировали во всех партийных организациях Москвы. И естественно, что атмосфера там царила соответствующая. Неудивительно поэтому, что была принята довольно грозная резолюция, помещенная в «Большевике», N 19-20, и в журнале «Революция и культура», N 19-20. Понимая, что новая подготовка дискуссии свидетельствует об определенных намерениях ее устроителей, никто из представителей формально все еще функционирующего философского руководства (Деборин и др.) на ней не присутствовал.

В примечаниях журнала «Большевик» сказано, что редакция признает правильными основные положения резолюции [3-39]. А «положения» эти довольно резкие. Отмечается, что философское руководство

«не пожелало прислушаться к многочисленным голосам партийцев-философов, выступивших с самокритикой на философском фронте. Напротив, философское руководство, монопольно используя страницы журнала "Под знаменем марксизма", всей силой своего авторитета обрушивается на всякого товарища, осмеливающегося на страницах партийной печати поднять голос в защиту самокритики в области философии» [3-40].

Деятельность деборинской группы была расценена как формалистический уклон.

18 октября «Правда» публикует статью П. Юдина «Некоторые итоги философской дискуссии». Устами П. Юдина «Правда» заявила:

«Деборин показал, что философское руководство не понимает ни существа, ни необходимости поворота» [3-41].

Весь тон свидетельствовал: дискуссия подходит к концу, победа «молодых товарищей» стала очевидным фактом. П. Юдин имел полное право заявить:

«Под напором большевистской самокритики философское руководство начало сдавать свои позиции» [3-42].

Дата публикации статьи П. Юдина выбрана не случайно. Накануне, 17 октября, открылось расширенное заседание Президиума Коммунистической Академии, превратившееся в общемосковское собрание. Это самое драматичное событие за все время дискуссии. Собрание длилось 4 дня - с 17 по 20 октября - и явилось последним актом разыгравшейся драмы.

Оно началось с доклада заместителя директора Комакадемии В.П. Милютина о положении на философском фронте и содоклада А. Деборина. В этом уже обнаружилось нечто необычное: доклад о положении на философском фронте сделал не философ А. Деборин, а экономист В. Милютин. Этим с самого начала сигнализировалось, что к Деборину нет доверия.

Милютин свой доклад построил на материалах, опубликованных к тому времени в партийной печати. Он против деборинцев повторил обвинения, которые имелись в разного рода статьях и рецензиях. Центральное обвинение - недооценка роли Ленина как философа и, наоборот, слишком высокая оценка роли Плеханова. Подчеркивается, что Ленин подверг критике Плеханова, однако Деборин эту критику смазывает, сводя различие между Лениным и Плехановым только к различию двух эпох, двух исторических фаз в развитии революционного движения. Милютин этим возмущен, задавая риторический вопрос: что это за две различные исторические фазы? Какие исторические фазы? Ленин и Плеханов жили в основном в одну историческую полосу. В этом месте произошел следующий диалог между Дебориным и Милютиным:

«Деборин. Ленин сам об этом пишет.

Милютин. Что он пишет? Что они к двум различным историческим фазам принадлежали? Вы этого нигде не найдете.

Деборин. Нет?!

Милютин. Вы этого нигде не найдете, если не будете так цитировать, как вы цитировали здесь. Здесь несомненно есть...

Деборин. Переверните страницу.

Милютин. ...смазывание роли Ленина в отношении его к Плеханову.

Деборин. Смазывание, смазывание, смазывание! Это вы смазали все!» [3-43]

Таков тон, заданный докладчиком. Это, однако, не смутило содокладчика - Деборина. Он пришел на собрание во всеоружии, оперировал фактами, доказывающими всю несправедливость нападок, обрушившихся на него, всю легковесность теоретического багажа его оппонентов.

«Мы, как говорили здесь, не папы, но ведь и наши товарищи-критики не папы, так что непогрешимостью никто не отличается. Почему же достаточно выступить кому-нибудь с каким-нибудь заявлением, которое ничем не аргументировано по существу, чтобы это сразу было признано правильным? А ведь до сих пор никто не дал определения формализма. Вот т. Милютин сегодня говорил: формализм, формализм, формализм... Но, простите меня, т. Милютин, ваше понимание формализма есть отрицание всякой теоретической мысли, всякого теоретического анализа» [3-44].

