Подкова на счастье

9. У ДОРОГИ ЕСТЬ НАЧАЛО

Тим проснулся где-то за полчаса до общей побудки. Обычно за ним этого не водилось — он спал "до упора", как кто-то выразился — но сейчас Тимка открыл глаза и уставился в потолок, по которому уже неспешно начинал ползти солнечный квадрат. Спальню построили когда-то с хитрым расчётом — чтобы в летние дни солнце начинало в неё заглядывать как раз ко времени подъёма.

Когда Тимка несколько дней назад впервые заглянул в общий спальник мальчишек, то удивился тому, насколько он просто обставлен. В сущности (если не считать всё той же искусной резьбы), тут всего и было-то, что двухъярусные кровати, да намертво пристроенные к стене лавки-сундуки для одежды и вообще вещей. Только позже Тимке объяснили: в спальник вообще днём заходить не рекомендуется, тут только спят и больше не делают вообще ничего. Для всего остального есть другие комнаты. Тимка сперва очень удивился, но потом подумал, что это вообще-то разумно.

Двухъярусных кроватей было восемь, и заняты не все. На нижних секциях спали младшие. Под Тимкой, например, проживал семилетний Мирослав, которого вместе с сестрой-близняшкой дядя выменял год назад на водку у родителей.

Так, подумал Тимка, а чего это я проснулся? Вроде бы никуда раньше остальных не надо. И лёг, как всегда. По дому, что ли, соскучился? Только вчера, когда они с Олегом проверяли энергетические ветряки, снабжавшие Светлояр электричеством, звонила мама, поговорили… Да и не скучал Тимка по дому.

Он вздохнул, выпростал руки из-под одеяла (всё та же шкура; окна в спальнике не закрывались летом круглые сутки и под утро бывало — если просто так — свежо!) и прислушался. Большинство мальчишек спали спокойно, но иногда кто-то принимался постанывать, а кто-то разговаривал во сне, это Тимка уже знал. Правда сейчас было тихо — та особенная тишина, которая предшествует подъёму. Тимке начало хотеться есть. Есть он тут хотел всё время, хотя кормили в Светлояре убойно по количеству и вкусности. Может быть, потому что за все свои четырнадцать лет Тимка никогда столько не работал — чисто физически, просто руками (и ногами, и поясницей, и плечами). Первые три дня у него буквально всё болело и вставать получалось только "через не могу". Потом прошло…

Да, ну а чего он всё-таки проснулся? Тимка вскинул к глазам руку — и усмехнулся. Часов не было, часы лежали вместе со старой одеждой в одном из сундуков…Здешние мальчишки и девчонки — не все, а те, кто тут пожил достаточно долго — умели каким-то непостижимым образом определять время просто так, неким чутьём, с точностью до минуты. Они вообще много умели довольно странного, Тимка уже устал удивляться и перестал мечтать, что и у него тоже начнёт получаться тоже. Хотя Олег убеждал, что начнёт, сам не заметишь… Но часы Тимка носить перестал просто потому, что не хотел выделяться. По этой же причине и к дяде пристал, чтобы перевёл его в общий спальник и нашёл одежду, как всем. Дядя хмыкнул, буркнул: "Может, тебе ещё татуировку…как у всех?" — но одежду нашёл, и нож отыскался. И сапоги. Тимка носил их, потому что босиком получалось плохо, ноги не терпели, особенно если бежать куда-то…

Татуировка… У младших её не было. Борька, например, всего на год младше Олега и живёт тут дольше намного, а татуировки нет. А у Олега есть. Тимка повернулся на бок. Через узкий проход на верхней секции спал Славка Найдёнов. Его холод явно не донимал — он вылез из-под одеяла до пояса и на плече отчётливо синели линии. Ничего общего ни с готической, ни с уголовной наколкой… Точно, Тимка был прав в первый раз, когда подумал — больше всего похоже на украшения рукоятей славянских мечей. Он спрашивал пару раз, но ответов не получал — разговор уходил в сторону. Это было само по себе необычно — тут все открытые и разговорчивые…

Тимка вздохнул и отвёл глаза. Он уже убедился, что на здешних нельзя смотреть пристально, даже если они спят или не видят тебя — обязательно почувствуют…

Так, ну а чего он проснулся-то?!

И тут он сообразил. Мирослав внизу тихонько хныкал. Всё-таки хныкал, но так тихо, что сперва Тимка и не расслышал этого звука за общим сопением.

