Последняя женщина

ДВА ПРЕЗИДЕНТА

Наверху, в спальне ее сына Майкла, слышались глухие рыдания. Маргарет тихо вошла к нему.

— Как ты могла допустить такое? — Он посмотрел на мать. — Я никогда, слышишь, никогда не прощу тебе этого!

Маргарет медленно опустилась на стул.

"У железной женщины должен быть такой же сын", — вспомнила она свои слова. Ужас наполнил ее сердце.

Март две тысячи пятьдесят третьего года выдался невероятно теплым. На земле остался только один человек, помнивший его.

Вертолет мягко коснулся земли. Овальный люк, тихо урча, медленно откатился назад, освобождая выход. Яркий луч осеннего солнца ударил ей в глаза. Маргарет зажмурилась. Огненно-рыжие волосы в свете яркого солнца выдавали ее скандинавское происхождение.

Старший офицер охраны, стоявший рядом с послом, взяв под козырек, попытался подать ей руку.

— Не стоит, — даже не глядя в его сторону, произнесла она.

Ни ясная и теплая погода, ни мягкость травы, которую она ощутила, ступив на землю, не изменили ее настроения.

Маргарет Олсон, премьер-министр Великобритании, быстрым и не по-женски решительным шагом направилась к Белому дому. Посол едва поспевал за ней.

У нее были причины для огорчений.

Русские, контролирующие основной объем добычи энергоресурсов, отказались от расчетов в единой валюте, а за поставки сверх контрактных объемов запросили двойную цену. И это после того, как вот уже десять лет половина потребляемого топлива в Европе выходит за рамки контрактных соглашений. Но то был лишь завершающий аккорд. За последние три года Россия сделала ряд шагов, повлекших за собой пересмотр основополагающих, как считали в Европе, принципов мироустройства. И Совет был вынужден пойти на уступки. Каких-нибудь двадцать лет назад такое решение могло присниться разве что в кошмарном сне. Кроме того, они продиктовали ряд новых условий, которые иначе как политическим шантажом она назвать не могла.

Последние восемь месяцев переговоры шли с большим скрипом, но все-таки шли. Этот вопрос оставался главным в повестке дня ее кабинета с того самого дня, как она стала его главой. Сама проблема назревала много лет. Все ее коллеги в правительствах союзных стран понимали, почему это произошло. Да, Россия стала сильной, как никогда.

Тридцать лет назад, когда появились первые ростки мирового топливного кризиса, выяснилось, что она обладает самыми большими запасами углеводородов на планете. Об этом стоило задуматься. Тридцать лет — большой срок для решения любой проблемы, однако эта проблема решена не была. Пожалуй, впервые в истории западный мир столкнулся с реальной угрозой утраты тщательно построенной "системы благополучия", как ее называли академические мужи в университетах. Еще недавно никто не ставил под сомнение незыблемость этой системы. По крайней мере ей так казалось. Все изменилось за два дня. Русские предложили перевести переговоры в иную плоскость и на новых условиях. Их меморандум ошеломил весь мир.

Почему так случилось? Как они могли допустить это? Почему много лет назад никто не принял решений, исключающих такой финал? Что и когда они проглядели? Впрочем, она понимала, что бессмысленно задавать себе эти вопросы. Те, кто должен был принимать решения, сейчас красовались на портретах в правительственной галерее.

Вчера они получили "черную метку", как сказал один из членов Совета.

Два дня она постоянно размышляла только об этом. Из всего случившегося следовало, что только экстраординарные и немедленные меры могут сохранить статус-кво. За этим она и прибыла в Вашингтон.

Шторы в овальном кабинете отсутствовали. С этой, как и с другими причудами нового хозяина Белого дома Джона Тайлера-старшего, прислуга давно смирилась.

— Отличная погода, миссис Олсон. С прибытием. — Президент широко улыбнулся и, шагнув вперед, подал ей руку.

Какой большой и грузный человек! Она встречалась с ним много раз, но сейчас неожиданно это особенно бросилось ей в глаза.

— Мне кажется, вы слишком благодушно настроены, господин президент, а между тем для этого нет никаких оснований, скорее напротив, — произнесла Маргарет, словно не замечая его приветствия.

— Вы слишком встревожены. Неужели перелет вас так расстроил? Ведь сейчас он не занимает столько времени. Вот когда я был молод, как вы…

— Оставьте, господин президент. Вы прекрасно знаете, чем я встревожена, и перелет здесь ни при чем. Давайте сразу приступим к делу.

— Как скажете, но позвольте предложить вам кофе, а уж потом обсудить наш вопрос. — Улыбка не сходила с его лица,

— Будьте так любезны. Только вряд ли это можно назвать вопросом.

Следующие четыре минуты, пока принесенная чашка кофе не опустела, прошли в тишине. Маргарет действительно почувствовала, что ей необходимо сосредоточиться. То, что она должна была сейчас сказать, она повторила сотни раз, прежде чем войти сюда. От этой встречи зависело все.

Джон Тайлер благодушно и, как ей показалось, с оттенком любопытства поглядывал на нее, сидя напротив. Три пальца его правой руки тихо отстукивали какую-то мелодию.

Она отодвинула чашку.

— Итак, как я уже сказала, вряд ли можно назвать вопросом ту проблему, которая привела меня сюда. Я пока не называю ее неразрешимой. Пока, — добавила она. — Как вы знаете, я — председатель Совета Европы. Так вот, на вчерашнем заседании мне предоставили все полномочия для разговора с вами. Наши с вами договоренности должны лечь в основу решения, которое Совет обязался принять ровно через неделю. Надеюсь, что разногласий у нас не будет. Скажу прямо: мы готовы на самые крайние меры — дело за вами.

С этими словами она быстро открыла маленькую папку и вынула оттуда голубоватый лист бумаги.

— Это их меморандум. Мы получили его вчера. Вчера же состоялось и заседание Совета. Иначе как ультиматумом его не назовешь. Прочтите. — Она резким движением подвинула к нему листок.

— Я знаком с этим документом, — произнес Тайлер.

Маргарет удивленно вскинула брови, но не потеряла самообладания.

— Тем лучше. Тогда я вообще не понимаю вашего благодушия, господин президент. Ведь он касается всех.

— Что же вы предлагаете, госпожа Олсон? — Тайлер помедлил. — Воевать?

Такого неожиданного поворота Маргарет не ожидала. Она, конечно, готова была обсуждать все возможные шаги, вплоть до угрозы применения силы, но самое большее, на что она надеялась, — медленно подвести к этой теме их разговор. Но чтобы так сразу…

— Ну почему же сразу воевать? Мы готовы на самые решительные действия, и вариантов этих действий достаточно и без самых крайних мер. Хотя их мы тоже не исключаем, — тут же поправила она себя.

