Полет в прошлое

6. ITALIA AETERNA[5]

Тавольере Северной Апулии — это обширный безлесный район на юго-востоке Италии, расположенный на берегу Адриатического моря между реками Форторе и Офанго. Центром его является город Фоджа. Это, пожалуй, самая большая низменная равнина у подножия Апеннин (длина — около 60 миль и ширина — примерно 30 миль) на итальянском полуострове к югу от долины По. Тут и там мягкие холмы — их здесь называют сорре — разнообразят монотонность степи, которая своим климатом и бесплодностью многим путешественникам напоминает Северную Африку. За долгое сухое лето здесь все выгорает. Среднегодовых осадков в Фодже выпадает примерно столько же, сколько в Тунисе, — от восемнадцати до девятнадцати дюймов — вдвое меньше, чем в Риме. Урожай приходится убирать в конце мая или в начале июня, пока земля не покрылась темно-бордовой коркой. И все же почва Тавольере достаточно плодородна. На обширных полях травы и злаки дружно поднимаются весной без всякого орошения. В сентябре земля снова покрывается ярким зеленым ковром многолетних трав, расцвеченным красными, белыми, синими и желтыми пятнами дикорастущих цветов.

Однако, до того как сюда пришла сельскохозяйственная техника XX в., Тавольере, как и вся Апулия, пользовалась незавидной репутацией самого непродуктивного и отсталого района Италии. Историки и экономисты долгое время считали его одним из ничем не примечательных уголков слаборазвитого малярийного Меццоджиорно (итальянского юга). И никому не приходило в голову, что в такой богатой останками прошлого стране, как Италия, ученым удастся найти еще что-то новое, удивительное. В самом деле, кто бы мог подумать, что дюны вокруг Фоджи скрывают единственный во всей Европе ландшафт, уникальный по своему многообразию и древности. Целая серия находок и «сердце Средиземноморского мира» отразила четыре тысячи лет человеческой истории и привела ученых к самым истокам европейской цивилизации.

По одному лишь числу древних городов и деревень Тавольере, с точки зрения археологов, можно считать одним из самых густонаселенных районов континента. В этой земле зачастую перемешанные останки при тщательном исследовании могут рассказать об эволюции европейского крестьянства от неолита до средневековья. Так что значение новых открытий выходит далеко за местные рамки.

Каким же образом воскресла древняя Апулия? Как бывало уже не раз, все началось с войны.

В конце второй мировой войны два британских пехотных офицера служили в фотографическом отделе воздушной разведки в Апулии, где находились военные аэродромы. Офицеры Джон С, П. Брэдфорд и Питер Уильямс-Хант за время своей службы досконально изучили топографию этого района. Незадолго до войны оба они активно занимались археологией. Уильямс-Хант вел раскопки в Беркшире, а неподалеку, в той же долине Темзы, Брэдфорд, имевший оксфордский диплом, раскапывал поселение железного века: он работал в щебневом карьере Дорчестера, который принадлежал майору Аллену и его брату. Брэдфорд и Уильямс-Хант были прекрасно знакомы со всеми достижениями британской воздушной археологии. Они служили в одной части и постоянно вели разговоры о том, что неплохо было бы применить на континенте «методы, разработанные в Англии Кроуфордом, Алленом и другими». И хотя в Апулии, по сути дела, не было на поверхности никаких древних памятников, друзья надеялись, что равнина Фоджи — достойный объект для воздушной археологии. Им не терпелось проверить свои предположения и начать аэрофотосъемки, как только закончатся военные действия.

У них были основания надеяться на успех. Почти вся Северная Апулия покрыта довольно тонким слоем земли, которая лежит на скалистом подпочвенном грунте, напоминающем пористый известняк. При таких условиях, сходных с условиями Южной Англии, злаковые и прочие растительные приметы должны отчетливо выявлять все места с перемещенной когда-либо почвой. Следовательно, всякое искусственное углубление, увеличивающее количество влаги в заполненных перегноем колодцах или крепостных рвах, повлияет на растения: они будут выделяться своей высотой, цветом и густотой. Из-за засушливого климата района это должно проявляться особенно отчетливо в конце жаркого лета, когда растения, получающие больше влаги и питания, выглядят зеленее и вызревают раньше. Еще одно обстоятельство облегчало возможность выявить изменения подпочвенного слоя: поля в Апулии были обширные, открытые, без всяких ограждений, и засевались одинаковыми злаками. В этом отношении они резко отличались от других районов Европы. Скажем, в Ломбардии, на Дунае, в долине Рейна или на Балканах земля, скрывающая множество доисторических поселений, изуродована чересполосицей, межевыми оградами, дроблением полей и севооборотами. Спустя столетия фактически невозможно точно определить, что там происходило и в какой последовательности, не говоря уже о том, что следы расположения многочисленных древних стоянок полностью стерты.

