Повесть об укротителе

МИШУК В ОТСТАВКЕ

Совсем по-иному пошла работа у Ладильщикова с тех пор, как его аттракцион зачислили на государственный счет.

Мария Петровна была назначена администратором аттракциона, Иван Данилович Петухов — ассистентом дрессировщика, а его молодая жена Вера — шеф-поваром звериной кухни.

Всех животных поместили в конюшне Московского цирка, и теперь уже не надо было Ладильщиковым самим доставать продукты для животных, искать и покупать новое пополнение зверей, шить костюмы и делать реквизиты.

Все эти заботы теперь легли на администраторов и агентов Центрального управления госцирков.

В специальных мастерских заказали Ладильщикову новый богатый костюм и реквизит. Вместе с опытным цирковым режиссером Ладильщиков начал разрабатывать сценарий будущего большого аттракциона и даже заказал композитору музыку для его программы.

— Мы с вами, Николай Павлович, должны создать выдающийся советский аттракцион, — сказал Милославский, — и доказать иностранным гастролерам, что наше цирковое искусство значительно интереснее и выше, чем у них. Не можем же мы без конца транжирить на них нашу золотую валюту, да еще в такое время, когда она крайне нужна на строительство фабрик и заводов!..

Николай Павлович радовался и, кивая головой в знак согласия, удивленно и с некоторым уважением думал: «А он, оказывается, не так уж плох, как вначале мне показался…»

Из государственной базы зооцентра получил Ладильщиков двух шестимесячных львят одного выводка, Таймура и Нонку, и светло-бурого медвежонка-пестуна Нечая, толстого, с белым шарфом-отметиной на шее.

Дали Ладильщикову и двух серых, полосатых, с горбами на шее, гиен.

Получил он и белого медвежонка Малыша, присланного моряками с Севера. Белого медвежонка долго везли в трюме рядом с ворванью — тёмным рыбьим жиром, и он так весь измазался, что превратился в нечто среднее между бурым и белым медведем. Поместили Малыша в клетку с бассейном, и медвежонок охотно плавал, нырял, плескался и, отмываясь от ворвани, с каждым днем становился всё белее и белее.

Клетки обоих медвежат, бурого и белого, поставили рядом. Когда к клетке подходили люди, Нечай просовывал лапы между прутьями и норовил зацепить человека, а Малыш-увалень подолгу отлеживался у дальней сгонки и к людям не проявлял никакого любопытства. Лишь иногда он просовывал лапы в нижний прогал клетки к бурому соседу, но бойкий Нечай не решался его трогать, — видимо, побаивался белого богатыря. Вон какие у него широкие, могучие лапищи!

Львица Нонка была податлива, но менее способная, чем ее брат, А Таймур хоть и свиреп, но понятлив. Ненавидит хлыст и рейку— тонкую палочку. Если щелкнут его бичом хоть слегка, рычит и бросается, а если тронут палочкой, то сначала отмахивается от нее лапой, как от живого существа, а потом схватит зубами, разгрызёт в щепы и сразу же успокоится. Возможно, в его зверином представлении палка и хлыст, приносившие ему боль, были главными его врагами. Особенно львы боялись и ненавидели трещотку — большую палку, на одном конце которой была прикреплена гроздь бубенчиков. Но на приманку Таймур шёл, потому что был прожорлив.

Жили Таймур и Нонка в одной клетке дружно, но перед кормежкой клетку перегораживали деревянным щитом, и обедали брат с сестрой отдельно. После еды перегородку убирали, и сытые львы облизывали друг другу морды, лапы, потом ложились на бок и, уткнувшись носами, засыпали в обнимку.

Репетиции с молодняком Николай Павлович проводил совместно с ассистентом. Иван Данилович вел дрессировку, а Николай Павлович, стоя рядом, направлял его работу.

— Так, так, Ваня, — говорил он, — не спеши, Мягче наталкивай зверя, не усложняй движение. Повтори ещё, закрепи.