И далее он продолжает:

«Знайте, если мы пойдем по этому пути, нам грозит в высшей степени серьезная опасность. Нам грозит опасность действительного поворота от марксистско-ленинской теории. И вот критика, которая сводится к вылавливанию отдельных словечек, отдельных мест совершенно без всякого смысла, без связи со всей концепцией автора, вот это жонглирование отдельными словечками, отдельными цитатами и т.д., - это, извините меня, пожалуйста, не есть критика по существу, которая нам поможет в работе.

Милютин (перебивает). Так все оппортунисты говорят» [3-45].

О боевом духе Деборина свидетельствует следующий его рассказ:

«Когда появилась знаменитая статья Фурщика, ко мне пришли товарищи с требованием: откажись! Вот напечатана статья! - Позвольте, милые товарищи! От чего мне отказываться, в чем я виноват? Фурщик - кантианец, Фурщик делает такие крупные ошибки, о которых среди марксистов-ленинцев даже не спорят! - Нет, откажись! - говорили мне. Я всегда со всей искренностью готов отказаться от своих ошибок, но только после того, как я их осознаю.

Как видите, мы не против критики, но мы признаем серьезную критику, которая подвигала бы нас вперед, а не отбрасывала бы назад, а уровень нынешней критики, нынешних выступлений - это уровень, который снизился по сравнению с тем, что происходило у нас года два-три назад» [3-46].

И дальше он говорит нечто пророческое:

«Теперь нельзя будет написать ни одной теоретической статьи, - все это будет называться формализмом. Это страшная опасность, с которой нужно бороться» [3-47].

И продолжает:

«Я говорю, что т. Митин не знает, что такое формализм, ибо под формализмом он понимает любой логический анализ» [3-48].

Отвечая Милютину о двух эпохах, Деборин дал следующее объяснение. Плеханов был одним из крупнейших представителей диалектического материализма, но тем не менее школа у него была иная, и эпоха была другая. Тут непосредственная связь с Чернышевским, Гельмгольцем, влияние Спенсера и т.д. Совершенно иное дело у Ленина, и в этом смысле мы имеем новую историческую ступень, которую он осуществляет. Плеханов не мог подняться на ту ступень, на которую поднялся Ленин.

Как мы видим, содоклад Деборина и по содержанию, и по форме не мог не произвести сильного впечатления. Моральная победа, казалось, приближалась с каждым его словом. Но устроители собрания если не могли блеснуть глубиной суждений, то еще и еще раз показали, какая страшная сила таится в их организаторских талантах...

О том, что 18 октября была напечатана в "Правде" статья П. Юдина, мы говорили. Заметим: не 17, когда выступили докладчики, а 18, когда начались прения. Давление на публику - явное и неприкрытое. Но не в этом только проявился их талант, а в том, что они привлекли такие силы, против которых трудно было устоять. Речь идет о сталинском приближенном, историке Е. Ярославском, и видном общественном и политическом деятеле, министре просвещения Украины Н. Скрыпнике. Впрочем, начали прения не они - первым выступил М. Митин. Он начал с оценки содоклада А. Деборина и отметил, что в нем - прямое третирование партийной печати.

«В самом деле, - говорит Митин, - предположим, что выступления, которые были в партийной печати - на страницах «Правды», на страницах «Большевика», на страницах «Комсомольской правды» и т.д., - предположим, говорю, что статьи выступавших товарищей страдали большими промахами, недостатками и т.д. Предположим, что теоретический уровень этих статей, о котором говорил т. Деборин, значительно ниже по сравнению с выступлениями целого ряда других товарищей. Предположим, что в наших выступлениях есть целый ряд ошибок. Но тот факт, что эти статьи и именно эти статьи помещаются на страницах партийной печати, свидетельствует о том, что, очевидно, в философском теоретическом царстве что-то неладно. Это свидетельствует о том, что очевидно необходимо... прислушаться к сигналу, который дает партийная печать, очевидно, надо тщательно просмотреть и проверить свои доспехи и т.д.» [3-49].