Тимка свесился вниз. Мальчишка скорчился под одеялом и вяло возился, словно от кого-то отпихиваясь рукой. В его хныканье, сперва нечленораздельном, абсолютно отчётливо прорезались слова: "Не хочу, не надо… пусти, не надо…"

Тимка вздохнул и мягким прыжком соскочил вниз. Мирослав продолжал возиться и жалобно хныкать;Тим откинул одеяло с его лица и легонько подул в лоб — мама говорила, что от этого плохие сны уходят. Распрямившись, усмехнулся — да, если бы кто видел, как он забеспокоился из-за какого-то сопляка…

Мирослав между тем открыл глаза — явно толком не просыпаясь — увидел Тимку, длинно вздохнул, закрыл их снова и устроился поудобнее, засыпая. Тимка усмехнулся опять и, встав, поправил на младшем одеяло, пробормотав: "Чудо, блин…" — а когда распрямился, то увидел, как со своей кровати соскакивает Олег.

— Ты чего вскочил? — шёпотом уточнил он у Тимки.

— Да вон хныкал чего-то, — Тимка кивнул в сторону Мирослава, — я и проснулся… Да и вообще пора.

— Пора, — согласился Олег. И неожиданно увесисто, но дружелюбно ткнул Тимку в плечо…

…За завтраком было шумней, чем обычно, но такая атмосфера Тимке нравилась. Он даже подумывал, что дома станет скучать есть один. Олег и Славка Бесик по прозвищу Бес сидели одетые в кожу для верховой езды. Тимка понял, что они куда-то собираются — и ему очень захотелось с ними. Но проситься Тимка не решился, чтобы не подумали, будто он отлынивает от общих работ — и сильно удивился, когда дядя Слава, подозвав его во время завтрака, предложил вполголоса:

— Не хочешь с ребятами съездить в лес?

— Хочу! — несолидно вырвалось у Тимки раньше, чем он сообразил, что это звучит по-детски. Тогда он поправился солидно: — Если можно и если я тут не очень нужен.

— Очень нужен, — заверил дядя, — но у тебя ещё ни одного выходного не было, а ты всё-таки в гостях…

Упоминание о гостях уже в который раз почему-то покоробило Тимку, но он только спросил:

— Надолго едем?

— Не очень, — покачал головой дядя, — дня на три-четыре… Зима подскажет, как собраться. Давай иди… Иди-иди, ребята ждать будут!

Тим не спросил, куда они собираются ехать. Собственно, это его очень мало интересовало — да не всё ли равно?

Олег сидел на своём неизменном Карьере — Тимка ни разу не видел его верхом на каком-то другом коне, хотя ухаживал Олег за всеми без вопросов. Бес оседлал Беса — не шутка, под Славомиром оказался такой же шустрый и наглый рыжий жеребец, каким был его всадник. Не рыжим, конечно, а шустрым и наглым…

Тимке выделили того самого коня, на котором он учился ездить — тоже рыжего, но спокойного и какого-то доброжелательного (если можно так сказать о коне) жеребца по кличке Рокот. Седлать и вообще готовить средство передвижения Тим уже умел очень неплохо, но оказалось, что на этот раз на коня надо навьючить ещё две тяжеленькие сумки с овсом — это раз. Два — ещё две сумки, поменьше, но тоже нелёгких — с человеческим хавчиком. Большую фляжку с водой — три. Свёрток из мехового одеяла — четыре. После того, как всё это было закреплено по своим местам (на седле каждая вещь крепилась очень точно и рассчитано), Тимка обратил внимание, что там же — у седла — у Олега крепится копьё-рогатина и топор, а у Беса — лук со снятой тетивой, колчан и тоже топор. Обидеться Тим не успел, хотя и собирался уже, потому что Олег сказал ему:

— Сходи к дядь Славе, он ещё кое-что даст — и тебе, и нам.

Тим уже знал, что в Светлояре много старинного холодного оружия — и не для коллекции, а потому что им пользуются. Известно ему было и то, что есть огнестрельное, хотя стрелять из него Тимке ещё не доводилось. А тут дядя совершенно спокойно передал Тимке ещё один топор, арбалет, сказав: "Это тебе," — а потом достал из шкафа (дело происходило в его "кабинете") три ремня, на которых висели большие неуклюжие кобуры, а из гнезд выглядывали донца гильз.

— Револьверы, — в ответ на непонимающий взгляд племянника, неправильно его истолковав, пояснил дядя. — Это "гномы", пятизарядные крупнокалиберные… на всякий случай.

