Проклятие сублейтенанта Замфира

Глава 17

Поздно вечером вернулся Маковей. Под полной луной, на привычном пригорке, ждал очередной эшелон Замфир, закутанный в его тулуп. Без лишнего шума Сырбу проковылял к крыльцу и аккуратно прикрыл дверь.

В Чадыр-Лунге знакомый врач извлёк из ноги пулю. Холщовый мешочек с ней и врачебное заключение Маковей сразу спрятал под половицу в спальне. Ещё тысяча леев из его скромных денежных запасов перекочевала в карман доктора, и пулевое ранение не попало в регистрационную книгу.

“Дорого ты мне обходишься, зятёк!” — пробурчал он себе под нос.

Боль ожгла огнём ногу. Едва сдержав стон, Маковей поднялся и вошёл в кухню. Амалия перекладывала в большую глиняную миску свежеиспечённые плачинты.

— Как рана, Макушор? — с беспокойством спросила она.

— Не смертельная. Полиция ничего не узнает, не беспокойся.

— Слава Богу! — Амалия перекрестилась.

— Я смотрю, благополучие зятька тебя беспокоит больше, чем моё здоровье?

— Не говори глупостей! Иди мой руки. Сейчас пройдёт поезд и сядем ужинать. У отца Софрония был?

— Был… — Маковей загрустил. За ускоренный переход в другую конфессию пришлось сунуть в карман поповской рясы в пять раз больше, чем за сокрытие пулевого ранения от жандармов. В то, что это щедрое пожертвование учтут на небесах, Сырбу не верилось, как и в то, что его деньги пойдут на благо церкви. — В воскресенье венчание. Завтра с молодыми поезжай в Чадыр-Лунгу. Платье и костюм возьми на прокат в свадебном салоне Пихлера, я уже договорился. Рядом ювелирный магазин. Я присмотрел там тонкие колечки, самые дешёвые.

— Маковей, это свадьба твоей дочери!

— Нет у меня уже денег на побрякушки! Кончились! — огрызнулся Сырбу. — В наследство вступят — справят себе посолиднее. Да и фамильных драгоценностей у Замфиров, небось, хоть закусывай ими. Кстати, о закуске…

Он достал из буфета штоф со своей настойкой.

— Маковей! — одёрнула его Амалия.

Он цыкнул на жену и достал глиняную кружку. Осторожно, прикрыв её спиной от взгляда Амалии, он влил немного жидкости из флакончика и быстро спрятал его обратно в карман, потом долил ракии до половины.

— Виорика! — крикнул он.

В кухню забежала дочка, счастливая, и от того ещё более красивая. Маковей сунул ей в руки кружку и плачинту, завёрнутую в промасленную бумагу.

— Жених твой совсем задрог, а поезд задерживается. Отнеси ему, пусть согреется. Сама не пей! — он показал ей кулак. — Унюхаю — под замком до венчания сидеть будешь!

— Очень надо, — ехидно ответила Виорика. — Поженимся — буду шампанское каждый день пить, а не твою самогонку.

Она упорхнула, а Маковей покачал головой:

— Ишь ты — шампанское, да каждый день. Запросы у доченьки…. На такую и трёх Замфиров мало будет.

— Что-то больно ты заботливый… — посмотрела на него с подозрением Амалия.

— Да куда уж теперь денешься? — притворно вздохнул Маковей.

Вскоре вернулись будущие молодожёны. Виорика подошла к отцу и театрально выдохнула ему в лицо, потом упала на стул. Замфир с блестящими глазами сел рядом, на пристойном расстоянии от невесты. Амалия заглянула ему в лицо.

— Господин офицер, вы не заболели? У вас глаза слезятся.

— Нет, уверяю вас, госпожа Амалия, никогда не чувствовал себя лучше, — ответил он, широко улыбаясь. Нервные его пальцы, подрагивая, складывали салфетку в мелкий рубчик. — Господин Сырбу, может нам в виду скорого родства, выпить по стаканчику вашей восхитительной настойки? Очень уж морозно сегодня.