Занимаясь однажды с Нечаем, Иван Дмитриевич повернулся спиной к львам. Таймур соскользнул с тумбы и, крадучись, приседая, пошел к нему, не сводя с него горящих глаз.

— Ваня, тыл! — тихо крикнул Николай Павлович. Петухов резко повернулся и взмахнул бичом. Таймур вспрыгнул на свою тумбу и приник к ней.

— Во время работы, Ваня, веди круговое наблюдение, — наставительно сказал Николай Павлович.

— Как же вести круговое? У меня на затылке глаз нет, — смущенно проговорил Петухов.

— Надо чувствовать движение зверей и почаще поворачиваться во все стороны. Укротитель, Ваня, должен быть легким на ногу, иметь верный глаз и ушки держать на макушке.

Гиены оказались неподатливы, злобны и тупы. Как ни старались натолкнуть их на то или иное движение, не поднимали они: хлыста боялись, а мясо охотно пожирали, но нужного движения не делали. Лишь научились на тумбе сидеть да бегать по кругу.

Поведение гиен раздражало ассистента. Петухова… — Нет, Николай Павлович, — говорил он, — не будет из этих тупиц никакого толку. Только время напрасно теряем…

— Да, Ваня, работать с гиенами трудно, но надо вооружиться терпением. Чем терпеливее и добрее дрессировщик, тем доверчивее и понятливее животное,

— Мы и так, Николай Павлович, с ними цацкаемся, как с детьми.

— Любить их надо побольше, Ваня,

— А за что их любить?! — сердито проговорил Петухов, — Горбатые, противные.

Белый Малыш в работе ленив, но за свежую рыбу спокойно проделывал несложные движения. Зато Нечай сначала ворчал, отмахивался лапами, но за сласти охотно шёл на трюки и быстро их запоминал.

— Способный медвежонок! — радовался Николай Павлович.

Задумал Ладильщиков сделать интересный парный номер с медведями, но на первой же репетиции Мишук набросился на Нечая и сильно ударил его лапой.

— Коля, может быть, Мишук ревнует тебя к Нечаю? — полушутя спросила Мария Петровна.

— Нет, Маша, тут что-то не то. Он и при исполнении своих трюков стал ворчать, чего раньше с ним не было, С ним творится что-то странное…

Действительно, это стали замечать за медведем с тех пор, как у него произошел конфликт с актёром…

Пришёл как-то к Ладильщикову пожилой, тщательно выбритый человек и хриплым густым басом представился:

— Я — актёр, Леонид Иванович Верховский. Понимаете, коллега, мне надо сыграть в пьесе роль медведя, а я их не знаю. Мне надо познакомиться с медвежьими повадками. У вас, говорят, есть интересный экземпляр, дрессированный медведь. Помогите мне, дружок.

— Пожалуйста, изучайте, Только осторожнее с ним, Он чужих недолюбливает.

— Спасибо, коллега. Я буду осторожен.

Начал артист изучать повадки медведя. Часами просиживал у клетки, присутствовал на репетициях, на кормежке, временами что-то записывал в блокнот и хрипло бормотал какие-то слова, имитируя ворчанье медведя. Через некоторое время стали за ним замечать, что и ходить-то он стал вразвалку, как медведь, и говор у него стал какой-то нечеловеческий, урчащий.

— У вас, Леонид Иванович, заметны успехи, — улыбаясь, похвалил его Николай Павлович.

