Глава X АТЭМИЯ

Въезд Атэмия во дворец наследника престола был назначен на пятый день десятого месяца[645]. При этом известии молодых людей охватило страшное отчаяние. Санэтада и брат красавицы Накадзуми не могли подняться с постели и так страдали и метались, что, казалось, вот-вот умрут. Каждый день они писали отчаянные письма. Атэмия ничего им не отвечала.

Накадзуми страдал больше всех, мысли его были только об Атэмия, он не поднимался с постели, не пил ни горячей, ни холодной воды, и все вокруг думали, что он умрёт. Мать его была в отчаянии:

— Отчего ты впал в такое тяжкое состояние? Наследник престола, горя страстью, торопит Атэмия со въездом во дворец, и мы уже решили ответить согласием. Среди всех твоих братьев к тебе и Сукэдзуми наследник благоволит особенно, он пожаловал вам право являться к нему во дворец. И я хотела бы, чтобы в такое ответственное время вы находились возле наследника. Я думала поручить тебе заботу об Атэмия в этот день, но всё пошло прахом. Какое горе! — плача, сетовала она.

Накадзуми так страдал, что даже не понимал, о чём ему говорила мать. Прерывающимся голосом он произнёс:

— С каждым днём муки мои всё тяжелее, и теперь мне остаётся только покинуть этот мир. Я получал должности и чины наравне с другими и хотел добиться успеха, пока вы живы, чтобы вы могли насладиться моим возвышением. И я очень скорблю, что покидаю вас, ничего не исполнив. У меня много братьев и сестёр, но я надеялся как-то послужить сестре, что живёт в срединном доме. В день, когда она въедет к наследнику престола, я был готов выполнять для неё любые поручения — и вот стал никуда не годен, — говорил он, плача.

Госпожа сказала Масаёри:

— Похоже, что ему уже ничего не поможет. Я места себе не нахожу от страха. Что же делать?

— Какое несчастье! — воскликнул Масаёри. — Почему такое случилось именно с ним? Среди моих сыновей нет ни одного, который заставил бы меня краснеть, который стал бы посмешищем, но именно на Накадзуми я возлагал особенно большие надежды. Он должен был принести новую славу нашему дому и продолжить наш род — и как горько, что с ним случилось такое! Все будут говорить об этом!

— Так же, как он, страдают и другие. Говорят, что Санэтада находится при смерти. Очень много больных в этом году[646]. Очень уж этот год неспокойный! И все, начиная с наследника престола, всего остерегаются, совершают паломничества в Митакэ и Кумано, знать пешком отправляется в горы на богомолье.



Приближался день въезда Атэмия во дворец наследника престола. Были приготовлены изумительные личные вещи для Атэмия и всё снаряжение, необходимое для церемонии. Было назначено сорок взрослых сопровождающих дам, все они были четвёртого ранга, некоторые из них — дочери советников сайсё. Волосы у них доходили до земли, все они были хорошего роста, все прекрасно владели каллиграфией, сочиняли стихи, играли на кото, были искусны в ведении разговора. Им было по двадцать с небольшим лет. Все дамы надели красные китайские платья из узорчатого шёлка, среди них не было ни одной в платье из простого шёлка. Молоденьких служанок было шестеро, все пятого ранга, пятнадцатилетние, внешностью и талантами они не отличались от взрослых дам. Они были одеты в красные пятислойные китайские платья из узорчатого шёлка, штаны из узорчатого шёлка, штаны на подкладке, накидки из узорчатого шёлка. Низших прислужниц было восемь, на них были красные с чёрным отливом платья на голубой подкладке, поверх которых красные накидки на зелёной подкладке; ни одна из них не была одета в платье из домотканого шёлка. Служанки — из них две, чистившие нужники, — были в таких же платьях.

К назначенному времени были приготовлены экипажи для всей свиты. Прислуживающие дамы, одетые в соответствии с их рангом, ждали наступления вечера.



Между тем из дома Накатада прибыли подарки. Здесь были четыре лакированные шкатулки с росписью, отделанные золотом и серебром, в них лежало четыре декоративных гребня из аквилярии, расчёски и четыре набора головных украшений: парики со шпильками из драгоценных камней, головные булавки, шёлковые ленты, резные гребни — все это были очень редкие вещи. Кроме того, был набор, состоящий из зеркал, нескольких стопок бумаги для письма, краски для чернения зубов; коробка с душистыми веществами; в серебряную шкатулку были положены смешанные китайские благовония, к ароматическим шарикам из аквилярии приложены серебряные палочки[647], в курильнице лежал пепел от аквилярии, чёрные благовония, изготовленные в виде кусков ароматического угля, положены в серебряную корзинку для угля. Всё было уложено очень изысканно и красиво. На коробке с гребнями Накатада написал:


«С китайским гребнем коробка…

Ночью и днём,

Глаз не смыкая,

Мечтал я о милой.