— Ну нет уж, господин сублейтенант, хватит с вас и полстакана. Муж-пьяница — горе в семье. Ешьте плачинты. Амалия, подлей зятьку молочка, а то что-то он сегодня раздухарился.

Замфир и впрямь чувствовал себя странно. Все тревоги и опасения этого дня ушли бесследно. Тело, сведённое бесконечным беспокойством, расслабилось. Виорика, его милая Виорица, сидела рядом — такая близкая, такая красивая. Она счастливо улыбалась, её счастье наполняло Замфира, как жидкое мыло наполняет флакон. Флакон тёмного стекла, который где-то спрятал Маковей.

Замфир перевёл взгляд на своего будущего тестя.

Маковей, могущественный цыганский шувано. Права была гувернантка, во всём права. Цыганское проклятие — сильное. Ничто его не переборет. Утащит цыган тебя, Василикэ, в свой табор, отпилит ноги, и будешь ты до конца жизни милостыню просить, да в его кубышку денежки складывать.

Он нахмурился, но не надолго. Маковей поймал его взгляд и подмигнул. Замфир тоже помигнул, но двумя глазами сразу. Это его развеселило. Он попробовал подмигнуть одним глазом, но не вышло. Амалия с тревогой посмотрела на сублейтенанта, потом вопросительно глянула на мужа, но тот сделал вид, что не заметил её немого вопроса.

Маковей — его тесть, он отец его любимой, он не причинит вреда. Наоборот, будет защищать их семью, их маленьких детишек. Хорошо, что он шувано. А жизнь Замфира он обещал им подарить на годовщину свадьбы, если Василе сделает Виорику счастливой. Она ведь счастливая?

Виорика была счастлива. Радость от этой мысли наполняла Замфира, она мягким шёлком струилась по коже, проникала в мышцы, разливалась по венам, омывала глазные яблоки тёплыми слезами. От чистой и честной этой радости ему было тепло и спокойно.

— Что-то господина сублейтенанта разморило в тепле, — сказал Маковей. — Идите спать, на завтра у вас много дел.

Заботливый голос тестя был тёплым, его слова — тёплые, пушистые меховые шарики — уютно ложились в ладонь. Замфир встал, его повело в сторону. Рукой он нащупал край стола и ухватился за эту опору.

— Вам помочь? — спросил Маковей.

— Нет-нет, благодарю, я сам.

Замфир нетвёрдой походкой побрёл в свою спальню. В правой руке, стиснутой в кулак, было тепло и щекотно. Василе боялся её разжать и потерять маковееву заботу, без которой он опять, один на один, останется с маковеевой ненавистью. Это было странно и глупо, как во сне. Теперь Замфир спит и наяву, но он не против, если сны будут такими же хорошими и тёплыми.

Амалия проводила взглядом шатающегося сублейтенанта и услала дочь спать. Когда они остались одни, Амалия склонилась над Маковеем.

— С полстакана ракии на морозе? — спросила она, тревожно вглядываясь в чёрные глаза мужа.

— Слабак! — Презрительно пожал он плечами, не глядя на жену.

— Маковей!

— Малица, меньше знаешь — крепче спишь!

— Он жених нашей дочери! — зло зашептала она ему в ухо.

— Счастье-то какое Виорике привалило! — процедил Маковей. — Не лезь, женщина! Я знаю, что делаю!

Амалия зло швырнула полотенце на стол и ушла в спальню. Маковей ещё долго сидел за столом, глядя на сложенную гармошкой бумажку. Он ждал, пока Амалия уснёт и не сможет приставать к нему с разговорами.

Замфир не помнил, что ему снилось. Может, снов не было вовсе, а только чернота, как под наколоченной гробовой крышкой. Он открыл глаза и сразу пожалел об этом. Яркое солнце ударило в зрачки. За ночь Василе высох: воздух царапал горло, веки — глазные яблоки, ноги и руки будто погрузились в горячий песок. Шатаясь, он вышел на пустую кухню и долго пил воду из бадьи, ковш за ковшом, до рези в животе. Вернулся к себе и долго смотрел в зеркало на бледное лицо с синяками под впавшими глазами.

