Преодоление

СУМАСШЕДШИЕ ПРОЕКТЫ

СЖО – система жизнеобеспечения, состоящая из многих сотен тесно взаимодействующих между собой узлов, деталей, клапанов, насосов, жидкостей, газов, элементов пассивной тепловой защиты, питания, водоснабжения – всего того, что позволяет поддерживать в небесной лаборатории постоянную температуру, влажность, обеспечивает комфорт и работоспособность экипажей за пределами планеты, – эта прекрасная система, дающая жизнь, на спускаемом аппарате, заброшенном в пустыню, утратила почти полностью свои обычные функции. Да и сам корабль был не новенький, из заводского цеха, а хорошо послуживший на орбите, обуглившийся в плотной атмосфере, с закопченными иллюминаторами, с шелушащейся по бокам краской, с бесчисленными царапинами и вмятинами, свидетельствующими о его героическом прошлом. Внутри аппарата, там, где находилось научное, навигационное оборудование, органы управления и контроля, больше не подрагивали, вселяя уверенность, стрелки приборов, не вращался в перекрестье визира глобус, показывая место над планетой, лампочки освещения и подсветки горели тускло. Внутри было темно, холодно – старый корабль, отработавший свой ресурс, доставивший на Землю усталых исследователей Вселенной, стал чем-то вроде тренажера.

Только теперь, искореженный в жестких схватках с абсолютным холодом, вакуумом, тысячеградусным пламенем, ветеран продолжал нести свою нелегкую службу на земле. Многие дни, накрытый брезентом, он стоял в теплом ангаре, и лишь когда возникала надобность, его расчехляли, вывозили на солнце; в кресла садились, примериваясь, здоровые, веселые парни, те, кому еще только предстояло стартовать и кто никогда не встречался один на один с Космосом; ощупывали приборные доски, осматривались, обменивались шутливыми репликами, выбирались наружу; спасатели цепляли за ушки карабины тросов и, подхваченный вертолетом, корабль поднимался в небо, как когда-то давно, раньше. Он летал над лесами, полями, реками, но в этом спокойном движении не хватало прежней стремительности, ударов пламени по обшивке, натиска негнущейся атмосферы – великая, дрожь трясла корпус, затем следовал удар о воду, о песок, о камни, спасатели отстегивали карабины, вертолет улетал, все замирало. И старый корабль покачивался на волнах или, слегка накренившись, лежал посреди пустыни, как символ. Он не мог обогреть, укрыть, спасти, накормить экипаж Александра Сергеева. Саня Сергеев и его товарищи могли рассчитывать только на самих себя. На самих себя – ни на кого больше.

– Задачка, – поглаживая обшивку корабля, протянул Дима. – Это, как говорится, мы не проходили, это нам не задавали. Ну хоть бы маленькую электрическую печку предусмотрели, а лучше – кондишен.

– Тогда бы экзамен назывался не на выживаемость, а на отсидку, – ухмыльнулся Леша. – Включил кондишен и сиди. Тепло, светло, мухи не кусают.

– Время, – напомнил Саня. – Направляем всю интеллектуальную мощь на поиск средств спасения. Предлагаю возможные и невозможные варианты. Вы их критически осмысливаете и либо принимаете, либо отвергаете. Итак, изначальный вопрос: терял ли кто-нибудь до нас парашютное полотнище? А если терял, как вел себя в подобной ситуации?

– Мы первые, – вздохнул Леша. – Аналогов нет. Подражать некому.

– Идем дальше. Скафандры?

– Не годятся. Без вентиляции задохнемся. А вентиляция осуществляется либо наружным воздухом, либо от системы корабля.

– Гидрокостюмы?

– Резина холодит. Схватим вечный радикулит и ревматизм.

– Спирт из аптечки?

– Вовнутрь нельзя и бесполезно, а обогреться и на пару минут не хватит.

– Верблюжья колючка?

– Род полукустарников и многолетних трав семейства бобовых. Хорошо поедается верблюдами. В посевах – сорняк. Используют на топливо. Но тут ее почти нет.

– Все-таки шанс… Корабль?

– Что корабль? – не понял Дима.

– Есть ли в корабле горючие материалы?

– Только для мартеновской печи.

– А из какого металла сделаны приборные панели?

– Кажется, дюралюминий с титаном.

– Значит, магний и марганец… Уже лучше… Сигнальные ракеты?

– Можно извлечь порох и горючие вещества.

– Прекрасно. Еще варианты?

– Король был голым, – философски изрек Дима. – Наши возможности исчерпаны. Правда, в аптечке есть несколько индивидуальных пакетов. Если смочить их спиртом…

– Еще три минуты жизни. Но до полуночи не дотянем.