Напрасными чаянья те оказались»[648].


Он подарил Соо летнюю и зимнюю одежду.



Посланец Накатада, вручив подарки, возвратился домой.

Судзуси приготовил очень красивые летние и зимние одежды, а также многочисленные украшения, уложил их в четыре коробки, отделанные золотом, изысканно обернул всё это и преподнёс Атэмия с письмом:


«Глаз посторонних таясь,

Горько я плакал,

И алыми стали мои рукава.

Сколько же слёз

Пролью я сегодня?»


Масаёри и его вторая жена, увидев подарки, воскликнули: «Так всё красиво, что слов не найти от восхищения! Однако принять такие подарки неудобно, а возвратить было бы безжалостно. Всё это превосходные необходимые вещи. Что ж, оставим их у себя» — и оба рассмеялись.

Советник Санэтада, измученный долгими страданиями, не мог принять равнодушно новость о том, что день въезда Атэмия к наследнику престола уже назначен. Он послал Хёэ одежды в подарок со стихотворением:


«От слёз водопада

Немного стихал

Сжигающий сердце огонь.

Но сегодня — о, горе! —

Нет слёз уже больше».


В письме к самой Хёэ он написал: «Если у тебя будет возможность поговорить с госпожой, скажи ей так: я уже мало что помню, в голове у меня всё мешается».



В усадьбе между тем шептались: «Императорский сопровождающий лиц уже не различает», «Императорский сопровождающий теряет сознание». Родители были в большой тревоге за него, но при этом спешно занимались приготовлениями к въезду дочери во дворец.

Госпожа заглянула в комнату к больному:

— Как ты? Я так занята делами твоей сестры, что не могу ухаживать за тобой! — сказала она.

— Видно, подходит мой последний час, — ответил Накадзуми. — Печалит меня только то, что я не увижу её больше.

— Ах, не говори так! — испугалась госпожа. — Возможно ли такое! Я сейчас же скажу Атэмия, чтобы она пришла к тебе. — А про себя подумала: «Вряд ли с ним что-то случится сегодня, но я так боюсь!»

Проливая слёзы, она сказала Атэмия:

— Накадзуми очень плох. Проведай-ка его. Сейчас, когда ты готовишься отправиться к наследнику престола, это неприятно, но он так просил увидеть тебя…

Атэмия совсем не хотелось идти к брату, но поскольку её попросила мать, делать было нечего.

Накадзуми лежал в северных покоях, где проживал генерал со второй женой.

Атэмия находилась в самом расцвете своей красоты. Ростом она была немногим менее пяти сяку, одета всегда в прекрасное платье, необыкновенно красивые её волосы одинаковой длины блестели, как иссиня-чёрный шёлк. Она была и вообще беспредельно хороша, а в тот день казалась особенно блистательной. Её сопровождали только Хёэ и Соо.

Когда Накадзуми увидел Атэмия, у него отнялся дар речи. Наконец, проливая слёзы, он с трудом произнёс:

— Ты уезжаешь сегодня во дворец? Я даже не могу проводить тебя. Вряд ли мы увидимся ещё когда-нибудь в этой жизни.

— Как ты можешь так думать? — стала укорять его сестра. — Почему тебя мучат такие опасения?

— Потому что я должен умереть. Всё наводит на меня тоску. О, как я несчастен!

— Не поддавайся таким настроениям, — сказала Атэмия и поднялась, чтобы уйти.


«Кровавые слёзы мои

Широкой рекой разлились.

И кипит эта влага

От огня, что в груди

Никак не уймётся» —


Накадзуми сложил листок с этим стихотворением и, улучив момент, положил ей его за пазуху. Не желая, чтобы письмо упало на пол, Атэмия взяла его в руку и встала. Накадзуми при этом лишился сознания и не дышал.

«Какое горе, что самый любимый сын нас покидает!.. — сокрушались родители. — Но вдруг из-за траура придётся отложить въезд Атэмия во дворец, к чему мы так стремились, преодолевая множество препятствий, что тогда?[649] Если сейчас она не въедет во дворец, этого, может быть, нам уже не увидеть никогда». Они находились в страшном смятении. «Нужно сохранять спокойствие, пока не будем никому ничего говорить», — решили они наконец. Все в семье снаряжали экипажи, делая вид, что ничего не знают о несчастье. Усадьба Масаёри была охвачена смятением и тревогой.



Советник Санэтада, услышав, что Атэмия въедет к наследнику престола, впал в беспамятство, и дом министра наполнился криками и беспокойством.

Среди всех сановников и принцев, которые убивались и скорбели об Атэмия, только Судзуси и Накатада, несмотря на глубокую печаль, думали с твёрдостью в сердце: «Мир непостоянен. Сегодня она въезжает во дворец, но не надо думать, что мы её больше не увидим». Они решили даже сопровождать её.