Помимо единообразия сельскохозяйственных культур Тавольере в те дни обладала еще одним неоценимым преимуществом для археологической воздушной разведки: значительная часть ее была отведена под луга и пастбища, а многие земли вообще не трогали со времен древнего Рима. Когда римская система земледелия пришла в упадок, ее не заменили на более современную форму землепользования, как это произошло, например, в долине р. По. Она оставалась прежней в течение столетий. Благодаря всем этим обстоятельствам Апулия — единственный известный в Европе район, где римская центуриация сохранилась до самого начала темных веков. Где еще в Италии можно с такой же полнотой выявить все ее характерные особенности: ограды вокруг поместий, полевые межи, стены, канавы, хозяйственные дворы и дома, расположенные вдоль тщательно спланированных дорог. Здесь целиком сохранился исконный, подлинный римский ландшафт. Он давал ученым уникальную воз-мощность изучить жизнь римских крестьян, какой ее описал в своих «Георгинах» Вергилий.

Для истории романизации Апеннинского полуострова это особенно важно, потому что именно в Апулии появились некоторые из первых колоний Римской республики. Благодаря аэронаблюдениям Брэдфорда сейчас можно восстановить всю сложную систему полей с их сетью дорог вокруг Луцеры (Луцерия), которая была основана в 314 г. до н. э. То же самое относится к еще четырем римским городам. Травяные и злаковые приметы позволяют уточнить даже такие мелкие подробности, как расположение виноградников и фруктовых садов, для которых вырубали в скальном грунте углубления. Сегодня можно различить каждую отдельную яму, где когда-то росло дерево. Эти ямы выделяются как более темные пятна на растительном покрове. И по тем же приметам можно сосчитать все виноградные лозы, высаженные в древности на данном участке. Центуриация апулийских земель позволила получить свидетельства, которые наконец-то разъяснили ранее непонятные сочинения римских управляющих и агрономов. Однако обо всем этом никто даже не подозревал, пока два английских офицера не появились в Апулии в конце второй мировой войны.

Долгожданная возможность представилась Брэдфорду и Уильямсу-Ханту после заключения мира в Европе в мае 1945 г. Они решили действовать незамедлительно. Самолеты и оборудование, необходимое для разведывательной экспедиции, в военных целях тогда уже не использовались, однако их могли в любой момент куда-нибудь перебазировать. Была и другая причина спешить. Приближалось жаркое лето, в Апулии скоро должна была начаться уборка урожая, а это грозило уничтожить возможные злаковые приметы. Наконец, двух молодых офицеров могли перевести в другую часть, прежде чем им удалось бы выполнить свой давно задуманный план. Однако, несмотря на все эти опасения, удача сопутствовала друзьям, по крайней мере вначале. Военное командование проявило редкостное понимание и готовность оказать им помощь.

За четыре недели, которые предоставили в их распоряжение, Брэдфорд и Уильямс-Хант сделали массу плановых и перспективных аэрофотоснимков. Одних только плановых было несколько тысяч! Командование британских ВВС объяснило такую роскошь необходимостью «тренировки воздушных наблюдателей-картографов». А уже перспективные снимки Брэдфорд и Уильямс-Хант делали на свой страх и риск под видом «обычных проверок фотоаппаратуры». Оба вида аэрофотоснимков великолепно дополняли друг друга.

Для получения плановых, вертикальных фотографий в британских ВВС использовали специальную двадцатидюймовую фотокамеру с автоматическим затвором. Она делала две параллельные непрерывные серии снимков с наложением для последующего стереоскопического анализа: эта система стала классической для составления карт по аэрофотоматериалам. Высота в 10 000 футов позволяла делать снимки в масштабе 1: 6000 (т. е. примерно 10 дюймов на 1 милю). Этого было достаточно для выявления мелких деталей. При рассмотрении в стереоскоп на снимках рельефно выступали все подробности участка, особенно при значительном увеличении отпечатка. Брэдфорд отметил, что в некоторых местах злаковые приметы выглядели настолько отчетливо, что их можно было снимать хоть с пятимильной высоты, но такие фотографии уже не годились для подробного анализа. Плановые же фотоснимки оказались особенно ценными: они зафиксировали участки, не заснятые перспективно, увеличив площадь со злаковыми приметами чуть ли не десятикратно. Наконец, они позволяли с помощью микрометрической шкалы и фотограмметрических таблиц измерять отснятые объекты, и не только большие поселения площадью в сотни ярдов, но и отдельные сооружения величиной в несколько футов! И каждый раз, когда Брэдфорд измерял эти объекты на земле, он убеждался, что его расчеты, сделанные по плановым аэрофотоснимкам, были предельно близки к действительности. «Повсюду, где мы потом проводили раскопки, — вспоминал он, — первые же траншеи вскрывали рвы, стены и прочие объекты на предполагаемом месте. Даже в особо сложных случаях, как, например, близ Массерия Вилана, где земля была недавно распахана и на поверхности не осталось никаких следов, нам удалось всего за несколько минут найти скрытый под нею защитный ров времен неолита шириной до двадцати футов. Тут помогли масштабные измерения с аэрофотоснимков. Зная расстояние между двумя второстепенными новыми межами, мы отыскали этот ров с первого раскопа. Так же точно были открыты другие подобные поселения римской эпохи и средневековья. Теперь мы можем сказать: успех археологов при раскопках всех основных видов поселений в Италии зависит от качества аэрофотоснимков и тщательности их изучения. Это было доказано в Апулии, что еще раз подтвердило правильность метода аэровизуальной разведки, выработанного Кроуфордом, и его универсальность».

