Повесть об укротителе

РУССКИЙ СТИЛЬ

Два года гастролировал Ладильщиков по разным городам страны и с большим успехом выступал со своим аттракционом и в госцирках и в цирках частных предпринимателей.

Но вот наступил двадцать девятый год, год великого перелома, когда миллионы крестьян пошли в колхозы и когда успешно выполнялась первая «пятилетка» народного хозяйства. В этом году стали закрываться частные предприятия и лавочки торгашей. Переставали существовать и частные цирки.

Ваня получил от матери письмо котором она сообщала, что дедушка Ананий помер и перед смертью всё вспоминал внука. Ещё Дарья Ивановна писала, что хотя сначала она и не одобряла Ванин выбор стать укротителем зверей, но ничего не поделаешь: видно, у каждого в жизни своя дорожка — к чему больше сердце лежит. И сейчас, хотя и осталась она одна в доме, ей совсем не скучно и одиночества она не чувствует: первой вступила в колхоз и с народом теперь в одной семье, на одном общем деле. Мельника Варюгина раскулачили и куда-то далеко-далеко выслали, а мельницу передали в колхоз.

Ваня написал матери большое письмо и сообщил о том, что они с Николаем Павловичем тоже начали жить по-новому, а он, Ваня, женился и просит у матери извинения, что не познакомил её с невестой. «Ты, мама, не сомневайся, — писал он. — Вера у меня хорошая, толковая, и я её очень люблю. Она у самого профессора помощницей была и теперь нам помогает, а работы, по всему видно, прибавится много, потому что мы с Николаем Павловичем стали артистами государственного цирка и нам обещали дать новое пополнение зверей…»

Ладильщиков пришёл в центральное управление госцирков и заявил, что не хочет быть «кустарем-одиночкой», а желает стать артистом государственного цирка.

Ладильщикова принял художественный руководитель управления Станислав Казимирович Милославский, предприимчивый деляга, любивший в разговоре употреблять такие словечки, как «у меня», «я». Слушая его, можно было подумать, что все госцирки — его личная собственность. Ладильщикова он принял очень любезно и рассыпался в комплиментах.

— Я весьма рад иметь у себя известного русского артиста-укротителя первой смешанной группы зверей. Мне известно, Николай Павлович, что зрители вас очень любят, с вами всегда в цирках аншлаги, полные сборы, но я хочу вам сказать…

— Что именно? — настораживаясь, спросил Ладильщиков.

— Я пополню ваш аттракцион зверями. У вас маловато львов. Надо сделать ваш аттракцион солиднее. И, может быть, ввести ещё белого медведя. Белое пятно в группе серых и желтых зверей — это будет чудесно! Но я хочу поставить вам одно условие…

— Какое?

— Видите ли, в чем дело, Николай Павлович, ваш аттракцион хорош, но слишком просто оформлен. Надо его сделать более ярким, эффектным, а вас лично — более артистичным. Вы понимаете меня?

— Не совсем.

— Я имею в виду световые эффекты и обновление вашей устаревшей музыки. Ну, кому, скажите пожалуйста, интересна сейчас эта старинка, вроде «уж ты сад, ты мой сад»? И ваш костюм простого русского парня, извините меня, тоже очень примитивен.

— А мне он по душе. Я чувствую себя в нем очень хорошо.

— Возможно, Николай Павлович, вам он и нравится, а публика, поверьте мне, больше любит всё необычайное, экзотическое. Хорошо бы вам одеться, например, в шёлковый костюм индийского факира с белой чалмой и с горящей звездой на лбу. Или — в костюм американского ковбоя с широкополой шляпой. Так будет больше в вас чарующей тайны.

— Я не согласен с вами, Станислав Казимирович. Мой русский костюм очень близок нашим зрителям. Ведь он у меня созвучен русскому стилю всего аттракциона — и музыке, и реквизиту, и самой манере исполнения. Иначе нарушится русский стиль.

— А мы его целиком заменим новым стилем, заграничным. Дадим новую музыку, этакое душещипательное танго, и сделаем новый реквизит. Надо больше дать экзотического очарования и тайны. Укротитель зверей, борец с удавом — необычайный человек. Надо создать вокруг него ореол сияния. Публика от вас, Николай Павлович, будет в восторге, особенно женщины.

