Повесть об укротителе

РАДОСТНЫЙ ДЕНЬ

Всё в этот вечер было необыкновенным.

Сначала, перед самым представлением, Султану взбудоражил нервы ёж — питомец Руслана. Мальчик сам пустил его в клетку: а что, мол, лев ему сделает? Султан по-кошачьи прищурился и обхватил колючего зверька лапами. Еж моментально свернулся клубком. Лев отдернул лапы и испуганно будто закашлял: «Хуф-хуф». Еж развернулся и побежал. Лев опять бросился к нему и, прижав лапами, попытался схватить его зубами, но, больно уколовшись, отпрянул от него и злобно зарычал. На губах льва показалась кровь. Руслан, заметив идущего по коридору Ладильщикова, испуганно закричал: «Дядя Коля, Султан ежа загрызет!» — «А кто его туда впустил?» — строго спросил Николай Павлович, подходя к клетке. «Он сам у меня вырвался…» Николай Павлович вошел в клетку и, передав Руслану ежа, стал успокаивать льва: «Султан, спокойно, спокойно…» Но Султан еще долго не мог успокоиться: ходил по клетке, смотрел по сторонам и глухо рычал. «Разволновался, — думал с досадой Ладильщиков, — и как на грех, перед самым представлением. Нехорошо».

…В сумерках красноватого света на арене цирка послышался сигнал трубы — мелодия «Золотой петушок» — и вслед за ним раздалось звонкое петушиное пение «Ку-ка-ре-ку». Зрители удивленно переглянулись и засмеялись. Откуда взялись петухи?

Оркестр на хорах тихо заиграл певучую мелодию «Уж ты сад, ты мой сад, сад зелененький».

Гул голосов постепенно затихал, и, наконец, наступила торжественная тишина. Все замерли в ожидании чего-то необыкновенного, праздничного, веселого.

Вспыхнули мощные электролампы и залили арену светом ослепительной белизны. На манеже, окруженном высокой железной решеткой, зрители увидели старинный богатый русский двор с массивными резными воротами. На коньке ворот стояли друг против друга два белых петуха и весело горланили, возвещая наступление дня. Там же, между петухами, в колесе под стеклом, сидела белка и грызла орешек. Как только вспыхнул свет, белочка побежала, но сколько зверушка ни старалась быстро перебирать ножками, она оставалась на месте, а колесо вертелось всё быстрей и быстрей.

Во «дворе» стояли пирамидальная лестница, бум, качели на железных прутьях, деревянный барьер и козлы с берёзовым поленом. Тут же лежали доски-качалки, два больших белых шара и длинная палка «трещотка» с гроздью медных бубенчиков на конце. Игровые предметы были массивные, дубовые и покрашены в красный цвет с расписными узорами. Весь театральный двор так оборудован, что можно было на нем и поиграть и поработать.

Оркестр затих.

Из-за красного плюшевого занавеса широким шагом вышел инспектор манежа, высокий, стройный мужчина во фраке, с гладкой прической на прямой пробор, и громко, как-то особенно торжественно, произнес:

— Первый русский укротитель смешанной группы зверей, заслуженный артист республики, орденоносец Николай Павлович Ладильщиков.

Под шквал аплодисментов в центральную клетку вошел медвежьей развалкой приземистый, плечистый артист в длинном боярском камзоле и в желтых сафьяновых сапогах. Синий камзол, украшенный драгоценными камнями, сиял искристыми звездочками.

Одновременно с укротителем к центральной клетке подошел пожарник с брандспойтом в руках, два униформиста, ассистент Иван Петухов и его жена Вера Игнатьевна. Все они были одеты в зеленые суконные костюмы и в руках держали длинные железные вилы.

Широким свободным жестом Ладильщиков поклонился публике, сбросил с плеч богатый камзол и, оставшись в шелковой вышитой косоворотке, взял в правую руку бич.

Под звуки веселой мелодии «По улице мостовой шла девица за водой» в клетку вошёл на задних лапах Мишук, наряженный в пёстрый сарафан и повязанный платочком под «матрёшку». Толстая неуклюжая «девушка» несла на плечах расписное коромысло с деревянными ведрами-бадьями.

Вслед за Мишуком вышел на арену другой медведь, Нечай, в костюме деревенского парня, и устремился за «девушкой». Зрители засмеялись. «Парень» и «девушка» прошли по кругу и невозмутимо, важно сели ка низкие широкие тумбы.