— И что… — Тим переступил с ноги на ногу. — Мне что… их прямо так и брать?

— Угу, — кивнул дядя и, пожелав счастливого пути, утерял к племяннику всякий интерес, подсел к компьютеру и углубился в Интернет.

Всё ещё в прибалделом состоянии Тим вернулся к ребятам. Олег, уже сидя в седле, рассматривал заречные дали. Бес бурно прощался с Веркой Незнамовой, своей девчонкой (про себя Тим думал, не рано ли ему — в одиннадцать-то лет! — и ей — в десять! — мыслить такими категориями) и в результате оказался в седле последним, передав револьверы ребятам. Те не стали подпоясываться, закрепили ремни на сёдлах.

— Ну всё, поехали, — Олег несколько раз толкнул Карьера пятками.

— Слушай, — Тимка разобрал поводья. — А всё-таки — куда едем-то?

— Да много куда, — ответил тот, уже с конского хода поворачиваясь. — Но первым делом — в Христофоровку. Давай за мной…

…За огнём Перуна свернули налево. Тимка никак не мог привыкнуть к тому, что этот огонь поддерживают постоянно и всерьёз, не для игры и не для шутки, но это было так — пламя горело всегда. Тропинка увела вниз, сделала поворот и влилась в относительно наезженную дорогу, свернувшую в лес, под наглухо сомкнувшиеся кроны деревьев. Тут опять шёл явный подъём, и Тимка вспомнил слова лётчика дяди Аркаши: "Тут вся земля, как сморщенная скатерть…" Похоже. Сопка за сопкой, лес переливами, как… как море. Избитый эпитет, блин, но правильный. И ни на чём, кроме коня, тут не проедешь — ну, разве что на одиннадцатом номере, на своих двоих… Никакой вездеход тут не пройдёт, бесполезняк.

И всё-таки странно ездить верхом. Никогда не чувствуешь себя одиноким, ходят под седлом могучие мышцы, конь пофыркивает — качайся себе в вышине. Скучно? Медленно? Да нет, не так… Скучно — если не уметь глядеть по сторонам. Медленно — если привык спешить за ненужным… Опа, откуда у меня эти мысли?! Впереди ритмично покачивалась обтянутая кожей спина Зимы, ходил круп Карьера с ритмично машущим хвостом, расчёсанным волосок к волоску. Бес сзади насвистывал, передразнивая какую-то пичугу в кроне кедров.

И вообще всё хорошо. Тимка именно так и подумал и сообразил, что это правда — хорошо. И, едва он об этом подумал — как раздался голос Олега.

Зима и правда здоров пел, не врал, когда говорил про записанный диск. Кстати, сперва Тимка аж обалдел, когда услышал, что и как в Светлояре поют — тут пели народные песни, которые у любого знакомого Вальки вызвали бы неприличный гогот и приколы. Сперва он и сам почти так же отреагировал (не вслух, правда), но… только до того момента, когда дал себе труд вслушаться…

— звучно выводил Олег, подбоченившись в седле, и Тимка даже сморгнул, чтобы пропало излишнее очарование картиной — словно из исторической книжки:

Может быть, потому что то, о чём пелось в этих песнях, можно было себе представить — и в этих картинах была какая-то загадка, тайна, красота. И Тим признавался себе, что ничего подобного не могло произойти с тем, что он слушал раньше. Любовь?.. В текстах, под которые он прыгал на дискотеках, о любви было на каждом слове. Но сейчас ему вспомнилось, как пела один раз за работой Милка Тишкова, девчонка Найдёна:

Он вздрогнул — Олег пел, и эта картина отчётливо вставала перед глазами:

— и ещё раз, взлетев голосом на кАкую-то недосягаемую высоту:

А может быть, подумал Тимка, такие песни понравились бы многим, если бы их почаще пели и — как это? — пропагандировали? Ведь красиво же! Степь… Луна светит, снег синий — и след волка на краю обрыва. И — никого нигде, только одинокий всадник… Жутко — и красиво…

Олег допел, оглянулся ловким движением и крикнул:

— А ну!.. — и грянул совсем другое:

— и Бес поддержал с энтузиазмом:

— и они рассыпали песню на два голоса:

А Тимка покачивался в седле, улыбался и шёпотом подпевал врезающийся в память рефрен — с перекатами, как здешние леса на сопках — и думал, до чего всё хорошо начинается…