— Значит, все-таки воевать. — Улыбка исчезла с лица Тайлера. — А госпожа премьер-министр знает, что такое война? Вам наверняка известно, что задолго до того, как я стал сенатором, совсем юнцом я участвовал во второй Иракской кампании. Так что войну я знаю не из мемуаров наших генералов и не из учебников, которые вы листали в колледже. После ранения и отставки я занялся историей. И вот эта история сегодня совершается здесь, в этом кресле. — Он выразительно кивнул в сторону своего стола. — И делаю ее я. К сожалению или к счастью, как вам будет угодно.

Я бы мог вам рассказать много нового о войне, — после некоторой паузы добавил он.

— Я вас не понимаю, господин президент. Мы с вами не принимаем решения об обмене ядерными ударами, и разговор у нас сейчас не об этом.

— Об этом, дорогая миссис Олсон. Именно об этом.

Маргарет была поражена. Только сейчас она заметила, что Тайлер был чем-то раздражен, даже озлоблен. Его неожиданный пассаж в начале их разговора свидетельствовал о том, что он не просто ждал ее приезда, а жаждал этой встречи, и тон его последних слов не предвещал ничего хорошего. Было понятно, что настроить его на конструктивный лад будет нелегко. Она давно изучила Тайлера и знала, как с ним разговаривать. Во всяком случае, ей так казалось. И все-таки Маргарет не могла избавиться от неприятного ощущения, вызванного таким поворотом. "Ничего, — подумала она. — Других вариантов у меня все равно нет. Только не перебивай. Надо дать ему высказаться, пусть выпустит пар". Этому приему ее научила еще бабушка.

— Не будем лукавить, — продолжал Тайлер. — Какие бы меры мы ни приняли, какие бы заявления ни сделали, знак минус на знак плюс без применения силы не поменять. Россия не может пойти на компромисс.

— Почему не может? Вы что, вообще исключаете такой вариант? Я вас не понимаю.

— Исключают из колледжа за неуспеваемость, дорогая Маргарет. Но судьба посмеялась над нами, и эти бездарности закончили обучение.

— Кого вы имеете в виду?

— Наших предшественников. Тех, кто и тридцать, и сто лет назад должен был принимать решения; что поделать, национальная британская черта — бестолковость. — Едва заметная усмешка мелькнула на его лице. — И сегодня нам предстоит это расхлебывать. Я правильно понимаю, что вы именно за этим прилетели? — Тайлер уже не скрывал раздражения. — Понимаете, решения! А не толкаться с двумя дивизиями между курдами и пуштунами, пытаясь втолковать бедуинам смысл слова "парламент". Вот когда это нужно было делать, — чуть понизив тон, добавил он.

— Господин президент, — Маргарет старалась говорить спокойно, — безусловно, ошибки допускают всегда, особенно в большой политике. Поэтому я отчасти с вами согласна, но только отчасти. Я считаю, что Запад не сделал ни одной серьезной ошибки в те годы, за исключением, пожалуй, одной: когда дал объединиться России с Беларусью и Казахстаном.

— А почему вы считаете это ошибкой? Ведь они сделали то, что вы сделали в Европе, — немедленно отреагировал Тайлер. — Они оставили им внешнюю политику. Они оставили их президентам возможность заседать в ООН на равных с ними правах, встречаться с главами других государств и чувствовать себя равными.

Они убрали только таможни и установили единую границу, точно как в Европе. Кстати, сделай они это раньше для своих союзных республик, история пошла бы по-другому. Но стоять на мостике — не значит управлять кораблем. А бездарных капитанов хватает в каждом порту. Им же, в отличие от нас, удалось все-таки сменить вахту. Почему вы считаете, что это плохо? Для них это было хорошо.

— Плохо для нас. Вы прекрасно меня понимаете. — Маргарет чуть не потеряла над собой контроль. "Стоп!" — сказала она себе и уже другим тоном добавила: — Именно поэтому мы и получили такой результат сегодня.

— То есть, по-вашему, все правильно, если хорошо для нас, даже если это плохо для других?

— Это не плохо для других.

— Так считаете вы, а они считают иначе.

— Если кто-то и считает иначе, то ошибается. — Маргарет старалась говорить мягче. — Как бы наши действия ни оценивались в момент их совершения, в конечном итоге они имели положительное значение для народов. Так было всегда.

— Всегда? — Тайлер задумался. — А договор с Гитлером, подписанный в Мюнхене вашим коллегой? Вы ведь сдали ему пол-Европы и поощрили его к дальнейшей экспансии. Помните, ваш коллега вернулся в Лондон со словами: "Я привез людям мир!" Или тогда в Англии слово "мир" и "Вторая мировая война" значили одно и то же, — саркастически добавил он. — Будьте осторожны со словом "всегда". Как любит повторять моя жена: "Говоришь "люблю", добавляй — "сейчас"".

После долгой паузы Тайлер отстраненно посмотрел на большой палец правой руки:

— Вам не кажется, что тезис "мы всегда правы" содержит некий изъян? Ведь если вы говорите это собеседнику, то у любого нормального человека возникает чувство отторжения.

— Оно возникает у тех, кто хочет сохранить власть любой ценой. Например, у тиранов и диктаторов.

— Осмелюсь настаивать, и у нормального человека тоже. К тому же клише наших идеологов не приблизят нас к решению проблемы, как это и случалось последние тридцать лет.

— Вы предлагаете поменять идеологию?

— Я предлагаю поменять мозги. Точнее, наконец вспомнить, что они есть. По-моему, кто-то нам это уже предлагал.

Их глаза встретились, но уже через секунду он продолжил:

— Что касается сохранения власти любой ценой, разве мы не стремились всегда к этому? Или у вас появились ценовые ограничения по степени планируемых к применению мер? Ограничения, за которые вы не выйдете? Если так, тогда что-то действительно изменилось в этом мире.

— Но, господин президент, мы даже еще и не приступили к их обсуждению, — она попыталась повернуть разговор к цели, ради которой была здесь.

— Нет, что-то здесь не так, изъян налицо, — пробормотал Тайлер, явно не замечая ее реплики. — Полагаю, "всегда правы" — утверждение из наших учебников, которое вы добросовестно выучили, — сыграло с нами плохую шутку.