Таким образом, плановые аэрофотоснимки позволили Брэдфорду создать археологическую карту, на которую он наносил следы объектов до того, как полевые экспедиции приступали к своим утомительным поискам на «обезображенной» земле. Самые подробные карты того времени ничем не могли помочь. Их масштаб был слишком мал: 1: 25 000 (около 2,5 дюйма на 1 милю). Кроме того, они все устарели и изобиловали неточностями.

Брэдфорд и Уильямс-Хант выбрали для своих разведывательных полетов легкий моноплан «Файерчайлд». Этот самолет привлек их высоким расположением крыльев, не ограничивающим поле зрения наблюдателя. Он был не слишком быстрым, зато маневренным, а главное — в нем хватало места не только пилоту и фотографу, но и наблюдателю, который мог наносить на карту фотографируемые объекты.

В первые свои вылеты два английских офицера осмотрели с высоты около 3000 футов почти всю Тавольере, не делая никаких аэрофотоснимков. Само собой разумеется, сначала важнее всего было определить наличие, характерные особенности и размещение погребенных под землей древних объектов. По едва обнаружив интересные данные и освоившись с ними, друзья начали делать перспективные снимки особо выделявшихся растительных примет на полях. По словам Брэдфорда, они использовали в основном метод майора Аллена, т. е. снимали ручной широкоформатной фотокамерой с восьмидюймовым фокусным расстоянием с высоты от 1000 до 1500 футов. Разница заключалась лишь в том, что вместо фотопластинок у них была фотопленка.

После завершения общей серии плановых аэрофотографий пришлось снова вернуться к перспективным для уточнения деталей на наиболее обещающих участках, выявленных плановыми снимками.

Но независимо от техники съемки — плановой или перспективной — открытия, сделанные Брэдфордом и Уильямсом-Хантом, превзошли все ожидания. Оправдались самые смелые надежды. Тавольере оказалась поистине землей обетованной для воздушных археологов: растительность выдала им все ее скрытые сокровища, причем каждая эпоха оставляла здесь свой след. Трудно было представить себе и более благоприятное сочетание физических факторов. Брэдфорд вспоминал: «Когда мы впервые пролетали над особенно характерными участками, мне порой казалось, что все эти ярко очерченные канавы и ограды, проплывавшие далеко внизу, — свидетельства современного земледелия. Но когда несколько лет спустя я провел там раскопки, оказалось, что они принадлежат к эпохе неолита — не ранее 2000 г. до н. э. Иными словами, мы нашли поселения первых земледельческих общин в Италии».

Это замечание предваряет конкретные результаты исследований Брэдфорда и Уильямса-Ханта в области доистории Италии, о чем пойдет речь ниже. Однако и его достаточно, чтобы выделить Северную Апулию как исключительно благодатное поле для воздушной археологии — по природным условиям и по особенностям общественного развития, чем она все время напоминала Брэдфорду Уилтшир. Благодаря этим двум особенностям аэрофотосъемка смогла и здесь и там проявить свои чудесные качества. Одной из них было бы недостаточно: иначе прерии Южной Америки или густо усеянные историческими памятниками европейские области, такие, как Кампания или Аттика, представили бы аэронаблюдателю не менее разительные свидетельства. Следует признать, что у воздушной археологии помимо многочисленных преимуществ есть и свои недостатки, ограничивающие ее возможности.

Равнина Фоджи изобиловала злаковыми и прочими растительными приметами. Однако не следует думать, что она была «открытой книгой» для любого воздушного наблюдателя, который взирал на нее при неверном утреннем или вечернем освещении в конце весны или в начале лета. Без предварительного ознакомления с особенностями древних сооружений смысл этих примет и даже само их наличие могли полностью ускользнуть от непосвященного аэронаблюдателя. Чтобы извлечь максимум сведений из случайных находок и приступить к систематическому анализу всего ландшафта, специалист должен знать все об изучаемом районе: его физическую географию, историю и даже современных обитателей. Только с помощью подробных и достоверных знаний он, может быть, сумеет проникнуться «духом» этой земли, увидеть благодаря своей технике нечто многозначащее, не обычное, а отступающее от нормы, отличить современное или недавнее от давно покинутого, расшифровать основные приметы различных эпох, выяснить их значение в данной среде и, наконец, разглядеть не только жалкие остатки земляных работ, а всю культуру наших предков с ее своеобразной экономикой. Только тогда он будет способен восстановить погребенный ландшафт и историю народа, который здесь жил, со всеми сменами цивилизаций'— от их начала на далекой заре человечества и до наших дней. Этих принципов уже зрелой воздушной археологии Брэдфорд неукоснительно придерживался в Апулии. В его работе строгая педантичность ученого сочеталась с чутьем художника. О его эстетической восприимчивости говорит хотя бы такой набросок изучаемого ландшафта: «Сегодня Тавольере вызывает чувство необозримости земли и неба, и однообразие свободного полета нарушает лишь цепь синих гор, замыкающих горизонт, которая придает всему пейзажу интимность и надежную замкнутость. Да еще — яркость света и красок, резкие контрасты зимних холодов и летней жары, прелесть короткой весны и ее постепенное перерождение в осень и морское побережье, которое так радует глаз после выгоревшей, голой равнины. Все это и другие характерные черты Апулии прекрасно отображены на многих средиземноморских рисунках Эдварда Лира. Суровый и вместе с тем бодрящий ландшафт… В основе своей здешние условия были самые подходящие, нужно было только умело их использовать. А поселенцы времен каменного века, так же как на равнине Фессалии, ясно видели, какие выгоды они представляют для примитивного земледелия».