Накаёри также надолго слёг и находился в угнетённом состоянии духа, но он уже давно решил: «Мне обязательно нужно сопровождать Атэмия во дворец наследника. Я не пропускал ни одного, даже незначительного, праздника а доме Масаёри, и сейчас не могу не присутствовать при таком важном событии. В том, что я влюбился не по чину, только моя вина!» Он повторял себе всё это неоднократно и отправился в усадьбу к генералу.



Наконец всё было готово к отъезду, у ворот стояли экипажи, и Масаёри объявил, что настало время пускаться в путь.

Услышав об этом, Накадзуми стал синим, как краска из Пекче, и лежал без движения. Родители возносили богам молитвы, но всё было напрасно. Атэмия подумала: «Какой шум поднимется в связи с болезнью Накадзуми! Многие мужчины только и стремятся к тому, чтобы я не въехала к наследнику, и если они узнают, что я отвечаю брату…» Но она очень жалела Накадзуми, и, не показывая виду, что получила от него записку, Атэмия написала брату письмо:


«Расстаюсь я сегодня с тобой.

Разве иссякнут слёзы,

Что водопадом струятся?

Но знай, в предстоящих мирах

Опять сестрой тебе буду.


Почему ты думаешь только об одном? Видя, как ты страдаешь, я чувствую такую тяжесть на сердце и не знаю, что мне делать».

Она отдала письмо Хёэ и велела отнести брату.

— Ваша матушка, батюшка и все господа постоянно там находятся. Императорский сопровождающий уже и говорить не может, — ответила Хёэ.

— Тем более, отнеси, — сказала Атэмия.

Хёэ, улучив подходящий момент, пошла туда. ‹…›

Вторая жена сказала Масаёри:

— Может быть, Накадзуми овладел мстительный дух какой-нибудь женщины? Надо немедленно что-то предпринять.

Генерал написал письмо святому отцу Тадакосо, и тот сразу же прибыл в усадьбу. Когда он подошёл к комнате больного, мать и сёстры покинули Накадзуми. Хёэ, улучив тут момент, вложила в руку Накадзуми, лежавшего без сознания, письмо и написала пальцем на его руке: «Это письмо от моей госпожи». И Накадзуми, который был уже совсем при смерти, попросил немного горячей воды.

— Вот проявление чудодейственной силы Тадакосо, — воскликнул генерал, возликовав.

Увидев, что Накадзуми открыл глаза, Масаёри подумал: «Хоть отъезд Атэмия назначен на завтра, надо это сделать сегодня же вечером». Генерал встал и в сопровождении господ вышел из комнаты. Тогда Накадзуми прочитал письмо Атэмия и слабо прошептал:

— (…)

Всеобщая радость была беспредельна.

Наконец из усадьбы Масаёри отправилось двадцать экипажей: шесть, украшенных нитками, десять позолоченных, два для молоденьких служанок, делающих причёску унаи, два для прочих служанок. Впереди шествовали тридцать человек четвёртого ранга, тридцать человек пятого ранга и бесчисленное множество слуг шестого ранга; все они были очень красивы. Когда поезд прибыл во дворец, Атэмия сразу же доставили к наследнику престола. Свита её покинула дворец.


* * *

Вскоре после этого Накаёри явился к госпоже Моку. Он долго не мог произнести ни слова и только плакал, наконец сказал:

— До сих пор, к моему удовольствию, генерал относился ко мне милостиво, но по прихоти судьбы я, ничтожный, влюбился не по чину и так страдал, что, думал, не доживу до сего дня. Я влачил своё существование, мечтая хотя бы сопровождать её к наследнику престола. Сегодня мы видимся с вами в последний раз. О, какое несчастье!


Всему сегодня конец!

И плач мой

Летит к облакам,

И горькие слёзы

Кровавят мне платье.


Он ничего больше не прибавил, только плакал и горевал без конца.

— Как это горько! — вздохнула Моку. — Я видела, как всё это время вы, питая надежды, старались добиться любви госпожи, но сейчас, когда она въехала во дворец к наследнику, всё стало бесполезным. Ах, не вы один в таком положении. Я знаю, что и многие другие находятся в отчаянии.


Не только у вас

Платье в пятнах багровых.

Многим сегодня

Своих слёз горючих

Никак не унять.


Накаёри ничего не отвечал, только плакал и стенал. Он покинул усадьбу Масаёри и сразу же принял постриг.


* * *

Не было ни одной ночи, чтобы Атэмия не входила в опочивальню наследника престола, и не было ни одного дня, чтобы он не появился в её покоях. Она была очень искусна, и наследник часто музицировал вместе с ней.