В решётчатом длинном туннеле, тянувшемся из-за кулис к центральной клетке, показалась цепочка львов: гривастые, могучие Султан и Таймур и длинные, с гладкой шерстью Фатима и Нонка. Мягко ступая, шли они осторожно и щурились от яркого света. На арене львы обнюхались и, шлёпая друг друга лапами, завозились.

Ладильщиков щелкнул бичом по воздуху и крикнул:

— На место!

Львы вспрыгнули на свои тумбы, оскалились, зарычали, словно выражали недовольство: не дали поиграть.

Пугливо выбежали на манеж две полосатые гиены с горбами на шее и волк. Затем грузно ввалился в клетку массивный с длинной шеей белый медведь Малыш. Ледяной глыбой он сел на низкую тумбу посредине манежа и пугливо взглянул на львов.

Вслед за белым медведем в клетку вбежал маленький белый песик Тимошка и, с ходу сделав сальто, сел на приступочек той тумбы, на которой восседал белый медведь.

Последними ввели в клетку и привязали к решётке Двух здоровенных мускулистых догов — мышастого Боя и пестрого Цезаря.

Сначала бурые медведи катались на перекидной доске и балансировали на буме. Идя по брусу, Нечай вальсировал на нем, а Мишук прошел по брусу на задних ногах и, приветливо помахивая лапой, поклонился публике. Медведи были ловкими эквилибристами: они катали шар по рельсам, Нечай работал на шаре всеми четырьмя лапами, а Мишук стоял на нем, как человек, и катал его, осторожно перебирая задними лапами. Все это шло под музыку мелодичного вальса «Осенний сон».

— Мишук, попроси Малыша поработать, — сказал Ладильщиков.

Мишук подошел к белому медведю, поднялся на дыбы, обнюхал его и протянул к нему передние лапы, как будто приглашая сойти с тумбы. Но Малыш угрюмо отмахнулся и фыркнул: не хочу, мол, отстань. Мишук отошёл и обернулся к хозяину с таким выражением, словно хотел сказать: «Не идёт, что с ним поделаешь?»

— Тимошка, попроси своего друга на шар.

Песик вспрыгнул на тумбу, залаял и схватил Малыша за лапу: иди, мол, а то укушу! Медведь медленно, неуклюже слез с тумбы, обнял собачку лапищей и повалил её. Покатал легонько на опилках и выпустил, Тимошка встряхнулся. Публика засмеялась. Слон и Моська! Поиграв с Тимошкой, Малыш залез на шар и покатил его по рельсам.

Ладильщиков подошел к «козлам» с двуручной пилой, С другой стороны подошел Нечай и, ухватив лапой за ручку пилы, потянул на себя. Пила заходила по бревну, звонко зачиркала, зашуршала. Мишук подошёл к хозяину сзади и, отстранив его лапой, схватился за ручку пилы. Как будто хотел сказать: «Чего ты, хозяин, работаешь» дай-ка я попилю со своим другом». Зрители весело засмеялись и зарукоплескали. Вот работники! И чему только не выучит человек зверя!

После работы оба медведя подошли к хозяину и протянули лапы — дескать, надо заплатить. Ладильщиков дал им по конфетке и по бутылочке сладкой воды. Медведи схватили бутылочки и, запрокидывая голову назад, жадно стали пить. Скушав лакомство, они перекувырнулись через головы — сделали передние кульбиты — и, довольные, сели на тумбы.

Пока работали медведи, львы сидели на своих местах и временами рычали, скалились, выражая нетерпение и злобу. Особенно грозно рычал злой Таймур. Около львов, снаружи, стоял Иван Данилович, и в те моменты, когда Ладильщиков поворачивался к зверям спиной, он просовывал в клетку вилу, потихоньку окрикивая львов: «Таймур! Султан!» Ассистент отвлекал их на себя. Да и Ладильщиков временами угрожающе хлопал бичом и приглушал львиный гнев.

Но вот и львы выходят на трюки. Сначала львицы катают шар, а потом все — львы, гиены и волк — прыгают через барьер. Плохо работает Султан. Злится и грызет рейку. Приходится пускать в дело бич. Лев грозно рычит, но трюки выполняет.

А вот Нечай на доске выжимает на передних лапах стойку и пугливо озирается на львицу Нонку, которая приникла к тумбе, готовая для прыжка.

— Нонка, аллё!

Львица высоко прыгает через медведя, даже не задев его задранных кверху лап, но Нечай все-таки вздрагивает, опускается на четвереньки и торопливо уходит к своей тумбе, подальше от опасных хищников.

— Султан, Мишук, на качели!

