Повесть о днях и делах комсомольской ячейки

Устроим клуб

После случая с Антоном, после пьяной вечерухи, в головах активистов забродила мысль: «нужен клуб».

Помещение найдено; развалины бывшего пивоваренного завода.

Есть стены. Не растащили еще потолок.

А раз так, значит можно, поработав, создать клуб.

К директору. В трест. Полетели письма, служебные записки.

Дайте 25 тысяч…

Там отмалчивались. Отнекивались.

— Планами и сметой не предусмотрено.

В союз. Культотдел за бока. Помогите.

Там то же. Подождите. Не до вас.

А время идет. Ребята гуляют. Одна жертва есть, может еще быть несколько.

Клуб — клубом, а что будет в клубе? Чем в первый же день заполнить? Нужно и содержание, нужен «внутренний багаж».

Федька Летун, вечером после работы, разыскивает тех, с кем вместе толковали о музыке.

— Останешься? — тихо говорит он, — сегодня сыгровка.

Одни с хохотом отдергивают от него руку, другие кричат едкие слова о прилипчатых людях. Он останавливает одного, другого, третьего и неутомимо, с тревогой в голосе, спрашивает:

— А ты останешься?

Смеялись над ним и в коллективе. Особенно старался Шалька.

— Ох ты, горе-музыкант! — а дальше всегда добавляли:

— А как дела со струнами? Ведь у культкомиссии денег-то нет.

Сахалинский тоже советовал ему, не веря в организацию кружка, поставить вопрос на завкоме.

— Ведь нам и струны нужны. Да как же и без руководителя? Ничего не выйдет…

А Федька снова хватал за рукава и снова тревожно спрашивал:

— А ты остаешься?

В среду в завкоме они собрались. Уборщица ворчала, ругала «полоумных» ребят, которые часов не замечают: «люди давно по квартирам, а они, малохольные, тренькают и визжат».

Федька постучал кулаком по спинке стула и хрипло крикнул:

— Тише… все готовы? Начинаем… Три, четыре…

Он строго и ободряюще махнул рукой и, сжавшись в комок, ждал потока первых звуков. Они пришли и надолго увлекли ребят.

Тихонов из кочегарки. Нискорослый, худощавый, в серой кепке.

Он любит радио. И вечером дома тихо, нежно, осторожно возится с четырехламповым приемником. Каждая новая «пойманная» станция, чистота звука доставляют ему громаднейшее удовольствие.

Он любит приглашать к себе ребят, особенно в четверг. В четверг широковещательная не работает и можно раньше «ловить» заграницу.

И вы бы посмотрели, с каким чувством, с какой гордостью толкует, объясняет он устройство приемника! Как он хорошо знает эфир. Знает то, о чем многие никогда и не слышали.

Но последнее время Тихонов стал как-то нервнее. О чем-то подолгу шушукается с ребятами… И однажды на бюро коллектива.

— Я, ребята, предлагаю установить у нас радиостанцию.

И посыпались термины, схемы, которыми Тихонов подтверждал возможность устройства радио на заводе.

— Таким образом мы сможем радиофицировать всю электростанцию. Также и наш будущий клуб. А в клубе уж вы как хотите, ребята, а комнату нам предоставьте. Штаб наш там будет. А потом… потом мы возьмемся за радиофицирование всех квартир рабочих нашей электростанции.

Каким энтузиазмом горел Тихонов. Это была его первая речь… Никогда он еще так и в такой обстановке не выступал. Сколько своеобразного пафоса было в каждом его слове.

А ему:

— Ходатайствовать перед завкомом и соответствующими организациями об отпуске средств на организацию радиостанции.

Так сухо, по протокольному звучали слова постановления бюро коллектива.

И так потихоньку, с мыслью «Даешь клуб» — комсомольцы группировались вокруг маленьких дел. Дела, которые организовали этих ребят. Дела, которые изживали комсомольскую безработицу.

У большого медного бака молодежь кабельной сети проводила свой обеденный перерыв.

Особенно шумно бывало здесь в эти часы — смех, шутки сыпались со всех сторон.

Ося говорит, что больше в коллективе не будет активистов — промямлил Бугрин собственно ни к кому не обращаясь.

— Как так?

— Больше нагрузок не будет?

— Путаешь, браток…

— Ничего не путаю, так и есть.

— А сборщики, уполномоченные?

— Ничего не будет.

— Вот это здорово, ребята… И молодой звучит смех, заполняя собою все.

А уж Сашка и обрадовался, что сборщиков не будет.

— Обрадуешься, если с вас, чертей, членских взнос, что с камня воду выжимать приходится.

— Э… дело прошлое, а без нагрузок куда как легче…

— Легче-то легче, а с работой-то как?

— Ося говорил, что лучше будет, — прожевывая булку, сказал, снова вмешиваясь в разговор Бугрин.

— Как лучше-то? Ведь никто работать не будет.

— Нет, лучше будет — протянул Бугрин.

— Да не тяни, говори, что Ося сказал?

— Ну, что волынишь? Говори…

— Да я, братцы, до конца-то и не дослышал. Покурить пошел…

— Дурак ты, братец…

На некоторое время ребята замолчали. Изредка один или другой передавали кружку Саньке, который сидел около бака. Тот умудрялся наливать ее одной рукой, держа большим пальцем кружку, а мизинцем открывать кран бака.

