ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

Четверг. 8.01 — 13.02

Блины были поджаристые, пористые, пухлые. Удались просто на славу. Это Ленка после той ссоры старается. Ну и пусть. Одна радость — дочь к замужеству хоть элементарные вещи делать научится. Джентльменский набор молодой хозяйки. Клава, когда за Федю замуж выходила… Хотя какая разница? Все равно не помогло. С таким же успехом могла вообще ничего не уметь. Результат один.

— Ну как? — Витя прогрыз в блине три дырки, вместо глаз и рта, и приложил к лицу, как маску. — На кого я похож?

— На дурачка. — Ленка засмеялась. — Ешь, а то остынет.

Мальчишка надулся, бросил блин на тарелку и молчал весь завтрак, нехотя ковыряя вилкой.

— Мам, а Макс сегодня опять не ночевал, — как бы невзначай обронила дочь.

— А я знаю. — Клава улыбнулась.

Макс действительно не ночевал. На него ссора подействовала меньше, чем на Ленку. Вчера, возвращаясь домой, Клава видела его во дворе с какой-то девушкой. Сидели на лавочке и тискались. Мать матерью, а природа свое берет. Клава сделала вид, что не заметила. Он тоже. Лишь бы не привел жену с ребенком — она точно с ума сойдет.

— Ну все, мне пора. — Клава встала из-за стола. — Отведешь Витьку в детский садик, а Максу скажешь, чтобы он мне позвонил, когда домой вернется. Все ясно?

— Мам, — вкрадчиво спросила Ленка. — А можно я сегодня твои кроссовки надену?

— У тебя же свои есть. — Клава надела плащ. — И потом, они летние, а на улице еще…

— Да весна уже, мама, тепло! Ну я осторожно. Можно?

— Ладно. — Клава махнула рукой. — Только не сильно извози. Все, меня уже нет.


— Клавдия Васильевна, слышали — Худовский на вас в суд подавать собирается. — К ней подскочил Семенов и бодро зашагал рядом.

— Это за что еще? — безразлично спросила она.

— Не знаю. Но он вчера по МТК выступал по поводу того инцидента в баре. Говорил, что вы не хотите доводить то дело до конца по политическим соображениям. Что скажете?

— Я бы сказала, жаль материться не умею. — Дежкина виновато улыбнулась и резко завернула за угол.

Но тут ее опять поймали. Подскочила Люся-секретарша.

— Дежкина, Чапаев просил отчет по делу. Когда будет готов?

— Когда будет готов, — эхом ответила Клавдия.

— Дежкина, там к тебе какой-то мужик пришел! — закричал кто-то сверху.

— Значит, можно так и передать, про доклад? — не отставала Люся.

— Стенографически. — И Клава резко прибавила ходу.

— Дежкина, в магазине на углу помидоры дешевые продают. Тебе взять килограммчик? — поинтересовалась вечно ничего не делающая Антонина Павловна, учетчица из отдела экономических преступлений.

— Не надо, у меня есть.

Помидоров на самом деле никаких нет. Просто каждый раз, когда эта Антонина Павловна покупает что-нибудь Клаве, потом приносит в кабинет и сидит там минут сорок, рассказывая про подлую жену племянника, которая работает в театре и еще ни разу не пригласила на премьеру.

— Клавдия Васильевна! — на этот раз это был Беркович. — Я тут с бригадкой смотаюсь. Делов всего на час — теща по пьяни зятя качалкой забила до смерти. К обеду буду.

— Погоди, Евгений Борисович, а как же Карев?

— Да ну его! — засмеялся Беркович и побежал к выходу.

— Сумасшедший. — Клава пожала плечами и воткнула ключ в замок.

Но дверь, слегка скрипнув, открылась сама.

И сразу Клаву стали поздравлять, говорить, что так держать, что она самый добросовестный работник, что побольше бы таких — и мигом бы очистили Москву от всякой криминальной дряни. Да что там Москву — всю Россию. Тут были и Чепко, и Самойлов, и почему-то Патищева.