Оркестр подхватывает веселую мелодию русской песни: «Ах вы сашки-канашки мои». К ногам хозяина прыгает спущенный с цепи Бой и угрожающе посматривает то на Султана, то на Мишука. Попробуйте, мол, только заденьте моего хозяина-друга… Ладильщиков высоко раскачивает качели. Султан и Мишук пугливо посматривают вниз, прижимаясь к доске. Ух, как высоко и страшно! А Бой от восторга и волнения громко взлаивает. Зрители смеются и хлопают в ладоши.

Качели останавливаются. Ладильщиков делает «руки в боки», а Нечай берёт его лапой под руку и идёт с хозяином по арене, довольный и важный.

Ладильщиков лег на доску спиной и, крикнув; «Таймур», зажал в зубах плоский кусочек сырого мяса. Лев охотно подошёл к хозяину и осторожно взял мясо зубами. Ладильщиков вскочил.

— Таймур, на место!

Затем дрессировщик схватил бич и, наклонившись, крикнул:

— Фатима!

Львица хорошо знает этот призыв хозяина с приседанием. С глухим рыком Фатима идет к укротителю, а он, чуть наклонясь, отходит от неё, отступает. Со стороны кажется, что львица преследует человека и вот-вот прыгнет на него. Ладильщиков еле заметно взмахнул левой рукой и наклонил голову. Львица присела и прыгнула на него. Кто-то из зрителей-женщин испуганно ахнул и замер. Львица перемахнула через хозяина. Какой красивый, мощный прыжок! А Фатима уже на своей тумбе. Ладильщиков подошёл к ней, погладил по шее и дал ей кусочек мяса.

— Браво, Фатима, браво.

Ладильщиков подсунул плечи под живот львицы, обхватил её за ноги и, подняв с тумбы, понёс. Львица покорно лежала на плечах. Львиный горжет! На морде львицы было какое-то глуповатое, беспомощное выражение. Лицо у Ладильщикова от напряжения покраснело. Кто-то из зрителей-мужчин произнёс восхищённо: «Ого-о», но другой на него шикнул, и тот умолк. Опасный момент! Ладильщиков поставил львицу на тумбу и поклонился публике. В это время один из зрителей с переднего ряда бросил в клетку букет красных роз. Таймур и Султан разом прыгнули к цветам, схватили букет, зарычали и рванули каждый к себе, но тут же с отвращением как будто выплюнули цветы. Ошибка! Несъедобное и воняет противно.

— На место! — крикнул Ладильщиков.

Стоявший около занавеса инспектор манежа громко сказал, обращаясь к публике:

— Уважаемые граждане! Просим цветы в клетку не. бросать! Это волнует зверей,

Наступила неловкая пауза. Нехорошо. Весь аттракцион должен идти определенным темпом, а тут задержка, Это расхолаживает зверей. Во время паузы Ладильщиков взглянул на зрителей и увидел в переднем ряду крупного мужчину в черном сюртуке и котелке. У нас такие головные уборы не носят. Кто же это? Наверно, подготовили какое-нибудь клоунское антрэ[8]: в юбилейный вечер клоуны могут выкинуть что-нибудь неожиданное. Около этого неизвестного мужчины сидит молодой курчавый человек с фотоаппаратом в руках.

Фиксируя льва глазами, Ладильщиков крикнул:

— Султан, ко мне!

Лев спрыгнул с тумбы и подошел к хозяину с глухим, угрожающим рычанием. Ладильщиков отбросил в сторону бич и, ухватившись за густую гриву льва обеими руками, потянул ее на себя и тихо крикнул: «Оф!» Султан вскинулся на дыбы и, открыв клыкастую пасть, громко, раскатисто заревел. От этого страшного рыка зрители вздрогнули, и какая-то женщина вскрикнула. Сильным рывком Ладильщиков опрокинул льва на спину и, не выпуская из рук гривы, навалился на него. Лев отрывисто рыкнул, словно захрипел «хлар-р», и схватил зубами хозяина за плечо.

— Султан, домой! — крикнул Ладильщиков.

Лев отпустил плечо. Хозяин и Султан вскочили, одно временно. Ладильщиков резко взмахнул правой рукой.

— На м-есто, Султан!