Вот стиль, который вскоре станет доминирующим: пусть выступления Митина и его товарищей теоретически стоят на низком уровне, пусть они не аргументированы, но поскольку их поддержала «партийная печать», непогрешимость должна быть абсолютной.

Однако центральным событием явились выступления Е. Ярославского и Н. Скрыпника. Обратимся к стенограмме.

«...Основные ошибки, - заявил Е. Ярославский - правильно подмечены теми молодыми товарищами, которые набрались храбрости в 1930 г. (смех) выступить с критикой» [3-50].

«Молодые товарищи» - это, конечно, Митин, Юдин, Ральцевич. Почему же вызвали смех слова Ярославского об их храбрости? Потому, что как раз храбрости от них не требовалось: они действовали по заданию ЦК, имея как бы его охранную грамоту. Храбрость, наоборот, проявили деборинцы: понимая, что неслучайно «Правда» предоставила свои страницы неизвестным еще тогда молодым студентам, они, тем не менее, резко выступили против них и заодно - против органа ЦК партии. Участники собрания прекрасно это понимали, и слова Ярославского вызвали смех. Инцидент незначительный, но он показывает, как высокопоставленные лица старались придать вес группе Митина - Юдина, рискуя даже поставить себя в смешное положение. Но не смех, а тревогу должны были вызвать слова Е. Ярославского - доверенного лица Сталина. Речь шла о замене старых, грамотных, знающих свое дело философов «молодежью», которая, в лучшем случае, должна была еще учиться. Выступление Ярославского не оставляло на этот счет никаких сомнений. Вот его слова, взятые из стенограммы:

«Ярославский. Вот это - такое ревнивое отношение к новым растущим силам опасно, прямо гибельно, нельзя так воспитывать новые кадры. Если бы мы, партия большевиков, так смотрели, что вот у нас есть старая гвардия, старая .гвардия помрет - кто будет руководить, - тогда бы мы ничего не стоили. А посмотрите, какая воспиталась огромная армия партийцев, являющихся прекрасной сменой старым большевикам! Многие старые большевики отстали, и надо сказать, что вы тоже начинаете уже очень сильно отставать от той молодежи, которая не удовлетворяется вашей схоластической работой. (Аплодисменты).

С места. Правильно!» [3-51].

Будущее показало, что это за «прекрасная молодежь» - она принесла советской философии столько вреда, что по сей день последняя оправиться не может от тлетворного влияния тех лет.

Е. Ярославский приготовил и нечто более взрывоопасное. Он принес статью Деборина, опубликованную в журнале «Голос социал-демократа» еще в 1908 г., когда он был противником Ленина. Называлась она «Философия Маха и русская революция». Что же в ней сказано?

«Печать субъективизма и "волюнтаризма" лежит на всей тактике так называемого большевизма, философским выражением которого является махизм... Большевистские же стратеги, тактики с их романтическим революционным и мелкобуржуазным радикализмом, прилагают на практике теоретические принципы философского нигилизма, в основе которого лежит отрицание объективной истины и признание права за каждой личностью определять характер дозволенного и недозволенного, истинного и ложного, доброго и злого, справедливого и несправедливого» [3-52].

Легко себе представить, какой страх обуял А. Деборина за такое непочтительное отношение к большевикам в условиях, когда даже одно неосторожное слово может дорого обойтись. Внес свою лепту в создание обстановки страха и Н. Скрыпник. Он стал вспоминать, что, будучи в ссылке, слышал, что Деборин выступил против большевиков. И хотя времени прошло с тех пор немало - четверть века, - можно себе представить, какие тяжелые минуты Деборин пережил.

Ярославский и Скрыпник концентрировали свое внимание на статье А. Деборина, когда он был меньшевиком, - статье, которая никакого отношения к дискуссии 1930 г. не имела. Но они знали, что делают: это испытанный метод сбить человека с толку, деморализовать его. И Деборин не выдержал. Это обнаружилось сразу же после прений, когда он выступал с заключительным словом.