— Знаете, я тоже изучала историю. Конечно, Мюнхен был ошибкой, и мы это признали. Но, во-первых, это было давно…

— Остерегайтесь слова "давно". Простите, — тут же поправился он. — Как знать, может быть, о решениях, принятых в наши десятилетия, и о том, что мы решим сегодня, ваш коллега лет через пятьдесят скажет: "Конечно, решения были ошибочные, но это было так давно…" История любит смеяться над самонадеянностью, и вы только что сами привели этому доказательство.

— Господин президент, к вам председатель начальников штабов. — Голос из селектора нарушил тишину. Тайлер, явно сожалея о прерванном разговоре, осторожно ступая по мягкому ковру, направился в глубь кабинета.

— Разве он не знает, что встреча перенесена на завтра?

— Мы ему сообщили об этом еще вчера. Он настаивает на аудиенции сегодня.

— Ну, хорошо. Проводите его в зал для совещаний, я сейчас выйду… Простите мэм, я с вашего разрешения ненадолго вас покину.

Маргарет согласно кивнула. Она вовсе была не против паузы в их разговоре. Ведь он пошел совсем не так, как ей представлялось всего несколько часов назад. Тайлер был намного ее старше, да и два срока президентства, хотя и подходили к концу, были весомым аргументом в пользу его опыта. Но то, что она услышала сейчас, выходило за рамки основополагающих принципов международной политики, которые она считала незыблемыми. Так ее учили, она так была воспитана. Сейчас человек, считавшийся несомненным авторитетом в мировой политике и в западной системе ценностей, ставил их под сомнение. К авторитету ее собеседника прислушивалась и другая часть мира, исповедовавшая другие ценности. Уважение, с которым везде относились к нему, было несомненным. Она даже подумала, что скепсис Тайлера — просто игра. И вдруг ее осенило: возможно, ей не известно то, о чем прекрасно осведомлен ее собеседник. Неужели что-то произошло за эти несколько часов? Но что? Что могло произойти, что вынудило его говорить такие вещи? "Гадать бесполезно, — подумала она. — Он сам скажет, когда сочтет необходимым. Какую же позицию занять мне? Ведь без решения я отсюда уйти не могу. Что ж, пожалуй, выбор невелик. Очевидно, нужно потратить время на такую фазу переговоров, как выслушивание ничего не значащих реплик. А там посмотрим".

Дверь бесшумно открылась, и Тайлер поспешно, как ей показалось, прошел к своему столу. Он явно был чем-то озабочен. Сделав пометку на одном из документов, он поднял на нее глаза.

— Еще раз простите. Так на чем мы остановились? Ах да. На тезисе "мы всегда правы!"

Маргарет молча смотрела на него.

— Давайте слегка отвлечемся, госпожа премьер-министр. Сегодня, обсуждая адекватность мер, мы будем опираться на понятия "морально" и "не морально". — Он сделал ударение на слове "будем".

— Безусловно, господин президент. Ведь это и есть наша главная ценность — моральность действий.

— А как вы определите, морален ли поступок? Или мы всегда правы? Тогда я возражаю против использования этого постулата в принятии решения.

— Я удивлена, господин президент. Простите, но вы рассуждаете, как адвокат другой стороны. — Она с трудом избежала слова "противник". — И я вынуждена напомнить вам, что по другую сторону стола сидят представители коммунистов. У них вместе с Россией сегодня одна задача! Еще во время учебы я побывала в Шанхае и прослушала курс лекций известного апологета этой теории. Знаете, меня он не вдохновил.

— Вы были плохой ученицей, если так оцениваете мои рассуждения. Знаете, у русских есть детская книжка "Что такое хорошо и что такое плохо?". Советую прочесть. Вы убедитесь, что их идеология пользуется теми же понятиями "плохо" и "хорошо", что и наша.

— Я не буду этого делать, но отвечу на ваш вопрос. Для человека, воспитанного на наших ценностях, совершенно ясно, что их главное мерило — человеческая жизнь. Коммунисты, погубившие огромное количество людей в лагерях, такие же чудовища, как Гитлер.

— Человеческая жизнь? Отлично, кто может поспорить? — Тайлер встал и, сделав несколько шагов к окну, обернулся.

— Мы, конечно так и думали, сбрасывая ядерную бомбу на Хиросиму. Осмелюсь напомнить, что в мировой истории Америка навсегда останется первой державой, применившей ядерное оружие против мирного населения. Между прочим, там были женщины и дети. За несколько секунд от них остались лишь тени на асфальте. Назовите мне ценности, оправдывающие подобные жертвы. Или это тоже "хотя и было ошибкой, но было так давно"?

— Мы это сделали, чтобы быстрее закончилась война, чтобы исключить ненужные потери среди наших солдат.

— Значит, дети — нужные потери? Вы хотите сказать, что для решения поставленной перед вами задачи — избежать ненужных потерь — оправдано убийство сотен тысяч ни в чем не повинных людей? Тогда это и впрямь западная ценность. Гитлер тоже хотел побыстрее закончить войну и уничтожал в лагерях миллионы военнопленных. А чтобы решить другую задачу, сжигал евреев. И все это он делал у нас, на Западе.

— Эти задачи нельзя ставить на одну доску! — Маргарет резко встала.

— Вот суть ваших убеждений, госпожа премьер-министр. Есть цели, не оправдывающие массовое уничтожение, а есть другие, ради которых можно отправить на тот свет тысячи женщин и детей. Так это вы — коммунист, мэм. Вы забыли, что я историк. Коммунисты первыми провозгласили: "Морально только то, что способствует победе пролетариата". И освободили своих сторонников от такого досадного понятия, как совесть. Неужели вы, женщина, не чувствуете, что разницы здесь нет? — уже тихо добавил он.

— Я не пацифистка, господин президент. Я — премьер-министр своей страны и обязана защищать ее интересы.

— А я не желаю быть ястребом. Знаете, так спокойнее на душе. С возрастом понимаешь, что гармония с собой неразрывна с твоим отношением к человеческой жизни. К жизни своих детей. С этого надо начинать в своих рассуждениях и заканчивать жизнью всех людей на земле. Это от многого удерживает. Ну, еще страх.

— Страх? Перед чем?

— Перед Богом. Мне известны вопросы, которые нам будут задавать там. — Он выразительно показал пальцем вверх. — А теперь давайте приступим к делу, — он вернулся к столу.

Маргарет Мэй Олсон, премьер-министр Великобритании, облегченно вздохнув, достала из папки еще несколько листов и положила их перед Тайлером.

— Вот наши предложения.

Несколько минут Тайлер молча изучал документ. Наконец поднял голову.

— Они не пойдут на это, — слишком спокойно, как ей показалось, сказал он.

— Что же нам делать? Мы не можем не принять никакого решения.

— Мне это ясно вот уже восемь месяцев. Знаете, Маргарет…

Она с удивлением посмотрела на него: он впервые назвал ее по имени.