— Да, да, коллега. У нас такой режиссёр: требует досконально изучать натуру и влезать, так сказать, в чужую шкуру. Вот и приходится…

Как-то раз пришел Леонид Иванович под хмельком и стал угощать Мишука конфетами, а медведь сцапал конфету вместе с рукой и укусил палец. Актер испугался, закричал и стал ругаться. Ладильщиков успокаивал его: «Извините, Леонид Иванович, наш Мишук не переносит запаха алкоголя…»

Стал Николай Павлович учить Мишука кататься на качелях вместе с догом: поставил их на концах широкой доски, а сам встал посредине между ними и, ухватившись за железные прутья, начал раскачивать качели. Только немного раскачал, а Мишук вдруг ни с того ни с сего так шлёпнул хозяина лапой по шее, что у того даже в глазах помутилось и он еле удержался на ногах. Почему Мишук ударил? Может быть, потому, что испугался высоты или хотел ударить своего врага дога, а нечаянно попал по шее хозяину? И ходить стал Мишук как-то с оглядкой, осторожно, но всё-таки наталкивался на предметы: ткнется — ушибется, разозлится, заворчит. И в такой момент к нему не подходи — схватит, как будто люди виноваты в том, что ему больно.

— Уж не бешеный ли Мишук? — встревожилась Мария Петровна.

С каждым днем Мишук становился всё хуже и хуже. Шерсть у него потускнела, взъерошилась и стала вылезать на боках.

Пришел в цирк Добросмыслов, осмотрел медведя, расспросил о его поведении и сказал:

— Мишук серьёзно заболел.

— Что с ним? — спросил Ладильщиков.

— Нарушение обмена веществ. На этой почве у него и облысение, и слепота, и неврастения.

— Мы его хорошо кормим, — проговорила Вера, опасаясь, что врач может подумать о ней, как о поваре, дурно.

— Я не сомневаюсь в этом, — продолжал Добросмыслов, — но все не так, как на воле. И солнышка он у вас мало видит, а без ультрафиолетовых лучей плохо организму. Придется Мишуку дать отставку.

— Надолго? — тревожно спросил Николай Павлович,

— Да, пожалуй, на несколько месяцев.

— Что вы, Роман Алексеевич! — воскликнул Ладильщиков. — Как же я без него буду?! Ведь я готовлю новую программу, а он у меня главный артист…

— Что поделаешь, Николай Павлович. Он плохо видит и стал очень злобен — дурной пример для других зверей. Передайте его в зоопарк — я с ним займусь.

В напряженном ежедневном труде пробежали шесть месяцев, и новая программа была подготовлена в сокращённом виде, без Мишука. Художественный совет просмотрел её и одобрил. Теперь надо отправляться на гастроли — сдавать экзамен зрителям.

За эти полгода Николай Павлович много раз проведывал своего Мишука, надеясь на то, что хоть к его отъезду Мишук вернётся к нему, но и сегодня, при прощанье, Добросмыслов его огорчил.

— Нельзя трогать Мишука, — сказал врач, — слишком туго поправляется. Попробуйте пока без него. У вас же есть замена.

— А, какая там замена! — с досадой проговорил Ладильщиков. — Хоть и новый аттракцион, а без Мишука, как без премьера, не тот спектакль…

Прошел год. С новой своей программой Ладильщиков объехал двенадцать городов Сибири, Урала и Волги. Во время поездок по Уралу, в Свердловске, у молодоженов Петуховых родился сын, крупный, упитанный. Назвали его Русланом. Бездетные Ладильщиковы, постоянно горевавшие о том, что у них нет детей, обрадовались рождению мальчика не меньше, чем сами родители. Глядя на ребенка и как-то особенно трогательно улыбаясь, Николай Павлович промолвил:

— Богатырь… Весь в отца…

После гастролей вернулись в Москву на отдых. Намечено было выступление в столичном цирке. Этой чести Ладильщиков удостоился потому, что во всех провинциальных цирках его приняли на «ура» при полных сборах.

Находясь на гастролях, Николай Павлович несколько раз писал Добросмыслову, запрашивая о своем Мишуке, и врач всегда отвечал успокоительно: «Все идет нормально».

Как только Ладильщиков вернулся в Москву, в тот же день к нему зашел на квартиру профессор Левкович и, поздравив с успехом на гастролях, сказал:

— Николай Павлович, я вас ждал с большим нетерпением. Вы нам очень и очень нужны: мы задумали создать научно-популярный фильм об условных рефлексах, Натурные съемки намечено провести в уголке Дурова и в вашем зверином хозяйстве.