В итоге устроители собрания достигли цели: именно Ярославскому и Скрыпнику Деборин посвятил первые слова своего заключительного слова:

«Товарищи, первый отклик мой принадлежит выступлениям т. Ярославского и т. Скрыпника. Тов. Ярославский и тов. Скрыпник говорили здесь об одной моей статье, напечатанной в 1908 г. в "Голосе социал-демократа". Тов. Ярославский зачитал ее почти целиком. В этой статье я тогда, в 1908 г., отождествил богдановскую философию с философией большевизма и позволил себе ряд политических выпадов против большевиков. Эти выпады целиком вытекали тогда из того, что я находился в лагере противников большевиков - в лагере меньшевиков. Хотя это само собой разумеется, но я должен здесь со всей силой подчеркнуть, что я целиком согласен с самым резким осуждением, с самой резкой квалификацией, какую только большевик-ленинец может дать этой статье; никаких на этот счет расхождений у меня с т. Ярославским или т. Скрыпником нет. К этому я прибавлю, что я отношусь не только к этой статье, но и ко всему своему меньшевистскому прошлому с той же оценкой и с тем же осуждением, с каким т. Ярославский и т. Скрыпник отнеслись к этой статье» [3-53].

С первых слов видно: это уже не тот Деборин, который был всего лишь несколько дней тому назад, когда он прочитал свой содоклад, полный боевого духа и несгибаемой воли. Перед аудиторией выступал уже надломленный человек. И он не выдержал. Связав дискуссию с «современным моментом чрезвычайно обостренной классовой борьбы», Деборин требовал, чтобы его ближайшие помощники Стэн и Карев, которые в прошлом допустили ошибки «левого» порядка, «со всей резкостью и большевистской прямотой отмежевались от "право-левого" блока» [3-54]. Деборин делал все, что от него требовали.

Он в заключительном слове сделал и другое: осудил свой содоклад, заявив:

«Переходя к ошибкам так называемого "философского руководства", я должен начать прежде всего со своего содоклада. Мой содоклад я считаю ошибкой... Суть дела заключается в том, насколько наша философская линия в прошлом была связана с актуальными задачами, с актуальными вопросами, которые выдвигаются партией, и каково было наше участие в боевой защите генеральной линии партии» [3-55].

Все узловые позиции, которые он и его окружение отстаивали, защищали, в один миг были сданы, как будто «противник» прорвал фронт и дальнейшее сопротивление бесполезно. Так формулирует Деборин одно из обвинений, с которого, собственно, и началась борьба в Институте философии ИКП и которое он тогда с возмущением отбросил. Резко, как мы видим, изменились обстоятельства за это время. Они заставили Деборина поднять и другой узловой вопрос - о партийности философии. И если раньше он, Стэн и другие срывали маску с адептов «партийности», показывая, что их смешение философии и политики ненаучно, то в своем заключительном слове он уже заявляет, что проблема партийности философии недостаточно ясно осознавалась «философским руководством», которое не сумело из правильного понимания партийности философии сделать определенные практические выводы в своей работе. Смысл поворота заключается прежде всего в необходимости обратиться лицом к актуальным задачам социалистического строительства, а с другой стороны, «к тем задачам и к той борьбе, которую ведет партия повседневно» [3-56].

Не забыл Деборин также заявить, что «философское руководство» сделало грубейшую политическую ошибку, напечатав письмо десяти на страницах «ПЗМ». Это была крупная ошибка, ибо это выступление объективно означало противопоставление себя центральному органу партии, в котором было напечатано выступление «трех» и с которым в основном центральный орган согласился. Не смей выступать против органа ЦК - вот урок, который буквально за три дня усвоил Деборин. Это было время, когда «признание ошибок» дает единственный шанс на передышку. Деборин воспользовался им.

Только когда речь шла о некоторых теоретических вопросах, мы узнаем прежнего Деборина.

«Я не могу так легко отказаться от тех или иных взглядов до тех пор, пока я их не осознал и не понял», - заявил он [3-57].