В то время во дворце наследника служили Пятая принцесса[650], сестра второй жены Масаёри, рождённая императрицей-матерью; дочь левого министра Минамото Суэакира, проживающая во дворце Отражённого света Сёёдэн; старшая дочь правого министра Тадамаса; Насицубо, старшая дочь правого генерала Канэмаса; третья дочь советника Масаакира. Среди них Пятая принцесса и Насицубо, дочь Канэмаса, пользовались особой благосклонностью наследника, но и другие не были обделены его вниманием, и тольку одну, Сёёдэн, которая была и стара, и лицом нехороша, он не любил. Ни у кого не было такого плохого характера, как у этой дамы. И детей у неё всё ещё не было. Теперь же наследник все ночи стал проводить с Атэмия, и если время от времени других дам призывали к нему, он совсем не спешил появиться у себя в опочивальне и до поздней ночи занимался музицированием с Атэмия.

На утро второго дня после въезда Атэмия к наследнику он сказал ей:


— О, если бы ночью,

Когда наконец-то

Тебя я дождался,

Весенний туман

Скрыл вход в Грот небесный![651]


Она сделала вид, что спит, и ничего ему не ответила.



…Прошло некоторое время, и она забеременела.


* * *

Как-то Масаёри пришёл в покои Атэмия, и наследник престола велел позвать его к себе. Когда тот явился, он спросил:

— Почему Накадзуми так долго не появляется во дворце?

— Он очень болен и не может прийти во дворец. Я заказываю службы всем буддам и богам, но надежд у меня не осталось, — ответил генерал.

— Как это прискорбно! — воскликнул наследник. — Я ждал, что он проявит себя на службе. Санэтада тоже очень болен. Странно: что вдруг случилось с такими подающими надежды молодыми людьми?


* * *

Наступил новый год. На двадцатый день второго месяца пришёлся первый в году день обезьяны, и дамы, служащие во дворце наследника престола, готовили в своих покоях разнообразные угощения для бдения ночью[652]. Атэмия уже давно хотела угостить фруктами придворных и телохранителей наследника престола, и решив, что бдение — прекрасный для этого повод, поручила отцу всё приготовить. Для наследника было приготовлено тридцать серебряных подносов тончайшей резьбы, покрытых позолотой, которые поставили на золотые столики. Утварь была из золота, скатерти — из нескольких слоёв тонкого шёлка с цветочным узором. Было приготовлено пятьдесят коробок для еды из кипарисовика и пятьдесят из простых пород дерева. Коробки из кипарисовика изготовляли супруги наследника престола, а простые Масаёри поручил сделать своим управляющим. Для угощения из усадьбы генерала доставили в десяти коробах из кипарисовика четыре коку риса. На десять столиков из магнолии с ножками из чёрной хурмы поставили круглые деревянные блюда в один сяку и три сун, на которых были красиво уложены горой свежая снедь, сушёная снедь, рыба и моллюски. На столики из магнолии с ножками из османтуса поставили десять бочонков, в которые вмещается один коку вина. Было приготовлено тридцать связок по тысяче медяков для ставок в игре в шашки. На десяти столиках с письменными принадлежностями лежали стопки разноцветной бумаги. В блюдах на ножках и на столиках из цезальпинии лежала бумага, сделанная из коры бересклета, синяя бумага, бумага цвета сосновой хвои, кисти для письма — это было приготовлено для победителей в шашки. В качестве наград были приготовлены женские наряды, штаны из белого полотна.

Когда пожаловал Масаёри с сыновьями, все приготовленные вещи были красиво расставлены в ряд.

От императора прибыли прекрасные фрукты в ажурных серебряных шкатулках; императорский виночерпий прислал вино и с архивариусом, состоявшим одновременно помощником начальника Ведомства построек, велел сказать: «Фрукты, конечно, незатейливая еда. Но я подумал, не сгодится ли на закуску».

От Судзуси было доставлено десять шкатулок из аквилярии, завёрнутых в тонкие салфетки и уложенных в красивые мешки. В шкатулках лежала, однако, не еда, как можно было подумать, а рисовая пудра. От Накатада доставили десять ажурных серебряных шкатулок со смешанными благовониями, в ажурных шкатулках из аквилярии, украшенных изображением журавлей, лежали кисти для письма, золотые тушечницы и черепаховые панцири. Доски для игры в кости, сделанные из аквилярии, украшенные прекрасной китайской парчой, были разделены на клетки золотой и серебряной инкрустацией, в серебряной коробке лежали шашки из белого нефрита и синего лазурита ‹…›; в такие же коробки были насыпаны деньги для ставок, но не медные, как обычно, а серебряные. Когда Масаёри увидел доставленные подарки, он воскликнул: «Как эти господа всё искусно выполнили!»

Итак, всё было самым замечательным образом приготовлено к бдению. Перед собравшимися расставили тридцать шкатулок, подношения, присланные Накатада, столики, коробки с едой, разложили деньги для ставок в играх. Масаёри послал Пятой принцессе коробки с едой, сделанные из кипарисовика и простых пород. Придворным, служащим во дворце наследника престола, и его телохранителям преподнесли угощение и деньги для ставок. Перед придворными из дворца Чистоты и Прохлады, архивариусами и чинами Личной императорской охраны расставили столики с деньгами и бумагой. Архивариусу, посыльному от императора, наследник велел вручить штаны из белого полотна. Императору же он написал: «Бесконечно благодарю за присланные подарки ‹…›» Посыльным от Судзуси и Накатада тоже вручили штаны из белого полотна, а также благодарственные письма для их господ.