Но лев не пошёл на тумбу. Напружив, все тело, он прижимал уши, вздрагивал и, подбрасывая хвост вверх, глухо рычал. Пасть открыта, и глаза дико сверкают. Казалось, он вот-вот бросится на хозяина. Доги, верные стражи хозяина, почуяв опасность, натянули цепи и громко, злобно залаяли. Дежурный пожарник нацелил на льва брандспойт и палец положил на вентиль. Таймур и Нонка тоже беспокоятся: перебирают на тумбе лапами, скалятся, глухо рычат и наклоняют головы, будто хотят спрыгнуть.

Вера Игнатьевна просунула сквозь решетку железную вилу и острый конец опустила на землю — как будто перегородила львам путь, хотя перепрыгнуть этот железный прут львы могут очень легко. Но они боятся, Смотрят на вилу и вздрагивают. Страшный предмет! Прыгнешь — и напорешься. Да и кормилица говорит: «Таймур, Нонка, спокойно. Сидеть». Львы посматривают то на железную вилу, то на Веру Игнатьевну и притихают.

Ладильщиков поднял с пола бич и с размаху хлестнул льва вдоль спины.

— Султан, на место!

Иван Данилович сквозь решетку попытался достать Султана железной вилой, стараясь отвлечь его на себя, но тот был далеко от решетки. Золотистые глаза у Султана горели злобным огнем, а зрачки расширились, как у кошки, увидевшей добычу. Ладильщиков схватил палку и замахнулся на льва. «Султан, на место!» — крикнул строго. Лев сграбастал лапами палку и, злобно рыча, с диким остервенением вонзил в нее клыки. Палка хрустнула и переломилась, как карандаш. Ладильщиков поднял с пола железную вилу и направил ее в грудь льву. Наткнувшись на острую развилку, Султан злобно зарычал и сильным ударом лапы выбил ее из рук укротителя. Ладильщиков схватил «трещотку-пугало» и ткнул ее в морду льву. Бубенцы зазвенели. Лев испуганно отскочил от страшной палки и вспрыгнул на свою тумбу, В цирке послышался общий облегченный вздох.

Оркестр заиграл порывистый «Русский галоп»,

Помощники подожгли паклю на обручах и просунули их в клетку.

Свет в цирке потух, и арена осветилась трепетным огнем горящих факелов-обручей.

Ладильщиков пронзительно хлопнул бичом и подал команду:

— Пошли!

В огненные обручи один за другим запрыгали львы, гиены, волк и Тимошка. Опять щелкнул бич и послышалась желанная, приятная для зверей команда:

— Домой!

Через длинный решетчатый туннель звери устремились за кулисы. Загорелся яркий свет. В воздухе клубами неслись дым и копоть. Неприятно запахло гарью.

Оркестр грянул плясовую игривую песню «Ах вы сени, мои сени, сени новые, кленовые, решетчатые».

Ухватив Мишука за лапу, Ладильщиков пошел с ним в пляс. Идя по кругу, медведь притоптывал в такт музыке вслед за хозяином, а вокруг них на задних лапках прыгал маленький Тимошка и, задрав носик кверху, визгливо лаял, будто по-своему исполнял веселые припевки. Зрители громко, раскатисто засмеялись. И вдруг откуда-то сверху, кажется, из правительственной ложи, вспорхнула стайка белых голубей и, поблескивая под лучами яркого света, закружилась над ареной. Среди зрителей раздались веселые возгласы, лица осветились улыбками. Кружась над ареной, белые птицы опускались все ниже и ниже и, наконец, трепеща крыльями, усаживались на плечи и на раскинутые в стороны руки Ладильщикова. А голубь красновато-кирпичного оперения сел ему на голову. Светлые вестники мира!

Долго не смолкали аплодисменты. Ладильщиков низко кланялся на все стороны и улыбался. За пятнадцать лет своей работы на арене цирка он никогда не чувствовал себя так радостно и взволнованно, как сегодня, в юбилейный день.

Зрители хлынули к барьеру и, хлопая в ладоши, улыбаясь, кричали:

— Браво! Браво! Браво!

На манеж были вызваны помощники укротителя. Стеснительно улыбаясь, вышли из-за кулис и встали рядом с Ладильщиковым Мария Петровна, Вера Игнатьевна и — Иван Данилович Петуховы.

Артисты попытались вывести на манеж Клавдию Никандровну, но та решительно заупрямилась.

— Куда вы меня тащите? Я сроду на таком виду не была… Да и кто я? Десятая спица в колесе…

На манеж вышел директор цирка, толстяк с двумя подбородками, и в честь юбиляра зачитал адрес от коллектива цирковых артистов. Потом в клетку вошли пионеры, мальчик и девочка, оба краснощекие, смущенные. У каждого в руках было по букету цветов, а у мальчика еще какая-то резная шкатулка.