— Не сегодня, а гораздо раньше я понял, что решение здесь возможно только в одном случае.

— В каком?

— Только в случае, если мы будем исходить из двух простых и понятных вещей. Первое. Решим для себя, что мы, как и они, всегда делали ошибки и, как и они, были много раз не правы. С другой стороны, они часто поступали правильно, хотя мы так не считали.

— Пусть будет так. А второе?

— А второе — это закон. Любое наше предложение должно учитывать их интересы чуть больше, чем наши собственные. Тогда есть какой-то шанс прийти к согласию.

— Но почему? — Маргарет показалось, что ее голос перешел на высокий тон.

— Здесь все очень просто. Прежде мы всегда поступали наоборот и свои интересы учитывали больше, чем их. Несравненно больше, думаю, вы согласны. А сейчас нам нужно их понимание. И этот шаг они бы оценили. Есть и другой момент. — Тайлер сделал паузу. — Они сильнее.

— Сильнее? Я вас не понимаю, господин президент.

— А я вам поясню. Вы ведь женщина и исходите из того, кто сколько раз сможет уничтожить друг друга. К этому мы еще вернемся. Я же исхожу из способности и готовности воевать. И здесь, к сожалению, счет не в нашу пользу.

— Вы считаете, наши способности ниже?

— Способность — не только умение, но и готовность. И если свою способность вы оцениваете выше, а каждая из сторон так и поступает, то готовность воевать всегда разная.

— Я что-то не улавливаю разницы.

— Понимаете, история России всегда была связана с большими человеческими жертвами. Вам известна жестокость их царя Петра: только на строительстве Санкт-Петербурга погибли сотни тысяч человек. Далее — бесконечные войны. Я думаю, вам небезынтересно будет узнать об одной великой тайне. Она тщательно охраняется нами, ибо способна перевернуть представления о нашем противнике.

— Интересно узнать, в чем она.

— А тайна в том, что, начиная с девятнадцатого века, русские ни на кого никогда не нападали первыми, а только защищались. Угадайте, от кого? От нас, европейцев. Они никогда не выходили за свои границы, за исключением трех случаев. Первый раз, когда в девятнадцатом веке освобождали Балканы от турецкой оккупации. Затем они сделали то же самое на Кавказе, сохранив армян как нацию. Любой неангажированный историк подтвердит это. И, наконец, Афганистан в двадцатом веке. Но у нас нет точной информации о том, что происходило там. Они утверждают, что был договор и просьба о введении войск. Мы таких документов не находим.

— Ну, знаете! Может, это мы были главным агрессором два с половиной века?

— Для русских — да. На них всегда нападали мы. Посудите сами. Сначала нашествие Наполеона, потом Англия и Франция вторглись на их территорию на юге и захватили Севастополь — базу Черноморского флота России. "Севастопольские рассказы" — одно из первых произведений Льва Толстого. Советую прочитать, там все задокументировано.

Затем Первая мировая война, которую развязали не русские, а мы, европейцы. Ну и, наконец, Вторая мировая, которая пришла к ним тоже из Европы. Четыре года оккупации их территорий, война, в которой они потеряли двенадцать миллионов только солдат. Замечу, что наши потери в Европе измерялись сотнями тысяч. Причем путь от Ламанша до Берлина, который можно проскакать за ночь на лошади, мы так и не прошли даже за год. По сути, спасением Европы мы обязаны ненавистным русским. — Тайлер глухо кашлянул. — А что мы сделали после войны? Приписали себе победу. Это вам скажет любой школьник. Мы даже тщательно вымарываем в учебниках, кто взял Берлин. Кстати, не кажется ли вам, что было бы справедливо, нет, хотя бы честно — добавить на "железную" скамейку кроме Рузвельта и Черчилля еще кое-кого? Или фальсификация истории морально оправдана, если это соответствует вашим интересам? — Тайлер внимательно посмотрел на нее. — А потом мы опустили железный занавес, заставив их развиваться, опираясь на собственные силы. Кстати, мы им здорово помогли этой ошибкой.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Затем, дорогая Маргарет, чтобы вы знали, что думают о нас русские. Мы для них всегда захватчики и символ угрозы с Запада. Не правда ли, у них есть все основания так считать? А завтра нам предстоит их убедить в обратном. И вам придется участвовать в переговорах и очень постараться, потому что если мы не сможем этого сделать, то войны не избежать. А я не хочу войны. Надеюсь, вы тоже. Оцените трудность задачи!

Тайлер с раздражением отодвинул голубой лист.

— Так что вам придется выслушать меня до конца, чтобы узнать их завтрашние аргументы.

В послевоенный период от нас тоже следовали одни угрозы. Заметьте, мы всегда угрожали первыми, а они только реагировали на них. Во всяком случае, абсолютно в этом уверены. Надеюсь, вы помните, кто изобрел атомную бомбу, крылатые ракеты, кто формировал по их периметру пояс нестабильности, кто создал НАТО. Завтра они вам скажут, что только отвечали на ваши шаги. И будут правы.

— А как же Карибский кризис в двадцатом веке? Русские пытались разместить свои ракеты на Кубе, и лишь твердая позиция Запада не позволила им этого сделать.

— Верно, только вы перепутали причину со следствием. К тому времени мы уже разместили такие ракеты в Турции, у них под боком. Как бы вы поступили на их месте? Я серьезно предостерегаю вас от таких экспромтов на переговорах. Так можно все испортить.

Тайлер замолчал и, медленно поднявшись, направился к селектору.

— Принесите еще кофе и несколько сэндвичей, — распорядился он. — Я что-то проголодался, — понизив голос, обратился он уже к Маргарет.

— Давайте немного отвлечемся. — Тайлер с хитринкой посмотрел на нее. — Еще в начале века, под новый две тысячи десятый год, Канада объявила заповедными территории, прилегающие к Северо-Западному проливу. — (Маргарет недоуменно посмотрела на него.) — Забота об эскимосах, их традиционном образе жизни, фауне, как источниках их существования, ну и так далее.

— Разумное решение. Мы и до события, о котором говорите вы, всячески старались сохранить традиции, стиль жизни и взгляды этноса, какими он видел их применительно к себе.

— То есть, другими словами, по вашему мнению, существуют народы, которые не нуждаются в горячей ванне по вечерам, в собственных яхтах и сейфах, набитых деньгами?

— Ну… — Маргарет запнулась, — скажем, так.