Наследник престола и придворные начали играть в кости.

Покои Атэмия находились очень близко от помещения, где расположился наследник, и он прошёл к ней. Атэмия поднялась ему навстречу.

— Не спи же, — сказал он ей.

По небу в этот момент летела большая стая гусей.

Наследник, выйдя вновь к гостям, произнёс:

— Куда спешат эти гуси?

Накатада на это сложил:


— Слышу в небе крики гусей.

«Откуда летите?» — спрошу.

«Не насытилось сердце

Пребываньем в Весеннем дворце,

Но покинуть его уж должны»[653].


Наследник престола сложил:


— Слишком рано расстаться

С гусями должны.

И не успеть из весенних цветов

Выткать парчу.

Чтобы им подарить на прощанье!


Масаёри произнёс:


— Так быстро

Гуси нас покидают,

Что соловью

Не выткать в подарок

Для них полотна.


Судзуси сочинил:


— Поднимается ветер

От крыльев летящих гусей

И цветов лепестки осыпает.

Эту парчу оставить богам

Птицы хотят на прощанье.


Санэёри сложил:


— Как ни стремятся

Гуси в родные края,

Медлят они

Этой ночью прекрасной

От нас улететь.


Помощник военачальника Левого императорского эскорта произнёс:


— Или оставили гуси в подарок

Эти белые облака?

Разве не ветер

На гребне горы

Соткал их?[654]


Санэёри сложил:


— Покинули гуси

Цветов весенний ковёр.

В небесные перья одевшись,

К родному краю

Они устремились[655].


Сукэдзуми произнёс:


— Всем жаль,

Что уходит весна,

Что цветы опадают.

И не знает никто,

Сколько гусей домой улетает.


Цурэдзуми сочинил:


— Летящие гуси

С блуждающим облаком

В вышине повстречались.

Когда обещали они

Друг друга увидеть опять?


Таковы были стихотворения, сложенные в ту ночь. Ранним утром придворным вручили по женскому наряду. Гостям преподнесли угощение. Половину из шкатулок, присланных Судзуси, отправили госпоже Дзидзюдэн.


* * *

С тех пор, как Накаёри удалился в горы, он не ел ни зерна, ни соли, питался одними плодами деревьев и сосновой хвоей и шесть часов в день проводил за молитвами. Своими слезами он мог бы наполнить море, стенаниями покрыть все горы[656]. Не было ни одного человека, начиная с императора, который не сожалел бы о нём. Масаёри тоже вспоминал о Накаёри и вздыхал: «Как жаль!» Как-то отправившись в горы с придворными и сыновьями, он лично посетил Накаёри.

Накатада, Судзуси и Юкимаса часто вспоминали о своём друге и восклицали с сожалением: «Какой замечательный это был музыкант!» — и однажды, набрав цветов, навестили его в Мидзуноо. Накаёри встретил их с радостью и рассказал им о своей теперешней жизни. Трое путешественников проливали кровавые слёзы.

— Милый мой! — воскликнул Накатада. — Твой уход от мира был для нас как гром среди ясного неба. Почему ты так поступил? У меня тоже нет никакого желания оставаться в этом мире, но из-за глубокой любви к родителям и желания служить им я продолжаю вести суетное существование. Но стоит мне посмотреть на твоё нынешнее одеяние, и на сердце становится так тяжело!


В жизни не знаю

Ни забот, ни страданий.

Но, увидев тебя,

Сдержать я не в силах

Из глаз солёных потоков.


Накаёри ответил:


— Горечью жизни

Упившись,

Сердце меня повлекло

Скрыться в этой

Горной глуши.


Судзуси произнёс:


— Меж роскошных цветов

Беззаботно, как птица, порхая,

Мог ли ты думать,

Что скоро в горной глуши

Спать будешь на мху?


Так они, плача, разговаривали между собой.

Через некоторое время молодые люди возвратились в столицу.



К Накаёри приезжали сыновья Масаёри, он повстречался с ними, а когда они собрались уходить, попросил их передать письмо Атэмия:


«Красный рукав

Хотел себе

На память оставить.

Но ныне от слёз

Чёрным он стал.


И печально, что не во что переодеться».

Атэмия, прочитав письмо, подумала: «Неужели это всё случилось из-за меня? Он уже давно писал мне, но я не отвечала, потому он и ушёл в монахи. А теперь отчего бы мне не ответить ему?» — и написала:


«Знаю, что чёрной

Рясы рукав

Праведника, в горы

Глухие ушедшего,

Слёзы мирские не мочат».