Однако настоящий ученый не ограничивается лишь экологическими описаниями: он проводит параллели и сравнения с землями Восточного Средиземноморья, где, по-видимому, впервые зародилось земледелие. Брэдфорд был ученым и твердо придерживался правила: собирать, объяснять и делать обобщения, т. е. шел от анализа к синтезу.

Больше всего времени и энергии у него отнимали объяснения, интерпретация фактов. Следует напомнить, что до Брэдфорда и Уильямса-Ханта мало кто понимал, какое огромное значение имеют злаковые приметы для поисков утраченных древностей на побережьях Средиземного моря. Археология Тавольере была практически неизвестна, и никакие аэронаблюдения там не производились. В сущности, не было ни одного аэрофотоснимка, сделанного хотя бы над аналогичным районом Италии. Поэтому не существовало никаких надежных ориентиров, не от чего было отталкиваться. Эта область оставалась археологической целиной, и никакие, даже самые четкие снимки злаковых примет не позволяли здесь с достоверностью определить характер или время сооружения найденного объекта. Иначе говоря, по одним фотоснимкам здесь ничего нельзя было сказать. Кроме того, на каждой фотографии было, как правило, множество перемешанных изображений, и все их приходилось тщательно изучать, чтобы выявить отдельные объекты. Правда, Брэдфорд однажды заявил, что археологическая авиаразведка 1945 г. «неожиданно увенчалась открытием уникальных погребенных поселений, обширных, сложных и ранее совершенно неизвестных». Но тут же поспешно добавил: «Вначале можно было только гадать, что это такое, и лишь позднее интерпретация фотоснимков частично позволила ответить на этот вопрос».

Эта интерпретация, которую он считал первой фазой изучения найденных объектов, отняла у Брэдфорда около трех лет. За ней должна была следовать обязательная вторая фаза: систематические раскопки для проверки и подтверждения свидетельств аэрофотосъемки. Однако Брэдфорд и Уильямс-Хант сделали несколько пробных раскопок уже в июле 1945 г., сразу же после получения первых фотоснимков. В этом им с энтузиазмом помогали солдаты их подразделения. Короткий пробный раскоп на месте обнаруженного с воздуха деревенского «комплекса» выявил благоприятные геологические условия местности: поверхностный слой почвы (толщиной в один фут), затем известняк (около трех футов), а под ним толстый слой желтого песка. Разрез, сделанный поперек предполагаемого доисторического рва, принес богатый урожай черепков отличной керамики, по-видимому, одной эпохи, но двух разных видов. К первому относились осколки коричневой или черной глиняной посуды без всяких украшений. Ко второму — желтоватые черепки с изящным орнаментом в виде широких, цвета помидора поперечных полос, так называемых fasce larghe. Это было первым неопровержимым свидетельством каменного века. Ярко выраженный стиль посуды, сделанной вручную — без применения гончарного круга, указывал также на связь этой деревни с уже известными поселениями в Южной Апулии и в Сицилии и даже по другую сторону Адриатического моря. Сходство с подобной и уже стратиграфически датированной керамикой из множества других раскопов в Италии позволило отнести ее примерно к 2300 г. до и. э.

Шаг за шагом пробивался Брэдфорд к пониманию сложной системы поселений на территории Тавольере а две тысячи лет до возникновения Римской империи. Эти первые поселенцы, по всей видимости, были предками тех крестьян, которые стали основоположниками древнего Рима.

В том же, 1945 г. Брэдфорд стал членом подкомиссии по памятникам, архивам и произведениям искусства Союзнической комиссии в Италии. Здесь ему представилась возможность сотрудничать с итальянскими археологами и обсудить с ними вопросы, связанные с доисторией Апеннинского полуострова. Одновременно он знакомился с результатами полевых исследований, проведенных в Южной Италии несколько десятков лет назад, не упуская при этом из виду общую картину эволюции неолитической культуры на всем европейском побережье Средиземного моря.

В тот же период ему пришлось расстаться с Уильямсом-Хантом, получившим в июне назначение на Дальний Восток. Уильямс-Хант весьма сожалел о том, что их совместные исследования в Италии так внезапно прекратились, но для него начался новый этап воздушных поисков, которые привели к великолепным открытиям потерянных городов в Сиаме и в Индокитае и покинутых стоянок аборигенов вблизи Мельбурна, в Австралии. В 1953 г. в малайских джунглях, где он вел антропологические изыскания, трагически оборвалась его жизнь. Ему было всего тридцать пять лет, столько же, сколько Брэдфорду.