— А что такое? — недоумевала Клава, пока ей остервенело трясли руку. — Что, собственно, случилось?

— Как, ты не знаешь? — Чапай гомерически засмеялся. — Это же все. Это конец. Теперь можно поставить жирный крест и не думать больше об этом. А вы мне вчера — ордер, да как, да что!

— Да объясните вы, о чем тут речь?! — не выдержала наконец Дежкина. — Похоже, я одна не знаю, какая я хорошая.

— Карев с повинной явился! — радостно крикнул Левинсон.

Дежкина медленно осела на стул.

— Когда он пришел? Почему мне не доложили? Почему я все должна узнавать последней? Где Порогин? Где Кленов?

— Они уже выехали. Минут через двадцать будут здесь.

— Этого не может быть, — тихо прошептала она, стягивая ставший вдруг жарким плащ. — Это все не то, ерунда какая-то.

— Да какая ерунда? — Чепко со всей мужицкой простотой хлопнул ее по плечу. — Радоваться надо, а она не верит. Давай дожимай это дело до победного — и в суд. Месяц тебе даю на все про все. И давай! Впереди на горячем коне! — Он снова потряс руку Дежкиной и вышагал из кабинета.

За начальником следственного отдела потянулись все остальные. Дежкина проводила их взглядом и недоуменно посмотрела на Левинсона.

— Ты-то что про все это скажешь? Такого ведь не бывает, правда? Я не верю.

Старик ухмыльнулся и пожал плечами.

— Так-так-так… Пирожков нет?

— Сегодня нет.

— Ну тогда не буду рассказывать тебе одну очень поучительную историю.

Это означало, что нужно приготовиться и слушать. Ну ладно, минут пятнадцать еще есть.

— Это три года назад было, в Питере. Я туда в командировку ездил. Грохнули семью одного бухгалтера. Страшно грохнули, по-зверски. Его самого утопили в ванне, а потом еще и залили кипятком. Красный был, как креветка. Жену повесили в коридоре, а маленького сына сбросили в мусоропровод. Живого. Он еще часа два прожил после того, как его нашли. Стали раскручивать, и тут выясняется, что этот бухгалтер такими суммами заворачивал втихаря, что одних нулей на две строки будет. Понятно, чьих рук дело, правда?

— Ну, в общем, можно догадаться.

— Вот-вот. — Левинсон улыбался и сладострастно потирал руки. — А тут вдруг приходит в прокуратуру старушка — дышит уже через раз и признается, что это она, своими собственными руками. Ну ее, само собой, в психушку, и крутят начальника. Там по всему выходило, что он. И мотив, и судимость. Ну, короче, все. А старушка не унимается. Она убила, и все тут. Все смеются, анекдоты травят, внимания никакого. А потом действительно оказалось, что она. Ей детишки сериал смотреть не давали. Она на этих сериалах помешалась совсем, письма Марианне в Мексику писала два раза в неделю. А они, понимаешь, не давали. Шумели, ругались весь вечер, как с работы придут. Ну она в один прекрасный день и…

— Понятно. — Клава посмотрела на часы. Минут через пять Игорь и Коля должны быть тут. — Только у меня такое впечатление, что этот Карев не старушка, а как раз директор.

— Так-так-так… Слушай, Дежкина. — Левинсон встал. — А ты тут на что? Ты тут для того и поставлена, чтобы отделить, как говорится, зерна от плевков. Все, я тоже поскакал. У меня на сегодня обширные планы. Буду радовать прессу. Готовься к интервью…

Кабинет совсем опустел. Даже в ушах зазвенело от тишины. Как на экзамене, когда глаза слипаются от страха, а мозги работают со скоростью компьютера.

Поэтому, когда зазвонил телефон, Клава даже вскрикнула от испуга.

— Алло. Городская прокуратура, следователь…

— Мам, это я, — виноватым голосом пропел Макс. — Ты просила позвонить?