– Некоторые путешественники полностью закапывались в песок, – сказал Дима. – Инструктор гарантировал жизнь, но за здоровье не ручался: тело немеет, становится деревянным.

– Исключается, – вздохнул Саня. – Просто, но не гениально… Если мы немедленно не найдем выход, нам придется дать дуба…

– Еще можно всю ночь бегать по пустыне, – иронично предложил Дима. – Скакать, носиться, ездить…

– Ездить? – оживился Саня. – Это идея… Что делают шоферы, когда в стужу посреди степи глохнет мотор?

– Ломают деревянные борта, разводят костер, – с недоумением произнес Леша.

– Вот,- испытывая радость открытия, воскликнул Саня. – Именно то, что нам нужно.

– Голова! – пришел в восторг Леша. – Но за резину у нас вычтут из зарплаты.

– Не будем мелочиться.

– Не понял, – сказал Леша. – Откуда у нас шины?

– Отбросив промежуточные решения, выдаю окончательный ответ: верблюжья колючка, бинты, спирт, порох, горючие вещества из сигнальных ракет, магний, марганец, гидрокостюм, – объяснил Саня. – Да, – повторил он жестко, – придется пожертвовать одним костюмом.

– Я понял.

– Тогда распределим обязанности. Дима, как бортинженер, берет фонарик, нож-мачете и аккуратно демонтирует одну из приборных панелей в корабле, затем делает на вершине бархана углубление для костра. Леша и я – добываем колючку. Работаем быстро, оперативно – у меня уже зуб на зуб не попадает.

– Надо спешить, – согласился Леша.

– Ты сфотографировал днем район?

– Не очень. Но где растет колючка, помню.

– Ладно. Идешь на восток, я – на запад. Через тысячу шагов делаешь разворот и возвращаешься на базу. Встречаемся через сорок минут. Возьми бинты связывать кустарник.

– Уже взял.

– Пошли.

– И все-таки, ребята, – крикнул им вслед Димыч, – мы на Марсе… Возвращайтесь скорее.

Ему никто не ответил: ночь поглотила ушедших, он остался один. Температура воздуха резко упала, точно в середине лета началась лютая зима, но без пурги, снега, низкие звезды светились студено, немигающе, холод пробирал до костей, чтобы согреться, приходилось постоянно двигаться, подпрыгивать, пританцовывать, хотя это почти не помогало, и Дима, достав непослушными, окоченевшими руками фонарь и нож-мачете, полез в кабину спускаемого аппарата и стал энергично отвинчивать пустую приборную панель – по Саниному замыслу дюралюминий должен гореть, как бенгальские свечи, поддерживая своим огнем общий костер. Надолго ли хватит костра и где они проведут остаток ночи, Дима не думал, не хотел думать – главное сейчас сделать дело, добыть горючий металл, в скрытой энергии которого таилось спасение, и он, ощущая, как деревенеют спина, ноги, с остервенением взламывал крепления, забыв об аккуратности, привитой с детства, о том, что в корабле, отслужившем срок, есть частичка и его труда – еще в КБ проектировал отдельные узлы СЖО – системы жизнеобеспечения – для «Союзов», орбитальных станций и очень гордился совершенством, необычностью конструкций, техническими решениями, в них заложенными. И вот – по странной иронии судьбы – он, инженер-разработчик, безжалостно крушил, добивал старый корабль. Сама жизнь, соединив множество причин в одну, сделала случайное необходимым и распорядилась, чтобы именно он – никто другой – остался один на один со старым кораблем. И Дима сумел распознать тайный смысл знака. Словно скульптор, увидевший в минуту гениального прозрения всю ничтожность, несовершенство созданных им форм, он расправлялся с болтами и заклепками, мечтая вскоре создать нечто настоящее, величественное, монументальное.

– А… – размахивая ножом-мачете, кричал Дима, продолжая какой-то давний спор с невидимыми оппонентами, – вы говорите, термодинамика строится на основе фундаментальных принципов?! Вы утверждаете, будто невозможен переход теплоты от тела холодного к телу более нагретому без каких-либо других изменений в системе или окружающей среде?! Еще великий Циолковский говорил о круговороте энергии, в том числе – о круговороте тепловой энергии. Но вы и вам подобные очень долго держали его записки под сукном, утверждая, что такого быть не может, потому что такого не может быть… Я говорю вам: теплота может переходить от холодных тел к горячим. Может! А вы считаете это бредом? Абсурдом? Получайте!.. – Дима яростно вонзил мачете в темный металл. – Получайте!.. Получайте…

– Эй, – раздался снаружи Санин голос, и по стене корабля постучали. – Что случилось? На всю пустыню слышно. Бежал на твои крики, как на маяк. При чем тут Циолковский и невежество цивилизации? Разве можно сразу, без количественных накоплений, перейти на качественно иной уровень знания?