— Дорогой Николай Павлович! — звонко начала свою речь девочка. — Позвольте приветствовать вас от лица пионеров, юных зрителей, которые… которые…

Её речь зрители заглушили дружными аплодисментами. Девочка умолкла и покраснела. Она вдруг все забыла, что так старательно заучивала дома. Заметив замешательство девочки, Николай Павлович обнял ее и поцеловал в лоб. Глаза у него повлажнели от слез, и в горле что-то запершило… Крепко пожав мальчику руку, Николай Павлович принял подарки и передал цветы Маше и Вере. Среди зрителей снова вспыхнули аплодисменты. Николай Павлович поцеловал Машу, Веру и своего главного помощника Ваню Петухова.

За кулисами друзья-артисты хватали Николая Павловича за руки, крепко жали их, обнимали его и целовали.

— Поздравляем, Николай Павлович, от души поздравляем!.. И гордимся тобой…

Николай Павлович зашел в конюшню и приблизился к большой клетке, в которой находился Султан. Пристально глядя в глаза Султану, он проговорил тихо, протяжно и ласково:

— Султа-ан… Султа-анушка… Ну, как тебе не стыдно. Что это с тобой…

Поникнув головой, Султан с виноватым видом отворачивал морду — будто на самом деле стыдился смотреть хозяину в глаза.

Николай Павлович вынул из кармана камзола кусочек мяса и подал его льву.

— На, Султан, кушай.

Лев подошел, осторожно взял зубами мясо. Николай Павлович погладил его по шее, приговаривая тихо, ласково:

— Ну, вот, мой хороший… Та-ак… Ты больше не будешь злиться? Нет? Хорошо-о. Мы ведь с тобой друзья, Султан…

Султан зажмурился и, тихо мурлыча, стал тереться головой о прутья. Николаю Павловичу показалось, что лев на самом деле раскаивается в своем диком порыве.

Войдя в свою артистическую уборную, Николай Павлович снял рубашку и ватный жилет, предохранявший его от царапин и легких укусов. Ух, как жарко и душно! В артистической уборной все разбросано — одежда, обувь.

На полу валялась медвежья шкура, а на стенах висели афиши и вытканное шелком панно «Охота на тигров». Удивительно тонко передан солнечный свет далекой Индии!

В уборную то и дело забегали артисты, приносили поздравительные телеграммы, письма, записки.

Обнаженный до пояса, красный. и мокрый от пота, Николай Павлович сидел перед зеркалом и снимал с лица грим ватным тампоном и вазелином. Рядом с ним стояла Мария Петровна и махровым полотенцем обтирала его пополневшее упругое тело.

— Коля, у тебя синяки на левом плече, — сказала она тихо.

— Я знаю, Маша, Султан помял. Что-то он сегодня шалил…

— Может, на него весна действует?

— Нет, Маша, стареет-звереет. Ёж и цветы его разволновали.

В уборную вошел Иван Данилович.

— Николай Павлович, к вам Лоренц Гагенбек…

— Какой Гагенбек?

— Из Германии приехал. Хочет с вами поговорить,

— Проси, Ваня. Минуточку, я сейчас. Маша, дай рубашку, а то неудобно так…

Дверь открылась, и на пороге показался высокий мужчина в чёрном сюртуке и котелке, а из-за него выглядывал курчавый человек с фотоаппаратом в руках. Так вот это кто сидел на переднем ряду!

— Здравствуйте, герр Ладильщиков, — сказал Гагенбек, кланяясь и подавая руку, — я очень рад с вами познакомиться. Сегодня я видел вашу работу. Серьезно и немного с юмором. Это очень хорошо, красиво, но у вас есть такие трюки… как это сказать… Ну, не по правилам дрессуры. Схватка, например, со львом. Это слишком рискованно, опасно. Мы сделали кое-какие снимки. У меня в Берлине школа по укрощению хищников, и ваш опыт мы будем изучать. Мой фатер Карл Гагенбек в своей книге писал…

— Я читал книгу вашего отца, господин Гагенбек. Вы правы. Возможно, что я не всегда бываю осторожным со своими хищниками, но я надеюсь, что моя гуманная дрессировка смягчит их дикие инстинкты и они меня не решатся тронуть.

— Вы знаете, господин Ладильщиков, звери очень коварны. Недавно мой лучший укротитель капитан Шредер попал с ними в конфликт и… теперь лежит в больнице.