Ладильщиков встал с кресла, по-медвежьи потоптался на месте и сказал:

— Ладно. Я подумаю.

— И фамилию вам надо придумать другую, — добавил Милославский, — а то ваша уж очень длинная и какая-то невыразительная…

Когда же Николай Павлович вернулся домой и поведал жене о своем разговоре с Милославским, Мария Петровна вспылила:

— И ты не дал ему отпора?!

— Маша, какой отпор, — оправдывался Николай Павлович, — он ведь художественный руководитель и хочет сделать лучше…

— Мы должны сохранить русский стиль аттракциона, а ты… Эх, ты!

— А что же я поделаю. Он поставил мне такие условия и обещал расширить аттракцион, сделать его более красочным.

— Садись за стол и пиши. — Чего писать? Кому писать? — Садись, я тебе скажу, что и кому писать. Николай Павлович покорно сел за стол и взял ручку.

— Ну, — промолвил он.

— Пиши заголовок — «Редактору газеты «Правда», Николай Павлович отстранился от стола,

— Маша, чего ты выдумываешь? На скандал лезешь. Неудобно из-за костюма шум устраивать,

— Пиши и не разговаривай. «Правда» поможет нам найти правду.

Заявление под диктовку жены Николай Павлович написал довольно терпеливо, но идти с ним в редакцию наотрез отказался.

— Маша, давай пошлем его по почте,

— Дай заявление. Я сама пойду.

— Маша, может, не стоит ходить? Мы и так бы договорились.

— Молчи. С этим дельцом ты не договоришься!

Мария Петровна пошла в редакцию «Правды» с желанием непременно побывать у редактора и выложить ему все свое возмущение. Но к редактору она не попала: он был где-то на совещании. Ее принял ответственный секретарь редакции, полноватый мужчина с рыжей бородкой, с тихим, мягким голосом и усталыми, умными глазами,' которыми он как будто заглядывал человеку в душу.

Шумно ворвавшись в кабинет и забыв даже поздороваться, разгоряченная Мария Петровна на ходу огорошила секретаря вопросом:

— Скажите, пожалуйста, почему в России не любят русских?

Секретарь привстал, поклонился и, указывая рукой на кресло, тихо сказал:

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, и расскажите все по порядку. Я вас, гражданка, не совсем понимаю, и не знаю, кто вы.

— Мой муж укротитель зверей, а Милославский хочет испортить ему русский стиль. Ладильщиков не иллюзионист, а первый русский укротитель! Вот вам заявление.

Прочитав заявление, секретарь улыбнулся.

— Вот теперь я немного понимаю, в чем дело. Успокойтесь. Как ваше имя?

— Мария Петровна.

— Я видел ваш аттракцион, Мария Петровна. Хорош. Но украсить и расширить его не мешало бы. Мы свяжемся с вашим управлением и поговорим. Думаю, что все уладим. Не волнуйтесь.

— Да как же мне не волноваться, когда Милославский зажимает. И даже нашу русскую фамилию хочет переменить на какую-то иностранную!..

— Хорошо. Я передам ваше заявление редактору. Мы поможем. Если же что-нибудь вас затруднит, звоните нам.

Мария Петровна ушла из редакции успокоенная, но лишь наполовину. Придя домой, она сказала мужу:

— Заявление приняли и обещали помочь, но я не особенно надеюсь: у них дел много поважнее нашего. Иди к Милославскому и скажи, что ты не согласен. Никаких компромиссов! Слышишь? Надо правду отстаивать до конца.

— Ну, ладно, Маша, ладно. Успокойся.

На другой день Милославский, заметив входившего к нему в кабинет Ладильщикова, вскочил из-за стола и торопливо пошел к нему навстречу, улыбаясь и протягивая ему обе руки.

— А-а, Николай Павлович, очень рад вас видеть. Милости прошу, садитесь, пожалуйста. Я вас ждал. Должен вас, Николай Павлович, обрадовать. Мы тут, в художественном совете, посовещались, и я решил оставить ваш аттракцион, как нового русского укротителя, в русском стиле. Только ваш старинно-русский костюм мы сделаем поярче. Оденем вас в боярский кафтан с драгоценными камнями. Вы будете сиять при свете и выглядеть очень импозантно!

Ладильщикову была противна притворно-сладкая улыбка Милославского и его медовая речь.

«Правда» подействовала», — подумал Николай Павлович.