Главный вклад Брэдфорда в воздушную археологию, несомненно, открытие около двухсот неолитических поселений в Тавольере. За один только 1945 год число таких поселений для всей Италии, включая Сицилию и Сардинию, возросло более чем вдвое. Причем это резкое увеличение произошло за счет открытий, сделанных в одном небольшом районе, где удалось выявить общий план их размещения, предоставивший ученым «уникальные возможности для сравнительных исследований». В отличие от ранее найденных в Италии стоянок, известных лишь по отдельным предметам или, в лучшем случае, по неясным чертежам полевых экспедиций, эти неолитические поселения были зафиксированы на фотоснимках так отчетливо, что к планам их мало что оставалось добавить. Они имели много общего, несмотря на значительные различия в их характере и величине. Несомненная гомогенность этой группы резко выделяла ее из всех других видов поселений на земле Апулии. Для них характерен один и тот же план, и, как правило, они располагались на невысоких холмах над малярийной равниной. Соображения оборонительного порядка при этом, видимо, не играли особой роли, хотя некоторые поселения на западных возвышенностях стояли над обрывами, подобно древним укреплениям на холмах Англии. Поражает то, что расстояние до водных источников не оказывало решающего влияния на выбор места для поселений. Кроме того, каждое из них было окружено одним или несколькими рвами шириной от 12 до 25 футов. Лишь в одном случае таких рвов оказалось восемь: они располагались двумя концентрическими группами по четыре. Мелкие поселения обычно окружали всего два рва, но в остальном они представляли собой уменьшенный или упрощенный вариант более крупных. В зависимости от размеров поселений Брэдфорд разделял их на усадьбы, где обитала одна большая семья (или «расширенная семья»), и на деревни. В большинстве своем оба типа поселений состояли из двух главных частей: внешней, которую Брэдфорд условно назвал «скотным двором», и внутренней, «домашней», за оградой, не обязательно концентрической. Совершенно неожиданным оказалось открытие еще одного маленького «лагеря», обычно расположенного в «домашней» зоне. Эти «лагеря», в свою очередь, частично или полностью окружали кольцеобразные или овальные рвы. Сначала Брэдфорд принял их за скопление хижин, однако этому противоречили слишком уж большие размеры «лагерей» — от 40 до 110 футов в диаметре. Впрочем, внутри них вполне могли стоять отдельные жилища. По каким-то неизвестным причинам ворота и все выходы из всех «лагерей» каждой большой деревни были обращены в одну и ту же сторону: между востоком — северо-востоком и западом — северо-западом. И еще одну любопытную деталь первым отметил Брэдфорд: в основные рвы-ограждения спускались клинообразные в разрезе дополнительные коридоры. Несомненно, они служили проходами. В каждом основном рве могло быть несколько таких коридоров. По-видимому, их использовали для того, чтобы выгонять или нагонять скот за ограждения, но они могли служить и для оборонительных целей.

Пожалуй, наиболее интересной из всех деревень можно считать ту, что была обнаружена близ Пассо-ди-Корво, в восьми милях к северо-востоку от Фоджи. Ее овальное ограждение имеет от 800 до 500 ярдов в длину и в ширину. Это, возможно, одно из самых больших известных нам поселений неолита: оно вдвое больше знаменитого Кёльн-Линдентальского в Западной Германии. Брэдфорд полагал, что эта деревня играла роль племенного центра. В самом деле, аэрофотоснимки запечатлели на ее плане более сотни внутренних лагерей, глядя на которые легко себе представить, как подобный «крааль» каменного века со временем превратится в город железного века. Размеры поселения близ Пассо-ди-Корво будут еще значительнее, если включить в него внешний «загон», который примыкает к деревне эксцентрическим эллипсом, окруженным одним рвом. Этот «загон» занимает площадь 1500 ярдов, Несмотря на большое количество и разнообразно неолитических поселений, по ним трудно проследить их эволюцию. Усадьбы и деревни с целым рядом промежуточных вариантов, вероятно, соседствовали друг с другом. Но если такие поселения и принадлежали к одной культуре, это вовсе не означает, что они существовали одновременно. Сама скученность делала такое предположение маловероятным. На эту мысль Брэдфорда навела аналогия с расположением современных африканских деревень вблизи оз. Виктория, а подкрепили ее данные аэрофотоснимков. На одном из них план неолитической деревни почти полностью повторял план соседней, расположенной поблизости. Напрашивался вывод, что обитатели первой деревин сочли ее непригодной для жилья из-за скопления отбросов и грязи, собрали все свои пожитки и переселились в другую такую же деревню по соседству. Постепенное истощение почвы тоже должно было побуждать первобытных земледельцев оставлять свои поля и перебираться на новые земли. Брэдфорд нашел еще одно доказательство того, что неолитические поселения в Тавольере существовали не одно поколение (по его расчетам, от 500 до 600 лет) и в разные эпохи. Злаковые приметы таких сооружений, как рвы вокруг лагерей, кое-где пересекались; следовательно, эти рвы не могли принадлежать одной эпохе. В других случаях первоначальные планы усадеб и деревень со временем претерпевали некоторые изменения.