— Жаль, но… неудивительно, — сказал Ладильщиков, Весь свой разговор с Ладильщиковым Гагенбек вёл через переводчика, корреспондента московской газеты Кривцова, курчавого человека с карими глазами. Кривцов вынул из кармана блокнотик и, нацелившись в него карандашиком, спросил:

— Скажите, пожалуйста, товарищ Ладильщиков, какими качествами должен обладать укротитель?

— Прежде всего, я не укротитель, а дрессировщик, — ответил Ладильщиков, — я воспитываю и учу своих зверей «работе» на основе учения академика Павлова об условных рефлексах. А о качествах укротителя мне трудно говорить…

— Я понимаю вашу скромность, — сказал Кривцов с улыбкой и что-то бегло записал в блокноте, — но позвольте вам задать ещё один вопрос?

— Пожалуйста.

— В чем ваше счастье?

Ладильщиков на мгновение замялся — он не ожидал такого вопроса.

— Мое счастье?.. Я люблю свою работу и счастлив тем, что служу своему народу.

— Да-да, это правильно, прекрасно, — подтвердил Кривцов и тут же по-немецки перевел Гагенбеку свой вопрос и ответ Ладильщикова. Гагенбек что-то сказал. Кривцову, и тот перевел его вопрос:

— Господин Гагенбек интересуется — вы богаты?

— Да, у меня все есть, что надо.

— А капитал? — спросил Гагенбек,

— Мой капитал — советский зритель, и в этом мое главное богатство и счастье.

Гагенбек разочарованно пожал плечами, а Кривцов заулыбался и торопливо застрочил в блокноте.

В дверях показался высокий, статный инспектор манежа и, поклонившись, солидно пробасил:

— Прошу прощения, Николай Павлович. Вас просит к себе нарком. Он — в кабинете директора,

Ладильщиков вскочил со стула.

— Прошу извинить, господин Гагенбек и товарищ Кривцов. Заходите, пожалуйста, еще.

— Да, да, — закивал немец, — я обязательно зайду и посмотрю ваши репетиции, черновую работу. Я заключаю контракты на поставку животных Московскому зоопарку И в зверинцы.

Быстро переодевшись в серый костюм с галстуком, Ладильщиков почти бегом направился к кабинету директора цирка. Робко, нерешительно приоткрыв дверь кабинета, он тихо спросил:

— Можно?

— Пожалуйста, войдите, — услышал он чей-то незнакомый твердый голос.

Ладильщиков решительно шагнул в кабинет и, опустив руки по швам, вытянулся и по-военному четко произнес:

— Здравствуйте, товарищ нарком! По вашему вызову…

Но нарком не дал ему договорить свой рапорт. Он порывисто вскочил со стула, быстрыми, энергичными шагами подошел к Ладильщикову и крепко пожал ему руку.

— Я очень рад, товарищ Ладильщиков, поздравить вас, бывшего краскома, с правительственной наградой я с почетным званием заслуженного артиста. У вас крепкая армейская закалка. Вы отлично владеете мастерством управления зверями, но будьте осторожны и не рискуйте жизнью. Наш советский зритель не любит смертельных номеров. У вас и так все эффектно.

У Ладильщикова от волнения горело лицо. Наркома он видел давно, в молодости, когда тот был членом Военного Совета Первой конной армии. Он и сейчас все такой же простой, розоволицый и энергичный. Лишь виски посеребрились и вроде пополнее стал.

— Спасибо, товарищ нарком, — дрогнувшим голосом сказал Ладильщиков, не спуская глаз с лица того, о котором народ уже сложил песни. У

— Садитесь, товарищ Ладильщиков. Скажите, у вас малыши есть? — спросил нарком, присаживаясь рядом. Ладильщиков смущенно потупился.

— Нет. Детей у меня, к сожалению… Нарком улыбнулся.

— Да я не о детях спрашиваю, товарищ Ладильщиков. Зверята у вас есть?

— Ах, зверята? Есть, есть, товарищ нарком.

— Покажите нам с внучкой одного малыша.

Только теперь Ладильщиков заметил возле наркома, на стуле, девочку лет шести, круглолицую, краснощекую, с цветущим лицом и вздернутым носиком. Она походила на своего моложавого деда.

— Пожалуйста, товарищ нарком, я сейчас. Ладильщиков вышел из кабинета и вскоре вернулся вместе с кучерявым и лобастым мальчиком лет семи, у которого на руках был маленький рыжий львенок. Прижавшись к груди мальчика, зверенок спрятал нос под мышку.