Дима высунулся из люка, подсвечивая фонарем, сбросил на песок сначала куски металла, затем нож, наконец выбрался сам.

– Сразу нельзя, – сказал он, словно продолжая сражение с оппонентами. – А быстрее – можно.

– Как быстрее? – удивился Саня. – Природу не обманешь.

– Мы обманываем сами себя.

– Стоп, – сказал Саня. – Разговор принимает серьезный характер. Можем остаться без костра. Сначала огонь, потом – беседа. Только все начистоту – ты меня заинтриговал. К тому же есть некоторое созвучие.

– Минорное? Мажорное?

– Скорее, минорно-мажорное.

– Ты тоже об этом думал?

– Да, но в другой плоскости.

– О чем вы, братцы, в такую стужу? – Леша, трясясь и стуча зубами, точно в ознобе, выскочил из темноты с крохотной вязанкой кустарника. – Давайте скорее костерок… Ты много дровишек принес, Сань? Я, кажется, всю пустыню обшарил и – с гулькин нос.

– Мало, – вздохнул Саня. – И на второй круг уходить бесполезно. Тут ничего нет. Но я притащил несколько крупных камней – совсем рядом нашел.

– О, камни… каменка… парилка… – заклацал зубами Леша. – Хо-ро-шо… Где печку сложим?

– Тут. Около корабля. Минут через пять все будет готово. – Саня решительным шагом направился в темноту: – Пойду, притащу НАЗ.

– Сань, – крикнул Дима. – Оставляем тебе фонарь, чтоб с патронами не начудил. А сами еще немного вокруг посмотрим… Кострище откопать я не успел – в кораблике все прочно сделано.

– Я откопал. В первоначальном плане намечаются изменения.

– Мы помчались.

– Ищите камни.

– Будет сделано, – Дима с Лешей скрылись в темноте.

Стараясь не терять ни секунды, Саня перетащил к кораблю НАЗ, быстро достал сигнальные ракеты, спирт, бинты, аккуратно сложил все на песке и принялся мастерить очаг. Костры-шалашики, костры-колодцы, костры-камины, таежные костры, костры под дождем и на воде – эти многочисленные изобретения человечества, о которых Командир знал, тут, в пустыне, не годились. Не хватало материала: две тощие вязанки верблюжьей колючки сгорят минут за двадцать, гидрокостюма (ох, как не хотелось ему портить гидрокостюм!) хватит на полчаса-час. Дальше – холод, мрак, сильнейшее переохлаждение, воспаление легких, госпиталь, эскулапы в белых халатах. Положение казалось безвыходным. Но Саня сдаваться не собирался. Он творил, импровизировал с воодушевлением, как художник, создавая под звездами собственный костер, который бы вспыхнул алыми отблесками, посылая в небо снопы искр, и был бы способен согреть до рассвета.

Сначала, тщательно установив фонарь, чтобы луч света падал на руки, и стараясь не думать ни о чем постороннем, он осторожно вскрыл сигнальные ракеты; в одну пустую баночку из-под паштета выложил горючее вещество, в другую – порох; затем сильными, резкими ударами мачете разрубил приборную панель на пять примерно равных частей; отбрасывая песок далеко в сторону, вырыл небольшую – с полметра в диаметре – лунку с четырьмя углублениями по краям, как в барабане нагана, вставил в углубления куски дюралюминия, а сверху положил камни – так, чтобы внизу оставалось свободное пространство; разорвав индивидуальный пакет, обмотал горючее вещество из ракет бинтом, смочил бинт спиртом, засунул в углубление под камни – получились своеобразные камеры внутреннего сгорания, вырваться из которых огнеопасные шашки не могли – удерживал дюралюминий; укрепив на дне лунки последний кусок металла с индпакетом, облитым спиртом, Саня старательно проложил от камер к центру кострища дорожки из пороха и, вытерев со лба холодный пот, облегченно вздохнул. Главное было создано, и создано, как ему казалось, весьма недурно, остальное – дело техники.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес он, чувствуя нарастающее волнение. – Ну вот, сейчас обогреемся… Ребята! – крикнул в темноту. – Ключ на старт!

– Подожди, – Дима вынырнул из ночи, будто ворвался из какого-то неведомого пространства с другим, чем наше, числом измерений. – Мы еще колючки принесли.