— Почему же вы считаете, что Ираку или Афганистану нужен парламент, в "западном" его понимании. Почему Китай и Россия должны не просто разделять, а неукоснительно следовать "западным" ценностям. Поверьте, они могут предложить миру ценности неизмеримо большие и, несомненно, более "нужные", чем ваши. Почему же вы не оставите их со своими традициями, стилем жизни и взглядами, скажем, на те же формы демократии, в покое? Опять делите народы на достойные и не достойные своих убеждений? Существует, хотя и не уважаемое нами, но другое мнение на этот счет.

— Убеждения их лидеров — это не мнение народов. А убийства собственных граждан? Наконец, желание свободы.

Тайлер поморщился.

— Пуштуны? Свободы? Разве что от вашей опеки. От русской они освободились давно…. Я забыл, вы ведь лучше, чем их лидеры, знаете, чего хотят люди. А убийства… оставьте скелеты в шкафу, этого нет уже как сто лет. Да, и если копнуть чуть поглубже, мы тоже окажемся в этом котле. Но не их мнения и взгляды я имел в виду.

— Чьи же?

— Несомненно, более правильные, чем наши. Библейские.

— Наши мнения и взгляды совпадают…

— Осторожнее! Осторожнее с этим, — перебил ее Тайлер. — Там, — он поднял указательный палец вверх, — не ненавистные вам русские, и ошибки, произнесенные вслух, безнаказанными не остаются.

— "Он верит в это!" — мелькнуло в голове у Маргарет. Селектор неожиданно пискнул, но тут же стих.

— Я просто хотел сказать об удивительной избирательности вашего мнения. — Тайлер внимательно посмотрел на нее. — О легкости, с которой вы принимаете решения отправить на тот свет миллион-другой представителей нашего рода.

— ???

— Да, да. Именно такой выбор будет стоять перед вами завтра. Даже сейчас. Подумайте хорошенько.

Четверть часа прошли в полной тишине.

— Вернемся к готовности воевать, — снова начал Тайлер. — Русские, в силу обстоятельств, изложенных мной, готовы на жертвы. Они, как бы помягче сказать, к ним привыкли. Они их терпели и в мирное время. Вы знаете, сколько людей погибло после развала Советского Союза от наркомании, которой прежде практически не существовало, от бандитизма и много еще от чего? И это все подарили им мы. Они годами не получали зарплат и пенсий, а цены ежегодно взлетали до небес. Приходится удивляться, как они вообще выжили в такой нищете. Интересно было бы посмотреть на нашего обывателя в подобной ситуации. Разве вы не считаете… не как ответственный политик, а просто как женщина, что им нужно было помочь?

— Я всегда прежде всего ответственный политик!

— В том-то и беда.

— Вы что же, думаете, что мы должны были осуществить второй план Маршалла в отношении России?

— Безусловно, если мы хотели мира. Но мы хотели лучшего мира только для себя. Вы уже не помните, наверное, что они просили включить их в Атлантический Союз. Да, да, не удивляйтесь, мы им отказали. Так вот, они все терпели в мирное время — и уж тем более готовы терпеть в военное.

— Вы что же, считаете, наши народы не готовы к этому?

— А вы, вы сами готовы? Или вам так только кажется? Задайте себе этот вопрос серьезно. Это ведь не посылать стратегические бомбардировщики в Ирак и Афганистан, сидя на веранде с чашечкой кофе где-нибудь в Йоркшире.

Тайлер встал, подошел к столу, взял графин с водой и налил полный стакан. Сделав глоток, он, осторожно держа его пальцами, медленно, чтобы не расплескать воду, вернулся назад:

— Я располагаю секретными исследованиями на эту тему. Скоро триста лет, как мы не знаем, что такое оккупация. Война, согласно опросу населения, — это победные сообщения с экранов телевизоров и в средствах массовой информации. Полная уверенность в нашей легкой и быстрой победе в любом конфликте с любым противником. Но самое главное, и в этом суть исследований, наши люди даже мысли не допускают, что ядерный кошмар может поразить их родной город и они погибнут. Такие вопросы все, подчеркиваю, все без исключения расценили как провокацию! Они не готовы к этому. Не готовы воевать. Пропагандируя свою доктрину непобедимости, мы сформировали человека, живущего в придуманном нами мире. И человек этот любит лишь сытно жрать и сладко спать, простите за прямоту. И так было всегда, даже когда миллионы умирали от голода в Африке и Азии.

Этот человек не просто не готов терпеть неслыханные, по его меркам, трудности, он даже не допускает вероятности этого. А ведь современная война будет не локальным конфликтом, а войной всемирной. Так вот. Когда первые наши города покроет ядерный пепел, деморализация людей достигнет апогея в первые же часы конфликта. Хороший пример устойчивости наших ценностей дал еще Новый Орлеан, затопленный в результате стихийного бедствия в начале этого века.

В трех часах езды отсюда Нью-Йорк. Город, пронизанный насилием, город, который сконцентрировал в себе распад и деградацию морали не только в Америке, но и во всем мире. Спросите у людей на его улицах, готовы ли они воевать? Не солдаты, а они лично. Готовы ли они что-то защищать? Наконец, погибнуть? Нет. Наш человек другой.

Тайлер помолчал.

— Должен сказать, что русские проводили аналогичные исследования. — Голос его звучал глухо. — Я был поражен их инфантильным отношением к собственной жизни. Результат опросов сводится к ответу: воевать так воевать. Они привыкли переносить любые трудности. А главное, готовы к ним. — Он протянул руку к стакану и залпом осушил его. — А теперь поставьте себя на место их президента. Ведь они, в отличие от нас, только начали жить нормально в нашем с вами понимании. Они никогда не жили так, как мы. Сначала коммунисты, а затем их новые лидеры обещали, что они вот-вот заживут лучше. Но этого не происходило, в том числе и по нашей с вами вине, или заслуге, как вам будет угодно. И вы хотите это у них отнять. — Тайлер кашлянул. — Теперь угадайте: готовы ли русские заплатить любую цену, чтобы такого не случилось? — Он сделал паузу. — По-моему, надо размяться. Я все-таки не так молод, как вы.

С этими словами президент встал и медленно, заложив руки за спину, прошел до входной двери и обратно. Тяжелое дыхание выдавало его волнение.

— Теперь о ресурсах и экономической стороне вопроса. Вспомним историю, истоки этой проблемы, дорогая госпожа премьер-министр. Как развивались события? Помните железный занавес? Ведь это не они, а мы опустили его. Результат — их экономика развивалась изолированно с явным преобладанием военных отраслей. А мы? Разве мы не оказались в изоляции, только в собственной, западной? И все было нормально, пока мы были самодостаточны. Но вот наступили времена, когда ресурсов стало не хватать: Техас не вывезет троих! И мы стали постепенно интегрировать части мировой экономики в свою. Начали с арабской и иранской нефти. Затем вынуждены были приподнять и занавес. Так в Европе появилась русская нефть, а в конце двадцатого века — газ. Далее возник острый дефицит, а следовательно, взлетела цена. Что же в этом удивительного? Они собственники товара — они и устанавливают цену.