— О, какой силач! — весело воскликнул нарком, — Льва на руках несет. Чей ты, малыш?

— Петухов Руслан, — смело ответил мальчик.

— Это сын моего ассистента, товарищ нарком.

— О, у него и имя богатырское.

— А его можно погладить? Не укусит? — опросила девочка, подходя к Руслану.

— Можно, — серьезно ответил он, — при мне не укусит.

— Молодец, маленький укротитель, — сказал нарком, — хорошим воином будешь.

Девочка погладила львенка и попыталась угостить его конфетой, но львенок не посмотрел на подачку.

— Они сладкое не едят, — сказал Руслан, — это вон медвежата сладкоежки, а эти только молоко любят.

Ушёл Руслан важный и серьезный. Как же, он показывал льва самому наркому и тот похвалил его. Даже назвал богатырем и маленьким укротителем, а мама все боится и не пускает его к зверям. Папа, правда, всё разрешает и даже спорит из-за него с мамой. «Пусть закаляется, — говорит он, — укротителем будет». Но мама настойчивая, и папа не всегда может настоять на своем, А Руслан очень хочет быть укротителем или лётчиком.

Прощаясь с Ладильщиковым, нарком сказал:

— Может быть, вам, товарищ Ладильщиков, помощь какая-нибудь нужна? Может, чего-нибудь не хватает?

— Нет, нет, товарищ нарком. Спасибо. Всё у меня есть. Всего хватает.

— Берегите себя, Николай Павлович, Помните, человек нам дороже всего.

— Спасибо, товарищ нарком.

В самом деле, чего ему не хватает? Что ему еще нужно? У него сейчас большая звериная семья и есть резервы; два медвежонка, две молодые львицы, орел, шакал, ворон. И в главке обещали пополнить его аттракцион тиграми, крокодилом и бегемотом. Это будет чудесно! И помощники у него надежные. Ваня уже самостоятельно проводит репетиции и может заменить его в любое время.

В этот необыкновенный вечер Ладильщиковы и Петуховы были сильно взволнованы и долго сидели в артистической уборной, делясь впечатлениями дня.

Затихло в цирке, потемнело. Но звери не спали и по-своему выражали тоску по воле: протяжно и глухо, как в бочку, рыкали львы — будто гремел гром или кто-то перекатывал огромные булыжники; противно, с каким-то клокочущим лаем кричали гиены, ворчали медведи и тихо подвывал волк, да неистовый Бой басовито, грозно взлаивал.

За кулисами с палкой в руке одиноко бродил старый хромой сторож Никифор Захарович Кудимов, проработавший в цирке более сорока лет.

— А где наш Руслан? — спохватилась Вера.

— Я сейчас посмотрю, — сказал Иван Данилович и торопливо вышел.

В то время как взрослые сидели в своей артистической уборной, Руслан находился, около звериных, клеток. Он очень любил маленького детеныша Фатимы — Цезаря, которого сегодня показывал наркому. От похвалы наркома Руслану стало радостно. Конечно, он будет укротителем! Вот когда народился этот львёнок, отец сказал: «Ухаживай, Руслан, за ним, корми, а потом будешь дрессировать его». Мама сказала, что у Фатимы мало молока, и стала подкармливать Цезаря коровьим молоком из бутылки. А нынче, наверно, забыла покормить. Столько, разных забот в этот беспокойный день! Фатима спокойно лежит, а львёнок ходит возле неё и мяукает. Конечно, голодный, Руслан отодвинул железный засов и, приподняв дверцу, поманил львенка: «Цезарь… Цезарь… иди ко мне…» Привыкший к человеческим рукам львенок подошёл к дверце и ткнулся носом в руку мальчика. Руслан подхватил его на руки и понёс в кладовку — звериную кухню. Поглаживая по спине, Руслан ласково приговаривал: «Цезарь мой, бедненький… голодный. Я тебе молочка дам…»

Лишённая детеныша, Фатима заходила в клетке, заурчала. Подойдя к дверце, стала царапать её, трясти. Руслан забыл запереть дверцу на засов. Дверца затряслась и чуть приподнялась… Львица подсунула под неё лапы и, приподняв повыше, выползла наружу. Воля! Мягко ступая, львица пошла направо, к кладовке, куда Руслан унёс её детеныша, но, услышав там какой-то стук, испуганно вздрогнула и круто повернула налево. Пройдя полутёмный коридор, заставленный какими-то, ящиками и железной аппаратурой, Фатима шмыгнула, в приоткрытую дверь конюшни. Пахнет животными! В станках стоят лошади, а в углу чан с водой, из которого ночной сторож Кудимов черпает ведром воду. Почуяв, зверя, лошади затопали ногами, зафыркали, захрапели, кося лилово-огненными глазами на средний проход, по которому шагала львица, озираясь по сторонам. Кудимов обернулся и, увидев львицу, с размаху выплеснул ей на морду ведро воды. Чихнув и брезгливо отряхнувшись от воды, львица отскочила к станкам. В этот момент её лягнула лошадь. Фатима перевернулась через спину, вскочила и, фыркая, глухо рыча «вау-вау», побежала из конюшни.