Теоретик, он инстинктивно защищал свою теоретическую позицию, за исключением нескольких, как он выражался, случайных неудачных формулировок. О его стремлении уступить партийному давлению и сохранить достоинство говорит следующий факт. 23 ноября на заседании правления ОВМД он вместе с некоторыми другими представителями своей группы голосовал за присоединение к основным положениям резолюции бюро ячейки ИКПФиЕ и Президиума Комакадемии. Однако через несколько дней, когда комиссия президиума Комакадемии окончательно стала принимать резолюцию по докладу Милютина, Деборин выступил с письменным заявлением, в котором отказался признать теоретические ошибки. Он метался, как загнанный зверь…

Сам факт голосования 23 ноября за резолюцию, предложенную их оппонентами, означал признание деборинцами своего полного поражения. Ибо резолюция была весьма грозная. Там сказано:

«Руководящая группа правления ОВМД не только не возглавила самокритику на философском фронте, но, наоборот, упорно сопротивлялась развертыванию самокритики, не сумела поставить на правлении ОВМД и перед местными организациями всей суммы вопросов, поднятых во время дискуссии, всячески затушевывая и замазывая остроту политических и теоретических разногласий».

Далее отмечается, что

«ОВМД не может допустить пребывания в его рядах людей, причастных к двурушнической, предательской борьбе "право-левого" блока против генеральной линии партии и ее ЦК».

Ввиду этого решено было «немедленно исключить из своих рядов» В. Резника, Зонина, Я. Стэна и Н. Карева. Однако Деборина с самого начала пощадили: его не только оставили в правлении ОВМД, но и включили в комиссию, которой было поручено выработать обращение к членам Ассоциации ОВМД. В эту комиссию, кроме Деборина, вошли: Митин, Тащилин, Юдин, Разумовский [3-58]. Руководство ОВМД переходит к группе Митина - Юдина.

Наконец, плод достаточно созрел, чтобы его сорвать. 9 декабря состоялась беседа Сталина с бюро ячейки Института Красной профессуры философии и естествознания. «Вождь» убедился, что его команда неплохо поработала, и наградил ее своим посещением. Стенограмма не велась, по крайней мере, ни один документ никогда не был опубликован. Однако из многочисленных выступлений «очевидцев» страна узнала, что Сталин лично дал название деборинскому течению: «меньшевиствующий идеализм». Придворные философы много лет будут помнить эту «историческую встречу» и в своих выступлениях благодарить вождя за меткое и гениальное название. Кстати, оно настолько «гениально», что не поддается объяснению. Достоверным является факт, что один из лидеров советского государства А. Микоян после развенчания культа Сталина в частных беседах с философами настойчиво допытывался, что такое «меньшевиствующий идеализм», но вразумительного ответа так и не получил...

Много лет советские философы будут уверять себя и других, что указания «великого Сталина», данные на этой встрече, - программа всей их дальнейшей деятельности. А была в этой программе всего-то одна-единственная мысль: Сталин поставил задачу, как он выразился, разворошить все написанное по вопросам философии деборинцами, «перекопать навоз» [3-59]. Сама по себе задача свидетельствует: была поставлена не научная, а какая-то иная цель, с наукой ничего общего не имеющая. Ведь «разворошить» означает: вороша, раскидать, привести в беспорядок. Это был сигнал, что научная продукция деборинцев была как бы поставлена вне закона. Что бы потом в течение многих лет ни писали и ни говорили о деборинцах, как бы ни искажали смысл их трудов или выступлений - все считалось соответствующим указанию - разворошить, не считаясь с истинным положением вещей.

Это видно на примере первого заседания бюро ячейки ИКПФиЕ, состоявшемся 29 декабря, уже после встречи со Сталиным. В принятой резолюции отмечается, что в высказываниях Сталина в беседе с бюро ячейки 9 декабря «была четко поставлена задача разворошения идеалистического хлама на философском фронте, задачи борьбы на два фронта в философии и разработки ленинского философского наследства. Замечания эти имеют крупнейшее историческое значение, открывают новую страницу, подымают на высшую ступень ход философской дискуссии и должны лечь в основу всей дальнейшей теоретической работы в области философии» [3-60].