Какой другой метод, кроме аэрофотосъемки, помог бы выявить всю гомогенную сеть древних поселений, не оставивших после себя никаких следов на поверхности и о которых никто даже не подозревал! Перед Брэдфордом были тысячи фотографий с невообразимым множеством самых различных примет, и он смог рассортировать их, сравнить, разложить по группам и установить их принадлежность к определенной эпохе цивилизации. Дальнейшие сравнения помогли ему проследить связь между неолитическими центрами в Италии, Фессалии и Центральной Европе. Поселения в Апулии явно моложе тех, что были обнаружены в Греции и на юге Балканского полуострова, но они, в свою очередь, значительно древнее поселений в Западной Европе, таких, например, как сходный с ними Альтхейм, близ Айюнхена. Однако прототипы их следует искать на Ближнем Востоке, где «неолитическая революция» началась около 10 000 лет до н. э. Распространение неолитической культуры через Грецию на Южную Италию в III тысячелетии до н. э. свидетельствовало об искусстве доисторических мореходов и предвещало зарождение на берегах Средиземного моря миносских, финикийских и греческих колоний.

К таким выводам Брэдфорд пришел, в сущности, без всяких раскопок. В Тавольере перед ним предстала отчетливая и подробная картина единой многовековой цивилизации, заключенной в тесные рамки суровой природы. Внимательный взгляд исследователя увидел сквозь приметы времени «дотошный, консервативный и изобретательный народ, крепко спаянный экономическими и социальными связями».

Брэдфорд первым признался, что для выявления экономических и социальных характеристик этих древних народов одних аэрофотоснимков уже недостаточно: они позволяли сделать лишь весьма предположительные выводы. Окончательное же слово оставалось за раскопками. Но полевые работы должны были не только подтвердить его предварительные заключения, а ответить еще на целый ряд вопросов: уточнить хронологию, этническую принадлежность, виды земледелия и сельского хозяйства вообще, тип и уровень военной организации, социальное устройство общин, религиозные культы и верования, причины окончательного упадка этого неолитического общества земледельцев и многое, многое другое.

Столкнувшись с такими проблемами, Брэдфорд вынужден был перейти ко второй фазе — к раскопкам. Однако разработанная им обширная программа полевых работ в Тавольере так и не была полностью выполнена. Для того чтобы докопаться до основ жизни, удаленной от нас на четыре тысячелетия, мало одного пли двух раскопочных сезонов. Стоявшую перед археологом задачу по масштабам можно было, пожалуй, сравнить с раскопками доисторических стоянок на Уиндмилл Хилле и в Литл-Вудбери, с той лишь разницей, что на равнине вокруг Фоджи имелось несколько культурных слоев и Брэдфорда интересовал не только период неолита и не одно какое-нибудь доисторическое поселение. Он активно вел аэронаблюдения, связанные с другими эпохами и другими районами Италии, Англии (Восточная Англия), а также, с Родосом, Аттикой, Далмацией и Южной Францией, областями, где он первым обнаружил с помощью аэрофотосъемки многочисленные следы центуриации полей и римской дорожной сети. После окончания войны он отдавал все свое время и энергию поискам и спасению коллекций военных аэрофотоснимков союзников, которые изучал и размещал по архивам ведущих в этой области учреждений Англии и за границей. Назначение Брэдфорда куратором оксфордского музея отнимало у него много времени: ему приходилось читать лекции и заниматься административной работой. Курс прочитанных им лекций но воздушной археологии лег в основу его монументального труда «Древние ландшафты». При всем этом несомненно одно: лишь благодаря его аэронаблюдениям полевые работы в Апулии за короткое время принесли такие результаты, каких традиционная археология не смогла бы достичь за долгие годы раскопок вслепую.

Раскопки в Апулии начались в 1949 г. и продолжались следующей осенью. Их финансировал специально созданный Апулийский комитет во главе с сэром Мортимером Вилером. Наблюдения над работами осуществляли Общество любителей древностей Оксфордского университета и итальянские научные различные другие британские общества. Руководил раскопкам сам Брэдфорд, ему помогали его жена и два ассистента.

Апулийская экспедиция установила, что если для аэрофотосъемок самым благоприятным временем был конец весны, то для раскопок больше всего подходил конец лета, В это время поля уже убраны и пышно цветущие дикие цветы часто выдают тайны подземных сооружений с не меньшей откровенностью, чем весенние посевы зерновых культур. Археологи были вооружены аэрофотоснимками или сделанными с них планами, поэтому поиски нужных объектов не представляли особых трудностей. Правда, хотя цветочные приметы подчинялись тем же законам, что и злаковые, мни были гораздо разнообразнее. По этому поводу Брэдфорд писал:

«Над древними рвами цветущие сорняки, как правило, выше, гуще и растут быстрее. Из-за ускоренного роста они скорее расцветают, дают семена и… преждевременно «увядает и падает желтый лист» — гораздо раньше, чем у растений на других участках. Самые разнообразные дикорастущие растения — а их здесь десятки видов — указывают на присутствие рвов и других сооружений под их корнями. Очень часто неолитические и римские ограды выделяются интенсивно окрашенными линиями, хорошо заметными на цветных фотографиях. Так, во время «наземной проверки» поселении, отмеченных на аэрофотоснимках, мы нередко обнаруживали рвы неолитической деревни благодаря (ому. что их выдавали широкие ярко-желтые полосы цветущей дикой капусты. Это растение встречается в Танольере повсюду. Его корни достигают двух футов, что позволяет им извлекать дополнительную влагу из всяких древних углублений. В таких местах дикая капуста разрастается особенно пышно, выявляя некогда засыпанные рвы, независимо от времени, когда они были выкопаны. Многие детали римского ландшафта часто становятся понятными благодаря цветам: розовато-лиловой дикой мяте, белой «коровьей петрушке» или желтому чертополоху».