Накаёри, получив ответ, горько заплакал. Он простёрся перед письмом, как перед алтарём в храме, и думал: «Долгое время я писал ей каждый день, но в ответ не получил ни одного знака. Я её так и не видел. Но благодаря всемогуществу Будды теперь, когда она стала супругой наследника престола, я получил ответ. Пусть это всего лишь одна строчка». Он берёг письмо, как сокровище.


* * *

Советник Санэтада, узнав достоверно, что Атэмия въехала к наследнику престола, совершенно заболел. Отец его очень испугался и в ту же ночь отправился к сыну в Оно, что находится у восточного склона горы Хиэй. Он дал там большие обеты, молился богам и буддам, горько плакал и убивался. Санэтада не умер, но отныне его ничего не интересовало, в императорском дворце он уже не появлялся. Он проводил дни в скуке и печали. Как-то из Оно он написал письмо и послал его Хёэ:


«Долгие годы

Казалось, что скоро

Мир сей покину,

Но не гаснет

Любви моей пламя.


В каком из миров успокоится моё сердце? О, как это печально!»

Прочитав письмо, Атэмия почувствовала жалость, но ничего молодому человеку не ответила.

Санэтада всё время пребывал в глубокой печали и в конце третьего месяца послал ей новое письмо:


«Начинаю тебе я писать,

И скорбь сердце мне разбивает.

Когда в душе у меня

Любовь к тебе загорелась,

С милой женой я расстался,

С которой, как в гавани утки,

Долгие годы я жил неразлучно.

Не знал, что любимый утёнок

Отправился к жёлтым ручьям.

Долго я плыл по реке моих слёз,

Каждый день письма от тебя ожидая.

Уж близок конец моей жизни.

В горном селенье один

Гляжу я на море, что под солнца лучами горит,

Прилив моих слёз вымочил все рукава,

Но морской травы не вижу нигде.

Так, потеряв все надежды, сердцем скорбя,

Свои доживаю я дни»[657].


Ответа он не получил.


Письма Санэтада оставались безответными, но он никак не мог забыть Атэмия и продолжал писать ей. Санэтада не ходил на службу в императорский дворец, не посещал госпожу[658] и дни и ночи проводил в глубоком унынии.


* * *

В тот день, когда Атэмия въехала к наследнику престола, Накадзуми находился на грани смерти, но письмо её подбодрило молодого человека. С каждым днём пылая любовью всё сильнее, он совсем ослаб. Чувствуя, что жить больше не в силах, он написал Атэмия:


«По жёлобу быстро

Умчалась из пруда

Вода.

Ах, лучше бы пена

Всё время на дне оставалась![659]


Никогда я не мог удержаться, чтобы не писать тебе, и сейчас укоряю себя за это. Горько думать, что после смерти я оставлю о себе дурную память. И всё же я не сожалею, что погибаю из-за тебя. Я страдаю только оттого, что не смогу тебя увидеть ещё хоть раз».

Атэмия прочитала письмо и подумала: «Среди моих братьев я больше всех могла положиться на Накадзуми. Но он полюбил меня этой невозможной любовью и стал ужасно мучиться». Опечаленная его письмом, в котором чувствовалось безграничное страдание, она сокрушалась: «Как же он мог так полюбить свою сестру?» и написала в ответ:


«Сколько ни падает

На то же поле росинок,

Все исчезнут они без следа.

Но услышишь, что исчезла одна,

И сердце охвачено скорбью[660]».


Накадзуми, прочитав письмо, скатал его в маленький комок и проглотил с горячей водой. Кровавые слёзы хлынули у него из глаз, и он испустил дух.

Весь дом пришёл в смятение, всех охватила беспредельная скорбь. Атэмия, узнав о его смерти, была в отчаянии. «Неужели судьба судила ему так умереть? Он всегда говорил о своих страданиях, почему я в то время не отвечала ему? Ничего в нашем мире не интересовало его, а меня он считал бессердечной!» — думала она. Горько плача, она попросила у наследника престола разрешения посетить родительский дом.

— Не убивайся так, — стал утешать её наследник. — Накадзуми умер, но ведь у тебя осталось много других братьев. Не плачь так горько. Что до траура, то поезжай ненадолго к отцу и там носи траур[661], — распорядился он.

Атэмия всё время вспоминала о том, что говорил ей покойный, и её мучила безграничная тоска.


* * *

Сигэно Масугэ, глава Ведомства гражданского управления[662], отстроил для Атэмия новый дом и обставил его. Ни на кого больше не полагаясь, он выбрал счастливый день и в сопровождении сыновей и челяди собрался отправиться за ней. В это время ему кто-то сказал: «Атэмия въехала во дворец наследника престола».

