Подкова на счастье

17. СЛОВО ВЕДУНЬИ

Рокот и Гром на курган не пошли. Они не боялись, не дичились — просто встали намертво. Тимка (ему, если честно, здорово хотелось спать) зачертыхался, потом снял Лешку с вьюка, устроил на траве, расседлал коня и, чертыхнувшись ещё раз, понёс Лешку на руках. Он не знал, что делать. Может, взойти на вершину и кричать? Или ждать у подножья? Лешка смотрел по сторонам и молчал, придерживаясь одной рукой за шею Тима. Кажется, ему было не по себе.

Решать проблему Тимке не пришлось. Полуденица появилась как в прошлый раз — непонятно откуда, она шла себе с кургана и улыбалась Тимке, как старому знакомому. Тимка положил Лешку на траву опять и — сам от себя не ожидая! — поклонился:

— Добрый день, Полуденица.

— Добрый день и тебе, — женщина подошла, опустилась на колено неуловимым движением, положила руку на лоб Лешки — тот закрыл глаза. Лицо Полуденицы стало строгим, она покачала головой: — Плохо дело.

— Умрёт? — спросил Тимка, переминаясь с ноги на ногу. Женщина, не вставая, спросила:

— Что обещал его отец?

— Ну… — Тимка замялся, Полуденица улыбнулась:

— Он спит и не слышит. Так что?

— Рассказать всё Лёшке — ну, вот ему. Он преступник. Пообещал, что во всём признается. Дядя Слава при мне разговаривал с ним.

— Ясно, — женщина легко подхватила Лёшку на руки, встала. — Нет, не умрёт. Ты подожди. Поспи пока. Устал?

— Устал, — признался Тимка. И не стал больше ничего спрашивать — пошёл к опушке, а когда догадался оглянуться — только ветер колыхал траву. Ни Лешки, ни Полуденицы не было и в помине.

— И всё-таки мистика, — пробормотал Тимка, падая на разостланное одеяло. — Мистика, — пробормотал он ещё раз…

…Второй раз Тимка проворонил людей. Он проснулся от потрескиванья сучьев в костре и, приподнявшись на локтях, ошалело уставился на мальчишку, сидевшего около костра. Мальчишка был одет так, как одевались в Светлояре, но незнаком — черноволосый, сероглазый… или знаком? Тимка сонно разглядывал парня, сидящего около небольшого костерка, на котором жарились несколько птичьих тушек. А тот, улыбнувшись белозубо, сказал:

— Добри дан. Како си? — и сам добавил — по-русски, с приятным гортанным акцентом: — А ты должен казат: "Добро сите, хвала." Ест будэш? Игор сейчас прийдёт. Это он набил рябцев… рябчиков.

— Дано! — Тимка вскочил. — Ты… здоров?! Но ты же только… вот только…

— Волхытка оправила… вылечила меня. Сразу, но я не помню, как, — сербский мальчишка повернул импровизированный вертел. — Мы сбиралис ехат назад, но она рекла… сказала, чтоб ждали. Что будут ещё и мы едем вместе.

— Привет, — Первач, подойдя совершенно неслышно, обменялся с Тимом пожатиями предплечий и сел у огня. — Надо ещё рябчиков набить, тут их сила недалеко… Готовы? Есть хочу.

Игоря Тимка немного стеснялся. Тот был уверенным, решительным — очень взрослым, даже более взрослым, чем Вячеслав Тимофееевич, если можно так сказать. И в Светлояре — если исключить самую первую встречу — Тимка с Игорем контактировал мало. Но сейчас он просил жадно:

— Ты Лешку видел?

— Не, — Игорь мотнул головой. — Да не беспокойся, если бы он мог умереть, она бы сразу сказала.

— Неужели она может его вылечить? — пробормотал Тимка. — У него же рак явно. И вообще…

— Она только мёртвого оживить не может, — серьёзно ответил Игорь. — У неё сила — трудно даже сказать.

— Так, — Дано перекрестился. — Я православец. Может быт, это не так хорошо — принят помощ от волхытки…

— Дурак ты, — усмехнулся Игорь. Дано не обиделся:

— Но сила правда громадная. Я свео… всо вспомнил, что со мной было. И как мат погибла, — он стиснул кулак. — Когда-нибуд станет и я найду тех, кто её убил. И я отомщу. Ойце… отец и я отомстим.

— Месть — святое дело, — согласился Игорь. — Так что, пойдём на куропаток?

— Когда? — поинтересовался Тимка.

— Да вечерком, если известий ещё не будет.

— Я не против, — Тимка посмотрел на серба. — А ты как?

Этим вопросом он как бы включал Дано в орбиту общих забот — и сам себе уже в который раз удивился. Может быть, вспомнилось, как сперва было не очень-то уютно тут — чужому? Хотя серб, кажется, себя чужим не ощущал…

— Мне не с чем, — пожал плечами Дано.

— Возьмёшь ружьё у меня.

Мальчишки обернулись на голос. Полуденица стояла в шаге от их бездельного костерка, и они — все трое — поднялись, не сговариваясь. А женщина, не дожидаясь вопросов, продолжала:

— Мальчик будет здоров. Но ему лучше побыть у меня. Я дам знать, когда его можно будет забрать.

— Он будет здоров? — немного недоверчиво переспросил Тимка. Полуденица не сочла нужным повторяться, она только поманила Дано пальцем:

— Пойдём за ружьём…

…Не слишком-то заладилось дело у Тимки — куропатки ловко маскировались, то притворяясь наростом на ветке, то пучком хвои, да так, что и не отличишь. Раньше он бы разозлился, сейчас это смешило — и, как только он посмеялся над собой, добыча стала попадаться чаще. На огонь вечернего костра он вышел с семью птичьими тушками. У Игоря было одиннадцать, Дано принёс три штуки и с юмором сказал:

— Должно быт, они меня пока плохо знают и не хотят говорит.

— Ничего, наловчишься, — пообещал Игорь. — Тебе всё равно пока у нас жить.

— Я знаю, — кивнул серб. — Как там Весна?

— Во, — Тим выставил большой палец. — Ко двору пришлась, как у нас говорят… — он задумался и повернулся к Игорю, который совершенно бесстрастно разделывал тушки. — Послушай…Я не понимаю всё-таки. У Лёшки был рак, я это точно знаю. И ещё разное… От этого уже нельзя вылечиться. Как же так?

— У него не может быть никаких болезней, — Игорь ловко орудовал пальцами — пока не остыли, щипал. — В нашем возрасте не бывает никаких естественных болезней. Если врождённое что-то — то до нашего возраста человек просто не должен доживать. А приобретенное — это уже не естественное. Приобрести можно что-то от того, что не тем дышал, не то пил, не то ел, не там жил. То есть, это не от природы, это против естества. Если человек дожил до одиннадцати лет — он должен быть здоров. А значит, природа всегда поможет сделать его здоровым, надо только уметь попросить. Полуденица умеет… — Игорь закатал левый рукав и показал тонкий шрам повыше локтя. Тимка видел его и раньше. — Мне было одиннадцать лет. И мне оторвало руку тросом. Почти совсем, она держалась на коже и куске мышц. Пока везли к Полуденице — рука была уже холодная и синяя, — Игорь несколько раз сжал и разжал кулак. — Через месяц я уже и представить себе не мог, что почти её лишился. Вот так. А в Христофоровке тебе ещё и не такие вещи расскажут — и они не врут… Вы мне будете помогать, или всё это одному разделывать?