Настойка Сырбу была хороша. Она быстро снимала напряжение, страхи отходили куда-то далеко-далеко, жизнь казалась прекрасной, будущее — светлым, окружающие — милыми и любящими. Один изъян — тяжёлое утреннее похмелье. Замфир попытался вспомнить, сколько он выпил кроме того, что принесла ему Виорика, но не смог. Зато хорошо помнил, откуда Маковей доставал штоф.

Василе вернулся на кухню. На дворе стояла телега, запряжённая гнедым першероном. Амалия пристёгивала торбу с овсом, Виорика умащивала сумки под поперечную скамью. Засвистел паровозный гудок, появился эшелон и сбросил перед подъёмом скорость. Василе охватила паника. Он приник к стеклу, чтобы на память сосчитать проходящие вагоны, и заметил грузную фигуру Маковея в тулупе. Он стоял на пригорке, на его посту, с его планшетом.

Стекло было холодным и липким, льдистые лучи солнца не давали ни капли тепла. Иней на бурой траве переливался на солнце и больно колол глаза. Дрожащей рукой Василе достал штоф из буфета. Он налил себе на палец и поднёс кружку к губам. В слабом сивушном запахе угадывался грецкий орех, но никакими приправами она не пахла. Замфир одним махом влил в себя самогон. Он сразу встал поперёк горла.

Как был, полуголый, зажав ладонью рот, он вылетел из дома, промчался мимо изумлённых женщин к отхожему месту. Не добежал и выплескал содержимое желудка в голые кусты. Он давился, выплёвывая желчь, кашлял и брызгал слезами. Нежные руки, набросили на его голую спину китель.

— Василикэ, любимый, тебе плохо?

Виорика гладила его плечи. Замфир стоял на четвереньках, запустив пальцы в промёрзшую, жухлую траву и боялся поднять взгляд на свою невесту. За спиной хлопнула дверь, хлопнула снова, сильнее, со злым треском.

— Пьянь женишок твой! — зло крикнул Маковей Виорике, потрясая открытым штофом. — Только встал — сразу за выпивкой.

— А ты не наливай! — напустилась на него Амалия. — Сам мальчика спаиваешь, потом возмущаешься!

— Мальчик! Он моего разрешения уже не спрашивает! От своего вора не защитишься! — огрызнулся Маковей и скрылся в доме.

— Любимый! — Виорика помогла Василе встать на ноги. — Пообещай, что больше не будешь пить отцовскую ракию, прошу тебя.

— Капли в рот не возьму! — искренне поклялся Замфир.

Он тяжело дышал и держался за живот. Лоб, не смотря на холод, был мокрым от пота.

— Тебе лучше? Нам надо ехать Чадыр-Лунгу за платьем и кольцами. Сможешь?

— Конечно, — кивнул Замфир. — Сейчас умоюсь и буду в порядке.

Он зябко стянул полы куцого кителя и, пошатываясь, побрёл к умывальнику. Виорика с жалостью посмотрела на него и вернулась к телеге.

У умывальника Замфир вспомнил, что говорил Маковей, и открыл тумбу под раковиной. На верхней полке стоял флакон с его жидким мылом. Оставалось в нём меньше четверти. Василе выдернул притёртую пробку и принюхался. Сомнений не было, это его жидкое мыло. Он поставил флакон на край и взял серый обмылок. Пока мылился, думал, куда можно спрятать свою бесценную, как жизнь, бутылку, и в голову не приходило ничего. Снова затошнило и повело, он вцепился пальцами в край раковины — ноги не держали. Василе охватила апатия — шувано не забрал флакон до сих пор, значит и после не заберёт. Пусть стоит, к чему гневать цыгана?

Замфир обтёрся ледяной водой, но никакой бодрости не почувствовал. Тело было ватным, онемевшим и совершенно обескровленным. Внизу, под ногами, валялась колода, с помощью которой он всего несколько дней назад делал упражнения. Василе нагнулся и ухватил её за сучковатые бока. Потянул вверх, и сразу болью ожгло мышцы рук. Сил в нём оставалось только на нетвёрдые шаги. Он оставил в покое неподъёмный обрубок и побрёл одеваться.