Все с нетерпением ждали этого момента, так как каждый раз Санька, успешно налив кружку, не удерживал ее и, закрывая кран, регулярно заливал свои колени и валенки.

— Ого-ого. Шпарь, Саша. Шпарь, чище будет.

— Не лей на штаны, глянец смоешь.

А тот неизменно отвечал:

— Ничего. Не беспокойся… В «Пассаже» чай куплено, а не на «барахолке». Выдержат и кипяток…

— Нет, а все-таки, ребята, путает что-то Тиша о нагрузках-то. Нельзя без них — снова вернулся к старому разговору один из ребят.

— Ясно. Вот хоть взносы. Ведь и сейчас задолженность есть, а тогда и подавно ни черта не соберешь.

— А что, Саша, ведь ты без любви взносы-то собираешь? А?

— Нет, ничего. Сперва действительно неохотно, а потом привык. Да и надо ведь…

— Митя, а, Митя, — заорал он, — иди-ка сюда, ведь ты на собрании актива-то был?

Вошедший в мастерскую Якимов остановился.

— А что?

— Да вот тут Бугрин болтал, болтал — активистов, мол, больше не будет, а что, как — не знает. Так вот, может быть, нам об этом расскажешь?

— А-а… Сейчас. Вот молоко поставлю.

— Дело вот как обстоит. И не о сборщиках речь идет. Сборщик это — необходимость…

— Ясно…

— Дело проще и серьезнее. Ведь, что у нас сейчас имеется: у одного пять нагрузок, а у другого — ни одной.

— Это-то верно, надо бы всем поровну…

— Не только поровну, но и по желанию. По доброй воле. Вот я. Как меня сняли с отсекра…

— Сам ушел…

— Ну, как ушел — на меня и валят. Я член бюро, работник завкома, в производсовещании, организатор легкой кавалерии, член бюро ОСО, прикрепленный к детдому и председатель шеф-комиссии. Со всем не справляюсь, кое-где заваливаю. Ну, а как меня разгрузить? Вот хотя от шефского дела?

— Передать другому.

— Передать? А на собрании помнишь? Все от шефкомиссии отбрыкивались.

— Тяжелый случай, — иронически протянул Санька.

— Да не мешай, трепло… Дело говорят.

— Ну так вот мы на активе и решили, что нагрузки, да их и нельзя назвать нагрузками, а работу будем давать тем, кто этим делом интересуется.

— Непонятно, Митя. Вот я интересуюсь радио, а что по радио делать в коллективе? Вот меня в Ликбез кинули. Хотя скажу по правде — не лежит душа.

— Непонятно? Нет, ты правильно понял. Ликбез другому передадим, а ты вместе с Тихоновым радио заворачивать будешь.

— А я бы, ребята, вместо Мопра в ОСО пошел. Стрелять уж я больно люблю.

— Давай с тобой меняться, — заявил Митя.

— Ну? С тобой? Мне не справиться? Ведь ты-то активист.

— В этом, ребята и беда, что активиста вы за другого человека считаете. Мол, опыт, знание. А опыт что — дело наживное.

По мастерской зазвенел звонок. У верстаков застучали молотки, забрякало железо.

Любители-организаторы. Метод конкретных заданий. Добровольческое движение. Инициативные группы. Ядра. Увязка личного с общественным. Новые слова и их сочетания склонялись и спрягались на все лады. По-разному, очень часто даже не считаясь с орфографией. Склонялись всюду — на заседаниях бюро, комиссиях, собраниях ячеек, на пленуме коллектива.

И вот на двери проходной, завкома, у входа в цеха навешаны по-новому как-то звучащие, объявления:

В стенгазете появился новый отдел:

Кто-то приписал: «А в мавзолей пойдем? Тогда поеду…»

— Нельзя, Медник, теперь по-старинке доклад делать. Готовиться надо как следует. Доклад, это — не фунт изюма.

— Я понимаю…

— В докладе надо «взять быка за рога». Речь строить на фактах.

— Я понимаю…

— Коротко, содержательно, интересно. Тезисы обсудим коллективно.

— Ясно…

— Теперь ведь не только отбарабанить. Но нужно знать и аудиторию. И меньше иностранщины. Не на маленькую группу активистов рассчитывать, а чтобы всем понятно было…

— Я понимаю.

— Интересные факты привести, примеры.

— Конечно…

— Ну, а с чего ты, к примеру, начнешь?

— Я?..

— Да, что ты положишь в основу своего доклада?

— ?!!!

— Что же ты молчишь?

— Спасибо, Ося, за советы, они мне еще пригодятся. Но на этот раз я думаю иначе. Расскажу ребятам просто и понятно о своей собственной работе в коллективе. Расскажу о своих нагрузках, об отношении моем к ним, о моей личной жизни. Как увязывал я ее с общественной работой. Мой доклад будет на тему: «Как я начал работать по-новому». И главное, по-моему, не в докладе, а в прениях. Вызвать ребят на разговоры, вот — моя задача. Вот как я думаю построить свой доклад и по этому поводу я говорил с Якимовым, — он одобряет.

— Ну, как знаешь. Тебе виднее.