Там, где стояли клетки со зверями, горели ночные лампочки и было полусумрачно. Но когда Иван Данилович вошёл в это помещение, он сразу заметил, что клетка Фатимы пуста.

— Русла-ан! — крикнул Иван Данилович.

— Я тут, папа! — услышал он приглушенный голос сына.

Иван Данилович побежал к кладовке и распахнул дверь.

— Что ты тут делаешь?

— Кормлю Цезаря, папа. Смотри, как он пьет молочко…

— А где Фатима?

— Там, в клетке.

— Нет её там. Ты выпустил её?

— Нет, папа, я не выпускал ее…

— Беги скорее к дяде Коле в уборную и скажи, что Фатима убежала.

Иван Данилович схватил железную виду и побежал в конюшню. Как бы Фатима не натворила чего-нибудь… Направив впереди себя вилу, Иван Данилович быстро вошел в конюшню. Из-за чана выскочил с ведром в руке ночной сторож Кудимов и крикнул:

— Лев! Лев!

— Где?

— Не знаю.

Петухов побежал в фойе.

— Фатима! Фатима! — звал он львицу, поглядывая по сторонам.

Его догнали Николай Павлович и Мария Петровна, вооруженные палками и бичом.

— Ваня, ты иди в партер, посмотри там, а мы с Машей пройдем здесь.

Обежав фойе, Ладильщиков бросился в партер.

— Ну, как, Ваня, не видать?

— Нет.

И вдруг услышали — на хорах загремел барабан. Кто может там стучать в такую пору? Музыканты давно ушли. Поднялись на хоры. Никого. Стоят голые стулья, пианино, пюпитры, а барабан лежит на боку. Странно! Кто мог его свалить?

— Фатима! Фатима! — позвал Ладильщиков.

Кто-то заворочался за пианино, засопел. Взглянули туда. Там лежала львица, испуганно посверкивая огненными глазами.

— Фатима… Фатимочка… Иди сюда… — поманил её Ладильщиков.

Львица, узнав хозяина, вылезла из своего укрытия и, оживленно-радостная, прижалась к ногам Ладильщикова. Она сильно напугалась и ночного сторожа с его водой, и гремящего барабана, а от лошадиного удара ноет бок… Страшно одной, без хозяина, в огромном, жутко-пустом, тёмном цирке!

Фатима охотно пошла за хозяином, а когда увидела свою клетку, в которой лежал её детеныш, побежала туда сама, как в родной дом.

— Вот результат твоего спартанского воспитания, — сердито сказала своему мужу Вера Игнатьевна, — ты всё Руслану разрешаешь, и он везде лезет.

— Вера, ну просто глупый случай.

— У осторожных, умных людей таких случаев не бывает.

— А зачем ты полез в клетку? — спросил Николай Павлович.

— Я Цезаря хотел покормить…

— Ах ты, глупыш! — воскликнула Вера Игнатьевна, обнимая сына и прижимая его к груди. — Сердце у тебя мое, доброе, а голова, как у отца, безрассудная…

…Придя домой поздно ночью усталыми, Николай Павлович и Мария Петровна долго не могли уснуть — так взбудоражили их события дня. Они перечитывали приветственные письма и телеграммы и говорили обо всем: и о своих друзьях, которые их не забывают, и о наркоме, о Гагенбеке и зверях, о Руслане и Фатиме, о пионерах и о своей жизни, полной напряженного труда, тревог и переживаний.

Рассматривая резную шкатулку, подаренную ему пионерами, Николай Павлович сказал:

— Машенька, смотри: оказывается, тут звери изображены.

На боках и на крышке резной шкатулки видны были силуэты медвежат, льва, тигра и собак.

— Как искусно сделано! — промолвила Мария Петровна, рассматривая шкатулку.

Ложась спать, Николай Павлович устало повалился на постель и тяжело вздохнул:

— Ох, Маша, какой сегодня радостный и трудный день!..