— Да, просила. — Клава облегченно вздохнула и вытерла пот со лба. — Ну давай рассказывай.

— Мам, а можно я тебя с одной девушкой познакомлю?

— Это с той, с которой ты вчера на лавочке?..

— Нет, с другой! — обиделся сын. — Эта с Лешкой встречается, помнишь, с которым я в школе учился. А мою Маша зовут. Она сейчас универ заканчивает.

— А сам-то ты с ней давно познакомился? — по-матерински насторожилась Клава. — Кто ее родители? Это ты у нее ночевал? Сколько ей лет?

Тут распахнулась дверь и в комнату влетел Игорь.

— Клавдия Васильевна, помогите! Он идти не хочет.

— Ладно, вечером поговорим. — Клава бросила трубку и вскочила из-за стола. — Что там у вас случилось?

— Он лежит на полу и орет как резаный и вас зовет. Три мужика поднять не могут.

— Что за дурацкое шоу. Ладно, пошли.

Карев действительно лежал на полу, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Зыркал на собравшихся выпученными глазками и изредка вскрикивал вызывающе:

— Убивец я! Убивец! Нет мне прощения, душегубу! Ведите меня на лобное место, чтобы при всем народе каяться!

Клава продралась сквозь толпу и остановилась, чуть не наступив ему на руку.

— Что вы делаете? Как вам не стыдно? А ну немедленно встаньте.

— Клавдия Васильевна! — Карев тут же обхватил ее ноги и разразился рыданиями. — С повинной к вам явился. Не могу больше такой тяжкий грех на душе носить. Каюсь! Во всем каюсь! Любую кару готов принять за свои злодеяния!

— Хватит юродствовать, — строго приказала Дежкина. — Поднимайтесь и идите в кабинет. А то прикажу вышвырнуть вас на улицу, и все.

Дьячок раскрыл рот от удивления.

— Как это — на улицу? Я же убийца. Это же я…

— Ничего не знаю. Сначала это нужно доказать. Одного признания мало. Так что перестаньте валять ваньку и следуйте за мной. — Она развернулась и демонстративно зашагала по коридору, крикнув через плечо: — Если через пять минут не встанет, отправьте его обратно в отделение, на пятнадцать суток. У меня своих дел полно.

— Я уже иду! Уже иду. — Карев мигом вскочил и побежал за ней.

— Клавдия Васильевна! — Игорь догнал ее и начал тихонько шептать на ухо: — Там за ним старух целый отряд приперся. Стоят перед проходной и требуют его отпустить. Что делать? Еще полчаса — и журналистов наедет куча.

— Пойди и скажи им, что его давно увезли в следственный изолятор, — шепотом ответила она. — С черного хода.

Когда наконец попали в кабинет, Клаве даже пришлось выгонять посторонних — столько народу хотело посмотреть продолжение шоу. Дверь пришлось запереть на ключ.

Клавдия села за стол, нехотя раскрыла папку и наконец сказала:

— Ну ладно, Карев, давайте сознавайтесь в своих ужасных преступлениях.

Сказала лениво, со скептической улыбочкой, хотя внутри все кипело и бурлило.

Карев сел на краешек стула, сложил руки на коленях, как школьник, и медленно, с расстановкой начал говорить:

— Я, Карев Геннадий Васильевич, сознаюсь в совершенных мною зверских убийствах. В Воронцове, в Матвеевском, на Воробьевых горах и в Медведкове. А также несколько женщин, которых убил несколько лет назад в Хабаровске. Точное количество не помню.

— Ага, очень интересно. — Клава выдавила из себя зевок. — Ну и почему вы решили сознаться именно сейчас? Почему не сделали этого вчера, когда мы приходили к вам с обыском?

— Не знаю. — Карев пожал плечами. — Побоялся. А потом понял, что все равно надо. Да и не хотел я такой популярности.

— Какой популярности? — поинтересовалась Дежкина.

Кленов стоял в углу и резал, резал, резал ножничками. Под ногами у него образовалась уже небольшая кучка бумажных обрезков.