— Ну, это уж слишком! — не выдержав, перебила его Маргарет. — Мы живем в двадцать первом веке, и само понятие права собственности на ресурсы, необходимые для развития мировой экономики, должно быть пересмотрено!

— Для развития вашей, вашей экономики, госпожа Олсон. Экономике России пересмотр не нужен. Вы, вероятно, постарались забыть, что, когда западная экономика процветала, мы не торопились помогать русским. Да уж будем говорить откровенно: поступали ровно наоборот.

— И это было правильно: мы ослабляли коммунистический режим!

— Господь с вами! Я говорю о посткоммунистической России. Теперь мы поменялись местами. Что ж, если посмотреть на это философски, тут есть некая справедливость. Вспомните, как они сдали нам Германию?

— Объединение было неизбежно.

— Я не о том. Потсдамские соглашения никто до сих пор не отменял, и, следовательно, их западные группы войск на вполне законных основаниях могли бы стоять посреди Европы и сегодня. А если бы такое произошло, во-первых, не факт, что объединение Германии прошло бы в такой форме, да и все объединение Европы не случилось бы так скоро. А во-вторых, в этом случае они вряд ли позволили бы так над ними издеваться, как это делали мы в конце прошлого века, да и в начале этого.

— Что вы имеете в виду?

— Посудите сами. Они просто ушли из Европы. Они нам подарили мир. Все, что Европа приобрела потом, было опосредованным результатом ухода русских из Германии и восточных стран. Они не попросили ничего взамен. А могли бы, более того, имели право! Ведь, в конце концов, они победили в войне, затратили на это свои, прежде всего людские, а также другие ресурсы, и немалые. Да что там говорить, мрачный КГБ и тот почти распахнул двери. Они могли многого потребовать, но не стали. И поверьте, Запад за ценой не постоял бы! За столько столетий — и такой шанс!

А какой был наш ответ? Мы никуда не ушли. Наши войска остались там же. Если не против русских, то, наверное, охранять бедных старушек в Германии, другую цель даже сложно придумать.

— Но мы другого и не обещали!

— Зато обещали не расширять НАТО на Восток. Была такая промашка. Мы их просто обманули и придвинули свои ракеты вплотную к их новым границам, поближе к Москве. А затем профинансировали вспышку антирусских настроений в их бывших республиках. Разве это не издевательство? Ведь коммунистов давно уже там не было. Наступил конец. Шанс был упущен.

Джон Тайлер медленно отодвинул стул и, снова заложив руки за спину, сделал несколько шагов в сторону окна.

— Да, кое-чего мы не обещали, верно. Но если мы хотели построить новый мир везде, а не только в Европе, разве так должны были поступить? Все наши предшественники делали одно и то же: ухудшали отношения с Россией. Наступил период, нет, целая эпоха "стычек". Не брезговали, простите, и мелочью, чтоб уколоть их. Один латиноамериканский диктатор сказал очень точно про наши выборы: "Мы всегда передаем горящий шар в руки новой администрации". Посмотрите на мои руки. — С этими словами он протянул их к ней: — Они все в волдырях!

— Господин президент! Это уже переходит все мыслимые рамки! Мне начинает казаться, что вы не глава форпоста западного мира, а правая рука президента России!

— Не горячитесь, мэм. Никто здесь не оценит ваш патриотизм. Нас здесь двое. А говорю я все это вам с одной целью. Когда вы услышите то же самое от русских, у вас будет одно преимущество. Вы это уже знаете и не произнесете всяких женских глупостей, которые я услышал от вас сегодня. А это будет многого стоить завтра, поверьте.

Тайлер тяжело вздохнул и выразительно посмотрел на Маргарет.

— Почему мы не помогли им? Ведь в результате уровень жизни в России упал до уровня времен Второй мировой войны. И такое падение было прямым следствием их шага навстречу нам. Или такие последствия тоже укладывались в нашу мораль? Да, нам мысль о помощи даже в голову не приходила. Тогда какой мир мы строили? А наша внешняя политика в те годы? Мы просто плевали на устав ООН, а уж на Россию и подавно. Хотя нет, мы считали: чем хуже для России, тем лучше для нас. Они стерпели и это. Итак, все, что делали русские, было в наших интересах, а все, что делали мы, — в ущерб их интересам. Так что все-таки мир, который так возмущает вас сегодня, — построили мы. Это к вопросу о нравственной стороне дела. У нас много любителей порассуждать на подобную тему. Воистину, "пряников сладких", как и прогресса, всегда не хватает на всех. Кажется, так оценила нашу политику одна заметная фигура русской публицистики уже тогда!

— Я не знакома с русской публицистикой!

Тайлер нахмурился.

— Напрасно. Не зная менталитета противника, трудно угадать его реакцию. Угроза нашей безопасности налицо.

Понимаете, достижения цивилизации и достижения культуры, которые делают страну благополучной — а вы ведь считаете наши страны такими, — не одно и то же.

— Разве? — Маргарет в который раз была удивлена поворотом в их разговоре.

— Именно. К достижениям цивилизации относится и создание ядерного оружия.

Да и факт его применения. Мы ведь "достигли" такого момента в истории. А вот культура…. каким бы странным ни показалось, служителей искусств я здесь вообще не вижу. Человек так же, как и тысячи лет назад, писал книгу или создавал полотна, думая и вкладывая в них то же, что и сейчас.

— Тогда что, по-вашему, делает страну культурной и благополучной? — Она решила принять правила игры.

— Уж точно не количество театров или золота в Форт-Ноксе. Последнего мы лишились в один день, когда русские синтезировали наш тысячелетний символ благополучия. Но хуже мы жить не стали. А число писателей, актеров и художников за последние двести лет увеличилось в сотни, если не в тысячи раз. И люди, прикасаясь к их творениям, увеличили до немыслимого количество убитых на земле. Так что роли никакой…

— Что же, по-вашему, есть благополучие? — невольно прервала его Маргарет.

— Не поверите. Совершенно простая вещь. Когда вы помогаете, не убивая. И с этой точки зрения, а я разделяю ее, в мире многие народы гораздо благополучнее, чем наши.

Неожиданно он рассмеялся.