Масугэ пришёл в страшный гнев, он кричал на весь дом так, что дрожали стены:

— В нашей стране есть и государь, и министры — так почему же дозволяется творить такие дела? Я задумал жениться, выстроил для своей избранницы дом, отделал опочивальню и ждал благоприятного дня, а тем временем невесту мою увезли во дворец наследника престола! Где же справедливость? Я человек незначительный, но этого не оставлю. Я не позволю, чтобы мою невесту взял кто-то другой. Наш век славится справедливостью, и я подам жалобу!

Он написал жалобу, чтобы подать её на расщеплённой палке[663].

Его сыновья, начиная со второго и младшего военачальников Личной охраны императора, переполошились. «Мы получили службу в императорском дворце и можем надеяться на продвижение только благодаря вам. Если вы совершите такое неподобающее дело, вас отправят в самые глухие деревни на границах провинций, а то и сошлют на дальние острова. Что? же будет с нами?» — уговаривали они его, потирая руки[664].

Но Масугэ, выхватив меч и размахивая им, кричал:

— Я сейчас всем вам срублю головы! Вы защищаете этого самого министра, который стал моим врагом.

Выгнав всех из дому, он надел шапку задом наперёд, надел задом наперёд штаны, сунув обе ноги в одну штанину, и надел верхнее летнее и нижнее зимнее платья. С колчаном на спине, держа ложку для риса как жезл, с одной ногой в башмаке, а с другой в соломенной сандалии — обувь к тому же была надета задом наперёд — Масугэ прошёл по улицам столицы и дошёл до Южного дворца[665]. Там он остановился. По его седой бороде катились кровавые слёзы. Масугэ подал жалобу.

Император стал читать письмо. Оно было написано очень неискусно. Император был изумлён и распорядился назначить самого Масугэ заместителем начальника провинции Идзу, младшего военачальника Личной императорской охраны Кадзумаса заместителем помощника начальника провинции Нагато; архивариуса, который в то же время был секретарём в Налоговом ведомстве, и других сыновей лишили места, наказали и выслали из столицы. Младший военачальник Личной императорской охраны плакал и сетовал на судьбу бесконечно.


* * *

Михару Такамото, узнав о том, что Атэмия живёт теперь у наследника престола, перестал пить воду и целыми днями проливал слёзы.

— Всю мою жизнь я не ел того, что мог бы есть, не носил того, что мог бы носить. Все в стране хулили меня, считали скрягой. Я копил сокровища, потому что думал, что с ними всегда — даже под угрозой смерти, даже в безвыходном положении — можно сделать всё, что хочешь. Теперь, когда я оставил пост министра, у меня была только одна цель: жениться на Атэмия. Но если я не могу достичь этого, то все мои сокровища мне уже ни к чему, — сказал он и поджёг все свои дома, начиная с усадьбы на Седьмом и Четвёртом проспектах. Всё сгорело в один миг.

Сам Такамото ушёл в горы и стал отшельником.


* * *

На следующее утро после того, как Атэмия отправилась из дворца в родительский дом, пришло письмо от наследника престола, присланное со старшим секретарём Ведомства двора:

«Всю ночь я провёл в мучениях, думая о тебе. О, если бы ты поскорее возвратилась!


Вечер настал,

Но из сада

Скрылся цветок.

И капли осенней росы

Тоскуют напрасно»[666].


Атэмия ответила:


«Среди роскошных

Цветов находясь,

Капли белой росы

Почему вспоминают

О скромных хаги листах?»[667]


и вручила посыльному, наградив его сиреневой накидкой с прорезами из узорчатого шёлка на зелёной подкладке и штанами.

В начале следующего месяца от наследника престола пришло письмо:


«За что же на тонкое

Платье сердиться,

Что преградой меж нами бывает?

Ведь месяцев сколько и дней

Мы проводим в разлуке!»


Атэмия ответила:


«Пусть между нами

Месяцы, годы,

Пусть ворох одежды,

Наши сердца разделить

Не может ничто!»


От наследника престола пришло ещё одно письмо:


«Оставив меня,

В деревне своей

Живёшь безмятежно,

А я жду тебя не дождусь,

И катится слёз водопад».


Атэмия ответила:


«Если сможешь

Дождаться того,

Чего жаждешь,

То знай, это всё потому,

Что корни в разлуке живут»[668].


* * *

Для Атэмия приготовили комнату для роженицы, и все служанки, взрослые и девочки, надели белые одежды[669]. Мать её находилась при ней неотлучно. Все с нетерпением ждали разрешения Атэмия от бремени.

Наконец первого дня десятого месяца родился мальчик. Между дворцом наследника престола и усадьбой Масаёри беспрерывно сновали посыльные. К наследнику прибыла императрица, младшая сестра правого министра Тадамаса и правого генерала Канэмаса. Императрица и император были очень обрадованы счастливым известием. «Нашему сыну исполнилось двадцать лет, и уже давно ему стали служить дамы, но деток до сих пор не было. Мы уже стали беспокоиться об этом, но сейчас между ним и Атэмия воцарилось полное согласие, и вот родился ребёнок», — думали они.