– Пригодится, – Саня, переломив, как хворост, одну из вязанок, быстро сложил в центре кострища колодец, – Готовность пять секунд… четыре… три… две… одна! – он бросил спичку – и языки голубого спиртового пламени, соединившись с пламенем пороха, охватили веточки кустарника.

– О, – простонал подошедший Леша. – Теперь жить можно. Ни мороз нам не страшен, ни жара.

– Отойдем подальше. На всякий случай, – сказал Саня. – Фирма веников не вяжет, но…

Неестественно ослепительный свет резко, как вспышка молнии, вспыхнул в одной из камер, с шипением перебросился к другим, темень, словно опаленная, шарахнулась в сторону, границы видимого мира раздвинулись, и в пустыне стало светло, будто днем; звезды погасли, по неподвижным волнам песка заплясали причудливые тени.

– Ну, Командир, – оторопело протянул Дима. – Ты даешь. Это же не костер, а автогенный аппарат. Света много, тепла нет. Бр-р-р…

– Потерпи чуть-чуть. Важно, чтобы не треснули камни.

– Мы песок плавим, да? – вежливо, стуча зубами, поинтересовался Леша.

– Нет, – объяснил Саня, когда бушующее в камерах пламя пошло на убыль. – Камни нагреваем. Теперь они не остынут до утра… В корабле, разумеется.

– Елки-палки, как просто, – изумился Дима. – А мы тебе на психику давим.

– Забыли, – сказал Саня. – Нам еще предстоят такелажные работы. Обматывай бинтом руки, забирайся в кабину. Будешь принимать камешки и укладывать в отсек под приборной доской.

– Понял.

– Ты, Леш, страхуешь.

– Есть.

Горючее вещество сигнальных ракет иссякло, пронзительный свет погас, ночь как-то разом придвинулась, сжалась плотным кольцом темени вокруг корабля, но верблюжья колючка потрескивала на удивление весело и не давала мраку сомкнуться окончательно. Поглядывая на желтые языки пламени, Саня перебинтовал себе руки, подождал, пока будут готовы товарищи, и, примерившись, подхватил из углубления около костра раскаленный камень.

– Держи, Димыч!

Неприятно запахло горелой тряпкой, но бинт выдержал.

– Подавай!

Саня снова подхватил и швырнул горячий камень на черные ладони товарища.

– Стоп. Бинт перегорел.

– Подмени, Алексей.

– Есть.

– Держи!

– Готово.

– Лови последний. Как в корабле?

– Сауна.

– Ну вот. Второй закон термодинамики в действии. И гидрокостюм останется цел. А вы говорили… – срывая с ладоней лоскуты обгоревшего бинта и бросая их в огонь, сказал Саня. – Меня эта идея в последний момент осенила.

– Голова, – похвалил Дима, спрыгивая вслед за Лешей на песок.

Подбросив в костер оставшиеся кустики колючки, они уселись вокруг огня и долго, задумчиво глядели, как языки пламени, сталкиваясь, перемешиваясь друг с другом, трепетно рвутся ввысь, жадно пожирая свою пищу. Казалось, какая-то вечная, неразгаданная тайна крылась в огне, в студеной ночи, в звездах, и Саня думал, что мир устроен куда искуснее и сложнее, чем представляется людям, он един и неделим, и это вечное единство многообразия создает и свет, и тьму, и тени. Мир виделся ему неким живым, дышащим организмом – без конца и края – где каждое связано с каждым, все находится в неустанном движении, куда-то несется, сталкивается, сжимается, расширяется, поглощается, излучается, стынет, рождается и умирает. И человеку, маленькому человеку – волею случая или закономерно заброшенному в самую гущу космического океана, нужно найти свое место, свою звездную нишу, разгадать загадку собственного происхождения. Жгучее, неистребимое любопытство проснулось в нем, и Саня, подняв голову, с нетерпением посмотрел на Диму.

– Что же ты, – сказал он. – Рассказывай. Пока горит костер, рассказывай.

И, неожиданно для самого себя, вспомнил другого Диму, каким тот был в госпитале: невысокий, коренастый, молчаливый, безупречно скромный, Дима преображался лишь в те минуты, когда говорил о своей работе или о том, что очень любит. За два года в отряде он сильно изменился – появились твердость, уверенность в себе, хорошая ироничность, словно освободился от тяжелого душевного груза и обрел крылья. Сейчас перед ними сидел окрепший, закаленный в боях мужчина, но его глаза блестели как у того, прежнего.

– Только не удивляйтесь, – начал он просто. – Я пришел в Звездный, чтобы сделать карьеру…