— Вы только представьте, что было бы, окажи мы им экономическую помощь? Восстановили бы экономику за наши кредиты, приняли бы их в Атлантический Союз, Всемирную торговую организацию, изменили стандарты их вооружений, а потом разместили бы на обоюдной основе опорные военные базы на своей и на их территории. И исключили бы возможность конфликта — исчезла бы сама причина. Да и возможность такого развития событий. Мы связали бы их жесткими обязательствами, включая общую собственность на ресурсы, о чем вы так любите говорить. Тогда это было возможно. Они автоматически становились лишь частью общего механизма.

Он серьезно посмотрел на нее:

— Мы все проспали. Я уже не говорю о главном: мы проспали Китай. Пока мы мелко гадили друг другу, Китай запустил человека в космос и стал крупнейшей мировой державой. Вы, кажется, упомянули, что бывали в Шанхае? Тогда не будет излишним напомнить вам расстановку сил. Если бы тогда, когда все еще начиналось, мы опередили русских и пошли на стратегическое соглашение с Китаем, у нас не было бы причин сегодня встречаться. Ведь предложение, с которым выходили мы, было простым: создать межконтинентальный экономический картель, своего рода Экономический Совет Безопасности из трех представителей, предложить Китаю присоединиться к нему и даже сделать его председателем этой мировой структуры! Предложение, от которого трудно было отказаться. Если бы удалось это сделать, не было бы никаких препятствий к тому, чтобы заставить Россию безвозмездно поделиться шельфовыми запасами с картелем. Однако все пошло не так, и я напомню вам, почему. Ваша страна, ваш премьер не захотели пойти слишком далеко, как они выразились, в отношениях со страной, не устраивающей их по ряду причин. Вся эта болтовня о правах человека, которой можно было поступиться хотя бы на время — а вы, Маргарет, делали такое не раз, — тогда была оплачена слишком дорого. Русские опередили нас всего на месяц! Они сами предложили Китаю совместное пользование этими запасами в обмен на военно-стратегический союз! Это было единственно правильным для них решением. Вот что значит вовремя поступиться частью, чтобы сохранить целое! Вот что значит адекватное мышление. Правда, их президент заплатил за это креслом, но поверьте, он знал, что это не цена — он был действительно патриотом!

Тайлер замолчал.

— Знаете, когда все изменилось? Не десять лет назад, а гораздо раньше. В две тысячи восьмом году произошли два не очень важных, как казалось тогда, события. Одно из них вам известно — пятидневный конфликт на Кавказе. А вот второе мы даже не заметили. По-моему, в сентябре в России главой госкорпорации нанотехнологий был назначен один человек. Россия вообще исторически делала рывки, опираясь на личность, а не на систему. И тогда это решило все. Значение нанотехнологий в то время было сравнимо с атомным проектом в двадцатом веке. История давала шанс всем странам начать бег с нуля, независимо от того, производили они "мерседесы", высокотехнологичные линии и даже космические корабли или нет. Это сродни программированию: успехи в нем слабо зависят от уровня технологической базы в отдельной стране. Вы можете не производить, а просто купить компьютер и превзойти всех в качестве программного обеспечения. И доля такого, извините за образное выражение, "богатства" должна была в перспективе вытеснять долю материального воплощения высоких технологий. Видно, Россия это отчетливо понимала, раз сделала такой удачный ход. Да и сам их президент резко тогда изменился. Как будто где-то побывал и что-то узнал. Наверное, посмотрел одну пьесу. Вы помните, он ведь был приверженцем стабильности, об этом пишут многие биографы. А тут вдруг прорыв! Вот что значит резко и вовремя. Не послушал обеспокоенных сохранением собственного благополучия. Понял, что о своем пекутся. Да… Не каждому дано распознать главное дело жизни.

И если известный конфликт означал, что их терпение лопнуло, то второе решение превратило их в передовую технологическую державу. А все остальное — это история наших жалоб на результаты тех событий. Вот так, дорогая Маргарет.

Тайлер тяжело вздохнул.

— А теперь подумайте, какова вероятность того, что их президент пойдет на наши условия? Да его просто не пустят обратно в Россию. Такой шаг повлечет за собой резкое снижение доходов и уровня жизни людей. Потерю того, о чем мечтали еще их родители, а получили они. В тот момент, когда они считают себя сильными, как никогда, они пойдут на все, подчеркиваю — на все, лишь бы не потерять завоеванного. Не питайте иллюзий.

— Даже если бы я согласилась с вами, все, о чем вы мне рассказали, уже в прошлом, и нам его не изменить, — устало проговорила Маргарет.

— Зато мы можем изменить течение истории сегодня, чтобы наши потомки не сказали о нашем с вами прошлом то же самое.

— Что вы имеете в виду?

— Мы можем пойти на все требования русских.

— Что?

Маргарет не верила своим ушам. Эмоции, казалось, вот-вот захлестнут ее разум. Она изо всех сил сжала пальцы левой руки в кулак. Прием, отработанный годами, выручил ее и сейчас.

— Позвольте! — Маргарет собралась с мыслями. — Позвольте, — повторила она. — Но если другого выхода нет и война неизбежна, нужно, нужно просто выиграть ее! В конце концов, наши силы ядерного сдерживания, насколько мне известно, способны не только поразить намеченные цели, но и могут не допустить ответного удара! Или, во всяком случае, свести его к минимуму. Разве это уже не так?

Самообладание покидало ее.

— Вы меня пугаете, госпожа премьер-министр. Возьмите себя в руки. Вы ведь не на телеобращении к нации, да и я не народ. Ни один из наших генералов, если он, конечно, в своем уме, не даст никаких гарантий. А даже если бы и дал! Я что же, по-вашему, должен опираться на его мнение? Есть и прямо противоположные.

Я дважды просмотрел доклады Совета по Национальной Безопасности за последние несколько лет. Даже если не обращать внимания на предвзятость и желание составить приятный для слуха анализ, можно сделать ряд выводов.

Все наши авианосцы, а к ним для охраны и обеспечения привязаны основные силы флота, хороши только для локальных конфликтов. Где-нибудь у берегов Сомали. Ну, еще для телерепортажей. В случае ядерной войны эти плавучие бочки с порохом будут уничтожены в первые двенадцать минут. А вместе с ними — и все их сопровождение. Значение будет иметь только количество ракет стратегического назначения, способных преодолеть оборону противника. И даже если у нас этот процент будет шестьдесят, а у них всего десять — им хватит. А ведь это будет не так!