Если бы аэрофотоснимки были сделаны в конце лета, а не весной, результат, наверное, оказался бы не менее поразительным. Однако, несмотря на то что яркие растительные приметы, казалось бы, должен был заметить любой наземный наблюдатель, никто раньше не обращал на них ни малейшего внимания. Понадобился сигнал сверху, чтобы люди протерли глаза и научились пользоваться указаниями этих безмолвных проводников. При поисках погребенных сооружений основная трудность состоит в том, что они не привлекают к себе внимания до тех пор, пока аэрофотосъемка не зафиксирует их на пленке.

Для более подробного изучения неолитических сооружений Брэдфорд решил начать раскопки близ Пас-соди-Корво, где было обнаружено самое крупное доисторическое поселение. Судя по его сложности, оно, по-видимому, было более развитым. К счастью, план его необычайно четко очерчивали различные дикорастущие растения. Древний Пассо-ди-Корво, состоявший из целой группы окруженных рвами деревень, значительно раздвигал горизонт неолита.

Брэдфорд приступил к раскопкам типичного «лагеря», надеясь, что он поможет ему составить хотя бы приблизительное общее представление о жилищах тех далеких времен. Он выбрал один, который находился в центре аэрофотоснимка.

«На месте выяснилось, что окружающий его ров отчетливо выделен пышно разросшимися над ним сорняками одного вида, которые определяли его направление и ширину с точностью почти до дюйма, а также указывали место, где находился широкий вход. Аэрофотоснимки позволяли вести раскопки с минимальными затратами средств и времени, поэтому сеть наших траншей сразу же обнажила торцовые концы рвов и все главные части объекта».

Брэдфорд нашел в окружающем рве остатки каменной стенки, однако внутри самой ограды, несмотря на самые тщательные поиски, ему не удалось обнаружить следов какого-либо строения. Утешительной находкой послужили несколько осколков «высушенной на солнце глины с оттисками плетня», обнаруженные во рву. Несомненно, они отвалились когда-то от стен «мазанки»— типичного жилища доисторических италийских крестьян. Но где именно стояла эта «мазанка» и каковы были ее размеры, этого археологи не смогли определить.

Во всех остальных отношениях раскопки были удачными. В этом «лагере» археологи нашли почти все предметы, связанные с жизнью деревни каменного века, за исключением оружия и глиняных фигурок — самой распространенной ритуальной принадлежности примитивных земледельцев Старого и Нового Света. Однако отсутствие того и другого у древних апулийцев вовсе не означало, что они жили в каком-то утопическом раю, где не было кровавых междоусобиц и поощряемого жрецами идолопоклонства.

Бытовые предметы, типичные для жизни неолитической деревни, включали орудия, которые не оставляли сомнения в том, что эти доисторические итальянцы действительно были земледельцами: характерные острые вулканического стекла осколки, блестящие от долгого употребления, служили, видимо, лезвиями примитивных серпов, которые применяли для срезания травы и колосьев еще в глубокой древности на Ближнем Востоке. После жатвы зерно растирали пестиками на плоских каменных жерновах. Костяные иглы и глиняные веретена говорили сами за себя, а многочисленные кости позволяли судить о том, какие животные использовались в хозяйстве и шли в пищу. Однако у этих людей неолита, по-видимому, еще не было друга — собаки.

Как и следовало ожидать, больше всего нашли всяких глиняных черепков. Две недели раскопок в Пассо-ди-Корво дали около 4000 фрагментов самых разнообразных и очень красивых сосудов, блюд, мисок, кувшинов и чаш, восхитительных по форме, качеству, раскраске и прелестно украшенных. Несмотря на не вызывающий сомнения местный итальянский стиль этой керамики, прародину ее все же следовало искать где-то по ту сторону Адриатического моря.

Собранные материальные доказательства говорили о том, что Брэдфорд не ошибался, когда утверждал, что Апулия каменного века была животворным центром доисторической Италии. «Она выделялась в эстетическом плане великолепием своей керамики, а в социальном— высоким развитием своих общин». Брэдфорд прикоснулся к самым истокам оседлой, земледельческой культуры Западной Европы, зародившейся около четырех с половиной тысячелетий назад. Он писал: «Нельзя не испытывать восхищения перед этими упорными и изобретательными крестьянами, чей неустанный труд привел к возникновению городов и наций».

Однако ни аэрофотосъемка, ни раскопки не смогли определить точное время зарождения и окончательного упадка этой земледельческой культуры Южной Италии периода неолита, а может быть, и начала бронзового века. (Брэдфорд, кстати, нигде не упоминает о том, что пользовался методом радиоуглеродного анализа.) Во всяком случае, археологам не удалось тогда обнаружить ни одного поселения собственно бронзового века. Может быть, неолитическая культура исчезла здесь раньше, до начала новой эпохи с ее новыми традициями?