— Не знаю, как выйдет, Василий Александрович. У меня ведь нет главного артиста — Мишука.

— Но у вас есть другие звери. Нам важно показать метод работы дрессировщика, основанный на учении Павлова об условных рефлексах.

— Хорошо, Василий Александрович, я сейчас съезжу в зоопарк, узнаю.

Добросмыслов встретил Ладильщикова с хорошей, приветливой улыбкой,

— Я очень рад вас видеть, Николай Павлович, — сказал он, пожимая руку, — как прошли ваши гастроли?

— Спасибо. Хорошо. А как мой Мишук поживает?

— О Мишуке, Николай Павлович, потом. Я хочу показать вам нового, интересного медведя. Талант! Не уступает вашему Мишуку.

Около решетчатого вольера толпились посетители парка, взрослые и дети, и временами дружно смеялись. Большой бурый медведь, получая сладкие подачки, проделывал смешные номера. Шерсть на нем была курчавая, густая, с солнечным отблеском. Николай Павлович подошел близко к решетке и, пристально вглядываясь в медведя, проговорил:

— Похож на моего Мишука.

Медведь замер и тоже вперился взглядом в Ладильщикова.

— Да, немного похож на вашего Мишука, — усмехнулся Добросмыслов.

— А что он умеет делать? — спросил Ладильщиков,

— Всё, что вы ему прикажете.

— А кто его учил?

— Человек.

— А ну, испытаем. Мишук, оф! — крикнул Ладильщиков.

Медведь поднялся на задние лапы, не сводя с Ладильщикова своих маленьких карих глазок.

— Вальс! Вальс!

Медведь с неуклюжей, смешной грацией обернулся вокруг и протянул лапу. Толпа засмеялась. Николай Павлович подал медведю кусочек сахару.

— Чудесно! — промолвил он. — Как мой Мишук! А ну, кульбит, ап!

Медведь перекувырнулся через голову и подошел вплотную к решетке.

Ладильщиков клацнул языком, как это он делал раньше при общении со своим Мишуком и, глядя медведю в глаза, проговорил тихо, ласково:

— Мишук… Мишук…

В ответ медведь тоже прищелкнул языком, заурчал и затоптался, покачиваясь из стороны в сторону.

— Мишук… Мишук мой…

Высунув черноватый язык, медведь тыкался носом между прутьями и глухо урчал. Ладильщиков потрепал его по загривку. Медведь обхватил руку лапами и стал ее лизать, обсасывать, как будто она была сладкая.

— Узнал, мой Мишук, — вполголоса проговорил Николай Павлович, — узнал, мой хороший… Соскучился…

В толпе раздались возгласы:

— Э, смотрите! Его медведь! Узнал хозяина!

— Ну, как, Николай Павлович, подойдет для вас этот медведь? — спросил, добродушно улыбаясь, Добросмыслов.

— Роман Алексеевич, это — чудо! Я не знаю, как вас благодарить… Мишук стал еще лучше, чем был раньше. И рефлексы помнит!

— Вот видите, а вы не хотели его оставлять у нас.

— Да что вы, Роман Алексеевич, я вам очень обязан… Спасибо.

— Не мне спасибо говорите, Николай Павлович, а витаминной диете, рыбьему жиру, солнышку и кварцевым лампам, которыми я облучал вашего Мишука. Хороший пациент, послушный, и теперь его смело можно вернуть в строй.

Взволнованный и радостный увозил Ладильщиков из зоопарка своего Мишука. Ехали на машине в кузове. Прохожие останавливались и с любопытством смотрели вслед. «За месяц-два я его, пожалуй, приготовлю в парном номере с Нечаем, — думал Ладильщиков. — А потом можно будет выступать в Московском цирке и сняться в научном кинофильме. Это будет великолепно!»