— Так ведь уже в газетах писать начали. Вчера в «Совершенно секретно» целая статья была.

— Ну хорошо, если вы не хотели популярности, то чего же вы хотели?

— Не знаю. — Карев пожал плечами и пристально посмотрел ей в глаза. — Я ведь никакой не убийца.

— То есть как? В каком смысле? А зачем тогда сознаетесь, если не убийца?

— Потому и сознаюсь, что грех с души сбросить хочу. — Дьячок виновато улыбнулся.

— Какой же грех, если вы не убивали? — Клава совсем запуталась.

— Нет, вы не поняли. — Карев вздохнул и опустил глаза. — Я только по натуре не убийца. А все равно убивал.

— Зачем? — Клава вдруг поймала себя на ощущении, что Карев пытается втянуть ее в какую-то непонятную игру. То он убийца, то не убийца.

— Ну как… Я просто хотел… Наказать.

— За что? Да вы говорите уж, раз пришли. — Клава открыла ящик стола и достала пачку бумаги. — Ладно, вот вам ручка, бумага, пишите чистосердечное признание.

— Ага, хорошо. — Карев схватил ручку и листок. — Что писать? Диктуйте.

— Как это? — Клава улыбнулась. — Что я вам должна диктовать? Вы натворили, вы и пишите. Подробно, не упуская никаких мелочей. Все пишите. И про Хабаровск, и про Москву.

— Так я не помню почти ничего… про Хабаровск. Это давно было. Да и писать долго.

— А это не важно. — Дежкина встала из-за стола. — Времени у нас много. Все пишите, что помните, а там будем разбираться.

Дьячок кивнул, погрыз немного ручку и начал писать.

Клава подошла к Кленову, тихонько толкнула его в бок и спросила, чтобы Карев не слышал:

— Ну, что скажете?

— Не знаю. — Николай Николаевич пожал плечами. — Пока ничего сказать не могу. Одно из двух — или это он убивал, или не он. Но вас ведь это не устраивает?

— Но почему он пришел? — недоумевала Дежкина. — Это же какой-то абсурд. И я…

— А вот это зря. — Кленов взглянул на нее мельком и улыбнулся. — От них всего можно ждать. Он ведь по своим правилам играет. И пока недоиграл. Партия пока продолжается.

— Это я заметила.

Дьячок сидел к ним спиной и продолжал писать, склонившись над бумагой, как над сочинением.

— Но хоть что-то вы можете определенно сказать? — спросила Клава.

— А могу я его сам допросить? Могу с ним поговорить с глазу на глаз?

— Что, прямо сейчас? — удивилась Клава.

— Ну почему? Завтра, послезавтра, в любой день.

В дверь постучали. Клава открыла и выглянула. В коридоре стоял Порогин.

— Машина уже готова, чтобы в следственный изолятор везти. И одиночку я ему выбил. А бабки уже разошлись.

— Хорошо. Спасибо тебе. Как только писать закончит, так сразу и повезем.

Четверг. 14.17 — 16.31

Карев закончил писать через час. Протянул Клаве несколько листков, мелко исписанных убористым каллиграфическим почерком.

— Вот. Тут все, что я помню.

Клава взяла листки и начала читать. Карев опять сел напротив и сидел тихо, ковыряя в носу, пока она не дочитала до конца.

— Хорошо. — Дежкина положила бумагу в папку. — Сейчас вас отвезут в следственный изолятор. А завтра я к вам приеду. Игорь! Можно везти.

Карев встал и направился к выходу. У двери остановился и вдруг спросил:

— Но я ведь все правильно написал, правда?

— Посмотрим. — Клава пожала плечами.

— Ну что? — спросил Кленов, когда дьячка увели.

— Да, это он, — уверенно сказала Клава и добавила: — Скорее всего.

— Скорее всего? — Николай Николаевич удивленно вскинул бровь.

— Написал он все относительно точно. За исключением мелочей. А остальное, как говорится, дело следствия…

Загрузка...