Поединок столетия

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Спокойствие Димитрова, его находчивость и уверенность, острота и точность его полемических ударов вызывали почтительное удивление даже у тех, кто не испытывал ни малейшей симпатии к его политическим взглядам. Единомышленники восхищались мужеством бойца, принявшего на себя удар фашистской юстиции и сразу же перешедшего в наступление, заставляя обороняться прокуроров и судей, лжесвидетелей и экспертов. Но те, кто раньше знал Димитрова, кто вместе с ним прошел долгий путь революционной борьбы или, напротив, по другую сторону баррикады уже встречался с ним лицом к лицу, те снова увидели Димитрова таким же, каким он был всегда: находчивым, принципиальным, мужественным, уверенно отстаивающим свои взгляды, чем бы это ему ни грозило.

У многих на памяти был поединок, который выиграл Димитров без малого лет двадцать назад. Так случилось, что судьба снова свела его с Радославовым — тем самым, чью оскорбительную для рабочих статейку он некогда отказался набирать. Прошли годы, и оба они встретились в зале Народного собрания: редактор стал премьер-министром, наборщик — рабочим депутатом.

И вот — первый бой: ссылаясь на «обстоятельства военного времени», правительство рьяно отстаивало свое право запрещать неугодные ему книги и статьи — стремилось заткнуть глотку инакомыслящим. С особым усердием ножницы цензоров гуляли на страницах рабочей печати. И депутат Георгий Димитров поднялся на трибуну Народного собрания, чтобы защитить свободу слова, отстоять право каждого человека публично выражать свои мысли, независимо от того, нравятся они властям предержащим или нет.

Седобородый премьер из правительственной ложи насмешливо слушал оратора, подставив к уху ладонь, потом не выдержал, перебил:

— Димитров, побойся бога, тебе ли быть противником цензуры?! Разве не ты когда-то самочинно присвоил себе роль цензора и правил мою статью?

Что и говорить, удар был меток. Чувствовалась рука «снайпера»-полемиста, который так поднаторел в словесных боях, что стреляет всегда без промаха. И все-таки он промахнулся.

— И тогда, и сейчас я был и остался врагом цензуры, потому что нельзя бороться за свободу и ограничивать право человека говорить то, что он думает. Вы вольны были писать все, что хотите, но ведь и я, наборщик, волен набирать только то, что не противоречит моим классовым интересам. Если завтра рабочим не понравятся статьи, которые мы печатаем в своих газетах, они перестанут их читать и отвернутся от нас. Но предоставьте рабочим самим решать, что им нужно и что не нужно. Не будьте благодетелями против воли тех, о ком вы так печетесь… Как видите, господин премьер, в обоих случаях я отстаивал интересы рабочего класса, который мне выпала честь представлять на этой трибуне!

…И еще был бой за военные кредиты. Точнее — против кредитов. «За», конечно, рьяно боролись те, кто богател на «оборонных» заказах, кто кормился подачками фабрикантов, кто вел свое родословное древо от знатных немецких фамилий и при этом громче всех кричал о своем болгарском патриотизме.

Остальные были «против». Неважно, что в парламенте они составляли меньшинство. Зато большинство — в народе. И Димитров не побоялся публично обвинить «патриотов» в предательстве.

В предательстве?! Их, пекущихся о благе народа?.. О благе народа — и ни о чем больше. И главное — за что? За то, что они требовали денег на оборону отечества. Родного, любимого, обожаемого отечества…

Но не клятвами, не громкими словесами, не биением себя в грудь проверяется истинная любовь к родине, преданность своему народу. А пониманием того, что действительно нужно твоей земле. И честным трудом.

Раздор между народами, населяющими Балканы, им самим, этим народам, был вовсе не нужен. Он был нужен тем, кто использовал его ради личной выгоды. И, заставляя болгар, сербов, румын проливать кровь на полях сражений, обращал ее в свои капиталы.

— Да, мы против! — гневно сказал тогда с трибуны Народного собрания депутат Георгий Димитров. — Мы против новых кредитов на нашу оборону, потому что обороняться надо от действительных врагов нашего народа — внутренних и внешних капиталистов. А военные кредиты только укрепляют их могущество, их власть над беззащитными и ограбленными. Мы, рабочие депутаты, представляем здесь жертвы агрессивной, антинародной политики наших правителей. И вы еще хотите, чтобы мы своими руками одобрили очередное ограбление тех, кто доверил нам защиту своих интересов?! Не дождетесь, господа!..

Его прерывали криками: «Предатель!», «Изменник!», свистели, топали ногами. А он спокойно стоял на трибуне, пережидая рев разбушевавшихся «народных избранников», потом повернулся к правительственной ложе и выкрикнул так, что даже самые неистовые смолкли:

— Предатели — это вы! Потому что, будь вы истинными сынами Болгарии и слугами ее народа, вы не военные кредиты предложили бы для гарантии мира, а такую внешнюю политику, при которой народы-соседи могли бы жить в согласии и дружбе. Мы говорили это раньше, повторяем и сейчас…

Димитров стоял на трибуне перед бушующим залом Народного собрания, гордый тем, что за ним — миллионы, что за ним — правда и что он имеет счастье и мужество говорить ее вслух.