На третью ночь[670] прибыли подарки от императрицы: двадцать ажурных серебряных шкатулок, десять полных нарядов для матери, десять наборов пелёнок для младенца, на двадцати столиках из аквилярии были разложены палочки для еды, ложки и чашки — всё выполнено очень красиво. В коробы из сандалового дерева было положено сто связок по тысяче медных монет. Посыльным был помощник главы Ведомства двора императрицы. С ним императрица передала письмо второй жене Масаёри:

«То, что у Атэмия первой из многих дам родилось дитя, наполнило нас удовлетворением и радостью. Мы хотим такого же и для других дам, которые сейчас завидуют Вашей дочери, поэтому, пожалуйста, пусть она пришлёт им немного рису, что останется после её трапезы. Всё посылаемое предназначено тем, кто в течение нескольких ночей не спал, находясь возле Вашей дочери».

Помощнику главы Ведомства двора императрицы был вручён полный женский наряд, а тем, кто нёс подарки, — шёлк и полотно, в зависимости от их чина. Недоеденный Атэмия рис жена Масаёри положила в большой золотой сосуд и отправила императрице вместе с письмом:

«Очень благодарю Вас за письмо. То, что первый ребёнок будущего императора родился из чрева Атэмия, наполнило нас небывалой гордостью. Мне доставили особую радость Ваши слова одобрения. Посылаю Вам рис, но даже летом мы много едим[671], и осталось очень мало. Прошу прощения».

Императрица положила рис в четыре маленьких кувшина из лазурита, послала жёнам наследника престола и велела сказать: «Будьте на неё похожи».

Все, начиная с Пятой принцессы, съели этот рис. Они вручили посыльным подарки и поблагодарили императрицу письмом. Но Сёёдэн рис отшвырнула, разбушевавшись:

— Кто захочет есть рис, оставшийся от племянницы?[672] Она понесла от кого-то из своих многочисленных любовников, а теперь утверждает, что это сын наследника, и все ей верят и осыпают почестями!

Она кричала так громко, что, казалось, обрушатся стены, и отправила рис обратно, написав императрице: «И без этого риса я рожу много сыновей с большой головой!»

Императрица прочитала и засмеялась:

— Несчастная! Так вести себя недостойно!

На пятую ночь от императрицы-матери принесли такие же великолепные подарки, как от императрицы. С разных сторон поступали поздравления с прекрасными подношениями. Масаёри щедро одарял посыльных. Многие сановники и принцы наносили визиты и все полученные платья и пелёнки пошли на ответные им подарки.

На седьмую ночь от наследника престола пришли на редкость великолепные подарки и письмо, присланное с помощником заместителя начальника провинции. На это письмо ответила вторая жена Масаёри. Доставили подарки от генерала Канэмаса: двадцать сундуков из красного сандалового дерева, блюда для риса из аквилярии, чашки, выточенные на токарном станке, одежда и пелёнки — всё было приготовлено Превосходно и не уступало подаркам, которые делал сам Масаёри. Накатада прислал необычайно красивый серебряный кувшин с кашицей из семи трав; кувшин был поставлен в длинный короб из цезальпинии. Судзуси приготовил подарки совершенно особые, отличным от других образом.

Придворные, служившие у императора и наследника престола, явились все до одного с поздравлениями. Явились также сановники и принцы. Не хватит слов, чтобы описать угощение, которое выставили перед ними. Для ставок в играх были приготовлены и уложены в коробки двести пятьдесят связок по тысяче медных монет.

Пирующих было более двухсот. Высшим сановникам вручили по пять связок монет, придворным четвёртого и пятого рангов — по три и прочим — по одной связке. Всю ночь гости распевали песни и шумно веселились, и всем сановникам и принцам были вручены прекрасные одежды и пелёнки.



Обряд перерезания пуповины выполнила мать Атэмия, обряд первого кормления грудью — жена старшего сына генерала, Тададзуми. Первое купание младенца было поручено даме по прозванию Кура-но сукэ. Старший помощник главы Палаты обрядов читал благоприятные тексты[673]. Кормилиц было три, одна происходила из императорской семьи, две другие были дочерьми старшего управляющего генерал-губернатора на острове Цукуси. Жене старшего сына генерала были посланы подарки: зимняя и летняя одежда, прекрасный гладкий и узорчатый шёлк; всё было уложено в шкатулки. Помощнику главы Палаты обрядов вручили полный женский наряд, двух великолепных коней и двух волов.


* * *

Наследник престола требовал, чтобы Атэмия вернулась во дворец, но она покинула дом генерала только в двенадцатом месяце. Во втором или третьем месяце следующего года она опять забеременела и родила мальчика. Были выполнены такие же церемонии, как по поводу рождения первого сына. Через некоторое время после родов Атэмия возвратилась во дворец. Благоволение к ней наследника было безграничным.

Загрузка...