Прогулка под деревьями

ГОЛОС

Кто здесь поет, когда умолкло все? чей голос

Негромкий, чистый, начинает песнь

такую дивную? в предместье ли, вдали

за Робенсоном, где сады под снегом?

Иль близко, рядом — он поет, не зная,

что слушают его? не торопись понять

ведь так же точно начинает день

невидимая птица. Можно лишь

прислушаться в молчанье. Голос крепнет

как ветер марта, что дыханьем свежим

наполнил древний лес; он к нам летит

не зная горя, улыбаясь смерти…

Кто будет петь, когда исчезнет свет?

Неведомо. Но голос слышен сердцу,

отвыкшему владеть и побеждать.

ЗИМА

Жильберу Куллю

Ведь было же — мои слова летали

я видел в небе их! — сверкая и кружась…

вели меня в прозрачные пространства…

а что теперь? декабрь ледяной

меня замкнул, я, безголосый старец,

все дальше уходящий в закоулки,

угрюмой памяти, — он, если улыбнется

то лишь на светлой улице и если

вдруг встретит тень с глазами навсегда

закрытыми — она сейчас

и много лет уже — как ледяной декабрь…

о женщина далекая, огонь

под вечным снегом, если замолчу

кто скажет ей, чтобы она сияла,

не исчезая с прочими огнями

в лесах-погостах? Кто из мрака путь

укажет мне — росистую тропу?

Но, отвечая на призыв неслышный,

родился в травах предрассветный миг.

НЕПОСВЯЩЕННЫЙ

Чем старше я, тем больше возрастаю

в незнании, чем дальше, тем вернее

всего лишаюсь и теряю власть.

Мои владенья — заоконный блеск

иль оснеженность тихого пространства

в безлюдье вечном. Где он, господин,

защитник, покровитель и вожатый?

Не покидая комнаты своей

храню молчанье (тишина-служанка

все постепенно ставит на места),

жду, что мечтанья лживые исчезнут

все до конца. Но с чем останусь я?

Что делать смертному? какая сила

ему так властно не дает уйти? Что заставляет

его остаться и твердить слова

в пустом пространстве комнаты? И мне ли

судить об этом, жалкому слепцу?

Но голос слышен, он приходит вместе

с лучами света, различим едва:

«Огню подобно, создает любовь

свое сиянье только разрушеньем…»

ТРУД ПОЭТА

Час от часу слабнут глаза — и труд их теперь

уже не сновиденье, даже не слезоточенье

но взор пастуха, стерегущего ревностно мир, —

без него обреченный забвенью.

Так у стены, озаренной сиянием лета

(или просто память ее освещает)

я вами любуюсь среди безмятежного дня,

а вы уходите все невозвратней

ускользая, теряясь, я тщетно зову, вы горите

там, в полуночных травах… так в забытом саду

по дорожкам — мерцанье ли, голос?

(но не знает никто) вместе бегают детство и смерть…

(Правда ли умерла эта дама, под веткою вербы,

если лампа угасла, а вещи ее растерялись?

Или может, она из влажной земли еще встанет?

Я бы приблизился к ней и сказал:

«Что вы делали все это время, пока был не слышен

смех ваш на улочке, ваши шаги? Отчего вы исчезли

так поспешно, не оставили даже записки?

О теперь, госпожа, добро пожаловать к нам…»)

В темноте настоящего подстерегает, скрываясь,

бессловесная тень. Это мир как он есть.

Нам он дан ненадолго, затем лишь одним

чтоб явилось на миг то, что блеснет и погаснет,

чтобы снова и снова искать, призывать и дрожать

из-за страха утраты. Так бедняк на ветру

на коленях стоит, все стараясь сберечь, сохранить

меж ладонями скудный огонь…

ЦЫГАНЕ

Костер у темных деревьев

слушай: тихо он говорит

с народом спящим

у въезда в город.

А мы все бродим

по темным стогнам

бренные души

смерти боясь

твоей, неумолчный шепот

тайного света.

КВАРТИРАНТ

Франсису Понжу

Мы в доме воздушном живем — на высоте эмпирей

тут стены из ветра, стоит он на сияющих сваях

и так здесь светло, что порой о годах забывая

мы в небе скользим, в анфиладах прозрачных дверей.

Внизу зеленеет мир травы и сплетенных ветвей

утром он ярок, а к ночи гаснет, мерцая,

а даль, в дыхании гор растворяясь

для взгляда прозрачней становится, легче, светлей.

Постройка над бездною — свет мерцает, дрожит

так будем любить этот шаткий приют неверный

ведь скоро он рухнет в облаке пыли серной

и вот мы повержены наземь, разбиты, во прахе лежим

О служанка, под землю неси квартиранта скорей!

во дворе мы нашли его мертвым, в крови…

ты, его посвятившая в тайны любви,

постели ему ложе во влажном доме корней

НЕРАВНАЯ БИТВА

В криках ноябрьских птиц, в пламени ив, вижу везде —

Знаменья, ведущие нас от беды к беде.

Даже в облачных скалах блещут проломы, зиянья,

Между лозой и лавандой тоже читаю посланья.

А после свет стекает под землю, и день утих

другие губы просят пространств иных.

Стоны женщины, пламя любви, зажженное

в темной спальной —

здесь начинается ночи пункт перевальный.

Будем вдвоем блуждать в ущельях ручьистых

со смехом, вздохами, в смешении веток и листьев

навек неразлучны вьющихся два растенья

если рассвет озарил наших волос сплетенья.

*

(Это словно среди тонких тростинок скрываться

когда звезды небесные наземь начнут осыпаться…)

РАССТОЯНИЯ

Армену Любену

Чертят стрижи круги в небесных высотах:

а выше над ними кружатся звезды незримо.

А скроется день за крайним пределом земли —

вспыхнут эти огни на просторах темных песков…

Вот так и мы живем в областях подвижных

среди расстояний; и так же сердце

перелетает от дерева к птице, от той — к звезде

отдаленной,

а от звезды — к любимой. И так любовь

в доме живет за засовом, работает и возрастает

труждающихся служанка, несущая лампу в руке.