Сведения о Тавольере бронзового века весьма скудны. Однако и они благодаря аэронаблюдениям Брэдфорда дали ученым новый материал о развитии других средиземноморских цивилизаций. Брэдфорд никогда не ограничивался каким-нибудь одним периодом. Он рассматривал Апулию как серию или смену ландшафтов, сливающихся друг с другом и частично стертых. Его снимки запечатлели это наслоение культур, этот археологический фотомонтаж. Все они представляли собой палимпсесты «еще более сложные, чем те, с которыми столкнулся майор Аллен при изучении окрестностей Оксфорда».

Но постепенно из разобщенных частностей сложилось целое; Северная Апулия была своего рода микрокосмом, в котором отразились основные жизненно важные этапы развития Италии и Европы. Из этого вовсе не следует, что Брэдфорд принадлежал к числу археологов-мистиков, подобных Бурке, которые верят в существование некоего сверхъестественного хранилища душ и ген живых, умерших и еще не рожденных поколений. Мы уже убедились, с какой тщательностью распутывал он все нити и анализировал едва заметные следы, если это могло прибавить хоть крупицу к нашим знаниям о путях миграции доисторических животных или о римской системе землеустройства. Его оружием был научный метод, когда он реконструировал образ жизни земледельцев неолита и историю двух последующих эпох, оставивших след на земле Апулии. Не случайно он удостоился самых лестных отзывов за свое глубокое исследование римской системы землеустройства и сельского хозяйства, которые сохранились под почвой Апулии «как бы в леднике». Брэдфорд мог гордиться тем, что он внес «горсть честной апулийской грязи в бесплодную и абстрактную дискуссию… так мешавшую изучению центуриации».

Его исследования средневековой Тавольере тоже опрокинули все прежние представления. В этот период ландшафт был сильно изменен. Обширные участки полей превратились в пастбища. Заболоченные пространства вдоль побережья стали излюбленными охотничьими угодьями средневековых феодалов во главе с самым необычным из Гогенштауфенов — императором Фридрихом II. Как шло раздробление земельных участков, показали археологические свидетельства: полевые ограды, россыпь мелких замков и укрепленных деревень. Аэрофотоснимки позволили Брэдфорду воссоздать достоверный план средневековых усадеб и полей; подобно римской системе землепользования, они давно исчезли с лица земли, но очертания их хорошо сохранились под слоем почвы. Реконструкция Брэдфорда стала образцом для изучения других районов Европы, оказавшихся под игом феодалов.

Брэдфорда, как до него Кроуфорда и Барадеза, всегда привлекала история земледелия и крестьянства — темы, которыми обычно пренебрегали археологи, изучавшие руины городов. Во время своих исследований он сумел вновь открыть множество некогда процветавших средневековых деревень, хотя от них и не осталось ни одного строения. Кроме того, он сделал ряд важных находок, позволивших воссоздать Апулию в тот период, когда она была любимой провинцией Фридриха II и играла важную роль в истории средневековой Южной Европы. Так, он обнаружил более тридцати земляных сооружений, типичных для эпохи норманнов и Гогенштауфенов, с бастионами, валами и крепостными стенами. Па границе трех жалких современных ферм, которые до сих пор называются Сан-Лоренцо, он отыскал императорский охотничий замок, где неоднократно отдыхал Фридрих II. А на заболоченном берегу Брэдфорд разглядел целый комплекс пустых улиц, стен и холмов — все, что осталось от забытого римского города. Как выяснилось из документов, позднее на его месте возник средневековый порт Салпи, видимо служивший венецианцам базой снабжения во времена крестовых походов. Когда Брэдфорд вел здесь в 1950 г. пробные раскопки, его не оставляла грустная мысль, что «сегодня эти заброшенные поля и болота никому ни о чем не говорят, кроме птиц, которые вьются и кричат над высыхающими лагунами».

Было очевидно, что падение Апулии началось с ослаблением римского могущества, особенно после нашествий ломбардцев и сарацинов. Средневековый феодализм и современный государственный монополизм с его овцеводческой направленностью причинили этой провинции больше бед, чем все землетрясения и малярии, вместе взятые. Изменения исторического ландшафта Апулии доказывают, что, какими бы постоянными ни были климатические, географические и прочие физические факторы, человек при желании может превратить пустыню в край тенистых оазисов, а цветущий сад — в дикую пустыню.

Аэрофотосъемки неолитической, римской и средневековой Апулии позволили воссоздать основные этапы развития италийской цивилизации. Ио в этой цепи недоставало одного важного звена — этрусков. К несчастью для воздушной археологии, эти таинственные предшественники римлян никогда не имели здесь постоянных колоний, да и вообще не оставили на Адриатическом побережье Южной Италии почти никаких следов. Но почему крылатая фотокамера не может перенестись через Апеннины на родину этрусков? Именно так и случилось. И снова сделал это Дж. П. С. Брэдфорд, чьи удивительные открытия вплели еще несколько ярких нитей в столь богатый красками исторический ковер древней Италии.