В Чадыр-Лунге он бессловесной тенью ходил за женщинами. В свадебном салоне Пихлера угодливый приказчик выносил жениху костюмы, и на каждый Замфир кивал а приказчик томно закатывал глазки. Амалия не выдержала и ткнула пальцем в лоснящийся голубой гарнитур с атласным цилиндром цвета майского неба.

В тесной примерочной приказчик, подобострастно шепча о невероятной гибкости и мужской стати Василе, помог ему переоблачиться. Он крутился вокруг Замфира в тесноте, в плотном облаке парфюма, которое душило не хуже хлора. Бесконечно вскидывая женственные ручки, он бормотал: “О мон дьё, кель бель ом! Адонис!”. Прононс приказчика был немногим лучше сабуровского рычания. У Замфира кружилась голова, от прикосновений липких пальчиков, он вздрагивал и вжимался в стену. Наконец, мучитель водрузил ему на голову цилиндр и вытолкнул в зал.

— Ле шик паризьен! — провозгласил приказчик голосом циркового шпрехшталмейстера и развернул Замфира к ростовому зеркалу. Амалия в восхищении всплеснула руками. Не вернись в этот момент Виорика с коробочкой пирожных, пошёл бы Василе под венец в этой сияющей лазурью пошлости. Невеста взяла всё в свои руки. Быстро перебрав варианты, указала на солидные серые брюки и чёрный фрак с длинными фалдами.

Пришла очередь Виорики примерять свадебное платье. Замфира услали в кофейню напротив. Он равнодушно мешал давно растворившийся сахар в кофейной чашке. Однообразные механические движения его успокаивали. Василе смотрел в пустую стену. Все его мысли сейчас крутились вокруг приезда родителей, его объяснения с ними, их реакции на нежданных родственников.

Он не знал, как объяснить спешку, венчание не в католической церкви, странный, с точки зрения бухарестского общества, выбор. От безысходности в носу начинало свербить. За миг до того, как слёзы брызнут из глаз, рождалась надежда, что Маковей его выручит, и водоворот его невесёлых мыслей уходил на следующий круг: через бездну отчаяния к надежде на то, что всё решится без него. Замфир горячо взмолился к Господу: пусть что-нибудь помешает родным приехать из Бухареста в Казаклию.

Он пытался вспомнить, смог ли Маковей связаться со сватами, и то ему казалось, что нет, а потом он явственно видел, как Маковей говорит, что профессор Замфир с супругой прибудут поездом. Но когда? Всё, что происходило вечером — плыло, путалось и размывалось.

Господин, сидевший за столиком рядом, увидел на улице кого-то очень важного и кинулся, спотыкаясь, за ним на улицу. На его столике осталась газета. Замфир потянулся к ней. На первой странице он увидел Королевский дворец. По обе стороны от входа висели флаги с тевтонскими орлами. По центру стоял генерал Макензен в кивере чёрного гусара. По бокам от него и за спиной толпились германские военные в шлемах с острыми пиками. Не веря собственным глазам, он прочитал заметку. Нервно сминая газету, пролистал остальные страницы. Замфир не заметил, как сзади подошёл пожилой официант.

— Да, господин сублейтенант, до сих пор не могу поверить, что наша столица пала, — сочувственно сказал он. — Не думал, что доживу до такого позора. Германские генералы царапают паркет в королевском дворце. Что-нибудь ещё желаете?

Замфир замотал головой и бросил на стол скомканную купюру. Он кинулся к выходу

— Газету оставьте, господин сублейтенант! — крикнул ему вслед официант. — Господин Матеи за ней ещё вернётся.

Замфир бросил газету на крайний столик и выбежал на улицу.

— А сдача?

Дверь за обезумевшим военным хлопнула, и официант, пожав плечами, сунул деньги в нарукавник.