Второй вопрос, еще более банальный, — вопрос оккупации. Да, да, не удивляйтесь. Как в старые добрые, простите, недобрые времена. Ведь это им на наших территориях ничего не надо. Добавлю, как всегда. А наша конечная цель — не уничтожение противника, это промежуточный этап, а завладение ресурсами. А ресурсы на их территории. Напомню, что Россия в два раза больше, чем Европа и Америка, вместе взятые. И ядерное оружие здесь не помощник. Добавьте сюда Китай. Так что после обмена ядерными ударами вам придется заняться и этим. Вы уверены, что у вас найдутся люди, способные не ставить такую задачу, а исполнять ее после того, что произойдет? Сомневаюсь. И как в реальности вы это представляете? Резервисты для такой операции составят половину нашего населения. С пляжа Майами в сугробы Сибири? — Он хмыкнул. — Это ж как надо родину любить! Да еще после ядерного удара.

Честно говоря, странно, что мы вообще обсуждаем такое развитие событий. Ведь все пойдет совершенно не так!

— Вы допускаете такой вариант?

— Допускаю? Да я просто уверен!

— На чем же основана ваша уверенность, господин президент? — с оттенком сарказма в голосе спросила Маргарет.

— На знании истории, госпожа премьер-министр. И не надо женских эмоций. Был когда-то, еще в Советском Союзе, академик Сахаров. Известный диссидент, лауреат Нобелевской премии, один из отцов русского атомного проекта.

Тайлер сделал многозначительную паузу, как будто приготовился сообщить нечто важное.

— Так вот, во время Карибского кризиса у русских было недостаточно средств для доставки ядерных зарядов, которыми они располагали. Они не имели такого количества стратегических бомбардировщиков, как мы. На совещании в Кремле этот Сахаров предложил уничтожить Америку очень просто: достаточно вдоль нашего Восточного и Западного побережья, на расстоянии сто миль от берега и на глубине двести метров разместить цепь термоядерных зарядов. Всего около тридцати. Если их подорвать одновременно, поднимется цунами, которое смоет Америку. Вот так. Поверхность, на которой стоит Белый дом, да и все, что у нас построено, расположена всего на несколько метров выше уровня моря, а кое-где и ниже. Прерия! А семьдесят процентов промышленных предприятий располагаются вдоль побережий. Огромные массы воды, столько раз защищавшие нас от мировых войн, сыграли бы с нами зловещую шутку. Для России такой опасности нет. Мы всерьез рассматривали этот вариант, а после некоторых событий считаем его главной угрозой.

— Каких событий?

— Несколько лет назад мы случайно нашли один из таких зарядов образца прошлого века. Они все-таки установили их, а затем сняли. Этот почему-то был утерян. К сожалению, источник радиоактивности настолько мал, что не представляется возможным начать планомерные поиски. Хотя кое-что мы предпринимаем.

Маргарет не сразу пришла в себя.

— Невероятно! А наши военные знакомы с этой информацией?

— Нет. Мы ведь ничего, по сути, не знаем, кроме того, что такой способ поражения в десятки раз эффективнее против нас с вами, чем против России.

— Включите, пожалуйста, свет, — еле слышно попросила Маргарет. Они не заметили, как стемнело.

В овальном кабинете Белого дома воцарилась зловещая тишина.

Тайлер снова тяжело вздохнул.

— Сколько таких штуковин размещено вокруг нас? Семь? Семьдесят? Семьсот?

— Но то же самое может случиться и в Европе! — неожиданно громко воскликнула Маргарет.

— Там с этим вообще плохо, — с досадой произнес Тайлер. — Я не говорю о цунами. Всего несколько таких зарядов способны изменить направление Гольфстрима. А это значит, что в течение года север Европы станет Аляской, льды Гренландии растают, и от Канады не останется ничего, да и нам достанется. Кстати, на Балтике русские давно уже держат лишь мелкие суда. Почему? А на их Северном флоте — одни субмарины. Один из возможных ответов: Балтийское море замерзнет, если то, о чем мы говорим, станет реальностью.

— Вы думаете, они готовятся? — Маргарет была потрясена услышанным.

— Готовятся услышать наше "нет", вы хотите сказать?

— А мы? Получается, мы не готовы?..

— Ну, не совсем так, дорогая Маргарет, однако это вынуждает меня сделать кое-что уже сегодня. Хотя признаюсь, случись такое, последствия были бы ужасными.

Селектор снова ожил:

— Господин президент, Москва на прямой связи. Президент России.

— Переведите звонок в специальный офис, — распорядился Тайлер. — Простите, мэм.

И он быстрым шагом скрылся за дверью.

Лицо президента сияло. Он давно не испытывал такой радости. Тайлер остановился, не дойдя двух шагов до Маргарет.

— Мадам, у меня хорошая новость для вас. Я договорился с президентом России. Мы с вами не станем людьми, развязавшими Третью мировую войну.

— Что??

— Я пошел на все требования русских. Я же обещал вам кое-что сделать уже сегодня!

Что предотвратило тогда войну? Самоуверенность Тайлера или ее неспособность переубедить его? Этот вопрос она задавала себе много лет. В конце концов, она могла бы убедить Совет принять ее позицию, и события могли развиваться иначе. Она этого не сделала. Что-то помешало ей, но не слова Тайлера. В ней заговорила мать.

Но дело уже было сделано. Тому, кого она вырастила, прежде чем поменяла свои убеждения, исполнилось двадцать лет. Он уже знал, чего хочет. Рука провидения, сделав невообразимый зигзаг, вернулась в исходную точку.

"За все надо платить", — думала она, читая его статьи, больше похожие на призывы. И, уже смертельно больная, часто повторяла: "Это ТЫ вырастила его для людей". Может быть, от чувства бессилия изменить то, что была обязана изменить, она ощущала себя несчастнейшей женщиной на свете. Несчастнее последней нищенки, которым за всю свою жизнь она так и не научилась смотреть в глаза.

Ширина кремлевской стены вмещает только тройку лошадей. Но если лошади неказисты, пройдут и четыре. И все-таки с этой огромной высоты Лера разглядела ее.

Между двумя рядами частокола зубцов из красного кирпича она увидела двух мужчин. Они медленно шагали от Спасской башни в сторону Александровского сада. Один из них шел чуть впереди. Эти люди неторопливо разговаривали, точнее, как показалось ей, договаривались.

— Простите, — проговорил мужчина, шедший сзади. — Мне кажется, нам в другую сторону.

Первый остановился, задумчиво посмотрел на площадь и безмолвный погост, лежащие у его ног, и тихо проговорил:

— Отгремели страсти, барабанов власти.

И к погосту тихому мертвые бредут.

Вам действительно это только кажется. Поверьте. — И он отступил в сторону, освобождая дорогу.

Наконец! Наконец она увидела недоуменно поднятую бровь первого лица.

Второй вздохнул и молча проследовал вперед.