Еще одно обстоятельство подчеркнуто в резолюции. Вспомнили, что раньше взгляды деборинской группы оценивались как формалистический уклон. Так было сказано в резолюции ИКПФиЕ от 14 октября. В декабре, после беседы со Сталиным, это уже кажется слишком «мягким». Резолюция от 29 декабря считает, что квалификация взглядов так называемого философского руководства как формалистического уклона является «академической, недостаточно четкой и должна быть уточнена и усилена, ибо формалистическое извращение материалистической диалектики является по своему существу идеалистической ревизией марксизма» [3-61].

Далее, собрание потребовало приступить немедленно к дальнейшему пересмотру учебных планов и программ ИКП, ибо существующие планы и программы не отражают всего характера поворота, совершаемого на философском фронте [3-62].

Через три дня, 1 января 1931 г., М. Митин выступил на заседании фракции ОВМД (в помещении Комакадемии) с докладом «К итогам философской дискуссии». Это первый программный доклад нового философского руководства. Он начал его с того, что не только на философском фронте свергнут бог - Деборин. В политэкономии был свергнут такой же бог - Рубин. Он, правда, забыл сказать, что все эти боги были заменены, в соответствии с религией монотеизма, одним богом - Сталиным.

25 января 1931 г. ЦК партии принимает свое знаменитое постановление «О журнале "Под знаменем марксизма"» [3-63]. Оно придало юридическую силу всему тому, что было сделано за год дискуссии, в кратких формулах выразив позицию своих же представителей - Митина, Юдина и других. Названию «меньшевиствующий идеализм» придана законная сила. Формально это решение ЦК на высочайшем уровне подвело итоги дискуссии. На самом же деле «выкорчевывание» меньшевиствующего идеализма лишь началось. Много лет «меньшевиствующих идеалистов», а также механистов будут клеймить со всех университетских кафедр, предавать анафеме со страниц газет и журналов. Период свободной дискуссии кончился.

Оценивая события в целом, можно увидеть, что вырисовываются разные периоды, этапы дискуссии. Историки высказывали об этом разные точки зрения. Гр. Баммель утверждал, что дискуссия прошла 5 этапов [3-64]. Группа авторов - П. Липендин и др. - считали, что в развертывании философских разногласий было два основных этапа: 1-й начинается с выступления И. Сталина на конференции аграрников-марксистов (декабрь 1929 г.) и кончается моментом беседы И. Сталина с бюро ячейки ИКП (декабрь 1930 г.), а отсюда начинается второй и последний этап дискуссии [3-65].

Мы не будем вдаваться в подробности того, кто прав: любая классификация условна. Мы хотим только показать, почему вопрос об этапах дискуссии имел тогда принципиальное значение.

Раздавались голоса, что на первых порах дискуссия шла не остро, не воинственно. Слушатель ИКП Шабалкин и его товарищи всю борьбу с деборинской группой до беседы бюро ячейки ИКП с И. Сталиным истолковывали как борьбу примиренческую по отношению к меньшевиствующему идеализму. Считавшие так исходили из того, что в разное время тон критических статей (Митина и др.) был разный. Только на последнем этапе, после беседы Сталина с бюро ячейки, дискуссия стала «боевой, большевистской». Официальное новое руководство резко выступило против подобной недооценки своих заслуг, отмечая, что дискуссия ни на одном из этапов борьбы с деборинской группой не была примиренческой, «как это можно иногда услышать» [3-66]. Это, безусловно, верно: Митин, Юдин под руководством ЦК с самого начала взяли курс на искоренение деборинцев и не помышляли даже о возможности компромисса, примирения с ними. Но делали они это осторожно, постепенно. От этапа к этапу действительно нарастали удары, но не потому, что предыдущие этапы были «примиренческими», а потому, что только такая тактика могла принести наилучшие плоды. Только после того, как на начальных этапах понемногу расшатывались позиции в целом авторитетной еще группы Деборина, готовился следующий удар, и, как правило, более сильный. Только наивные люди могли это расценить как примиренчество. И тем не менее, после беседы со Сталиным начался этап «особый». Он достоин того, чтобы его рассмотрели отдельно.